Очерки и рассказы из старинного быта Польши (Карнович)/Юзя/ДО

Очерки и разсказы изъ стариннаго быта Польши — Юзя
авторъ Евгеній Петровичъ Карновичъ

Источникъ: Карновичъ Е. П. Очерки и разсказы изъ стариннаго быта Польши. — СПб.: Типографія Ф. С. Сущинскаго, 1873. — С. 127.

Много было и въ Литвѣ и въ Польшѣ прехорошенькихъ дѣвочекъ, которыхъ звали Юзей, но вѣроятно не было краше той Юзи, которая росла незамѣтно въ домѣ небогатаго, но добраго и честнаго шляхтича Тадеуша Юницкаго, владѣтеля одного наслѣдственнаго и двухъ небольшихъ арендованныхъ фольварковъ.

Если и не благословилъ Всевышній пана Тадеуша особеннымъ избыткомъ, то все же панъ Тадеушъ жилъ въ полномъ довольствѣ: кладовыя его всегда были полны разными съѣстными припасами, огромныя бочки старой водки, пива и меда и даже нѣсколько боченковъ вытравнаго венгерскаго стояли въ погребу шляхтича, который съ настоящимъ польскимъ радушіемъ принималъ пріѣзжавшихъ къ нему сосѣдей, приговаривая народную польскую поговорку: «Гость въ домъ, — Богъ въ домъ».

Радушный хозяинъ усердно держался дѣдовскихъ обычаевъ и преданій, въ которыхъ, надобно сказать правду, много было очень хорошаго, хотя конечно и не безъ нѣкоторыхъ недостатковъ. Панъ Тадеушъ былъ образцомъ настоящаго польскаго шляхтича прежняго времени, онъ былъ честенъ, добръ, веселъ, ладилъ съ сосѣдями, но высоко однако цѣнилъ права шляхты, горячился на сеймикахъ, побрякивая своею кривою саблею, и не совсѣмъ долюбливалъ жидовъ, питая въ нимъ какую-то наслѣдственную непріязнь. Кромѣ того, панъ Тадеушъ, какъ коренной шляхтичъ былаго времени, умѣлъ и самъ хорошо поѣсть и хорошо выпить и вмѣстѣ съ этимъ угостить у себя въ домѣ, на славу, всѣхъ своихъ пріятелей.

Сверхъ этихъ качествъ, панъ Тадеушъ отличался, какъ истинный сынъ католической церкви, примѣрною набожностію: онъ строго постился, отдавалъ десятину въ костелъ и укрощалъ время отъ времени порывы своей бунтующей плоти ременной дисциплиной.

Панъ Тадеушъ, отецъ хорошенькой Юзи, и самую важность молитвы понималъ посвоему: по убѣжденію его, чѣмъ она была длиннѣе, и слѣдовательно утомительнѣе, тѣмъ болѣе она должна была имѣть дѣйствительности. Простодушный панъ Тадеушъ никакъ не могъ отдѣлить понятіе о молитвѣ съ понятіемъ объ усталости, и поэтому самому онъ всегда искалъ случая, какъ бы послушать длинныя проповѣди, потому что онѣ всего болѣе своею нескончаемостію утомляли добраго шляхтича.

Жена пана Тадеуша была тихая женщина, любившая больше всего на свѣтѣ своего мужа, и потомъ чистоту и порядокъ въ домѣ; но однако, когда Богъ даровалъ честной четѣ, на ея радость и утѣшеніе, послѣ долгаго безплодія, Юзю, то пани Малгожата (такъ звали жену пана Тадеуша) сама не знала, порою, кого она больше любитъ — своего ли дорогаго сожителя или маленькую Юзю, которая лепеча ласково протягивала къ ней свои пухленькія ручонки.

