Падающие звёзды (Мамин-Сибиряк)/XXXVII/ДО
Чтó такое ненависть? Въ какихъ неизвѣданныхъ глубинахъ зарождается это чудовище? Какъ оно растетъ, питается и множится, пока не захватитъ всего человѣка? Въ самомъ дѣлѣ, не странно-ли, что для двухъ человѣкъ вдругъ дѣлается тѣсно на свѣтѣ, другіе люди перестаютъ для нихъ существовать, и всякая мысль, всякое чувство, всякое движеніе роковымъ образомъ привязываются къ врагу, котораго не обойдешь и не объѣдешь. Въ сущности, Бургардтъ даже не былъ вполнѣ увѣренъ въ виновности по отношеніи миссъ Мортонъ именно Красавина, вѣрнѣе сказать — старался не думать объ этомъ, потому что слишкомъ былъ поглощенъ налетѣвшимъ на него шкваломъ. Вѣдь это только въ романахъ пишутъ, что тонущій человѣкъ въ одно мгновеніе переживаетъ всю свою прошлую жизнь, — ничего этого нѣтъ и не можетъ быть, потому что всѣ мысли и всѣ чувства сосредоточившотся на разстояніи нѣсколькихъ роковыхъ аршинъ и въ этихъ географическихъ предѣлахъ разыгрывается вся драма. Да, одно настоящее, одинъ моментъ и человѣка не стало, вмѣстѣ съ его животнымъ страхомъ за свое драгоцѣнное существованіе. Муха, попавшая въ молоко, раздавленный червякъ, вытащенная изъ воды рыба — развѣ это не трагедія? Когда человѣкъ ненавидитъ другого человѣка — развѣ это не трагедія? Именно ненависть съуживаетъ душевный горизонтъ до послѣдней степени, и человѣкъ гибнетъ подъ напоромъ своего собственнаго душевнаго настроенія. А тутъ, у Бургардта вся ненависть поднялась заднимъ числомъ, когда объектъ этой ненависти очутился въ состояніи невмѣняемости.
— Зачѣмъ я его не убилъ? — повторялъ Бургардтъ въ отчаяніи, вспоминая Красавина, какимъ онъ былъ здоровымъ.
Трагедія и комедія, какъ извѣстно, родныя сестры. На другой день послѣ инцидента съ Васяткинымъ къ Бургардту явился Сахановъ. Онъ имѣлъ какой-то необычный для него дѣловой видъ и озабоченно вертѣлъ въ рукахъ мягкій портфель. Взглянувъ на черный, наглухо застегнутый сюртукъ, Бургардтъ невольно проговорилъ:
— Ужъ вы, Павелъ Васильичъ, не поступили ли куда нибудь на службу?
— Я? Нѣтъ… А къ вамъ, я, Егоръ Захаровичъ, по очень серьезному дѣлу, именно, по порученію моего друга Алексѣя Иваныча Васяткина.
— Вызовъ на дуэль? — предупредилъ его Бургардтъ и засмѣялся. — Ужасно жалко, что вчера не проломилъ табуреткой пустую голову этого негодяя…
— Вы забываете, Егоръ Захаровичъ, что я къ вамъ явился съ требованіемъ удовлетворенія и что въ моемъ присутствіи вамъ придется воздержаться отъ рѣзкихъ выраженій.
Разговоръ происходилъ въ кабинетѣ. Бургардтъ прошелся изъ угла въ уголъ, взъерошилъ волосы и съ кривой улыбкой отвѣтилъ:
— Дѣло принимаетъ настолько серьезный оборотъ, что мнѣ придется прибѣгнуть тоже къ посредничеству какого-нибудь друга… Лично мнѣ трудно говорить о г. Васяткинѣ спокойно, и я даже лишенъ всякой возможности объяснить истинную причину своего вчерашняго поступка, потому что не имѣю нравственнаго права называть третьихъ лицъ.
— Я съ своей стороны не вижу ни малѣйшаго основанія скрывать имена третьихъ лицъ, — проговорилъ Сахановъ сухимъ дѣловымъ тономъ. — Впрочемъ, если хотите, я могу и не называть имени миссъ Мортонъ…
Бургардтъ побѣлѣлъ отъ бѣшенства и, подступивъ къ Саханову, задыхающимся голосомъ отвѣтилъ:
— Если вы еще разъ позволите назвать имя этой дѣвушки, я не ручаюсь, что не выброшу васъ въ окно..
— Это очень любезно съ вашей стороны, т. е. предупредить меня относительно нѣкоторыхъ, не совсѣмъ пріятныхъ для меня послѣдствій, но…
— Я васъ попрошу замолчать…
— И убираться вонъ?
— И убираться вонъ… Я пришлю къ вамъ своего секунданта.
