О форме и содержании
правитьЖурнал «Нью мессес» предложил Андерсону прорецензировать одно из новых произведений американской революционной литературы. Андерсон отказался, заявив, что хотя он согласен с идеологическими установками книги, он считает, что она плохо написана, и поэтому он не может дать о ней положительной рецензии. На это Фриман, редактор журнала «Нью мессес», и автор недавно вышедшей книги «Советский рабочий» ответил следующим письмом:
Мне кажется, что я понимаю вашу точку зрения и сочувствую ей. Эта точка зрения мало отличается от точки зрения „Нью мессес“. Мы вовсе не хотим восхвалять книги, чьи установки могут быть хороши, но чье выполнение плохо. Я сам не читал данной книги и не могу поэтому судить о ней. Ио что касается общего вопроса о том, что надо „изображать людей такими, какие они есть“, я согласен с вами и добавил бы к этому только то, что книга, которой не удается изобразить людей такими, какие они есть, представляет собой не только образец плохого искусства. но и образец плохой пропаганды. Буржуазный писатель вынужден лгать о людях, потому что изобразить их такими. каковы они в действительности, значило бы тем самым составить обвинительный акт против капиталистической системы. Революционный писатель не только может позволить себе говорить правду, но он должен говорить правду. Правда на его стороне. Если он тем не менее фальсифицирует характеры своих персонажей, то это часто об’ясняется тем, что ему не хватает того мастерства, которое отличает настоящего художника от дилетанта. Но если это и может служить извинением для писателя, это все-таки не улучшает его книги. Поэтому в нагпих рецензиях мы никогда не колеблемся сказать, что в то время как намерения писателя могли быть самыми прекрасными, ему все же не удалось как писателю найти наиболее правдивую и тем самым наиболее действенную форму».
В ответном письме Джозефу Фриману, Шервуд Андерсон пишет:
«Дорогой Джо Фриман. Не знаю, доставило ли мне когда-либо что-нибудь такое удовольствие, как ваше письмо. В теперешних условиях писатель попадает в странное положение. Я уверен, что есть много других, похожих в этом отношении на меня. Мы испытываем страшное чувство виновности в том, что вокруг нас происходит. Вчера, на пример, я пошел поохотиться на птиц среди здешних холмов и в течение долгой прогулки так насмотрелся на людей, живущих в такой невероятной пишете я убожестве, что я прошлой ночью несколько часов не мог заснуть, думая о них. И все это происходит в такой огромной богатой стране! Это кажется жестоким, бессмысленным!».
Писателю казалось также жестоким и бессмысленным, что он перед чем-то должен останавливаться и считаться со своей личной гордостью.
«В „Нейшен“, — пишет он, — на прошлой неделе было напечатано письмо какой-то бедной женщины за моей подписью — письмо, которого я никогда не видал и никогда не подписывал. Это было обращение о содействии. Я не сомневаюсь в том, что обращение было необходимо.
Но когда я прочел письмо, я задрожал. Оно давило самодовольством и каким-то благотворительным тоном. И от фраз, непосредственно предшествовавших моей подписи, у меня мурашки поползли по коже.
Сопоставьте это чувство с явной нуждой, в какой находится лицо, ради которого написано обращение. Каков будет результат.
Где-то недавно я читал отрывки из переписки Ленина с Горьким. И мне показалось, что ленинское понимание специфических фраз Горького как писателя было так ясно продумано и так разумно».