О втором томе «Истории русского народа» Полевого (Пушкин)

О втором томе "Истории русского народа" Полевого
автор Александр Сергеевич Пушкин
Опубл.: 1830. Источник: az.lib.ru

Пушкин А. С. <О втором томе «Истории русского народа» Полевого> // Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 16 т. — М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937—1959.

Т. 11. Критика и публицистика, 1819—1834. — 1949. — С. 125—127.

http://feb-web.ru/feb/pushkin/texts/push17/vol11/y11-125-.htm

<О ВТОРОМ ТОМЕ «ИСТОРИИ РУССКОГО НАРОДА»> ПОЛЕВОГО.

править
<1.>

Противуречия и промахи, указанные в разных журналах, доказывают конечно не невежество г. Полевого (ибо сих обмолвок можно было избежать, дав себе время подумать или справиться), но токмо непростительную опрометчивость и поспешность. Презрение, с каковым г-н П.<олевой> отзывался в своих примеч.<аниях> о К.<арамзине>, издеваясь над его трудом — оскорбляло нравственное чувство уважения нашего к великому соотечественнику. Но сия опрометчивость, и необдуманность сильно повредили г. П.<олевому> во мнении малого числа просвещенных и благоразумных читателей, ибо они поколебали, если не вовсе уничтожили, доверенность, которую обязан он был им внушить. Теперь мы читаем Ист.<орию> Русск.<ого> Нар.<ода>, не полагаясь на добросовестность труда и верность разысканий — но на каждое слово невольно требуем подтверждения постоянного, если не имеем терпения или способов справляться сами. Ист.<ория> Русск.<ого> Нар.<ода> состоит из отдельных отрывков, часто не имеющих между собою связи по духу, в коем они писаны, и походит более на разные журнальные статьи, чем на книгу, обдуманную одним человеком и проникнутую единством духа.

Несмотря на сии недостатки Ист.<ория> Русск.<ого> Нар.<ода> заслуживала внимания по многим остроумным замечаниям (NB. Остро<умие>м называем мы не шуточки, столь любезные нашим веселым критикам, но способность сближать понятия и выводить из них новые и правильные заключения), по своей живости, хоть и неправильной, по взгляду и по воззрению недальному и часто неверному, но вообще новому и достойному критических исследований.

Второй том, ныне вышедший из печати, имеет, по нашему мнению, большое преимущество перед первым.

1) В нем нет сбивчивого предисловия и гораздо менее противуречий и многоречия.

2) Тон нападения на < Карамзина> уже гораздо благопристойнее.

3) Самый рассказ не есть уже пародия рассказа К<арамзина>, но нечто собственно принадлежащее г. П<олевом>у.

II том начинается взглядом на всеобщее состояние Европы в XI ст.

<2>

Г. Полевой предчувствует присутствие истины, но не умеет ее отыскать и вьется около.

Он видит, что Россия была совершенно отделена от З.<ападной> Европы. Он предчувствует тому и причину, но вскоре желание приноровить систему новейших историков и к России увлекает его. — Он видит опять и феодализм (называет его семейственным ф.<еодализмом>) и в сем феодализме средство задушить феодализм же, полагает его необходимым для развития сил юной России. Дело в том, что в России не было еще феодализма, как перы Карла не суть еще бароны феодальные, а были уделы, князья и их дружина; что Россия не окрепла и не развилась во время княжеских драк (как энергически назвал Карамзин удельные междоусобия), но, напротив, ослабла и сделалась легкою добычею татар — что аристо.<крация> не есть феодализм и что аристокрация, а не феодализм, никогда не существовавший, ожидает русского историка. Объяснимся.

Феодализм частность.

Аристокрация общность.

Феодализма в России не было. Одна фамилия, варяжская, властвовала независимо, добиваясь великого княжества.

Феодальное семейство одно (vassaux).

Бояре жили в городах при дворе княжеском, не укрепляя своих

поместий,

не сосредоточиваясь в малом семействе,

не враждуя противу королей,

не продавая своей помощи городам.

Но

они были вместе, придворные товарищи об их правах заб<отились>

составили союз,

считались старшинством,

крамольничали.

Великие князья не имели нужды соединяться с народом, дабы их усмирить.

Аристокрация стала могущественна. Ив.<ан> В.<асильевич> III держал ее в руках при себе. Ив.<ан> IV казнил. В междуцарствие она возросла до высшей степени. Она была наследственная, отселе местничество, на которое до сих пор привыкли смотреть самым детским образом. Не Ф.<едор>, но Языков, т. е. меньш<ое> дворянство уничтожило местничество и боярство, принимая сие слово не в смысле прид<ворного> чина, но в смысле а<ристокрации>.

Феодализма у нас не было, и тем хуже.

<3.>

История древняя кончилась богочеловеком, говорит г-н Пол.<евой>. Справедливо. Величайший духовный и политический переворот нашей планеты есть християнство. В сей-то священной стихии исчез и обновился мир. История древняя есть история Египта, Персии, Греции, Рима. История новейшая есть история християнства. Горе стране, находящейся вне ев.<ропейской> системы! Зачем же г-н П.<олевой> за несколько страниц выше повторил пристрастное мнение 18-го столетия и признал концом древней истории падение Западной Римской империи — как будто самое распадение оной на Вост.<очную> и Запад<ную> не есть уже конец Рима и ветхой системы его?

20 Гизо объяснил одно из событий христианской истории: европейское просвещение. Он обретает его зародыш, описывает постепенное развитие, и отклоняя всё отдаленное, всё постороннее, случайное, доводит его до нас сквозь темные, кровавые, мятежные и наконец рассветающие века. Вы поняли великое достоинство фр.<анцузского> историка. Поймите же и то, что Россия никогда ничего не имела общего с остальною Европою; что история ее требует другой мысли, другой формулы, как мысли и формулы, выведенных Гизотом из истории християнского Запада. — Не говорите: иначе нельзя было быть. Коли было бы это правда, то историк был бы астроном, и события жизни человеч.<ества> были бы предсказаны в календарях, как и затмения солнечные. Но провидение не алгебра. Ум ч<еловеческий>, по простонародному выражению, не пророк, а угадчик, он видит общий ход вещей и может выводить из оного глубокие предположения, часто оправданные временем, но невозможно ему предвидеть случая — мощного, мгновенного орудия провидения. Один из остроумнейших людей XVIII ст. предсказал Камеру ф.<ранцузских> депутатов и могущественное развитие России, но никто не предсказал ни Нап.<олеона>, ни Полиньяка.

<1830>
<О ВТОРОМ ТОМЕ «ИСТОРИИ РУССКОГО НАРОДА» ПОЛЕВОГО.>

Печаталась отдельными отрывками: «Противуречия и промахи» — В. Е. Якушкиным в «Русск. Стар.» 1884, декабрь, стр. 567—568, «Полевой предчувствует…» и «История древняя….» — П. В. Анненковым в Собр. соч. 1855, т. I, стр. 270—271. Полностью — статья опубликована П. О. Морозовым в Собр. соч. 1887, т. V, стр. 80—83 вместе с отрывками из статьи «О французской революции» и «Освобождение городов…»

В собрание сочинений А. С. Пушкина входит, начиная с издания 1855 г., под редакцией П. В. Анненкова (том I, стр. 270—271).

Черновые автографы хранятся в ЛБ 2387 Б, лл. 46, 47, 51, 52.

Печатается по черновому автографу ЛБ.

В отделе «Другие редакции и варианты» помещены первоначальные варианты автографа.

Датируется 1830, октябрь--ноябрь.