О гласном суде (Дорошевич)/ДО
| О гласномъ судѣ |
| Источникъ: Дорошевичъ В. М. Собраніе сочиненій. Томъ IX. Судебные очерки. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1907. — С. 97. |
Въ харьковскомъ окружномъ судѣ слушалось дѣло Лесевицкаго, обвиняемаго въ убійствѣ Бантыша.
И обвиняемый и отецъ убитаго, являющійся въ дѣлѣ гражданскимъ истцомъ, обратились съ ходатайствомъ, чтобъ дѣло слушалось гласно, при открытыхъ дверяхъ.
И, тѣмъ не менѣе, дѣло по распоряженію министра юстиціи (Н. В. Муравьева) слушается при закрытыхъ дверяхъ.
Каждый имѣетъ право требовать, чтобъ его дѣло разбиралось по закону.
А по закону русскій судъ есть гласный судъ.
Лишеніе суда гласности безъ достаточныхъ къ тому основаній служитъ достаточнымъ мотивомъ къ отмѣнѣ приговора.
Таковъ законъ въ толкованіи Сената.
Дѣлается исключеніе только для тѣхъ дѣлъ, гласное разбирательство которыхъ оскорбляло бы стыдливость и нравственность. Такихъ обстоятельствъ въ данномъ дѣлѣ, повидимому, нѣтъ: мѣстныя судебныя власти разрѣшили гласное разбирательство дѣла и раздали билеты на мѣста.
Судъ призванъ охранять и возстановлять нарушенные интересы не только матеріальные, но, что гораздо важнѣе, и нравственные.
Потерпѣвшій или въ случаѣ его смерти его родственники являются въ судъ гражданскими истцами не только за тѣмъ, чтобъ искать матеріальнаго вознагражденія, не только для удовлетворенія жажды мести, но и для того, чтобы возстановить въ глазахъ всѣхъ репутацію или память чистой и не запятнанной:
«Мы пострадали, но пострадали безвинно».
Таково именно положеніе гражданскаго истца въ настоящемъ дѣлѣ.
Вѣдь не десять же рублей за перевозку тѣла сына ищетъ, на самомъ дѣлѣ, убитый горемъ старикъ.
И не сладкому чувству мести долженъ удовлетворять гражданскій искъ, за это намъ порукой имя Н. П. Карабчевскаго. Карабчевскій не возьмется за роль «Спарафучиле» и, высоко ставя званіе «защитника по спеціальности», не станетъ требовать утягченія участи подсудимаго болѣе тяжкимъ наказаніемъ. Это неприлично присяжному повѣренному.
Сынъ убитъ. Отъ сына осталась только память, и старикъ-отецъ хочетъ, чтобъ память эта была въ глазахъ общества чистой и незапятнанной.
Основательно такое желаніе или нѣтъ, вопросъ, который только и можетъ выясниться для общества гласнымъ разборомъ всѣхъ обстоятельствъ дѣла.
Мы не принадлежимъ къ числу сторонниковъ этихъ такъ называемыхъ «благородныхъ» гражданскихъ истцовъ. Мы полагаемъ, что защита потерпѣвшихъ, какъ и свидѣтелей, должна лежать исключительно на прокурорѣ. И отягчать защиту подсудимаго борьбою съ двумя противниками вмѣсто одного — это значитъ нарушать равенство сторонъ.
Но до тѣхъ поръ, пока законъ допускаетъ такіе иски для возстановленія добраго имени, всякій потерпѣвшій имѣетъ законное право требовать, чтобъ его искъ, предъявленный для гласнаго возстановленія добраго имени, гласно же и обсуждался.
Вѣдь это все, вся вѣра, всѣ надежды, съ которыми потерпѣвшій является въ судъ. Это единственное удовлетвореніе, которое можетъ дать ему судъ.
И лишеніе Бантыша возможности гласно возстановить доброе имя покойнаго сына есть лишеніе его законнаго права.
Скажутъ:
— Для возстановленія добраго имени въ глазахъ общества есть другіе способы. Можно обратиться къ другой гласности — къ газетамъ.
Но, благодаря «запертымъ дверямъ», онъ лишенъ этой возможности навсегда.
До суда Бантышъ не могъ оправдывать память своего сына чрезъ газеты, потому что это значило бы оглашать данныя предварительнаго слѣдствія, что закономъ для газетъ воспрещено.
Послѣ слушанія дѣла при закрытыхъ дверяхъ, онъ также не можетъ обратиться къ газетамъ, потому что оглашеніе обстоятельствъ, служившихъ предметомъ разбора при закрытыхъ дверяхъ, также воспрещено закономъ.
При такихъ ли условіяхъ лишать убитаго горемъ старика единственнаго удовлетворенія?
Требованіе обвиняемаго, чтобъ его дѣло слушалось гласно, есть также требованіе законное и, кромѣ того, справедливое.
Русскій судъ, по законамъ нашимъ, въ основѣ своей есть судъ высоко-нравственный.
Не только судъ, но и наказанія, которыя онъ налагаетъ, имѣютъ по закону цѣлью не карать и казнить, но, по возможности, исправлять и возрождать преступника.
Человѣкъ, чувствующій за собой вину, можетъ желать покаянія гласнаго, всенароднаго, исповѣди въ содѣянномъ во всеуслышаніе. И несомнѣнно, что моментъ такой исповѣди, такого всенароднаго покаянія возродитъ и улучшитъ отягченную грѣхомъ душу лучше, чѣмъ всѣ исправительныя наказанія.
Это относительно обвиняемыхъ, признающихъ себя виновными.
Обвиняемый, считающій себя невиноватымъ, имѣетъ такое же право требовать гласнаго разбора дѣла.
Есть люди, и не приходится жалѣть, что они есть, которые ставятъ честь выше жизни.
И для нихъ доброе мнѣніе людей болѣе важно, чѣмъ признаніе виновнымъ или невиновнымъ по суду.
Не всякій оправданный выходитъ изъ суда съ гордо поднятой головой. Оправданному человѣку, обладающему человѣческимъ достоинствомъ, важно, чтобъ люди знали, почему онъ оправданъ:
— Онъ оправданъ потому, что дѣйствительно не виноватъ, а вовсе не потому, что ловко припряталъ улики.
Точно такъ же не всегда тотъ, кто оказывается формально, по суду, виновнымъ — является такимъ же въ глазахъ общественнаго мнѣнія.
Часто роли на судѣ мѣняются. Общество съ негодованіемъ отворачивается отъ формально праваго потерпѣвшаго, потому что онъ истинный виновникъ происшедшаго, и отдаетъ свои симпатіи оказавшемуся формально неправымъ — обвиненному: онъ поступилъ незаконно, но онъ не совершилъ ничего безчестнаго, ничего подлаго.
Вѣдь это послѣднее, что остается подсудимому: всенародно каяться или всенародно жаловаться на нестерпимыя обиды, на горе, на гоненія.
Это — право на стонъ.
Священнѣйшее, потому что оно послѣднее.
Сказать человѣку:
— Мучься и страдай здѣсь въ мертвой тишинѣ закрытыхъ дверей, и никто не услышитъ твоего крика, никто даже не узнаетъ о твоихъ страданіяхъ.
Это слишкомъ.
Суду русскому, суду «милостивому» не надлежитъ лишаться одного изъ лучшихъ своихъ достоинствъ, одной изъ надежнѣйшихъ своихъ гарантій — гласности.