О духе законов (Монтескьё; Горнфельд)/Книга двадцать шестая

О духе законов — Книга двадцать шестая
автор Шарль Луи де Монтескьё (1689—1755), пер. А. Г. Горнфельд (1867—1941)

Оригинал: фр. De l’esprit des lois. — См. Оглавление. Источник: Монтескье Шарль Луи. Избранные произведения / Общ. ред. и вступ. ст. М. П. Баскина — М.: Гослитиздат, 1955.

Книга двадцать шестая. О законах с точки зрения их отношения к различным разрядам вопросов, входящих в область их постановлений

Глава I. Идея этой книги

Люди управляются различными законами: правом естественным, божественным правом, которое есть право религии, правом церковным, иначе — каноническим, которое есть право религиозной дисциплины, правом международным, которое можно рассматривать как вселенское гражданское право, в том смысле, что каждый народ есть гражданин вселенной, общим государственным правом, которое имеет своим предметом человеческую мудрость, создавшую все человеческие общества, частным государственным правом, имеющим в виду каждое отдельное общество, правом завоевания, которое основано на представлении, что один народ хотел, мог или должен был совершить насилие над другим народом, гражданским правом отдельных обществ, посредством которого гражданин может защищать свое имущество и жизнь против всякого другого гражданина, наконец, семейным правом, которое является следствием разделения общества на отдельные семейства, требующие особого управления.

Существуют, следовательно, различные разряды законов, и высшая задача человеческого разума состоит в том, чтобы точным образом определить, к какому из названных разрядов по преимуществу относятся те или другие вопросы, подлежащие определению закона, дабы не внести беспорядка в те начала, которые должны управлять людьми.

Глава II. О божественных и человеческих законах

Не следует ни делать предметом постановлений божественного закона то, что относится к законам человеческим, ни решать посредством человеческого закона то, что подлежит законам божественным.

Эти два рода законов отличаются один от другого своим происхождением, своей целью и своей природой.

Все согласны в том, что природа человеческих законов отличается от природы религиозных законов. Это есть великий принцип, но он в свою очередь подчинен другим принципам, которые следует определить.

1. Человеческим законам свойственно от природы подчиняться всем видоизменяющимся обстоятельствам действительности и следовать за всеми изменениями воли людей, напротив, свойство религиозных законов — никогда не изменяться. Постановления человеческих законов относятся к благу, установления религии — к высшему благу. Благо может иметь какую-то иную цель, потому что существует много различных благ, но высшее благо едино и, следовательно, изменяться не может. Законы можно изменять, потому что они признаются законами только тогда, когда они хороши, но установления религии всегда считаются наилучшими.

2. Есть государства, где законы ничего не значат и служат лишь выражением прихотливой и изменчивой воли государя. Если бы в таких государствах религиозные законы были однородны с человеческими законами, то они также не имели бы никакого значения. Между тем для общества необходимо, чтобы существовало что-то постоянное, это постоянное и есть религия.

3. Сила религии покоится главным образом на вере в нее, а сила человеческих законов — на страхе перед ними. Древность существования благоприятствует религии, степень веры часто соразмеряется с отдаленностью предмета, в который мы верим, ибо наш ум при этом бывает свободен от побочных понятий той отдаленной эпохи, которые могли бы противоречить нашим верованиям. Человеческим законам, напротив, дает преимущество новизна их происхождения. Она указывает на особое, живое внимание законодателя, направленное на то, чтобы добиться их исполнения.

Глава III. О гражданских законах, противоречащих естественному праву

«Если раб, — говорит Платон, — защищаясь, убьет свободного человека, его следует судить как отцеубийцу». Вот гражданский закон, который карает за естественную самозащиту.

Закон, согласно которому при Генрихе VIII выносился обвинительный приговор над человеком без очной ставки со свидетелями, противоречит естественной самозащите. Действительно, для того чтобы осудить человека, необходимо, чтобы свидетели удостоверились, что человек, против которого они показывают, и обвиняемый — одно и то же лицо, и чтобы обвиняемый имел право сказать: тот, о ком вы говорите, вовсе не я.

Закон того же царствования, осуждавший всякую девушку, которая состояла с кем-либо в недозволенной связи и не объявляла о том королю до вступления с этим человеком в брак, нарушал естественную защиту стыдливости. В этом случае так же неразумно требовать от девушки признания, как и требовать от мужчины, чтобы он не защищался, когда жизни его угрожает опасность.

Закон Генриха II, осуждавший на смерть девушку в случае гибели ее ребенка, если она не объявила властям о своей беременности, не менее противоречит естественной защите. Было бы достаточно обязать ее объявить о том одной из своих ближайших родственниц, которая позаботилась бы о ребенке.

Какое другое признание могла бы она сделать под пыткой естественной стыдливости? Воспитание только усилило в ней сознание необходимости сохранять это чувство стыда, и в эти минуты у нее едва ли оставалось самое понятие об утрате жизни.

Много говорилось об английском законе, который позволял семилетней девочке избирать себе мужа. Закон этот был возмутителен в двух отношениях: он совершенно упускал из виду как время, определенное природой для умственной зрелости, так и время, определенное ею для зрелости физической.

У римлян отец мог заставить дочь развестись с мужем, хотя бы брак был заключен с его согласия. Между тем совсем не согласно с природой, чтобы развод мог состояться по воле третьего лица.

Если развод и оправдывается природой, то лишь при условии согласия обеих сторон или по крайней мере одной из них, если же нет согласия ни той, ни другой стороны, развод является чем-то чудовищным. Наконец, право развода может быть предоставлено только самим лицам, которые испытывают на себе неудобство брака и которые знают время, когда им всего лучше освободиться от этого неудобства.

