О республике итальянской и политическом равновесии Европы
правитьИзбрание Бонапарте в президенты итальянской республики устрашило некоторых политиков. Это принадлежит к духу нашего века: мы давно уже боимся не вовремя, — боимся не столько вещи, сколько имени! Чизальпинцы со дня завоевания земли их были покорными союзниками Франции, так как во время Филлы и Цезаря народы побежденные легионами назывались союзниками Рима, или как индейские набобы и раи, в их столицах наказываемые британцами, носят имя друзей английской Ост-Индской компании. Новая пограничная республика в Италии жила и дышала Францией, и только одной консульской рукой может быть хранима; судьба ее решена Маренгской победой и Люневильским миром: то есть, ей надлежало зависеть от Франции, которая, по условию с императорским двором, оставила в ее владениях 50000 войска для соблюдения нужного порядка.
Что ж нового сделалось? Могло ли одно торжественное наименование правителя увеличить силу Франции? Несколько деревень, присоединенных еще ко владениям гигантской республики умножили бы ее силы более, нежели сей пустой обряд, который показал только зависимость зависимых! Лигурия менее ли повинуется консулу, хотя он и не называется ее главою? Скоро увидим мы и независимость короля Этрурии!
И так лионская консульта ничего в самом деле не переменила в Италии. Прежде директория, а ныне Бонапарте есть душа Чизальпинии, которая без Франции не могла и не может существовать. Глубокомысленные политики наши смотрят в телескопы, нередко обманчивые, и боясь отдаленного, не видят ямы под ногами!
Кажется, что сам Бонапарте, зная людей, опасался дурных следствий консульты в рассуждении мира, и нарочно откладывал ехать в Лион, желая прежде все кончить в Амьене; ибо мы смело можем предполагать, что ему по крайней мере известно было намерение консульты избрать его в президенты. Тогда он всякий день надеялся подписать трактат. Сам лорд Корнваллис думал, как известно, возвратиться в Англию еще в половине января. Неожидаемые препятствия удалили заключение мира.
Бонапарте, без сомнения встревоженный разными отзывами неудовольствия, сам (как уверяют) сочинил ему статью[1] в Монитере, в которой доказывают Европе, что Франция ныне нимало не увеличилась!!
Можно написать целую книгу в опровержение всего, что там сказано о влиянии Австрии на Италию, о разделе Польши, о завоеваниях англичан в Индии и проч. и проч. Но все истины бесполезны, когда действует и решает сила. Я дозволю себе только некоторые примечания.
В сей важной и любопытной статье беспрестанно говорится о равновесии Европы; но может ли оно быть после Люневильского и Амьенского мира? Надобно только, без всякого политического глубокомыслия, взглянуть на ландкарту, справиться с Бишингом, счесть людей, доходы провинций и земель, чтобы увериться в сей невозможности.
Система равновесия, известная в одной Европе (и то единственно в новейшие времена) нередко и прежде бывала химерой. Однако нередко имела она и благодетельные следствия, когда разные дворы, устрашенные властолюбием сильной державы, соединялись между собою, чтобы остановить ее опасные предприятия угрозами или самою войною. Иногда они не успевали в своем намерении, и властолюбие торжествовало; однако всегда умеряли некоторым образом его действие. Вот что политики называли системой равновесия, без сомнения достойной просвещенных народов, соединенных науками, искусствами и торговлей! Самые славнейшие народы древности не имели о ней истинного понятия; ибо союзы малых греческих областей против Афин, Спарты и азиатских деспотов, равно как и нетвердые союзы древних владетелей Сицилии против карфагенской республики, не могут быть в самом деле названы системою политического равновесия.
Карфагенская республика, ничем не удерживаемая в своих пределах, все поглотила, и наконец сама была жертвой римской. Хотя и против Рима находим мы в истории множество союзов, однако не видим никакого систематического соединения царей и народов для обуздания его ненасытного властолюбия. В средние века также не знали благоразумной политики, и всякий государь брал, что мог по времени и обстоятельствам. Каждый думал только о себе; никто не пользовался примером несчастного сосуда, и слабость была всегдашней виной.
