О русском государственном цвете
H. A. Добролюбов. Собрание сочинений в девяти томах. Том четвертый
Статьи и рецензии. Январь-июнь 1859
М.-Л., 1962, ГИХЛ
Брошюра весьма серьезная и по необыкновенной важности своего предмета заслуживающая особенного внимания русской публики. Изданием своего сочинения, носящего на себе признаки глубокой учености и многолетнего серьезного труда, г. А. Языков открывает русскому народу, так сказать, новый отдел ведения, доселе бывший ему недоступным. В начале своей брошюры г. А. Языков объясняет значение своего предмета следующим образом (стр. 4):
Усвоив однажды, по распоряжению правительства, собственный цвет, народ придает ему значение, составляющее символический язык, главная мысль которого — любовь и преданность к своей родине и своей династии.
К сожалению, это значение, приписываемое почти всеми народами их национальным цветам, у нас, в России, не только не получило еще никакого развития, но даже самая мысль о том для нас и до сих пор нова, хотя с давних времен мы и употребляем эти цвета бессознательно.
Чтобы внушить русскому народу истинные понятия о великой важности государственного цвета, г. А. Языков представляет в начале своей брошюры краткие исторические сведения об установлении государственных цветов у различных древних и новых народов. Несмотря на свою краткость, заметки эти могут почесться образцом ученого трудолюбия, что доказывают ученые ссылки, находящиеся почти на каждой странице. Из них видно, что почтенному автору знаком и Тацит, и «Conversations-Lexicon»1 (том девятый), изданный в Лейпциге в 1836 году, и Петр Санкте, и Барант, и Сисмонди.2 Заметим только маленькую неисправность на стр. 7, введшую нас в недоумение. На этой странице три ученых цитаты. Первую делает автор, говоря о том, что на турнирах рыцари украшали себя шарфом; в подтверждение столь любопытного и малоизвестного факта ссылается он на «Conversations-Lexicon», Band IX, § 714, Leipzig, 1836. Ссылка несомненная. Вторую ссылку делает автор на Тацита, говоря, что во времена рыцарства, «когда установились гербы и их начали украшать разными цветами, любимый цвет был всегда господствующим в гербе». Здесь цитата из Тацита, по нашему убеждению, не совсем основательна. Так называемое время рыцарства, сколько нам известно, началось в Европе несколько позже Тацита, и потому он, не будучи пророком, не мог писать о рыцарях; но главное — в указанном г. Языковым месте Тацит упоминает только у германцев «fucatas colore tabulas»,[1] и вывод, сделанный г. А. Языковым из этих слов, кажется нам несколько смелым. Третья ссылка относится к следующему месту: «В средние века евреи нашивали себе на одежду кружок из желтого сукна, как символ нации». Цитата гласит: Петр Санкте, стр. 25, de colorum usu in Judis circensibus.[2] Так как дело идет о евреях, то не мудрено, что всякий читатель введен будет в заблуждение неправильной цитатой и подумает, что в самом деле существовали Jüdi circenses. Считаем долгом благонамеренной критики сообщить почтенному автору, что в означенном месте следует читать ludi, a не Judi circenses, то есть игры в цирке, а не евреи, принадлежащие к цирку. Прибавим при сем, что евреи и не называются по-латыни Judi, a Judaei.
И вот все, что мы могли заметить относительно недостатков книжки г. А. Языкова. Недостатки ничтожные и обильно искупаемые ее несомненными достоинствами! За изложением истории государственных цветов у других народов г. А. Языков переходит к истории собственно русского государственного цвета. Он приступает к своему историческому обзору с благородной энергией, полною патриотических чувствований, и предпосылает исследованию следующие красноречивые строки (стр. 16):
Российская империя, с главным зерном коренного, единоплеменного, единоверного русского народа, окруженная широкою лентою своих земель, населенных иными племенами, иной религии, нравов и наречий, но стремящихся к этой сердцевине, рано или поздно осенит миллионы своих поселенцев единым знаменем и выразит это единство свое наружным символом — русским государственным цветом.
Обратить внимание на предмет — какие цвета у нас, в России, могут быть названы национальными, значит возбудить вопрос новый, для многих странный, для других вовсе непонятный и лишь для малого числа доступный по своему значению; ибо до сего времени даже не было слышно самого названия: «русский государственный цвет».
