Розанов В. В. Собрание сочинений. Около народной души (Статьи 1906—1908 гг.)
М.: Республика, 2003.
Что с волнением написано — то и волнует. Прочел прекрасную, полную последовательности и тревог, статью г. Эрна «Таинства и возрождение Церкви». Многие строки тут хотелось вычертить на камне: да, одна нить, до самой древности идущая, — в таинствах. Прочее — история отпадения…
Чудные мысли, но недоконченные. И, да не осудят меня читатели и редакция, что я отвечу на них торопливо, отрывочно, «не умно», но кое-что…
1) «Отпали, отпадали»: Боже, да кто же это ведший в отпадения? «Исторические обстоятельства»? Но они толкают туда и сюда, влево и вправо, вперед и назад. Нет, тут, в словах Эрна, — факт, а не объяснение. Темно это, страшно… Но констатирует факт г. Эрн верно: точно, «история христианства есть процесс отпадения от Христа». А мы так ею гордимся… Столько томов написано, и все «в похвалу».
2) «Таинства», «я верю в них»… Прекрасна всякая вера. Но вот вопрос:
a) Почему же они не действуют? Повенчались — ссорятся, причастились — завтра грешат. Нет, в самом деле, почему, как будто в них мало силы? Напр. (лично испытал), первые месяцы брака — самые неуклюжие, неудобные, ломкие: ссоры всякий момент вспыхивают, раздражение (супругов друг на друга) — постоянно. После все улегается и становится гораздо мягче, удобнее. «Слежались, приноровились». Не удивляться ли, что в «слежались, сжились, приноровились» содержится более силы, чем в церковном таинстве брака.
b) Пусть мне простит редакция и напечатает письмо мое в виде «голоса со стороны», но дозволит высказать протест и недоумение: «таинство покаяния» я совершенно отвергаю и в него не верю, находя, что в центральном пункте его, разрешения грехов, произносится ложь, как (увы, скорбная мысль, но что же мне делать, если я не умею отвязаться от нее) и в большинстве слов, формул, «смиренно» произносимых церковнослужителями. Священник произносит:
«И аз, недостойный иерей, властию мне данною отпускаю» (грехи) и проч.
Мне кажется, слова эти — «аз недостойный иерей» — неискренни. Тогда бы он не имел духа развязать грехи. Ведь «развязать грехи» — больше царевой власти. И священники действительно верят, что они разрешают грехи: а потому слова их о «недостоинстве» суть эта обычная личина смирения («мы, смиренные члены синода, отлучаем Толстого» и проч.), ни малейше не выражающая самоощущения, самочувствия их; а потому я-то, видящий эту обычную и всегдашнюю их личину, для меня лично донельзя противную, в таком ужасном моменте, когда душа грешника (сам испытывал) вся в слезах и раскрыта, — отвергаю это «таинство» и в существе, и в процедуре. Ну, не могу видеть в таинстве лжи, «для виду произносимых» слов и проч.
c) Далее, я давно начал соображать, что в «таинстве покаяния» Церковь прощает «грехи» собственно ей неинтересные и ненужные, где ее существо и особенно привилегии не затрагиваются. Я давно об этом писал и напоминаю: девушка в слезах, кается, что у нее «так себе» прижитый ребенок, «в обиду Церкви» — без венчания. Ну, конечно, священник «разрешил грех»: но лишь — по шаблону, чтобы «не портить правила», как не «портят супа». На самом деле Церковь как «богозданное учреждение», universalis Eclesia, вот эта «святая, соборная и апостольская» ни малейше, конечно, ей не «отпускает греха» и выражает это в том осязательном отказе, какой девушка, девочка наивная, находит, если она придет в консисторию и со слезами любви и восторга скажет:
— Батюшка-то… простил! А так была грешна! Тоска задавила душу, а теперь — ничего. И тятька с мамкой улыбнулись. Соседи — тем дела нет. Сделайте же так, чтобы ребенок был мой, моим именем и прочее звался, и без всякого порицания, ибо порицание было до покаяния, а после «разрешения» греха какое же порицание…
Девушка говорит еще гораздо наивнее и трогательнее, чем я написал. Так, что люди бы расплакались. Но вот эта «святая, соборная и апостольская» темнеет в лице:
— Этого нельзя. Ты обидела Церковь, не испросив у нее согласия, не послушав ее голоса, преслушав прещения… Не могу! Не могу! Прости мы теперь и тебя, что же будет? Кто же будет у нас венчаться…
Все это я написал очень скудно и плохо, в 4 часа ночи и безгранично усталый, — но читатель дополнит и дорисует мое слово и согласится с тем тезисом его, что Церковь прощает только ей «ненужные грехи», что потрепал Ванька Машку, или украл вот, или обсчитал рабочего хозяин. Это все — на стороне, и вот такие грехи «на стороне» Церковь прощает; или там риторические, «неверие» и проч., отчего «прибытку церковного не убавляется». Но где затрагивается имущество Церкви, не материальное, а вот эти привилегии власти, авторитета, значительности и проч., и проч., и проч., — там Церковь прощает «укромно в уголке» (в исповедальне), чтобы «не портить правила», «не портить супа»; но на самом деле и серьезно ничего не прощает, негодует, презирает грешника и его грех.
Ну, на этой почве, много «Марий» удавилось, и я прерываю речь, вероятно надоевшую читателям.
По всем этим мотивам я «таинство покаяния» совсем отвергаю.
d) Не увлечен ли г. Эрн действительно изумительною трогательностью слов, сопровождающих «таинства»… Не увлечен ли он их эстетикою? Пусть об этом даст ответ в своем сознании. Это — страшно важно: ибо эстетика — это еще не истина…
Сколько «таинств»? Церковь учит — семь. Вот мне кажется возможным найти, при внимательном наблюдении, еще случаи таких «возрождений души», «укрепления души», «просветления совести», которые далеки от рационального объяснения и слишком явны в благодетельном значении своем, чтобы отвергнуть в них присутствие «религиозного таинства». Здесь мы можем встретить страшное, страшное (от непривычки, новизны или предрассудка), но и самое обыкновенное, за чем, может быть, когда-нибудь будет признано значение «таинства».
Я не знаю и говорю поэтому: "Может быть. Я определенно наблюдал среди нас, русских, не совершающих никогда церковных таинств и не ходящих никогда в церковь, — людей столь изумительной доброты душевной, чистоты поведения и вообще всего благоустройства жизни, что не мог понять и допустить, чтобы они обходились вовсе без «благодати Божией». Как же она на них сходит? Где? Не применимы ли сюда слова: «Дух веет, и де же хощет»... Я не настаиваю, но иногда мне кажется, что при добром устроении сердца как будто вся жизнь, самая жизнь есть уже «таинство», «благодать», или что-то находящееся под постоянным ее веянием, в ее обладании. Так и рвется слово: «Бог — всяческая, и — во всем». А ведь Богоприсутствием, Бого-участием определяется и существо «таинства».
Век. 1907. Май. № 17. С. 233—235.
Розанов разбирает в своем письме статью В. Ф. Эрна «Таинства и возрождение Церкви» (Церковное Обновление. СПб., 1907. № 9).