Очеркъ исторіи политической экономіи.
правитьЕсли подъ словомъ «наука» понимать систематическое изложеніе законовъ извѣстнаго рода явленій, то надо признать, что изслѣдованіе экономическихъ явленій достигаетъ научнаго значенія лишь во второй половинѣ XVIII столѣтія, именно у физіократовъ и Адама Смита.
Закономъ называется извѣстное постоянное отношеніе между явленіями, по которому одно явленіе, всякій разъ, какъ мы его наблюдаемъ, встрѣчается вмѣстѣ съ другимъ явленіемъ, или предшествуетъ другому явленію, или слѣдуетъ за нимъ.
Естественно возникаетъ вопросъ о причинахъ столь поздняго возникновенія науки, касающейся такихъ близкихъ интересовъ человѣка и общества, какъ удовлетвореніе матеріальныхъ нуждъ. Эти причины видятъ: для классическаго міра и среднихъ вѣковъ — въ ихъ экономической организаціи для XVII и XVIII столѣтій, когда экономическіе вопросы впервые стали предметомъ оживленнаго обсужденія, въ неправильномъ пониманіи исходнаго пункта экономической науки, — въ неправильномъ пониманіи, что такое богатство.
Краеугольнымъ камнемъ экономической организаціи классическаго міра было рабство. Рабовладѣльцы, составлявшіе значительно меньшую часть населенія, были вмѣстѣ съ тѣмъ землевладѣльцами. Число свободныхъ гражданъ, не имѣвшихъ ни земли, ни рабовъ, было очень невелико. Только въ концѣ существованія Римской республики начинаетъ развиваться поглощеніе большими имѣніями мелкихъ земельныхъ участковъ и образованіе пролетаріевъ въ средѣ свободныхъ гражданъ.
При такомъ распредѣленіи собственности и составѣ общественныхъ классовъ роль организаторовъ производства матеріальныхъ предметовъ принадлежала рабовладѣльцамъ. Каждый рабовладѣлецъ въ своемъ хозяйствѣ опредѣлялъ родъ и количество предметовъ производства, а также порядокъ работъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ, волей рабовладѣльца установлялся и размѣръ средствъ существованія рабочей массы населенія. Такимъ образомъ двѣ важнѣйшія стороны экономической жизни: производство и распредѣленіе — представлялись подчиненными власти, произволу, усмотрѣнію. Единственная хозяйственная область, открывавшая поле примѣненію начала свободнаго договора, при которомъ явленія представляются зависящими уже не отъ произвола и усмотрѣнія, а отъ различныхъ объективныхъ условій, область эта — внутренняя и внѣшняя торговля, — въ цвѣтущую эпоху классическаго міра ограничивалась лишь небольшимъ числомъ предметовъ, почти исключительно предметами роскоши, а потому и захватывала ничтожный процентъ населенія. Не играя важной роли въ государственной жизни, она мало обращала на себя вниманіе общества и мыслителей. Въ настоящее время вопросы обмѣна составляютъ одну изъ важнѣйшихъ заботъ правительствъ, предметъ самаго оживленнаго обсужденія и изслѣдованія со стороны прессы, науки, всѣхъ общественныхъ классовъ. И это понятно, ибо современное народное хозяйство есть всецѣло хозяйство мѣновое. Не только почти всѣ предметы производятся не для собственнаго потребленія, а для обмѣна, — сама рабочая сила стала предметомъ купли-продажи. Обмѣнъ обусловливаетъ въ современномъ хозяйствѣ направленіе національнаго производства; ошибки "въ условіяхъ обмѣна ведутъ за собой торговые и промышленные кризисы, разоренія, лишенія сотенъ тысячъ людей заработка; отъ условій обмѣна зависитъ распредѣленіе произведенныхъ продуктовъ между классами рабочихъ, предпринимателей, денежныхъ и земельныхъ рантье. Ничего подобнаго не знало древнее общество. Древнее общество представляло собой совокупность частныхъ изолированныхъ хозяйствъ. Главная масса населенія, рабы получали средства существованія не изъ продажи рабочей силы, и притомъ получали ихъ натурой. Такимъ образомъ самая значительная по числу часть населенія страны стояла внѣ обмѣна. Да и другой господствующій слой населенія, рабовладѣльцы большую часть своихъ потребностей удовлетворяли непосредственно трудомъ своихъ подданныхъ, и только незначительную часть произведенныхъ рабами продуктовъ отдавали въ обмѣнъ.
При такой экономической организаціи, когда не было тѣсной связи между отдѣльными хозяйствами, когда главная масса экономическихъ фактовъ, казалось, зависѣла единственно отъ воли организаторовъ хозяйства, явленія хозяйственной жизни представлялись слишкомъ простыми, очевидными, не требующими для выясненія ихъ никакой методической разработки.
Существовала еще другая причина, отвращавшая классическій міръ отъ изслѣдованія экономическихъ явленій, и источникомъ ея опять-таки была рабская организація труда. Въ цвѣтущую эпоху развитія философіи и литературы въ Греціи и Римѣ промышленный трудъ находился въ презрѣніи. Единственно достойными свободнаго гражданина занятіями считались: политика, наука, искусство и война. Хозяйственный трудъ лежалъ исключительно на рабахъ. Завѣдываніе и обработка полей, промыслы и торговля поручались рабамъ. При такомъ положеніи хозяйственнаго труда понятно, что и изслѣдованіе его явленій не считалось предметомъ, достойнымъ философа.
Греція и Римъ, передавшіе намъ въ наслѣдство поразительныя по глубинѣ мысли системы философіи и морали, системы политики и права, не представляютъ даже и попытки къ построенію теоріи экономическихъ явленій.
Народное хозяйство среднихъ вѣковъ имѣетъ много сходныхъ чертъ съ организаціей народнаго хозяйства въ античномъ мірѣ. Какъ въ древнемъ мірѣ, такъ и въ средніе вѣка главное богатство составляетъ поземельная собственность. Люди раздѣляются на свободныхъ и несвободныхъ и послѣдніе составляютъ главную массу населенія. Правда, состояніе несвободы въ средніе вѣка смягчается сравнительно съ положеніемъ ея въ древнемъ мірѣ. Рабство постепенно замѣняется болѣе мелкими и разнообразными формами крѣпостничества. Рабовладѣлецъ имѣетъ право собственности на личность человѣка, даже на его жизнь. Владѣлецъ крѣпостныхъ имѣетъ право собственности только на волю человѣка, на его дѣйствія. Слѣдовательно, область предметовъ собственности въ средніе вѣка съуживается. Но это различіе между правомъ собственности на человѣка при рабствѣ и при крѣпостной организаціи, имѣя весьма важное значеніе въ юридическомъ отношеніи, въ экономическомъ отношеніи совершенно несущественно. Какъ рабовладѣлецъ, такъ и владѣлецъ крѣпостныхъ имѣютъ одинаковыя права на дѣйствія подвластныхъ имъ людей. Въ силу этой привилегіи, феодальный собственникъ организуетъ хозяйство по своему усмотрѣнію и подчиненныя ему трудовыя силы крѣпостныхъ производятъ всѣ требуемые имъ предметы необходимости, комфорта и даже роскоши. Какъ въ античномъ мірѣ, такъ и въ средніе вѣка вести промышленное предпріятіе, добывать деньги торговлей, ссудами, считалось дли господствующихъ сословій — дворянства и духовенства — позорнымъ и приличнымъ казалось извлекать доходы только съ земельной собственности. Такъ налагаютъ экономическія организаціи свою печать на понятія о чести.
Кромѣ высшаго класса поземельныхъ собственниковъ и подчиненныхъ имъ крѣпостныхъ, былъ въ средніе вѣка еще третій средній классъ свободныхъ людей, сначала незначительный по своей численности, но, съ теченіемъ времени, особенно со времени крестовыхъ походовъ, постоянно увеличивавшійся. Одна часть этого класса людей занималась земледѣліемъ, исполняя въ пользу феодала, на землѣ котораго она жила, извѣстныя повинности. Другая же часть составляла городское сословіе. Организація труда и другія экономическія отношенія въ городахъ запечатлѣны были также характеромъ привилегіи, авторитета, подчиненія хозяйственныхъ явленій власти, традиціямъ, правиламъ. Только этотъ характеръ былъ выраженъ здѣсь въ формахъ, отличныхъ отъ порядковъ, существовавшихъ въ земледѣльческой промышленности. Промышленное городское сословіе раздѣлялось на два класса: высшій — хозяева предпріятій, называвшіеся цеховыми мастерами, и низшій — ремесленники. Но это раздѣленіе городскаго класса на высшій и низшій не имѣло сословнаго значенія. Ремесленникъ, при извѣстныхъ условіяхъ, опредѣленныхъ въ городскихъ статутахъ, переходилъ къ классъ цеховыхъ мастеровъ. Что касается самой организаціи труда, рода, количества производимыхъ предметовъ, отношеній ремесленниковъ къ хозяевамъ, вознагражденія ремесленниковъ, цѣны продуктовъ, — все это было опредѣлено цеховыми уставами. Такимъ образомъ экономическія отношенія въ городахъ были столь же всецѣло подчинены власти, какъ и отношенія въ промышленности земледѣльческой; только въ городахъ эта власть истекала изъ статутовъ, а въ селахъ — изъ традицій и воли феодальнаго собственника.
Господствующій характеръ городской промышленности былъ ремесленный. Предметы производились, главнымъ образомъ, по заказу, а если и для сбыта, то весьма опредѣленнаго и ограниченнаго небольшимъ райономъ. Какъ населеніе селъ, такъ равно и населеніе городовъ удовлетворяли свои потребности продуктами собственнаго труда. Обмѣнъ и торговля въ средніе вѣка были еще менѣе развиты, нежели въ античномъ мірѣ. И только послѣ крестовыхъ походовъ начинаетъ зарождаться торговля между верхне-итальянскими, южно-французскими, южно-германскими и Ганзейскаго союза городами. Въ началѣ XVI столѣтія торговое движеніе усиливается, благодаря открытію Америки и морскаго пути въ Остъ-Индію; экономическое и духовное развитіе изъ странъ, окружающихъ Средиземное море, распространяется на страны, прилегающія къ Атлантическому океану; но это — уже эпоха, когда средневѣковое «натуральное» хозяйство начинаетъ разлагаться и возникаютъ явленія, подготовляющія переходъ къ новому общественному строю.
Въ умственной сферѣ среднихъ вѣковъ господствовала исключительно теологія. На всѣ вопросы жизни смотрѣли черезъ теологическую призму. Обильный запасъ умственнаго богатства классическаго міра оставался почти неизвѣстнымъ варварскимъ вѣкамъ средней исторіи. Таково было умственное состояніе Европы вплоть до XVI столѣтія, когда въ европейскомъ обществѣ, вслѣдствіе возросшаго экономическаго благостоянія городовъ и наплыва по завоеваніи Византіи турками греческихъ ученыхъ въ западную Европу, начинаетъ распространяться изученіе классической литературы, а съ тѣмъ вмѣстѣ — умственная жизнь, просвѣщеніе, борьба съ теологіей.
Разложеніе средневѣковаго быта и образованіе условій жизни, характеризующимъ XVI, XVII и XVIII столѣтія, были сильно ускорены великими открытіями и изобрѣтеніями. Открытіе Америки, морскаго пути въ Остъ-Индію и изобрѣтеніе компаса повели за собою океаническую торговлю, приливъ въ Европу драгоцѣнныхъ металловъ и учрежденіе колоній. Каждый изъ этихъ трехъ фактовъ имѣлъ многостороннее и громадной важности вліяніе на образованіе и быстрое поступательное развитіе новыхъ условій жизни.
Американскіе и индійскіе товары вызвали новыя потребности и тѣмъ расширили обмѣнъ въ небывалыхъ до этого времени размѣрахъ. Вновь открытые обширные рынки для сбыта повели за собой развитіе производства въ крупныхъ размѣрахъ и связанное съ крупнымъ производствомъ раздѣленіе труда и усовершенствованіе техники; а это въ свою очередь повело за собой удешевленіе стоимости производства, большую дешевизну товаровъ. Большая дешевизна товаровъ ведетъ за собою новое расширеніе сбыта; расширяющійся сбытъ снова ведетъ къ большему увеличенію размѣровъ производства, раздѣленію труда и, такимъ образомъ, къ дальнѣйшей дешевизнѣ. Но мѣрѣ же развитія торговли и крупнаго производства шло обогащеніе, просвѣщеніе и общественная сила промышленнаго и торговаго классовъ, пересоздавшихъ къ концу XVIII столѣтія экономическій и политическій строй сначала Франціи и Англіи, а въ XIX столѣтіи и всей западной Европы.
Въ томъ же направленіи дѣйствовалъ и привозъ изъ Америки въ Европу благородныхъ металловъ. Онъ способствовалъ развитію обмѣна, накопленію движимаго богатства, переходу повинностей въ налоги, разложенію натуральнаго хозяйства въ денежное.
Накопленіе капиталовъ въ рукахъ торговаго класса шло особенно быстро вслѣдствіе громадныхъ барышей, извлекавшихся имъ изъ торговли съ колоніями. Эти громадные барыши были результатомъ грабежа колоній метрополіями. Въ основу торговой политики Испаніи, Франціи, Нидерландовъ и Англіи была положена самая безцеремонная эксплуатація колоній, вызвавшая, наконецъ, возстаніе и отдѣленіе Сѣверныхъ Американскихъ Штатовъ отъ Англіи, а въ нынѣшнемъ столѣтіи — революцію и отдѣленіе испанскихъ колоній въ Южной Америкѣ.
Одновременно съ указаннымъ экономическимъ переворотомъ совершается переворотъ политическій, и характеръ этихъ переворотовъ одинъ и тотъ же. Оба они разлагаютъ средневѣковый аристократическій строй и расширяютъ область гражданскаго равенства какъ въ идеяхъ, такъ и въ законодательствѣ.
XV-е столѣтіе есть время возникновенія абсолютизма и начала борьбы его съ ленной аристократіей. Какъ въ древнемъ мірѣ, такъ и въ исторіи европейскаго общества абсолютизмъ развился первоначально изъ внутренней борьбы аристократическихъ родовъ. Онъ возникаетъ: въ Испаніи — при междуусобицахъ во время правленія дома Транстамаровъ, въ Германіи — со времени смутъ кулачнаго права, въ Англіи — въ продолженіе войны Алой и Бѣлой Розъ, во Франціи — во время тяжелыхъ войнъ и борьбы партій при Карлѣ VII.
Возникающій абсолютизмъ, чувствуя еще свою слабость, ищетъ опору въ демократическихъ слояхъ общества и находитъ ее въ городскихъ общинахъ, исконныхъ врагахъ денной аристократіи. Городскія общины и королевская власть подаютъ другъ другу руки и хотя медленно, но вѣрно наносятъ ударъ за ударомъ ихъ общему врагу. При помощи средствъ, доставляемыхъ общинами, короли окружаютъ себя постоянными войсками, превышающими численностью войска враждебныхъ имъ аристократическихъ родовъ. Изобрѣтеніе же пороха является рѣшительнымъ ударомъ феодальной системѣ. Послѣ этого изобрѣтенія военная сила монархической власти усиливается въ такой степени, что въ состояніи привести въ исполненіе свое требованіе — распущенія феодальными сеньорами ихъ войскъ.
Переходъ среднихъ вѣковъ къ новому времени сопровождается также смягченіемъ крѣпостной зависимости сельскаго населенія. Крѣпостное право переходитъ въ опредѣленную имущественную зависимость сельскаго населенія отъ господъ, выражающуюся въ платежѣ натуральныхъ рентъ и выполненіи установленныхъ службъ. Этотъ процессъ смягченія крѣпостныхъ порядковъ начался прежде всего въ Италіи (XIII ст.), затѣмъ въ Англіи (XIV ст.), Испаніи и Франціи (XV ст.) и Германіи (начало XVIII ст.). Сообразно историческимъ особенностямъ этихъ странъ, главными иниціаторами уменьшенія крѣпостной зависимости являются въ нихъ различные элементы: въ Италіи — города, въ Англіи — дворянство, въ Испаніи — монархическая власть и дворянство, во Франціи и Германіи — монархическая власть.
Изъ всѣхъ западно-европейскихъ государствъ во Франціи усиленіе монархической власти развивалось наиболѣе непрерывно и достигло самыхъ значительныхъ размѣровъ. А съ тѣмъ вмѣстѣ въ этой странѣ всего рѣшительнѣе падало значеніе аристократіи и расширялась область гражданскаго равенства.
Введеніе монархическою властью постоянныхъ войскъ и расширеніе сферы дѣятельности центральнаго правительства, направленной къ упроченію внутренняго порядка и защитѣ права на обширной территоріи, потребовало значительнаго увеличенія финансовыхъ средствъ. А такъ какъ источникомъ доходовъ государства служитъ имущество его поданныхъ, то, само собой, пришлось позаботиться о мѣрахъ, увеличивающихъ народное богатство.
Всѣ мысли, возбуждаемыя обычными житейскими дѣлами, ведутъ къ понятію, что богатство заключается въ деньгахъ. Въ обыкновенной рѣчи, въ частныхъ хозяйствахъ богатство оцѣнивается на деньги. Понятіе богатства для частнаго хозяйства было перенесено въ описываемую нами эпоху на богатство цѣлой націи. Теперь отожествленіе богатства съ деньгами представляется крайнею несообразностью. Но пониманіе несообразности подобнаго отожествленія могло явиться не раньше, пока умъ не свыкся съ особенными пріемами изслѣдованія экономическимъ феноменовъ, вошедшими въ обыкновенный образъ мыслей только благодаря вліянію Адама Смита и его коментаторовъ.