Глава IV. Продолжение той же темы

Бургундский король Гундобад постановил, что жена или сын вора, которые не донесут о совершенном им преступлении, должны быть обращены в рабство. Закон этот противоречил природе. Могла ли жена быть обвинительницей мужа? Мог ли сын сделаться обвинителем отца? Чтобы наказать одно преступное действие, он предписывал другое, еще более преступное.

Закон Ресессуинда разрешал детям женщины, повинной в прелюбодеянии, или детям ее мужа выступить против нее обвинителями и подвергнуть домашних рабов допросу с применением пытки. Этот закон был также несправедлив, ибо он ниспровергал в целях охранения нравственности самую природу, от которой ведет свое начало нравственность.

Мы с удовольствием смотрим в наших театрах на молодого героя, для которого мысль о том, чтобы обнаружить преступление мачехи, кажется столь же ужасной, как и самое ее преступление. Его обвиняют, судят, приговаривают, изгоняют, клеймят позором, а он в смущении едва решается остановиться на мысли об ужасном происхождении Федры. Он покидает все, что ему дорого, оставляет предмет самой нежной своей привязанности — все, что говорит его сердцу, все, что может вызвать его негодование, и предает себя мщению богов, которого совсем не заслужил. Что доставляет нам при этом такое удовольствие? Голос природы, которому мы внимаем, — голос самый привлекательный в мире.

Глава V. Случаи, к которым можно применять принципы гражданского права, видоизменяя при этом принципы естественного права

В Афинах был закон, который обязывал сына кормить неимущего отца. Но он делал исключение для детей, рожденных от куртизанки, для детей, целомудрие которых отец нарушил, сделав их предметом постыдного торга, и для детей, которых отец не научил никакому ремеслу, которое давало бы им средства к пропитанию.

Закон имел в виду в первом случае, что так как отцовство подлежит сомнению, то и естественные обязательства по отношению к отцу теряют свою определенность, во втором случае, что отец опозорил тех, кому дал жизнь, и причинил детям самое большое зло, какое только мог, лишив их принадлежащего им положения в обществе, в третьем случае, что он сделал невыносимо тяжелой их жизнь, ибо они лишь с большим трудом могли поддерживать свое существование. Закон здесь смотрел на отца и сына как на двух граждан и в своих постановлениях руководился исключительно соображениями политического и гражданского характера. Он полагал, что хорошей республике прежде всего необходимы добрые нравы.

Я думаю, что закон Солона был хорош лишь в двух первых случаях, а именно, когда природа оставляла сына в неведении, кто именно его отец, и когда она даже как бы повелевала сыну не признавать отца, но нельзя одобрить этого закона в третьем случае, когда отец нарушал только гражданское предписание.

Глава VI. О том, что порядок наследования покоится на началах политического или гражданского права, а не естественного права

Закон Вокония воспрещал назначать наследницей жену и даже единственную дочь. Никогда еще не было более несправедливого закона, говорит святой Августин. Формула Ильфа называет нечестивым обычай, лишающий дочерей наследства после их отцов. Юстиниан называет варварским право наследования мужчин в ущерб дочерям. Эти понятия были следствием того, что на право наследования детей после отцов смотрели как на вывод из естественного права, чего с действительности нет.

Естественный закон требует от отцов, чтобы они кормили своих детей, но не обязывает делать их своими наследниками. Раздел имущества, законы, касающиеся этого раздела, наследование после лица, участвовавшего в этом разделе, — все это может быть урегулировано только обществом, т. е. политическими или гражданскими законами.

Правда, соображения политического или гражданского порядка часто (но не всегда) требуют, чтобы дети наследовали после родителей.

Наши законы о феодах могли иметь известное основание, когда они устанавливали, что старший сын или ближайший мужской родственник получал все, а дочери — ничего. Равно могли иметь основание и лангобардские законы, определявшие, что сестры, побочные дети и прочие родственники, — а за неимением их казна — должны принимать участие в наследстве вместе с дочерьми.

Некоторыми китайскими династиями было принято за правило, что императору должны наследовать его братья и что дети ему не наследуют. Если к составлению такого закона побуждало желание иметь государем человека, обладающего известной опытностью, опасение последствий несовершеннолетия императора, намерение предотвратить постоянное занятие престола детьми вследствие происков евнухов, — этот порядок наследования мог вполне соответствовать цели. Некоторые писатели, считавшие братьев этих государей узурпаторами, руководствовались в своих суждениях понятиями, заимствованными из законов наших стран.

Согласно обычаю, существовавшему в Нумидии, царю Гале наследовал брат его Эльзаций, а не сын Масинисса. Еще и в настоящее время у берберских арабов, где каждое селение имеет своего вождя, наследником ему в силу этого древнего обычая избирается дядя или иной родственник.

Есть монархии чисто избирательные, и, поскольку определение порядка наследования есть дело политических или гражданских законов, монархии эти сами должны решать, в каких случаях рассудок требует, чтобы наследовали дети, и в каких наследование должно быть предоставлено другим родственникам.

Там, где существует многоженство, у государя бывает много детей. В одних странах их бывает больше, в других меньше. Есть государства, где содержание детей государя было бы не по силам народу. В них естественно было утвердиться порядку, устраняющему от престолонаследия детей государя в пользу детей его сестры.

