Падающие звёзды (Мамин-Сибиряк)/XVII/ДО
Бачулинская жила въ Озеркахъ, гдѣ наняла дачу въ разсчетѣ на лѣтній заработокъ въ театрѣ. Но именно этотъ разсчетъ и не оправдался; а вмѣсто него получилась масса мелкихъ непріятностей, начиная съ того, что въ Озеркахъ поселился и Сахановъ, отравлявшій ей существованіе однимъ своимъ видомъ. Бахтеревъ тоже жилъ въ Озеркахъ, потому что былъ приглашенъ на гастроли. Онъ былъ глупъ и грубоватъ, но не золъ, и Бачульская считала его порядочнымъ человѣкомъ. И Сахановъ, и Бахтеревъ были условно семейные люди, т. е. имѣли сожительницъ; — первый жилъ уже третій годъ съ одной "водевильной штучкой", отъ которой имѣлъ ребенка, а у Бахтерева была старинная связь съ очень пожилой, некрасивой и очень подозрительной женщиной, которая держала его въ рукахъ, хотя они каждый годъ и расходились по нѣскольку разъ, причемъ Бачульской приходилось иногда устраивать примиреніе.
— Это самая скверная женщина, какую я только знаю! повторялъ Бахтеревъ, дѣлая трагическіе жесты. — Но я не могу безъ нея жить… Понимаете? Это не женщина, а какой-то удавъ. Я ее когда нибудь задушу…
Сахановъ тщательно старался скрывать свое семейное положеніе, держалъ сожительницу впроголодь, проявлялъ дома просвѣщенный деспотизмъ, ревновалъ и, какъ большинство ревнивцевъ, предоставлялъ себѣ полную холостую свободу. Бѣдная "водевильная штучка" страстно его любила, все прощала и все переносила. Бачульская встрѣчалась съ ней за кулисами и отъ души жалѣла, какъ совсѣмъ неопытную дѣвушку, которая еще вѣрила всему. Между прочимъ, бѣдняжка ревновала своего сожителя къ ней, потому что Сахановъ хотя и бранилъ въ своихъ рецензіяхъ Бачульскую, но постоянно бывалъ у нея въ уборной. По сценѣ "водевильная штучка" носила фамилію Комовой. Она часто приходила на репетицію съ красными отъ слезъ глазами, но никому не жаловалась и ни съ кѣмъ особенно близко не сходилась, ревниво оберегая свое горе. И костюмы у нея были какіе плохенькіе, сборные, причемъ опытный театральный глазъ сразу видѣлъ спрятанную подъ ними горькую нужду и тѣ грошовые разсчеты, когда приходится одѣваться не для себя, а для службы. Бачульской часто хотѣлось ее приласкать, утѣшить, что нибудь посовѣтовать, но Сахановъ предупредилъ всякую возможность такого сближенія, потому что постоянно говорилъ дома о Бачульской, какъ о чудовищѣ разврата.
Послѣ фестиваля у Бургардта прошло уже нѣсколько дней. Погода стояла чудная. Бачульская любила вставать рано, наскоро пила свой кофе и шла гулять. Ей нравиласъ именно эта оживляющая утренняя прохлада, когда въ воздухѣ еще стоитъ смолистый ароматъ. А потомъ раннимъ утромъ не нужно было одѣваться въ полную форму, потому что настоящая дачная публика еще спала. Просыпаясь утромъ, Бачульская распахивала окно и знала впередъ, что если день хорошій, то она увидитъ одну и ту же картину: черезъ крыши сосѣднихъ дачъ изъ ея окна виднѣлся уголокъ озера, гдѣ стояли купальни и лодки, а у купальни непремѣнно стоялъ Бахтеревъ съ удочкой. Онъ былъ страстный рыболовъ и выстаивалъ цѣлые часы, чтобы поймать нѣсколько мелкихъ рыбешекъ.
Проснувшись сегодня, Бачульская увидѣла обычную картину: Бахтеревъ былъ на своемъ посту. Она быстро одѣлась, выпила свой кофе и вышла. На улицѣ встрѣчались однѣ горничныя и дачные дворники, причемъ происходилъ обычный обмѣнъ утреннихъ вѣжливостей. Бачульская долго гуляла наслаждаясь утренней прохладой. Обратно ей пришлось идти самымъ берегомъ озера, гдѣ стояли купальни. Бахтеревъ все еще удилъ. Съ нимъ рядомъ удили два маленькихъ гимназистика и какіе-то босоногіе ребятишки.
— Здравствуйте, Евстратъ Павлычъ, — окликнула Бачульская.
— А, здравствуйте… — отвѣтилъ Бахтеревъ, наблюдая дрогнувшій поплавокъ. — Ахъ, негодяй, сорвался! Извините, Maрина Игнатьевна, что застаете меня за такимъ глупымъ занятіемъ. Знаете, утромъ на озерѣ такъ хорошо…
— Я каждое утро наблюдаю васъ изъ окна своей дачи и, говоря откровенно, могу только удивляться вашему терпѣнію…
— Привычка… Ахъ, опять сорвался, негодяй!..