Прямымъ выводомъ изъ взгляда на деньги, какъ на богатство, было: чѣмъ болѣе въ странѣ золота или серебра, тѣмъ она богаче. И потому вся экономическая политика въ теченіе двухъ столѣтій, съ половины XVI до половины XVIII вѣка, была направлена на возможно большее накопленіе въ странѣ драгоцѣнныхъ металловъ. Если страна не имѣла своихъ рудниковъ, то надо было стараться привлечь возможно большее количество благородныхъ металловъ изъ другихъ странъ. Способы для этого: война и торговля. Выгодною торговлей считалась такая, при которой вывозъ превышалъ ввозъ, вслѣдствіе чего излишекъ вывоза уплачивался звонкою монетой. Такое положеніе дѣла называлось благопріятнымъ торговымъ
Торговый балансъ сдѣлался центромъ, изъ котораго исходила вся хозяйственная политика правительствъ и впервые возникавшей въ это время экономической литературы. Главными средствами для достиженія перевѣса вывоза надъ ввозомъ считались: во-первыхъ, установленіе таможенныхъ тарифовъ на ввозимые изъ-за границы товары и назначеніе премій за вывозъ туземныхъ товаровъ; во-вторыхъ, мѣры къ развитію, улучшенію и удешевленію внутренняго производства; въ-третьихъ, учрежденіе и расширеніе колоній, подчиненныхъ обязательной и регламентированной торговлѣ съ метрополіей къ выгодѣ послѣдней. Навигаціонный актъ Кромвеля можетъ служить типическимъ образчикомъ торговой политики метрополій въ отношеніи колоній. Этимъ актомъ запрещалось ввозить въ англійскія колоніи и вывозить изъ нихъ товары иначе, какъ на англійскихъ корабляхъ. Ни одно лицо, не состоящее англійскимъ поданнымъ, не могло быть купцомъ или мануфактуристомъ въ колоніяхъ. Никакой колоніальный продуктъ не могъ быть вывезенъ ни въ какое иное мѣсто, кромѣ Англіи. Впослѣдствіи къ этому акту было сдѣлано прибавленіе, что колоніи не могутъ получать никакихъ продуктовъ иначе, какъ съ англійскихъ кораблей.
Въ области промышленности главное вниманіе правительствъ было обращено на городскую обрабатывающую промышленность, такъ какъ вывозъ готовыхъ товаровъ представлялся выгоднѣе вывоза сырья. Въ концѣ среднихъ вѣковъ цеховая организація, обнимавшая въ Германіи и Франціи всѣ городскіе промыслы, а въ Англіи промыслы городовъ съ корпоративными правами, пользовалась широкой автономіей. Городскіе статуты и статуты отдѣльныхъ цеховъ нормировали всѣ экономическія отношенія своихъ членовъ: условія для полученія права быть мастеромъ, процессы производства, цѣны, заработную плату, число учениковъ и подмастерьевъ, обезпеченіе сиротъ и вдовъ, стариковъ и больныхъ. Въ Англіи и Франціи съ половины XVI и въ Германіи съ начала XVII столѣтія автономія цеховой организаціи подвергается ограниченіямъ. Центральная власть, руководимая идеей торговаго баланса, стремится развить въ странѣ новыя отрасли промышленности, улучшить и удешевить производство существующихъ — и видитъ средство въ достиженію этой цѣли въ подчиненіи цеховъ правительственной регламентаціи и контролю. Руководительствуя экономическою жизнью сверху, правительственная опека развивается до мелочныхъ подробностей. Для развитія новыхъ отраслей промышленности призываются заграничные работники, выдаются привилегіи, устанавливаются монополіи. Рядомъ съ этимъ постепенно разрастаются разрѣшенія устраивать мастерскія, не подчиненныя цеховымъ правиламъ, а только правительственной регламентаціи. Такія разрѣшенія вызывались стремленіемъ привлечь накопленные въ торговлѣ капиталы въ обрабатывающую промышленность, такъ какъ цеховая организація, ограничивавшая число подмастерьевъ и учениковъ, воспрещавшая одному и тому же лицу имѣть болѣе одной мастерской, дѣлала невозможнымъ большіе барыши. Капиталы, нажитые главнымъ образомъ торговлей, начинаютъ вливаться въ обрабатывающую промышленность и прежде всего въ три важнѣйшія по количеству сбыта отрасли производства: шерстяную, ткацкую и прядильную. Возникаетъ мануфактура, возникаетъ та организація производства, которая, благодаря своей большей производительности, постепенно вытѣсняетъ цеховую, а съ тѣмъ вмѣстѣ ведетъ къ относительному уменьшенію числа хозяевъ промышленныхъ предпріятій, къ концентрированію въ рукахъ ихъ богатства, къ увеличенію имущественнаго неравенства между хозяевами и рабочими. Мануфактурой начинается переходъ отъ экономической организаціи, покоющейся на базисѣ мелкаго ремесленнаго производства, къ организаціи крупнаго производства, достигшей въ XIX столѣтіи въ Англіи господствующаго значенія, въ прочихъ континентальныхъ государствахъ Запада значительнаго развитія, и наложившей свою печать на всѣ стороны общественной жизни.
Самымъ типическимъ представителемъ экономической политики правительствъ въ описываемую нами эпоху служитъ дѣятельность знаменитаго министра Людовика XIV, Кольбера. Съ цѣлью поднять промышленность въ странѣ и увеличить вывозъ готовыхъ продуктовъ, Кольберъ подчинилъ ее всестороннему правительственному регулированію и, въ то же время, оказывалъ энергическую подержку вновь возникающей индустріи. Для основанія всякаго промышленнаго предпріятія требовалось разрѣшеніе власти; правительственные регламенты нормировали до мельчайшихъ подробностей процессы производства (матеріалъ, качество, величицу, форму и пр.); готовые продукты подвергались осмотру чиновниковъ и за нарушеніе правилъ взыскивались штрафы. Эти бюрократическія предписанія, стѣснявшія индивидуальную свободу, часто нарушавшія имущественные интересы предпринимателей, вызывали живѣйшее противодѣйствіе. Подчиненные Кольбера жаловались, что не могутъ достигнуть выполненія предписаній. Кольберъ отвѣчалъ на это усиленіемъ размѣра штрафовъ и новой организаціей промышленнаго инспектората для цѣлаго королевства.
Кольберъ во многомъ достигъ того, къ чему стремился. Его управленіе есть блестящее время въ экономической исторіи Франціи. Но такое положеніе дѣлъ продолжалось лишь пока жидъ и дѣйствовалъ этотъ великій государственный человѣкъ. Та самая регламентація, посредствомъ которой Кольберъ далъ сильный толчокъ французской промышленности, сдѣлалась тормозомъ въ рукахъ его преемниковъ. Такова судьба всѣхъ бюрократическихъ мѣропріятій. Нужны были геній, знаніе жизни, практическій взглядъ, упорный трудъ и желѣзная воля Кольбера, чтобы бюрократическая политика достигла поставленныхъ себѣ цѣлей и дали благопріятные результаты.
Нужда абсолютизма въ увеличеніи государственныхъ доходовъ вызвала его заботы объ умноженіи національнаго богатства. Военныя и финансовыя дѣла обращаютъ на себя главное вниманіе правительствъ. Въ связи съ этимъ возникаетъ впервые экономическая литература. Главная тема ея разсужденій: увеличеніе національнаго богатства, какъ источника финансовыхъ средствъ государства. Какъ практика, такъ и экономическая теорія видѣли богатство въ деньгахъ; мѣры, предлагавшіяся теоріей для увеличенія количества денегъ въ странѣ, были тѣ же, какія употреблялись практикой, и исходили изъ вышеупомянутаго представленія о благопріятномъ торговомъ балансѣ. Экономическая литература съ подобнымъ содержаніемъ господствовала въ теченіе двухъ столѣтій и называется меркантильной, вслѣдствіе обращенія ею исключительнаго вниманія на вопросы о деньгахъ и торговлѣ. Ограниченія, а потомъ и полное устраненіе меркантильной политики идутъ рука объ руку съ расширеніемъ внѣшней торговли, крупнаго производства и усиливавшимся значеніемъ промышленнаго и торговаго сословій.
Быстрый ростъ соціальной силы промышленнаго и торговаго классовъ, обусловливавшійся возрастаніемъ въ этой средѣ богатства и просвѣщенія, составляетъ самое важное явленіе новѣйшей исторіи. Еще въ 1615 году, во время собранія генеральныхъ штатовъ во Франціи, дворянство жаловалось королю на оскорбленіе, нанесенное ему представителями третьяго сословія, осмѣлившимися назвать себя младшими братьями дворянства и духовенства. «Мы не хотимъ, — говорилось въ жалобѣ, — чтобы сыновья сапожниковъ называли насъ братьями; между нами и ими такое же различіе, какое между господами и слугами». А спустя сто восемьдесятъ четыре года третье сословіе сдѣлалось, по пророческой формулѣ Сіайса, «всѣмъ». Оно стало господствующимъ въ Англіи и Франціи и на развалинахъ сословной монархіи создало новый соціальный строй, сообразный его интересамъ. За Англіей и Франціей шли въ томъ же направленіи и другія государства западной Европы.
Ростъ мануфактуръ и постоянно расширяющійся обмѣнъ были главными источниками умножающагося богатства средняго класса.
Быстрому развитію и процвѣтанію мануфактуръ много способствовалъ также начавшійся съ XVI столѣтія переворотъ въ сельской промышленности и поземельныхъ отношеніяхъ. Переворотъ этотъ заключался въ измѣненіи системы сельскаго хозяйства, которое было вызвано, во-первыхъ, уничтоженіемъ въ Англіи и Франціи барщины и, во-вторыхъ, появленіемъ шерстяныхъ мануфактуръ. Уничтоженіе барщины влекло за собой уменьшеніе сельскаго населенія, сильнѣйшее расширеніе обмѣна, отдѣленіе обрабатывающей промышленности отъ добывающей, города ютъ деревни. Тѣ же послѣдствія вызывали и развивавшіяся въ Англіи, Франціи, Италіи, Фландріи шерстяныя мануфактуры. Онѣ предъявляли спросъ на шерсть; цѣна на послѣднюю поднялась и лозунгомъ тогдашняго дворянства стадо обращеніе пашни въ пастбище, для чего потребовалось отбирать землю у крестьянъ. Новый толчокъ процессу экспропріаціи земли у крестьянъ былъ данъ реформаціей, сопровождавшейся конфискаціею церковныхъ земель. Новые собственники этихъ земель прогоняли съ нихъ цѣлыми массами крестьянскія семейства, вившія здѣсь споконъ вѣка на правѣ феодальнаго владѣнія землей. Съ отобраніемъ у церквей и монастырей громадныхъ земельныхъ имуществъ рушилась господствовавшая система призрѣнія бѣдныхъ духовенствомъ, преимущественно монастырями. Экспропріація земли у крестьянъ, эта бѣдственная для народа операція, общая всѣмъ западно-европейскимъ государствамъ, имѣла самое обширное и продолжительное (слишкомъ три столѣтія) примѣненіе въ Великобританіи. Она создала нынѣшнюю концентрацію земельной собственности въ этой странѣ. Если въ современной Франціи четверть населенія принадлежитъ къ классу земельныхъ собственниковъ, то это случилось только благодаря грандіознымъ мѣрамъ революціи 1793 года, передавшей земли эмигрировавшаго дворянства и духовенства народу. Концентрація земельной собственности въ Германіи не одинакова по различнымъ государствамъ и областямъ; и это находится въ связи съ характеромъ отношеній верховной власти къ дворянству. Бранденбурги въ Пруссіи дѣйствовали всего рѣшительнѣе въ интересахъ крестьянъ и ограничивали право дворянства лишать ихъ исконнаго права владѣнія землею.
Лишенные земель, крестьяне должны были искать средствъ существованія продажей своей рабочей силы. Городское населеніе быстро возрастаетъ. Цеховая организація, представлявшая для работника больше выгодъ сравнительно съ мануфактурой, не могла, при существовавшемъ размѣрѣ капитала и сбыта, поглотить непрерывно приливающее изъ селъ населеніе. Не нашедшіе работы въ цехахъ вынуждены были продавать свою рабочую силу мануфактурамъ. Мануфактурамъ былъ какъ нельзя болѣе выгоденъ этотъ наплывъ свободныхъ рабочихъ рукъ. Онъ давалъ имъ возможность понижать заработную плату, удлинять рабочій день и расширять производство соотвѣтственно размѣрамъ, наличнаго капитала; а все это вмѣстѣ способствовало накопленію богатства, а отсюда и возрастанію значенія промышленнаго сословія.
Въ какихъ обширныхъ размѣрахъ совершалась экспропріація, видно изъ того, что создаваемый ею пролетаріатъ не успѣвалъ быть поглощаемъ не только цехами, но и мануфактурами, несмотря на быстрый ростъ послѣднихъ. Экспропріированные, не имѣя возможности продать свою рабочую силу, обращались, въ нищихъ, разбойниковъ, бродягъ. Въ теченіе всего XVI столѣтія мы видимъ во всей западной Европѣ драконовскіе законы противъ бродяжничества (плеть, клейменіе, отрѣзываніе ушей, смертная казнь при поимкѣ въ третій разъ). Предполагалось, что всѣ-эти нищіе и бродяги шатаются не потому, что не могутъ найти работу вслѣдствіе измѣнившихся экономическихъ условій, а не желаютъ работать.
Съ расширеніемъ производства удешевляется созданіе продуктовъ, а потому мануфактуры явились серьезными конкуррентами цеховымъ мастерскимъ. Начинается борьба между старымъ цеховымъ устройствомъ и новыми промышленными предпріятіями. Но всѣ усилія цеховыхъ мастеровъ остановить и измѣнить естественное теченіе дѣлъ, обращенія ихъ къ правительствамъ за помощью, были тщетны. Правительства сочувствовали развитію и процвѣтанію мануфактуръ, видя въ нихъ прогрессъ національной промышленности, источникъ для увеличенія государственныхъ доходовъ. По мѣрѣ развитія мануфактуръ, раздѣленіе труда въ производительныхъ операціяхъ выступаетъ все больше и больше, а съ тѣмъ вмѣстѣ рождается спросъ на техническія открытія, и послѣднія не медлятъ своимъ появленіемъ. Техническія изобрѣтенія, въ свою очередь, оказали громадное вліяніе на ростъ Отраслей промышленности, захваченныхъ мануфактурами, и сдѣлали ихъ еще болѣе опасными конкуррентами цеховъ, не могшихъ, частью вслѣдствіе регламентаціи, частью по недостатку требуемаго капитала, воспользоваться многими изъ изобрѣтеній. Это движеніе мануфактуръ шло рука объ руку съ успѣхами внѣшней торговли.
Правительственная опека надъ всѣми отраслями общественной дѣятельности, въ томъ числѣ и надъ хозяйственной, составляла, какъ мы видѣли, характеристическую черту государственной жизни XVI, XVII и XVIII столѣтій. Мануфактуры не были изъятіемъ изъ общаго порядка, хотя и дѣйствовали свободнѣе цеховъ. Цеховая организація соотвѣтствовала интересамъ мелкихъ хозяевъ, такъ какъ устраняла конкурренцію производства въ большихъ размѣрахъ; развивавшаяся же крупная промышленность чувствовала стѣсненія отъ вмѣшательства государства въ экономическую жизнь. И самое большое стѣсненіе заключалось въ недоступности для нея, по закону, многихъ отраслей производства. Далѣе въ постановленіи предписывалось держать на каждаго подмастерья только извѣстное число учениковъ и простыхъ. рабочихъ, что увеличивало издержки производства, такъ какъ развивавшееся раздѣленіе труда открывало возможность замѣнять подмастерьевъ менѣе искусными и потому дешевле оплачиваемыми рабочими. Опредѣлявшіеся властями размѣры заработной платы и длины рабочаго дня были обыкновенно выше тѣхъ, какіе, при свободномъ договорѣ, могли установить хозяева мануфактуры, вслѣдствіе наплыва изъ селъ простыхъ рабочихъ. Эти и многія другія ограниченія экономической свободы задерживали полный ходъ крупной промышленности, нарушали и другіе ея интересы. Ея потребностью была свобода производства и отсутствіе всякаго законодательнаго вмѣшательства въ контрактъ между- трудомъ и капиталомъ. Ея лозунгомъ становится уничтоженіе цеховъ и отмѣна промышленныхъ регламентацій. И этотъ лозунгъ, по мѣрѣ развитія мануфактуръ и раскрытія ими своихъ производительныхъ преимуществъ, проникаетъ въ литературу и общественное сознаніе. Законодательства постепенно расширяютъ отрасли производства, доступныя мануфактурѣ.
Цеховая организація становится предметомъ нападокъ и по другимъ причинамъ. Съ расширеніемъ въ XVI столѣтіи обмѣна и вслѣдствіе совершавшейся эмиграціи сельскаго населенія въ города, размѣры цеховыхъ мастерскихъ увеличивались. Слѣдовательно, возрасталъ размѣръ капитала, нужнаго для основанія мастерской. По мѣрѣ развитія этого явленія, рушатся всѣ свѣтлыя стороны цеховой организаціи. Исчезаютъ прежнія, добрыя, чисто семейныя отношенія между хозяиномъ и его подмастерьями и учениками. Состояніе мастера перестаетъ быть той соціальною ступенью, которой, при усердіи и добромъ поведеніи, достигалъ всякій. Сдѣлаться мастеромъ становится привилегіей богатыхъ семействъ. Происходитъ обособленіе рабочихъ. Рабочіе дѣлаются постояннымъ классомъ. Устанавливается антагонизмъ между хозяевами и работниками. Восемнадцатое столѣтіе называютъ «вѣкомъ стачекъ». Рядомъ со стачками — постоянныя жалобы рабочихъ властямъ на злоупотребленія хозяевъ. Рабочіе становятся врагами цеховой организаціи.
Экспропріація земли у крестьянъ создаетъ новую и весьма важную отрицательную сторону цеховъ. Эмигрирующее изъ селъ въ города населеніе не поглощалось всецѣло цехами. А кто не приписанъ къ цеху, тотъ не имѣлъ права заниматься какимъ бы то ни было ремесломъ. Нарушеніе этого закона сопровождалось уголовными наказаніями. Привилегія права на трудъ, не вызывавшая диссонансовъ при цеховой организаціи въ средніе вѣка, когда при незначительности городскаго населенія, каждый былъ членомъ какого-либо цеха, становится, при измѣнившихся условіяхъ, нарушеніемъ самаго естественнаго человѣческаго права. Предъ правительствами выступаетъ настоятельная необходимость организовать призрѣніе массъ населенія, лишенныхъ средствъ существованія и не могущихъ, по измѣнившимся экономическимъ условіямъ, найти работу. Появляется законодательство о призрѣніи здоровыхъ работниковъ, не могущихъ найти себѣ занятія.