Строки эти обличают уже всю громадность труда, предпринятого г. А. Языковым; но следующие страницы доказывают, что силы его достаточны для того, чтобы достойно совершить свое дело, и что он стоит совершенно в уровень с этим «новым вопросом, лишь для малого числа доступным по своему значению». С непостижимым обилием учености, открывающейся в слишком десяти цитатах из Лакиера, «Описания монет» Шуберта, «Журнала Петра Великого», «Книги Комиссариатского повытья 1762 года», «Книги Числ»3 и пр., г. А. Языков рассматривает историю русского государственного цвета с древнейших времен до настоящей минуты. Из его добросовестных изысканий оказывается с несомненною очевидностью, что хотя у нас до сих пор и не было точного определения государственных цветов, так что даже в 1856 году в Париже, при заключении мира, выставлен был русский флаг цветов белого, синего и красного (стр. 17), но что правительство наше «никогда не отвергало существования национальных цветов, ибо 1) в 1856 году герольды в Москве имели через плечо шарфы с длинными концами из трех цветов: черного, оранжевого и белого, и 2) в новейшее время замечено, что дворцовый флаг, изображавший до того орла на белом поле, заменен орлом на желтом поле» (стр. 35).
Представив такие результаты своих неусыпных исследований, г. А. Языков так заключает свою брошюру (стр. 36):
Настоящие указания на сей предмет вообще имели целию ознакомить наш народ, сделать для него доступным и понятным значение сноего цвета.
Возбудить мысль никогда не поздно, и можно быть уверенным, что она столь же быстро и прочно усвоится о понятиях, а потом и чувствах 60 000 000 нашего народа, как случилось то же с национальным гимном: долгое время полковая музыка наша встречала императоров заимствованным в Англии народным гимном: «God save the King»; император Николай I устранил эту несообразность, приказав составить русский народный гимн, навеки усвоенный в душе и речи русского: «Боже, царя храни!»
Не будем же чужды мысли, принятой всеми народами, и пожелаем, чтоб наше царство, сохранившее столь много особенного, удержало у себя и знаки, выражающие отличительно нашу народность, усвоим себе наш национальный цвет: черный, оранжевый (золотой), белый (серебряный). — Еще в 4-й книге Моисея детям Израиля повелевалось: «Человек держайся по чину своему, по знамениям, по домам отчеств своих» (4-я кн., гл. 2, стр. 2).
В самом деле, тяжкая грусть невольно овладевает патриотическим сердцем, когда подумаешь, как много есть прекрасных, полных глубокого нравственного смысла знаков, которые ныне существуют для нас только в своей форме, без духа жизни.4 Например, беспрестанно мы видим, что чиновники и офицеры, приветствуя друг друга при встрече, прикладывают руку к кокарде; но многим ли приходило в голову спросить себя: какой внутренний смысл заключает в себе это внешнее действие? К счастию России, в ней появляются время от времени люди с философским складом ума, умеющие изыскивать коренные причины явлений. Таким человеком является в настоящее время г. Языков; вот как объясняет он указанное нами явление: «Имея кокарду и, для приветствия при встрече, указывая рукою на нея (на нее?), имеют в виду выразить принадлежность свою к такой-то нации» (стр. 11).
Другой пример: кому приходило на мысль спросить себя — что означают белый, черный и красный цвет на верстовых столбах, будках, шлагбаумах и пр. До сих пор, по словам г. А. Языкова, полагали, «что как главная цель шлагбаума есть задержание проезжего, а цвета эти ярко отличаются, то и необходимо, чтобы они, так же как и верстовые столбы, заметны были издали (читатель должен простить автору не совсем логическое построение периода), подобно тому как те же цвета для той же цели употребляются в означении межевых линий». Но такое мнение, очевидно, недостаточно: г. Языков доказывает, что здесь выразился русский государственный цвет, и в подтверждение этого рассказывает следующий случай (стр. 32):
Замечателен случай, бывший впоследствии: однажды император Николай I, проезжая мимо одной будки, заметил Инженерному департаменту, что будка эта не окрашена всеми русскими государственными цветами, ибо там значились только свежие краски — белая и черная, но красной полосы не успели еще провести. Здесь, можно сказать, в первый раз высказаны были царствующим лицем слова: русский государственный цвет.
Вообще — как мало развито в нашем народе понятие о значении кокарды! С душевным прискорбием прочли мы в книге г. А. Языкова следующие строки (стр. 34):
Впоследствии, когда в царствование императора Николая I приказано было кокарду иметь офицерам на фуражках, то не многим приходило даже на мысль спросить себя, что ж выражает кокарда?
