Д. И. Менделеев
правитьО покровительственной системе
(письмо Николаю II)
править
До трона вашего могут достичь наветы мечтателей на умеренно покровительственную и строго обдуманную систему, выразившуюся в таможенном тарифе 1891 г. […], а потому приемлю смелость защитить начала действующей системы, не только потому, что был призван при ее выработке, но и потому, что научные мои занятия и звание члена Совета торговли и мануфактур дали мне возможность много вдумываться в промышленные дела.
Между причинами, вызвавшими ныне действующую покровительственную систему, на первое место должно поставить не внешние отношения, не пошлины иностранцев на наш хлеб, а внутреннее состояние России после освобождения крестьян. Эта и другие меры императора Александра Николаевича положили конец мнению, в котором все благосостояние страны должно опираться на свободный труд. Такому труду повсюду мало одного земледелия.
Во-первых, потому, что владение землею неизбежно ограничено немногими, даже при общинном порядке, и многие желающие принять в нем участие находят исход только в переселении. Оно, даже в Западной Европе и в Восточных Штатах Северной Америки, где климат много благоприятнее нашего, всегда начинается с того времени, когда на каждого жителя приходится всей земли менее 4-5 десятин. Этот предел еще до освобождения уже наступил во всей коренной России, в черноземных, западных и польских ее губерниях, а ныне приближается даже и в южных, где на жителя приходится около б1 [1] десятин в среднем, тогда как во всей совокупности указанных краев, где живет более 70 млн ваших подданных, приходится на жителя менее 3 десятин, в польских же губерниях лишь около 1 десятины всей земли, как и в Московской губ. Отсюда становится понятным давнее стремление русского народа к переселению на свободные земли и быстрая распашка степей.
Во-вторых, освобожденному труду стало недоставать земли явнее, чем было ранее, по той причине, что свободная работа стала производительнее и с нею явились машины, уменьшающие потребность в людях. Как охотнический быт по мере умножения жителей сменяется кочевым, а кочевой — оседло-земледельческим, так по недостатку земли оседло-патриархальный быт неизбежно должен переходить в промышленный, если народ крепок и идет вперед. В империи вашей на все это есть современные и поучительные примеры. Половина жителей империи, притом самая коренная Русь, находится в периоде неизбежного перехода к промышленному состоянию, ибо выселение не только недостаточно само по себе, но и не может вести к прогрессу даже в самом земледелии, улучшающемся и перестающем быть истощающим только от близости фабрик и заводов, которые доставляют покупателей, машины, удобрения и капиталы. Отсюда объясняется то повсюду замечаемое явление, что вместе с потребностью переселения умножаются фабрики и заводы, а культура улучшается, становясь интенсивно-фермерской, вместо естественно-экстенсивной, подобной той, которая господствует в нашем, особенно в общинно-крестьянском хозяйстве. Ясное сознание того положения, в котором оказалась земледельческая Россия в эпоху, последовавшую за освобождением, привело к необходимости всемерно водворить в ней переделывающую промышленность. Она, исходя из ископаемых, должна дать труд прибывающим поколениям. Других разумных мероприятий быть не может, так как простое умножение или усиление одного земледелия дало бы такой избыток хлеба, что ему не нашлось бы потребителей.
Своевременность всемерного усиления у нас фабрично-заводской промышленности оказалась также и по причине умножившихся потребностей в ее продуктах. В патриархальное прошлое время обходились домашними произведениями, из иностранных шли только предметы роскоши, а теперь стало совершенно необходимым многое такое, чего в России или мало получалось, или вовсе не приготовлялось, особенно же рельсы, машины, каменный уголь, хлопок и т. п., как предметы первоначальных потребностей, без которых также нельзя ступить шага в эпоху развития промышленности, как при кочевом быте — без массы лугов.
В 40-х годах по европейской границе ввозилось товаров на 60-70 млн руб., в 70-х годах стали ввозить на 400—500 млн руб.; разность зависела не от умножения роскоши, а преимущественно от огромного спроса на товары, подобные каменному углю, рельсам и хлопку, которые сама Россия может добывать не только про свои, но и про чужие потребности, хотя для этого должна напрячь много новых усилий и найти новые большие капиталы, да и может, как всегда бывает при начале, доставить в первое время только по дорогой цене. В царствование вашего деда решились удовлетворять народившийся спрос дешевым иностранным товаром, уплачивая за него хлебом и, когда его не доставало, а его не доставало, — займами. Хотя экономическая зависимость, отсюда проистекшая, и оказалась тяжкою, хотя с падением курса дешевое и стало дорогим и хотя на счет русских потребностей у соседей, а не у нас, расцвела промышленность, но не в том, однако, должно искать причину того, что полученные результаты были плачевны.
