О греческих женщинах
правитьВ Греции некоторые прекрасные женщины обращали на себя общее внимание и возбуждали во всех удивление; а это заставляет думать, что там красавицы были очень редки. В самом деле, привычка могла бы утолить пламенные восторги, рождающиеся от живых впечатлений. Народ не толпится около одного предмета, если находится множество других, не уступающих первому в достоинстве.
Естественно следует из того, что повествования некоторых новейших писателей о красоте греческих женщин должно скорее почесть любимою мечтою воображения, нежели следствием прилежного, разборчивого упражнения в истории.
Нигде не находим, чтобы Греция славилась природными красавицами; напротив того, история сохранила нам имена тех, которых прелести были предметом общего удивления. Мы сперва позволили себе приписывать многим то, что принадлежало только некоторым; потом уже захотели думать, будто женщины коринфские и афинские все были Лаисы и Аспазии. Сии и им подобные прелестницы неограниченно господствовали над людьми знаменитыми и сильными в целой Греции — новое доказательство малого количества прекрасных женщин, которые были в состоянии спорить о любовных завоеваниях.
Нынешние красавицы не походят на старинных. В наше время женщина держит у колесницы своей прикованными одного или немногих обожателей, и тем ограничивается власть красоты ее; напротив того, греческие прелестницы господствовали над целою нациею.
История свидетельствует о высокой степени знаменитости, на которую возведена была Аспазия, и о почестях, оказанных Фрине при жизни ее, а Пифионике по смерти. Мавзолей, воздвигнутый между Афинами и Элевзисом в честь Пифионики, по уверению Павзания и Плутарха, был одним из великолепнейших греческих памятников, сооруженных на иждивении сокровищ общественных.
Весьма было бы трудно изъяснить причину такого общего удивления, если предположить хотя посредственное количество обыкновенных красавиц; а еще труднее, допустив, что греческие женщины в самом деле были столь прелестны, какими их представлять любит наше воображение.
«Прекрасная женщина», говорит г. Пав в своих философических исследованиях о греках: "такое делала впечатление в Греции, что когда она являлась — а это было весьма редко — имя ее переходило из уст в уста, от берегов Пелопоннеса до пределов Македонии; нежные супруги не могли удерживать мужей своих; матери тщетно запрещали сыновьям своим предаваться восторгам; наконец вся нация лежала у ног Лаисы; целая Греция покорена была сицилианкою — чего не могло сделать ни оружие персов, ни коварная политика спартанцев.
Главная причина, заставившая писателей ошибаться в рассуждении красоты греческих женщин, состоит в забвении, что Аспазии и Лаисы родились не в Греции; Аспазия родом была из Милета, ионийского города, Лаиса из Сицилии, Фрина из Фокеи, Пифионика из малой Азии, как свидетельствуют некоторые писатели.
Прилежно рассматривая историю обществ Азии и Леванта, находим, что все женщины, продаваемые и покупаемые для удовольствия мужчин, были привозимы из тех мест, откуда и ныне достают прекрасных невольниц. Не знаем, какие следствия имеет смешение пород; но известно, что оно в Греции не переменило наружности женщин, и что все блиставшие красотою прелестницы были чужестранки, кроме весьма немногих, которыми доказывается главное наше предположение.
Упомянутый нами г. Пав старался объяснить, чему приписывать должно, что красавицы были столь редки в Греции, а особливо в Аттике; он находит причиною тому наклонность к неге, противную той, которая образует правильные формы, делает крепкими и свежими телесные органы.
«Достойно особливого внимания», говорит он: «что область Афинская, где родилось множество мужчин, одаренных телесными совершенствами, не произвела на свет ни одной женщины, которая могла бы служить образцом красоты и изящества».
«Если бы при недостатке естественных прелестей», продолжает г. Пав: «они презирали наряды; тогда союз, соединяющий оба пола, неминуемо ослабел бы. Для отвращения сего зла, в Афинах учреждено судилище, которого цель и назначение были — принуждать женщин приятнее наряжаться.»
Но сие странное судилище, называемое гинекокозм, действуя с излишнею строгостью, произвело то, что совсем не ожидали. Афинянки предались щегольству в нарядах, ввели в обыкновение пагубную роскошь, приняли нелепые моды и из румян сделали такое злоупотребление, какое неизвестно было ни одной просвещенной нации. Излишние наряды не могли заменить собою красоты, собственно так называемой, к которой пламенное воображение греков имело непреодолимое стремление. «Нет большей разницы в лицах человеческих», говорит г. Пав: «какая видна между женщинами греческими и черкашенками, которых разительный цвет лица и свежесть краски явно противоположны изнеженной организации».
