Падающие звёзды (Мамин-Сибиряк)/XLIV/ДО
Бачульская, послѣ смерти миссъ Мортонъ, переѣхала въ Петербургъ и поселилась въ меблированныхъ комнатахъ на Невскомъ. Опредѣленнаго ангажемента на зимній сезонъ она не имѣла, а играла по клубнымъ сценамъ и въ любительскихъ спектакляхъ, гдѣ случится. Бургардтъ бывалъ у нея время отъ времени и жаловался на преслѣдовавшую его тоску. Бачульскую удивляло только то, что онъ почти ничего не говорилъ о покойной миссъ Мортонъ, что ее искренно огорчало.
Зима уже наступила. Петербургъ переживалъ свое самое оживленное время. Особенно чувствовалось это сезонное оживленіе по вечерамъ, когда зажигалось электричество.
— Развѣ мы прокатимся на острова по старой памяти? — предложилъ Бургардтъ. — Падаетъ снѣжокъ, въ воздухѣ чувствуется какая-то раздражающая свѣжесть…
Бачульской совсѣмъ не хотѣлось ѣхать, но она согласилась, чтобы поддержать, въ Бургардтѣ его бодрое настроеніе. Она не бывала на островахъ съ того роковаго вечера, когда Бургардтъ встрѣтился съ миссъ Мортонъ. Это воспоминаніе отравляло ей поѣздку.
— Да, необходимо взять воздуху, — повторилъ нѣсколько разъ Бургардтъ. — Зимой нѣтъ лучше города, какъ Петербургъ.
— Да, хорошій городъ, — машинально соглашалась Бачульская. — Особенно, когда на душѣ хорошо…
— Само собой разумѣется… — согласился Бургардтъ тоже машинально.
Когда они вышли на улицу, Бачульской передалось настроеніе ея кавалера. По панели Невскаго двигалась почти сплошная толпа. Электрическій свѣтъ черезъ живую сѣтку падавшаго снѣга сквозилъ радужными тонами. Мимо неслись вихремъ "свои" экипажи.
— Вѣдь хорошо? — шепталъ Бургардтъ, крѣпко прижимая къ себѣ руку своей дамы.
— Да…
У Аничкова моста они взяли тройку. Кучеръ посмотрѣлъ на Бургардта съ особеннымъ вниманіемъ и, улыбаясь, проговорилъ:
— Знакомый баринъ…
— Ты меня знаешь?
— Помилуйте, какъ не знать: съ Васильевскаго острову, изъ художествъ.
Это объясненіе вышло очень смѣшно, и господа засмѣялись, усаживаясь въ сани. Да, хорошо прокатиться на острова… Бачульская какъ-то совсѣмъ спряталась въ своей ротондѣ, и показалась Бургардту такой маленькой, почти дѣвочкой. Тройка понеслась по Невскому, весело погромыхивая бубенчиками. Ѣзда съ знакомыми господами особенная, а баринъ "изъ художествъ" меньше пяти рублей на водку не давалъ. Неслись мимо пятиэтажные дома, электрическіе фонари, ярко освѣщенныя окна магазиновъ, вереницы экипажей, живая лента пѣшеходовъ, и точно все это старалось остаться позади.
Осталась и Нева позади. Тройка вихремъ понеслась по Каменноостровскому проспекту. Послѣ яркаго освѣщенія на Невскомъ здѣсь фонари едва мигали. Попалось нѣсколько встрѣчныхъ троекъ. Сзади слышался звонъ бубенчиковъ нагонявшихъ троекъ. Бургардтъ обнялъ Бачульскую и заговорилъ:
— Мнѣ совѣстно, Марина Игнатьевна, что я все говорю при нашихъ встрѣчахъ только о себѣ… Это ужъ глупый эгоизмъ. Какъ вы живете?
Этотъ вопросъ заставилъ ее вздрогнуть. Освободившись отъ его объятій, — она могла говорить, только глядя прямо въ лицо — она повторила вопросъ:
— Какъ я живу? Очень просто: играю въ жизнь на своихъ театральныхъ подмосткахъ. Я все забываю вамъ сообщить, что у меня есть другъ, который заботится обо мнѣ самымъ трогательнымъ образомъ: это Бахтеревъ… Онъ не то что ухаживаетъ за мной — мы слишкомъ стары для этого, — а такъ, по хорошему. Доставляетъ мнѣ роли, хлопочетъ о рецензіяхъ, ведетъ переговоры съ антрепренерами — словомъ, несетъ самую черную работу. Недавно, Егорушка, меня похвалили въ одной газетѣ и даже нашли талантъ… Ей Богу, не лгу!.. Вѣдь нравится, когда хвалятъ… Знаешь, что все это вздоръ и неправда, а какъ-то пріятно. А тутъ еще кругомъ непріятности, кажется, всѣ дѣвушки рѣшились сдѣлаться актрисами и прогнать насъ, старухъ. Есть и таланты… Пора, значитъ, закрывать лавочку.