Причина лежала в том, что у народа, долги накоплявшего, не было впереди своих выгодных заработков, ему оставляли одну пашню, и его просвещение не имело живой, народной и осязательной цели, к которой направил Россию Петр Великий. Если бы зараза фритредерства, пригодного только для такой промышленно-зрелой страны, как Англия, не господствовала тогда в России, если бы для капиталов, появившихся в виде выкупных сумм, своевременно были даны промышленные дела, дворянство сослужило бы новую службу, не прожило бы нажитого, и даже хлеб наш имел бы иную, чем ныне, цену, а то за него — то есть за весь труд народа — платили камнем и железом […].
[Покровительственные начала] основываются на желании ускорить вступление в круг промышленных стран населеннейших частей России, особо нуждающихся в усилении дополнительных заработков. Земли еще много, весь народ сам по себе земледельческий, хлеб он производить не бросит, как никто не бросает, развивая промышленность, природных же запасов всякого рода, нужных для промышленного развития, начиная с руд и угля — край едва у нас почат. Но к их переделке народ не готовился и его можно привлечь к этому свободному делу не иначе, как путем предоставления ему соответственных заработков и выгод. Путь этот не нов в истории, испытан повсюду и везде действовал однородно. Сперва принимаются за фабрично-заводские дела только из-за особых их выгод, количество производства растет, оказывается надобность соперничать, улучшать, расширять и изучать все тонкости торговли. Искусственно начатые, растут дела тогда сами собою, и в стране являются новые, большие обороты, у народа — заработки, у государства — доходы. Довольно примеров?! XVII в., когда Кольбер во Франции и Кромвель в Англии вводят в этих странах усиленный протекционизм, несомненно, положивший начало промышленному развитию этих стран, до тех пор бывших чисто земледельческими, — как Россия за 30 лет сему назад. А ныне все страны, от Германии и Франции до С.-А. С. Штатов и Канады, защищаются протекционизмом. Если же Англия лет 50 фритредерствует; в наше время, то нельзя забыть, что лет 200 в ней действовал усиленный протекционизм, начало которому положено навигационным актом (1651), что она и поныне превосходит другие страны промышленно-торговым развитием, выросшим на почве протекционизма, что земледелие в ней явно упало, так что продолжительной войны ей не выдержать — из-за хлеба, что немецкие товары начинают успешно вытеснять британские даже в самой Англии, и что все английские колонии, получившие свои парламенты (Канада, Австралия, Новая Зеландия, Индия, мыс Доброй Надежды и др.), ввели у себя протекционизм, защищаясь им даже от метрополии. Здесь все дело в том, что начинатели всяких промышленных дел, очевидно, должны получать первые свои товары дороже, чем могут их продавать предприятия, уже укрепившиеся, приобретшие опыт и погасившие начальные затраты. Подобные окрепшие предприятия, владея капиталом и кредитом, легко прекращают начинания соперничества, возрождающегося в иных странах, сбавляя цены или даже продавая товары временно в убыток. Множество общеизвестных данных это свидетельствует.
Протекционизм введенный тарифом 1891 г., прежде всего, имеет в виду настойчиво покровительствовать русским начинателям и, обещая им особые выгоды, призывает к соперничеству, которое должно сперва возбудить увеличение количества производства, а с течением времени не только послужить к улучшению качества, но и к понижению цен. Такой прием оправдывается прошлыми опытами России.
Для примера достаточно кавказской нефтяной промышленности, которую близко изучал в ее периоде роста. Как всяких руд, давно известно много выходов нефти на Кавказе, и они много благонадежнее северо-американских. Добыча велась в Баку с незапамятных времен. А между тем, когда в 60-х годах пошел во всем мире спрос на керосин, из нефти получаемый, к нам везли его из Америки и еще в 1876 г. ввезено около 3 млн пуд. Ныне же от нас вывозится ежегодно около 60 млн пуд. В 20 лет произошла такая перемена только потому, что покровительство вызвало и оградило внутреннее производство от внешнего соперничества и приняты были другие меры (особенно: продажа казенных земель, построение железной дороги и покровительство мелким добывателям наряду с крупными), позволившие ждать предпринимателям явных выгод от этого дела. В 70-х годах пуд иностранного, так же как и русского, керосина стоил у нас от 2 до 3 руб., а в 90-х, от внутреннего соперничества, упал у нас до 10-15 коп. на месте добычи, и казна собирает ныне около 20 млн руб. акциза с керосина. Но и при акцизе он стоит даже в Петербурге менее, чем охраняющая его пошлина (ныне 1 руб. зол. с пуда== 1 р. 50 К. для охраны акциза).
