Падающие звёзды (Мамин-Сибиряк)/XVI/ДО
Утромъ послѣ фестиваля Бургардтъ проснулся въ странномъ настроеніи. Онъ чувствовалъ себя такъ бодро, какъ давно не чувствовалъ, голова была совершенно свѣжая, и, потомъ, являлась потребность въ работѣ. Онъ любилъ именно это послѣднее, какъ вѣрный признакъ душевнаго равновѣсія. Да, онъ сегодня будетъ работать все утро… Но это бодрое и хорошее настроеніе покрывалось какимъ-то новымъ, неяснымъ и смутнымъ ощущеніемъ, которое еще не опредѣлилось, но вызывало въ немъ счастливое смущеніе и какую-то робость, точно онъ шелъ на первое любовное свиданіе. Больше — ему было стыдно, такъ, безъ всякаго основанія, стыдно. Ему было стыдно и за свою безпорядочную жизнь, и за своихъ друзей, и за небрежное отношеніе къ своей работѣ — много было основаній для этого чувства, которое Бургардтъ даже любилъ въ себѣ. Вѣдь человѣкъ, который не потерялъ способности стыдиться — еще не совсѣмъ погибъ. Именно въ такіе моменты Бургардтъ работалъ особенно удачно и теперь перебиралъ мысленно, за что онъ сегодня возьмется. Все были только начатыя работы.
Проводивъ Аниту съ Шипидинымъ, онъ отправился въ мастерскую. Гаврюша, конечно, былъ уже на своемъ посту и поздоровался довольно сухо. Раньше Бургардтъ не обращалъ вниманія на эти мелочи, а сегодня невольно посмотрѣлъ на своего ученика особенно пристально и замѣтилъ:
— Что съ вамъ, Гаврюша? У васъ такой видъ, точно васъ всѣ обижаютъ… Знаете, вѣдь и я тоже могу быть недовольнымъ.
Гаврюша поблѣднѣлъ, поправилъ воротъ блузы и отвѣтилъ, очевидно, заранѣе обдуманной фразой:
— Егоръ Захаровичъ, право, мнѣ странно слышать, что вы обращаете вниманіе на такіе пустяки, какъ моя особа… Право, не стоитъ. Что я такое: ничтожество, козявка, пыль…
— А вотъ, видите, это именно и не хорошо, т. е. нехорошо самоуниженіе. Впрочемъ, у всякаго человѣка могутъ быть свои личныя дѣла, которыя никого не касаются… Мнѣ показалось, что вы недовольны именно мной, поэтому я и позволилъ себѣ замѣтить.
— Не обращайте, пожалуйста, на меня вниманія, Егоръ Захаровичъ. Увѣряю вамъ: не стоитъ.
— Какъ знаете…
Единственнымъ свидѣтелемъ этой сцены былъ человѣкль Андрей, который смотрѣлъ на Гаврюшу ревнивыми глазами. Онъ удивился, когда Бургардтъ велѣлъ ему открыть всѣ работы, чего обыкновенно не дѣлалось. Андрей съ недовольнымъ видомъ исполнилъ приказаніе, подалъ въ тазикѣ воду, придвинулъ глину и вытянулся у дверей. Бургардтъ курилъ одну папиросу за другой, шагая по мастерской. Онъ не могъ рѣшить, съ чего сегодня ему начать. Конечно, слѣдовало прежде всего докончить Марину, какъ выгодный заказъ, съ другой стороны, хорошо было бы поработать надъ Пересвѣтомъ и Ослябей — пусть Шипидинъ посмотритъ и дастъ свое заключеніе, а лично для себя ему хотѣлось продолжать бюстъ Ольги Спиридоновны. Онъ нѣсколько разъ останавливался передъ нимъ и провѣрялъ вчерашнее наблюденіе подбородка съ зарождавшимися около него и подъ нимъ мѣшками, но это не подходило къ его задачѣ, потому что старило лицо слишкомъ откровенно.
— Нѣтъ, ничего не выйдетъ… рѣшилъ Бургардтъ.
Марина ему сегодня тоже не нравилась, потому что она сидѣла на лошади какъ-то деревянно, какъ манекенъ, а настоящая Марина умѣла ѣздитъ верхомъ. Бѣдная Шура даже плакала, когда по цѣлымъ часамъ сидѣла по мужски въ сѣдлѣ. Она была сложена замѣчательно хорошо, но не умѣла красиво сидѣть. Взявъ стеку, Бургардтъ пробовалъ дѣлать поправки, но изъ этого ничего ни выходило, кромѣ потери времени. А еще недавно ему нравилась эта работа…
Бургардтъ хорошо зналъ эти приливы художественнаго отчаянія, отъ которыхъ было одно средство — бросить на время работу. А сейчасъ ему между тѣмъ хотѣлось работать.