У обоихъ сразу явилась мысль объ Анитѣ, но оба промолчали. Бачульская догадывалась объ истинной причинѣ теперешней нѣжности къ ней Аниты, а Бургардтъ объяснялъ это институтскимъ обожаніемъ.
Кучеръ зналъ, куда везти господъ, и осадилъ взмыленную тройку у ярко освѣщеннаго подъѣзда "Кружала", надъ которымъ горѣлъ электрическій "глазъ". Было часовъ десять вечера, въ сущности самое раннее время, когда настоящая публика еще не показывалась. Еще въ передней охватила специфическая атмосфера загороднаго кабака. Бургардтъ взялъ ложу въ бэль-этажѣ, гдѣ можно было сидѣть не на глазахъ у публики. Залъ, уставленный столиками, былъ еще на половину пустъ. Пѣвцы и пѣвицы слонялись безъ дѣла по корридорамъ. На эстрадѣ довольно скверно игралъ какой-то дамскій оркестръ. У входа въ ложу Бургардта догнала молоденькая цыганка и проговорила:
— Хорошій баринъ, позолоти ручку…
Бачульская спряталась въ глубинѣ ложи и шепнула Бургардту:
— Напротивъ насъ, въ ложѣ Шура и Васяткинъ.
— Что-же, они намъ не мѣшаютъ, — равнодушно отвѣтилъ Бургардтъ.
Шура была одѣта, какъ кокетка — пестро и вызывающе. Она раскланивалась съ кѣмъ-то изъ офицеровъ въ ложѣ напротивъ, прикрывая нижнюю часть лица вѣеромъ. Брильянты горѣли у нея въ ушахъ, въ волосахъ, на шеѣ, на рукахъ. Сахановъ не безъ основанія съ острилъ по ея адресу, что природа сдѣлала ошибку, не давъ ей двѣ шеи и по шестому пальцу на каждой рукѣ. Васяткинъ узналъ Бургардта и напрасно старался разсмотрѣть его даму, прятавшуюся въ глубинѣ ложи. Бургардтъ случайно занялъ знаменитую красавинскую ложу, куда со сцены посылались самые любезные поклоны и воздушные поцѣлуи. Недавніе красавинскіе прихлебатели еще не теряли надежды, что въ этой ложѣ въ одинъ прекрасный вечеръ опять появится меценатъ.
Послѣ дамскаго оркестра на сценѣ начался дивертисментъ, и публика сразу оживилась. Бургардть давно не бывалъ въ общественныхъ мѣстахъ и, глядя сверху на кабацкую публику, почувствовалъ приливъ гнетущей тоски.
— Что-же это такое?! — вслухъ возмущался онъ. — Прежде всего — неприлично… И публика, и артисты, и вся обстановка — все неприлично. И тоска, тоска, тоска…
Бачульская испытывала приблизительно такое-же настроеніе и отвѣтила:
— Поѣдемте домой, Егорушка.
— Отлично. Мы поужинаемъ у Палкина.
Они вздохнули свободнѣе, когда вышли изъ "Кружала". Въ ушахъ Бургардта еще стоялъ неистовый визгъ и дикое уханье цыганскаго хора. А, вѣдь, когда-то все это нравилось и даже очень нравилось, какъ нравится сейчасъ оставшейся публикѣ.
А какъ было хорошо, когда отдохнувшая тройка вихремъ полетѣла обратно. Поднялся легкій вѣтерокъ и засыпалъ снѣжной пылью, садившейся на лицо ледяной паутиной. Навстрѣчу летѣли другія тройки, забрасывая комьями снѣга. Бургардть вдыхалъ морозный воздухъ всей грудью, точно хотѣлъ сбросить съ себя кабацкую тяжесть.
— Марина Игнатьевна, вамъ хорошо?
— Да…
Онъ сдѣлалъ паузу и прибавилъ:
— И мнѣ тоже… И хорошо, и какъ-то страшно. У меня ныньче чувства двоятся… да… И мнѣ кажется иногда, что я схожу съ ума. Да…
— Перестаньте, Егорушка… Просто нервы.
— Нѣтъ, побольше, чѣмъ нервы. Представьте себѣ, какой недавно случай со мной вышелъ. Вотъ вы давеча сказали о Бахтеревѣ, а мнѣ это было непріятно. Вы тутъ совсѣмъ не причемъ… Онъ какъ-то пріѣхалъ ко мнѣ… вечеромъ… Я его люблю вообще, какъ порядочнаго и добраго человѣка, но особенно близкихъ отношеній у насъ не было никогда. А тутъ, представьте себѣ, сидимъ мы въ кабинетѣ, и я открываю ему душу, да такъ, какъ никому-бы не открылъ. Онъ слушаетъ меня и, видимо, ничего не понимаетъ… А когда онъ ушелъ, я его возненавидѣлъ, возненавидѣлъ за собственную истеричную болтливость.
Сдѣлавъ паузу, Бургардтъ прибавилъ:
— Знаете, у меня бываетъ такое ужасное душевное настроеніе, что я не знаю, что съ собой дѣлать. Нѣсколько разъ пробовалъ даже напиться, и ничего изъ этого не вышло. Не могу даже пить…