Таких же результатов, как по ценам и вывозу — вместо ввоза, так и по количеству производства и потребления, должно ждать и по отношению к углю, железу, хлопку, соде и немногому другому, покровительство чему и составляет сущность тарифа 1891 г. и его главное отличие от прежних тарифов. Что пошлины 1891 г. свое действие производят — показали все результаты Нижегородской выставки 1896 г. Достаточно указать на то, что за 5 лет пред тарифом 1891 г., то есть в 1886 г., добыча чугуна едва достигала 32 млн пуд., а чрез 5 лет после тарифа, то есть в 1896 г., она уже превысила 95 млн пуд., следовательно в 10 лет возросла более чем в прошлые 200 лет. Таков же рост каменноугольного дела, машиностроения и многого другого.
Не менее поучительным примером может служить сода. В средине 80-х годов в Россию ввозилось около 2 млн пуд. соды, едкой и углекислой, своей же почти не добывалось. Теперь эти 2 млн пуд. изготовляются на Каме и на Донце, и если иностранный ввоз еще существует, то лишь потому, что спрос на соду с оживлением дел быстро стал возрастать. Цены на железо и соду еще высоки, хотя отчасти уже сбавились за последние три года. Это естественно, потому что протекло еще слишком мало времени, еще спрос, постоянно возрастающий, сильно превосходит внутреннее предложение; стали готовить, например, около 100 млн пуд. чугуна в год, а расходуют около 150 млн пуд., тогда как лет за 15 Россия требовала всего лишь около ^0 [2] млн. пуд. чугуна. Но в погоне за явным барышом внутренняя производительность так сильно растет, что, имея на плечах 63 года, я еще не отчаиваюсь, при господстве покровительства, дожить до наполнения русского рынка и до следующего за тем вывоза русских угля, железа и соды, как дожил до вывоза нефти, что предвидел в 60-х годах. Важно заметить, что эти временно высокие цены выплачивает прежде всего сама же промышленность; одних акционерных промышленных предприятий ежегодно открывается ныне на 200 млн руб., и их оборудование увеличивает народный и таможенный обороты. Крестьяне, не успевающие следить за быстрым ростом страны, довольствуются и поныне преимущественно своим домашним, дешевым, им достаются плоды новшеств лишь тогда, когда промышленность уже укрепилась и товары подешевели. А между тем как это подготовляется, таможенные пошлины на многие иностранные товары хоть чем-нибудь отвечают на пошлины с нашего хлеба, иностранцами наложенные — ради протекционизма своему падающему сельскому хозяйству. Наша дороговизна-временна, естественно пройдет, охраняет юность, там дороговизна хлеба от пошлин не пройдет, а ими укрепляется. Иностранцам нельзя снять пошлин на хлеб без убийства своего сельского хозяйства (как оно убито в Англии), нам можно будет — не теперь, а со временем, когда придет возможность и надобность, снять или уменьшить свое покровительство на фабрично-заводские произведения. Это обеспечивает нашу политическую и экономическую свободу. Земледелие, мало нуждающееся в том, что обложено тарифом 1891 г., от него получило покровительство хлопку, всем продуктам льноводства и т. п. и только с помощью покровительства может поддерживать разведение свекловицы, цены шерсти, кож и т. п. Тариф 1891 г. составлен именно так, чтобы свои выгоды доставались не только фабрикантам и заводчикам, но и добывателям продуктов из недр земных и с земной поверхности, чтобы дать место всякого рода трудовым предприятиям. Народ же в целом, получив на развивающихся видах промышленности новые выгодные виды заработков, очевидно, остается в барышах, потому что деньги за товары не идут за границу и есть куда приложить труд. Распределение богатства получается при этом, конечно, не в прежнем порядке, а новое — за усиленный труд, но достаток страны растет в общем, а это важнее всего, и только труд и предприимчивость, а не просто благодать погоды, как это бывает в кочевом и земледельческом быту, становятся опорою благосостояния. На этом зиждется ее временное и предстоящее, и в этом новом способе распределения достатка содержатся зачатки высшей справедливости удовлетворяющие и вызывающие трудолюбие, знание и миролюбие. Это лучшие, зрелые и христианские плоды XIX в.