Слишком большое количество детей подвергает государство опасности страшных междоусобий. Порядок престолонаследия, предоставляющий корону детям сестры, у которой их будет не более, чем мог бы иметь государь при одной жене, предотвращает это неудобство.

Есть народы, у которых соображения государственной пользы или какое-либо религиозное правило требуют, чтобы престол принадлежал неизменно одному и тому же роду. Таким же побуждением в Индии служит привязанность к своей касте и страх утратить принадлежность к ней. Это привело к мнению, что наследника следует брать из детей старшей сестры государя, чтобы иметь всегда государей царской крови.

Общее правило, кормление детей есть обязанность, установленная естественным правом, предоставление им наследства есть обязанность, возлагаемая гражданским или государственным правом. Отсюда различия в постановлениях относительно незаконнорожденных детей в разных странах, так как постановления эти следуют за гражданскими или политическими законами каждой отдельной страны.

Глава VII. О том, что не следует разрешать вопроса на основании предписаний религии, когда дело идет о предписаниях естественного закона

Абиссинцы соблюдают 50-дневный очень строгий пост, который до такой степени ослабляет их, что они после него долго не в состоянии ничего делать, и турки, пользуясь этим, не упускают случая нападать на них после поста. Религии в интересах естественной защиты следовало бы ограничить этот обычай.

Евреям было предписано соблюдать субботу, но они дошли при этом до такого безрассудства, что не сочли возможным защищаться, когда враги выбрали этот день для нападения на них.

Камбиз, осаждая Пелузий, выставил в первом ряду множество животных, считавшихся у египтян священными, и гарнизон поэтому не решался стрелять. Для кого не очевидно, что требования естественной самозащиты выше всех предписаний!

Глава VIII. О том, что не следует подчинять принципам так называемого канонического права то, что регулируется принципами гражданского права

По римскому гражданскому праву человек, похитивший из священного места вещь, принадлежащую частному лицу, подлежал наказанию только за кражу, по праву каноническому он подвергался наказанию за святотатство. Каноническое право имеет в виду место, гражданское право — вещь. Но обращать внимание только на место значит упускать из виду как природу и определение краж, так и природу и определение святотатства.

Как муж может требовать развода по причине неверности жены, так и жена в прежнее время могла требовать развода по причине неверности мужа. Обычай этот, противный римским законам, проник в церковные суды, принимавшие к руководству лишь правила канонического права. И действительно, если относиться к браку с точки зрения исключительно духовной, в связи с представлениями о будущей жизни, оба случая нарушения брака будут тождественны, но политические и гражданские законы почти у всех народов с полным основанием различают эти два случая. Они требуют от женщины скромности и воздержания в такой мере, в какой вовсе не требуют их от мужчины, потому что потеря стыдливости предполагает у женщины отречение от всех добродетелей, потому что жена, нарушившая брачные законы, выходит из состояния естественной зависимости, потому что природа отмечает неверность жен ясными признаками, не говоря уже о том, что рожденные в прелюбодеянии дети жены по необходимости достаются мужу и поступают на его попечение, тогда как рожденные в прелюбодеянии дети мужа не достаются жене и не поступают на ее попечение.

Глава IX. О том, что вопросы, которые должны быть подчинены принципам гражданского права, редко могут быть подчинены принципам религиозных законов

Законы религии более величественны, законы гражданские обладают большей широтой.

Законы совершенства, заимствованные из религии, имеют в виду не столько качества общества, в котором они соблюдаются, сколько качества отдельного человека, который их соблюдает. Гражданские законы, напротив, имеют в виду более нравственное достоинство людей вообще, чем отдельного человека.

Таким образом, как бы почтенны ни были сами по себе понятия, вытекающие непосредственно из религии, они не всегда должны служить руководящим началом для гражданских законов, потому что эти последние имеют иное руководящее начало — благо общества в его целом.

Римляне издавали постановления для охранения в республике нравственности женщин, это были постановления политического характера. Когда утвердилась монархия, они стали издавать. по тому же предмету гражданские законы, придерживаясь при этом принципов гражданского управления. После принятия христианства вновь появившиеся законы имели уже менее связи с чистотой нравов вообще, чем со святостью брака.

Союз двух полов рассматривался уже не столько с гражданской, сколько с духовной точки зрения.

Во-первых, по римскому закону муж, принявший жену в свой дом после того, как она была обвинена в прелюбодеянии, подвергался наказанию как ее соучастник в разврате. Юстиниан, руководствуясь иным взглядом, постановил, что муж может в продолжение двух лет взять жену из монастыря.

Если жена не получала никаких сведений о муже, который находился на войне, она могла в прежние времена беспрепятственно вступить в новый брак, потому что имела право на получение развода. Закон Константина потребовал, чтобы она ждала четыре года, после чего могла послать начальнику мужа письменное требование о расторжении брака, если муж возвращался позднее, он уже не мог обвинять ее в прелюбодеянии. Но Юстиниан постановил, что, сколько бы времени ни прошло после отлучки мужа, жена не могла вступить в новый брак, если только не представляла доказательства его смерти в форме удостоверения в том его военного начальника под присягой. Юстиниан имел при этом в виду нерасторжимость брака, но можно сказать, что он придавал ей чрезмерное значение. Он требовал положительного доказательства там, где было совершенно достаточно доказательства отрицательного, он ставил трудно выполнимое требование представления отчета о судьбе человека, находящегося в отдаленной стране и подвергающегося всякого рода случайностям, он предполагал преступление, именно дезертирство мужа, когда всего естественнее было бы прийти к заключению, что его нет в живых, он погрешал против общественного блага, лишая женщину права вступить в брак, он нарушал ее частные интересы, подвергая ее бесчисленным опасностям.

