митрополит Антоний (Храповицкий)
править«Собрание сочинений. Том I»: ДАРЪ; Москва; 2007
О патриархе Никоне
правитьВосстановленная истина1
править1 Лекция Высокопреосвященнейшего Антония, архиепископа Волынского, о Святейшем Никоне, Патриархе всероссийском, записанная о. П. Л.
3 мая 1910 г. Высокопреосвященнейший архиепископ закончил серию лекций, читанных для волынских семинаристов по важнейшим современным политическим и церковно-общественным вопросам. Последняя лекция была о Святейшем Никоне, Патриархе Всероссийском. Это была историческая лекция. В литературе нет такой постановки вопроса о Святейшем Патриархе Никоне, какую дал ему высокопреосвященный оратор. Архиепископ говорил о патриархе Никоне то, что о нем никто никогда еще не говорил: перед слушателями открывались совершенно новые горизонты.
Для того чтобы говорить о таком великом человеке, каким был Святейший Патриарх Никон, чтобы понять всю сложность этой богато одаренной натуры, привести в гармонию и объяснить различные, по-видимому, необъяснимые и непримиримые факты из жизни и чувств, уживавшиеся в душе одного и того же человека, для этого тоже нужен великий и всеобъемлющий ум и талант, вдохновение пророка, глубокая и пламенная вера, благоговейное отношение к памяти Святейшего Патриарха, а все эти дарования в изобильной степени почивают на нашем дорогом и горячо любимом архиепископе.
Историки о Никоне
правитьСвятейший Патриарх Никон — величайший человек в русской истории за последние 200—300 лет, а может быть, и во всей русской истории. О нем нельзя говорить спокойно, без раздражения или воодушевления, и эти чувства сказываются во всех произведениях, в которых говорится о Святейшем Патриархе Никоне. О нем существует довольно обширная литература, отечественная и иностранная. Митрополит Макарий (Булгаков), церковный историк и богослов, написал о нем целый том; историк СМ. Соловьев, написавший 29 томов русской истории, посвятил один том Святейшему Патриарху Никону и тоже ничего дурного о нем не говорит, хотя, нужно сказать, что историк Соловьев, как вышедший из духовного сословия (сын священника) в светские господа, мог дурно отозваться о патриархе Никоне, как это делают все светские люди из духовных; они по большей части ненавидят то сословие, из которого вышли, и говорят о духовных лицах и церковных деятелях больше дурного, чем хорошего, и потому бывают самыми опасными и вредными врагами Церкви Христовой. Соловьев больше излагает внешние дела патриарха Никона и мало занимается его психологией; эти черты оказываются и в других томах его истории. Мордовцев, писатель, беллетрист, написал исторический роман «Великий раскол» и там не преминул бросить грязью в этого святого человека. Со слов доносчиков на патриарха в Москву, он рассказывает, будто когда патриарх Никон после оставления кафедры и суда над ним жил в заточении в монастыре, то к нему обращались за исцелением телесным (другой писатель, более понимающий, сказал бы, что обращались к патриарху больше за исцелением духовным, так как все наши болезни происходят от грехов, хотя, конечно, можно давать и различные травки больным, как это и делал святейший патриарх Никон) многие лица, весьма часто женщины, и будто бы этот величайший аскет, семидесятилетний старец позволял себе различные непристойности. Но кто же этому поверит! Филиппов тоже написал роман «Патриарх Никон», и он является другом патриарха. Затем, проф. Московской Духовной Академии Каптерев во многих своих сочинениях («О церковной реформе патриарха Никона»; «О сношениях Русской Церкви с Восточными патриархами в XVI—XVII вв.» и других исследованиях и мелких журнальных статьях) часто касается личности патриарха Никона и каждый раз старается запятнать светлый лик патриарха. Он не может простить патриарху сказанных им однажды слов: «Хотя телом я русский, но душой я грек». В дальнейшем читатель найдет разъяснение сказанных слов. Вообще нужно сказать, что этот профессор связан таинственным обязательством с раскольниками, врагами Никона, да и сам никогда не был другом Святой Церкви. Действительным другом патриарха является светский человек, товарищ министра Гюббенет, издавший 2 тома о патриархе Никоне преимущественно из материалов, актов о судебном деле святейшего патриарха. Проф. Субботин, не чуждый недостатков и заблуждений, в своих материалах по истории раскола, вопреки установившемуся в Академиях взгляду, что Никон есть один из главнейших виновников раскола в Русской Церкви и, не будь Никона, и раскола, пожалуй, не было бы (на что мы заметим, что если бы патриарх Никон до конца своей жизни оставался у дел, то мы тоже верим, что раскола не было бы), Субботин, говорим, старался по возможности оправдать патриарха и законность его действий и всю вину слагал на Аввакума и других расколоучителей. Есть и иностранные многотомные исследования о патриархе Никоне, например Пальмера на английском языке, где патриарх тоже выставляется с хорошей стороны, но они не известны широкой публике.
Весьма сочувственно отзываются о Святейшем Патриархе Никоне паписты, которые, когда хотят сказать вам что-нибудь приятное, начинают говорить о Святейшем Патриархе Никоне и его борьбе с мирской властью, но ничего папистического в делах Святейшего Патриарха не было, в чем вы убедитесь из дальнейшего!..
Насколько это была яркая и сильная личность, свидетельствует еще и тот факт, что даже, так сказать, тень Никона не давала покоя Петру Великому, почему в Регламенте при упоминании о папском влиянии на государственную жизнь допущено такое выражение: «Да не помянутся бывшие и у нас подобные замахи», хотя в действительности у нас таких «замахов» не было.
Чтобы унизить память Никона, Петр Первый приказал построенный Никоном в Валдае Иверский монастырь присоединить к новосозданной царем в Петербурге Александро-Невской Лавре и перенести в последнюю из обители Святейшего Патриарха лучшие колокола и некоторые драгоценные сосуды.
Жизнь патриарха Никона
правитьНикон, в миру Никита, сын крестьянина Новгородской области, родился в 1605 г. Недавнее 300-летне этой даты не было у нас замечено. Необыкновенно способный мальчик легко выучился грамоте, и чтение книг религиозного содержания побудило 12-летнего Никиту уйти в монастырь, где он удивлял братию силою своей воли в соблюдении всех правил монастырской жизни. По просьбе родственников, Никита, однако, вышел из монастыря, женился и на 20-м году сделался сельским священником, но вскоре перешел в Москву, вызванный туда за его достоинства московскими купцами. Пробыв 10 лет священником и потеряв родившихся у него детей, он уговорил жену уйти в Московский Алексеевский женский монастырь и сам постригся под именем Никона в Анзерском скиту на Белом море; отсюда он перешел в Кожеозерскую обитель и вскоре сделался ее игуменом. По делам своей обители Никон поехал в Москву и здесь, согласно обычаю, представился государю. Он произвел сильное впечатление на царя Алексея Михайловича и, по желанию царя, был назначен архимандритом Московского Новоспасского монастыря.
