Павлик Шувалов
Так звали в Северо-Западной армии добровольца графа Шувалова, вошедшего в 1919 году в состав Талабского полка. Стрелки промеж себя называли его «наш Павлик». Павликом Шуваловым он остался и поныне в памяти всех немногих офицеров, жизнь которых пощадила судьба во дни легендарного похода на Петроград.
В этом уменьшении имени совсем не было оттенка фамильярности или развязности; были любовь, привязанность и немножко неуклюжая, но очень теплая русская ласка.
Все, кто только не встречался с Павликом Шуваловым, все добровольно и легко пленялись обаянием его аристократической простоты, его здоровой и беззлобной веселости, непринужденному чувству товарищества и быстрой способности к дружеской услуге.
В С.-Западной армии никого нельзя было удивить храбростью, да, впрочем, об этом достоинстве никогда и не заходила речь. В бою берегли друг друга. Но с особенным вниманием и с тревогою следили за Павликом Шуваловым, потому что он еще до наступления на Петроград потерял ногу и ходил с протезом. Около графа Шувалова всегда безотлучно находился другой Шувалов, просто Шувалов, преданный Павлику с каким-то безграничным, собачьим обожанием. Во время атак он ходил, как тень рядом с графом и, если случалось, что у графа Павлика Шувалова заскакивал протез, то Шувалов-стрелок нагибался и выпрямлял его. Боязнь смерти была совершенно чужда Павлику. С обычной беспечной и прекрасной улыбкой он говорил иногда: — Одного бы я не хотел: это, чтобы меня ранило в живот. Противно.
Недобрая судьба точно подслушала его: он умер от смертельного ранения в полость живота.
Шел ночной бой в окрестностях Царского Села. Большевики стреляли из тяжелых орудий с бронепоезда «Ленин» и с Гатчинского шоссе. Павлик Шувалов вместе со своим преданным стрелком Шуваловым тянули пулемет, с трудом опознаваясь в ночном мраке, изредка озаряемом дальними взрывами снарядов. И, вдруг, в самой середине Талабского полка оглушительно грохнула бомба, сотрясая землю. Смутный говор пошел по рядам стрелков и офицеров: «нашего Павлика ранило... Павлика Шувалова убило...».
Командир полка генерал Пермикин, только-что нынешним утром назначивший графа Шувалова своим адъютантом, поспешил к месту взрыва. При свете ручного фонаря он стал приглядываться. Но в эту секунду ослепительный луч вражьего прожектора набрел на место катастрофы и, ярко осветив его, остановился.
Стрелок Шувалов лежал ничком на земле недвижно и беззвучно. Павлик Шувалов лежал на спине и тихо сдержанно стонал. Пермикин нагнулся к нему. Слабая мученическая улыбка показалась на бледных устах Павлика.
— Конец, — прошептал он, — в живот... умираю.
Пермикин старался его ободрить.
— К чему отчаиваться, граф Павлик? И не такие еще раны заживают. Даст Бог поправитесь...
Павлик слегка покачал головой: — я не боюсь. Была бы спасена Россия... — простонал он. — А у меня к вам, ваше превосходительство, покорнейшая просьба.
— Ради Бога. Пожалуйста. Все, что могу. — Умоляю вас, отойдите от меня подальше. Их артиллерия сюда пристрелялась.
Пермикин отказался и продолжал стоять над Павликом, ожидая носилок.
Через минуту, точно очнувшись, граф Шувалов сказал еле слышно:
— Ваше пре...ство, разрешите курить.
Генерал вставил папироску в рот и зажег. Сделав одну затяжку, Павлик Шувалов выронил папироску и замолк, лишившись чувств. Вскоре он умер.
Могила его безвестна. Но живым памятником ему осталась незабываемая, теплая, нежная память о нем всех знавших этого прекрасного человека, положившего за други своя и молодую радостную жизнь и чистую душу.
«Была бы спасена Россия!»