Жалобы на цехи и требованія ихъ реформированія не прерываются съ начала XVII столѣтія вплоть до уничтоженія цеховой организаціи. Законодательство Кольбера во Франціи, Елизаветы въ Англіи, эдикты великаго курфюрста отъ 1686 и 1688 гг., въ Пруссіи были отвѣтомъ на эти требованія. Эти законы расширяютъ просторъ развитію мануфактуръ, усиливаютъ вмѣшательство власти въ цеховые порядки, ограничиваютъ привилегіи на трудъ.
Неурядицы цеховой организаціи промышленности, безчисленныя стѣсненія внутренней и внѣшней торговли, нарушавшія интересы торговаго класса, зарождаютъ идею объ экономической свободѣ, о невмѣшательствѣ государства въ хозяйственную дѣятельность. Развитіе этой идеи идетъ параллельно съ ростомъ крупной промышленности и торговли, увеличивавшихъ богатство и соціальное значеніе класса, въ интересахъ котораго было осуществленіе этой идеи.
Англія ранѣе другихъ странъ развила свои мануфактуры.
Въ концу XVII вѣка крупное производство заняло въ ней уже видное мѣсто. Вмѣстѣ съ тѣмъ для большинства продуктовъ британской промышленности сдѣлалась не страшна иностранная конкурренція. Господствовавшая же во всей Европѣ меркантильная система мѣшала англичанамъ завоевать рынки путемъ свободной конкуренціи. Англійская литература выступаетъ первая съ рѣшительной, обнимающей всѣ отрасли хозяйственной дѣятельности, формулировкой идей экономической свободы. Первымъ самымъ яркимъ представителемъ новыхъ промышленныхъ интересовъ слѣдуетъ признать Дедлея Норта. Книга его явилась въ 1691 году и озаглавлена: «Discourses upon Trade principally directed to the Cases of the interest, Coinage, Clipping, increase of Money». Нортъ совершенно свободенъ отъ меркантильныхъ идей и объявляетъ всякое правительственное вмѣшательство вреднымъ для экономической дѣятельности народа. Въ этомъ отношеніи онъ, по справедливости, можетъ считаться первымъ рѣшительнымъ фритредеромъ и предшественникомъ Адама Смита. Приведемъ нѣкоторые резюме самого автора:
"Весь свѣтъ относительно торговли составляетъ какъ бы одну націю или народъ, а всѣ націи — все равно какъ индивиды одного народа.
"Потеря торговли одною націей не составляетъ несчастія только для нея одной, но для всего свѣта, ибо всѣ націи соединены вмѣстѣ общими интересами.
"Не можетъ существовать торговли, невыгодной для народа, ибо если бы таковая оказалась, люди ее оставили бы; а гдѣ промышленники преуспѣваютъ, тамъ и народъ, котораго они составляютъ часть, также преуспѣваетъ.
"Нельзя людей принуждать къ дѣятельности по предписанному образцу; это можетъ принести, пожалуй, выгоду кому-нибудь, но народъ черезъ это ничего не пріобрѣтаетъ, ибо что дается одному поданному, то берется у другого.
«Никакіе правительственные законы не могутъ опредѣлять цѣнъ въ торговлѣ; послѣднія должны устанавливаться сами. А если такіе законы существуютъ, то составляютъ для торговли большую помѣху и заслуживаютъ осужденія» и т. д. Нортъ заканчиваетъ свою книгу слѣдующими замѣчательными словами:
«Ни одинъ народъ не разбогатѣлъ черезъ государственныя мѣропріятія, но только миръ, трудолюбіе и свобода создали торговлю и богатство».
Весь періодъ времени до появленія книги Адама Смита можно назвать переходнымъ: старыя меркантильныя понятія имѣли еще значительное приложеніе на практикѣ и находили себѣ представителей въ теоріи; новыя воззрѣнія, впервые рѣшительно заявленныя Нортомъ, все болѣе разрабатывались и распространялись, хотя еще не сдѣлались господствующими. Самыми крупными представителями новыхъ воззрѣній въ Англіи въ эту переходную эпоху являются Давидъ Юмъ, Джосу и Токкеръ и Адамъ Фергюсонъ. Основной характеръ воззрѣній этихъ писателей заключается въ апологіи расширявшейся тогда индустріи и торговли и въ порицаніи всякаго вмѣшательства государства въ экономическую жизнь общества, всякихъ препонъ частной дѣятельности въ торговлѣ и промышленности. Считая увеличеніе абсолютнаго богатства страны тожественнымъ съ умноженіемъ народнаго благосостоянія, они, съ самыми лучшими намѣреніями, защищали все, что, по ихъ мнѣнію, вело къ процвѣтанію торговли и промышленности, и важнѣйшее условіе такого процвѣтанія видѣли въ устраненіи регламентаціи экономической дѣятельности. Токкеръ опровергаетъ, какъ предразсудокъ, что бѣдныя націи, будто бы, естественные враги богатыхъ націй. «Такъ какъ бѣдныя страны, — говоритъ онъ, — не могутъ конкуррировать съ богатыми по недостатку капитала и искусства, то имъ выгоднѣе заниматься производствомъ сырыхъ продуктовъ, а богатымъ націямъ предоставить мануфактуру. Между народами не существуетъ никакого антагонизма интересовъ, а, напротивъ, господствуютъ согласіе, гармонія».
«Интересы отдѣльныхъ лицъ, — по мнѣнію Фергюсона, — весьма хорошо гармонируютъ съ интересами государства: чѣмъ болѣе отдѣльные классы, особенно промышленный, пріобрѣтаютъ, тѣмъ болѣе возвышается національное богатство, которое состоитъ не въ наличныхъ деньгахъ, а въ совокупности всѣхъ полезныхъ и употребительныхъ вещей, которыя находятся въ собственности у гражданъ». Фергюсонъ защищаетъ принципъ свободной экономической дѣятельности почти въ тѣхъ же самыхъ выраженіяхъ, въ какихъ позднѣе защищалъ ее и Адамъ Смитъ. «Торговля, — говоритъ онъ, — есть такой родъ промышленности, гдѣ люди, предоставленные дѣйствію ихъ собственнаго опыта, менѣе всего способны вступить на неправый путь».
Англія и Франція, до настоящаго времени, шли — по пути накопленія матеріальныхъ и умственныхъ богатствъ — впереди другихъ государствъ и своимъ историческимъ ходомъ развитія оказывали значительное вліяніе на другія страны. Новыя экономическія теченія, которыя мы видѣли въ Англіи, имѣли мѣсто и во Франціи, но достигли здѣсь своей зрѣлости позднѣе, а потому и идеи свободной торговли и промышленности являются во Франціи лишь спусти 60 лѣтъ послѣ появленія ихъ въ Англіи.
Идея объ устраненіи вмѣшательства государства въ экономическую жизнь и о водвореніи свободы торговли и промышленности была провозглашена во Франціи одновременно нѣсколькими мыслителями, составлявшими тѣсно сплоченный кружокъ, центромъ котораго былъ Кене, докторъ Людовика XV. Этотъ кружокъ раздѣлялъ, доктрины распространившейся тогда въ Европѣ раціоналистической философіи.
Раціоналистическая философія есть величайшее явленіе какъ въ умственной области, такъ и въ практической. Появленіе ея означаетъ освобожденіе человѣческаго ума отъ теологическихъ и традиціонныхъ нравственныхъ оковъ. Это освобожденіе, начавшееся въ греческой философіи и перенесенное изъ Греціи въ Римъ, было прервано умственнымъ и общественнымъ состояніемъ среднихъ вѣковъ.
Какъ въ религіи раціоналистическая философія противопоставила авторитету Священнаго Писанія разумъ, такъ точно въ области общественныхъ отношеній она противопоставила разумъ исторически сложившимся порядкамъ и правамъ. Только такіе порядки, только тѣ права признавала рта философія, которые могутъ быть признаны разумными, ведутъ въ общему благу или, по крайней мѣрѣ, къ благу большинства. Единственный соціальный порядокъ вещей, могущій, по ученію раціоналистической философіи, осуществить возможно большее благо, есть такой, въ которомъ предоставлена полная свобода проявленіямъ человѣческой природы. Природа человѣка противопоставлялась искуственности всего общественнаго быта, какъ самородный, неизсякаемый источникъ разума и всякаго блага. «Все прекрасно, — говоритъ вліятельнѣйшій писатель XVIII вѣка Ж.-Ж. Руссо, — что исходитъ изъ рукъ Творца, все искажается въ рукахъ человѣка». Кондорсе училъ, что если бы человѣкъ повиновался законамъ природы, то нельзя было бы положить границъ развитію его благоденствія. Вмѣстѣ съ тѣмъ природа человѣка предполагалась у всѣхъ одинаковой и
Изъ этихъ исходныхъ принциповъ логически вытекало основное положеніе возникшей тогда во Франціи, подъ именемъ физіократовъ, экономической школы, что для соціальной жизни данъ «неизмѣнною» природою человѣка и ея отношеніями къ внѣшнему міру такой же «естественный» порядокъ вещей, стоящій внѣ условій времени и пространства, какой существуетъ для физической природы. Государственные законы, соціальная жизнь должны быть только выраженіемъ этого естественнаго порядка. Задача экономической науки состоитъ въ разъясненіи «абсолютнаго» порядка, установленнаго природою для человѣческаго общества. Эта школа изслѣдователей естественнаго, абсолютнаго порядка вещей, названная поэтому физіократической (отъ φύσις — природа и κρατειν — господство), первая дала наукѣ о хозяйственныхъ отношеніяхъ названіе политической экономіи.
По ученію физіократовъ, первый естественный законъ и несомнѣнное естественное право каждаго человѣка есть Стремленіе къ наслажденію жизнью. Средства же для осуществленія этого стремленія пріобрѣтаются трудомъ. А потому на.государствѣ лежитъ обязанность открыть каждому человѣку свободный доступъ къ любому занятію. Государство должно объявить свободу труда и обезпечить собственность, какъ результатъ труда. Далѣе, такъ какъ каждый знаетъ свои интересы лучше всякаго другого и оградить ихъ умѣетъ наилучше собственными силами, то въ народномъ хозяйствѣ должна господствовать свободная конкурренція. Только при такомъ порядкѣ достигается всего полнѣе благосостояніе какъ отдѣльныхъ лицъ, такъ и цѣлаго народа, такъ какъ человѣкъ, руководимый своею личною выгодою, будетъ дѣйствовать въ то же время и для блага общества. Одинъ изъ представителей этой школы, Гурнэ, обращаясь къ королевскимъ министрамъ, говоритъ: «Наилучшее, что вы можете сдѣлать для поднятія народнаго хозяйства, это предоставить людямъ полную свободу въ ихъ экономическихъ отношеніяхъ (laissez faire, laissez passer)». Идеалъ физіократовъ заключался въ полной свободѣ самоопредѣленія личности. За государствомъ оставлялась только одна отрицательная функція — охраненіе права отъ нарушеній.
Уже въ этихъ основныхъ положеніяхъ физіократовъ вполнѣ высказалось требованіе радикальнаго измѣненія всего соціальнаго строя. На всю предшествовавшую исторію человѣчества, равно какъ и на современный имъ порядокъ вещей они смотрѣли какъ на невѣжество въ отношеніи законовъ природы и эксплуатацію высшими классами низшихъ.
«Главными представителями физіократическихъ ученій были: Венэ (издавшій въ 1858 г. знаменитый „Tableau économique“ и напечатавшій нѣсколько статей въ энциклопедіи Дидро), Мирабо („Ami des hommes“, 1756 г., „Philosophie rurale“, 1763 г.), Мерсье де-ла-Ривьеръ („L’ordre naturel“, 1767 г.), Дюпонъ де-Немуръ („Physiocratie“, 1768 г.) и славный министръ финансовъ при Людовикѣ XVI, Тюрго („Réflexions sur la formation et la distribution des richesses“, 1766 r.).
Такъ какъ изъ ученія физіократовъ объ экономической свободѣ логически вытекало требованіе уничтоженія всѣхъ экономическихъ привилегій и, между прочимъ, уничтоженія цеховъ и остатковъ феодальныхъ отношеній въ поземельной собственности, то это ученіе получило политическій характеръ. Въ то же время политическія теоріи французскихъ писателей, выставлявшія на своемъ знамени политическую свободу и равенство правъ гражданъ (слѣдовательно, уничтоженіе привилегій), тѣмъ самымъ затрагивали экономическій порядокъ вещей. Такимъ образомъ экономическія и политическія реформаторскія идеи взаимно переплетались {Причину отсутствія прямыхъ политическихъ тенденцій у англійскихъ экономистовъ новой школы XVIII столѣтія слѣдуетъ видѣть, по нашему мнѣнію, въ томъ, что Англія уже давно пользовалась широкою политическою свободой, а богатая часть средняго сословія правомъ представительства. Во Франціи XVIIІ вѣка среднее сословіе богатствомъ о образованіемъ опередило привилегированные классы — дворянство и духовенство; между тѣмъ юридически, по закону, оно пользовалось самыми ничтожными политическими правами. Эту мысль и высказалъ за годъ передъ французскою революціей Сіэйсъ въ своей знаменитой пророческой формулѣ: „Что такое третье сословіе? — Все. Чѣмъ оно было до сихъ поръ? — Ничѣмъ. Чего требуетъ оно? — Быть чѣмъ-нибудь“.
Лассаль мѣтко замѣчаетъ, что французская революція перенесла на бумагу то, что совершилось въ дѣйствительности.}. Экономическій и политическій порядокъ сдѣлались предметомъ возбужденной литературной борьбы. Самымъ могучимъ представителемъ политическихъ идей этой эпохи былъ Руссо. Нѣтъ имени, которое въ то время сіяло бы болѣе яркимъ свѣтомъ, чѣмъ имя женевскаго гражданина — Жанъ-Жака Руссо, и нѣтъ сочиненій, которыя въ большей мѣрѣ были бы почитаемы тогда новымъ евангеліемъ, чѣмъ сочиненія Руссо… Кто знаетъ сочиненія Руссо, тотъ имѣетъ ключъ къ государственной теоріи французской революціи. Огненною рѣчью громилъ Руссо обветшалые принципы средневѣковой эпохи и провозглашалъ новыя формы государственной жизни. Сочиненія его представляли страстный памфлетъ противъ существовавшаго общественнаго порядка, вдохновлявшій сердца и воспламенявшій умы. Въ основѣ всѣхъ воззрѣній и требованій Руссо лежитъ стремленіе осуществить верховную власть народа, свободу и равенство гражданъ. Противъ іерархическаго государственнаго ученія и историческихъ правъ онъ выставилъ ученіе о естественныхъ правахъ; противъ теологическихъ тезисовъ о божественности монархіи — юридическую фикцію, объ общественномъ договорѣ. Теологія и традиціи указывали на монархію; Руссо, на основаніи разума и естественнаго права, указывалъ на народное господство. Потому онъ ненавидѣлъ англійскую конституцію, которую восхвалялъ Монтескьё. Его идеаломъ государственной формы была первобытная германская форма, которая осуществилась въ Швейцаріи и Америкѣ. Его не смущала пропасть, существовавшая между его идеями и дѣйствительнымъ положеніемъ всѣхъ большихъ европейскихъ государствъ. Онъ вѣрилъ, что скорое будущее измѣнитъ настоящее, и указывалъ народу на его силу, чтобы онъ заявилъ свои естественныя права.
Ученія физіократовъ и Руссо изъ слова стали дѣломъ во французскую революцію. Революціонное законодательство вѣрило, что осуществитъ идеи свободы, равенства и общаго матеріальнаго благосостоянія путемъ отмѣны юридическихъ привилегій и установленіемъ равенства всѣхъ передъ закономъ, учрежденіемъ республиканской формы правленія, покоющейся на принципѣ верховныхъ правъ народа, установленіемъ возможно широкой политической свободы, объявленіемъ свободы труда, торговли, собственности.
Благороднѣйшія стремленія и вѣрованія эти не осуществились въ томъ широкомъ размѣрѣ, какого ожидали писатели XVIII вѣка и дѣятели революціи, и въ дальнѣйшемъ изложеніи выяснятся причины этого несоотвѣтствія дѣйствительности ожиданіямъ.
Ученіе физіократовъ и политическое движеніе, во главѣ котораго стоялъ Руссо, осуществились скоро и рѣшительно потому, что требуемыя измѣнившимися условіями жизни реформы соотвѣтствовали интересамъ средняго сословія, получившаго въ XVIII вѣкѣ во Франціи и Англіи сильнѣйшее вліяніе на общественныя дѣла. Вслѣдствіе особенностей экономической и политической исторіи Англіи, промышленный и торговый классы въ этой странѣ уже въ XVII столѣтіи соперничали съ аристократіей во вліяніи на государственныя дѣла. Во Франціи же среднее сословіе начинаетъ уравниваться съ аристократіей только со времени Людовика XIV.
Исторіографъ этого сословія, Огюстенъ Тьери, считаетъ замѣчательнѣйшимъ дѣломъ эпохи Людовика XIV сближеніе и смѣшеніе сословій. Среднія сословія по внѣшности и нравамъ стадо наравнѣ съ высшими. Замкнутость дворянства рушилась; оно стало служить при дворѣ и въ войскѣ, хотя въ обоихъ случаяхъ почести и заслуги основаны были не на рожденіи, а на личныхъ достоинствахъ. Маршалы, изъ какого бы они ни были сословія, стояли выше герцоговъ; министры, вышедшіе изъ третьяго сословія, признавали выше себя только принцевъ крови; жены ихъ приглашались въ королевскому столу. Производство въ арміи основано было не на происхожденіи, а на очереди: по старшинству, либо за дѣйствительное отличіе по службѣ. Лица средняго класса, благодаря своему образованію и способностямъ, занимали высшія правительственныя мѣста и оказывали вліяніе на ходъ дѣлъ. Saint-Simon въ своихъ мемуарахъ называетъ царствованіе Людовика XIV царствованіемъ подлой буржуазіи, — слова, имѣющія глубокій смыслъ и доказывающія переворотъ, случившійся со времени Ришелье и Фронды. По мѣрѣ того, какъ низводилось дворянство, возвышалось вліяніе среднихъ классовъ. Отъ нихъ исходило матеріальное и умственное развитіе. Вмѣстѣ съ возрастающимъ ихъ вліяніемъ росло и довѣріе къ нимъ. Явленіе это поразило моралиста того времени, Лабрюера, который постоянно повторялъ, что между тѣмъ, какъ работа кипитъ въ рукахъ дѣятельныхъ низшихъ сословій, высшее дворянство погружается все болѣе въ лѣнивую дремоту. Почти всѣ министры этой эпохи, многія знаменитости на военномъ поприщѣ, а на ученомъ и литературномъ рѣшительно всѣ, за исключеніемъ трехъ, вышли изъ буржуазіи: Корнель, Паскаль, Мольеръ, Расинъ, Лафонтенъ, Буало, Боссюэтъ, Бурдалу, Флешье, Массильонъ, Лабрюэръ, Арно, Николь, Дама; артисты: Пуссенъ, Лезюеръ, Лорренъ, Шампань, Лебренъ, Пюже. Три имени составляютъ исключеніе: Фенелонъ, Ларошфуко и м-мъ де-Севинье. Развитіе философіи, литературы и искусствъ имѣло непосредственное вліяніе на измѣненіе нравовъ. Образованные люди, какого бы они ни были происхожденія, получили доступъ въ верхніе слои общества и перестали играть въ нихъ роль слугъ, покровительствуемыхъ вельможами. Предметы разговоровъ въ гостиныхъ стали болѣе серьезнаго содержанія, и, такимъ образомъ, явилось новое средство для распространенія идей, столь же могущественное, какъ и книги. Словомъ, обогатившаяся и просвѣтившаяся буржуазія получила и въ свѣтскомъ мірѣ такое же вліяніе, какъ и въ правительственныхъ сферахъ. И это вліяніе ея, вмѣстѣ съ быстро возраставшими во второй половинѣ XVIII вѣка измѣненіями*въ ея интересахъ экономическихъ явленій и распространеніемъ просвѣщенія, непрерывно усиливалось и, наконецъ, совершивъ революцію 1789 года, сдѣлалось господствующимъ.