Есть, ваше императорское величество, кроме общих соображений, уже несомненные численные доказательства того что таможенный тариф 1891 г. не высок, то есть умерен, и ведет страну к развитию промышленности, а народ к благо состоянию. Возрастание количества ввоза и государственные доходов — несомненно. Когда тариф чрезмерно высок, как бывало при введение меркантильных и запретительных пошлин у нас и всюду, иностранный ввоз естественно падает, а уменьшение числа иностранных образцов лишает страну возможности правильно совершенствовать свои произведения. Тариф 1891 г. внимательно соображен в этих отношениях, рассчитан на рост как внутреннего производства, так и внешнего ввоза. Действительно, ввоз иностранных товаров, несмотря на усиление покровительства (даже прямо вследствие его-от оживление всех оборотов, им вызванных), явно с тех пор возрос. В 1888—1891 гг. годовой ввоз составлял 410 млн руб.; <. в 1893—1895 гг. он в среднем равнялся 520 млн в год В 1888—1891 гг. годовые доходы (обыкновенные) равнялись 903 млн руб., а таможенные сборы 122 млн руб. (почп [3] 14 %), а в 1893—1895 гг. доходов было уже 1140 млн руб в год, а таможенных сборов поступало по 162 млн руб (14 %), Пропорциональность между возрастанием всех доходов казны и таможенных сборов в периоды до и после тарифа 1891 г. указывает на то, что тариф этот ничего существенного в прежнем строе не нарушил, что он хорошо обдуман и взвешен. До тарифа 1891 г. таможенные сборы сравнительно с ценою ввозимых товаров составляли 281/д% [4] ныне они составляют около 31 %. Следовательно, таможенное обложение поднято, но мало, и сделанное поднятие окладов не задержало роста ввоза и роста таможенных доходов, которые повсюду назначены, между прочим, для уменьшения других податных обложений. Что в России таможенные пошлины имеют обычный в мире размер, доказательство видно по данным для других стран, взятым случайно (из «Statistical Year-Book, 1897») [таблица на стр. 276] В России таможенные доходы составляют меньшую долю всех государственных доходов, сравнительно со всеми почти (кроме Франции) другими странами, по той причине, что русскому народу свойственно предпочитать свое, а своего еще мало производят. Богатейшие в природном отношении страны, подобные американским, основывают свой бюджет преимущественно на таможенных сборах. И если Соединенные Штаты в последние 6 лет сделали опыт уменьшения таможенных окладов, то избранием Мак-Кинлея, крайнего протекциониста, показали в недавнее время пользу возврата к возвышенным окладам, дававшим много лет блестящие результаты финансам этой богатой страны. Вся история законодательств явно показывает, что повсюду таможенные пошлины ныне увеличиваются и фритредерские начала, когда-то господствовавшие, постепенно повсюду оставляются. России нельзя поворотить к политике, выгодной для Англии, когда ее собственные колонии, населенные тою же предприимчивою расою, подобные Новой Зеландии, Австралии и Индии, поняли, что они ради насущнейших своих интересов должны защищаться даже от своей метрополии-покровительственными тарифами, ибо в них одних виден задаток уравнения экономической независимости, а потому и самостоятельного развития. Не будь этого способа — гегемония одних стран над другими возрастала бы, грозила войнами, и мир шел бы вспять, а государственное единство и целость колебались бы от развивающегося индивидуализма, патриотизм в эпоху мира не имел бы реальной почвы. Польские промышленные губернии, получая от тарифа выгоды в торговле внутри России, скрепляются этим путем с общим государственным строем более, чем какими-либо иными способами. Обращаясь затем к государственным доходам, легко видеть, что они, в их современных размерах, опираются уже на интересы не сельскохозяйственные, то есть преимущественно хлебные, как было некогда, а главным образом на промышленные, что дает твердость и силу финансовым оборотам государства.