— Нѣтъ, не то… совсѣмъ не то… повторялъ онъ мысленно.
У него въ головѣ зарождалась новая идея, которая мелькала въ мозгу, какъ легкая тѣнь. О, тутъ онъ зналъ, что ему дѣлать… Передъ его глазами стоялъ такой чудный женскій образъ, покоряющій властной красотой. Именно это былъ-тотъ высшій женскій типъ, который грезился ему когда-то въ юношескихъ мечтахъ. Тутъ ничего не было лишняго, и все вмѣстѣ составляло гармоническое цѣлое. Мысль забѣгала далеко впередъ, рисуя подробности живого чуда, а она была именно такимъ чудомъ, вся — чудо.
— Э, все равно, сегодня ничего не выйдетъ! — рѣшилъ Бургардтъ про себя, снимая рабочую блузу.
У него вдругъ явилось непреодолимое, страстное желаніе видѣть ее, видѣть хотя издали. Да, именно сегодня видѣть… Отъ охватившаго его волненія онъ даже потерялъ способность представить себѣ ея лицо, улыбку, выраженіе глазъ… Онъ могъ не узнать ее, встрѣтивъ гдѣ нибудь на улицѣ. Нѣчто подобное онъ испытывалъ и раньше, когда слишкомъ сильно увлекался женщинами, — изъ памяти вдругъ выпадало именно любимое лицо, точно предметъ, который мы разсматриваемъ черезъ увеличительное стекло на слишкомъ близкомъ разстояніи.
Въ сущности, самымъ простымъ было ѣхать къ ней съ визитомъ, но, во первыхъ, онъ не зналъ ея адреса, а потомъ — его охватывала робость. Самое лучшее было бы встрѣтиться гдѣ нибудь на нейтральной почвѣ. Перебирая въ умѣ возможныя комбинаціи, Бургардтъ не могъ остановиться ни на одной. Если ѣхать къ Ольгѣ Спиридоновнѣ — это афишировать несуществующія отношенія, Васяткина никогда нѣтъ дома, Сахаловъ — болтунъ. Нужно было рѣшить вопросъ, гдѣ она сегодня могла быть?
Но уѣхать Бургардту утромъ такъ и не удалось, чему онъ былъ даже радъ. Въ мастерскую явилась высокая полная дама, одѣтая съ дорогой простотой; съ ней были дѣвочка-подростокъ, смотрѣвшая на скульптора, какъ дѣти смотрятъ въ зоологическомъ саду на звѣрей.
— Извините, ради Бога, что я рѣшилась такъ безцеремонно ворваться въ вашу студію, — говорила гостья съ легкимъ иностраннымъ акцентомъ. Моя фамилія — Карпенская. Мы съ вами встрѣчались… Да, да, встрѣчались у Красавина, а затѣмъ у насъ есть общій знакомый, г. Васяткинъ. О, я ему считаю себя очень много обязанной…
— Да, я помню, — довольно сухо отвѣтилъ Бургардтъ.
Это была одна изъ благотворительныхъ дамъ, вѣчно что-нибудь устраивавшая и надоѣдавшая актерамъ, пѣвцамъ и художникамъ. Было много и другихъ дамъ благотворительницъ, но эта отличалась особенной энергіей и настойчивостью, почему и носила въ обществѣ артистовъ кличку "доброй щуки". Бургардтъ никакъ не могъ понять, что ей отъ него нужно, тѣмъ болѣе, что благотворительный сезонъ былъ еще очень далекъ.
— Видите-ли, я скоро уѣзжаю въ деревню, гдѣ и пробуду до осени, — продолжала она. — Можетъ быть, вернусь слишкомъ поздно… да… Поэтому мнѣ и хотѣлось впередъ заручиться вашимъ согласіемъ помочь мнѣ вашими указаніями по устройству одного благотворительнаго вечера съ процессіями, живыми картинами…
— Вамъ лучше всего обратиться къ кому-нибудь изъ артистовъ, а затѣмъ мнѣ совсѣмъ не случалось заниматься этимъ дѣломъ.