— Я вамъ, кажется, принесла неудачу…
— О, нѣтъ… А вотъ и онъ, попался, голубчикъ! Перекинувшись двумя — тремя фразами, Бачульская отправилась домой, испытывая пріятную усталость послѣ долгой ходьбы. Когда она уже подходила къ своей дачѣ, ее остановилъ чей-то голосъ, которого она не узнала. Это былъ Сахановъ. Шея у него была обернута купальнымъ полотенцемъ.
— Марина Игнатьевна… ухъ! усталъ, т. е. задохся. А я за вами гонюсь отъ самой купальни. Во-первыхъ, утро — самое неудобное время для свиданій, а во-вторыхъ — мнѣ необходимо васъ видѣть сегодня. Если я приду къ вамъ въ двѣнадцать, вы ничего не будете имѣть?
— Пожалуйста… Я буду рада васъ видѣть.
Эта встрѣча Бачульской была крайне непріятна. Съ Сахановымъ она видѣлась только въ театрѣ и у общихъ знакомыхъ. Къ ней на квартиру онъ никогда не заходилъ, и теперь его визитъ имѣлъ какую-нибудь непріятную подкладку.
Вернувшись домой, она заказала горничной, которая "отвѣчала" и за камеристку, и за повара, легкій завтракъ, а сама принялась убирать комнаты. Дачка была маленькая, вѣрнѣе — комнаты отъ жильцовъ во второмъ этажѣ, до котораго не поднималась уличная пыль и вечерніе туманы.
Сахановъ въ назначенный часъ — онъ отличался аккуратностью — явился и съ особенной галантностью расцѣловалъ обѣ руки "очаровательной отшельницы". По пути онъ оглядѣлъ незавидную обстановку, даже прикинулъ въ умѣ, что она могла cтоить и, какъ настоящій кавалеръ, заговорилъ о погодѣ.
— Васъ удивляетъ, что я говорю о погодѣ? — спохватился онъ и сейчасъ же нашелся: — А, знаете, погода — все… Каждый солнечный день для насъ, дешевенькихъ смертныхъ — это нѣчто вродѣ преміи "Нивы". Мы слишкомъ удалились отъ природы и не хотимъ знать, что всякая наша радость существуетъ постольку, поскольку свѣтитъ солнце. Да, солнце, солнце и еще немножко солнца, чтобы прелестныя женщины улыбались, какъ вы сейчасъ, чтобы въ ихъ глазахъ свѣтился живой огонь и т. д., и т. д. А вы теряете время въ разговорахъ съ достопочтеннымъ мистеромъ Бахтеревымъ, который по своему существу есть дерево, или, выражаясь библейски — теревинфъ рослый.
— А вы не можете обойтись безъ того, чтобы не позлиться?
— Такая натуришка… Прибавьте къ этому, что всѣхъ, кого мнѣ случалось обидѣть, я въ большинствѣ случаевъ искренно люблю.
— Къ вамъ это слово: "люблю", Павелъ Васильичъ, какъ-то совсѣмъ не идетъ…
Сахановъ весело болталъ все время завтрака и по обыкновенію сыпалъ цитатами. Бачульская замѣтила, что онъ какъ то особенно непріятно ѣстъ, жмуря глаза и чмокая. Она понимала, что настоящій разговоръ еще впереди, и смутно догадывалась объ его содержаніи. Когда горничная подала кофе, онъ попросилъ позволенія закурить сигару и, откинувшись въ креслѣ, проговорилъ:
— А нашъ общій другъ Егоръ Захарычъ, кажется, того… гмъ… да… Завернулъ какъ-то къ нему на дняхъ, захожу въ кабинетъ, а онъ за спину книжку прячетъ… Ха-ха!.. Смотрю, а это азбука для разговора глухонѣмыхъ. Вотъ оно куда пошло… да-а.
— Что же, эта англичанка очень красивая дѣвушка, а потомъ, какъ я думаю, Егору Захарычу интересно наблюдать ея мимику съ точки зрѣнія скульптора. У нѣмыхъ вырабатывается особенная подвижность лица…
— Гмъ… Лицо, конечно, вещь не послѣдняя, но я думаю, что Егоръ Захарычъ пробирается поближе къ душѣ, забывая желѣзный законъ спроса и предложенія и другой не менѣе желѣзный законъ — о прибавочной стоимости и конкурренціи. Мнѣ его, вообще, жаль, потому что можетъ въ результатѣ получиться, выражаясь юридическомъ языкомъ, покушеніе съ негодными средствами, а въ данномъ случаѣ — съ малыми. Впрочемъ, я это такъ…
Бачульская покраснѣла. Сахановъ догадывался объ ея отношеніяхъ къ Бургардту и теперь старался подѣйствовать на ея ревность. Онъ не зналъ только одного, что старался совершенно напрасно, — эти отношенія ограничивались только тѣмъ, что она его любила.
