БИБЛИОТЕКА НАУЧНОГО СОЦИАЛИЗМА
ПОД ОБЩЕЙ РЕДАКЦИЕЙ Д. РЯЗАНОВАГ. В. ПЛЕХАНОВ
правитьПОД РЕДАКЦИЕЙ
правитьО книге Н. Критской и Н. Лебедева
(«Совр. Мир» 1908 г. № 10)
Н. Критская и Е. Лебедев, История синдикального движения во Франции 1789—1907. С предисловием Эмиля Пужэ, редактора «Голоса Народа», органа Всеобщей Конфедерации Труда. Книгоиздательство «Союз Труда». Москва, 1908.
править
Гг. Критская и Лебедев говорят в предисловии к своей книге, что они хотели ответить на вопросы: что такое представляет собою синдикализм? Каковы его цели? В силу каких причин он явился во Франции? И это, конечно, очень похвальное намерение. Жаль только, что ему не суждено было осуществиться. Книга гг. Критской и Лебедева дает самое превратное представление о том, что такое синдикализм; она очень неумело освещает его цели и вводит читателя в заблуждение насчет тех причин, которыми вызвано было его появление на свет. Словом, это — совсем плохая книга.
Эта совсем плохая книга снабжена плохим предисловием г. Э. Пужэ, который видит заслугу гг. Критской и Лебедева в том, что они представляют нам синдикализм «бьющим ключом из недр самого народа, не вытекающим из какой-либо предвзятой доктрины, но являющимся инстинктивным проявлением духа протеста, стремлением народа — часто бессознательным — к улучшению своего благосостояния» (стр. III). Видя в этом заслугу авторов интересующей нас здесь книги, г. Пужэ, разумеется, и сам должен смотреть на синдикализм, как на движение, «не вытекающее из какой-либо предвзятой доктрины». Но такому взгляду явно противоречат следующие его же слова:
«Постановление Амьенского конгресса Всеобщей Конфедерации Труда[1] определило положение синдикалистского движения и ясно провозгласило, что согласование рабочих сил происходит не только вне политических партий или философских сект, но помимо них… совершенно в другом направлении. Нельзя не настаивать на громадном значении этого постановления. Полная индифферентность в вопросах религиозных, патриотических, политических и философских есть существенное свойство синдикализма, и это-то составляет его ценность и плодотворность, ставит его выше всех злободневных вопросов и волнений, делая из него великую силу будущего» (стр. IV).
Оставим в стороне вопросы религиозные, патриотические и философские, обратив внимание лишь на отношение «синдикализма» к политическим вопросам. «Синдикализм» относится к ним, по словам г. Пужэ, с полной индифферентностью. Почему же? Потому ли, что французские рабочие, увлекающиеся синдикализмом, еще не доросли до интереса к политике? Нет, у г. Пужэ выходит, что они уже переросли этот интерес и, повернувшись спиной к политическим партиям, пошли «совершенно в другом направлении», вследствие чего и сделались великой силой будущего. Политический индифферентизм такого рода может быть результатом лишь вполне определенного взгляда на отношение политики к экономике. А если это так, то ясно, что г. Пужэ не прав, когда говорит, что «синдикализм не вытекает из какой-либо предвзятой доктрины». На самом деле ему следовало утверждать прямо противоположное: он должен был бы сказать, что отличительную черту французского синдикализма составляет именно его отрицательное отношение к политике являющееся результатом известной «предвзятой доктрины» и именно доктрины анархизма. Но г. Пужэ не хотел сказать это, и понятно — почему. Он сам анархист, и, в качестве анархиста, он существенно заинтересован в том, чтобы не ослаблять влияние «предвзятой доктрины» анархизма на умы увлекающихся синдикализмом французских рабочих. А влияние на них анархизма, несомненно, ослабело бы, если бы эти рабочие поняли что, отворачиваясь от политических вопросов, они действуют по анархической указке. Вот почему французские анархисты, т. е., собственно, те из них, которые примкнули к синдикализму, охотно изображают свойственное ему и у них же заимствованное отрицательное отношение к политике в виде стихийного результата развития классовой борьбы. И нельзя не признать, что этот их тактический прием по-своему весьма удачен. Но если бы гг. Критская и Лебедев сами не находились под влиянием все той же «предвзятой доктрины», то они поняли бы, что, противореча самому себе, г. Пужэ в то же время жестоко искажает истину, и что поэтому его предисловие не разъясняет настоящего положения дела, а, напротив, очень сильно затемняет его,