Жизнь супруговъ, только изрѣдка, и то по необходимости посѣщавшихъ лежавшее вблизи отъ ихъ фольварковъ грязное мѣстечко, набитое евреями, — текла тихо и однообразно. Лѣтомъ вставанье вмѣстѣ съ солнцемъ, а зимою еще и при свѣчкѣ, усердная молитва, утренній завтракъ, — потому что въ ту пору, въ которой относится разсказъ, чай, какъ лекарство, продавали только въ аптекахъ, — потомъ хлопоты по хозяйству, далѣе — плотный обѣдъ, за нимъ послѣобѣденный сонъ, послѣ сна, опять хлопоты хозяйству или чтеніе душеспасительныхъ книгъ, затѣмъ сытный ужинъ, послѣ ужина вечерняя молитва и наконецъ крѣпкій сонъ — были ежедневною принадлежностію въ мирной жизни родителей Юзи.

Въ праздники и при пріѣздѣ гостей, обычный образъ ихъ жизни измѣнялся впрочемъ весьма немного. Поѣздка въ костелъ, веселая и откровенная бесѣда, разсказы о томъ, о семъ, а порою и пляска подъ скрипку сосѣда Ицки, разнообразили нѣсколько обычную жизнь небогатой семьи.

Самымъ ближайшимъ сосѣдомъ и самымъ задушевнымъ пріятелемъ пана Тадеуша былъ чиншовый шляхтичъ, панъ Крыштофъ, старый вдовецъ, у котораго, впрочемъ остался отъ жены сынъ, годами десятью постарше Юзи. Когда сыну пана Крыштофа минуло семнадцать лѣтъ, отецъ его (не могшій дать ему для устройства его жизни ничего, кромѣ родительскаго благословенія и одного дуката), слѣдуя праотеческому обычаю, разложилъ парня, какъ природнаго шляхтича, на коверъ и собственною рукою отсчитавъ ему нѣсколько десятковъ горячихъ бизуновъ, то есть ременныхъ плетей, съ наставленіемъ быть всегда честнымъ и покорнымъ передъ старшими, — отпустилъ его искать счастье въ домѣ одного богатаго пана, которому панъ Крыштофъ приходился какимъ-то весьма дальнимъ родственникомъ. Но въ старинной Польшѣ родство, даже самое отдаленное, давало право на покровительство и доброе расположеніе.

Молодой Вацлавъ, поклонившись въ ноги родителю и съ глубокимъ почтеніемъ поцѣловавъ родительскую руку, давшую ему такое практическое наставленіе для успѣховъ въ жизни, отправился верхомъ изъ-подъ роднаго крова къ своему ясновельможному покровителю.

Скоро ли добрался Вацлавъ до своего покровителя, намъ до этого нѣтъ дѣла; скажемъ только, что когда молодой паничъ явился къ ясновельможному, то послѣдній спросилъ его:

— А читать и писать умѣешь?

— Учился у піаровъ^[1], — отвѣчалъ Вацлавъ, — и кончилъ у нихъ риторику.

— Ну тѣмъ лучше, — замѣтилъ ясновельможный; — а саблей-то ты какъ?

— Отецъ училъ меня этому, — бойко сказалъ Вацлавъ и смѣло посмотрѣлъ на шляхтичей, стоявшихъ около ясновельможнаго хозяина.

— Хорошо, — перебилъ хозяинъ, — посмотримъ много ли ты успѣлъ въ этомъ, — и обратившись къ Вацлаву велѣлъ ему идти во дворъ и тамъ по очереди помѣриться на сабляхъ съ каждымъ изъ шляхтичей, жившихъ въ домѣ пана.

Конецъ испытанія былъ въ пользу новоприбывшаго. Довольный хозяинъ снова обратился къ шляхтичу съ вопросомъ:

— Ну, а понимаешь ли ты что нибудь въ хозяйствѣ?

— Кое-къ-чему присмотрѣлся у моего отца, — отвѣчалъ Вацлавъ.

Послѣдній свой вопросъ заключилъ ясновельможный слѣдующими словами:

— Ну, а какъ религія? Хорошій ли ты католикъ?..

И получивъ на это утвердительный отвѣтъ, панъ объявилъ Вацлаву, что онъ принимаетъ его къ себѣ въ службу.

