Падающие звёзды (Мамин-Сибиряк)/XL/ДО
Въ Озеркахъ время тянулось ужасно медленно, и наступившая осень чувствовалась здѣсь гораздо сильнѣе, чѣмъ въ городѣ. Бачульская каждый день заставляла миссъ Мортонъ гулять по нѣскольку часовъ, и сама ходила съ ней. Вѣчное молчаніе англичанки наводило теперь на нее какую-то особенную тоску, какъ и эти сѣрые осенніе дни, оголенныя деревья, почернѣвшая въ озерѣ вода.
Предполагавшаяся дуэль съ Васяткинымъ очень волновала Бачульскую, и она расплакалась, когда въ Озерки пріѣхалъ Бахтеревъ, чтобы излить свое негодованіе на трусость Васяткина.
— Вы должны радоваться, а не сердиться, — раздраженно замѣтила ему Бачульская. — Ахъ, какъ я боялась… Мало-ли какія могутъ быть случайности. Знаете, мнѣ просто хочется расцѣловать васъ, милѣйшій, дорогой, единственный Евстратъ Павловичъ. Мнѣ кажется, что вы самый добрый человѣкъ въ мірѣ…
— А все-таки Васяткинъ — трусъ, — упрямо повторялъ Бахтеревъ, дѣлая мрачное лицо.
Миссъ Мортонъ отнеслась какъ-то безучастно къ этому извѣстію, что огорчало Бачульскую до глубины души. Изъ за нея Бургардтъ хотѣлъ стрѣляться, рисковалъ жизнію, а ей рѣшительно все равно. Бачульская не хотѣла замѣчать, что у миссъ Мортонъ все чаще и чаще стали проявляться полосы какой-то мертвой апатіи. Дѣвушка могла цѣлые дни лежать гдѣ нибудь на диванѣ съ книгой въ рукахъ, и стоило большого труда расшевелить ее. Всего равнодушнѣе миссъ Мортонъ относилась къ самой себѣ и своему будущему.
Даже когда Бургардтъ пріѣхалъ самъ, миссъ Мортонъ не проявила особенной радости и если не много оживилась, то скорѣе по привычкѣ.
— Знаете, Марина Игнатьевна, я ѣду къ вамъ и вдругъ дорогой испугался, — разсказывалъ Бургардтъ съ веселой улыбкой. — Говорю совершенно серьезно… Вы подумайте: быть убитымъ какимъ-то дуракомъ?
— Да, но и вы были не правы, Егорушка…
— Ну, это, положимъ, не правда, но рѣшительно все равно… Вообще, не стоитъ говорить.
Сохраняя тотъ же веселый тонъ, Бургардтъ въ смѣшномъ видѣ разсказывалъ свой визитъ къ Ольгѣ Спиридоновнѣ и ея сеансъ у него, а въ заключеніе прибавилъ:
— Знаете, Анита спрашивала меня сегодня, почему вы перестали бывать у насъ?
Бачульская смутилась, покраснѣла и посмотрѣла на Бургардта полными ласковаго укора глазами.
— Я пріѣду, какъ нибудь… нерѣшительно отвѣтила она. — Только для того, чтобы Анита убѣдилась, какъ она несправедливо относится ко мнѣ…
— Хочется вамъ обращать вниманіе на дѣвчонку, которая ничего не понимаетъ… Какъ нибудь пріѣзжайте. Знаете, когда я почти выгналъ Саханова, мнѣ сдѣлалось ужасно скучно. Вѣдь, въ сущности, въ нашемъ кружкѣ это самый интересный человѣкъ.
— И все-таки, лучше быть отъ него подальше. Такіе люди способны каждую минуту подарить самымъ непріятнымъ сюрпризомъ…
— Вы преувеличиваете, моя хорошая…
Бачульская была очень рада веселому настроенію Бургардта, хотя и замѣтила, что онъ все время точно наблюдаетъ ее и точно чего-то не договариваетъ. На прощаньѣ онъ тихо спросилъ ее, точно миссъ Мортонъ могла ихъ услыхать:
— А скоро мы получимъ новаго человѣка?
— Къ вашей весенней выставкѣ по моимъ разсчетамъ… отвѣтила Бачульская, дѣлая серьезное лицо.
