(*) Histoire de l’Expedition Franèaise en Egypte par Martin, Membre de la Commission des Sciences et Arts d’Egypte, et c. Paris 1815.
Цѣль нашествія Французовъ на Египетъ всегда почиталась великою политическою тайною. Одни думали, что Египетъ служилъ только мѣстомъ отдыха на пути къ завоеванію Индіи и къ низложенію могущества Англичанъ въ Азіи; другіе, давши волю воображенію своему, увѣряли, что истинною цѣлью похода сего было покореніе Турецкой Имперіи, на тотъ конецъ чтобы, окруживши Европу, изъ Константинополя предписать ей законы. Наконецъ въ угарѣ послѣ несчастныхъ событій ѴІІ года (1799), сильно потревожившихъ умы[1], дошло до того, что походъ сей приписали союзу роялистовъ, вспомоществуемыхъ будто бы тремя директорами Люксембургскаго дворца, и всю вину на нихъ возложили.
Директоры въ свою очередь отбросили обвиненіе на Буонапарта, находившагося тогда въ Египтѣ. Одинъ почтенный Министръ, которому въ то время ввѣрены были иностранныя дѣла, принужденнымъ нашелся оправдать себя въ томъ, что онъ никогда недавалъ согласія въ пользу сего морскаго похода и неучаствовалъ въ приготовленіи къ оному. Министръ доказалъ, что планъ експедиціи сдѣланъ былъ еще за долго до вступленія его въ должность и что уже давно имѣли намѣреніе, еслибъ возможно было, съ согласія Султана, въ странъ давно уже ему неподвластной, вознаградить потерю Французской торговли въ Индіи и на островахъ Антильскихъ.
Магаллонъ, Французской Консулъ въ Каиръ, весьма часто жаловался на притѣсненія, терпимыя отъ Беввъ Французскими колоніями, и можетъ быть подавалъ тѣмъ мысль о завоеваніи, коего удобность и особенно великія выгоды по мѣстному положенію страны были ему извѣстны Предложеніе сіе правительствомъ было принято весьма хорошо, и Министръ иностранныхъ дѣлъ, Карлъ Делаяруа, написалъ къ г-ну Магаллону письмо слѣдующаго содержанія:
«Я всегда медлилъ отвѣтомъ на ваши письма; ибо все еще надѣялся, что время подастъ намъ удобной случаи къ наказанію Беевъ Мурада и Ибрагима или посредствомъ насъ самихъ, или посредствомъ Порты, сколь бы ни слаба была власть ея въ Египтѣ. Обстоятельства еще не перемѣнились; слѣдовательно всякое покушеніе касательно Египта должно отложено быть до другаго времени. Я однакожъ не отказываюсь отъ онаго намѣренія; потому что страна сія обращаетъ на себя все мое вниманіе. Я вижу ту великую пользу, которую она можетъ принести республикѣ. Болѣе о семъ ничего не скажу; для васъ довольно, когда вы знаете, что мои виды имѣютъ тъ самыя основанія, о которыхъ вы говорите въ вашихъ запискахъ и въ письмѣ къ гражданину Вернинаку отъ 27 Преріаля III года; исполненномъ великихъ и умныхъ мыслей. О всѣхъ сихъ предметахъ я переговорю съ вами, когда вы будете во Франціи; ибо ни мало не сумнѣваюсь, что вы, устроивъ домашнія дѣла свои въ Марселѣ, почтете за удовольствіе побывать въ Парижѣ и сообщите правительству всѣ возможныя объясненія, которыя касательно дѣлъ нашихъ въ Египтѣ могутъ быть весьма полезны. Въ семъ отношеніи отпускъ вашъ, требуемой вами отъ меня, и которой даю вамъ по вашему желанію на годъ, будетъ также полезенъ Республикѣ.»
Около етого времени мысли о завоеваніяхъ стали называть великими мыслями, и легко можно понять, что Французы, упоенные счастіемъ, въ надеждъ на нѣкоторые мирные трактаты съ Державами твердой земли Европы, должны были приготовлять новыя завоеванія своимъ солдатамъ, коихъ привычка къ войнѣ могла сдѣлаться опасною при бездѣйствіи.
Въ самомъ дѣдъ правительство тотчасъ воспользовалось временемъ послѣ подписанія мира съ Австріею, которой почитался важнѣйшимъ дополненіемъ къ мирнымъ договорамъ съ Пруссіей, Испаніей и Италіей, и на которой взирали какъ на предтечу мира съ Германскою Имперіею.