— Не забудьте: нужны двое. Я пріѣхалъ только для предварительныхъ переговоровъ.
— Хорошо, хорошо… Я васъ не задерживаю.
Сахановъ сдѣлалъ дѣловой поклонъ и вышелъ изъ кабинета съ достоинствомъ человѣка, исполнившаго нѣкоторый священный долгъ. Сдѣлавъ нѣсколько шаговъ въ гостиной, онъ остановился и только пожалъ плечами, — изъ кабинета слышался хохотъ Бургардта.
— Для начала недурно, какъ сказалъ турокъ, посаженный на колъ, — подумалъ онъ, шагая въ переднюю. — Это какой-то сумасшедшій.
А Бургардтъ ходилъ по кабинету и хохоталъ.
— Ахъ, негодяй!.. — повторилъ онъ. — Дуэль съ Васяткинымъ… Какъ это мило!.. Ха-ха…
Потомъ у ними явилась счастливая мысль проломить голову господину Саханову, съ чѣмъ онъ и выскочилъ въ переднюю, но на его счастье Сахановъ уже ушелъ.
— Они ушли… — объяснилъ человѣкъ Андрей.
— Ну, и чортъ съ нимъ!..
На первомъ планѣ сейчасъ стоялъ вопросъ о секундантахъ. Бургардтъ долго перебиралъ имена своихъ знакомыхъ и остановился на Бахтеревѣ. Онъ теперь подумалъ о модели своего Гамлета даже съ нѣкоторой нѣжностью. Конечно, Бахтеревъ былъ человѣкъ недалекій и, какъ артистъ, даже совсѣмъ "никакой", но на него было можно положиться вполнѣ. Именно такіе простые и недалекіе люди удобнѣе всего при такихъ нелѣпыхъ обстоятельствахъ. А кто же другой? Бургардтъ перебралъ еще разъ всѣхъ своихъ знакомыхъ и никого не нашелъ. Нѣтъ другого подходящаго человѣка — и конецъ. Можно было бы попросить старика Локотникова, но онъ уже охваченъ старческой трусливостью. Если бы былъ въ Петербургѣ Шипидинъ — нѣтъ, онъ принципіальный человѣкъ и въ секунданты не пойдетъ. Бургардтъ даже вскрикнулъ отъ радости, когда вспомнилъ про милѣйшаго доктора Гаузера. Да, для полнаго комплекта комедіи не доставало только его. Въ юности по обычаю нѣмецкихъ буршей онъ, конечно, бывалъ и секундантомъ, и самъ дрался на студенческихъ дуэляхъ.
— Милый старикашка… — вслухъ думалъ Бургардтъ.
Не откладывая дѣла въ долгій ящикъ, Бургардтъ сейчасъ же отправился къ Пяти Угламъ. Осенній день былъ и дождливый, и вѣтренный. По тротуарамъ сновали съежившіеся пѣшеходы, извозчики закрылись непромокаемыми накидками, дома казались какъ-то особенно непривѣтливыми и смотрѣли на улицу точно заплаканными окнами. Погода, вообще, располагала къ мрачнымъ мыслямъ, и у Бургардта явилась мысль, ужъ не умеръ ли милый докторъ у своихъ Пяти-Угловъ, умеръ безвѣстно, какъ умираютъ старые холостяки. Эта мысль перешла почти въ увѣренность, когда Бургардтъ подъѣзжалъ къ квартирѣ доктора. Конечно, умеръ, а то иначе онъ далъ бы о себѣ знать. Бургардтъ торопливо вбѣжалъ на третій этажъ, и ему отворилъ самъ докторъ. Онъ посмотрѣлъ на гостя черезъ очки, нерѣшительно протянулъ руку и довольно сухо проговорилъ:
— Очень радъ… Да, радъ…
— Докторъ, вы были больны?
— Я? Нисколько…
— Вы куда-нибудь уѣзжали?
— Опять нисколько…
— Значитъ, вы забыли о нашемъ существованіи?
Докторъ вмѣсто отвѣта только пожевалъ губами. Бургардтъ понялъ, что старичокъ чѣмъ-то обиженъ.
— Да, давненько я васъ лишенъ былъ видѣть, — говорилъ докторъ, стараясь быть любезнымъ. — И все собирался… каждый день…
— Вотъ этого и не слѣдовало дѣлать, т. е. собираться, а просто выйти на улицу и взять извозчика, который васъ и довезъ бы на Васильевскій островъ.
— У васъ кто-нибудь боленъ? — сухо спросилъ докторъ.
— Нѣтъ, слава Богу, всѣ здоровы… Право, я пріѣхалъ къ вамъ, не какъ къ доктору, а какъ къ хорошему старому другу, въ совѣтѣ котораго сейчасъ очень нуждаюсь.