Рядомъ съ явленіями внутренней жизни Франціи порождавшими и развивавшими идеи свободы и гражданскаго равенства, на распространеніе и укрѣпленіе этихъ идей оказывали также большое вліяніе конституціи Англіи и Американскихъ Соединенныхъ Штатовъ.
Вліяніе государственнаго устройства Англіи на политическія идеи Франціи выразилось всего ярче въ сочиненіяхъ Монтескьё. Вліяніе же Американскихъ Штатовъ имѣло своимъ самымъ крупнымъ представителемъ Руссо.
Пуритане, проникнутые демократическими идеями, создали въ новой ихъ родинѣ, Америкѣ, небывалый еще государственный строй. Ни древность, ни преданіе, ни исторически сложившееся право не стѣсняли ихъ при организаціи общественнаго порядка. Аристократія и іерархія были оставлены въ Европѣ. Не было рѣчи ни о различіи сословій, ни о различныхъ правахъ. Не ошиблись переселенцы, когда высказывали, что своими республиканскими порядками они подадутъ примѣръ для всѣхъ народовъ. Особенно сильно вліяніе Американскихъ Штатовъ на Европу было въ эпоху борьбы ихъ за независимость, кончившейся отпаденіемъ колоній отъ метрополіи. Хотя сначала, при первомъ взрывѣ революціи противъ метрополіи, американцы и ссылались еще на привилегіи, данныя имъ при переселеніи, или на установившіеся обычаи и хотѣли защищать ихъ какъ право, законнымъ образомъ пріобрѣтенное, но вскорѣ они бросили это основаніе и обратились въ естественному праву и общимъ принципамъ свободы. Въ американской деклараціи правъ (1776 г.) провозглашены естественныя, врожденныя человѣческія права, которыхъ никакая власть не можетъ отнять у человѣка, — естественная, равная для всѣхъ свобода во всѣхъ проявленіяхъ ума и воли. Правительство, которое нарушаетъ это первое человѣческое право, народъ имѣетъ право низложить, — вотъ чѣмъ оправдывалось отпаденіе. И вводя всеобщее право выбора, одинаковое для всѣхъ членовъ государства, какъ равно заинтересованныхъ въ управленіи государствомъ, американцы провозглашали великій демократическій принципъ — верховность народной воли, выраженной въ законѣ.
Историческая миссія абсолютизма во Франціи заключалась въ объединеніи страны и уменьшеніи различія сословій. Но эти результаты были добыты цѣной политической свободы. Монархія обратилась въ деспотію. Уничтожены были всѣ древнія политическія учрежденія страны: независимость сословій и мѣстностей, свобода провинцій и городовъ, могущество государственныхъ сословій и парламента. Естественно, какъ только третье сословіе окрѣпло, почувствовало свою силу, оно не только разрываетъ связь съ прежнимъ союзникомъ, а вступаетъ съ нимъ въ борьбу за свободу. Это становится дѣломъ того вѣка, начало котораго составляютъ послѣдніе годы царствованія Людовика XIV, а ближайшимъ осуществленіемъ было соединеніе въ 1789 году всѣхъ сословій въ одно цѣлое въ верховномъ собраніи народныхъ представителей. Въ этотъ же періодъ времени совершалась во Франціи и распространялась въ массахъ та революція умовъ, которая поколебала всѣ предразсудки, уничтожила освященное давностью уваженіе къ существующимъ порядкамъ и выработала ученіе о „естественныхъ правахъ человѣка“. Руководящіе принципы разума, имѣющіе всеобщее значеніе, были поставлены выше теологіи и государственныхъ законовъ; была опредѣлена область свободы, съ которою, какъ съ общимъ правиломъ, должно было сообразоваться всякое законодательство, независимо ни отъ какихъ историческихъ условій и частныхъ обстоятельствъ. Эти два свойства: идеализмъ и универсализмъ, эта принципіальность политической идеи и ее всеобщее значеніе» — были причиной радикальной перемѣны въ политическомъ образованіи всей Европы. Люди 1789 года провозгласили свою революцію не какъ частное дѣло одной Франціи, а какъ шагъ къ освобожденію цѣлой Европы. Вслѣдствіе принципіальности и универсальности идей, ради осуществленія которыхъ совершалась революція, онѣ, какъ цѣль, пережили самый переворотъ, достались въ наслѣдство массамъ и сдѣлались общимъ достояніемъ всего цивилизованнаго міра.
Американскою конституціей и французскою революціей были положены новыя основы соціальнаго строя. На мѣсто юридическихъ привилегій во главу новаго зданія государственнаго устройства поставленъ принципъ гражданскаго равенства. Зависимыя отношенія крестьянъ отъ сеньоровъ и цеховая организація замѣнены свободной конкурренціей. Законодательная власть передана изъ рукъ монарха представительному собранію. Постановлено раздѣленіе властей: законодательной, судебной и исполнительной. Личность гарантирована противъ произвола администраціи. Введенъ судъ присяжныхъ. Установлена отвѣтственность административнаго персонала по жалобамъ частныхъ лицъ. Признана свобода религіи, слова и печати. Важнѣйшая черта исторіи общественныхъ учрежденій XIX вѣка заключается въ постепенномъ распространеніи этого государственнаго строя въ западной Европѣ, причемъ время и полнота осуществленія принциповъ гражданскаго равенства, политической и экономической свободы въ различныхъ государствахъ шли параллельно съ ростомъ средняго сословія, съ его обогащеніемъ и просвѣщеніемъ; а послѣднее являлось результатомъ развитія обрабатывающей промышленности, торговли, городскаго населенія.
Ученіе физіократовъ, какъ мы видѣли, формулировало и защищало идеи свободы и гражданскаго равенства въ экономической области, которыя ярко выступили въ XVIII вѣкѣ какъ въ литературѣ, такъ и въ практической жизни. Составляя часть общаго умственнаго и соціальнаго движенія и давъ, въ то же время, идеямъ и жизненнымъ требованіямъ принципіальное обоснованіе, нѣкоторую систему, это ученіе пріобрѣло огромный авторитетъ во всемъ образованномъ европейскомъ обществѣ.
Профессоръ Глазговскаго университета Адамъ Смитъ страстно желалъ лично познакомиться съ кружкомъ физіократовъ, и это желаніе ему удалось осуществить во вторую свою поѣздку во Францію въ 1765 году. Ниже мы увидимъ, какое сильное вліяніе оказало на міросозерцаніе Адама Смита его тринадцати-мѣсячное пребываніе въ кружкѣ Гельвеціуса, Кенэ, и Тюрго. По возвращеніи на родину, Адамъ Смитъ поселился въ Киркальди и въ сельскомъ уединеніи неутомимо работалъ, въ теченіе десяти лѣтъ, надъ «Богатствомъ народовъ». «Изслѣдованіе о природѣ и причинахъ богатства народовъ» вышло въ 1776 году и въ первое время далеко не произвело того впечатлѣнія, какъ предыдущее сочиненіе Смита — «Теорія нравственныхъ чувствъ»; только спустя нѣсколько лѣтъ было понято все значеніе этого труда.
Разсмотримъ исходныя точки зрѣнія, послужившія основой этого сочиненія.
Ученія Руссо и физіократовъ о существованіи «естественныхъ законовъ» человѣческаго общества, покоющихся на природѣ человѣка и ея неизмѣнныхъ отношеніяхъ въ внѣшнему міру, — законовъ, одинаково приложимыхъ ко всякому народу и времени, слѣдовательно, абсолютныхъ, но искажаемыхъ ложно направляемыми правительственными учрежденіями, — получили значеніе краеугольнаго камня въ экономической теоріи Смита. Чтобъ осуществить этотъ наилучшій, естественный общественный порядокъ, надо только предоставить полную свободу проявленіямъ человѣческой природы.
Признавая наилучшимъ общественнымъ порядкомъ «естественный строй вещей», Адамъ Смитъ, согласно съ физіократами, считалъ важнѣйшею задачей общественной науки раскрытіе этого естественнаго порядка какъ въ цѣломъ, такъ и въ частностяхъ. Цѣлью труда Смита было не объясненіе прошедшаго, настоящаго и вытекающихъ изъ настоящаго указаній ближайшаго будущаго экономическаго строя; въ прошедшихъ и настоящихъ народно-хозяйственныхъ организаціяхъ онъ видѣлъ лишь нелѣпую регламентацію, порожденную, съ одной стороны, невѣжествомъ, непониманіемъ истиныхъ причинъ наростанія національнаго богатства и благосостоянія, съ другой — стремленіемъ господствующихъ классовъ къ эксплуатаціи; цѣлью его труда было построеніе наилучшаго, абсолютнаго экономическаго порядка, долженствующаго еще быть осуществленнымъ.
Первое требованіе естественнаго порядка вещей въ народномъ хозяйствѣ, по ученію Смита, состоитъ въ невмѣшательствѣ государства въ экономическую дѣятельность и въ предоставленіи ея волѣ индивидуумовъ. Съ устраненіемъ вмѣшательства государства народное хозяйство цѣликомъ переходитъ въ руки частныхъ хозяйствъ; почему теорія Смита занимается исключительно изслѣдованіемъ, какую организацію приметъ народное хозяйство, предоставленное свободной дѣятельности частныхъ хозяйствъ. Очевидно, первый вопросъ въ этомъ изслѣдованіи: чѣмъ руководится человѣкъ, будучи совершенно свободнымъ въ своихъ хозяйственныхъ дѣйствіяхъ? Хозяйственныя дѣйствія человѣка находятся подъ вліяніемъ многихъ мотивовъ. Но Смитъ счелъ возможнымъ выдѣлить изъ нихъ господствующій, именно стремленіе человѣка извлечь изъ своей хозяйственной дѣятельности возможно большую сумму средствъ для удовлетворенія своихъ потребностей. Въ мѣновомъ хозяйствѣ, — а современное хозяйство есть почти всецѣло мѣновое, — стремленіе извлечь возможно большую выгоду проявляется въ томъ, что всѣ желаютъ продать какъ можно дороже и купить какъ можно дешевле. Въ своемъ сочиненіи Смитъ исключительно имѣетъ въ виду это эгоистическое стремленіе человѣческой природы и выводитъ изъ него всѣ хозяйственныя явленія. Далѣе, господство эгоизма въ частнохозяйственной сферѣ Смитъ разсматриваетъ не только какъ фактъ, но и какъ единственную силу, могущую, при условіи полной свободы, осуществить наилучшій экономическій порядокъ. «Всякій человѣкъ, — говоритъ онъ, — старается всѣми силами сдѣлать самое выгодное употребленіе изъ своего капитала; правда, онъ имѣетъ въ виду свой собственный интересъ, а вовсе не общественную пользу, но забота о личной выгодѣ естественно и необходимо побуждаетъ его избрать именно тотъ путь, который оказывается самымъ выгоднымъ для общества… Преслѣдуя свою собственную выгоду, человѣкъ часто работаетъ на общую пользу болѣе дѣйствительнымъ образомъ, чѣмъ если бы задался такою цѣлью». Такимъ образомъ значеніе эгоизма возвеличивается Смитомъ до высшаго принципа въ народномъ хозяйствѣ, и частные индивидуальные интересы отожествляются съ интересами общества. Сквозь все сочиненіе Смита проходитъ мысль, что, при свободной дѣятельности каждаго отдѣльнаго человѣка, руководимой эгоизмомъ и конкурренціей, сами собой разовьются такіе способы веденія предпріятій и частныхъ хозяйствъ, при которыхъ имѣющіяся въ распоряженіи націи силы почвы, труда и капитала достигнутъ наибольшей производительности. Вмѣстѣ съ тѣмъ, при такой экономической организаціи, каждый факторъ производства получитъ изъ ежегодно создаваемаго національнаго продукта наибольшую долю, сравнительно съ долей, какая ему досталась бы при иномъ экономическомъ порядкѣ, до пускающемъ правительственную или общественную регламентацію.
Вышеизложенное показываетъ, что основныя положенія теоріи Адама Смита состоятъ: 1) въ признаніи, абсолютнаго экономическаго порядка; 2) въ устраненіи активной дѣятельности государства, и народнаго хозяйства системою частныхъ хозяйствъ; 3) въ возвеличеніи эгоизма до значенія основнаго принципа народнаго хозяйства, и отсюда — отожествленіе индивидуальныхъ интересовъ съ общественными и почти исключительное пользованіе при изслѣдованіи хозяйственныхъ явленій дедуктивнымъ методомъ.
Изъ этихъ положеній логически вытекали требованія: 1) свободы экономическихъ сношеній между лицами: всѣ экономическія мѣновыя отношенія долины быть подчинены единственно заключенному контрагентами договору, 2) свободы заниматься любымъ промысломъ, 3) свободы образованія хозяйственныхъ обществъ, 4) свободы выбора мѣстожительства, а, слѣдовательно, и передвиженія, 5) свободы собственности. Распоряженіе собственностью, какъ движимой, такъ и недвижимой, должно быть неограниченнымъ, то-есть зависѣть единственно отъ воли лица. Всѣ эти виды экономической свободы были признаны «естественными» правами человѣка.
Таковы были основныя идеи, которыя господствовали со времени физіократовъ и Адама Смита вплоть до половины нынѣшняго столѣтія и оказали большее или меньшее вліяніе на законодательства всѣхъ европейскихъ государствъ.. И если это направленіе получило названіе «смитуанизма», а не физіократизма, то не потому, чтобы Ад. Смитъ создалъ какую-либо новую систему, а единственно по причинѣ болѣе совершенной, методичной, детальной разработки общихъ ему и физіократамъ основныхъ экономическихъ идей.
Писатели, оказавшіе послѣ Ад. Смита сильнѣйшее, вліяніе на экономическія воззрѣнія, были Мальтусъ и Рикардо.
Важнѣйшее сочиненіе Мальтуса «Опытъ о законѣ народонаселенія» вышло въ 1798 году. Основная мысль Мальтусова ученія слѣдующая: Населеніе имѣетъ тенденцію увеличиваться быстрѣе средствъ существованія; неизбѣжнымъ результатомъ итого факта являются нищета, пороки, преступленія, болѣзни, эпидеміи, войны, увеличивающія смертность и уменьшающія количество населенія до размѣра средствъ существованія. Сравнивая бѣды, причиняемыя странѣ дурнымъ правительствомъ и учрежденіями, съ бѣдствіями, порождаемыми чрезмѣрнымъ размноженіемъ, Мальтусъ находитъ первыя до такой степени ничтожными, что не слѣдуетъ даже принимать ихъ въ разсчетъ въ такого рода изслѣдованіяхъ. Для предупрежденія или, по крайней мѣрѣ, уменьшенія этихъ бѣдствій, Мальтусъ требуетъ: уничтоженія частной и общественной благотворительности и законодательства о бѣдныхъ, какъ поощряющихъ размноженіе; ютъ холостого человѣка — воздержанія отъ вступленія въ бракъ, пока онъ не пріобрѣтетъ средствъ для содержанія семьи; отъ женатаго — воздержанія отъ рожденія такого числа дѣтей, какое онъ не можетъ прокормить. Такого рода благоразуміе и предусмотрительность, — спѣшитъ прибавить Мальтусъ, — должны быть, во-первыхъ, свободны и добровольны и, во-вторыхъ, они должны быть нравственны."
Но болѣе логическіе или, правильнѣе сказать, болѣе откровенные послѣдователи ученія -Мальтуса не могли не признать, что въ разсчетахъ на возможность содержанія семьи или лишняго члена ея должны весьма часто случаться ошибки; и далѣе, что еще важнѣе, надежда на воздержаніе массъ отъ физической любви представляетъ собою наивнѣйшую иллюзію. Отсюда — развитіе ново-мальтузіанизма, центръ тяжести котораго — предупредительныя средства противъ рожденія дѣтей и борьба съ мнѣніемъ о безнравственности подобныхъ дѣйствій. Въ настоящее время въ Лондонѣ существуетъ ново-мальтузіанское общество, имѣющее своими членами значительное число правительственныхъ лицъ и ученыхъ во всѣхъ государствахъ Запада, — общество, въ которомъ большое число медиковъ открыто обсуждаетъ вопросъ о предупредительныхъ средствахъ и пропагандируетъ путемъ публичныхъ лекцій и дешевыхъ брошюръ тѣ блага, которыя явятся для народа и страны отъ уменьшенія наростанія населенія.
Кромѣ «Опыта о народонаселеніи», Мальтусъ написалъ «Трактатъ политической экономіи». Въ немъ онъ является послѣдователемъ Ад. Смита. Порядокъ свободной конкурренціи считаетъ совершеннѣйшей экономической организаціей; онъ ведетъ въ наибольшей производительности и наилучшему распредѣленію. Но, для извлеченія изъ этого порядка всѣхъ выгодъ, необходимо уменьшеніе наростанія населенія.
