М. Н. Катков
правитьО законности рекрутского набора в царстве Польском
правитьНа прошлой неделе в «Journal de St.-Petersbourg» появилась статья, повергшая нас в недоумение. Статья эта должна была служить ответом на разные толки, возникшие по поводу польских дел в заграничной журналистике. Отчасти ее тон, а отчасти и некоторые высказанные в ней мысли поразили нас, и мы собирались поднять при случае вопрос об этой французской статье, так бойко взявшейся отвечать пред Европой за русское правительство и за русский народ. Но каково же было наше удивление, когда несомненно официальные органы русской печати принесли нам на другой день эту самую статью в русском переводе, где еще явственнее обозначались поразившие нас особенности! Во всяком случае, благодаря этому обстоятельству упомянутая статья как будто получила официальное значение. После этого мы сочли неизбежным сообщить ее нашим читателям (см. № 20 «Московских ведомостей»), постаравшись передать ее по-русски как можно точнее и бережливее. Мы, конечно, желали напутствовать некоторыми замечаниями эту статью, получившую значение как бы политического факта; но не все то можется, что хочется, и мы только дали себе слово воспользоваться первым благоприятным случаем, чтобы поднять это дело.
Теперь, слава Богу, оказывается, что статья эта не имеет никакого официального характера, что она только по недоразумению была принята в таком смысле. Кем бы ни была она писана — она не более как частное мнение и не заслуживала оказанной ей чести воспроизведения в стольких газетах.
Впрочем, не столько само содержание статьи, сколько способ ее выражений и некоторые встречающиеся в ней афоризмы, производят то странное впечатление, о котором мы упоминали. Много высказано в ней справедливого и дельного; но писавший ее вздумал подкреплять твердое ломким и доказывать ясное неясным там, где никаких особенных аргументов не требуется и дело само по себе очень просто. Автор оправдывает русское правительство в рекрутском наборе, который послужил сигналом к беспорядкам и кровавым смутам в Царстве Польском. Автор как будто согласен с сущностью обвинений, высказанных в некоторых заграничных журналах, и как будто просит их о снисхождении. Меру эту он признает ненормальной, или, как это слово было переведено в наших официальных органах, «неправильной»; он не оспаривает обвинения в «беззаконности» этой меры, но извиняется тем, что законность не всегда может быть соблюдаема и что глубокая политическая мудрость внушила когда-то одному правительству восклицание: «La legalite nous tue!» («Законность нас губит!»). Все что нам кажется совершенно неуместным, неловким, не относящимся к делу. Никакое правительство при нормальном положении дел не может сказать: «La legalite nous tue!», потому что только твердой законностью обеспечивается существование и общества, и самого правительства. Но в эпохи общественного расстройства, когда государство колеблется в своих основаниях, когда суд и право уступают место оружию и силе, — само собою нарушается правильное течение жизни. Наиболее цивилизованные государства, гордящиеся своим порядком, свободой своих учреждений, законностью своей администрации, независимостью своего суда, прибегают в таких обстоятельствах к мерам чрезвычайным, неправильным в мирное время, но совершенно естественным среди смут и насилий, грозящих основам существующего порядка. Во Франции были принимаемы так называемые меры общественной безопасности, в силу которых правительство уполномочивалось захватывать подозрительных людей без суда и следствия, отправлять их куда-нибудь на жительство под надзор местных властей, или сажать в тюрьму, или изгонять, или ссылать в Каенну. В Англии, которая по преимуществу славится законностью и политической свободой, в подобных обстоятельствах приостанавливается действие священного для англичанина закона «Habeas corpus», обеспечивающего неприкосновенность личности каждого гражданина, и правительству дается полномочие делать такие распоряжения, которые были бы нестерпимы и невозможны при обычном ходе дел. Так и теперь в Северо-Американских Штатах приостановлено действие этого закона, и всем известно, какие вследствие того бывают там печальные, хотя и неизбежные явления.