Поднятыя брови доктора Гаузера выразили полную готовность оказать дружескую услугу. Но Бургардтъ постѣснялся высказать прямую цѣль своего визита и началъ издалека, причемъ путался, подбиралъ слова и держалъ себя, какъ виноватый человѣкъ. Гаузеръ слушалъ его съ истиннымъ нѣмецкимъ терпѣніемъ и только спросилъ:
— Васяткинъ… это такой сѣрый?
— Да, совершенно сѣрый…
— Вы учились фехтовать?
— Не много…
— А… Русскіе не умѣютъ фехтовать вообще, хотя и не трусы.
Старикъ принесъ изъ передней двѣ палки и показалъ Бургардту, какъ нужно фехтовать, но изъ этого ничего не вышло.
— У васъ нѣтъ способностей къ фехтованію, — учительскимъ тономъ рѣшилъ Гаузеръ. — Вы торопитесь, а тутъ самое главное — выдержка характера. А стрѣляете хорошо?
— Такъ себѣ…
У доктора на лбу всплыли морщины. Потомъ онъ посмотрѣлъ на Бургардта поверхъ очковъ и проговорилъ:
— Тогда г. Васяткинъ застрѣлитъ васъ, какъ куропатку…
— Очень можетъ быть, докторъ, но я не могу отказаться отъ дуэли…
— Совершенно не можете… Дуэль сама по себѣ, конечно, нелѣпость, но бываютъ случаи, когда ничего другого не остается… Я въ молодости тоже дрался… да… Одному молодому барону я отрубилъ полъ уха, и онъ гордился этимъ всю жизнь.
Воспоминанія молодости настолько взволновали стараго доктора, что онъ еще сбѣгалъ въ переднюю за палкою и показалъ наглядно, какъ отрубилъ ухо молодому нѣмецкому барону. Потомъ онъ прочелъ цѣлую лекцію о разныхъ типахъ ранъ и сопровождающихъ ихъ послѣдствіяхъ. Въ заключеніе старикъ поднялъ брови и строго спросилъ:
— А кто ваши секунданты?
— Пока еще никого нѣтъ…
— О, это весьма важный вопросъ. Нужны люди опытные и хладнокровные… Если вы ничего не будете имѣть, я согласенъ буду быть вашимъ секундантомъ, потому что весьма понимаю это дѣло.
— Я буду очень радъ, если только это не стѣснитъ васъ, докторъ…
— А кто другой секундантъ?
— Я думаю пригласить Бахтерева. Вы его встрѣчали у меня.
— Да, да, помню… Такая внушительная наружность. Да, хорошо…
Старикъ сразу размякъ и даже улыбнулся. О, онъ отлично понимаетъ, что такое дуэль, и съ удовольствіемъ отрубилъ бы нѣмецкому барону и другое ухо. Воспользовавшись хорошимъ настроеніемъ старика, Бургардтъ откровенно его спросилъ, почему онъ такъ долго не былъ у нихъ и чѣмъ обиженъ.
— Я? Обиженъ? — повторилъ докторъ вопросъ. — Нѣтъ, меня никто не обидѣлъ, но мнѣ было больно…
Сразу онъ все-таки не сказалъ, въ чемъ дѣло, и только потомъ объяснилъ, что "больно" получилось отъ Аниты, которая передала его стихи Саханову.
— Я не сержусь на нее, потому что она еще ребенокъ, — объяснялъ онъ торопливо, — и все-таки больно…
Бургардтъ не оправдывалъ Аниту, а только старался успокоить огорченнаго старика.
— О, я все понимаю, — соглашался Гаузеръ. — И все-таки больно…
— Не обращайте вниманія на глупую дѣвчонку — и только, — совѣтовалъ Бургардтъ. — Развѣ она что нибудь понимаетъ?
— Извините, г. художникъ, все понимаетъ, и даже весьма…
Только дорогой отъ Гаузера Бургардтъ понялъ, въ чемъ дѣло, именно, что старикъ былъ влюбленъ въ миссъ Гудъ, и Анита съ дѣтскимъ безсердечіемъ задѣла его больное мѣсто. Предполагаемый второй секундантъ Бахтеревъ жилъ на Гороховой. Когда Бургардтъ объяснилъ цѣль своего пріѣзда, Бахтеревъ обнялъ его и разцѣловалъ.
— Вы — благородный человѣкъ, — повторилъ онъ нѣсколько разъ трагическимъ тономъ, принимая театральную позу.
— Ну, кажется, благородства тутъ не много, а одна вопіющая глупость… Принципіально я, конечно, противъ дуэли и меньше всего желаю проливать кровь г. Васяткина.