Раз в неделю Никон по желанию царя стал приходить во дворец для духовной беседы с ним и при этом являлся ходатаем за бедняков и обиженных. С каждым днем царь все более и более привязывался к Никону и во всем доверял ему. В 1648 г. царь велел поставить Никона новгородским митрополитом, который занимал первое место среди духовных лиц после патриарха. Во время усмирения новгородского мятежа Никон подвергся тяжким побоям, и выказанные им при этом твердость и самоотвержение еще больше расположили к нему царя, который в своих письмах называл его «крепкостоятельным пастырем и своим возлюбленником». Будучи новгородским митрополитом, Никон обратил внимание на разные погрешности в церковной службе: так, например, в церквах для сокращения службы церковной совершали богослужения разом в несколько голосов (один читал, другой пел, третий говорил ектеньи и т. д.), церковное пение было очень нестройное; Никон запретил многогласие и завел благозвучное пение в новгородских церквях, и царь пожелал, чтобы оно было введено и во всех церквях московского государства. Это были первые церковные нововведения Никона, вызвавшие неудовольствие в защитниках старины. Уже в Новгороде Никон стремился освободить Церковь от подчинения светской власти и получил от царя несудимую грамоту, по которой все духовные лица новгородской епархии как в духовных, так и в гражданских делах подчинялись только его суду и были независимы от монастырского приказа, учреждения светского, неканонического, ведавшего многими церковными делами. Против монастырского приказа, в котором заседали бояре и дьяки, всегда и особенно горячо протестовал патриарх Никон. В 1652 г., после смерти патриарха Иосифа, царь предложил патриарший престол Никону, но Никон долго отказывался и согласился принять его только тогда, когда царь, бояре и весь народ, присутствовавшие в Успенском соборе, дали клятву, что будут почитать его как архипастыря и отца, слушать его во всем и дадут ему устроить Церковь. Никон, как бы предчувствуя будущее свое несчастье, упорно отрекался от патриаршества. Ему тогда уже было известно, что многие лица, особенно бояре, не желали видеть его на патриаршем престоле и уже тогда смотрели на него как на презрителя русской старины за его сближение с Восточной церковью; но государь заклинал Никона не оставлять Церкви в сиротстве и без пастыря, потому что за нечаянною смертью местоблюстителя, митрополита Ростовского, патриаршая кафедра осталась праздной; почему в Успенском соборе перед мощами святителя Филиппа со всем синклитом и собором царь убеждал Никона принять жезл патриарший; и когда при таком молении Никон решился исполнить волю цареву, тогда, обратись к боярам и народу, спросил: «Будут ли почитать его как архипастыря и отца и дадут ли ему устроить Церковь?» И, услышав клятву, изъявил согласие на принятие высокого сана к общей радости царя, собора и народа.
Гений Никона. Никон-строитель
правитьНикон — гениальный человек. Гений познается тем, что сливается с народом. Главной задачей своей жизни патриарх Никон ставил ослабление русского церковного провинциализма. Эта идея его выразилась в построении Валдайского Иверского монастыря (Новгородской епархии), Воскресенского, или Нового Иерусалима, под Москвой в 47 верстах, Крестного на Белом море. В созидании Иверского монастыря патриарх Никон подражал расположению Лавры Афонской горы и особенно тамошнему Иверскому монастырю. Из этого монастыря по просьбе Никона, бывшего тогда еще архимандритом Новоспасским, через архимандрита Иверского Афонского монастыря Пахомия, находившегося в Москве, был прислан в новостроющуюся обитель снимок с чудотворной иконы Иверской Божией Матери.
Воскресенский монастырь еще более знаменит и славен, чем Иверский. Поводом к его сооружению был частый проезд через это место патриарха в Иверскую обитель и отдохновения в нем от пути. При построении нового монастыря патриарх Никон имел в виду представить при реке Истре верное подобие Иерусалимского храма и в нем — Гроба Господня.
Купив землю и село Воскресенское (ныне обращенное в посад), все окружаемое рекой гористое место, патриарх выровнял насыпью, с трех сторон выкопал рвы, поверхность его обнес деревянною оградой с восемью башнями и внутри на первый случай соорудил во имя Воскресения Господня теплую деревянную церковь с трапезною и прочими службами. Эта церковь в 1657 г. освящена была патриархом в присутствии царя, который, рассмотрев избранное для устроения монастыря местоположение, настолько пленился сам его красотой, что сказал патриарху: «Сам Бог изначала определил место сие для обители; оно прекрасно, как Иерусалим». Патриарх же, утешенный столь сладким именем, назвал в угодность царю всю обитель Новым Иерусалимом, а гору, с которой царь смотрел, Елеоном, а равно и другие близлежащие местности получили палестинские наименования, например, соседние села были названы одно Назаретом, другое Скудельничим, иное — Фавором и Ермоном, а иное — Рамой; река же Истра — Иорданом. Тогда же царем указано было строить большую соборную каменную церковь, во всем подобную Иерусалимскому храму; церковь эта существует и до настоящего времени и поражает своим величием и красотой. Богомольцу, которому опытный монастырский проводник покажет все и разъяснит, покажется, что он совершил путешествие по действительной Палестине. И богомольцы, посещавшие Иерусалим в Палестине и Новый Иерусалим под Москвой, свидетельствуют поразительное их сходство.
Крестный монастырь построен патриархом на том месте, где он чудесно спасся от морской бури. Никон, еще простой инок, проезжая из Анзерского скита морем на утлой лодке для избрания удобнейшего места к провождению монашеской жизни, едва не погиб от сильной бури и только упованием на силу Честного и Животворящего Креста Господня спасся от потопления перед Онежским устьем, пристав к острову Кию, на котором в память своего спасения водрузил тогда Крест с тем намерением, чтобы со временем там построить хотя бы малую церковь или монастырь.
Потом, уже будучи митрополитом Новгородским, Никон ездил в Соловецкий монастырь за мощами святителя Филиппа, митрополита Московского; на обратном пути из Соловецкого монастыря с мощами святителя Филиппа Никон останавливался на том месте и увидел в целости тот крест, который он раньше поставил.
Впоследствии, став патриархом, Никон решил построить на том месте монастырь, о чем давно уже мечтал, тем более что остров Кий был совершенно пустынный, и не было на нем ничьих владений, и не было там людских поселений, потому что весь остров представляет собой голый камень, а между тем многие верующие люди, обуреваемые волнами, взирают на этот Честной Крест и спасаются от морского потопления. Поэтому патриарх в 1656 г. заложил на этом месте Крестный монастырь во имя Честного и Животворящего Креста и святого священномученика чудотворца митрополита Филиппа.
И вот все эти сооружения, личные предприятия патриарха Никона, стали общенародными величайшими русскими святынями. Иверский монастырь белеет среди озера с синими куполами и величественным иконостасом во всю стену, Иверская икона Божий Матери — в Москве, Новый Иерусалим, как бы сходящий с неба, Крест, высящийся на гранитной глыбе с мощами 250 угодников Божиих, все это — предметы величайшего поклонения для русских людей. Много есть в России чудотворных икон Божией Матери: Владимирская, писанная, по преданию, св. евангелистом Лукой, Казанская и др., но наибольшим почитанием в Москве пользуется Иверская Божия Матерь. То же нужно сказать и о Новом Иерусалиме. Троице-Сергиева Лавра есть величайшая святыня для всех великоруссов, и ежегодно десятки тысяч богомольцев стремятся в эту обитель получить небесную помощь и подкрепление на продолжение земной жизни, но если сравнить число богомольцев в Новом Иерусалиме, то окажется, что их бывает там едва ли не больше, чем в Троицкой Лавре, этом религиозном центре великоруссов, или, во всяком случае, не меньше. То же нужно сказать о монастырях Иверском и Крестном, только в меньшей степени.
Вот как дороги, как близки сердцу русского человека сооружения патриарха Никона. Как глубоко, значит, он проникал в народную душу, в ее сокровеннейшие тайники. Видите, как долго живут его дела, и на них не распространяется сокрушающая сила времени. Пройдут века, а русские люди все еще будут умиляться, взирая на Иверскую икону Божией Матери, Новый Иерусалим, Валдайский и Крестный монастырь. Это ли не гений народный был Святейший Пяатриарх Никон, святыни которого затмили древнейшие святыни?
