О миллионах злотых, запрятанных в кубышки, улице Мицкевича, месте, где разыгрался литературный скандал и любви к русским, через Пушкина, а не через Победоносцева.
правитьКаждый город имеет своих присяжных пессимистов. И у этих пессимистов есть свои штампованныя фразы:
— Денег, батенька, в нашем городе нет, мертвый город, да-с!
В течение нескольких дней, проведенных в Вильно, я таких присяжных пессимистов повстречал, конечно, в положенном количестве. Тем приятнее было выпить чашку кофе с бывалым деловым человеком, который на мой робкий и банальный вопрос:
— Ну, а как у вас в городе с деньгами, — ответил:
— Вам, конечно, наговорили тут, что в Вильно нет денег, что врачам платят гроши, а, подчас, рады, если врач не только отказывается от гонорара, но еще и сам дает на лекарство, что адвокаты почти даром выступают в судах, что музыканты живут, как птички небесныя, — неизвестно с чего и т. д. И все это верно: и про врачей, и про адвокатов, и про музыкантов. Но, во первых, мало ли теперь нужды в мире? Это не патент Вильно.
А, во вторых, позвольте вам сказать, что по некоторым подсчетам, у виленцев есть на руках, — не в банках, заметьте, а, по старому мужицкому обычаю, в кубышке, миллионов пятнадцать злотых. Эта сумма распадается на множество мелких слагаемых — по 10, 25, 40, 75 тысяч злотых. Но такия деньги есть. Вы делаете недоверчивое лицо? Доказать не могу, но смею вас уверить, что большой ошибки в расчетах не сделал.
И вы увидите, что нынешней весной будут люди строиться: не шумно, не броско, небоскребов воздвигать не будут. А немножко из своих денежек порастрясут: становится безсмысленным ходить без всякаго дела по улицам и греться на первом весеннем солнышке в городском сквере, платить за квартиру в чужом доме, когда можно построить себе, как многие уже потихоньку сделали, маленький домик для себя, а быть может, и для сдачи небольшой квартиры.
Приятно, говорю, встретить оптимиста, да, к тому-же, не из мира скрипачей или романтических поэтов, а из серьезной деловой среды.
Я побывал теперь в Вильно в концертном зале, переполненном в честь дирижера В. В. Бердяева, котораго в Вильно чрезвычайно любят и ценят, и прекраснаго исполнителя Шопена, пианиста Болеслава Кона. Был два раза в разных театрах, побывал (после спектаклей) в ресторанах, днем кое-где в кофейных, походил по улицам, и не осталось у меня впечатления от «мертваго города», как заверяли меня городские пессимисты. Посмотреть только на улицу Мицкевича — в определенные часы — как густо залиты гуляющими широкие тротуары, как оживленна эта толпа, как веселы молодыя лица.
Попав на улицу Мицкевича и отдавшись власти живой человеческой волны, попадешь, в конце концов, в кафэ Рудницкаго. Это — место, где собирается литературная богема. Быть может, она и не всегда богема (бывающие здесь главные редакторы больших газет не подходят под эту группу), но не мало тут и типичной богемной публики. Это кафэ — арена самаго крупнаго литературнаго скандала, разыграшагося за последнее время не только в Вильно, но и во всей Польше: здесь председатель местнаго союза писателей Витольд Гулевич (он-же и вершитель виленских радио-судеб) ответил пощечиной на неприятныя для него каррикатуры, появлявшияся в крупной газете «Слово». Здесь, за маленькими столиками, горячо спорят о литературных проблемах, о новых стихах (больше прочитанных где-либо на собрании, чем напечатанных).
Как мне передавали, Гулевич уехал на продолжительное время из Вильно, и в жизни союза наметилась очень интересная тенденция привлечь к более тесному контакту поэтов и писателей белорусских, литовских и русских.