Закон Юстиниана, принимавший за один из поводов к разводу согласие мужа и жены на вступление в монастырь, не имел ничего общего с основными началами гражданского права. Развод следует признать в порядке вещей, если причины его кроются в таких препятствиях, которые нельзя было предвидеть до брака, но желание сохранить целомудрие можно было предвидеть, потому что оно заключено в нас самих. Этот закон покровительствует непостоянству в таком состоянии, которое по природе своей должно быть постоянным, он нарушает основное начало развода, которое терпит расторжение брака только в виду надежды на новый брак. Наконец, даже с точки зрения чисто религиозной он совершает заклание богу без жертвы.

Глава Х. В каком случае должно следовать гражданскому закону, который разрешает, а не закону религии, который воспрещает

Когда религия, воспрещающая многоженство, проникает в страну, где оно дозволено, то исключительно с точки зрения политической нельзя утверждать, что закон должен допустить принятие новой религии человеком, имеющим несколько жен, если только власти или муж не вознаградили их, возвратив им, тем или другим способом, их прежнее гражданское состояние, иначе они оказались бы в самом плачевном положении: они, которые повиновались только законам, лишились бы важнейших общественных преимуществ.

Глава XI. Не следует подчинять человеческие суды правилам судов, имеющих в виду загробную жизнь

Суд инквизиции, учрежденный христианскими монахами на основании представления о суде над кающимися грешниками, противен всякому гражданскому порядку. Он вызвал против себя всеобщее негодование и уступил бы протесту, если бы сторонники его не воспользовались этим самым протестом в своих интересах.

Этот суд невыносим при всех образах правления. В монархиях он только создает доносчиков и изменников, в республиках плодит бесчестных людей, в деспотическом государстве является таким же разрушителем, как и само это государство.

Глава XII. Продолжение той же темы

Одно из злоупотреблений этого суда состоит в том, что из двух обвиняемых в одинаковых преступлениях тот, кто отрицает преступление, приговаривается к смерти, а тот, кто сознается в нем, избавляется от смертной казни. Это основано на монашеских понятиях, согласно которым несознающийся считается нераскаянным и осужденным грешником, а сознающийся — кающимся и спасенным. Но такое толкование не может быть применено к человеческому суду. Человеческое правосудие, которое смотрит на одни только поступки, располагает по отношению к людям лишь одним условием для оправдания — условием невинности. Божественное правосудие, которое читает мысли человека, имеет их два — условие невинности и условие раскаяния.

Глава XIII. В каких случаях следует относительно брака держаться законов религии и в каких — гражданских законов

Во всех странах и во все времена мы встречаемся с вмешательством религии в брачные дела. Коль скоро известные отношения считались нечистыми или недозволенными, и в то же время были необходимы, приходилось прибегать к религии, чтобы в одних случаях их узаконить, а в других — отвергнуть. С другой стороны, необходимо было подчинить правилам гражданских законов брак, как такое человеческое действие, в котором общество заинтересовано более, чем в каком-либо другом.

Все, что касается существа брака, — его форма, способ его заключения, сообщаемое им плодородие, которое почитается у всех народов благословением, не всегда сопровождающим брак, но составляющим проявление особой, высшей благодати, — все это подлежит ведению религии.

Последствия брачного союза по отношению к имуществу, взаимные выгоды супругов, все, что имеет отношение к новой семье, к семье, из которой она вышла, и семье, которая должна от него произойти, — все это касается гражданских законов.

Так как одна из главнейших целей брака заключается в том, чтобы устранить всю неопределенность, связанную с незаконными сожительства-ми, то религия налагает на него свою печать, а гражданские законы присоединяют свою с целью окончательно, насколько это возможно, установить его подлинность. Таким образом, кроме тех условий, которых требует религия для установления действительности брака, гражданские законы могут со своей стороны требовать еще других.

Власть эту дает гражданским законам то обстоятельство, что сообщаемые ими признаки суть добавочные, а не противоречащие. Религиозный закон требует известных обрядов, гражданский закон — согласия родителей, таким образом, гражданский закон требует в этом отношении несколько больше, чем закон религиозный, но не требует ничего такого, что было бы противно этому последнему.

Отсюда следует, что разрешение вопроса — будет ли союз нерасторжимым или нет, принадлежит религиозному закону, потому что если бы религиозные законы постановили, что брачные узы нерасторжимы, а гражданские — что они могут быть расторгнуты, то получилось бы два противоречивых определения.

Иногда признаки, сообщаемые браку гражданскими законами, не являются абсолютно необходимыми. Сюда относятся постановления закона, которые вместо расторжения брака ограничиваются наказанием супругов.

У римлян законы Папия объявляли все воспрещенные ими браки незаконными и подвергали за них только наказаниям, сенатское же решение, состоявшееся по поводу речи императора Марка Антонина, отменило эти законы. Не стало ни браков, ни жен, ни приданого, ни мужей. Гражданский закон сообразуется с обстоятельствами, обращая внимание в одних случаях преимущественно на исправление зла, в других — на его предупреждение.

Глава XIV. В каких случаях браки между родственниками должны подчиняться законам природы и в каких — требованиям гражданских законов

В деле воспрещения браков между родственниками весьма трудно определить с точностью ту границу, на которой прекращается действие законов природы и наступает действие гражданских законов. Для этого необходимо установить руководящие начала.