Широта духа патриарха Никона
правитьНикон был христианский космополит. Он глубоко и искренно веровал в соборность Церкви, трепетно ощущал в душе своей потребность общения и единения Поместной Русской Церкви со всей Вселенской Христовой Церковью, так как только в этом видел залог церковного преуспеяния. Свята и непорочна только Вселенская Церковь, руководимая Духом Святым. Поэтому в Церкви Христовой не должно быть национальной обособленности, но братское единение всех православных племен; все должны едиными устами и единым сердцем славословить и воспевать Триединого Истинного Бога. Национальные различия, предания должны подчиняться единому вселенскому общецерковному преданию, и избави Бог противиться ему. Как только отдельные местные предания будут поставлены выше вселенского, как только обнаружится упорное противление голосу Вселенской Церкви, так сейчас же проистекает раскол церковный. Так было с Западной Римской Церковью, подобное случилось и в Русской Церкви при патриархе Никоне, когда он своими церковными преобразованиями и исправлениями хотел ослабить наш церковный провинциализм, чему воспротивились некоторые лица, ставшие с того времени раскольниками. Патриарх Никон хотел уничтожить разности, существовавшие между Русской и Вселенской Восточной Церковью; его девиз был единая Святая Соборная и Апостольская Церковь. Поэтому, став патриархом, он и принялся так ревностно исправлять наши богослужебные чины и обряды. Сам патриарх, простой, можно сказать, русский мужик (да не соблазнится кто из читающих этим словом, ведь и апостолы были простые галилеяне — рыбаки, однако они уловили вселенную, посрамили разум разумных и мудрость премудрых), выучился по-гречески и отлично служил по-гречески литургию и завел на клиросах греческое пение.
При нем Москва стала православным пантеоном. В ней постоянно во множестве пребывали греческие, арабские, сербские, болгарские и другие святители, архимандриты, священники, чернецы и миряне, и в Московских храмах славилось имя Божие на всех языках: греческом, арабском и многих других[1]. Вот что значат слова Святейшего Патриарха: «Хотя телом я русский, но душой я грек». Здесь не предпочтение одной нации перед другой, но вселенскость перед национализмом. Никон уважал греков за то, что они в целости сохранили вселенское православие, и не верил тем наивным басням, распространенным в то время в русском обществе, что после унии (не имевшей успеха) греки совершенно потеряли правую веру, или, как выражались некоторые русские, «у греков и след Православия простыл, а у нас, в России, все чисто и неблазненно, и святая вера православная сияет, как свет солнечный; этой верой спаслись наши отцы, многочисленные русские преподобные и чудотворцы; исправлять нечего, так как все и без того правильно, дальнейшие исправления суть искажения, повреждения св. православной веры; два Рима пали за отступление от веры, Москва — третий Рим, единое православное царство на земле преуспевает и благоукрашается за благочестие, а четвертому — (Риму) не быть». Никон подобных наивных взглядов не разделял и, отбросив национальное самолюбие, стал смиренно учиться у греков.
Никон был не только великий церковный деятель, но и государственный; он так и назывался по желанию царя: Великий Государь. Царь и патриарх были большие друзья, причем, так как патриарх был сильнее характером, то царь во всем подчинялся влиянию Никона.
Никон по желанию царя принимал самое деятельное участие в управлении государством; особенно усиливалось его значение во время отлучек царя, когда он полновластно распоряжался государством. Поэтому Никон был виновником всех великих дел, совершенных в царствование Алексея Михайловича. Благодаря ему была присоединена Малороссия к Москве, удачно велись войны со шведами и поляками. Во время моровой язвы (в 1653 и 1654 гг.) патриарх ревностно охранял царское семейство, перевозя его из одного места в другое, за что царь, прибывши по прекращении моровой язвы в Москву (вернувшись с польского похода), изъявил патриарху живейшую признательность и даровал ему титул Великого Государя, которым именовался только дед царев, патриарх Филарет, и, несмотря на сопротивление Никона, велел писать во всех актах этот титул, но в церквях Никон не позволил оного возглашать (а еще находятся люди, утверждающие, что патриарх был властолюбив и честолюбив). Если бы Никон до конца своей жизни оставался патриархом, то, может быть, и Польша была бы поделена на 100 лет раньше, чем это случилось (при императрице Екатерине II в конце XVIII в.), и были бы возвращены снова под власть русских государей исконные русские области, северо-западный и юго-западный край, и не преследовалась бы так долго православная вера в этих землях.
Примечательна судьба Малороссии в церковном отношении. Несмотря на то что Малороссия была присоединена в 1654 г. к Москве, патриарх Никон оставил Киев во власти Константинопольского патриарха, хотя и имел каноническое право подчинить ее себе, но только уже по смерти Никона патриарх Иоаким Савелов подчинил ее власти Московского патриарха. Как видите, он не стремился к личной власти, в чем его обвиняют почти все исследователи. Во всем он преследовал высшую цель — все слить, объединить под главою Христа, да будет Бог все. во всем (1 Кор. 15, 28). Он приглашал, например, в Иверский монастырь обливанцев-белорусов и относился к ним со снисходительною любовию, между тем как предшествовавшие ему иерархи русские перекрещивали обливанцев архиереев, погружая их в облачении в воду.
Никон и папизм
правитьНа судьбу патриарха Никона гораздо более оказало влияние столкновение с боярами, чем ссора с царем, так как бояре придворные, эти постоянные интриганы, и поссорили, собственно, тишайшего царя с патриархом. Никон всегда протестовал против монастырского приказа, этого неканонического учреждения, в котором светские люди — бояре и дьяки — судили даже духовных лиц и вообще решали многие церковные дела и даже отменяли архиерейские распоряжения, к которым они, по правилам церковным, не смеют и прикасаться своим мирским умом и скверными руками. Отсюда понятна ревность патриарха, который надрывался всегда, гневно протестуя против монастырского приказа и не скупясь иногда на сильные словца. Патриарх хотел, чтобы русская жизнь управлялась единственно только Кормчей книгой. В книге этой, как и во всех вообще делах Никона, нет ничего папистического. Никакого спора из-за первенства власти, какой хотят видеть некоторые исследователи (например, Вл. Соловьев, который говорит, что это был первый спор из-за власти в России, отголосок мировой западно-европейской борьбы папства с императорами). Ничего подобного в России не было. Никон никогда не мечтал о главнейшей цели католицизма — о подчинении мирской власти духовной. Никон никогда об этом не говорил и не мечтал. Действительно, он заявлял весьма часто о превосходстве священнической (а не патриаршей или епископской) власти над царской, но превосходство он понимал в нравственном смысле; например, что священник может разрешать человеку грех, открыть кающемуся дверь в Царство Небесное, что только епископ может поставить мирянина священником и многое др., чего не может сделать царь. Но ведь так говорит о священстве свт. Иоанн Златоуст, а свт. Златоуст для православных людей (особенно в то доброе старое время, когда и читали только Слово Божие и свт. Златоуста преимущественно) все равно что Евангелие. Все отлично знали, что, например, Никон повторяет только слова свт. Златоуста, и против его слов ничего не имели, и только современное невежество может думать противное. И царь, и бояре ничего не имели против патриарха за эти его слова. Ссора вышла по другому поводу, хотя бояре и клеветали на патриарха, что он унижает и оскорбляет царскую власть, и тем поселяли иногда в душе царя недоверие к патриарху, охлаждали в царе любовь к патриарху. И теперь, когда говорят о восстановлении патриаршества, то некоторые честные и искренние государственные люди говорят, что патриарх затмит собою личность царя, народ, пожалуй, больше станет слушать патриарха, чем царя. На это им надо ответить, что нечего им бояться влияния одного человека (патриарха): в России никогда не было и не будет спора из-за первенства власти, и не этого боятся наши западники, а боятся вообще аскетического уклада русской народной жизни (потому что русская деревня есть до некоторой степени монастырь).