Въ ту пору въ домѣ каждаго польскаго пана живало много молодыхъ дворянъ. Они по приказанію пана развозили письма, ѣздили за нимъ верхомъ во время его поѣздокъ на охоту, въ гости или на сеймикъ; спали по очереди въ комнатѣ передъ панскою спальней совсѣмъ одѣтые, на случай какихъ либо особыхъ приказаній пана въ ночную пору.

За молодыми шляхтичами, жившими такимъ образомъ въ панскомъ домѣ, строго наблюдали, чтобъ они не баловались. Не смотря на попойки, которыми такъ славилась старинная Польша, пить шляхтичу, не имѣвшему тридцати лѣтъ, было стыдно, и потому молодой шляхтѣ, служившей при панскихъ дворахъ, строго запрещалось пить вино; имъ не позволялось также играть въ карты, и пойманнаго въ карточной игрѣ или били плетью, или заставляли, при всей молодежи, съѣсть рубленыя карты, приправленныя простымъ соусомъ, называемымъ у поляковъ бигосомъ. Молодымъ шляхтичамъ, служившимъ въ панскомъ домѣ, не позволено было ни подъ какимъ предлогомъ входить на женскую половину; однако въ большіе праздники и въ имянины хозяина, они имѣли право танцовать со всѣми дамами, пріѣзжавшими въ гости къ ихъ пану.

О наукахъ такая молодежь вовсе не думала; напротивъ, если кто нибудь изъ среды ея принимался читать книги, то надъ тѣмъ безпрестанно подсмѣивались, какъ надъ монахомъ, и не давали ему покоя, и напротивъ тотъ, кто показывалъ удаль, кто умѣлъ ловко биться на сабляхъ, мѣтко стрѣлять изъ пистолета и смѣло управлять бѣшенымъ конемъ, тотъ пріобрѣталъ и дружбу, и уваженіе всѣхъ своихъ сотоварищей.

Между тѣмъ, какъ Вацлавъ жилъ въ домѣ ясновельможнаго, Юзя росла и хорошѣла: ея свѣтло-голубые глазки дѣлались все темнѣе и темнѣе, ея русые волосы, какъ шелковыя пряди, окаймливали свѣженькое личико, на которомъ бѣлизна, казалось, спорила съ румянцемъ. Подраставшая Юзя, по обычаю всѣхъ польскихъ дѣвицъ того времени, училась весьма мало; она вытвердила на память нѣсколько молитвъ, научилась читать не слишкомъ бѣгло, писать не слишкомъ красиво, обучилась она также и кое-какимъ незамысловатымъ, впрочемъ, рукодѣльямъ; но большую часть года она забавлялась любимой своей кошечкой и ухаживала за цвѣтами, которые она разводила въ небольшомъ садикѣ, бывшемъ передъ домомъ.

Юзѣ было лѣтъ около двѣнадцати, когда однажды она съ отцомъ и матерью сидѣла на крыльцѣ дома. День вечерѣлъ, солнце уходило за лѣсъ, золотя его вершины; въ воздухѣ стояла неподвижная тишина, и только порою слышался острый крикъ стрижа, быстро поднимавшагося къ небу. Вдругъ панъ Тадеушъ, заслонивъ глаза рукою, чтобъ защитить ихъ отъ красноватыхъ лучей погасавшаго солнца, сказалъ женѣ своей:

— Посмотри, Малгося, никакъ къ намъ гости.

Малгожата, прищуривъ свои узенькіе отъ излишней полноты глаза, посматривала внимательно на дорогу, по которой, какъ будто легкій дымокъ, поднималась золотистая пыль, пронизываемая послѣдними лучами солнца.

— Да, это къ намъ, — отвѣчала утвердительнымъ голосомъ Малгожата.

Дѣйствительно, черезъ нѣсколько минутъ передъ домомъ пана Тадеуша стояла уже такъ называемая каламашка, то есть небольшая телѣжка, и изъ нея вылѣзалъ старый шляхтичъ, панъ Крыштофъ, и въ то же время съ лихаго воронаго коня ловко и проворно соскочилъ сынъ его Вацлавъ.