Скажем более: ныне царствующий государь император Александр Николаевич приказал иметь кокарду на форменных фуражках гражданским чиновникам; до состояния сего повеления слышались в публике вопросы: какую дадут кокарду чиновникам, на владимирской или анненской ленте? Такие общественные толки могут свидетельствовать, что у нас еще не установилось понятие о значении кокарды и ее цвета, когда иным казалось, что в одном и том же государстве, у одного и того же народа, может быть две кокарды; да и до сих пор, когда и военные и гражданские имеют форменные кокарды, в нас нет еще сознания: что они выражают? Для того же, кто знает, как высоко ценится в понятии других народов значение национальной кокарды, прискорбно, что наш народ не усвоивает себе и сем смысле народного о том значения.
Будем надеяться, что добросовестный и громадный (несмотря на малость брошюры) труд г. А. Языкова возвысит наконец наше народное сознание до степени понимания своего государственного цвета. Желаем брошюрке г. А. Языкова быстро распространиться, подобно русскому народному гимну, между всеми 60-ю мильонами русского народа и принести достойные плоды!!
Но чтобы результаты исследований г. А. Языкова были вполне благодетельны, мы решаемся напомнить ему, чтоб он, в будущих многочисленных изданиях своей брошюрки, исправил незначительные недосмотры, скромно замеченные нами на ее седьмой странице.
Аничков — Н. А. Добролюбов. Полное собрание сочинений под ред. Е. В. Аничкова, тт. I—IX, СПб., изд-во «Деятель», 1911—1912.
Белинский — В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, тт. I—XIII, М., изд-во Академии наук СССР, 1953—1959.
Герцен — А. И. Герцен. Собрание сочинений в тридцати томах, тт I—XXVI, М., изд-во Академии наук СССР, 1954—1962 (издание продолжается).
ГИХЛ — Н. А. Добролюбов. Полное собрание сочинений в шести томах. Под ред. П. И. Лебедева-Полянского, М., ГИХЛ, 1934—1941.
Гоголь — Н. В. Гоголь. Полное собрание сочинений, тт. I—XIV, М., изд-во Академии наук СССР, 1937—1952.
ГПВ — Государственная публичная библиотека им. M. E. Салтыкова-Щедрина (Ленинград).
Изд. 1862 г. — Н. А. Добролюбов. Сочинения (под ред. Н. Г. Чернышевского), тт. I—IV, СПб., 1862.
ИРЛИ — Институт русской литературы (Пушкинский дом) Академии наук СССР.
Лемке — Н. А. Добролюбов. Первое полное собрание сочинений под ред. М. К. Лемке, тт. I—IV, СПб., изд-во А. С. Панафидиной, 1911 (на обл. — 1912).
ЛН — «Литературное наследство».
Материалы — Материалы для биографии Н. А. Добролюбова, собранные в 1861—1862 годах (Н. Г. Чернышевским), т. 1, М., 1890.
Некрасов — Н. А. Некрасов. Полное собрание сочинений и писем, тт I—XII, М., 1948—1953.
Писарев — Д. И. Писарев. Сочинения в четырех томах, тт. 1—4, М., Гослитиздат, 1955—1956.
«Совр.» — «Современник».
Указатель — В. Боград. Журнал «Современник» 1847—1866. Указатель содержания. М. —Л., Гослитиздат, 1959.
ЦГИАЛ — Центральный гос. исторический архив (Ленинград).
Чернышевский — Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений, тт. I—XVI, М., ГИХЛ, 1939—1953.
В настоящий том вошли статьи и рецензии Добролюбова, написанные мм в декабре 1858 — июне 1859 года и напечатанные в «Современнике» (№№ 1—6) и в «Журнале для воспитания» (№№ 1—7).
Деятельность Добролюбова в эти месяцы протекала в сложной общественно-политической и литературной обстановке. В стране сложилась революционная ситуация. Кризис политики «верхов», бедствия и растущая активность «низов» создали объективные предпосылки для революционного выхода из кризиса, переживаемого самодержавно-крепостнической системой. В этих условиях борьба за революционный путь развития страны, в противоположность реформистскому пути, становится линией «Современника». Она нашла яркое выражение в статьях Чернышевского, определила содержание и характер публицистических и литературно-критических выступлений Добролюбова.