Главное сочиненіе Рикардо — «Принципы политической экономіи и налоговъ», 1817 года. Оно не представляетъ полной Аістемы политической экономіи, а рядъ изслѣдованій, связанныхъ между собой принципомъ свободной конкурренціи. Сюда вошли изслѣдованія о цѣнности и цѣнѣ, заработной платѣ и рентѣ, доходѣ, налогахъ, торговлѣ, банкахъ и деньгахъ.
Принявъ исходными точками основные принципы ученій Смита и Мальтуса, Рикардо исправилъ нѣкоторые неточные выводы своихъ предшественниковъ и развилъ ихъ принципы далѣе, черезъ что многіе важные вопросы получили совсѣмъ иное рѣшеніе. Важнѣйшія изслѣдованія этого писателя относятся къ теоріи распредѣленія народнаго дохода. Подобно Смиту, Рикардо принимаетъ три источника дохода: поземельную ренту, заработную плату и прибыль, соотвѣтственно участію въ производствѣ, земли, труда и капитала. Но онъ расходится со Смитомъ касательно условій, управляющихъ высотою ихъ и ихъ взаимнымъ отношеніемъ.
Въ ученіи о поземельной рентѣ Рикардо исходитъ изъ положенія, что доходъ съ земельной собственности обусловливается качествами почвы и другими естественными преимуществами земли. Различіе въ естественныхъ качествахъ земель, плодородіи, мѣстонахожденіи, разстояніи ихъ отъ путей сообщенія и большихъ населенныхъ пунктовъ имѣетъ результатомъ, что земли одинаковаго размѣра, при одинаковой затратѣ на нихъ капитала-и труда, приносятъ собственникамъ различные доходы. Разность доходовъ землевладѣльцевъ, насколько она проистекаетъ изъ указанныхъ преимуществъ земельныхъ участковъ, а не изъ различія хозяйственныхъ способностей землевладѣльцевъ и неодинаковости затраты труда и капитала, называется рентою. Таковъ именно основной смыслъ правильно понятой теоріи ренты Рикардо. Съ увеличеніемъ плотности населенія возрастаетъ спросъ на землю; худшія земли, находившіяся внѣ обращенія, входить въ сферу эксплуатаціи, вслѣдствіе чего повышаются доходность, цѣнность, наемная плата всѣхъ земель, пользующихся какими-либо преимуществами предъ землями, вновь вошедшими въ обращеніе. Это возрастаніе богатства земельныхъ собственниковъ, безъ всякаго съ ихъ стороны труда, содѣйствія, а только благодаря естественному ходу дѣлъ, проявляясь наиболѣе универсально на, земляхъ, вошедшихъ въ сельско-хозяйственную и минеральную промышленности, охватываетъ и всѣ прочіе виды земельной собственности: городскія земли, живописныя мѣста, водяныя силы и проч. Далѣе, земли, черезъ которыя прошла желѣзная дорога, — земли, прилегающія къ вновь устроенной гавани, — подымаются въ доходности и цѣнности. Всякое расширеніе города увеличиваетъ цѣнность земель и домовъ, лежащихъ ближе къ центру. Основаніе въ селѣ свекловичнаго или какого-либо другого завода, фабрики, подымаетъ доходность и цѣнность окружныхъ земель, могущихъ, по свойствамъ почвы, снабжать новое промышленное заведеніе сырыми матеріалами. Подобныхъ примѣровъ можно привести массу. И Достаточно немного всмотрѣться въ дѣйствительность, чтобъ убѣдиться, что обстоятельства, порождающія возрастаніе доходности и цѣнности недвижимыхъ имуществъ, безъ всякаго содѣйствія къ тому собственниковъ, обладаютъ характеромъ непрерывности и общности въ такой степени, что въ мѣстностяхъ съ достаточнымъ населеніемъ и развитыми сношеніями ни одна недвижимое имущество не остается внѣ постояннаго, большаго или меньшаго, ихъ вліянія. Такимъ путемъ постоянно возрастающая концентрація богатствъ въ рукахъ собственниковъ недвижимыхъ имуществъ, не заключающая въ себѣ ни одного атома труда, имѣетъ вполнѣ характеръ подати, которую они взимаютъ съ прочихъ общественныхъ классовъ.
Остающаяся, за вычетомъ ренты, часть ежегоднаго національнаго продукта распредѣляется первоначально между промышленнымъ капиталомъ и трудомъ. Рикардо доказалъ, что, при этомъ распредѣленіи, долл промышленнаго капитала обратно-пропорціональна заработной платѣ. Величина же заработной платы, по ученію Рикардо, обусловливается, въ среднемъ выводѣ, безусловно необходимыми средствами существованія, отклоняясь временно то въ ту, то въ другую сторону. При возвышеніи ея увеличивается число браковъ и рожденій и уменьшается смертность среди рабочихъ классовъ, вслѣдствіе чего возрастаетъ предложеніе труда и понижается плата за него. При паденіи рабочей платы ниже средствъ, необходимыхъ для существованія, усиливается смертность, предложеніе труда уменьшается, пока рабочая плата не достигнетъ своего нормальнаго уровня.
Законъ заработной платы Рикардо, названный впослѣдствіи «желѣзнымъ закономъ», есть логическій выводъ изъ ученія Мальтуса. По этому закону судьба рабочаго класса, составляющаго въ каждой странѣ большинство населенія, является крайне бѣдственной и будетъ таковой до тѣхъ поръ, пока не распространятся въ этомъ классѣ убѣжденіе въ необходимости сокращать размноженіе и привычки къ осуществленію такого убѣжденія. Рикарда полагалъ, что если такія привычки и могутъ развиться въ рабочемъ классѣ, то весьма нескоро, а, слѣдовательно, и экономическое положеніе рабочихъ на долгое еще время останется на уровнѣ безусловно необходимыхъ средствъ существованія.
Такимъ образомъ теоріей Мальтуса и связаннымъ съ ней ученіемъ о заработной платѣ Рикардо нарушаются свѣтлыя ожиданія физіократовъ и Адама Смита, что свободная конкурренція одною собственною силой разольетъ благосостояніе по всѣмъ классамъ общества. Отнынѣ писатели Смитовской школы, защищая свободную конкурренцію, какъ совершеннѣйшій экономическій порядокъ, оговариваются, что онъ раскроетъ всѣ свои блага и для рабочаго класса, но лишь при условіи уменьшенія его размноженія.
Положеніе Рикардо, что заработная плата колеблется около минимума средствъ существованія, играетъ, какъ увидимъ ниже, весьма важную роль въ соціалистической литературѣ. Но такое состояніе заработной платы соціалистическая литература объясняетъ не чрезмѣрнымъ размноженіемъ, а законами капиталистическаго порядка и свободною конкурренціей. Отсюда — требованіе соціалистами радикальной реформы современнаго экономическаго строя.
Школа свободной конкурренціи господствовала въ экономической литературѣ до 60-хъ годовъ нынѣшняго столѣтія, Англія, Франція, Германія и Италія даютъ намъ сотни писателей этого направленія. Но нѣтъ между ними ни одного, чье вліяніе могло бы приблизиться въ вліянію трудовъ Адама Смита, Мальтуса и Рикардо. Всѣ они или разрабатываютъ частности, или просто коментируютъ этихъ трехъ англійскихъ писателей. Изъ числа первыхъ наиболѣе извѣстны: во Франціи — Сэй, въ Англіи — Джемсъ Милль, въ Германіи — Лотцъ, въ Италіи — Джона. Весьма популярные экономическіе писатели: Макъ-Куллохъ и Бастіа — суть простые коментаторы, не отличающіеся глубиной мысли; получили они извѣстность лишь благодаря способности къ ясному и интересному изложенію.
Характеризуя ближе современное практическое значеніе школы свободной конкурренціи, надо указать слѣдующее. Школа эта оправдываетъ всѣ темныя стороны современнаго экономическаго порядка, основаннаго преимущественно на базисѣ свободной конкурренціи, стараясь доказать, что всякій другой порядокъ вещей породилъ бы еще болѣе неблагопріятныя послѣдствія. Она возстаетъ противъ всякаго вторженія законодательства въ исторически сложившееся и непрерывно развивающееся въ направленіи концентраціи богатствъ имущественное строеніе общества, а потому даже на такую мѣру, какъ прогрессивной налогъ на наслѣдство, смотритъ какъ на нарушеніе священнаго права собственности. Отношенія труда къ капиталу должны опредѣляться единственно спросомъ и предложеніемъ. А потому эта школа не открываетъ труду никакого другого выхода къ улучшенію жизненнаго положенія, какъ только сокращеніе предложенія труда чрезъ уменьшеніе размноженія. Соціальнаго вопроса, заключающагося въ цѣломъ рядѣ мѣропріятій для пріобщенія народа къ благамъ культуры, не существуетъ для нея. Она возстаетъ противъ стремленія государства быть народно-хозяйственнымъ факторомъ; всякое, вмѣшательство государства въ экономическія отношенія, хотя бы съ цѣлью поддержанія слабыхъ хозяйственныхъ элементовъ противъ сильныхъ въ ихъ конкурренціонной борьбѣ, отвергается этою школой, какъ не достигающее цѣли и, еще чаще, какъ вредное для успѣховъ народнаго хозяйства и культуры. Еще одно весьма характеристическое свойство этого направленія заключается въ томъ, что интересы движимаго капитала, крупной индустріи и торговли оно ставитъ на первый планъ, и большая часть и притомъ лучшія изъ изслѣдованій его посвящены этимъ предметамъ.
Такимъ образомъ тѣ идеи, которыя у физіократовъ, Адама Смита и даже Рикардо имѣли великое историческое значеніе, означали рѣшительный соціальный прогрессъ, обратились у позднѣйшихъ ихъ послѣдователей, вслѣдствіе измѣнившихся общественныхъ условій, въ сознательную или безсознательную защиту интересовъ имущихъ классовъ противъ народа, интересовъ капитала противъ труда. Съ формальной стороны принципы экономической теоріи Адама Смита и его нынѣшнихъ послѣдователей приблизительно тѣ же; но историческое значеніе, внутренній смыслъ ихъ совсѣмъ иные. Идеи, имѣвшія значеніе могучаго движенія впередъ, запечатлѣны теперь характеромъ застоя. Богатый соціологическій опытъ промышленной жизни XIX столѣтія, котораго не было у великихъ провозвѣстниковъ экономической свободы, ничему не научилъ современныхъ представителей системы неограниченной конкурренціи. Справедливо замѣчаетъ Маурусъ, авторъ книги «О свободѣ въ политической экономіи», что такъ какъ требованіе физіократами и Адамомъ Смитомъ полной свободы промышленности было вызвано стремленіемъ ихъ устранить всѣ привилегіи и водворить благоденствіе, то живи эти гуманные философы въ наше время, когда стало очевиднымъ состояніе зависимости, въ которой неимущій трудъ находится отъ властвующаго и высасывающаго могущества нынѣ не менѣе привилегированныхъ соціальныхъ силъ, они, самымъ послѣдовательнымъ образомъ, требовали бы освобожденія труда отъ гнетущихъ условій посредствомъ ограниченія свободнаго употребленія, или, лучше сказать, злоупотребленія этими силами. Ради отличія историческаго смысла теоріи Адама Смита отъ практическаго значенія направленія позднѣйшихъ представителей свободной конкурренціи, это направленіе получило названіе «манчестерскаго», вслѣдствіе образованія въ 40-хъ годахъ въ Манчестерѣ лиги для агитаціи къ устраненію изъ законодательства послѣднихъ остатковъ ограниченія свободы торговли.
Соотвѣтственно движенію идей реформировались и законодательства. Во Франціи, вслѣдствіе революціоннаго взрыва, со старымъ порядкомъ покончили въ одну ночь. Въ ночь 4 августа 1789 года были уничтожены всѣ привилегіи дворянства; крестьянскія натуральныя повинности въ пользу собственниковъ земли повелѣно было перевести на деньги; объявлены равенство всѣхъ передъ закономъ, всеобщность и равномѣрность податной обязанности. Въ скоромъ времени были отмѣнены цехи, установлена полная свобода промышленности внутри государства и понижены таможенныя пошлины по внѣшней торговлѣ.
Въ Англіи замѣна натуральныхъ повинностей денежными, а съ тѣмъ вмѣстѣ и прекращеніе зависимости крестьянскаго населенія отъ земельной аристократіи начинается еще въ XV вѣкѣ, и къ половинѣ XVI столѣтія этотъ процессъ достигаетъ своего полнаго завершенія. Вмѣстѣ съ тѣмъ цеховая организація здѣсь никогда ре обнимала всѣ города, что представляло для развитія мануфактуръ болѣе простора сравнительно съ положеніемъ этого дѣла на континентѣ. Сверхъ того, по мѣрѣ расширенія рынковъ, открывавшихъ поле расширенію крупной промышленности, законодательство постепенно устраняетъ стѣсненія росту мануфактуръ. Цеховые законы, кодифицированные королевой Елизаветой въ 1562 году и носившіе названіе «Законовъ объ ученичествѣ», подвергаются ограниченной юридической интерпретаціи въ интересахъ крупкой промышленности. По этой интерпретаціи были признаны подчиненными закону* Елизаветы лишь тѣ города и мѣстечки, которые существовали до изданія закона и пользовались уже тогда корпоративными правами. Вмѣстѣ съ тѣмъ большое число отраслей промышленности, и притомъ самыхъ важнѣйшихъ, были изъяты отъ дѣйствія закона Елизаветы. Выгоды, представлявшіяся крупною промышленностью, побуждали обогатившихся хозяевъ различныхъ промышленныхъ отраслей, находящихся въ городахъ, подчиненныхъ цеховой организаціи, обращаться въ парламентъ съ петиціями объ отмѣнѣ закона Елизаветы; и парламентъ сначала пріостанавливаетъ изъ года въ годъ, а потомъ совершенно отмѣняетъ этотъ законъ постепенно то для той, то для другой отрасли промышленности. Въ 1814 году, послѣ столѣтней борьбы между крупною и мелкою промышленностями, принципъ экономической свободы одержалъ окончательную побѣду, и законъ Елизаветы былъ отмѣненъ всецѣло.
Та же политика экономической свободы рѣшительно выступаетъ въ XIX столѣтіи и въ британской внѣшней торговлѣ. Англія обогнала другія государства въ отношеніи развитія производительныхъ силъ; полная свобода внѣшней торговли была въ ея интересахъ. Только одна важная охранительная пошлина продолжала существовать въ англійскомъ законодательствѣ вплоть до 1846 года, именно пошлина на ввозъ хлѣба. Вслѣдствіе извѣстныхъ историческихъ условій англійская аристократія не потеряла политическаго значенія, не передала власть всецѣло въ руки буржуазіи. Пошлина на привозный хлѣбъ, увеличивавшая доходы англійской аристократіи, защищалась верхней палатой. И только послѣ продолжительной, упорной и грандіозной борьбы «лиги противъ хлѣбныхъ законовъ» буржуазія одержала верхъ и пошлина была отмѣнена.
Изъ германскихъ государствъ первою, и всего рѣшительнѣе, въ проведеніи идей экономической свободы и гражданскаго равенства выступила Пруссія. До сороковыхъ годовъ нынѣшняго столѣтія мелкая промышленность была господствующей формой производства какъ въ Пруссіи, такъ и въ прочей Германіи, и средніе классы не играли политической роли, а потому и реформы были совершены здѣсь сверху. Въ Пруссіи иниціатива реформы исходила отъ двухъ великихъ государственныхъ людей — Штейна и Гарденберга, поддерживаемыхъ мнѣніемъ университетовъ, литературы и небольшой, но сильной просвѣщеніемъ, части дворянства, охваченной идеями французской революціи. Закономъ 1807 года крестьяне получили за извѣстное разсроченное вознагражденіе право собственности на земли, которыми они и ихъ предки владѣли; всѣ натуральныя ренты переведены въ денежныя; объявлено свободное распоряженіе земельною собственностью. Закономъ 1810 года была введена свобода промышленности.
За Пруссіей слѣдуютъ въ томъ же направленіи законодательства прочихъ германскихъ государствъ. Въ Австріи всего позднѣе совершились аграрныя реформы, отмѣна цеховъ, введеніе свободы промышленности. Новый порядокъ вещей созданъ былъ здѣсь революціей 1848 года.
Но, рядомъ съ установленіемъ свободы внутренней промышленности, всѣ германскія государства, а также Австрія, для защиты національнаго производства, удержали охранительныя пошлины, хотя и понизили ихъ сравнительно съ предшествующимъ временемъ.
Современное народное хозяйство западно-европейскихъ государствъ основано преимущественно на принципѣ свободной конкурренціи. Хозяйственная свобода является здѣсь общимъ правиломъ, ограниченія ея — исключеніемъ.
Грандіозны и многосторонни положительные результаты системы экономической свободы, но и темныя ея стороны слишкомъ универсальны и безчеловѣчны, чтобъ экономическій прогресъ могъ остановиться на ней. Явившись могучимъ демократическимъ движеніемъ впередъ, возбудивъ ростъ національнаго богатства съ такою силой, какъ будто была открыта сума фортуны, эта система оказалась крайне неблагопріятной въ области распредѣленія. Бѣдность рабочихъ классовъ и пауперизмъ не устранились ею и, сверхъ того, вслѣдствіе быстраго накопленія національнаго богатства и непрерывной побѣды крупной промышленности надъ мелкой, возрастала имущественная пропасть между собственниками земли и капитала съ одной стороны и собственниками труда съ другой.
По мѣрѣ осуществленія системы экономической свободы, яснѣе и полнѣе проявлялись темныя ея стороны въ области распредѣленія и имущественной обезпеченности. Съ тѣмъ вмѣстѣ развивалась экономическая литература, расшатывавшая оптимистическое освѣщеніе Смитовскою школой порядка свободной конкурренціи. Пятьдесятъ лѣтъ боролось критическое направленіе съ Смитовскимъ ученіемъ и, наконецъ, въ послѣднее десятилѣтіе одержало побѣду въ области науки. Измѣнилось также отношеніе въ системѣ свободной конкурренціи законодательныхъ собраній и правительствъ. Въ принципѣ этотъ, порядокъ осужденъ и, несомнѣнно, время реализаціи въ западной Европѣ крупныхъ экономическихъ реформъ гораздо ближе, чѣмъ это обыкновенно полагаютъ.