Афинские девушки, без сомнения, не устояли бы против мучений, которые сносить их заставляли, под видом исправления организации, если бы предварительно не томили их голодом, для уменьшения питательных соков. Диоскорид свидетельствует, что несмотря на сию неприятную осторожность, для предотвращения дородности в грудях часто употребляемы были порошки, имеющие силу вязать и стягивать; впрочем, бока соразмерны были другим частям тела.
Многие натуралисты уверены, что в южной Греции, на островах Архипелага и даже в некоторых местах малой Азии, женщины по большей части дородны до безобразия; записки путешествователей, которые свидетельствуют, что нынешние женщины в Греции вообще все отменно толсты, оправдывают мнение натуралистов.
Некоторые новые путешественники, положась на старинный предрассудок о красоте греческих женщин, из любопытства ездили по Архипелагу, надеясь там найти удивительных красавиц; они думали, что кровь островитян не столько перемешана, как кровь греков азиатских и европейских; думали, что на островах живут Лаисы и Фрины. В последствии открылось, что обитательницы Архипелага уступают в красоте женщинам северной и западной Европы.
Г. Ридзель, в примечаниях своих о Леванте, жалуется, что турки и венециане истребили кровь природных греков; однако ж, по мнению г. Пава, сей путешественник не обратил внимания на то, что если свойственно климату Греции образовать прелестные формы, то натура не изменилась бы от случайного смешения, и прекрасные лица снова появились бы в отечестве прелестей.
Упомянутое выше о греческих женщинах объясняет ошибку знаменитого Монтескье, который, перетолковав по своему одно место в Плутархе, утверждает, будто в Греции женщины не имели участия в истинной любви. Злоупотребление инстинкта приписывать должно заблуждению воображения, а не закоренелому развращению нравов. Лишь только появлялась в Греции прекрасная женщина, тотчас любовь обнаруживалась в словах, в поступках, в желаниях всех греков. Все у них дышало любовью; но терзаемые воображением, покоренные всемощной его власти, они пламенели истинною страстью только в то время, когда появлялась красота вещественная.
Греческие женщины не господствовали над мужчинами; причиною тому было их воспитание. Они проводили юные лета свои в совершенном заключении, вне общества мужчин, которые могли бы заблаговременно удержать в границах страсть их к нарядам, могли бы научить их приятному обхождению и искусству нравиться мужчинам своим. От сей уединенной жизни молодых афинянок происходило то, что большая часть из них не имела понятия ни о любезности в обхождении, ни об искусстве пленять; оттого они, выйдя замуж, не знали приличий общественной жизни и казались неловкими. Впрочем, они пользовались великою свободою; Ксенофон объясняет, какая была тому причина. «Для спокойствия домашнего и согласия», говорит он: «матерям семейства оказывается великое уважение; слабостям их снисходят, а проступки в первый раз прощают, во второй — забывают о них».
Однако ж, судя по словам Плутарха, кажется, что греческие женщины были бранчивы, и что спокойствие не всегда обитало в семействах. По крайней мере, происшествие, случившееся с Горгиасом, заставляет нас так думать. Сей славный софист предпринял на олимпийских играх говорить перед собранием речь, в которой убеждал греческих посланников заключить общий мир. Один из слушателей сказал ему: «Как пришло тебе в голову соглашать мнения столь противоположные, когда в собственном твоем семействе, из трех только человек состоящем, вечная вражда господствует и ежедневно происходят столь жаркие споры, что соседи и друзья твои никогда не могут прекратить их?».
Изо всего сказанного нами о греческих женщинах и славнейших прелестницах, которые играли важные роли, следует, что в Греции красота не почиталась вещью обыкновенною; что прекрасных гречанок было весьма немного; и что те, которых имена дошли до нас, были чужестранками; ибо Греция и в нынешнее время столько же богата красавицами, как была она при Аспазии Милетской, при Лаисе Сицилийской и при Пифионике, уроженице из малой Азии.
(*) Из Монитера. Сия статья занимательно по странности авторова мнения. В следующем номере Вестника напечатано будет опровержение, взятое из одного французского журнала. Изд.
Пави Н.Ж.Б. О греческих женщинах: [О том, что среди них было мало красавиц]: Из Монитера / [г. Пав.] // Вестн. Европы. — 1805. — Ч. 21, N 10. — С. 124-133.