Брак сына с матерью ниспровергает всякий естественный порядок: сын должен питать безграничное почтение к матери, а жена к мужу, брак матери с сыном извратил бы естественное состояние обоих.

Кроме того, природа дала женщине способность иметь детей в более раннем возрасте, чем мужчине, по той же причине женщина теряет эту способность ранее мужчины. Если бы был дозволен брак между матерью и сыном, то почти всегда случалось бы, что мужчина сохранял бы еще способность служить продолжению рода, после того как женщина эту способность уже утратила.

Брак между отцом и дочерью также противоречит природе, хотя и в меньшей мере, ибо не представляет двух последних препятствий. Потому-то татары, которые могут жениться на дочерях, никогда не вступают в брак с матерями, как мы это видим в донесениях.

Всегда считалось естественным, чтобы родители наблюдали за целомудрием детей. Вместе с обязанностью устраивать будущее детей на родителей ложится обязанность сохранять их тело возможно совершенным, а их душу — наименее развращенной, т. е. делать все, что наиболее способствует возбуждению желаний и развитию нежности. В постоянной заботе об охранении нравов детей родители, естественно, должны удалять от них все, что может их развратить. Брак не есть развращение, возразят на это, конечно, но прежде вступления в брак надо уговаривать, надо заставить полюбить себя, надо обольстить. Вот это-то обольщение и должно было казаться отвратительным.

Явилась таким образом необходимость создать непреодолимую преграду между воспитывающими и воспитываемыми, избегать всякого рода развращения даже по законным побуждениям, почему родители и стараются удалять дочерей своих от общения и близкого знакомства с людьми, которые должны вступить с ними в брак.

Отвращение, вызываемое мыслью о кровосмешении между братом и сестрой, должно было произойти из того же источника. Достаточно со стороны отцов и матерей желания сохранить нравы детей и дома свои чистыми, чтобы побудить их поселить в детях страх ко всему, что ведет к сближению между двумя полами.

Запрещение браков между двоюродными братьями и сестрами того же происхождения. В первобытные времена, т. е. во времена священные, в те века, когда люди не знали роскоши, все дети оставались в доме и устраивались в нем, так как достаточно было очень малого дома для большого семейства. Дети двух братьев, или двоюродные братья, почитались всеми наравне с родными братьями и сами так смотрели друг на друга. Отвращение к браку между родными братьями и сестрами распространялось и на двоюродных братьев и сестер.

Причины эти так могущественны и естественны, что они действовали почти повсеместно на земле, независимо от сношений между народами. Не римляне, конечно, внушили жителям Формозы, что браки между родственниками в четвертой степени являются кровосмешением, не римляне поведали об этом арабам и научили тому же малдивов.

Правда, некоторые народы не отвергали браков между родителями и детьми и между братьями и сестрами, но, как уж было замечено в первой книге, одаренные разумом существа не всегда следуют своим законам. Кто бы мог думать, что часто причиной того, что люди впадали в эти заблуждения, были религиозные понятия! Если ассирийцы и персы женились на своих матерях, то первые делали это из религиозного благоговения к Семирамиде, а вторые потому, что религия Зороастра предпочитала эти браки другим. Если египтяне женились на сестрах, то это опять-таки было заблуждением египетской религии, которая посвящала эти браки Изиде. Так как религия по природе своей побуждает нас к напряжению наших сил для совершения великих и трудных дел, то не следует считать вещи естественными только потому, что они освящены ложной религией.

Приняв за основное начало, что браки между родителями и детьми и между братьями и сестрами запрещены в интересах сохранения естественного целомудрия в семье, мы можем сделать отсюда вывод о том, какие именно браки воспрещаются естественным законом и какие могут быть воспрещены только гражданским законом.

Так как дети живут или считаются живущими в доме отца, и, следовательно, в одном доме живут и зять с тещей, и тесть с невесткой или падчерицей, то браки между ними воспрещены законами природы. В этом случае фикция родства имеет то же значение, что и действительное родство, потому что имеет ту же причину. Гражданский закон не может и> не должен допускать таких браков.

Есть народы, у которых, как я уже сказал, на двоюродных братьев и сестер смотрят как на родных братьев и сестер, потому что те и другие живут в одном и том же доме, у других народов такого обычая нет. У первых браки между двоюродными братьями и сестрами следует рассматривать как противные природе, у вторых — нет.

Законы природы не могут быть местными законами. Поэтому, когда эти браки воспрещены или дозволены, они, смотря по обстоятельствам, бывают воспрещены или дозволены гражданским законом.

Далеко не всегда шурин и золовка живут в одном доме, следовательно, цель сохранения целомудрия в доме вовсе не требует воспрещения брака между ними, и закон, воспрещающий или дозволяющий такой брак, не есть закон природы, но закон гражданский, который подчиняется обстоятельствам и зависит от обычаев каждой отдельной страны: это те случаи, когда законы находятся в зависимости от нравов и обычаев.

Гражданские законы воспрещают браки, когда в силу обычаев, действующих в данной стране, браки эти оказываются в таких же условиях, как и те, которые воспрещены законами природы, и разрешают их, когда они не находятся в этих условиях. Запрещения, налагаемые законами природы, не подлежат изменениям, потому что зависят от неизменяющихся обстоятельств: отец, мать и дети всегда живут в одном доме. Но запрещения гражданских законов случайны, потому что зависят от случайных обстоятельств: двоюродные братья и сестры и другие родственники живут в одном доме случайно.

Этим объясняется, почему законы Моисея, египтян и многих других народов дозволяют браки между шурином и золовкой, тогда как те же браки запрещены у других народов.