Мы разсмотримъ оппозиціонное Смитовской школѣ движеніе экономическихъ идей въ Англіи, Франціи и Германіи порознь для каждой страны, такъ какъ это движеніе находилось въ тѣсной связи съ различіями въ соціальныхъ условіяхъ этихъ странъ.
Англія *).
править- ) Книга профес. Янжула: «Англійская свободная торговля» — представляетъ самый полный и обстоятельный трудъ по исторіи экономическихъ идей въ Англіи. Въ нашемъ краткомъ очеркѣ развитія въ Англіи оппозиціоннаго Смитовской школѣ направленія мы пользовались, главнымъ образомъ, этою книгой.
Съ конца XVIII столѣтія въ Англіи совершается колоссальный переворотъ въ техническихъ пріемахъ производства. Ручной трудъ непрерывно вытѣсняется машиннымъ; прежнія двигательныя силы воды, вѣтра, лошади, человѣка замѣняются паромъ. Благодаря этому, производительность земледѣльческой и обрабатывающей промышленностей Великобританіи возрастаетъ въ громадныхъ, дотолѣ неслыханныхъ, размѣрахъ. Въ 1792 году производительная сила машинъ въ этой странѣ равнялась всего лишь 12 милліонамъ человѣкъ, а въ концѣ 30-хъ годовъ она уже составляла силу, равную 600 милліонамъ людей. Быстрому росту ^продуктивности сильно способствовало также улучшеніе путей сообщенія, проведеніе образцовыхъ каналовъ по всей странѣ, а позднѣе — развитіе парового судоходства и покрытіе всей Англіи съ 40-хъ годовъ густою сѣтью желѣзныхъ дорогъ.
И рядомъ съ этимъ безпримѣрнымъ въ исторіи увеличеніемъ національнаго богатства бѣдность и пауперизмъ англійскаго рабочаго не только не уменьшались, но возрастали съ полной очевидностью, и къ тридцатымъ годамъ сдѣлались столь общими и яркими, что стали предметомъ постоянныхъ толковъ какъ въ прессѣ, такъ и въ парламентѣ. И такое вниманіе прессы и парламента къ вопросу о народной бѣдности тѣмъ болѣе понятно, что въ это время по всей Великобританіи совершаются народныя волненія и въ селахъ пущенъ красный пѣтухъ.
Англійскій историкъ Молесвортъ, изобразивъ бѣдственное положеніе земледѣльческихъ рабочихъ въ тридцатыхъ годахъ и потерю ими надежды на парламентъ, говоритъ затѣмъ: «А потому нечему удивляться, что такимъ образомъ обставленные работники взяли дѣло въ свои собственныя руки, какъ это ни пугаетъ законодателей и судей. Они собирались огромными толпами и шли въ фермерамъ съ требованіемъ увеличенія заработной платы. А когда получали отказъ, начинали ломать молотилки и другія земледѣльческія машины, которыя считали главными виновниками своихъ бѣдствій. Фермеры были ужасно напуганы и посылали рабочихъ въ ландлордамъ просить сбавки ренты и, такимъ путемъ, дать имъ возможность получить болѣе высокую заработную плату. Получивъ отказъ и здѣсь, они поджигали скирды хлѣба и стоги сѣна, и скоро въ двадцати шести графствахъ ночь за ночью небо освѣщалось заревомъ пожаровъ народной пищи, превращенной въ пламя и дымъ. Можетъ быть, еще ты когда страна не была въ такомъ плачевномъ положеніи и никогда горе не давило такъ на умы всѣхъ классовъ. Политическая атмосфера, казалось, была заряжена электричествомъ. Члены парламента, члены законодательнаго собранія, состоятельные провинціалы, фермеры — всѣ были доведены до замѣшательства и страха».
Эти народныя волненія помогли среднимъ классамъ провести избирательную реформу 1832 года. Обращаясь къ народу, сторонники избирательной реформы и ихъ пресса говорили: е Помогите намъ добыть билль о реформѣ, а мы, какъ только получимъ свои политическія права, поможемъ вамъ добыть ваши". Народъ вѣрилъ обѣщаніямъ среднихъ классовъ и съ ненавистью, относился во всѣмъ врагамъ реформы, ко всякому новому препятствію, которое аристократія ставила успѣху билля въ парламентѣ. Какъ извѣстно, билль вносился Джономъ Росселемъ три раза и, послѣ каждаго отказа палаты лордовъ, въ странѣ начинались мятежи, поджоги, нападенія на самихъ лордовъ, на ихъ дома и имущества. Напуганная аристократія уступила и билль о реформѣ прошелъ въ обѣихъ палатахъ. По этому биллю избирательныя права земельной аристократіи умалились въ пользу представителей движимаго богатства. Прежнее число избирателей въ 200,000 человѣкъ возрасло до 700,000 изъ 6.000,000 взрослаго мужскаго населенія.
Но не прошло года, какъ законодательная дѣятельность новаго парламента убѣдила рабочихъ, что они обмануты среднимъ классомъ. Немедленно по открытіи парламента Ваклей и Молесвортъ внесли предложеніе въ смыслѣ большаго расширенія избирательнаго права. Но Россель самымъ рѣшительнымъ образомъ отвѣтилъ, что никакихъ реформъ больше не будетъ. За предложеніе высказалось только 22 голоса. Такая же участь постигла и заявленія о необходимости улучшенія экономическаго положенія народа. Предложеніе Атвуда назначить комитетъ для изслѣдованія бѣдственнаго положенія рабочихъ массъ, а также ограничить работу женщинъ и дѣтей на фабрикахъ и уничтожить нѣкоторые косвенные налоги, падающіе особенно тяжело на рабочій классъ, было поддержано лишь 78 изъ 658 членовъ парламента. Единственная мѣра парламента, какъ бы въ пользу народа, состояла въ перемѣщеніи обязанности содержать не имѣющихъ работы съ общинъ на государство и въ постройкѣ рабочихъ домовъ. Но, чтобы не допустить тунеядство, рѣшено было, что рабочіе дома должны имѣть характеръ тюремъ; и дѣйствительно, они были устроены такъ, что рабочіе часто умирали съ голоду, а не шли въ эти благотворительныя заведенія. Въ рабочихъ домахъ пища выдавалась въ такомъ размѣрѣ, чтобы содержащіеся въ нихъ постоянно испытывали чувство голода; семья разрушалась; жены отдѣлялись отъ мужей и дѣти отъ матерей и отцовъ; отлучки допускались лишь при особенно уважительныхъ обстоятельствахъ; рабочій день былъ длиннѣе обыкновеннаго.
Послѣ реформы 1832 года въ средѣ рабочаго сословія развивается мысль, что ему нужно оставить всякія надежды на существующій парламентъ и какіе-либо общественные классы, а разсчитывать на собственныя силы. Въ 1834 году дѣлается попытка соединенія всѣхъ рабочихъ союзовъ въ одну организацію: «consolidated national trades-unions». Въ 1836 году прочно устанавливается многочисленная «лондонская ассоціація рабочихъ», оказавшая своей организаціей большое вліяніе на образованіе подобныхъ же обществъ въ провинціальныхъ городахъ. Изъ этого движенія развивается спустя нѣсколько лѣтъ столь извѣстная въ англійской исторіи агитація «чартистовъ», разрѣшающаяся въ концѣ сороковыхъ годовъ рабочими союзами (trade-unions). Соединеніе всѣхъ работниковъ въ рабочіе союзы по промышленностямъ и мѣстностямъ и установленіе взаимной связи между рабочими союзами, посредствомъ учрежденія центральнаго управленія, составляетъ въ настоящее время ближайшую задачу англійскаго рабочаго класса. Цѣль такой организаціи — борьба съ капиталомъ, вліяніе на законодательство и, въ концѣ-концовъ, перемѣщеніе законодательной власти въ руки рабочаго класса, какъ составляющаго большинство населенія.
Мы сказали, что въ тридцатыхъ годахъ пауперизмъ въ Англіи обратилъ на себя общее вниманіе. Въ жалобахъ на бѣдность народа сходились всѣ политическія партіи, представители различныхъ классовъ и люди, находившіеся на самыхъ различныхъ ступеняхъ общественной лѣстницы.
Причины бѣдности, какъ онѣ трактовались въ прессѣ торіевъ и виговъ, сводились главнымъ образомъ въ лѣни, пьянству рабочихъ, отсутствію бережливости между ними, вредной дѣятельности рабочихъ союзовъ, стачкамъ, разрушающимъ благосостояніе предпринимателей и наносящимъ громадный вредъ самимъ рабочимъ, къ предусмотрительности рабочихъ въ дѣлѣ брака и рожденія дѣтей и, наконецъ, — въ прессѣ виговъ — къ хлѣбной пошлинѣ.
Въ то же время рабочіе классы въ лицѣ ихъ представителей, а также писатели съ развитымъ сочувствіемъ къ бѣдственному положенію народа и широкимъ, свободнымъ отъ классныхъ традицій, пониманіемъ явленій соціальной дѣйствительности, выдвигаютъ обширную экономическую литературу, ставшую въ оппозицію къ господствовавшей политической экономіи и объяснявшую бѣдность рабочаго класса общими условіями дѣйствующаго экономическаго порядка. По существу экономическихъ воззрѣній и проектируемыхъ реформъ эти писатели могутъ быть сведены въ двѣ группы. Первая группа, наиболѣе замѣчательные представители которой Коббетъ, Скранъ, Уэдъ, О’Конноръ, Карляйль и неизвѣстный авторъ соч. «Опасности для націи»[1], въ своихъ воззрѣніяхъ и практическихъ требованіяхъ является предшественникомъ современныхъ «катедеръ-соціалистовъ». Общія положенія, въ которыхъ сходятся всѣ эти писатели, суть слѣдующія: 1) широкое вмѣшательство государственной власти въ экономическія отношенія, съ цѣлью возвышенія матеріальнаго благосостоянія народа, и на ряду съ этимъ 2) организація рабочихъ классовъ въ крупные, строго дисциплинированные союзы, дѣйствующіе или наступательно, или оборонительно при столкновеніи ихъ интересовъ съ интересами предпринимателей и 3) расширеніе политическихъ правъ народа, какъ вѣрнѣйшее средство къ достиженію улучшенія экономическаго положенія народа при помощи развитія справедливаго государственнаго вмѣшательства. Другую группу писателей составляютъ англійскіе соціалисты, мечтавшіе легальнымъ путемъ измѣнить въ нѣсколько десятковъ лѣтъ радикально весь общественный строй, замѣнивъ конкурренцію, борьбу — ассоціаціей. Мы ограничимся для характеристики писателей первой группы указаніемъ на существенныя мѣста замѣчательнаго сочиненія «Опасности для націи» и книги Карляйля «Чартизмъ», и затѣмъ укажемъ характерныя черты англійскаго соціализма.
Книга «Опасности для націи», вышедшая въ 1844 году и выдержавшая въ теченіе одного года три изданія, начинается выдержками изъ рѣчей различныхъ лицъ и партій въ парламентѣ, характеризующихъ бѣдственное положеніе, въ которомъ находится масса англійскаго народа. Самая любопытная выдержка взята авторомъ изъ одной рѣчи нынѣ столь знаменитаго Гладстона, сказанной еще въ 1843 году. «Чрезвычайно печальною чертой въ соціальномъ положеніи нашей страны является уменьшеніе въ потребительныхъ средствахъ и увеличеніе въ лишеніяхъ и несчастіяхъ рабочихъ классовъ въ то самое время, когда замѣчается постоянное накопленіе богатства въ высшихъ классахъ и постоянное увеличеніе капитала».
Авторъ дѣлаетъ вопросъ: чѣмъ же объяснить такое соединеніе богатства и бѣдности, благополучія нѣкоторыхъ классовъ и несчастія другихъ? Читателю представляются въ изобиліи ежедневно объясненія тѣми или другими причинами этого аномальнаго положенія страны. Но, къ сожалѣнію, огромная часть этихъ объясненій дѣлается партизанами той или другой партіи, представителями тѣхъ или другихъ интересовъ страны. Цѣлая куча писателей, напримѣръ, приписываетъ все зло поземельной аристократіи; другая куча сторонниковъ земледѣльческихъ интересовъ сваливаетъ, наоборотъ, всѣ бѣдствія на развитіе мануфактуръ и фабрикъ. Нѣтъ сомнѣнія, — замѣчаетъ авторъ, — что та и другая сторона высказываютъ извѣстную долю истины; но по англійской поговоркѣ «половина истины есть ложь» и, слѣдовательно, не нужно спѣшить принимать воззрѣнія одного изъ крупныхъ интересовъ страны и приписывать всѣ бѣдствія однимъ аристократамъ или однимъ фабрикантамъ; и, очевидно, причину необходимо искать въ какомъ-либо важномъ общедѣйствующемъ принципѣ, исказившемъ весь общественный строй Англіи. Какъ же случилось и откуда произошло это накопленіе громадныхъ богатствъ съ одной стороны и лишеній и несчастій съ другой, о которомъ упоминаетъ Гладстонъ въ своей рѣчи? «Странно, — говоритъ авторъ, — что такой вопросъ даже приходится предлагать. Отвѣтъ лежитъ на самой поверхности и открывается взгляду каждаго безпристрастнаго наблюдателя, хотя въ этомъ, какъ и въ другихъ случаяхъ самый простой отвѣтъ есть самый послѣдній, о которомъ подумаютъ. Все это случилось по той причинѣ, что мы старались, чтобъ это случилось. Богатство богатыхъ классовъ увеличивалось, потому что все законодательство сдѣлало то своей главною задачей. Капиталъ страшно росъ по той причинѣ, что законодательство, государственные люди и литература постоянно воображали, что увеличеніе капитала есть summum bonum человѣческаго существованія. Положеніе бѣдныхъ не улучшилось въ то же время, потому что никто не считалъ этого желательнымъ: мы разумѣемъ это, политически говоря, потому, что многіе изъ тѣхъ, которые противодѣйствовали законодательству въ пользу бѣдныхъ классовъ общества, были лично гуманные люди, выражали многія добрыя пожеланія и даже жертвовали много денегъ на благотворительныя цѣли. Но преобладающею доктриной было, все-таки, что капиталъ есть предметъ наиглавнѣйшимъ образомъ желательный, и мудрою политикой относительно населенія (понимать нужно рабочіе классы) представлялось употребленіе предупредительныхъ препятствій („the preventive check“, по Мальтусу). Всякое поощреніе для „капитала“, предупрежденіе для „народонаселенія“, — вотъ всѣ руководящія идеи государственныхъ людей и законодателей за послѣднія тридцать лѣтъ. Они успѣли теперь въ своихъ цѣляхъ; они страшно увеличили ростъ капитала и pari passu ростъ нищеты и несчастія также; и что же въ заключеніе этого успѣха мы слышимъ въ парламентѣ? — публичное признаніе, что если не будетъ положенъ предѣлъ существующимъ бѣдствіямъ, черезъ нѣсколько лѣтъ намъ можетъ угрожать кровавая революція».
Такимъ образомъ капиталъ, — по мнѣнію автора «Опасности для націи», — сдѣлался любимцемъ въ англійскомъ законодательствѣ и пользовался всѣмъ вліяніемъ и авторитетомъ, какой законъ могъ ему придать. «Многіе, — говоритъ авторъ о государственныхъ людяхъ, — можетъ быть, даже большая часть изъ тѣхъ, которые склонялись на сторону сильныхъ, вѣрили даже, что они преслѣдуютъ общее благо въ томъ, что дѣлаютъ. Между тѣмъ дѣйствительность показала, что исключительное покровительство росту капитала ведетъ въ экономической области къ подавленію сильнымъ слабаго, къ эксплуатаціи дѣтскихъ и женскихъ силъ, низведенію существованія рабочихъ на крайній минимумъ возможнаго, лишенію рабочихъ сколько-нибудь приличнаго человѣческаго жилища и замѣнѣ его, одними, смрадными лачугами, негодными даже для животныхъ, къ самымъ безстыднымъ обманамъ въ торговлѣ, подсаживанію другъ друга, и общей войнѣ каждаго противъ всѣхъ»,
Обозрѣвъ въ нѣсколькихъ главахъ положеніе разныхъ классовъ рабочаго населенія Великобританіи и приведя массу оффиціальныхъ и частныхъ свѣдѣній съ разныхъ сторонъ, говорящихъ одинаково о ихъ нищетѣ, болѣзненности, несчастій и, главное, о безвыходномъ положеніи, день это дня ухудшающемся съ примѣненіемъ каждой новой машины, съ каждымъ новымъ банкротствомъ спекулятора-фабриканта, наработавшаго товара больше, чѣмъ можетъ продать, — авторъ на всѣ лады развиваетъ свою основную мысль, что себялюбіе щ должно болѣе занимать той первенствующей и даже исключительной роли, которую оно имѣло во всей политикѣ страны, и не капиталъ, а трудъ долженъ быть главной руководящею цѣлью государственнаго покровительства и законодательнаго вмѣшательства.
Въ развитіи эгоизма, какъ бы санкціонированіи его, и той политики послѣдняго времени, которая своею задачей ставила покровительство капиталу, авторъ долю вины кладетъ на науку — политическую экономію: многія ложныя ея положенія служатъ опорою ложной эгоистической политикѣ.
Въ другой своей книгѣ: «Средства противъ опасностей для націи» — авторъ опять возвращается къ тому же вопросу по поводу политической экономіи доктора Чальмерса, утверждавшаго точно также, что единственное средство помочь бѣднымъ заключается въ ихъ собственныхъ рукахъ и состоитъ въ воздержаніи отъ брачной жизни, т.-е., по мнѣнію этого политико-эконома, рабочіе классы имѣютъ «всецѣлую и абсолютную власть» относительно размѣровъ спроса и предложенія труда. Авторъ обстоятельно и подробно.доказываетъ всю несостоятельность подобнаго положенія, имѣющаго въ виду лишь свалить на бѣдныхъ всю отвѣтственность за нищету и снять ее съ богатыхъ классовъ. Онъ указываетъ на цѣлый рядъ условій, независящихъ отъ воли рабочихъ и опредѣляющихъ спросъ на трудъ. Прежде всего усовершенствованіе машинъ и ихъ распространеніе выкидываетъ ежегодно массу рукъ съ рабочаго рынка. Затѣмъ авторъ указываетъ на излишнее производство подъ вліяніемъ конкурренціи, приводящее къ кризису и опять-таки вредно отражающееся на рабочемъ рынкѣ безъ всякой вины рабочаго. Наконецъ, авторъ указываетъ на постоянное стремленіе англійскихъ мануфактуристовъ привлекать изъ Ирландіи дешевыя рабочія руки и тѣмъ способствовать переполненію рабочаго рынка и пониженію заработной платы, а также на постоянное расширеніе спроса на дѣтскій трудъ, которому, къ сожалѣнію, государство кладетъ мало предѣловъ. Вообще обвиненіе противъ рабочихъ, что они являются причиной своего собственнаго несчастія, благодаря своей непредусмотрительности въ брачной жизни, вполнѣ неосновательно и, кромѣ того, — говоритъ авторъ, — оно крайне безсердечно, жестоко и возмутительно.
