Карл Радек. Портреты и памфлеты. Том второй
Государственное издательство «Художественная литература», 1934
О КРАСНОЙ КАЗАРМЕ
правитьПросматривая теперь, в связи с кампанией по поводу «советского рабства», дискуссию в немецком парламенте в 1893 г. о «государстве будущего», — она переиздана на русском языке издательством Глаголевой в 1905 или 1906 г., — встречаешь буквально на каждой странице предсказания, что социализм будет «казармой» и что труд в нем будет «трудом рабов». Насчет рабов нам уже приходилось отвечать. Но очень характерно, что буржуазия, запирающая ежегодно сотни тысяч рабочих в казармы современного милитаризма, считала именно казарму и условия, в ней существующие, самыми тяжелыми, в которые может когда-нибудь поставить и ее победоносный пролетариат. И вот, после международной конференции революционных писателей в Харькове, меня навестил молодой талантливый немецкий писатель Эрнст Глезер. Рассказывал он мне много про заводы, которые он видел на Украине, но самое большое впечатление произвели на него казармы.
Наши казармы наверное не могли прельстить его современностью своей архитектуры, удобствами, ибо в большинстве случаев это — здания, построенные еще при царе. Тот идеал траншей, который рисует Стефан Лозанн в своих статьях об обороне Франции, траншей не только с электричеством, но и с постоянной горячей водой и т. д., и т. д., в наших казармах не осуществлен. Немецкого писателя ошарашила казарма, как школа граждан Советской республики, и удивил красноармеец, как ее продукт. Мы видим красноармейца ежедневно и поэтому многого не замечаем. Я не видел никогда ни одного пьяного красноармейца на улице. Что это громаднейший общественно-политический факт, не подлежит никакому сомнению. В царское время обыватель боялся вечером выйти на улицу из-за пьяных и буйствующих солдат. В трамвае бросается в глаза, что красноармейцы не толкаются и что если кто уступит место женщине, ребенку, то, в первую очередь, красноармеец. Мы все это видели, но как-то не увязывали. Иностранному революционному писателю, приехавшему из страны «образцовых» буржуазных казарм, бросились в глаза именно общественные стороны нашей казармы, бросилось в глаза, что Красная армия есть слепок с нового рождающегося строя.
Во время прошлогодней кампании за проведение в жизнь воззвания ЦК о третьем годе пятилетки, я выступал на собрании на фабрике «Каучук». Атмосфера была довольно агитационно заряжена. Вдруг появились представители конного отряда из рабочих «Каучука» приветствовать собрание. Я очень внимательно весь вечер наблюдал зал, присматриваясь, как реагируют на выступления разные части рабочих, и поэтому мне бросилось в глаза, что сигнал к чествованию Красной армии дали старики-рабочие. Во время перерыва я разговорился с ними. Начал расспрашивать про состав отряда, про его возникновение. Я выяснил исключительно теплое отношение к отряду, причем рабочие, — а большинство присутствующих были беспартийные, — дали мне классическую по своей простоте формулу отношения пролетариата к Красной армии. «Мы тут из себя жилы вытягиваем — смотрите, как расширили „Каучук“, — не легко приходится, а тут, чтобы нападала на нас еще какая-то Антанта и разрушала наше дело».
Самые широкие массы рабочих, даже отсталых рабочих, относятся очень серьезно к Красной армии, как к защитнице страны, как к защитнице социалистической стройки от нападения извне. Международная буржуазная пресса представляет дело так, что нам приходится искусственно раздувать опасность интервенции. Рабочий класс в СССР прошел очень тяжелую школу жизни, его не надо убеждать в опасности интервенции. Наоборот, ему очень трудно доказать, что то или другое буржуазное государство, несмотря на классовую ненависть к строящемуся социализму, может нас временно поддерживать. Рабочий ничего хорошего никогда в жизни не видел от буржуазии, и этот свой жизненный опыт переносит на международные отношения с буржуазией. И чем выше поднимаются леса вокруг строящихся новых фабрик, чем больше растет наше социалистическое строительство, тем больше растет тревога рабочих кадров, что классовый враг может попытаться сорвать дело. И эта тревога, растущая из убеждения в мирном характере нашей политики, в росте социализма в СССР, — вот идейный стержень Красной армии и ее связи с рабочим классом. Нельзя сказать, что здесь все сделано. Наша пресса чрезвычайно мало и недостаточно конкретно знакомит рабочих с положением пролетариата в капиталистических странах. Наверное можно было бы в десять раз больше сделать для военной подготовки рабочих масс на заводах. Есть в Москве металлургические заводы, которые, создав танковый отряд, поставили перед военными властями вопрос об организации для рабочих курсов танковой тактики. Овладев танковой техникой, они хотели подготовиться к роли танковых командиров. Можно и надо сделать еще очень многое в деле укрепления связи Красной армии с рабочим классом. Но связь эта покоится на непоколебимых основах, созданных всей историей Октябрьской революции. Любовь, которой пролетариат окружает Красную армию, является концентрированным убеждением пролетариата, что ему есть что защищать, самой краткой формулой его веры в социалистический характер нашей революции.