— Вотъ, вотъ, именно послѣднее и дорого, когда ваше имя появится въ первый разъ на афишѣ. Это произведетъ громадный фуроръ… Согласитесь, что это совсѣмъ — совсѣмъ не дурная идея? Успѣхъ будетъ обезпеченъ впередъ… Я понимаю вашу скромность и понимаю, что вы возмущаетесь моей навязчивостью, но войдите и въ наше положеніе… Боже мой, чего не приходится переносить, когда наперекоръ всему хочешь быть доброй. Какъ надъ нами смѣются, какъ насъ вышучиваютъ юмористическіе журналы, сколько приходится выслушивать непріятныхъ вещей… Простите меня, но не всѣ художники бываютъ всегда деликатными.
Однимъ словомъ, это былъ ошеломляющій потокъ словъ и чтобы избавиться отъ назойливой посѣтительницы, Бургардтъ что-то такое обѣщалъ — вѣдь отказаться времени остается достаточно. Но выпроводить "добрую щуку" было не такъ-то легко. Заручившись согласіемъ милаго хозяина, она перешла къ осмотру начатыхъ работъ, что всегда злило Бургардта. Ему дѣлалось жутко, когда чужіе глаза прежде времени начинали цѣнить его работу. Но благотворительная дама ничего не желала замѣчать и, держа модный лорнетъ на длинной черепаховой ручкѣ, разсматривала одну работу за другой, причемъ съ особеннымъ вниманіемъ остановилась на Маринѣ, которую приняла за Жанну Д'Аркъ, и почему-то улыбнулась, что кольнуло Бургардта.
— Простите меня, если я позволю себѣ сдѣлать маленькое замѣчаніе, — проговорила она съ самой обворожительной улыбкой.
— Я слушаю.
— Ради Бога, не обижайтесь… Развѣ можно сердиться на женщину? Притомъ, и мое замѣчаніе чисто женское…
Оглянувшись на дочь, которая съ дѣтскимъ любопытствомъ смотрѣла, какъ работаетъ Гаврюша, она проговорила вполголоса:
— Насколько мнѣ извѣстно, Жанна Д'Аркъ не имѣла дѣтей, а у вашей Жанны Д'Аркъ животъ замужней женщины…
Бургардтъ даже покраснѣлъ, но сдержалъ себя и отвѣтилъ съ дѣланной вѣжливостью:
— Во первыхъ, сударыня, у дѣвушки, которая привыкла носить корсетъ, при посадкѣ въ мужскомъ сѣдлѣ долженъ быть именно такой животъ, а во вторыхъ — это не Жанна Д'Аркъ, а Марина Мнишекъ, у которой были дѣти.
— Простите, что я такъ грубо ошиблась. Печальная судьба всѣхъ диллетантовъ, которые суются не въ свое дѣло… Ахъ, бѣдная Марина! Какая была это поэтическая натура и какая энергія… Но, еще разъ будьте великодушны и простите — Марина была небольшого роста, притомъ съ наклонностью къ полнотѣ и тогда животъ вашей Марины малъ…
Когда благотворительная дама, наконецъ, удалилась, Бургардтъ накинулся на Андрея.
— Тебѣ что сказано, а?.. Тебѣ сказано никого не пускать въ мастерскую… а?
— Да ежели она, баринъ, ворвалась сама…
Андрей уже приготовился принять кару и сдѣлалъ безнадежно глупое лицо, но его выручила весело вбѣжавшая въ мастерскую Анита. За ней шелъ Шипидинъ, тоже довольный исполненной миссіей. Бургардтъ сразу отмякъ и даже подумалъ, что, вѣдь, если разобрать, такъ вся эта исторія просто смѣщной анекдотъ.
— Публика въ массѣ всегда справедлива, какъ замѣтилъ еще Тургеневъ, — отвѣтилъ Шипидинъ, когда Бургардтъ передалъ ему въ шутливомъ тонѣ визитъ "доброй щуки". — Слѣдовательно, мы смотрѣли сейчасъ обезьянъ… да…
— Папочка, купи мнѣ "уистити"! — съ дѣтской порывистостью упрашивала Анита. — Маленькая, маленькая обезьянка и такая хорошенькая — хорошенькая…
Бургардтъ молча пожалъ руку другу дѣтства, который вернулъ Анитѣ ея веселость, и въ тоже время почему-то подумалъ:
— Нѣтъ, я сегодня никуда не поѣду.