Вообще весь вопросъ объ отношеніяхъ предпринимателей и рабочихъ и условіяхъ рабочаго рынка слѣдуетъ, по мнѣнію автора, помѣстить на необходимомъ базисѣ законодательнаго вмѣшательства и этому послѣднему пункту авторъ посвящаетъ цѣлую главу. Освященіе политической экономіей противоположнаго принципа — принципа невмѣшательства въ экономическія отношенія — вызываетъ со стороны автора новыя обвиненія противъ этой науки. «Свобода конкурренціи въ смыслѣ этой теоріи, — говоритъ онъ, — значитъ, что каждый капиталистъ имѣетъ почти неограниченную область для своихъ сдѣлокъ, чтобы выжимать изъ работника какъ можно больше работы за возможно меньшее вознагражденіе. Но мы видимъ, къ какимъ несчастіямъ мы уже пришли, благодаря приложенію этой теоріи, и еще большія опасности, могущія привести къ революціи, угрожаютъ намъ въ будущемъ. Поэтому ложныя понятія должны быть покинуты, и мы обязаны, наконецъ, усвоить себѣ, что трудъ, а не богатство, нуждается въ покровительствѣ, и что скорѣе требуется удержать капиталъ отъ тиранизированія имъ труда, нежели поощрять его въ этомъ произвольномъ направленіи. Весь ходъ современнаго движенія стремится къ тому, чтобы сдѣлать это обузданіе болѣе и болѣе нужнымъ: обширныя, почти безграничныя усовершенствованія машинъ расширяютъ власть капиталиста надъ рабочемъ, а этого послѣдняго дѣлаютъ все болѣе и болѣе безпомощнымъ и зависимымъ. Между тѣмъ въ средѣ лицъ, которыя заинтересованы въ поддержаніи настоящаго порядка, мы весьма часто слышимъ возгласы о нарушеніи, будто бы, конституціонной свободы, если парламентъ вздумаетъ вмѣшиваться. Дѣло въ томъ, что очень много предпринимателей всякаго рода засѣдаетъ въ парламентѣ, и достаточно одному изъ нихъ сдѣлать какое-либо заявленіе въ пользу труда, чтобы всѣ вскочили съ своихъ мѣстъ и начали поносить идею о „вмѣшательствѣ“ между хозяиномъ я его рабочимъ. Всѣ возраженія противъ вмѣшательства, какъ извѣстно, трактуются также ученымъ образомъ и, какъ будто, опираются на общихъ принципахъ, то-есть на наукѣ; но въ дѣйствительности требованіе предпринимателей можно было бы выразить такъ: „Мы силою вашего капитала получили огромную, деспотическую власть надъ вашими рабочими. Не лишайте же насъ ея! Мы любимъ власть, особенно власть получать деньги. Поэтому мы и утверждаемъ, что для законодательства будетъ крайне неприлично вмѣшиваться между нами и нашими рабочими“. Таковы въ дѣйствительности желанія одной стороны; другая же сторона — рабочіе — парламентомъ не выслушивается. Богатые хозяева имѣютъ власть и вліяніе, а бѣдные рабочіе — ни того, ни другого».
Сочиненія сторонниковъ широкаго вмѣшательства государственной власти въ экономическія отношенія въ интересахъ труда обращали на себя тѣмъ большее вниманіе общества, что въ концѣ тридцатыхъ и началѣ сороковыхъ годовъ въ рабочемъ классѣ, какъ мы уже говорили, развивалось грозное движеніе, имѣвшее экономическій и цолитическій характеръ, — движеніе, извѣстное подѣ названіемъ чартизма. Во время самаго разгара движенія, извѣстный философъ и публицистъ, Томасъ Карляйль, выпустилъ въ свѣтъ свою знаменитую книгу «Chartism». Книга эта превосходитъ все остальное изъ массы написаннаго по поводу тогдашняго положенія рабочихъ классовъ Англіи. Первая глаза этой книги посвящена разсмотрѣнію самой важной части вопроса — о состояніи общественныхъ дѣлъ въ Англіи, и затѣмъ въ тѣсной связи слѣдуютъ восемь остальныхъ главъ: о статистикѣ, законахъ о бѣдныхъ, крестьянствѣ, laissez faire и не laissez faire и т. д. Карляйль взглянулъ сразу на вопросъ съ настоящей точки зрѣніи, а именно поставилъ чартизмъ на экономическую почву, доказывая, что онъ не болѣе, какъ послѣдствіе общаго неудовлетворительнаго экономическаго и политическаго положенія массы англійскихъ рабочихъ классовъ. Подсмѣиваясь надъ нѣкоторыми газетами и политиками, называвшими чартизмъ химерой, онъ возражаетъ имъ, что если страданія народа отъ бѣдности — не выдумка, то чартизмъ уже, конечно, не химера и долго будетъ существовать родъ тѣмъ или другимъ именемъ и съ нимъ необходимо будетъ считаться. Покончить этотъ вопросъ — значитъ показать то бѣдственное положеніе, въ которомъ находится англійскій народъ. Но какими же мѣрами это сдѣлать? Оптимисты продолжаютъ настаивать на "невмѣшательствѣ и повторить заученную теорію, laissez faire, laissez passer. Карляйль обрушивается на нихъ со всею силой своей насмѣшки и въ назиданіе разсказываетъ слѣдующую притчу: «Понятно каждому, что хозяинъ лошадей, когда лѣтняя работа покончена, обязанъ ихъ кормить въ теченіе всей зимы, когда онѣ ему почти безполезны. Но что, еслибъ онъ, вмѣсто того, однажды обратился бы къ нимъ съ такою рѣчью: „Четвероногіе! я не имѣю больше работы для васъ; но труда, какъ извѣстно, существуетъ очень много по всѣму бѣлому свѣту. Конечно, вы знаете (или я долженъ читать вамъ лекціи по политической экономіи?), что паровая машина, въ концѣ-концовъ, всегда создаетъ добавочную работу; кромѣ того, желѣзныя дороги строятся въ одномъ мѣстѣ, каналы пролагаются въ другомъ и, вообще, много требуется извоза въ разныхъ мѣстахъ Европы, Азіи, Африки, Америки; и я не сомнѣваюсь, вы легко найдете себѣ работу. Итакъ, ступайте, лошадки, искать себѣ извоза! Прощайте, желаю вамъ добраго пути“. Слушатели ржаніемъ выражаютъ свое сомнѣніе, давая понять, что Европа, Азія, Африка, Америка лежатъ внѣ ихъ достиженія, да и нуждаются ли гдѣ въ извозѣ, въ этомъ они еще не вполнѣ увѣрены. Въ заключеніе эти лошади могутъ не найти никакого извоза и потому пустятся искать себѣ пищи вдоль большихъ дорогъ; огороженныхъ, какъ подобаетъ, справа и слѣва. Въ концѣ-концовъ, подъ вліяніемъ голода, онѣ перепрыгнутъ черезъ эти ограды, начнутъ поѣдать чужую собственность и… мы знаемъ остальное… Ахъ, это не веселая шутка, господа, а печальнѣе самихъ слезъ тотъ смѣхъ, съ которымъ человѣчеству приходится видѣть принципъ laissez faire примѣненнымъ къ бѣдному населенію въ части свѣта, подобной Европѣ 1839 года».
Мальтузіанизмъ находитъ себѣ въ Кардяйлѣ негодующаго противника, Въ послѣдней главѣ книги, носящей заглавіе «Невозможное», онъ съ поразительной ясностью развиваетъ положеніе Мальтуса, указывая, къ какимъ ужаснымъ результатамъ должно привести общество вполнѣ послѣдовательное приложеніе его принциповъ. Однимъ изъ образчиковъ для его демонстраціи служитъ анонимный памфлетъ, подписанный Marcus, недавно предъ тѣмъ появившійся въ свѣтъ. Неизвѣстный авторъ довелъ ученіе Мальтуса до крайняго предѣла. Въ концѣ-концовъ, для поправленія бѣдственнаго положенія рабочихъ классовъ, у него явилась теорія «безболѣзненнаго уничтоженія» лишнихъ дѣтей рабочаго населенія. Передать Карляйля въ данномъ случаѣ невозможно. «На кавой мракъ, безбожіе и тщетную борьбу въ нашей когда-то веселой Англіи, — заключаетъ Карляйль, — указываетъ появленіе такихъ памфлетовъ и ихъ издателей! Laissez faire и Мальтусъ Мальтусъ и laissez faire, — не пора ли ужь имъ убраться изъ нашей компаніи? Нельзя ли допустить, что они уже достаточно исполнили свою миссію и что теперь могутъ удалиться?»
Новый законъ о бѣдныхъ и вообще политика съ помощью рабочихъ домовъ и laissez faire уничтожить бѣдность въ странѣ, вызываютъ у Карляйля потоки злыхъ сарказмовъ. Всѣ экономическія событія послѣдняго времени въ Англіи, по мнѣнію Карляйля, даютъ цѣлый рядъ крайне важныхъ поученій и наставленій, легко доступныхъ пониманію каждаго наблюдателя; но ни одно изъ этихъ поученій такъ не важно, по его словамъ, какъ, то, что laissez faire, въ очень многихъ отношеніяхъ, уже Съиграло свою роль и что относительно рабочихъ классовъ, проведя или создавши новый законъ о бѣдныхъ (законъ 1834 года), теорія laissez faire достигла своей самоубійственной высоты и теперь вымираетъ въ факельныхъ митингахъ рабочихъ и т. п. собраніяхъ, — что, словомъ, управленіе низшихъ классовъ высшими по принципу laissez faire въ настоящее время въ Англія болѣ" невозможно.
Рѣзко протестуя противъ цѣлесообразности и приложимости принципа laissez faire въ современной экономической политикѣ и имѣя постоянно предъ глазами грозный призракъ большихъ, несчастій для страны въ будущемъ, авторъ не только старается дѣйствовать на чувство самосохраненія правящихъ классовъ, но и является защитникомъ правоты бѣдныхъ классовъ въ ихъ. стремленіи подъ знаменемъ чартизма улучшить свое положеніе, «Британскій читатель, — говоритъ онъ, — часто встрѣчаетъ и слышитъ въ настоящее время нѣчто достойное его размышленія, что общество именно существуетъ для покровительства собственности. къ этому прибавляется, что и бѣдный человѣкъ имѣетъ, свою собственность, а именно трудъ, за который получаетъ отъ 15 до 16 пенсовъ въ день. Совершенно вѣрно, любезные друзья, — общество существуетъ для покровительства собственности, совершенно вѣрно; и въ самомъ дѣлѣ, если вы Только заставите выполнять восьмую заповѣдь въ достаточной степени, тогда всѣ „права человѣка“ будутъ вполнѣ удовлетворены и я не знаю лучшаго опредѣленія „нравъ человѣка“: „Ты не долженъ красть, но ты не долженъ быть и обкрадываемъ“. Какое бы прекрасное это было общество: „Республика“ Платона, „Утопія“ Мора были бы лишь слабыми подобіями его! Дайте каждому человѣку то, что есть его, точную цѣну того, что онъ есть и что онъ сдѣлалъ, к никто не будетъ болѣе жаловаться и никто на землѣ не будетъ болѣе страдать…»
Теперь обратимся къ другой группѣ писателей, расшатывавшихъ доктрины господствовавшей политической экономіи, къ группѣ англійскихъ соціалистовъ.
Исходный принципъ соціалистическаго ученія заключается въ замѣнѣ конкурренціи, борьбы, ассоціаціей, гармоніей интересовъ. Слѣдовательно, это ученіе имѣетъ дѣло съ основнымъ базисомъ современнаго общественнаго строя. Оно стремится къ созданію совершенно новаго соціальнаго міра. Для уничтоженія конкурренціи необходимо устраненіе изъ законодательства юридическаго института права собственности на орудія производства. Появленіе и распространеніе въ массахъ соціалистическаго ученія есть логическій результатъ правовыхъ идей XIX вѣка. Основныя правовыя идеи нашего вѣка — гражданское равенство и свобода личности. Очевидно, гражданское равенство является лицемѣрною фразою, если, рядомъ съ признаніемъ за всѣми гражданами права пользоваться всѣми благами культуры, достигать благосостоянія, образованія, любого соціальнаго положенія, организація общественнаго порядка такова, что воспользоваться этимъ правомъ могутъ лишь почти исключительно достаточные классы, получившіе имущество, главнымъ образомъ, путемъ наслѣдства, — слѣдовательно, по случайности рожденія. Новѣйшее государство, признавъ принципъ равенства передъ закономъ, не можетъ остановиться на сдѣланномъ имъ донынѣ, а именно — на замѣнѣ прежнихъ юридическихъ привилегій фактическими; непреодолимою силою вещей оно влечется къ дальнѣйшему поступательному движенію въ этомъ же направленіи, но влечется въ устраненію вліянія разнообразныхъ соціальныхъ условій на образованіе неравенства между людьми. Полный выводъ изъ принципа гражданскаго равенства — низвести неравенство между людьми лишь на ихъ природныя свойства, лишь на различія ихъ умственныхъ и нравственныхъ качествъ. Приблизиться возможно полнѣе къ осуществленію этой цѣли и составляетъ основной смыслъ соціалистическаго ученія. А такъ какъ идеи и чувства гражданскаго равенства значительно распространены и непрерывно возрастаютъ среди рабочихъ классовъ западной Европы, и притомъ соціалистическій порядокъ представляетъ имъ выходъ изъ подчиненнаго соціальнаго положенія, то понятно, что соціалистическое ученіе быстро разливается въ народѣ, и если рабочіе классы, по мѣрѣ распространенія въ. нихъ образованія и пониманія общественныхъ явленій, ставятъ себѣ ближайшими задачами постепенное улучшеніе ихъ быта на базисѣ наемнаго труда, то соціализмъ все-таки продолжаетъ сохранять въ ихъ міросозерцаніи значеніе идеала.
Глава англійскаго соціализма — Робертъ Овенъ, человѣкъ большого ума и могучихъ нравственныхъ свойствъ. Не вліяніе книгъ, а практическая жизнь привела его въ соціалистическимъ воззрѣніямъ. Нью-ланаркскій опытъ, сдѣлавшій имя Овева извѣстнымъ всей Европѣ, былъ, по собственному его сознанію, предпринятымъ съ цѣлью увеличить доходы фабрики. Тысячи рабочихъ, занятыхъ на Нью-Ланаркской фабрикѣ, пользовались весьма дурною репутаціей; самое дѣло шло въ убытокъ. Пріѣхавъ въ Нью-Ланаркъ для завѣдываніи фабрикой, Овенъ пришелъ въ убѣжденію, что единственный путь для увеличенія прибыли предпріятія состоитъ въ улучшеніи нравственныхъ свойствъ рабочихъ. Овенъ постепенно улучшаетъ условія труда и. жизни рабочихъ, увеличиваетъ заработную плату, сокращаетъ рабочій день до 10 часовъ, когда его коннурренты работали отъ 13 до 14 часовъ, устраиваетъ школы, воспитательный домъ для малолѣтнихъ, организуетъ чтенія, концерты, балы, общественныя кухни, общія столовыя — и достигаетъ блестящихъ результатовъ. Доходы отъ предпріятія дали прибыль, въ 2½ раза превышающую прибыль его конкуррентовъ, и, въ то же время, водворилось довольство рабочихъ, пороки, пьянство, грубость исчезли и, какъ Овенъ самъ любилъ выражаться, «характеры, вкусы и привычки начали уравниваться».
Нью-ланаркскій опытъ послужилъ толчкомъ въ умственной работѣ Овена, изложенной имъ въ двухъ главныхъ его сочиненіяхъ: «Объ образованіи человѣческаго характера» и «Новый лицъ общества», 1818 года. Человѣкъ отъ природы ни золъ, ни добръ, — говоритъ Овенъ въ этихъ книгахъ, — и весь его характеръ зависитъ отъ условій, въ которыхъ онъ воспитывается, а затѣмъ дѣйствуетъ въ практической жизни. А потому никто не отвѣтственъ за свои поступки. Отвѣтственность должна видать на общество, то-есть на воспитателей и учрежденія. Школа и воспитаніе находятся болѣе чѣмъ въ тѣснѣйшей связи съ учрежденіями, онѣ суть результатъ ихъ. А потому реформу общества надо начать съ учрежденій.
Основное зло современныхъ учрежденій — собственность на орудіи производства и связанная съ ней конкурренція. Она порождаетъ неравенство, бѣдность, зависть, мороки, преступленія. Реформа общества должна. быть произведена путемъ постепеннаго устройства общинъ, владѣющихъ коллективно орудіями труда, занимающихся какъ земледѣльческимъ, такъ и мануфактурнымъ трудомъ и, слѣдовательно^ удовлетворяющихъ непосредственно большую часть своихъ потребностей и распредѣляющихъ результаты труда поровну между членами. Такія общины воспитаютъ людей съ совершенно иными понятіями и чувствами. Конкурренція, борьба всѣхъ противъ каждаго и каждаго противъ всѣхъ замѣнится ассоціаціей, взаимностью интересовъ.
