О привычке
правитьТот, кто сказал, что привычка есть вторая натура, сказал истину, к которой нечего прибавить.
Люди, называемые умными, говорят, что не надобно ни к чему привыкать, и что мы готовим себе раскаяние, предаваясь одной склонности. Благоразумие, которое велит отказываться от многих приятностей, для того единственно, чтобы их не лишиться, кажется мне странным благоразумием.
Ничто не может быть любезнее привычки. Когда и самый ветреный человек захочет размыслить, то он найдет в себе тайную любовь к постоянству, если не в рассуждении людей, то хотя в рассуждении вещей бездушных.
Природа утвердила в нас сей источник наслаждения, который по-видимому ответствует непременности божественных законов; но ветреность заставляет нас ежеминутно искать нового в мыслях и склонностях: от сего несогласия природы с характером рождаются многие горести, которых бы мы избежать могли.
Всякий, более или менее, склонен к привычке; но замечено, что добрые и нежные сердца гораздо чувствительнее к ее прелестям. Злой человек всего чуждается и не знает привычки. Беспрестанно желая вредить, он никогда не остается в одном кругу мыслей, никогда не ходит одним путем, не любит долго видеть одних людей, и потребность делать зло беспрестанно изменяет характер жизни его.
Напротив того любовь к добру рождает тихое единообразие в жизни кроткого человека; тайная благодарность привязывает его к людям и вещам, ему полезным или милым; он любит свое отечество, дом, семейство, друзей, от действия милой привычки. Обыкновенно наслаждаемся мы сим удовольствием не думая о нем; оно не весьма живо, и потому не чувствуем его удивительного влияния на жизнь; тогда единственно знаем всю его цену, когда лишаемся предмета.
Надобно согласиться, что привычка входит во все наши вкусы, склонности и самую любовь: истина, которая не должна оскорблять сердце чувствительных!
Верность можно назвать кроткой привычкой любить всегда один предмет.
Пока новая любовь есть в нас упоение и страсть, тогда она живет более в чувствах, нежели в душе; но когда время делает ее сходнее с дружбой, и только одни восторги ослабляет — когда любовник чувствует, что он не может расстаться с своей любовницей, и что все его мысли, все дела единственно к ней относятся; когда он хочет быть с ней без всякой мысли о чувственном удовольствии; одним словом, когда он так привык к милой женщине, что без нее все не мило ему — тогда любовница может быть уверена в его сердце.
Два противные чувства владеют всем одушевленным: любовь и ненависть — одна влечет, другая отвлекает. Нередко самая сильная ненависть проходит и даже в любовь обращается от чудесного действия привычки.
Когда время не умножает ненависти, то оно верно ослабляет ее; привычка видеть беспрестанно ее предмет; мирит с ним душу; мы ко всему привыкаем, даже и к неволе. Люди, после долговременного заключения, иногда с горем выходили из темниц своих[1].
Отнимите у старика место, которое он уже давно занимает (хотя и для того, чтобы дать ему лучшее): вы сделаете его несчастным, а может быть и сократите жизнь его. — К концу дней наших мы боимся новых предметов, и хотим, кажется, остановить летящую от нас жизнь, привязываясь ко всему, что нас окружает.
Одним словом, везде находим привычку, и в самом искусстве нравиться. Отчего долговременное искание наконец торжествует? От привычки к его нежным доказательствам. Если хитрый любовник хочет дать им еще более цены, то ему надобно избирать для них одно время, один час; надобно, чтобы некоторые минуты или некоторые обстоятельства заставляли ждать или желать сих доказательств. Сперва они только приятны, а скоро будут необходимы, не столько от их собственной любезности, сколько от всегдашней к ним привычки. Вот главная надежда самых нелюбезных искателей! Они заменяют приятность неутомимостью.
Сия склонность к одним действиям удивительна, и так невольна, что она не зависит от мыслей, и что мы следуем ей в самые те минуты, когда чувства наши в усыплении. Лунатики доказывают эту истину.
Смею сказать, что привычка мешается и в самые наши удовольствия. Мы слушаем хорошую музыку: мелодия прекрасного рондо впечатывается нам в слух; и то новое удовольствие, с которым ожидаем, угадываем и слушаем ее повторение, не есть ли действие быстрой привычки к сей мелодии и ко вкусу автора? То же можно сказать о слоге и некоторых счастливых оборотах, которые любим встречать в авторе, если он знает их место. Но многие ли авторы разумеют сию тайну? И кто возьмется изъяснить ученику, где повторение ошибка, и где оно красноречие?.. Знаем единственно то, что слово не у места, когда оно неприятно. Таким образом действие, которое от привычки нравится человеку в некоторых обстоятельствах, бывает ему противно не в свое время. — Душа, ум, тело, все следует привычке.
Любопытно видеть непостоянство многих людей в дружбе, любви, в разных вкусах и наслаждениях, и в то же время великую силу некоторых привычек над ними. Какой-то муж, говорят, имел обыкновение ложиться спать в 10 часов. Любовник его жены, президент С*, занятый во весь день своей должностью, в самый этот час приходил к ней. Таким образом любовник в двери, а муж в другие, думая более о здоровье, нежели о супруге. Трудно было решить, кто исправнее означал время: часы ли, когда они били; муж ли, торопясь в спальню, или любовник, заступая место супруга. — Однажды президент, имея нужду скорее видеться любовницей, пришел в 6 часов. Это случилось зимой; свечи давно горели, часы остановились, и муж с удивлением сказал: Боже мой! Как летит время! Странно, что у меня глаза не слипаются! Однако президент знает час: я иду спать.
Сила привычки всего более обнаруживается в борении с новой склонностью. Как трудно изменить ей! И самое убедительное доказательство любви есть то, чтобы победить старую привычку.
Здесь можно напомнить искренность одного супруга. Он 10 лет любил прекрасную женщину, всякий день являлся к ней в 5 часов, не знал ни спектаклей, ни обществ, и не хотел быть нигде в другом месте, только с ней находя удовольствие и счастье. Вдруг ее муж умер; он с нетерпением ожидает, чтобы год кончился; время траура прошло, и любовник сделался счастливейшим супругом; но ударило 5 часов, и он задумался. «Что значит этот меланхолический вид? Спросил у него один из друзей: теперь все твои желания исполнились». — Правда, отвечал муж: я страстно люблю жену свою; она будет жить со мной: что может быть милее для сердца? Но, признаюсь, одна мысль беспокоит меня… «Что же такое?» — Где теперь проводить мне вечера свои?.. Вот крайность, nec plus ultra привычки!
Сегюр А.Ж.П. де О привычке: [Эссе]: [Из «Spectateur du Nord». 1802. Nov.] / Сегюр; [Пер. Н. М. Карамзина] // Вестн. Европы. — 1803. — Ч. 7, N 2. — С. 85-91.
- ↑ Лорд Мазарин, сидев несколько лет за долги в крепости, не хотел выйти из нее, когда удовольствовали его заимодавцев.