Съ этой мыслью о "новомъ человѣкѣ" Бурчардъ вернулся домой. Онъ всю дорогу думалъ объ этомъ неизвѣстномъ пришельцѣ, который уже впереди являлся обреченнымъ на разныя непріятности. Кто родится: мальчикъ или дѣвочка? Лучше-бы, конечно, дѣвочка. Ея незаконное происхожденіе покрылось-бы въ свое время замужествомъ, а мальчикъ долженъ нести наказаніе за грѣхи родителей всю жизнь. Мысль о будущемъ ребенкѣ все разросталась въ головѣ Бургардта, и онъ въ одно и тоже время любилъ его и не любилъ. Какой онъ будетъ? Что онъ принесетъ съ собой въ міръ? Что его ожидаетъ? А если вдругъ родится какой нибудь уродъ, рахитикъ, идіотъ, эпилептикъ? Вся обстановка способствовала именно какому-нибудь уклоненію отъ нормальнаго типа. Думая о ребенкѣ, Буріардтъ на время забывалъ о самомъ себѣ и точно дѣлался лучше. Вѣдь забота о дѣтяхъ умѣряетъ нашъ эгоизмъ, прежде всего, а тутъ эта работа окрашивалась совершенно исключительными условіями, и Бургардта впередъ охватывала такая хорошая мужская жалость, требовавшая приложенія здоровой мужской силы, покровительства и покрывающей мужской ласки.
Миссъ Мортонъ, какъ мать этого будущаго ребенка, рисовалась ему въ какомъ-то радужномъ свѣтѣ. Кому какое дѣло, что ребенокъ будетъ незаконный? А онъ еще волновался именно по поводу этого нелѣпаго по существу вопроса. Да, пусть будетъ незаконный, а я его буду любить и буду любить его мать можетъ быть лучше и чище, чѣмъ любятъ матерей законныхъ дѣтей.
Подъѣзжая къ Финляндскому вокзалу, Бургардтъ припомнилъ, какъ Бачульская разспрашивала его о работѣ и точно присматривалась къ нему, какъ присматриваются къ больному. Можетъ быть ничего подобнаго и не было, можетъ быть это только показалось, но… Веселое настроеніе Бургардта быстро измѣнилось, и онъ вернулся домой нахмуреннымъ. Конечно, Марина Игнатьевна безконечно добра и прямо ничего не покажетъ, но очевидно она уже кое что замѣтила.
Полосы бодраго настроенія у Бургардта нынче быстро смѣнялись полосами унынія и подозрительности. Онъ это зналъ и начиналъ мучительно слѣдить за самимъ собой. Напримѣръ, человѣкъ Андрей и тотъ проявлялъ что-то особенное, и Бургардту казалось, что онъ даже пальто подаетъ не такъ, какъ подавалъ прежде. И Анита слѣдитъ за нимъ съ хитростью молодой обезьяны…
— Э, всѣ вы жестоко ошибаетесь! повторялъ Бургардтъ про себя съ какимъ-то озлобленіемъ.
Ему начинало казаться, что онъ даже не начиналъ еще работать, а только еще начинаетъ.
Мысль о ребенкѣ проникла въ домъ Бургардта, и онъ былъ страшно пораженъ, когда Анита спросила его въ упоръ:
— Папа, ты желалъ-бы имѣть ребенка?
— Т.-е. какъ ребенка?
— Маленькаго…
— Ты говоришь глупости, Анита… Какія могутъ быть у меня дѣти?
— А если взять чужого, т.-е. не совсѣмъ чужого, а какого-нибудь знакомаго ребенка…
— Ребенокъ не игрушка. Кто за нимъ будетъ у насъ ходить? Ты утромъ въ гимназіи, вечеромъ у тебя уроки… Вообще, нелѣпость.
— Совсѣмъ маленькаго ребеночка, папа…
— Отстань, пожалуйста…
Бургардтъ никакъ не могъ понять, откуда подобная мысль могла попасть въ голову Анитѣ. Можно было подумать, что она все знаетъ и предрѣшаетъ вопросъ. Онъ и не подозрѣвалъ, что мысль о неизвѣстномъ ребенкѣ совершенно поглощала Аниту, и она думала о немъ день и ночь. Объясненія Ольги Спиридоновны совершенно ее удовлетворили, и дѣвочка съ нетерпѣніемъ ждала, когда пріѣдетъ Бачульская, предъ которой чувствовала себя виноватой. Анита рѣшила про себя, что спроситъ ее откровенно, гдѣ тотъ новорожденный, о которомъ ей писалъ неизвѣстный авторъ. Ольга Спиридоновна, очевидно, скрывала что-то. Папа тоже замѣтно смутился, когда она разговаривала о ребенкѣ, значитъ, онъ знаетъ и тоже скрываетъ. Между тѣмъ, Анита чувствовала своимъ дѣтскимъ сердцемъ, что этотъ неизвѣстный ребенокъ какъ-то ея касается, и что онъ не чужой ей.