Как плохо поняли наши авторы роль «предвзятой доктрины» синдикализма во французском синдикальном движении нашего времени видно из тех многочисленных противоречий, в которые попадают они, говоря об этой роли. Так, например, на стр. 247 они с одобрением приводят слова, сказанные синдикалистом Лятапи на Амьенском конгрессе 1906 г.: «Здесь слишком много говорили о социалистах и анархистах, но есть еще чистые синдикалисты. Необходимо, чтобы конгресс заявил, что существует новая социальная теория — синдикализм»[2]. Далее Лятапи указывал, что деятельность синдикатов не ограничивается только повседневной реформистской работой, но что они борются также и за полное общественное переустройство. Лятапи приглашал конгресс высказаться именно об этой новой доктрине…" На стр. 313 авторы с неменьшим сочувствием говорят по поводу того же Амьенского конгресса: «На этом конгрессе рабочий класс определенно заявил, что он считает себя способным вести борьбу против всех форм эксплуатации без всякого постороннего руководительства, и что чисто пролетарская теория — синдикализм, отрицающая всю структуру современного общества, разнится как от социализма, так и от анархизма».
Синдикалистская теория, взятая в целом, в самом деле, отличается как от анархизма, так и от социализма в том смысле, что она представляет собою винегрет из положений, заимствованных у того и у другого. Но как бы там ни было, а ясно, что раз она существует и раз она признана единой «чисто пролетарской теорией», то нельзя уже утверждать, что синдикальное движение во Франции развивается независимо от какой бы то ни было «предвзятой доктрины». И нельзя говорить, как говорят наши авторы, что, «чуждый узкого доктринерства, синдикализм привлекает в свои ряды пролетариев из всех областей промышленности и земледелия, что он объединяет их без различия их политических, философских и религиозных воззрений, требуя только одного — желания улучшить свое положение» (стр. 314).
Это — очевидная неправда: современный французский синдикализм требует от рабочих не только одного желания улучшить свое положение, но также и признания той теории, которую Лятапи провозгласил на Амьенском конгрессе официальной теорией Всеобщей Конфедерации Труда. Что бы ни представляла собой синдикалистская теория: «самопроизвольный» ли продукт развития рабочего класса, или же неудачную теоретическую стряпню анархистов, примкнувших к синдикальному движению и логикой этого движения вынужденных признать некоторые основные положения социализма, но несомненно, что в настоящее время Всеобщая Конфедерация Труда уже имеет свою «предвзятую доктрину», которую она и навязывает рабочим, желающим улучшить свое положение. Нужно быть слепым, чтобы этого но видеть.
Дело нисколько не исправляется тем, что наши авторы провозглашают синдикализм «самостоятельной доктриной», которая будто бы представляет собою «синтез всего пролетарского мировоззрения» (стр. 312 и 313). Это одна «словесность», свидетельствующая лишь о том, что гг. Критская и Лебедев очень не сильны в анализе и… в «синтезе». В самом деле, если на Амьенском конгрессе рабочий класс «определенно заявил», что он считает себя способным вести борьбу без всякого постороннего руководительства, то это заявление может иметь двоякий смысл:
Или оно означает, что освобождение рабочего класса должно быть делом самого рабочего класса, и в таком случае оно представляет собою лишь простое повторение тех знаменитых слов Маркса, которыми начинается устав «Международного Товарищества Рабочих».
Или же это заявление просто-напросто значит, что синдикалисты отказываются сблизиться с социалистической партией, ставя ее на одну доску с политическими партиями буржуазии, и тогда это заявление приходится рассматривать, лишь как свидетельство о том, что в «доктрину» синдикализма целиком вошло одно из основных положений анархической теории: отрицание политики.
Как в том, так и в другом случае ни о какой «самостоятельности» синдикалистской доктрины, очевидно, не может быть и речи.