Чтобы еще более увериться в благодетельности равновесия, надобно взглянуть на Азию, где не видим и следа системы его, — где она и быть не могла, от великого расстояния государств, от различия языков, религий, предрассуждений и нравов. Потому Азия была всегда жертвою завоевателей, от Чингисхана и Тамерлана, до шаха Надира, который в половине восемнадцатого века завоевал там все, что хотел.
Успехи гражданственности в Европе произвели сию систему равновесия; единство понятий в рассуждении законодательства, единство правил в рассуждении блага людей, единство религии, нравов, уважения к искусствам, и наконец самое единство придворного языка, способствовали такому союзу держав, которого цель есть хранение и благоденствие народов.
Хотя равновесие служило часто ложным предлогом в манифестах, однако вообще кабинеты старались не допускать сильных государей еще усиливаться. Так половина Европы в начале 18 века вооружилась, чтобы не дать французской монархии соединиться с испанской. Так Фридрих Великий отвратил в 1778 году раздел Баварии, а преемник его в 1790 году заставил императора Леопольда возвратить туркам Белград, купленный ценой австрийской крови. Так Англия и Пруссия остановили датские войска в Швеции, чтобы спасти Густава.
Хотя, несмотря на то, были войны, однако политика держав нередко удаляла их, или прекращала, или останавливала следствия. Пока система равновесия действовала, державы противились всякому опасному для Европы завоеванию, имея в виду благо общее и целость государств. Тогда Европа не страшилась быть жертвой одного властолюбивого монарха, или варварских народов. Но следствие революционной войны совершенно истребило сию мудрую систему, и если теперь все еще говорят о равновесии, то оно не имеет уже истинного смысла: один твердит о ней для своей пользы, а другой охотно слушает для своего успокоения.
Франция ныне так сильна, народ ее так властолюбив и храбр, что патриоты других государств должны бояться злоупотреблений ее силы. Бонапарт говорит в своей ноте, что французы более всех других народов доказали свою умеренность, возвратив все завоевания; но что же они возвратили? Одни внутренние провинции Германии; да вывели войско свое из церковных областей и Неаполя. Мальту и Египет у них отняли. А Бельгия, левый берег Рейна, Савойя, Пьемонт? Консул забыл их.
Кто сомневается в искреннем миролюбии французского кабинета, того называют ныне врагом мира: имя обидное после такой бедственной войны, которой продолжения могут желать одни изверги! Бонапарте ли или Бурбон владычествует во Франции, до того нет нужды патриоту в других землях, если отечеству его не угрожают опасности. Философ находит всякую войну слишком долговременной, и просвещенному остроумному народу, живущему в обширных и прекрасных странах Европы, сердечно желает мудрого законодательства, внутреннего спокойствия и счастья. Но всякий истинный сын Германии, всякий друг человечества, враг войны и рабства во всех землях, должен искренне сожалеть, что Англия в осень 1801 году не воспользовалась своим счастливым положением и не заключила благоприятнейшего для спокойствия народов мира; ибо беспредельная сила одного государства ужасна для всех других.
Нет примера в истории, чтобы непобежденный народ мирился так невыгодно, как ныне англичане с французами помирились, возвратив ни за что все завоевания, еще более усилив тем своего опасного совместника и не сделав ничего для бедных принцев, которые отчасти жертвовали собою для выгод Британии. Благо народное, вся длинная политика и великодушие предписывали законы английским министрам в сем великом деле; но как поступили они?… Страннее всего то, что Европа славит за мир не английских министров (которые желая скорее прекратить войну, по добродушию своему отдали все возможное), а консула Бонапарте, который все взял! — В сей войне с начала до конца все было необыкновенно и чрезвычайно: надобно, чтобы и мир изумил нас своими чудными условиями!
Архенгольц И. В. О республике италиянской и политическом равновесии Европы: [Из Минервы. 1802. T.2] / (Архенгольц, издатель Минервы); [Пер. Н. М. Карамзина] // Вестн. Европы. — 1802. — Ч. 3, N 11. — С. 245-253.
- ↑ Она напечатана в марте Вестника.