Союз обратился в русскую литературно-артистическую секцию с предложением об устройстве совместных вечеров. И от слов перешли к делу: первый такой вечер уже состоялся, причем вице-председатель польскаго союза, известный литературный критик и выдающийся знаток знаменитаго польскаго поэта Норвида, д-р Арцимович, выступил на русском языке с докладом, посвященном именно этому поэту.
Личная судьба Норвида, теперь признаннаго одним из величайших гениев польской поэзии, глубоко трагична: при жизни (1821—1883) он не был признан ни одним из направлений, господствовавших в тогдашней польской критике. Не только поэт, но и художник, он бродил по свету, страдал от неудачной любви, метался из страны в страну, даже с материка на материк, тяжко боролся с материальными невзгодами в Париже и скончался, неведомый и непризнанный, в столице Франции.
Лишь в первой четверти нынешняго столетия, он был «открыт» выдающимся польским писателем и поэтом, ныне членом литературной академии, Зеноном Пшесмыцким (псевдоним: Мириам), и теперь Норвид стал объектом восторженнаго изучения и изследования.
Виленский доклад д-ра Арцимовича вызвал оживленныя прения, в которых принял участие другой знаток Норвида, профессор виленскаго университета, Стан. Цивинский, редактор полнаго полнаго собрания сочинений Норвида. Он говорил по польски и сказал, между прочим, что ему очень приятно было наблюдать за тем, с каким интересом и вниманием русская аудитория отнеслась к великому польскому поэту. В этом он видит еще одно подтверждение тому, что политическая рознь прошлаго забывается на фоне общей культурной работы. — Норвид, говорил профессор, — отличал русский народ от русскаго правительства (как и Мицкевич), и оратор с удовольствием констатировал, что и польский, и русский народ в Польше становятся на путь, намеченный их лучшими писателями. Под гром апплодисментов, закончил профессор словами: «Я полюбил Россию через Пушкина, а не через Победоносцева».
В таких же тонах говорил и д-р Арцимович, подчеркивавший значение культурнаго сближения.
Ответом на эту польскую «акцию» является выступление председателя русской литературно-артистической секции, виднаго виленскаго литератора Д. Д. Бохана, в польском союзе с докладом на тему о русской эмигрантской литературе (Д. Д. Бохан говорил по польски).
Вообще, мысль о совместной работе двух литературных национальных объединений пускает дальнейшие ростки: намечен совместный дискуссионный вечер на тему о кинематографии, подготовка к этому вечеру ведется обоими правлениями тоже совместно, и т. д.
Трудно, конечно, определить, как далеко и глубоко идет интерес и польской литературы и польской интеллигентской среды в Вильно к русской литературе, но что интерес этот есть, — это несомненно. При этом, поскольку речь идет, в особенности, о поэзии, поляки не проводят демаркационной линии между «советскими» и «эмигрантскими» поэтами. Пожалуй, лучше знают советскую, чем зарубежную русскую литературу (зарубежная духовная и творческая жизнь, как и русская зарубежная книга плохо доходят до польскаго интеллигента и литератора в Вильно). Здесь знают М. А. Алданова (быть может, потому, что его переводили больше других), знают Вл. Ходасевича; очень возможно, что польское звучание имени поэта, в жилах котораго, с отцовской стороны, действительно, течет польская кровь, привлекает к нему внимание.
Но, как мне передавали, наибольшей популярностью пользуется живущий в Москве поэт Борис Пастернак, даже проводятся параллели между ним и Норвидом. Любопытно, напр., что в так наз. коло Полонистов, представляющем собою университетский семинар при гуманистическом факультете виленскаго университета, намечен ряд докладов, посвященных русским поэтам. В этом коло участвуют не только студенты, но и профессора, и окончившие университет молодые магистры. Польский поэт Путрамент уже прочел доклад, посвященный Есенину, русский молодой литератор С. Г. Поволоцкий читал о Маяковском и Пастернаке. Намечается реферат о Ходасевиче.