В Индии существуют вполне естественные основания к разрешению этих браков. На дядю в этой стране смотрят как на отца, он обязан содержать и пристраивать племянников, как собственных детей. Таков уже нрав этого доброго и человеколюбивого народа. Этот закон, или обычай, породил другой: муж, потерявший жену, всегда женится на ее сестре, и это совершенно естественно, потому что вторая жена, став матерью детей своей сестры, не будет им злой мачехой.

Глава XV. Не следует подчинять принципам государственного права то, что находится в зависимости от принципов гражданского права

Подобно тому как люди отказались от естественной независимости, чтобы жить под политическими законами, они отказались и от естественной общности имуществ, чтобы жить под гражданскими законами.

Первые из этих законов дали им свободу, вторые — собственность. Не следует решать по законам свободы, являющейся, как мы уже сказали, господством гражданского общества, вопросов, которые должны решаться по законам собственности. Если говорят, что благо частное должно уступать благу общественному, то это лишь ложное умозаключение. Правило это имеет место только в том случае, когда дело идет о господстве гражданского общества, т. е. о свободе гражданина, но оно неуместно в применении к вопросам собственности, потому что общественное благо всегда требует, чтобы каждый неизменно сохранял право на собственность, обеспеченное ему гражданскими законами.

Цицерон утверждал, что действие аграрных законов было пагубно, потому что гражданский порядок был установлен единственно с той целью, чтобы всякий мог сохранить свое имущество.

Итак, в деле общественного блага примем за правило, что благо это никогда не может состоять в том, чтобы лишить человека имущества или даже самой ничтожной части его посредством политического закона или распоряжения. В этом случае следует в точности держаться гражданского закона, составляющего верховную охрану собственности.

Поэтому, когда общество нуждается в имуществе частного лица, не следует прибегать к строгости политического закона. В этих случаях должен одерживать верх гражданский закон, который, как добрый отец, с одинаковой любовью взирает на все общество и на каждого его члена в отдельности.

Если правительство захочет построить общественное здание или проложить новую дорогу, необходимо, чтобы оно возместило все убытки частных лиц. Общество в этом отношении есть как бы частное лицо, вступающее в сделку с другим частным лицом. Достаточно уже того, что оно может заставить гражданина продать свое имущество, лишая его этим дарованной ему гражданскими законами привилегии, по которой никто не может принуждать его к отчуждению его собственности.

Народы, разрушившие Римскую империю, некоторое время злоупотребляли завоеванием, но дух свободы заставил и их вернуться к справедливости: они стали пользоваться самыми варварскими правами с умеренностью, и те, которые сомневаются в этом, пусть прочтут прекрасное сочинение Бомануара^[1], писавшего о юриспруденции в XII веке.

В его время исправление больших дорог производилось так же, как и теперь. Он говорит, что, когда большая дорога не могла быть восстановлена, пролагали новую возможно ближе к старой, но при этом вознаграждали частных собственников за счет тех лиц, которым проведение дороги доставляло какие-нибудь выгоды. Итак, в то время дела эти решались гражданским законодательством, тогда как теперь они решаются государственным правом.

Глава XVI. О том, что не следует применять постановлений гражданского права к случаям, решение которых зависит от государственного права

Мы сможем глубоко понять все относящиеся к данной теме вопросы, если только не станем смешивать правил, вытекающих из собственности граждан, с правилами, порождаемыми свободой граждан.

Допустимо ли отчуждение государственных имуществ или нет? Ответ на этот вопрос должно дать государственное право, а не гражданские законы. Этот вопрос не должны решать гражданские законы, потому что государственные имущества так же необходимы для содержания государства, как необходимы государству гражданские законы для определения правил распоряжения имуществами.

Таким образом, если отчуждается государственное имущество, государство вынуждено создать новый фонд для приобретения другого имущества. Но эта мера опять-таки нарушает государственный порядок, потому что согласно природе самого предмета с образованием нового государственного имущества подданным придется платить более, а государю получать менее прежнего, короче, государственные имущества необходимы, а отчуждение их нет.

Порядок престолонаследия в монархиях имеет своим основанием благо государства, которое требует прочного установления этого порядка для предотвращения зол, свойственных, как я уже говорил, деспотическому правлению, в котором все изменчиво, потому что все произвольно.

Порядок престолонаследия устанавливается не в интересах царствующего дома, но в интересах государства, которое требует существования царствующего дома. Закон, определяющий порядок наследования для частных лиц, есть гражданский закон и имеет предметом интересы частных лиц. Закон же, определяющий порядок престолонаследия в монархии, есть политический закон и имеет предметом своим благо и сохранение государства.

Из этого следует, что если государственное право установит порядок престолонаследия в государстве и этот порядок сам собою прекратится, то в таком случае будет бессмысленно предъявлять права на престолонаследие на основании гражданского закона какого бы то ни было народа. Одно общество не может предписывать законов другому. Гражданские законы римлян в этом случае так же мало применимы, как и всякие другие гражданские законы. Сами римляне не прибегали к ним, когда судили государей, правила же, которым они следовали в последнем случае, так гнусны, что отнюдь не следует воскрешать их.

Из этого следует также, что если бы государственное право заставило какой-либо род отказаться от престолонаследия, то было бы бессмысленно добиваться восстановления его прав при помощи гражданских законов. Права восстановления существуют в законе и могут иметь силу против тех, кто находится под властью этого закона, но они недействительны против лиц, которые сами поставлены для установления закона и живут для закона.