И вот когда начнут пастыри Божие поднимать культуру снизу и поднимется чистая народная волна, то она действительно может захлестнуть всю наросшую над нею плесень, безбожие, разврат и многое другое, семена которых посеяны еще в царствование Петра I и которые так обильно взошли на русской ниве в XX веке.
Патриарх Никон был ревностнейший пастырь церкви, он ежедневно служил, принимал просителей, выслушивал доклады, вникал во всякое даже маленькое дело, искоренял предрассудки и суеверия в народе, начертывал духовные уставы и вводил в церкви московские благолепие. Любя разные церковные напевы, а наиболее греческий и киевский, он имел отличных певчих и ввел пение в русской церкви на греческом языке. Хотя многим казалось неуместным такое нововведение, и даже оно давало повод к поношению патриарха, однако, несмотря на все это, царь одобрил греческое пение, и оно было введено в придворной церкви. Стараясь поставить в уважение священный чин, Святейший Патриарх собственным примером строгой жизни внушал всему белому духовенству иметь бдительный надзор над нравственностью, а для нерадивых был взыскателен и всякое нарушение церковного чина обуздывал силою своей власти.
О ревности патриарха Никона свидетельствует случай, бывший с ним в Новгороде, когда Никон был еще только митрополитом. Боярин Морозов, свояк царя, бывший за два года перед тем причиною бунта в Москве, в 1650 году подал повод к мятежу и в Новгороде. Один из посадских людей возмутил чернь против немецких купцов как друзей и лазутчиков Морозова; народ напал на них и ограбил. Воевода Новгородский князь Хилков тщетно старался успокоить мятежников; они не только не послушали, но хотели убить его как изменника. Устрашенный воевода по городской стене прошел в митрополичий двор. «Идем туда, — закричали бунтовщики, — убьем там предателя!» Вооруженные камнями и дубинами, устремились они к архиерейскому дому. Скрыв воеводу во внутренних своих покоях, Никон приказывает крепко запереть ворота своего дома. Но мятежники ударили в набат, окружили дом — выламывают ворота, допрашивают служителей, где воевода, и требуют выдачи его. Неустрашимый Никон выходит из палат своих к мятежникам и с ангельскою кротостью говорит им:
«Любезные дети! Зачем пришли ко мне с оружием? Я всегда был с вами и теперь не скрываюсь. Я пастырь ваш и готов за вас положить душу свою».
Но неистовый народ закричал в один голос: «Он изменник! Он защищает изменников», — и, с зверской лютостью бросившись на великодушного иерарха, начал без пощады бить его дубьем и каменьями. Никон, наверное, лишился бы жизни при сем несчастном случае, если бы убийцы, почитая его мертвым, сами не ужаснулись и с мучением совести не разошлись по домами своим. Дворовые служители отнесли Никона в келью почти бездыханного. Несмотря на крайнюю слабость свою, он, придя в чувство, ни о чем ином не помышлял, как об усмирении мятежного народа, о восстановлении законного порядка и об избавлении невинных от напрасной погибели. Собрав духовенство, он исповедался и, таким образом, приготовясь к смерти, велел везти себя на санях к земской и таможенной избам, в которых находились мятежники; кровь текла у него изо рта и ушей. Приказав себя поднять и собравшись с силами, Никон возгласил: «Дети! Я всегда проповедовал правду без страха, а теперь еще дерзновеннее возвещу ее. Ничто земное не устрашает меня, я укрепился Святыми Тайнами и готов умереть; я, как пастырь, пришел спасти вас от духа вражды и несогласия; успокойтесь и лишите меня жизни, если знаете какую-либо вину или неправду мою против царя и государства! Я готов умереть с радостью, но обратитесь к вере и повиновению!» Сими словами пораженные, мятежники разошлись; дерзновенные от страха и стыда не смели возвести взоров на иерарха. Никон поехал в соборную церковь и там в присутствии многочисленного народа предал анафеме начальников возмущения.
Дружба и ссора с царем
правитьУ Святейшего Никона было одно только желание — насадить Царство Божие на земле. Принято обыкновенно думать (прибавим от себя, разве уже очень наивные и невежественные люди, нисколько не знающие ни гражданской, ни церковной истории), что середина XVII века была временем умственного застоя, косности и неподвижности. Но раскройте любой учебник гражданской и церковной истории, и вы убедитесь в обратном. Это была светлая эпоха в русской истории. В Москве существовал замечательнейший кружок лиц, преимущественно духовных (хотя в нем участвовал и сам царь), пламеневших высокими идеями реформаторов; в кружок этот входили известнейшие люди тогдашнего времени: Никон, еще будучи Новоспасским архимандритом, царский духовник Стефан Вонифатьев, Иоанн (Григорий) Неронов, известный священник Московского Благовещенского собора, протопоп Аввакум и другие ревностные пастыри.
В умах этих людей зрели самые широкие планы церковных и общественных, даже можно сказать, мировых перестроек и преобразований. Это все были самые смелые мечтатели, думавшие сделать всех инородцев в России христианами, освободить греков от турок, устроить Церковь на строго канонических началах, чтобы она руководилась только правилами св. Апостолов, Вселенских и Поместных Соборов и святых отцов, а государство — Кормчей… Видите, какое золотое время было тогда; это была эпоха высокого подъема духа.
На почве таких идеальных предприятий, как совместное преобразование церковной жизни и нравственное возрождение народа, начавшаяся дружба двух чистых, девственных по чистоте душ, как патриарха Никона и царя Алексея, разгоралась в высокий пламень. Понять степень этой любви и того мистического значения, которое придавали ей оба друга, можно только через прочтение восторженно-нежной переписки царя и патриарха, сохранившейся в нескольких исторических изданиях. Наша жизнь дает примеры такой пламенной дружбы только в самой ранней юности, но когда она возникнет, то связывается в умах идеалистов со всеми планами жизни, со всею ценностью последней, и если дружба разрушается, то жизнь и все ее планы признаются разбитыми. В этом и заключается логика Никона отречения от власти, тогда он увидел пренебрежение этой дружбы со стороны царя. Понять такую логику могут только идеалисты мечтатели, которыми, однако, по справедливому наблюдению Достоевского, и подвигается жизнь к лучшему, и совершается общественное возрождение. Дружба царя и патриарха восстановила благообразие общественной молитвы, исправила священные книги, присоединила Малороссию, привлекла к Москве восточных патриархов и восточных ученых, побеждала поляков и шведов и поистине возводила Московию на степень величия третьего Рима в царствии Божием.