Само собою разумеется, что подход и докладчиков, и участников прений совершенно свободен от какой-либо политики: для поляков все поэты — прежде всего и только — русские, они интересуются внутренней природой творчества, ищут родства с молодыми польскими писателями.
Вильно — резиденция одного из двух поэтических «авангардов», как называют здесь виленскую и краковскую группы молодых, радикально (в смысле литературных исканий) настроенных поэтических групп. Если краковские «авангардцы» идут дольше по пути формалистических исканий, которыя, быть может, роднят их с Виктором Шкловским, Юрием Тыняновым, проф. Б. М. Эйхенбаумом, то виленцы ищут путь вглубь художественного творчества…
В польских молодых поэтических кругах насколько я слышал есть готовность ближе познакомиться с соответствующими русскими объединениями, которых в Вильно имеется два: содружество поэтов при лит. — арт. секции и русский студенческий литературный кружок. Между тем, лит. — арт. секция является до сих пор единственным руслом, в которое втекают и русския, и польския литературныя воды. Между прочим, необходимо отметить вечер, устроенный секцией и посвященный молодым польским поэтам, при чем произведения их читал и в оригиналах, и в переводах, принадлежащих Д. Д. Бохану и вызвавших чрезвычайно лестную оценку со стороны проф. Цивинскаго.
Докладчиком был молодой поэт Махлинский, руководящий литературным отделом «Курьера Виленскаго». Большая консервативная газета «Слово» имела прежде литературный отдел, носивший интересное название «В нише», но сейчас литературные вопросы находят себе отзвук в фельетонах известных польских критиков д-ра Харкевича и Вышомирскаго. В упраздненном отделе «В нише» печатались отрывки полнаго перевода на польский язык лермонтовскаго «Демона». Перевод, принадлежащий перу русскаго поэта Е. Ярра, встретил со стороны местных польских поэтов восторженную оценку. Думают, что удастся выпустить перевод отдельной книжкой, как выпущены до сих пор полные переводы «Евгения Онегина» (Лео Бельмонта), «Меднаго Всадника» (Юлиана Тувима) и совсем недавно вышедший лермонтовской «Песни о купце Калашникове» (перевод поэта Вл. Слободника).
Насколько можно судить по всем этим данным, далеко не исчерпывающим, конечно, содержание литературной жизни в Вильно, — в этом городе, в котором духовная жизнь очень далека от замирания, есть прекрасная почва для сближения между польскими и русскими литераторами, в частности — между поэтами. Тем более странным представляется отчужденность от родственной польской «литературной общественности» русскаго студенческаго литературнаго кружка. Не берусь судить о качестве объединяемых им поэтических сил (Козловскаго, Сидорука, Соловьевича и др.), но, повидимому, внутренния настроения той или другой группы членов мешают сближению кружка с польскими молодыми поэтами. В кружке читаются произведения молодых авторов; виленский профессор Масониус читал доклад о национализме (тема, не входящая непосредственно в круг поэтических проблем) и т. д. Быть может, более активным окажется в смысле польско-русскаго литературнаго сближения, содружество поэтов, в котором встречаем имена того-же Козловскаго, Каценельсона, Тамары Соколовой, прис. пов. Шлоссберга и друг.
Недавно в Кракове закрылся, за падением числа читателей, лучший в Польше журнал, посвященный изобразительному искусству. Это — характерно для всей эпохи, и потому нет ничего удивительнаго, что и в Вильно закрылся журнал «Жагары», из котораго вышел виленский авангард (говорят, что он возобновится). Но энергия не падает: с осени в Вильно выходит журнал «Пакс», на столбцах котораго встречаются известныя имена.
Вильно.
Н. Волковыский. О миллионах злотых, запрятанных в кубышки, улице Мицкевича, месте, где разыгрался литературный скандал и любви к русским, через Пушкина, а не через Победоносцева // Сегодня. 1935. № 102, 12 апреля.
Подготовка текстов — Кирилл Васильев, 2002.
Публикация — Русские творческие ресурсы Балтии, 2002.