На самом деле заявление, о котором мы говорим, — т. е. собственно резолюция Амьенского конгресса, отклоняющая всякое сотрудничество Всеобщей Конфедерации Труда с Французской Социалистической Партией, — должно быть понимаемо в смысле анархического отрицания политики. Это принципиальное отрицание политики и показывает нам, как сильно было влияние анархистов на будто бы самостоятельную доктрину синдикалистов. То же сильное влияние сказывается и во всех рассуждениях наших авторов, являющихся, как видно, убежденными синдикалистами. Они говорят: «В своей социальной борьбе за освобождение пролетариат встречает сильного защитника буржуазии — современное государство. Долгое время большинство рабочих надеялось… добиться улучшения своей судьбы с помощью правительственной власти. Рабочий класс верил в благодетеля-государство и ждал от него разрешения социальных проблем. Но правительственная политика, — издание законов против рабочего класса, избиение стачечников правительственными войсками, заключение в тюрьму наиболее энергичных рабочих и полное игнорирование нужд пролетариата, — открыла глаза рабочим и заставила их признать, что политическая власть представляет простое отражение экономической организации общества и что безразлично, будет ли она монархической или республиканской, она всегда является лишь исполнителем воли господствующих классов. Синдикализм вполне освободился от веры в благодетельное вмешательство государства и с подозрением встречает все законы буржуазного правительства» (стр. 291).
В этих рассуждениях нет ровнехонько ничего «самостоятельного». Они целиком заимствованы у анархистов. Когда читаешь подобные рассуждения, — а их очень много в книге гг. Критской и Лебедева, — то кажется, что читаешь какую-нибудь страницу из сочинений М. А. Бакунина. У Бакунина же заимствовали синдикалисты вообще, и наши синдикалисты в частности (т. е. авторы разбираемой книги), ту логическую ошибку, которая составляет неизменную основу всех подобных рассуждений: так как политическая власть представляет собою простое отражение экономической организации общества, то она всегда является лишь исполнительницей воли господствующих классов. Это совсем неосновательный вывод. Во-первых, то обстоятельство, что политическая власть является простым отражением[3] экономической организации общества, отнюдь не ручается за то, что политическая власть всегда будет простой исполнительницей воли господствующих, т. е. эксплуатирующих, классов. А если «экономическая организация» общества в своем развитии приведет к тому, что пролетариат захочет и будет в состоянии взять политическую власть в свои руки? Будет ли она и в этом случае орудием эксплуатирующих классов? Ясно, — что нет; ясно, что в таком случае политическая власть явится орудием рабочего класса, и что лишь от сознательности этого класса будет зависеть более или менее удачное употребление в дело этого орудия. Но Бакунин никогда не понимал этого. Усвоив себе ту мысль Маркса, что политические отношения всякого данного общества определяются его экономической структурой, он сделал из этой правильной мысли тот неправильный вывод, что пролетариат должен быть равнодушен к политике. Этот чудовищно неправильный вывод, — следствие уродливого понимания материалистического объяснения истории, — уже самим Бакуниным было положено в основу всей тактики анархистов, а от анархистов он, как мы это теперь видим, перешел к синдикалистам, и выдается нашими авторами за «самостоятельный» теоретический продукт развития рабочего движения. Нечего сказать, хороша самостоятельность!