Теперь перейдем к главнейшему моменту в жизни Святейшего Патриарха, к его ссоре с царем, имевшей столь печальные последствия и для самого патриарха, и для царя, и для русской церкви, и для государства, и даже, скажем, для целого мира. Это самый трудный и самый сложный вопрос в жизни патриарха, и поэтому доселе он еще не был разрешен или объяснен психологически ни одним исследователем. Обыкновенно исследователи нападают или на патриарха (всего чаще), или на царя, или на обоих вместе, одинаково достойнейших и симпатичнейших людей своего времени, или просто рассказывают обстоятельства ссоры, но объяснить психологически их не могут, потому что не хватает ума (скажем от себя). «Не вам (особенно сознательные клеветники — тоже от себя), — скажем словами Ивана Грозного, — куриным оком усладить полет орла». Мы уже говорили вначале, как долго отказывался Никон принять патриарший престол и принял его только после того, как царь, бояре и народ дали клятву ему в том, что не будут препятствовать устроить Церковь Божию. Это не был личный эгоизм, как мы уже сказали, а это была ревность о Церкви Божией. Царь и патриарх были два глубоко и нежно любившие друг друга человека, и даже более — влюбленные, если только уместно так выразиться. И вот оскорбление этой дружбы царем и было причиной раздора. Здесь именно исполнилось слово Иисуса, сына Сирахова, что только поношение, гордость, обнаружение тайны и коварное злодейство могут отогнать всякого друга (Сир. 22, 25); ибо как человек убивает своего врага, так ты убил дружбу ближнего; и как ты выпустил бы из рук своих птицу, так ты упустил друга и не поймаешь его; не гонись за ним, ибо он далеко ушел и убежал, как серна из сети (Сир. 27, 19—21). Большое значение в ссоре патриарха с царем имели бояре; своими интригами, клеветами они достигли того, что искренний, мягкий и добрый по натуре царь стал избегать встреч, личных объяснений с патриархом, при которых два прежних друга, все еще сохранивших в сердцах своих взаимную привязанность, могли бы выяснить существовавшие между ними недоразумения и стать по-прежнему большими друзьями. Но бояре принимали все меры, употребляли всевозможные усилия, чтобы этого не случилось, и достигли своей цели. Под влиянием наговоров бояр, искажавших слова и мысли патриарха, добродушный царь прекратил дружественные ежедневные беседы с патриархом, отменил выходы свои в соборы к торжественным праздникам, перестал при служении его посещать даже крестные ходы, которые дотоле всегда сопровождал, и присылал прямо сказать патриарху, чтобы «его не ждали». Патриарха и его слуг стали обижать, и он не находил удовлетворения за нанесенные оскорбления. Патриарх увидел в этом конец нежной дружбы, связывавшей его с царем, и не считал возможным для себя долее оставаться у власти, особенно после того, как он был грубо оскорблен при приеме грузинского царя Теймураза. По принятому обычаю, патриарх всегда приглашаем был к торжественным царским столам. В 1657 г. 4 июля грузинский царь Теймураз был угощаем при дворе, а Никон не приглашен к столу. Он послал во дворец разузнать причину этого своего стряпчего князя Дмитрия. Окольничий Хитрово, отправлявший тогда звание стольника придворного, увидев его во дворце и услышав даже от него, что он прислан патриархом, выгнал его вон палкой. Никон письменно требовал удовлетворения. Царь ответил ему собственноручно, что сам рассмотрит дело и с ним переговорит. Однако ж Никон остался без удовлетворения. 8 июля, в торжественный день иконы Казанской Богоматери, он ожидал в церковь царского выхода, но царь, против обыкновения своего, не вышел и велел ему себя не дожидаться.
Патриарх искал случая объясниться с царем. Наступило благоприятное, по-видимому, время, праздник положения Ризы Господней, в который царь всегда бывал в Успенском соборе; но, против обыкновения, он тоже не вышел, и князь Ромодановский, пришедший в собор, объявил патриарху, что царь не выйдет, и стал упрекать патриарха в надменности за титул Великого Государя. Патриарх, огорченный всем происшедшим, того же 10 июля, по совершении литургии в Успенском соборе, громко произнес, что он «ныне уж не патриарх Московский, а пасомый, как грешник и недостойный». Поставив у иконы Владимирской посох св. Петра, он снял с себя одежды святительские, несмотря на моление клира и народа, и, надев на себя простую монашескую мантию, написал в ризнице письмо к царю об отшествии своем и, сев на ступени амвона в храме, ожидал ответа. Смятенный государь послал кн. Трубецкого увещевать его, но увещатель был из числа врагов его. Народ плакал, но оскорбленный и непреклонный патриарх Никон не пошел уже в келий патриаршие, а отправился пеший из Кремля на Иверское подворье и оттуда, не дождавшись позволения царского, уехал в Воскресенский монастырь и даже отказался сесть в посланную за ним карету. Князь Трубецкой приехал опять, уже в Воскресенский монастырь, спрашивать его именем государя о причине ухода с патриаршества. Никон ответил, что ради спасения душевного ищет безмолвия, отрекается от патриаршества и просит себе только в управление монастыри Воскресенский, Иверский и Крестный; благословляет митрополиту Крутицкому Питириму управлять церковными делами и смиренно в письме своем просит у царя прощения за скорый свой отъезд из Москвы. Вот она, трагедия, разыгравшаяся в Успенском соборе и имевшая столь печальные последствия!
Патриарх, который вмещал в своем сердце всю Россию и даже всех христиан — греков, арабов, болгар, сербов и других, он, величайший праведник, аскет, не умел хитрить. И Никон, поступивший так в скорби, не одинок; есть еще в Церкви Божией святители и преподобные, поступившие подобным образом в тяжелых земных обстоятельствах, когда Бог посылал им испытание, скорби и тесноты, и они с радостью и безропотно несли свой крест, лишь бы не нарушить своей внутренней гармонии, достигнутой трудом тяжелого подвига. Таков был, например, свт. Григорий Богослов, добровольно оставивший Константинопольскую кафедру, когда поднялся праздный вопрос: «По праву ли он занял ее». Он, так сказать, плюнул и ушел. Таков был и прп. Сергий Радонежский, оставивший созданную им знаменитую обитель, когда братия стала на него роптать и противодействовать ему, и вернувшийся снова в обитель Святой Троицы, когда братия образумилась, сознала свой тяжкий грех и слезно умоляла преподобного вернуться обратно. Таков же был и прп. Исаак Сирин и многие др. Это есть высшее благородство души. Аскет не дорожит своим высоким положением, для него всего важнее — только бы не отступить от Бога, не нарушить своей внутренней гармонии, душевного равновесия.
Святейший Патриарх особенно чтил память святителя Филиппа, мученика, подвизавшегося в Соловецком монастыре, где и святейший Никон полагал начало иноческого подвига. Образ этого святителя-мученика всегда предносился перед мысленными очами патриарха; он, будучи еще митрополитом Новгородским, позаботился торжественно перенести его честные мощи в Москву и вообще во всю свою долгую жизнь старался ревновать этому великому святителю Божию, мужественному поборнику правды, запечатлевшему верность ей своей жизнью и через это сподобившемуся величайшего венца — мученического. Особенно в последний период своей жизни, в скорби и тесноте, Святейший Патриарх находил себе поддержку и ободрение в образе митрополита Филиппа. Только характеры эластичные могут ужиться при всякой власти и интригах; Святейший Патриарх Никон был прямой, открытый, кристально честный человек, он не умел хитрить, не хотел лицемерить и потому испил горькую чашу страданий и скорбей.