Красная армия по своему составу — в большинстве крестьянская армия, и отношение крестьянской массы к советской власти решает в окончательном счете вопрос о силе Красной армии. Во время гражданской войны эта сила покоилась на том, что крестьянин, только-что завоевавший при помощи рабочего класса помещичью землю, защищал ее с оружием в руках. Мы настолько разбили помещичий класс, что русские белые войска не будут играть во время новой интервенции ту роль, которую они играли в 1918—1920 гг. Наступать будут на нас непосредственно иноземные армии, имеющие, быть может, в своем составе части из русского белогвардейского сброда. Победа интервенции неминуемо была бы победой русского помещика, но лик помещика непосредственно не виден крестьянину. Каждый красноармеец должен понимать, что в случае интервенции он защищает свою землю от посягательства помещиков. Но на этой идее нельзя теперь останавливаться. Страна шагнула далеко вперед, и теперь идет великий бой за социалистическое преобразование сельского хозяйства. Коллективизация является теперь главным предметом дум красноармейца. Достаточно просмотреть низовую военную печать и обсуждение в ней вопросов коллективизации, чтобы увидеть степень необыкновенного интереса красноармейцев к вопросам коллективизации. И это само собою понятно. Молодой красноармеец из бедноты и вообще из низших слоев крестьянства еще несколько лет назад не видел для себя выхода при положении, создавшемся в деревне. Земля дробилась. Помощь, получаемая от советской власти, давала облегчение, но не могла поставить на ноги индивидуального бедняка. Одна лошадь, он это понимал, не открывала ему никаких перспектив, а в городе, в своей казарме, он присмотрелся к другой, культурной жизни. Поэтому тракторные станции и тракторы ворвались бурей в жизнь крестьянской массы. Старшее поколение колеблется, а в некоторых частях страны выжидает: что ж, дело идет о самой великой жизненной ломке, какую переживало крестьянство за всю историю человечества. Но молодежь — самый прогрессивный слой деревни — она выросла в годы революции, и то, что старики переживают, как ломку старого, привычного, она переживает, как ту стихию, которой дышала, в которой родилась. У молодежи жадность к технике. Она теперь увлекается трактором, и военные работники, занятые подготовкой трактористов из красноармейцев, могут многое рассказать об этой тяге крестьянской молодежи к технике. В нашей борьбе за подготовку Красной армии, за подготовку крестьянской массы к защите страны мы должны уметь показать крестьянской массе, что вне коллективизации нет серьезного улучшения положения крестьянства. Мы должны уметь доказать крестьянской массе необходимость покончить с колебаниями. Нельзя крестьянину хозяйничать на бивуаке, в раздумье, нельзя предоставить время врагу.
Отношение Красной армии к коллективизации, это — теперь центральный вопрос о политической силе Красной армии. Красноармеец должен понимать, что, защищая СССР, он защищает уже не кусок земли, вырванный у помещика, а землю, которую он при помощи средств, предоставленных рабочим классом, заставит дать все, что" нужно для культурной жизни. Пропаганда этой идеи, подготовка из красноармейцев кадров руководителей коллективизации есть главная работа по политическому укреплению обороны страны.
Пусть капиталистический, мир клевещет о «советских рабах». Это в окончательном счете не пойдет ему впрок. Недооценка противника еще никогда не пошла никому на пользу. Рабочие не поверят клевете, а враг, сам уговорив себя, что мы — рабы, жестоко расплатится за этот самообман.
Нет и не может быть в мире армий, так сознательно относящихся к целям, для которых они созданы, как Красная армия. Это понимал великолепно умница Ллойд-Джорж, когда в 1919 г. в своем тайном меморандуме версальским властелинам писал, что Красная армия есть единственная армия, верящая в те цели, за которые она призвана бороться.
Только дурак может допустить, что после 13 лет существования советской власти, после того, как плуг революции глубоко-глубоко вспахал народные массы, Красная армия может быть идейно слабее, чем она была во время первой интервенции.
Лицо красноармейца есть лицо свободного человека, стремящегося к лучшей жизни, есть лицо человека, убежденного, что он борется за народные интересы. Красная армия — армия граждан социалистического отечества.
Капиталисты не могут противопоставить ей ничего качественно похожего. Они будут иметь в своих армиях «идейные» части, но идея этих частей из сынков буржуазии, это — идея человеконенавистников, идея капиталистического рабства. Массы, которые они могут бросить против нас, — если вообще смогут их бросить, — будут рабами, идущими в бой из-под палки, без веры в дело, которое защищают. Это решит участь войны, а не военная техника, какую бы громадную роль она ни играла, ибо самую адскую машину производят все же люди, за любыми средствами истребления стоят люди. То, как они используют эти средства истребления, будет в окончательном счете зависеть от того, что думает бедняк, что думает рабочий о капитализме. А ничего хорошего он думать о нем не может.
Февраль 1931.