Россия производит, при нормальных урожаях, в год (за вычетом посевных семян) около 2500 млн пуд. хлебных злаков, из них около половины потребляется самими производителями, около четверти поступает во внутреннюю торговлю для губерний, которым не хватает своего хлеба (весь север и запад России), жителям городов и т. п., и наконец, около четверти вывозится за границу для жителей промышленных стран, которые одни довольно богаты чтобы закупать со стороны массу недостающего им хлеба Если по высшим местным продажным ценам определить стоимость всего годового урожая хлебов., то он оказывается не выше 700 млн руб., продажных же хлебов менее 400 млн руб., а они с провозом до границ и до мест потребления стоят не более 600 млн руб. в год Обыкновенных же государственных доходов в 1895 г поступило 1244 млн руб. Из одного этого сопоставления уже очевидно, что в современных государственных доходах хлебное хозяйство играет малую роль, что с него нельзя собирать средств, потребных государству. Их дают посторонние заработки народа, преимущественно городские, промышленные и торговые. Только тут и есть деньги, только тут и совершаются обороты, выносящие высокое обложения (подобное акцизному обложению спирта, сахара, керосин, и тому подобных заводских продуктов) и доставляющие как выгоды народу, так и средства для государственных надобностей. Возвышая условия для оживления оборотов государство получает возможность устроить финансы, обогатить народ. С охотников и кочевников нельзя ничего собрать, кроме ничтожного «ясака», поглощаемого местными нуждами; ничего не остается для насаждения знаний, для охраны страны и для ее благоустройства. Мудрый родитель ваш, постигнув это, направил тарифом часть труда России в сторону промышленности, и финансы страны стали благоустроеннее, чем были ранее. Возрастание после тарифа 1891 г. доходов государства, движения товаров по железным дорогам и вкладов в сохранные кассы численно показывает, что трудовые заработки и достатки народа возрастают, несмотря на то, что цена хлеба падает, а потому несомненно, что таможенный тариф 1891 г. представляет способ действия, единовременно выгодный как для государственного управления, так и для народного благосостояния, а всякие попытки расшатать уверенность в этом опираются на односторонние соображения, определяемые исключительно небывалым падением хлебных цен, делающим мало выгодным хлебные хозяйства как предприятия для затраты труда и капитала. Но, во-первых, падение хлебных цен определяется условиями, наступившими в мире с господством мира, с умножением и улучшением способов -перевозки и с возрастанием обработки земель в России, Америке и Австралии, все это такие плоды нашего века, которые ведут исторический мир к лучшему, и противодействие им вовсе не желательно. Во-вторых, развитие промышленности в России дает ее хлебному хозяйству своих новых, близких и состоятельных потребителей, так что местные цены хлеба, а следовательно и все хлебное хозяйство, выигрывают от развития переделывающей промышленности. Те 500—600 млн пуд. хлеба, которыми торгует Россия за границею, при развитии у нас промышленности могут найти местных потребителей, потому что составляют около полуфунта в день на жителя, а при усиленном и постоянном труде на фабриках и заводах потребление хлеба возрастает в гораздо большей пропорции. В-третьих, падение хлебных цен, отзываясь тяжело на выгодах землевладельцев, продающих хлеб и составляющих много менее 1/3 всех жителей России, не имеет никакого значения для массы земледельцев, пользующихся своим хлебом, а более чем для трети ваших подданных, ежегодно покупающих хлеб, это падение хлебных цен представляет свои выгоды. Этим объясняется тот, кажущийся непонятным-по господствующим предрассудкам, -факт, что падение хлебных цен не влияет на общее благосостояние страны, взятой в целом, хотя в частности одних делает более бедными, а других-русских же — более довольными.