По добровольном удалении из Москвы и до того времени, как лишен был патриаршества, Святейший Патриарх Никон жил в Воскресенской обители, в которой составил тогда Русскую Летопись от Рюрика до кончины царя Михаила Феодоровича с прибавлением выписок из греческой истории. Изображая превратности царствований и народов, Никон еще более узнавал всю цену крестного своего испытания в сладостном уединении; каждый день занимался он строением каменной соборной церкви, обязанной навсегда ему не только сооружением, но и точным размещением в оной по модели всех храмов, и доныне в ней находящихся в том же виде, в каком первоначально они были расположены и устроены. Это величественное огромнейшее здание, единственное в России, заслужившее похвалу не только от соотечественников наших, но даже от иностранцев, производимо было не только попечением и иждивением, и даже и трудами Никона: он сам носил своими руками, наряду с работниками, камни, известь, воду и прочее, как простой каменщик. Сверх того в 150 саженях от Воскресенской обители на берегу реки Истры он устроил для уединения и безмолвия пустыню с двумя церквами, каковы есть в Святой Афонской горе у пустынных отцов, и туда удалялся во Святую Четыредесятницу. В этом уединении подавал он образ истинного сокрушения о грехах своих, изнуряя себя постом и нося всю тяжесть жизни монашеской, труженической, носил на себе тяжелые железные вериги в 15 фунтов, неослабно пребывая в терпении и молитве.
Несмотря на окончательный разрыв с царем, патриарх всегда изыскивал средства снова сблизиться и помириться с царем, о чем мечтал и последний. Но лживые и низкие бояре, которых постоянно смирял патриарх за упущения по службе, эта придворная раболепная знать московская оказала роковое влияние на судьбу Святейшего Патриарха. Бояре ненавидели патриарха за то, что он был полный демократ… собственно говоря, простой русский мужик. Бояре не могли вынести того, что этот человек низкого происхождения возвысился до звания Великого Государя, всецело овладел душой тишайшего царя, отстранил их, дутых, своекорыстных и с холопской душой, от престола, а при случае и наказывал и смирял их крутенько — эти нечестивцы не допустили царя повидаться с патриархом; они знали, что взаимное искреннее объяснение одного с другим может пробудить в сердцах их прежнюю любовь и доверие, нарушенное случайным негодованием. Зависть и коварство внушали царю, будто бы Никон домогается самовластия; в то же время раздражали Никона против царя, для которого тот неоднократно подвергал жизнь свою опасности; словом, изыскивали все средства очернить его. И вот удручаемый клеветой, завистью и ненавистью, патриарх удалился из Москвы; разгневанный на царя, он отказался даже от присланной кареты и пешком ушел из Кремля на подворье Воскресенского монастыря. Но потом, когда прошла горечь обиды, острота первого впечатления и смятенная душа патриарха и царя (тоже) успокоилась, он искал общения с царем; желал помириться с ним, желал снова вернуться в Москву, но так уже, видно, Богу было угодно, чтобы этого не случилось. Когда, например, патриарх хотел мириться с царем, то лживые бояре оговорят патриарха, обозлят царя, и попытки патриарха терпят неудачу. Или, наоборот, случалось, что царь искал примирения, посылал дар, но патриарх бывал скорбен и отвергал царские милости (в Ферапонтове монастыре). В 1667 г. Святейший Патриарх приемлет нечестивый суд от восточных патриархов Александрийского Паисия и Антиохийского Макария и многочисленного сонма русских и греческих архиереев и низших духовных лиц. Патриарх по требованию царя явился на Собор, но по чину патриаршему, т. е. с предшествующим крестом, и, не видя себе приготовленного места наравне с восточными патриархами, не сел, но стоя слушал обвинения из уст самого царя, который жаловался Собору на смуты, какие произвел патриарх в Церкви, на самовольное оставление им паствы, на укорительное его послание к Константинопольскому патриарху (оно всего более раздражало царя и было главной причиной его осуждения на соборе), которого Никон вполне правильно считал крайним судьею архиереев в церковных делах, согласно 17-му правилу 4-го Вселенского Собора. Никон на такие обвинения царя отвечал, свидетельствуя, что он никакой личной вражды не имел против него и что он удалился в монастырь только для укрощения гнева царского, не выходя, однако, из своей епархии[2]. Когда же при этом митрополит Крутицкий Павел и архиепископ Рязанский Иларион стали оскорблять патриарха словами, а Мефодий, епископ Мстиславский, поднял даже руку на судимого святителя, тогда потекли слезы из очей кроткого царя. Судиться с патриархом было большой нравственной пыткой для добродушного и мягкосердечного царя, видеть и укорять своего когда-то «собиннаго» друга, теперь находящегося в большой скорби, и сознавать в душе виновным отчасти и себя во всех бедах и злоключениях, обрушившихся на главу достойнейшего и значительнейшего из святителей Божиих, было свыше сил царя Алексея Михайловича. Патриарх, действительно, довольно резко выразился в послании к Константинопольскому патриарху, которое было перехвачено и которое более всего раздражило царя против патриарха: в этом послании-жалобе патриарх сравнивал себя с пророком, гонимым и преследуемым, а царя с нечестивыми царями иудейскими — Ахавом и Иеровоамом, преследующими истинных пророков. При всем том, царь не перенес этой великой трагедии, потрясающих сцен суда над Святейшим Патриархом, которого неправедно судили продажные греческие архиереи и русские бесчестные мужи за прямоту характера, за истину, за величайшую ревность о святой Церкви, которой современники и последующее поколение до настоящего времени не могли понять; когда патриарху было особенно тяжело на суде, его жестоко оскорбил рязанский архиепископ Иларион не столько наглостью обид, сколько ложными обвинениями; тут любящее сердце царя не вынесло горестного положения бывшего друга, иногда возражавшего, иногда безответного: царь сошел со своего престола и, приблизясь к Никону, взял его за руку и сказал: «О, Святейший, зачем положил ты на меня такое пятно, готовясь к собору, как бы на смерть? Или думаешь, забыл я все твои заслуги, мне лично и моему семейству оказанные во время язвы, и прежнюю нашу любовь?» А потом укорял его за грамоту к патриарху Дионисию, изъявляя желание мира. Стоя же тихо, отвечал ему патриарх, излагая все на него бывшие крамолы, извинялся о тайной грамоте и, несмотря на уверения царские, чувствуя, что минувшее уже невозвратимо, предрек свое горькое осуждение. И это было уже их последнее свидание в этой жизни и последняя беседа после восьмилетней разлуки. Это было на втором заседании, происходившем во дворце по делу о патриархе Никоне. На третьем заседании, бывшем в церкви Благовещения над вратами Чудова монастыря, в отсутствие царя, который не имел духа участвовать в осуждении Никона, ему прочли следующие обвинения: что он смутил русское государство, вмешиваясь в дела, неприличные патриаршей власти, и что оставил престол свой за оскорбление слуги; что, удаляясь от патриаршества, распоряжался самовластно в трех своих монастырях и давал им наименования Иерусалима, Вифлеема, Голгофы и тому подобные; что препятствовал избранию нового (!) патриарха, предавая многих анафеме; что Павла, епископа Коломенского, низверг самовольно и был жесток к духовенству; жаловался на царя восточным патриархам, осуждал соборные правила, оскорбляя самих патриархов своим высокомерием". И после этого прочли Никону приговор, которым он был обвинен именем всех патриархов вместе с российским духовенством и присужден к лишению сана с сохранением только иночества и к заточению на вечное покаяние в пустынную обитель — Белозерский Ферапонтов монастырь.
По снятию самими патриархами с Никона знаков святительских, оставили его в звании простого монаха и возложили только на голову его простой клобук монашеский; но мантии и жезла патриаршего не отобрали. Никон по исполнении над ним такового определения осмелился назвать суд собора незаконным, а греческих патриархов пришельцами, наемниками и беспрестольными[3].