Центральное место в статьях Добролюбова первой половины 1859 года занимает острая критика самодержавно-крепостнического строя России и разоблачение либерализма во всех его проявлениях («Литературные мелочи прошлого года», «Что такое обломовщина?», рецензия на сборник «Весна»). Вместе с тем статья «Роберт Овэн и его попытки общественных реформ» развивает идею построения социалистического общества силами самих трудящихся.
В свете общих задач революционно-демократической программы «Современника» Добролюбов защищает и развивает принципы материалистической философии («Основания опытной психологии»), разоблачает реакционную идеологию церковников (рецензии на книги: «Впечатления Украины и Севастополя», «Голос древней русской церкви» и «Современные идеи православны ли?», «Мысли Светского человека»), крепостническую мораль и нравственность («Новый кодекс русской практической мудрости», «Основные законы воспитания. Миллера-Красовского»).
Ряд рецензий Добролюбова направлен против субъективизма и реакционного осмысления исторического прошлого, против славянофильских и религиозно-монархических концепций развития русской литературы («История русской словесности» Шевырева и др.), против теории и практики так называемого «чистого искусства» (рецензии на сборники «Утро», «Весна»).
Наконец, значительное место в работах Добролюбова за это полугодие занимают рецензии на педагогическую и детскую литературу в «Современнике» и «Журнале для воспитания».
Подготовка текстов статей и рецензий Добролюбова, напечатанных в №№ 1—3 «Современника» (включая вторую часть статьи «Литературные мелочи прошлого года» из № 4), и примечания к ним — В. Э. Бограда, в №№ 4—6 «Современника» и в «Журнале для воспитания» — Н. И. Тотубалина.
Принадлежность Добролюбову рецензий, напечатанных и «Журнале для воспитания», устанавливается на основании перечня статей Добролюбова, составленного О. П. Паульсоном (Аничков, I, стр. 21—22).
Сноски, принадлежащие Добролюбову, обозначаются в текстах тома звездочками; звездочками также отмечены переводы, сделанные редакцией, с указанием — Ред. Комментируемый в примечаниях текст обозначен цифрами.
Сост. А. Языков
Впервые — «Совр.», 1859, № 1, отд. III, стр. 77—82, без подписи. Вошло в изд. 1862 г., т. II, стр. 466—470.
А. П. Языков (1802—1878) — генерал-лейтенант, директор училища правоведения, автор ряда незначительных произведений, главным образом исторического характера.
Монархическая брошюра А. П. Языкова появилась в период все нарастающего революционного подъема в стране. Кроме рецензии в «Современнике», на нее был еще благожелательный отзыв в «Военном журнале» (1858, № 6, ноябрь — декабрь, отд. II, стр. 98—100). Добролюбов высмеивает как содержание брошюры, так и мнимую ученость и фактическую неряшливость автора.
1. «Conversations-Lexicon» («Энциклопедический словарь») выходил в Лейпциге в 1833—1836 годах в двенадцати томах.
2. Ссылка на Петра Санкте в рецензируемой книге Языкова явно искажена. Возможно, речь идет о книге, отмеченной в «Gesammtcatalog der Wiegendrücke» («Сводный каталог инкунабул») под № 7808. На ее титульном листе значится: «Tractatus de ludo lectus pro clarissimus… doctore Slephanum Costa… Impressum papie Francishû d’Sàcto Petro. Anno dni M. CCC. LXXVIII» («Трактат об играх знаменитого… ученого Стефана Коста. Напечатан горожанином Павии Франциском из Святого Петра»). Таким образом, место, откуда явился типограф, превращено Языковым в имя автора.
Варант Амабль Гильом (1782—1866) — французский государственный деятель, историк и публицист. Сисмонди Жан Шарль Луи (1773—1842) — швейцарский экономист и историк, представитель мелкобуржуазного утопического социализма.
3. Имеются в виду книги: А. Лакиер. Русская геральдика, 2 я., СПб., 1855; Ф. Ф. Шуберт. Описание русских монет и медалей, ч. 1, СПб., 1843; «Журнал, или Поденная записка блаженныя и вечнодостойныя памяти государя императора Петра Великого…», ч. 1—2, СПб., 1770—1772; Книга Комиссариатского повытъя 1762 года — название рукописи, хранящейся в Московском отделении архива министерства иностранных дел; Книга Числ — четвертая книга Пятикнижия, которое является основанием Ветхого завета (первая часть библии).
4. Слова из стихотворения А. С. Хомякова «России» (1839).