С дешевым избытком своего хлеба, особенно в эпоху понижения его цен, с неизмеримыми запасами нетронутого сырья всех родов и с массою людей, ищущих заработков, Россия поставлена именно в такие условия, при которых она может выгодно соперничать со странами Западной Европы в развитии своей промышленности. Нельзя при этом упустить из вида, что современная мысль еще не окончательно рассталась с фритредерскими началами, господствовавшими лет сорок тому назад повсюду; они по временам оживают, чтобы падать затем еще более. В умах же многих, преимущественно чиновнических и вообще потребительных классов фритредерство считается еще и ныне передовым признаком либерализма; производительным почитается при этом еще и поныне одно земледелие, как проповедывали энциклопедисты конца прошлого века, когда пар, уголь, сталь и машины не приобрели своего современного значения и когда не поняли еще, что, добывая железо и строя машины, человек создает несуществующее в природе, высевая же семена, только подражает подмеченному в природе, оставаясь ее рабом. В сложившихся условиях только необходимость и здравое понимание действительности, но не научные изыскания, дают торжество протекционизму. […]. Они и создали таможенный тариф 1891 г. как знамя самостоятельности и немечтательного прогресса России. Значение тарифа, несмотря на малость срока, уже сказалось. Но плодотворная система, в нем заложенная, не исчерпывается установлением таможенных пошлин и влечет к осуществлению других важных задач, между которыми первое всего выступает направление народного образования. При изобилии земель наиболее подходящий и даже выгоднейший способ хлебной культуры требует ничтожных знаний, легко, без систематической науки, приобретаемых. Пора интенсивной культуры, господствующей на Западе Европы, требует уже научного запаса, именно потому, что тогда земледелие ведется рядом и в зависимости от промышленности, даже по ее приемам, но такая пора естественно наступает только при густоте населения и при умножении фабрик и заводов. Поэтому при широком, экстенсивном или первичном, как у нас, земледелии — знания составляют роскошь, а не потребность, оттого они тогда могут ограничиваться одним изучением литератур и одними высшими, правящими и чиновными классами, опираясь на мертвые языки. Это влечет за собою […] шаткость убеждений, а нередко и пессимизм, подавляющий всякие порывы к деятельности.
Потребность истинных знаний, связанных с жизнью, покоряющихся законам природы и истории, но пользующихся ими для неустанного движения вперед, наступает только в эпоху развития промышленности, потому что она опирается на живые отрасли наук и ими дорожит, чего никогда не бывает в ранние периоды экономического развития стран, когда часто встречаются ненавистники науки, знающие только ее ветхие отбросы. Хотя еще Сократ (как читаем в «Протагоре» у Платона) учил, что всякие добродетели, даже храбрость, как мудрость, определяются знаниями, но только промышленный век стремится осуществить древнюю истину в мерах к общему образованию, долженствующему начинаться с приготовления учителей. Без промышленного развития — народ мало нуждается в просвещении, ему некуда его прилагать, и расходы, для него необходимые, не выдержать стране. Но семена промышленности, давно посеянные, взошли, молодые всходы защищены и удобрены […], и от вашей воли зависит дать им новую опору в виде твердо установленного, истинно научного, общего, особенно же среднего и высшего образования, долженствующего положить начало всенародному просвещению и конец резонерству, развиваемому господствующим ныне так называемым классическим способом обучения, вовсе не пригодным к русской истории и к духу народному. […]. Надо деятельных работников на поприще всех отраслей жизни, умеющих действовать на природу вещей и находчивых в условиях, представляемых страною, которой без промышленного роста и развития истинных знаний трудно выполнить передовую свою задачу — посредника между древним, просыпающимся Востоком и деятельно-промышленным Западом.
Итак, покровительственная политика, узаконенная лишь в 1891 г. и уже давшая возможность усилить государственные и народные доходы, получит большую поддержку, если. народное просвещение приобретет новую силу чрез постепенную замену классицизма знаниями более жизненными и необходимыми, для чего настоятельнее всего озаботиться о приготовлении соответственных учителей, так как без них нельзя предпринять ни прочных преобразований в системе обучения, ни мер для его широкого распространения во всей стране. […]. Причина в том, что промышленность и истинная наука друг без друга не живут, друг от друга получают силу, и этот союз родит блага, без него не веданные, обеспеченность, самобытность и спокойную уверенность в предстоящем. Насажденная и окрепшая промышленность дает возможность развиться всем сторонам народного гения, если его окрылит и укрепит в самосознании истинная наука. Мир, промышленность и истинное просвещение отвечают народному спросу и способны […] определить грядущее новое увеличение мирного могущества России более, чем иные завоевания или политические мероприятия.
Июнь 1897 г.
Доктор С.-Петербургского, Эдинбургского, Геттингенского, Оксфордского и Кембриджского университетов, почетный член многих академий, ученых обществ и Совета торговли и мануфактур, заслуженный профессор, управляющий Главною палатою мер и весов, тайный советник.
Документ хранится в Музее им. Д. И. Менделеева при Ленинградском Государственном ордена Ленина университете им. А. А. Жданова под NN Ю37П и 1050/6.
Исходник здесь: http://burkina-faso.narod.ru/facts/dmitmend.htm