Однако сила и святость законности не должна страдать и колебаться от таких исключительных мер. Самое нарушение законности должно происходить не иначе как в силу самой же законности. Принимаются меры общественной безопасности, приостанавливается действие закона, обеспечивающего личную свободу граждан, но делается это не иначе как в силу правильного, торжественного законодательного решения. Не мудрость политическая, а разве политическое безумие может считать законность условием стеснительным и пагубным для правительств. Автор статьи в «Journal de St.-Petersbourg», приводя пленившее его восклицание: «Законность нас губит!» — без сомнения, сам видел в этом не более как формулу положения исключительного, а никак не общее правило. Но, к сожалению, мысль его высказалась слишком сбивчиво, да и особенных поводов не было ссылаться на это глубокомысленное изречение.
Рекрутский набор сам по себе есть мера законная как в Российской империи, так и в Царстве Польском. Пока Польша находится под одной державой с Россией, она не может уклониться от той доли военной повинности, которая падает на нее. Пока не совершилось полного отделения Польши, пока еще не приобрела она полной самостоятельности в управлении по всем частям, пока армия для России и Польши остается одна и та же, рекрутский набор, по существующему порядку, есть дело вполне законное столько же в Польше, сколько и в России. И никогда еще ни в России, ни в Польше рекрутский набор не мог быть менее предметом жалоб, как в настоящее время. С лишком шесть лет народ и в России, и в Польше был избавлен от этой повинности; с лишком шесть лет ни одного человека не было взято под ружье по узаконенной очереди. Никогда промежуток времени от одного набора до другого не был так продолжителен и не отзывался такими благоприятными для народного быта последствиями. Кроме того, Высочайший манифест, объявивший о нынешнем рекрутском наборе, сопровождался некоторыми распоряжениями, во многом облегчавшими для народа тяготу этой повинности.
Но в Царстве Польском, кроме общих распоряжений, были приняты еще некоторые меры, вызванные исключительным положением этого края. Тяжесть этой повинности должна была лечь не столько на сельский люд, сколько на городское население. Меру эту можно было объяснять как особенную льготу для сельского хозяйства, которое при теперешних коренных изменениях действительно более, чем всякая другая часть, нуждается в льготах. Но такое объяснение было бы недостаточно, и оно было бы неискренно. Мы не можем не порадоваться, что правительство нисколько и не скрывает своих истинных видов по этому делу. Рекрутский набор в Царстве Польском производился под влиянием некоторых политических соображений, о которых довольно подробно говорится в означенной статье «Journal de St.-Petersbourg». Элементы беспорядков и смут в Польше сосредоточиваются преимущественно в городских населениях, и революционный комитет там главным образом вербует своих агентов. Правительство, которое так долго борется в Польше с этой подземной революцией, распространяющей далеко свое зловредное действие, старалось по возможности избегать употребления открытой силы и, действуя с крайней осторожностью, предпочло воспользоваться рекрутским набором отчасти как средством для очищения городских улиц от горючего материала революционной агитации. Вместо земледельческих населений тяжесть набора должна была пасть преимущественно на городские: вот в чем состояла вся исключительность принятой в Царстве Польском меры. Соответствует ли она предположенной цели и не было ли бы вернее и действеннее что-нибудь другое — об этом можно судить так или иначе; но в этой мере нет ничего беззаконного. Это не было каким-либо тайным распоряжением, исполненным украдкой. Основания рекрутского набора в Царстве Польском были обнародованы предварительно правильным законодательным порядком, и законность не была нарушена этой мерой, каков бы ни был ее смысл и каковы бы ни были ее последствия.
Нет, не законность убивает нас, скажем мы нашему франко-русскому публицисту, которому зачем-то понадобилось и почему-то понравилось это изречение; напротив, законность, понятая в своем истинном и живом смысле, может одна поднять нас и уберечь от разных напастей. Нет, наша шаткость и несамостоятельность, наша неуверенность ни в чем, даже неуверенность в собственном существовании, — вот наша беда. А избытком законности мы пока еще не страдаем.
Впервые опубликовано: «Московские ведомости» № 23 за 1863 год, 28 января.