Смешно притязание на решение правовых вопросов, касающихся государств, народов и всего мира, на основании правил, по которым, говоря словами Цицерона, решается спор между частными лицами о праве на кровельный желоб.

Глава XVII. Продолжение той же темы

Об остракизме следует судить на основании указаний государственного, а не гражданского права. Обычай этот далеко не ложится позорным пятном на народное правление, напротив, он скорее свидетельствует о его мягкости.

Мы легко поняли бы это, если бы изгнание не было у нас карательной мерой, и мы были бы в состоянии отделить понятие остракизма от понятия наказания, Аристотель говорит нам, что все были согласны в тoм, что обычай этот заключал в себе нечто гуманное и согласное с народными воззрениями. Если в те отдаленные времена и в тех странах, где применялись эти приговоры, их не находили чудовищными, то, конечно, не нам, смотрящим на вещи издалека, судить об этом деле иначе, чем судили обвинители, судьи и сами осужденные.

Если затем мы обратим внимание на то, что народный приговор покрывал славой гражданина, против которого был направлен, что, когда этим обычаем злоупотребили, применив его к человеку без всяких заслуг, его перестали употреблять, — мы убедимся, как ошибочно было наше мнение на этот счет и как прекрасен был закон, который предупреждал возможность дурных последствий славы гражданина, покрывая его новой славой.

Глава XVIII. О том, что когда законы кажутся противоречащими один другому, следует рассмотреть, одного ли они порядка

В Риме дозволено было передавать на время свою жену другому. Плутарх положительно утверждает это. Известно, что Катон уступил на время свою жену Гортензию, а Катон уж отнюдь не принадлежал к числу тех, кто нарушал законы своей страны.

С другой стороны, муж, терпевший распутное поведение своей жены, не предававший ее суду или принимавший ее назад после обвинения ее по суду, подвергался наказанию. Эти законы кажутся противоречащими друг другу, но в действительности противоречия нет. Закон, разрешивший римлянину отдавать свою жену на время другому, имеет, очевидно, лакедемонское происхождение, целью его было доставлять республике людей хорошей породы, если позволено будет так выразиться, другой же закон охранял чистоту нравов. Первый был законом политическим, а второй — гражданским.

Глава XIX. О том, что не следует применять гражданских законов к вопросам, решение которых подлежит семейным законам

Закон вестготов ставил рабам в обязанность связать мужчину и женщину, застигнутых ими при совершении прелюбодеяния, и доставить их мужу и судье — закон ужасный, так как он возлагал на этих низких людей заботу о мщении общественном, семейном и частном.

Этот закон годился бы только для восточных сералей, где раб, поставленный стражем, считается нарушителем порядка, коль скоро порядок нарушен. Там раб останавливает преступников не столько для суда над ними, сколько для суда над собою, чтобы по рассмотрении всех обстоятельств дела могли решить, не заслуживает ли он снятия подозрения в нерадении. Но там, где женщин не держат под замком, нельзя не признать безумным, когда их — хозяек, которые управляют домом, — гражданский закон подчиняет инквизиционному преследованию со стороны их собственных рабов.

Это могло быть допустимо, самое большее, лишь в некоторых случаях в качестве частного семейного закона, но никогда — в качестве гражданского закона.

Глава XX. О том, что не следует решать по гражданским законам вопросов, относящихся к международному праву

Свобода заключается главным образом в том, чтобы человека не принуждали совершать действия, которых закон ему не предписывает. Это состояние возможно только потому, что мы управляемся гражданскими законами. Следовательно, мы свободны, ибо мы живем под властью гражданских законов.

Но государи в своих взаимных отношениях не подчиняются гражданским законам, следовательно, они не свободны. Они управляются силой и могут постоянно совершать насилия или сами им подвергаться, а отсюда вытекает, что договоры, заключенные ими по принуждению, столько же обязательны для них, как и те, которые они заключили добровольно. Если мы, живущие под властью гражданских законов, берем на себя по принуждению обязательство, которого закон от нас не требует, то можем с помощью закона нарушить его. Но государь, который постоянно находится в положении насилующего, не может жаловаться на договор, навязанный ему силой. Это то же, как если б он стал жаловаться на свое естественное состояние или захотел бы быть государем над другими государями, так чтобы другие государи сделались гражданами по отношению к нему. Иными словами, все это противно природе вещей.

Глава XXI. О том, что не следует решать по принципам государственного права вопросов, относящихся к международному праву

Начала государственного права требуют, чтобы всякий человек подчинялся уголовному и гражданскому суду той страны, в которой он находится, и нарушения им законов этой страны выносились бы на рассмотрение ее государя.

Международным правом установлено, чтобы государи посылали друг к другу послов, причем по самой природе вещей не могло быть допущено, чтобы послы находились в зависимости от государя, к которому они посланы, или подчинялись его судам. Они — голос пославшего их государя, и этот голос должен быть свободен. Никакие препятствия не должны стеснять их действий. Они могут часто не правиться, потому что говорят от имени лица независимого. Можно было бы приписать им преступление, если бы их разрешалось наказывать за преступления, можно было бы начислить на них долги, если бы их разрешалось задерживать за долги. Если бы послы не были независимы, создалось бы противоречие: государь — лицо, которое по самой природе отличается гордостью, говорил бы устами человека, который должен всего бояться. Поэтому относительно послов следует держаться соображений, заимствованных из международного, а не государственного права. Если же они злоупотребляют своим положением представителя, то их лишают этого положения, отсылая обратно на родину. Можно даже принести на них жалобу их государю, который в таком случае становится их судьей или соучастником.