Никон спрашивал их: «Зачем в отсутствии царя и в малой церкви, а не в том соборе Успения, где некогда умоляли его вступить на патриарший престол, ныне неправедно и в тайне его низлагают». «Ибо я, — говорил он, — был избираем в присутствии государя, со слезами меня убеждавшего принять жезл правления, и осужден должен быть в его присутствии; народ российский был свидетелем клятв моих перед Богом; вы же неправый суд произвели тайно: жезл пастырский я восприял во Святой Соборной и Апостольской церкви, не по домогательству, но по желанию и слезному молению бесчисленного народа; вы же осудили меня в частной монастырской церкви, в присутствии одних клеветников моих». Но они были безответны, потому что сознавали в душе, что совершили ужаснейшее беззаконие, осудили праведника. Поэтому ни царь, ни бояре, некогда обещавшиеся во всегдашнем послушании патриарху, не вняли его правдивым словам.
Никон в ссылке
правитьСреди бедствий смирялся патриарх Никон. Заточенный патриарх радовался новому браку царя и рождению царевича Петра и, прежде чуждаясь всяких царских подарков, не взявший даже денег для поминовения царицы Марии Ильиничны, он начал принимать их от царя и с любовью посылать к нему грамоты в ожидании своего возвращения в обитель Воскресенскую и с этой надеждой оставался до кончины царя Алексея Михайловича. Но ни бедность, ни унижение не могли поколебать духа в Никоне; без ропота он переносил эти страдания и, очищая ум и сердце свое смиренной молитвой и покаянием, тело изнурял всегдашними трудами; он носил на себе железные вериги и маленький серебряный ковчег со Святыми Дарами, ныне хранящийся в ризнице Воскресенского монастыря. В таком расположении духа и с таким напутствием он был истинный воин Христа Господа, облеченный во все оружия Божий против слабостей и искушений и познавший всю суетность земной славы и величия. Крестным путем он достиг смирения и преданности своей воли в волю Божию. В этом заточении Никон почитал себя гораздо счастливее своих клеветников и врагов. Между тем не только народ, но и сам царь по нежности сердца своего почувствовал утрату столь великого мужа, своего друга и советника: он нередко вспоминал о нем с соболезнованием и, подражая великим человеколюбцам, посылал ему разные подарки, препоручал себя и весь дом свой его молитвам; и на одре смертном, памятуя прежние дружественные с Никоном связи, Алексей Михайлович не только жалел о нем, но, тревожась духом, что лишен его благословения, раскаивался в низвержении его: перед смертью своей посылал к нему просить отпустительной себе грамоты; а в своем завещании испрашивал у него себе прощения, именуя его своим отцом, великим господином, святейшим иерархом и блаженным пастырем. Несчастье патриарха царь почитал собственным несчастьем, ибо после него сряду сменились три патриарха пред его очами, как бы в тайный упрек царю. Несмотря на все это, царь не мог решиться возвратить Никона, хотя и всегда жалел о нем. Вероятно, враги изгнанного патриарха были люди близкие к царю и владели его волей. Никон, услышав о кончине царя, сказал: «Воля Божия да будет! Если здесь я не простился с ним, то в Страшное Пришествие судиться будем», — и присланному, просившему у него отпустительной грамоты, разрешая на словах, не дал оной, чтобы не казалась она вынужденной у лишенного свободы.
В этом заключении Никон оставался до вступления на престол царя Феодора Алексеевича, государя правосудного и милостивого, который вскоре хотел было возвратить его из заточения; но недоброжелатели Никона оклеветали монастырскую жизнь его; не устыдились обличать в участии с мятежником Стенькой Разиным и в нечистой жизни того, иночество которого было непорочно с юных дней; донесли, что на острове подле Ферапонтова монастыря водрузил он крест с надписью: «Никон патриарх заточен за слово Божие и за св. Церковь» и что он ссорится беспрестанно с окружающими людьми. Посему из Ферапонтовой обители Никон был переведен под строжайший надзор в Кириллов монастырь и там три года томился в душных келиях, забытый царем. Патриарх Иоаким, опасаясь иметь в Никоне, когда-то своем благодетеле, соперника, противился под разными предлогами освобождению его оттуда и возвращению в Воскресенский монастырь; но повелел устроить ему лучшее помещение и дать некоторую ослабу с находившимися при нем монашествующими. Но под влиянием тетки своей, великой княжны Татьяны Михайловны, всегда благоприятствовавшей Никону, и по просьбе монахов Воскресенского монастыря царь посетил забытый Воскресенский монастырь. Пораженный величием зданий, начатых по образцу Иерусалимского храма Гроба Господня, государь тут же объявил волю свою продолжать строение; а по возвращении своем велел даровать свободу Никону из заточения и возвратить в Новый Иерусалим. Но не суждено было Никону вернуться живым в свой любимейший монастырь; по дороге, близ Ярославля, у Толгского монастыря Никон почувствовал приближение смерти; он, озираясь, будто кто пришел к нему, сам оправил себе волосы, бороду и одежду, как бы готовясь в дальнейший путь, потом простерся на одре и, сложив крестообразно руки, вздохнул и отошел с миром ко Господу.
Погребение Святейшего Патриарха было великим церковным торжеством. В нем участвовали царь (патриарх Иоаким отказался), вся царская фамилия, знатные особы и множество народа. Отпевание совершал митрополит Новгородский Корнилий с знатнейшим духовенством и придворными певчими. Погребен был Святейший Никон по чину патриаршему. Сам государь в сопровождении синклита при бесчисленном стечении народа нес на раменах своих мощи Никона от Елеонского креста до церкви. По принесении же тело поставлено было в придел Новоиерусалимского, еще недостроенного, собора, где и совершены митрополитом Корнилием Божественная литургия и погребение с подобающими патриаршему сану почестями. При всех молитвословиях по повелению царя поминаем был усопший патриархом. Литургия и погребение продолжались девять часов и две четверти. При отпевании царь сам читал кафизмы и апостол; а при последнем целовании Никона со слезами, по древнему обычаю, облобызал руку его, чему последовал и весь двор, духовенство и народ, вздохи которого превратились, наконец, в рыдания. Когда же закрыт был гроб крышкой, тогда на нее положены были загашенные свечи, как бы в знак того, что всякая вражда погашается. Потом тело на священнических руках вынесено было в церковь св. Предтечи, под Голгофою, на место погребения царя — священника Мелхиседека, где сам Святейший Патриарх в бытность свою в этом монастыре с 1658 г. по 1666 г. ископал себе могилу; в нее-то государь с митрополитом опустили гроб. Склеп — не более трех аршин; над ним сделана тумба, украшенная медными веригами весом в 15 фунтов, которые Святейший Никон во всю жизнь носил на себе.
По просьбе царя Феодора Алексеевича, четыре вселенские патриарха прислали свои разрешительные грамоты, в которых разрешали святейшего Никона от всего, в чем он был связан их предшественниками, и приобщали его ко всероссийским патриархам.
Прошли века, улеглись страсти, ослабели злоба и раздражение, которые вызвало имя Святейшего Патриарха, этого величайшего святителя не только Поместной Русской, но и всей Вселенской Церкви. И среди великих вселенских святителей Божиих имя святителя Никона блестит как яркая звезда первой величины на нашем духовном небосклоне.
Позднейшие сведения о патриархе Никоне
правитьЧем больше изучаются наши исторические памятники, тем ярче и ярче выступает перед нашим мысленным взором светлый образ Святейшего Патриарха Никона — великого праведника. В «Русском архиве» за 1893 г. опубликованы некоторые документы, касающиеся святейшего патриарха, из которых мы видим, что главным нравственным правилом жизни этого великого человека была любовь. В Русском Архиве сообщаются трогательнейшие прошения на имя патриарха и его резолюции, исполненные любви ко всем бедным, скорбящим, требующим помощи. Рассказывается, например, такой трогательный случай из жизни Святейшего Патриарха. Мужики просили хлебной помощи у какого-то из патриарших монастырей; монастырь отказал, а патриарх, вникнувши в дело, написал: «И надо бы отказать, да боюсь, чтобы на нас святой Бог не прогневался». Русские, особенно северяне, грубоваты по природе своей, не сразу откроется душа их незнакомому человеку, особенно чужестранцу, нет у них любезности и весьма желательной предупредительности в обращении.