Посасывая сигару, Сахановъ среди разговора спросилъ вскользь:
— А вы не помните, Марина Игнатьевна, изъ-за чего тогда Красавинъ убѣжалъ отъ Бургардта?.. Мнѣ помнится, что Егоръ Захарычъ что-то такое объяснялъ… да.
— Нѣтъ, я ничего не знаю…
— Странный человѣкъ, вообще… Представьте себѣ, Красавинъ сейчасъ живетъ въ Павловскѣ, у него великолѣпная дача, ну, я вчера былъ на музыкѣ и завернулъ къ нему — и онъ меня не принялъ. Такъ-таки и не принялъ… Я знаю, что онъ былъ дома, потому что встрѣтилъ на вокзалѣ Васяткина и тотъ проговорился. А у меня къ Красавину есть одно серьезное дѣло… да. Въ свое время я умѣлъ быть ему полезнымъ…
Прощаясь въ передней, Сахановъ еще разъ вернулся къ этой темѣ.
— Вы не помните, Марина Игнатьевна, тогда за ужиномъ не сказалъ ли я чего-нибудь такого? Красавинъ ужасно обидчивъ и подозрителенъ.
— Могу васъ увѣрить, что ничего рѣшительно такого не было сказано.
— Странный человѣкъ… Наканунѣ пьяный Егоръ Захарычъ наговорилъ ему порядочныхъ дерзостей, а на другой день онъ пріѣзжаетъ къ нему, какъ ни въ чемъ не бывало. Да, странный… Я, знаете, всегда былъ за политику открытыхъ дверей…
Когда Сахановъ ушелъ, Бачульская заперлась въ своей спальнѣ и разрыдалась. О, Боже мой, сколько она терпѣла, цѣлую жизнь терпѣла, а тутъ приходитъ чужой человѣкъ и глумится надъ ней въ глаза. Ей хотѣлось крикнуть ему въ окно: негодяй!
Бросившись въ постель и уткнувшись головой въ подушку, чтобы горничная ничего не слышала, Бачульская передумала еще разъ свою неудавшуюся жизнь, начиная съ ранняго замужества. Восемнадцати лѣтъ она уже была замужемъ и черезъ годъ разошлась съ мужемъ, который оказался самымъ обыкновеннымъ негодяемъ. У нея оставались кое-какія средства, и она пошла на сцену, надѣясь въ искусствѣ получить какое-нибудь утѣшеніе, и еще разъ ошиблась. У нея была сценичная наружность, гибкій голосъ, пониманіе сцены и полное отсутствіе таланта, въ чемъ она сама постепенно убѣдилась. Она осталась на сценѣ "полезностью", и была довольна, что у нея есть все-таки свое дѣло и свой маленькій кусокъ хлѣба. Съ молодыхъ ролей она уже переходила на амплуа grande dame.
Первое время молодого одиночества доставалось не легко, но время шло и постепенно дѣлало свое дѣло. Лѣтъ черезъ пять Бачульская пришла къ убѣжденію, что она пережила возможность ошибокъ и скороспѣлыхъ увлеченій и что теперь уже застрахована отъ всякихъ женскихъ слабостей. Но именно въ этотъ моментъ она случайно познакомилась съ Бургардтомъ и увлеклась имъ, какъ молодая дѣвчонка. Это было странное и обидное чувство, о которомъ самъ Бургардтъ и не подозрѣвалъ. Они были просто хорошими друзьями, и онъ любилъ ее и уважалъ, какъ друга, повѣряя свои задушевныя тайны. Это была настоящая мука, растянувшаяся на нѣсколько лѣтъ, мука, которой даже не предвидѣлось конца. И она ему прощала все, прощала каждый мучительно прожитый день. А когда ей случалось бывать у него въ квартирѣ, какъ она страдала… Если бы она была скульпторомъ, какую бы статую нелюбимой женщины она сдѣлала, — вѣдь такія темы въ мужскую голову не приходятъ. Скульпторы лѣпятъ дѣвушекъ съ разбитыми кувшинами, покинутыхъ женщинъ, вдовъ, а настоящее женское горе имъ недоступно.
Въ теченіе шести лѣтъ передъ глазами Бачульской прошло нѣсколько женщинъ, которыми Бургардтъ увлекался, и она прощала счастливымъ соперницамъ ихъ успѣхъ. Кажется, однимъ изъ послѣднихъ номеровъ была Ольга Спиридоновна. Впрочемъ, увлеченія Бургардта не отличались особенной прочностью, и она могла утѣшать себя тѣмъ, что тутъ не было и тѣни настоящаго чувства. Плохое утѣшеніе, но все-таки утѣшеніе. Начинавшаяся сейчасъ исторія безпокоила ее больше другихъ, и она начинала испытывать муки настоящей ревности.
Вечеромъ Бачульская получила записку Саханова:
"Пріѣзжайте въ воскресенье въ Царское на скачки; я васъ встрѣчу на вокзалѣ".
— Что ему, наконецъ, нужно отъ меня? — возмущалась Бачульская.