О просвещении
правитьОб успехах просвещения в Европе, новое сочинение поэта Шенье, заслуживает внимание всех любителей чтения. Автор представляет в картине, в сильной и приятной живописи, медленные и трудные успехи человеческого разума, с того времени, как этот разум собственными силами начал выходить из варварского невежества, до изобретения книгопечатания, с которого начинается его важнейшая эпоха и быстрое течение познаний, вечных, неистребимых.
Сочинение такого рода не терпит извлечения, будучи само собой ничто иное, как искусное сокращение обширной истории ума. Оно во всех веках представляет человека жертвой невежества; но истина, разум и философия мало-помалу истребляют или обессиливают зло, облегчают состояние человека и ведут его к совершенству и счастью.
Восемнадцатый век есть торжество французской словесности. Автор говорит: «Язык тосканский славился лирической поэзией Тести, Филикаи; Англия гордилась Мильтоном и Драденом: но где найдем вместе, и (так сказать) в одном обществе чудесное множество превосходных дарований, равных только между собой? Корнель, дух творческий, первый в искусстве возвышать душу и постигать выспреннее[1]; Мольер, поэт-философ, первый живописец человеческих слабостей; Лафонтен, несравненный в милой простоте и в счастливой легкости слога; Паскаль, Депрео, утвердители (так сказать) французского языка, один в прозе, другой в стихах, первые образцы в трудном искусстве подчинять слова мыслям; Расин, первый еще в важнейшем искусстве говорить с сердцем, единственный соперник Виргилия в пиитической приятности, чистоте и гармонии; Боссюэт, первый в красноречии гения; Фенелон, первый в красноречии добродетели — эти великие таланты сияли в одной Франции; но успехи разума были везде удивительны. Гугенс открыл в Голландии теорию средоточий колебания и угадал отчасти теорию сил центральных; Ньютон в Англии, Лейбниц в Германии, изобрели вместе геометрию бесконечного; Ньютон один разделил луч солнца, один открыл всемирное тяготение, один доказал необъятными вычислениями истинную систему мира. Эти два геометра, вместе с базельскими Бернуллиями, ежедневно обогащали математику, в то время, когда Локк, взяв в руку светильник наблюдения, озарил ничтожность мечтательной схоластики, новейшую химеру врожденных идей, утвердил путь, слегка начертанный Баконом, и разумом изъяснил разум человека».
Картина восемнадцатого века также богата великими изображениями умов, между которыми занимает первое место изображение фернейского философа.
«Явился Вольтер: Софокл нашел соперника, Корнель и Расин преемника. Но торжество одного рода не могло удовольствовать его чрезвычайного славолюбия. Вольтер, ум обширный и разнообразнейший не только своего века, но и всех веков, чудесно деятельный и ревностный, ввел философию в эпопею, в трагедию, в историю, в критику, в романы, в самую легкую поэзию. Он употреблял против врагов ее то остроумные насмешки Горация, то забавные вымыслы Ариостовы; наказывал и поражал их громом славы своей; отвечал на заклинания шутками, на вопль зависти новыми прекрасными творениями, на клевету добродетельными подвигами; обратил к философии все умы, всякое честолюбие; искал ей друзей и помощников при дворах, в царских советах, на тронах; и в течение шестидесяти лет имел на всю Европу такое влияние, которое превосходнее всякого могущества: ибо оно было ничто иное, как общее мнение, единая беспредельная власть в мире».
Имя Вольтера напоминает имя славного короля, ученика его и друга. В заключение приведем здесь некоторые черты из Фридрихова портрета, с таким же искусством и блеском написанного:
«Монарх Пруссии основал на победах славу свою, и мудрыми законами утвердил ее. Превосходные умы суть истинные герои истории: Фридрих был из этого числа, и со времен императора Юлиана судьба не возводила на трон такого гения[2]. Наследник самовластия, он был велик сам собой и ограничил власть свою; преодолел навык — и саму склонность, которая влекла его к деспотизму; назывался другом философов, и служил примером для государей».
[1] Sublime.
[2] А Петр Великий?
О просвещении: [Рец. на соч. М. Ж. Шенье из «Decade». 1801. Т. 31] / [Сокр. пер. Н. М. Карамзина] // Вестн. Европы. — 1802. — Ч. 1, N 1. — С. 41-45.