Сначала Овенъ обращался съ своими проектами реформъ къ достаточнымъ классамъ и парламенту. Но, потерявъ вѣру въ помощь съ этой стороны, онъ обратилъ свою проповѣдь прямо къ рабочимъ классамъ. Къ 1839 году Овенъ успѣлъ собрать вокругъ себя до 100,000 послѣдователей, разбросанныхъ въ большей части городовъ Англіи модъ именемъ «раціональнаго общества». Вся эта масса людей болѣе или менѣе дѣятельно занималась устнымъ и печатнымъ, распространеніемъ идей «овенизма». Въ два года они распространили, до двухъ милліоновъ памфлетовъ, въ одинъ годъ прочитали 1,450 лекцій, держали около пятидесяти публичныхъ диспутовъ. Самъ Овенъ въ Лондонѣ, Манчестерѣ и другихъ мѣстахъ часто привлекалъ на свои чтенія тысячи слушателей и увлекалъ своимъ пламеннымъ реформаторскимъ энтузіазмомъ. Другіе миссіонеры овенивма, въ числѣ которыхъ было немало женщинъ, ежегодно объѣзжали до 350 городовъ Англіи. Во многихъ изъ нихъ, какъ въ Манчестерѣ, Ливерпулѣ, Сальфордѣ и др., овенисты имѣли собственные дома для собраній, лекцій, диспутовъ, достроенные да деньги своихъ приверженцевъ.
Овенисты ставили себѣ цѣлью широкіе соціалистическіе опыты для перевоспитанія человѣчества. Опыты требовали огромныхъ матеріальныхъ средствъ, которыя могло доставить только государство путемъ кредита. Отсюда — неизбѣжный выводъ о необходимости усилить политическое значеніе народа, объ основаніи «народнаго государства» и «народнаго законодательства». Въ этомъ пунктѣ, овенизмъ сходится съ чисто-политическимъ движеніемъ тридцатыхъ годовъ, неудовлетворившимся реформой 1832 года, и оба они соединяются въ дальнѣйшемъ чартистскомъ движеніи, выставившемъ за своемъ знамени: общее и прямое избирательное право, тайную баллотировку и жалованье членамъ парламента. Движеніе въ рабочихъ классахъ Англіи для осуществленія этихъ требованій не прекращается вплоть до настоящей минуты и парламентъ дѣлаетъ уступки, постепенно расширяя избирательное право.
Въ силу логики вещей, эту же идею объ основаніи народнаго государства и организаціи государственнаго кредита для производства реформъ въ соціалистическомъ направленіи мы встрѣтимъ позже у двухъ самыхъ вліятельныхъ соціалистическихъ писателей: во Франціи — у Луи Блана, въ Германіи — у Лассаля.
За Овеномъ слѣдуетъ длинный рядъ соціалистическихъ писателей, изъ коихъ наиболѣе извѣстны: Годскинъ, Вильямъ Томпсонъ, Брей, Паръ, Торитонъ, Гентъ, Артуръ Джонъ Бутсъ, Давидъ Саймъ, Голіокъ.
Томпсонъ — авторъ обширнаго систематическаго труда: «Изслѣдованіе принциповъ распредѣленія богатства», 1824 г. (второе изданіе 1850 г.), въ коемъ онъ критикуетъ существующій экономическій строй, неравномѣрность распредѣленія матеріальныхъ цѣнностей и пропагандируетъ устройство ассоціацій. Сайму принадлежитъ попытка придать соціализму систематическую форму. Книга его «Очеркъ промышленной науки» представляетъ изъ себя критику существенныхъ положеній, а равно и метода политической экономіи. Голіокъ издавалъ соціалистическій журналъ Мыслитель (Reasoner) отъ 1846 по 1860 годъ. Характеръ этого ежедневнаго изданія выраженъ слѣдующими словами въ предисловіи редактора къ первому нумеру: «The Reasoner will be Communistic — in Social Economy, Utilitarian — in Morals, Republican — in Politics and Anitheological — in Religion». Лозунгомъ этого журнала, говорится далѣе, будетъ «no poor». Журналъ будетъ ратовать противъ конкурренціи, какъ «низводящей въ прахъ» бѣдныхъ, и пропагандировать кооперацію, уже давно провозглашенную Овеномъ.
Всѣ эти писатели пользовались большимъ авторитетомъ среды рабочаго сословія; въ среднихъ же и въ высшихъ классахъ на ихъ ученіе смотрѣли какъ на разрушительное. Но вотъ изъ среды этихъ самыхъ классовъ явилась болѣе умѣренная фракція соціалистовъ, которая много способствовала распространенію въ англійскомъ обществѣ соціалистическаго ученія, а съ тѣмъ вмѣстѣ колебанію доктринъ Смито Рикардовской школы. Образованіе этой фракціи имѣетъ ближайшую связь съ чартистскимъ движеніемъ. Зимою 1847—48 года, въ то время, какъ на континентѣ разражалась революція, чартистское движеніе въ Англіи приняло угрожающій характеръ. Въ мартѣ 1848 года происходили безпорядки въ большихъ промышленныхъ городахъ и правительство сочло нужнымъ внести билль со безопасности вороны и государства" и обставить войсками важнѣйшія зданія Лондона.
Въ это тревожное время, нѣкто м-ръ Морисъ, священникъ одной изъ церквей въ Lincoln’s Inn, сдѣлалъ свой домъ центромъ собраній политическаго характера, въ которыхъ обсуждались народное движеніе, пункты народной «хартіи», право публичныхъ митинговъ, отношенія рабочихъ классовъ къ другимъ классамъ и т. д. Главнѣйшія лица, примыкавшія къ этому кружку, были, кромѣ самого Мориса, священникъ и поэтъ Кингслей, Людлоу, извѣстный писатель по экономическимъ вопросамъ, и Томасъ Юзъ, вліятельный членъ парламента. Всѣ эти лица, проникнутыя любовью къ народу, старались сдѣлать все, что отъ нихъ зависѣло, чтобы съ одной стороны помочь бѣднымъ классамъ въ ихъ нуждѣ, въ ихъ борьбѣ съ экономическою зависимостью и съ политическими предразсудками другихъ классовъ общества, а съ другой — удержать народъ, въ то смутное, время, отъ всякаго насилія и безпорядковъ. Будучи людьми глубоко религіозными, они стремились соединить духъ христіанства съ основанными положеніями соціализма, по которому первый двигатель современнаго порядка, именно конкурренція, долженъ быть замѣненъ ассоціаціей, ведущей въ солидарности. Но, при этомъ, вся борьба противъ существующей на свѣтѣ несправедливости должна была совершаться мирнымъ образомъ, путемъ убѣжденій, воздѣйствіемъ на чувства, поднятіемъ нравственнаго долга въ средѣ богатыхъ, вмѣшательствомъ въ экономическія отношеніи государства, а главнымъ образомъ — самопомощью (устройство производительныхъ ассоціацій) и развитіемъ въ народѣ образованія, нравственнаго совершенствованія и самосознанія. Для достиженія цѣли употреблялись средства, обычно принятыя въ данномъ случаѣ въ Англіи: собирались митинги, на которыхъ говорились рѣчи въ духѣ партіи, вывѣшивались плакаты или воззванія въ народу, писались статьи въ различныхъ журналахъ и газетахъ, книги, брошюры, наконецъ, издавались собственные журналы и газеты, въ которыхъ и производилась всего болѣе наступательная война противъ принциповъ манчестерской школы и пропагандировалось устройство ассоціацій. Такихъ журналовъ лишь въ періодъ отъ 1848—52 г. появилось три: Политика для народа, Христіанскій Соціалистъ и Журналъ Ассоціацій.
За партіей весьма скоро установилось прозвище «христіанскихъ соціалистовъ». Самою выдающеюся, дѣятельною и наиболѣе энергическою личностью партіи былъ Чарльсъ Кингслей, извѣстный уже и тогда какъ романистъ, поэтъ, ученый и публицистъ.
Оппозиціонное Смито-Рикардовской школѣ направленіе заняло въ сороковыхъ годахъ видное мѣсто въ экономической литературѣ Англіи. Ученіе соціалистовъ всѣхъ партій явилось протестомъ противъ вѣры господствовавшей экономической школы въ благо свободной конкурреаціи и противъ отожествленія ею частныхъ и. общенародныхъ интересовъ. Ту же мысль развиваютъ и доказываютъ данными..дѣйствительности многіе писатели, не принадлежащіе къ соціалистамъ, во у нихъ экономическія понятія не складываются въ такую опредѣленную систему, какъ это имѣетъ мѣсто у соціалистовъ. Признавая личный интересъ могучимъ двигателемъ человѣческой дѣятельности, соціалисты разрабатываютъ организацію такого соціальнаго строя, въ которомъ личный и общественный интересы по возможности совпадали бы, что, въ свою очередь, служило бы плодотворнѣйшею почвой къ развитію симпатическихъ чувствъ у людей. Современный же порядокъ вещей, покоящійся на конкурренціи, развиваетъ эгоизмъ и подавляетъ альтруизмъ. Для правильнаго человѣческаго общежитія необходимо основаніе его на принципахъ влеченія, а не отталкиванія, какъ это имѣло, мѣсто на землѣ до сихъ поръ. Христіанскіе соціалисты лишь подставили за мѣсто Овеновскаго влеченія христіанскую заповѣдь о любви къ ближнему и съ этой точки..зрѣнія взглянули на существующій экономическій нарядахъ. Свобода конкурренціи, заключающая въ самой идеѣ побѣду сильнаго надъ слабымъ, стала въ рѣшительное противорѣчіе съ новымъ отправнымъ пунктомъ человѣческой дѣятельности, выдвинутымъ соціалистами, какъ бы этотъ исходный пунктъ ни назывался. Вмѣсто бездѣйствія государственной власти явился новый спросъ на ея примѣненіе; вмѣсто невмѣшательства — необходимость, въ переходную эпоху законодательнаго ограниченія отношеній "капитала въ труду и распоряженія собственностью. Вмѣсто конкурренціи появилось, на сцену соглашеніе (concert), между трудомъ. и капиталомъ и, далѣе, вмѣсто предпринимателя и рабочаго съ противоположными интересами выдвигается новая промышленная организація въ формѣ ассоціацій.
Если ассоціаціи, какъ новая форма производства, не оправдали надеждъ своихъ первоначальныхъ основателей и на практикѣ развивались, за исключеніемъ потребительныхъ обществъ и складовъ, весьма медленно и слабо, то нельзя отрицать, что для теоріи ассоціаціи имѣли весьма немаловажное значеніе: онѣ доказали, что на существующія формы производства отнюдь нельзя смотрѣть какъ на непреложныя и единственно возможныя, что.могутъ быть иныя, представляющія соединеніе капитала и труда въ однѣхъ рукахъ; наконецъ, самая неудача большинства изъ нихъ, какъ показалъ опытъ, происходитъ не вслѣдствіе несостоятельности самой идеи, положенной въ ихъ основаніе, а большею частью вслѣдствіе недостаточности капитала, то-есть вслѣдствіе исключительной самопомощи рабочихъ и, что еще важнѣе, неподготовленности ихъ къ этой новой формѣ, отсутствія необходимой для того дисциплины духа, выработки характера и отсутствія извѣстной высоты образованія. Поэтому-то у всѣхъ англійскихъ кооператоровъ безразлично — какъ я Овена, такъ и у Кингслея — умственное и моральное развитіе народа играетъ огромную роль.
Въ 1747 году явился трактатъ по политической экономіи Джона Стюарта Милля, оказавшій огромное вліяніе на банкротство доктринъ Смито-Рикардовской школы. Англійская экономическая литература до Настоящаго дня не имѣетъ курса политической экономіи, который могъ бы соперничать съ упомянутой книгой Милля. Написана она была съ цѣлью пополнить пробѣлы, образовавшіеся въ политической экономіи со временъ Адама Смита, и привести науку эту въ уровень съ современными требованіями и запросами. Разсмотрѣвъ соціалистическія теоріи, Милль приходятъ къ слѣдующимъ выводамъ: "Если бы надобно было, — говоритъ онъ, — дѣлать выборъ между коммунизмомъ, со всѣмъ его рискомъ и нынѣшнимъ состояніемъ общества, со всѣми его страданіями и Несправедливостями; если бы существованіе частной собственности имѣло необходимымъ своимъ послѣдствіемъ такое распредѣленіе продуктовъ труда, какое мы видимъ нынѣ, — распредѣленіе, почти всегда обратно-пропорціональное труду, такъ что наибольшія, доли достаются людямъ вовсе не работавшимъ, потомъ самыя большія изъ остальныхъ, людямъ, трудъ которыхъ почти только номинальный, и т. д. по уменьшающейся пропорціи, съ уменьшеніемъ вознагражденія по мѣрѣ того, какъ трудъ становится тяжелѣе и непріятнѣе, до того, что, наконецъ, утомительнѣйшій и изнурительнѣйшій физическій трудъ не имѣетъ вѣрной надежды и на пріобрѣтеніе первыхъ потребностей жизни; если бы выборъ былъ только между такимъ положеніемъ дѣлъ и коммунизмомъ, то каковы бы ни были затрудненія коммунизма, велики или малы, все равно, они были бы лишь песчинкою на вѣсахъ этого сравненія. Но для того, чтобы сравненіе было умѣстно, мы должны сравнивать наилучшую форму коммунизма не съ такимъ, какъ теперь, положеніемъ дѣлъ при частной собственности, а съ такимъ положеніемъ, какое можно устроить при ней. Принципъ частной собственности еще ни въ одной странѣ не былъ испытанъ на дѣлѣ въ надлежащемъ видѣ, а въ Англіи онъ испытанъ едва ли не меньше, чѣмъ въ нѣкоторыхъ другихъ странахъ. Общественное устройство странъ новой Европы началось съ распредѣленія собственности, бывшаго результатомъ не какого-нибудь справедливаго раздѣленія, не пріобрѣтенія посредствомъ труда, а результатомъ завоеванія и насилія; и, несмотря на все, сдѣланное трудомъ въ теченіе многихъ вѣковъ для пересозданія того, что сдѣлано насиліемъ, нынѣшняя система сохраняетъ многочисленные и большіе слѣды своего происхожденія. Законы собственности до сихъ поръ еще не приведены въ сообразность съ принципами, на которыхъ основывается признаніе частной собственности законною. Законы эти обратили въ собственность такія вещи, которымъ никакъ не слѣдовало становиться собственностью, и обратили въ безусловную собственность такія вещи, которыя должны быть собственностью только подъ ограничительными условіями. Эти законы не были безпристрастны къ правамъ разныхъ людей, а обременили затрудненіями однихъ, давая выгоду другимъ; они преднамѣренно покровительствовали неравенству и мѣшали каждому начинать карьеру съ надлежащими средствами. Чтобы всѣ начинали карьеру съ совершенно одинаковыми средствами, это не совмѣстно съ закономъ частной собственности. Но если бы на смягченіе неравенства, возникающаго изъ естественнаго дѣйствія этого принципа, было обращено, не колебля самаго принципа, столько же всевозможныхъ заботъ, сколько было обращено шансовъ на усиленіе этого неравенства; если бы законы стремились благопріятствовать разлитію, а не сосредоточенію богатства, помогали раздѣленію большихъ массъ его, а не старались предотвращать ихъ раздробленіе, то принципъ частной собственности оказался бы неимѣющимъ, необходимыми своими послѣдствіями, тѣхъ матеріальныхъ и общественныхъ бѣдствій, который во мнѣніи почти всѣхъ соціалистическихъ писателей нераздѣльны съ нимъ.
«Когда защищаютъ частную собственность, то почти всѣ писатели, ее защищающіе, понимаютъ подъ нею обезпеченіе принадлежности плодовъ труда и сбереженія тому, кто трудился и сберегъ. Когда частному человѣку обезпечивается владѣніе плодами труда и сбереженія другихъ, полученными отъ нихъ безъ всякой заслуги, безъ всякаго усилія съ его стороны, то это уже не самая сущность принципа частной собственности, а только случайное послѣдствіе его, — послѣдствіе, которое, при извѣстной степени развитія, не помогаетъ, а мѣшаетъ цѣлямъ, узаконяющимъ частную собственность. Чтобы судить объ окончательномъ предназначеніи принципа собственности, мы должны предположить устраненнымъ все, приводящее этотъ принципъ къ результатамъ, противоположнымъ справедливому принципу пропорціональности между вознагражденіемъ и трудомъ, — принципу, на которомъ основываютъ собственность всѣ, выдерживающіе критику, аргументы въ пользу собственности».
Изъ этихъ разсужденій Милля мы видимъ, что онъ не раздѣляетъ оптимистическихъ воззрѣній Смитовской школы на проявленія свободной конкурренціи, а потому требуетъ энергическаго вмѣшательства государства для смягченія неравенствъ, возникающихъ изъ естественнаго дѣйствія принципа свободной конкурренціи, и для приведенія собственности въ соотвѣтствіе между вознагражденіемъ и трудомъ. Но послѣднее, а именно обоснованіе собственности на трудѣ, невозможно при существованіи частной собственности на орудія труда. Далѣе, Милль отказывается утверждать, чтобъ и радикально усовершенствованный порядокъ частной собственности былъ наилучшимъ. Онъ говоритъ: «При наличности условій, необходимыхъ для устраненія золъ современнаго экономическаго порядка, вопросъ о соціализмѣ не будетъ, какъ обыкновенно говорятъ соціалисты, вопросомъ о единственномъ спасеніи отъ бѣдствій, подавляющихъ теперь человѣчество, и только вопросомъ о томъ, какая система болѣе выгодна, и рѣшить это должно будущее. Мы слишкомъ мало знаемъ о томъ, что можетъ совершить индивидуальная дѣятельность въ лучшей своей формѣ и соціализмъ въ лучшей своей формѣ, потому мы не можемъ сказать, которая изъ двухъ системъ будетъ окончательной формой человѣческаго общества…» А потому, — продолжаетъ Милль, — «надобно желать, чтобы соціализмъ получилъ возможность повѣрки себя на опытѣ, чего справедливо требуютъ соціалисты. Соціалистическія теорій могутъ быть испытаны въ размѣрѣ не очень большомъ, и безъ всякаго риска для кого бы то ни было, кромѣ участвующихъ въ опытѣ. Опытъ долженъ рѣшить, насколько способна и скоро ли способна та или другая изъ возможныхъ системъ общности имущества замѣнить со, бою организацію промышленности, основанную на владѣніи землею и капиталомъ по принципу частной собственности; а нона мы, не думая ставить границъ дальнѣйшему развитію способностей человѣка, можемъ сказать, что политико-экономъ довольно долго еще долженъ будетъ, главнымъ образомъ, заниматься условіями существованія и прогресса, принадлежащими обществу, основанному на частной собственности и на личномъ соперничествѣ, и что главною цѣлью стремленій при нынѣшнемъ состояніи человѣческаго развитіи служитъ не низверженіе системы личной собственности, а ея улучшеніе и доставленіе полнаго участія въ ея выгодахъ каждому члену общества».