Бачульская пріѣхала только черезъ недѣлю, съ какой-то репетиціи, усталая и немного взволнованная. Анита встрѣтила ее съ повышенной любезностью и горячо расцѣловала.
— Какая вы, Анита, выросли большая… удивлялась Бачульская.
— Говорите мнѣ ты, Марина Игнатьевна, — предупредила Анита, краснѣя. — Для васъ я всегда, вѣдь, буду маленькой…
Почему-то Анитѣ именно теперь Бачульская показалась красавицей. Да, настоящая красавица, какой должна быть каждая женщина. Какое чудное женское лицо, какой голосъ, глаза, улыбка, фигура — все такъ было хорошо. Миссъ Гудъ, наоборотъ, отнеслась къ Бачульской сдержанно и даже холодно, и Анита, служавшая переводчицей, должна была смягчить нѣкоторыя выраженія.
— Ахъ, какая вы милая… шепнула Анита гостьѣ. — А на миссъ Гудъ вы не обращайте вниманія. Я ее не люблю. Она вся какая-то безцвѣтная. Только и дѣлаетъ, что цѣлый день моется.
Даже человѣкъ Андрей и тотъ былъ радъ Бачульской, какъ старой знакомой, и изъ усердія оборвалъ даже вѣшалку у ея ротонды. Бургардтъ тоже былъ радъ, когда Бачульская въ сопровожденіи Аниты вошла въ его мастерскую.
— Мы такъ, не будемъ мѣшать вамъ, — предупреждала Бачульская. — Посмотримъ и уйдемъ.
Бюстъ Ольги Спиридоновны стоялъ прикрытый мокрыми тряпками. Бургардтъ работалъ надъ барельефомъ преподобнаго Сергія, гдѣ начинали выдѣляться лица Пересвѣта и Осляби. Работа подвигалась впередъ съ необычной быстротой. Бачульская посмотрѣла на барельефъ непонимающими глазами и рѣшительно не знала, что ей сказать. Бургардтъ въ шутливомъ тонѣ разсказалъ ей, какъ Ольга Спиридоновна раскассировала все искусство, и Бачульская такъ мило разсмѣялась.
— Я прибавила-бы къ ея словамъ, что и я понимаю столько-же, — проговорила она. — Въ сущности, я очень люблю и живопись, и скульптуру, но это еще не значитъ понимать…
— Въ отдѣльности можно встрѣтить очень рѣдко такого понимающаго человѣка, — объяснялъ Бургардтъ. — А въ массѣ публика судитъ почти безошибочно. Это необъяснимое, по моему, проявленіе массовой мысли… Вѣдь публика создаетъ имена, репутаціи и то, что принято называть славой.
Анита уговорила Бачульскую остаться обѣдать и затащила ее къ себѣ въ комнату.
— Вы такъ давно не были у насъ, — повторяла она. — Я соскучилась по васъ… У насъ нынче почти никто не бываетъ. Папа какой-то странный… Мнѣ кажется, что онъ прежде былъ добрѣе.
— Ты ошибаешься, Анита, папа все такой-же добрый, какимъ былъ всегда.
Анитѣ показалось, что Бачульской у нихъ скучно и что она смотритъ на нее съ сожалѣніемъ. Но это было не такъ. Бачульская, дѣйствительно, испытывала жуткое чувство, которое она испытывала и раньше… О, вѣдь, ея сердце давно уже билось вотъ въ этихъ комнатахъ, и ей дѣлалось жаль самой себя, жаль того чувство, которое не нашло отвѣта, — вообще, она чувствовала себя вотъ въ этихъ стѣнахъ собственной тѣнью.
Анита какъ ни храбрилась раньше, никакъ не могла спросить Бачульскую о таинственномъ новорожденномъ. Слова застывали у нея на языкѣ. Когда горничная пришла сказать, что обѣдъ готовъ, Анита еще задержала Бачульскую въ своей комнатѣ и все-таки ничего не могла сказать.
Когда онѣ вышли въ столовую, за обѣденнымъ столомъ "на своемъ мѣстѣ" уже сидѣлъ докторъ Гаузеръ, завѣшанный салфеткой. Старикъ очень некстати поднялъ разговоръ о несостоявшейся дуэли и въ пылу негодованія заявилъ, что самъ вызоветъ г. Васяткина и заставитъ драться.
— Если онъ честный и порядочный человѣкъ, — прибавилъ старикъ, поднимая брови.
Потомъ старикъ проговорилъ совсѣмъ другимъ тономъ:
— О, время доктора Гаузера прошло и теперь уже никому не нужно вызывать его и на дуэль, чтобы убивать. Всему свое время… да!..