О благотворном действии наук для Франции во время революционной войны
правитьКенуа, Конде, Валансьен были в руках неприятеля; Тулон сдался англичанам; многочисленные флоты окружали брега Франции и делали высадки. Внутри ужас и голод. Ла-Ванде, Лион, Марсель бунтовали. Не было ни оружия, ни пороха; напрасно республика искала в Европе союзников, которые могли бы ее наделить ими. Наконец, к увенчанию, она повиновалась анархистам, не имевшим ни плана, ни средств защиты, — искусным только в гонениях и злодействах. Все предвещало гибель Франции через несколько месяцев.
В сей крайности взяли в комитет народного блага двух новых членов[1], и поручили им военную часть. Они образовали армии, сочинили план войны, приготовили магазины.
Надлежало вооружить 900 000 человек, и (что было всего труднее) надлежало уверить в возможности сего чуда народ подозрительный, готовый видеть везде изменников. Старые фабрики и мануфактуры были для того недостаточны, и некоторые из них, основанные на границах, находились уже в руках неприятельских. Завели множество новых с деятельностью беспримерной, поручив людям ученым сократить работу способами, до того времени неизвестными. Расплавка колоколов доставила нужное количество меди. Не было стали: Франция, осажденная как город со всех сторон, не могла получать ее из других земель. Велели ученым найти искусство, которого мы не знали: искусство делать сталь; они изобрели его, и сия потребность войны стала независимой от других государств. Науки оказали великие услуги, но злословие порицало ученых: они должны были оправдываться, и не испугались клеветы гнусной. Обстоятельство нечаянное и странное уверило тогдашнее правление в их полезности.
Офицер является в комитет народного блага и сказывает, что армии сошлись в поле, но что французские генералы не смеют вести солдат в огонь, ибо водка, им присланная, смешена с ядом; больные пили ее в госпитале и тотчас умерли. Он просит, чтобы комитет велел освидетельствовать водку — требует его повелений и хочет немедленно скакать назад в армию.
В ту же минуту призывают искуснейших химиков, велят им испытать водку и через несколько часов объяснить, какой яд положен в нее и чем можно отнять у него силу. Ученые трудятся одни, никого не пускают к себе и делают все сами. Едва дают им время окончить работу.
Они объявляют, что в водке нет яда, и что в нее подмешано только воды с распущенным аспидным камнем, которого вредное действие исчезнет, если процедить ее. Член комитета спрашивает с грозным видом, могут ли они быть в том уверены? Вместо ответа один из химиков требует цедила, пропускает водку сквозь полотно и выпивает целую рюмку; другие следуют сему примеру. «Как вы осмеливаетесь пить яд?» говорит ему президент комитета. «Я имел гораздо более смелости (отвечает он), когда подписал имя свое на донесении.»
Сия услуга, сама по себе маловажная, убедила комитет в пользе ученых: он окружил себя ими, и все способы защиты вышли из тихого убежища, в котором скрывался гений науки.
Всего нужнее был порох: его оставалось уже мало в армиях, а магазины совершенно истощились. Собрали пороховых заводчиков, которые объявили, что они в год делают 3 миллиона ливров, но только из индийской селитры; и что с великим одобрением могут сделать и до пяти миллионов, а не более. Комитет отвечал им, что они должны приготовить 17 миллионов в несколько месяцев; заводчики изумились и сказали: «если вы найдете сей способ, то мы охотно признаем свое невежество!»
Но спасение Франции того неминуемо требовало. Нельзя было думать об индийской селитре, ибо англичане владели морями. Ученые вызвались извлечь селитру из земли во Франции; сочинили для всех граждан краткое, ясное наставление, как собирать ее, и народ, повинуясь гласу комитета, сделался химиком — и наука трудная обратилась в легкую, всеобщую. Жилища людей и скотов были изрыты; в самых развалинах Лиона искали селитры, а золу брали в сожженных лесах Ла-Вандейских.
Следствия сей великой деятельности не принесли бы еще никакой пользы, если бы науки не присоединили к ним своих усилий и новых открытий. Грубая селитра не годится для пороха, будучи смешана с земляной солью, которая питает в ней сырость и через то уменьшает ее силу. Известные средства чистить ее требовали много времени. Для строения одних пороховых мельниц надлежало употребить несколько месяцев: между тем неприятели покорили бы Францию. Химия изобрела новые средства приготовлять и сушить селитру в несколько дней. Вместо обыкновенных мельниц, заставили людей вертеть бочки, в которых уголья, сера и селитра истертые были перемешаны с медными шариками — и сим способом порох делался в 12 часов. Таким образом оправдалось смелое слова Баррера, который сказал: «пусть укажут нам селитренную землю, и мы через пять дней зарядим ею пушку»…
Надежда следовала за ужасом, а победа за несчастьями: науки вышли тогда из скромной неизвестности и явились в полной славе…
План кампании, сочиненной в комитете народного блага, имел успех совершенный. Французские армии зашли в тыл к неприятелю и принудили его поспешно оставить занятые им крепости; слава и счастье вели их от завоеваний к завоеваниям.
Искусства и науки, оживленные свободой, трудились с новой деятельностью, готовили победы вне, а внутри заглаживали следы бедствий. Все способы изобретательного гения были употреблены для того, чтобы Франция могла одна противиться всей Европе и с успехом вести войну, самую ужасную и даже вечную.
Ученые, славясь такими великими делами, пользовались доверенностью неограниченной. Народ знал, что республика им обязана им спасением и бытием своим…
Био Ж. Б. О благотворном действии наук для Франции во время революционной войны / (Переведено из новаго сочинения гражданина Биота: Essai sur l’histoire generale des sciences pendant la revolution [Н. М. Карамзиным]) // Вестн. Европы. — 1803. — № 16.
- ↑ Карно и Баррера.