Наши авторы утверждают далее, что «парламент, по мнению синдикалистов, представляет специфически буржуазное учреждение, где абсолютно невозможна борьба классов, возможно только их сотрудничество» (стр. 292, 293). В подтверждение этого они приводят следующие слова анархиста Пужэ: «внутреннее разложение парламентов, их незнание народных стремлений, а также их бессилие настолько общеизвестны, что на этом бесполезно настаивать» (стр. 293). Очень жаль, что они поверили Пужэ и сочли «бесполезным» остановиться на этой мысли. В ней очень много несообразного. Что значит бессилие парламента? То ли, что парламент не способен обнаружить силу там, где речь идет о защите интересов буржуазии? Конечно, нет. Сам Пужэ, конечно, не откажется признать, что парламенты вовсе не бессильны, как орудие защиты буржуазных интересов. А в таком случае остается предположить, что парламент бессилен, как средство выражения воли пролетариата. Но тогда возникает вопрос: чем же обусловливается это его бессилие? На этот вопрос мы не находим никакого ответа ни у наших авторов, ни у цитируемого ими Пужэ. Впрочем, позвольте, у Пужэ, в предисловии к разбираемой нами книге, мы встретили мысль, которая может быть, пожалуй, принята и за ответ на указанный вопрос: Пужэ превозносит политический индифферентизм сознательных рабочих. И если бы сознательные рабочие были в самом деле индифферентны в политическом отношении, то стало бы совершенно понятно, почему их воля не находит себе выражения в парламенте: именно потому, что они поворачиваются к парламенту спиной. Но на самом деле даже во Франции сознательные рабочие вовсе не так равнодушны к политике, как этого хотелось бы Пужэ. Поэтому нам приходится искать другого ответа на вопрос: в какой мере парламенты могут служить орудием защиты интересов пролетариата. Наши авторы цитируют следующие слова О’Дерейма: «Мы считаем парламент учреждением, только регистрирующим рабочую волю; все законы, издаваемые им, имеют ценность постольку, поскольку им придает ее рабочая сила» (стр. 293). Гг. Критская и Лебедева, а с ними и сам Мерейм, думают, что эти слова поясняют и подтверждают мысль о бессилии парламента. Но это — огромная ошибка. Слова Мерейма, наоборот, опровергают эту мысль; они говорят, что парламенты бессильны лишь до тех пор, пока не определилась рабочая воля и не окрепла рабочая сила. И это в известных пределах справедливо. Но отсюда следует совсем не то, что пролетариат должен отказываться от политики. Слова Мерейма о парламентах, как учреждениях, только регистрирующих рабочую волю, могут, пожалуй, быть поняты в том смысле, что там, где существует парламент, внутреннее развитие страны, вследствие точного регистрирования парламентом воли народа, не может подать повода к политическим «скачкам и катастрофам». Но это неверно, именно потому я и говорю, что слова Мерейма справедливы лишь в известных пределах. Однако это отнюдь не устраняет того чрезвычайно курьезного обстоятельства, что всякий раз, когда синдикалистам приходится высказать более или менее правильную политическую мысль, они приходят в противоречие со своим собственным принципиальным отрицанием политики.
На стр. 95 своей книги наши авторы говорят: «Парижская Коммуна была „третьим поражением“ французского пролетариата, по выражению Бенуа Малона. Политическая власть находилась в руках рабочих, они были хозяевами всемирного города в течение целых 70 дней, но полная победа рабочего класса не может быть следствием захвата власти; необходимо, чтобы пролетариат ясно сознавал свои цели и был объединен в свои собственные организации, которые сейчас же могли бы заменить учреждения современного общества и устроить производство и потребление на новых началах».
На стр. 301 мы встречаемся с тем утверждением, что социалистическое правительство неспособно было бы ввести социалистический порядок, потому что «для этого нужно вполне сознательное отношение рабочих, иначе декреты правительства останутся без изменения».
Тут каждое слово опять обнаруживает безнадежную путаницу понятий. Само собой разумеется, что полная победа пролетариата немыслима без ясного сознания им своих целей и без наличности сильных рабочих организаций. Само собой разумеется, что никакое правительство не может основать новый порядок там, где этого порядка не понимают те люди, которые должны участвовать в его осуществлении. Но почему же наши авторы думают, что при наличности сильных рабочих организаций и ясного сознания своих целей пролетариатом этому последнему не будет никакой надобности в обладании политической властью? Только потому, что они, к сожалению, находятся под сильнейшим влиянием «предвзятой доктрины» синдикализма, составной частью которого служит, как мы видели, старое анархическое отрицание политики.
История французского синдикализма очень интересна и поучительна особенно для России, в которой профессиональное движение только еще начинается. Русским людям, сочувствующим этому движению, как нельзя более полезно будет вдуматься в судьбы и в «самостоятельную теорию» французского синдикализма. Но плохая книга гг. Критской и Лебедева не принесет им ровно никакой пользы в этом случае. О ней приходится сказать то же, что мы сказали выше о предисловии к ней Пужэ: она не выясняет настоящего положения дела, а только затемняет его.