Между тем Святейший Никон выгодно отличался в этом отношении от прочих великороссов: у него была мягкая, нежная, добрая, любящая душа.
Он проявлял отеческую заботливость о всех иностранцах, особенно греках, к которым русские относились иногда холодно, хотя всегда щедро жертвовали и жертвуют на их св. храмы, особенно в Иерусалиме и на Афоне. Но личное участие в судьбе какого-нибудь грека, попавшего в далекую и неизвестную Россию, не всегда обнаруживали. Святейший Патриарх всегда принимал живейшее участие в судьбе этих несчастных лиц и старался получше их устроить, приласкать, согреть своей любовью. Сохранился документ о том, какое живое участие принял Святейший Патриарх в судьбе одного несчастного гречонка: он поместил его в Иверском монастыре, писал архимандриту, чтобы тот позаботился одеть, накормить и вообще содержать в достатке, окружить его любовью и лаской, чтобы он не ощущал горечи своего положения на чужбине. Это ли был грубый, черствый и жестокий человек, каким силятся его представить почти все исследователи? Есть еще подобное письмо патриарха Никона к валдайскому архимандриту о крещеном калмычонке.
Всего более великая душа Святейшего Патриарха сказалась в его священных сооружениях: храмы, им построенные, есть наикрасивейшие в России. Теперь в заключение скажем о чудных иконостасах, в них сооруженных. Вообще хороши и желательны в храмах иконостасы громадные, высокие, во всю стену, совершенно закрывающие алтарь. Таковы наши лучшие храмы и в них иконостасы.
Но едва ли не все иконостасы на Руси превосходит иконостас Валдайского Иверского монастыря, сооруженный Никоном патриархом. Великолепная прозелень иконостасного тела и фонов придает особенную духовность многоярусному сочетанию священных изображений: не только сами святые кажутся поднимающимися к небу, но они будто поднимают за собою и богомольца, и он готов восклицать с Петром: Господи! Хорошо нам здесь быть! (Мф. 17, 4). И вот в этом иконостасе Святейший Патриарх поместил замечательный образ Спасителя. Лик Спасителя на этом образе кроткий, благостный: русский живописец выразил все чувства умиления, мягкости, которые не всегда и реже удаются греческим художникам и которые так свойственны русской душе.
К кроткому Спасителю припадают и облобызают Его пречистые ноги с одной стороны, справа, в сиянии — святитель Московский Филипп, которого особенно чтил святейший патриарх, и с другой стороны, слева, патриарх поместил себя, но чтобы кто-нибудь не упрекнул Святейшего Патриарха, он написал над своей главой слова кондака Великой Среды: «Паче блудницы, Блаже, беззаконновав, слез тучи никакоже Тебе принесох: но молчанием моляся, припадаю Ти, любовию облобызал пречистеи Твои нозе, яко да оставление мне, яко Владыка, подаси долгов, зовущу Ти, Спасе: от скверных дел моих избави мя смиреннаго Никона, раба Своего».
И, по глубокому убеждению благочестивых русских людей, настанет время, когда этот великий угодник Божий будет прославлен на земле и причислен к торжествующей Церкви на небесах. Святейший Патриарх еще при жизни своей творил исцеления, обладал прозрением и другими высокими дарованиями и после смерти своей подает исцеления и дарует благодатную помощь всем, с любовью и верою к нему притекающим (особенно матерям и несправедливо гонимым). Эту веру разделяют многие простые русские люди, во множестве посещающие Новый Иерусалим и поклоняющиеся мощам святителя Божия. Но особенно эту веру разделяют новоиерусалимские монахи, которые верят в нетление его честных мощей и ежедневно творят по нем панихиду, на которой говорят особенный отпуст: «Христос, истинный Бог наш… душу от нас преставшегося раба Своего, Святейшего Патриарха Никона, в селениях праведных учинит, в недрах авраамих упокоит, с праведными сопричтет и нас, его святыми молитвами, помилует, яко Благ и Человеколюбец». Тело патриарха Никона оставалось нетленным до самого погребения при томительной жаре и дальнем пути — более месяца. В книге, хранящейся при его гробе, записано много исцелений и видений после его кончины и до последнего времени. Придет время, когда Святейший Патриарх будет изображен не со смиренным молением кающегося грешника, а с тропарем, прославляющим его высокие добродетели и подвиги, подъятые во славу Божию.
Этот великий человек понимал, что нет ничего на земле святее храма Божьего, и потому усердно строил благолепные храмы. Он понимал, что храм — это есть как бы книга, живое существо, воплощение религиозного восторга. И вот, размышляя смиренно об этом величайшем человеке, думаешь: каких даров ему не хватало? Аскет и демагог, правитель и отшельник, художник и хозяин, демократ и друг двора, патриот своего народа и вселенский святитель, поборник просвещения и строгий хранитель церковной дисциплины, нежная душа и грозный обличитель неправды.
- ↑ В Успенском соборе читалось Евангелие по-гречески.
- ↑ Так поступают и Вселенские Константинопольские патриархи, когда турецкий султан нарушит права и привилегии Православной Церкви, а она пользуется там большими дарами, так что в Турции Церковь пользуется такой же, а может быть, большей свободой касательно своего внутреннего самоопределения, чем в христианских странах. В Турции государственные принципы разработаны еще слабо, и там терпят пока еще свободную Церковь. В европейских же государствах, где государство возводится в единственный принцип общественной жизни и государству, как молоху, приносятся в жертву личность и ее высшие запросы и интересы, в европейских государствах не допускают автономной Церкви, как бы государства в государстве; поэтому везде в них ведется ожесточенная борьба с Церковью, в одних странах более ожесточенная, в других — менее. Когда султан нарушит какое-нибудь старинное право Церкви, тогда патриарх Константинопольский в виде протеста добровольно оставляет патриархию и уходит в какой-нибудь монастырь, живет там без епархии и без всякой уж власти. Так сделал, например, святейший Иоаким III, патриарх Константинопольский (t 1912): когда около 40 лет тому назад он был избран первый раз патриархом и султан стал нарушать права Православной Церкви, святейший Иоаким III добровольно оставил кафедру, ушел на Афон и жил простым монахом 18 лет.
- ↑ Страшная судьба постигла судей патриарха Никона. Оба патриарха по возвращении своем на паству были повешены султаном за то, что без его повеления ездили в Россию. Паисий Лигарид, главный воротила на Соборе, был запрещенный греческий архиерей, его вскоре выгнали из России. Русские архиереи, яростные противники патриарха, тоже понесли должное по делам своим: Иосиф, потом митрополит Астраханский, мучительски убит казаками, Иларион, митрополит Рязанский и Муромский, был предан суду за некоторые предосудительные поступки и отставлен от епархии; Мефодий, епископ Мстиславский, удален от блюстительства митрополии Киевской и за измену и мятежничество потребован к суду в Москву и под стражей в Новоспасском монастыре скончался. Были на Соборе среди епископов и друзья, и защитники патриарха: Лазарь Баранович, архиепископ Черниговский, Симон, архиепископ Вологодский, Мисаил, епископ Коломенский, не подписавшие осуждения Никона; да будут благословенны имена их!