Глава XXII. Несчастная участь инки Атуальпа

Установленные нами выше начала были жестоко нарушены испанцами. Инку Атуальпа можно было судить только на основании международного права, они судили его на основании государственного и гражданского права. Они обвинили его в лишении жизни некоторых из его подданных, в многоженстве и т. д. Но верхом их безрассудства было то, что они осудили его на основании государственных и гражданских законов не его, а своей страны.

Глава ХХIII. О том, что если почему-либо политический закон действует на государство разрушительно, следует применить другой закон, который охранял бы государство, и этот новый закон становится иногда законом международным

Когда политический закон, установивший порядок престолонаследия в государстве, начинает оказывать разрушительное действие на политический организм, для которого он был создан, не следует опасаться того, что другой политический закон может изменить этот порядок. Этот второй закон не только не будет противоречить первому, но в основе своей будет вполне с ним согласен, потому что оба закона исходят из одного и того же принципа: благо народа есть верховный закон.

Я уже говорил, что крупное государство, подчинившись другому, обессиливает этим и себя, и даже то государство, от которого зависит. В интересах каждого государства, чтобы его глава пребывал в нем, чтобы управление государственными доходами совершалось правильно, чтобы монета государства не уходила из его пределов для обогащения другой страны. Важно, чтобы тот, кто правит государством, не увлекался иноземными порядками, они менее пригодны, чем те, которые уже укоренились в стране. К тому же люди обыкновенно крепко держатся своих законов и обычаев, потому что в них заключается благополучие всякого народа, и их редко удается изменить без больших потрясений и кровопролитий, как это доказывает история всех стран.

Отсюда следует, что если наследник престола крупного государства является правителем другого крупного государства, первое может отстранить его от престолонаследия, потому что для обоих государств полезно, чтобы порядок престолонаследия был изменен. Так, русский закон, изданный в начале царствования императрицы Елизаветы, очень благоразумно лишал права занимать престол всякого наследника, являющегося государем другой монархии, а португальский закон отвергает всякого иностранца, который мог бы получить престол по праву крови.

Но если нация может отстранить от престолонаследия, то г еще большим основанием она может потребовать отречения от престола. Если она опасается, что известный брачный союз по своим последствиям может послужить угрозой для ее независимости или повести к разделу ее территории, она вполне может заставить вступающих в брак отказаться за себя лично и за свое потомство от всех прав, которые они могут иметь на ее престол. Тот, кто отказывается, и те, за которых отказываются, не имеют оснований жаловаться, ведь государство могло бы устранить их от престола и путем издания соответствующего закона.

Глава XXIV. О том, что полицейские правила относятся к иной области, чем прочие гражданские законы

Есть преступники, которых власть наказывает, и есть такие, которых она исправляет. По отношению к первым закон проявляет свою власть, по отношению ко вторым — свой авторитет, первые исключаются из общества, вторых заставляют жить согласно порядку, установленному в обществе.

В деятельности полиции карает скорее власть, чем закон, в деятельности уголовного суда наказывает скорее закон, чем власть. Ведению полиции подлежат повседневные дела, касающиеся обыкновенно мелочей и потому не требующие формальностей. Действия полиции быстры и касаются поступков, повторяющихся изо дня в день, поэтому она не может налагать суровых наказаний. Она постоянно занята подробностями, и крупные нарушения закона не входят в ее компетенцию. Она руководствуется больше распоряжениями, чем законами. Ее служащие находятся всегда па глазах у начальства, поэтому, если они впадают в крайности, виновато это последнее. Итак, не следует смешивать крупных нарушений закона с мелкими нарушениями полицейских правил, это вещи разного порядка.

Из сказанного следует заключить, что совершенно противно природе вещей, если ношение огнестрельного оружия наказуется как уголовное преступление, так что злоупотребляющий оружием не подвергается большей ответственности, чем тот, кто его только носит при себе, как мы это видим в одной итальянской республике^[2].

Из сказанного следует еще, что столь прославленный поступок одного императора, который приказал посадить на кол булочника, уличенного им в обмане, ость поступок султана, не умеющего чинить правосудие без того, чтобы не выйти из его пределов.

Глава XXV. О том, что не должно следовать общим положениям гражданского права в таких делах, которые должны быть подчинены частным правилам, вытекающим из особенностей их природы

Хорош ли закон, признающий недействительными все гражданские обязательства для матросов корабля па время плавания? Франсуа Пнрар говорит, что в его время закон этот не соблюдался португальцами, по действовал у французов. Люди, соединившиеся лишь на короткое время, не нуждающиеся ни в чем, потому что государь обеспечивает все их потребности, люди, не имеющие другой цели, кроме своего путешествия, не находящиеся более в обществе, но сделавшиеся гражданами корабля, не должны нести обязательств, которые введены лишь с целью облегчить перенесение тягостей гражданского общества.

Такой же смысл имел закон, действовавший на острове Родосе еще в те времена, когда существовало только каботажное плавание. Закон этот определял, что людям, оставшимся на корабле во время бури, принадлежит и корабль, и груз, а те, которые его покинули, не получают ничего.

Примечания

1. Бомануар Филипп (1250—1296 гг.) — французский юрист, живший и писавший не в XII в., как указывает Монтескье, а в XIII в. Бомануар сторонник монархического государственного строя. Основной его труд «Coutumes et usages du Beauvaisis» («Обычаи Бовуази») представляет описание местного обычного права феодальной Франции в XI—XII вв. Монтескье неоднократно ссылается на труд Бомануара.
2. Имеется в виду Венеция.