Трактатъ Кампо-Формійскіи возвратилъ Франціи побѣдоносныя войска и предпрѣимчиваго ихъ военачальника, коего честолюбіе изъ нѣкоторыхъ поступковъ его было уже яснымъ для людей, знавшихъ человѣческое сердце. Они думала, что Буонапартъ прельстился надеждою новыхъ, легкихъ для него побѣдъ въ такой землѣ, о которой историческія воспоминанія долженствовали быть лестны для юнаго завоевателя.
Египетъ былъ позорищемъ славы Александра и Цезаря; а тотъ, котораго называли уже героемъ Франціи, долженъ былъ, по видимому, восхищаться симъ сравненіемъ его съ великими Героями древности. Но етотъ человѣкъ привыкъ обращаться съ Государями какъ съ равными себѣ; — что я говорю? онъ предписывалъ имъ законы, какъ будто верховный ихъ повелитель; слѣдственно, какимъ образомъ могъ онъ рѣшиться, подобно прочимъ гражданамъ, подвергнуть себя опять власти законовъ, быть только простымъ членомъ республики и вновь служить орудіемъ правительства для его славы? —
Удачные опыты самовластія въ Италіи и восторгъ, побѣдами его возбужденный, подали ему поводъ замышлять о гораздо важнѣйшихъ предприятіяхъ.
На сей конецъ онъ приѣхалъ въ Парижъ; тутъ однакожъ его угадали. Ревбель, Ла-Ревейльеръ Лепо, умѣли разрушить всѣ его козни, и желая какъ нибудь сбыть его съ рукъ, вспомнили о намѣреніи превратить Египетъ въ колонію Французскую, подъ тѣмъ предлогомъ, что Бей стѣсняетъ Французской республики торговлю. Положено отправить къ Султану полномочнаго посла, которой увѣрилъ бы его въ продолженіи къ нему дружбы со стороны Франціи и ручался бы въ томъ, что республика признаетъ его верховнымъ властелиномъ надъ тѣми землями, которыя она покоритъ своимъ оружіемъ. Буонапарту было предложено взять на себя исполненіе сего предприятія въ званіи главнокомандующаго Англійской арміи; ибо съ одною только Англіею тогда Франція продолжала еще войну.
Буонапартъ принялъ новое званіе; несмотря на на дѣятельность правительства въ изготовленіи флота и многихъ транспортовъ для приведенія въ дѣйство предприятія своего; онъ, казалось, весьма мало думалъ объ исполненіи, Буонапартъ хотѣлъ узнать духъ народа, и вознамѣрился было явиться на сценѣ безъ всякаго блеску. Но скоро примѣтилъ онъ, что присутствіе его погашало восторгъ, а не оживляло, и онъ увѣрился, что еще не время производить въ дѣйство исполинскія свои замыслы.
Буонапартъ не могъ долѣе медлить. Директорія непремѣнно требовала его отъѣзда, и 20 го Апрѣля 1798 года все было уже въ готовности; какъ вдругъ услышали въ Парижѣ объ обидѣ, причиненной въ Вѣнѣ нѣкоторымъ чиновникамъ изъ свиты Бернадотта, тогдашняго Французскаго посланника при Германскомъ Императоръ.
Буонапартъ чаялъ воспользоваться симъ случаемъ, и представляя о новомъ разрывѣ съ Германіею, онъ просилъ правительство отсрочить отъѣздъ его до того времени, пока изъ Вѣны не получатся удовлетворительныя извѣстія. Въ ето время онъ старался приобрѣсть ощутительное вліяніе на совѣщанія Директоріи. Сія послѣдняя страшилась потерять свое достоинство, и въ засѣданіи 3 го Мая дала Буонапарту повелѣніе непремѣнно тотъ же часъ отправиться. Буонапартъ стращалъ, что возметъ отставку; а Директоръ Ла Ревейльеръ, подавая ему перо и бумагу, весьма равнодушно сказалъ: «Генералъ! въ вашей волѣ сей же часъ подписать ето.» — Буонапартъ скрылъ свою досаду и удалился. Онъ сказалъ тогда одному своему близкому любимцу: «Груша еще не созрѣла; мы поѣдемъ: но когда придетъ время, опять возвратимся.» — Тотчасъ отдалъ онъ повелѣніе приготовить все къ отъѣзду, и на другой день, 4 го Мая, отправился. —
- ↑ Для чего бы, спрашивается, не сказать яснѣе, что ему тревогу сдѣлалъ тогда Суворовъ, выгнавшій Французовъ изъ верхней Италіи.