Четыре года, проведенныхъ Вацлавомъ вдалекѣ отъ родительскаго дома, мало измѣнили его; правда, онъ возмужалъ, окрѣпъ и бѣлокурый усъ сталъ сильнѣе пробиваться надъ губами, полными свѣжести.

Послѣ обычныхъ привѣтствій пошли разспросы о томъ, какъ поживаетъ панъ Вацлавъ; изъ этихъ разспросовъ оказалось, что ясновельможный, къ которому онъ поступилъ въ услуженіе, и которому, какъ мы сказали, онъ приходился какимъ-то дальнимъ родственникомъ по бабкѣ, если еще не по прабабкѣ, былъ вовсе не изъ числа магнатовъ того времени, спесиво посматривавшихъ на бѣдную шляхту и оскорблявшихъ ее на каждомъ шагу своею надменностію, потому только, что она порою терпѣливо переносила эти оскорбленія. Покровитель Вацлава былъ человѣкъ добрый и сострадательный; онъ не хотѣлъ пользоваться тѣмъ, что прихоть судьбы поставила одного человѣка въ зависимость отъ другого.

Пріѣзжіе гости остались ночевать; поэтому весь вечеръ, а потомъ и весь слѣдующій день прошелъ незамѣтно въ домѣ пана Тадеуша. Вацлавъ разсказывалъ хозяину и хозяйкѣ о Вильнѣ и о Варшавѣ, въ которыхъ они никогда не бывали и на которыя взглянуть они крѣпко желали. Разсказывалъ имъ также Вацлавъ и о тѣхъ боевыхъ стычкахъ, въ которыхъ ему уже привелось побывать, говорилъ онъ имъ и о королѣ, и о сеймѣ, и мало ли еще о чемъ толковалъ Вацлавъ хозяину и хозяйкѣ, слушавшимъ его разсказы съ жаднымъ любопытствомъ деревенскихъ жителей.

На другой день, когда, какъ говорится, спалъ жаръ, Вацлавъ собрался съ своимъ отцомъ въ дорогу. Вороной конь Вацлава стоялъ у крыльца, выбивая копытами землю.

Вацлавъ, прощаясь съ хозяевами, провожавшими гостей, вышелъ на крыльцо. Онъ былъ, что называется, настоящій молодецъ; а старинный польскій нарядъ придавалъ ему еще болѣе удали. На Вацлавѣ былъ жупанъ изъ кармазиннаго сукна, застегнутый у шеи позолоченными запонками, синій суконный кунтушъ съ шестью большими пуговицами, выточенными изъ кровавика. И кунтушъ, висѣвшій за плечами на толстомъ шелковомъ шнурѣ, и жупанъ были обшиты серебряными галунами. Кривая сабля висѣла съ боку; голову Вацлава покрывала надѣтая ухорски на бекрень небольшая шапка изъ голубаго бархата, съ околышкомъ изъ крымской овчины.

Радушные хозяева провожали своихъ гостей, а панъ Тадеушъ съ большимъ кубкомъ венгерскаго приставалъ къ Вацлаву, прося его выпить на дорогу.

— Не пора мнѣ еще пить, — отвѣчалъ Вацлавъ хозяину, — еще молодъ я для этого, но такъ и быть выпью этотъ кубокъ, если только ты, панъ, позволишь мнѣ его выпить за здоровье моей невѣсты; — и при этихъ словахъ Вацлавъ показалъ на Юзю, которая тоже вышла на крыльцо провожать гостя.

Всѣ засмѣялись.

— Хорошо, хорошо, панъ Вацлавъ, — говорилъ панъ Тадеушъ, подавая ему кубокъ; — пей за здоровье невѣсты; только смотри не позабудь ее; вѣдь вѣрно и въ Вильнѣ и въ Варшавѣ найдется много паненокъ, которыя будутъ и попригоже и побогаче моей Юзи.

— Увидишь, панъ, — отвѣчалъ Вацлавъ, — что шляхтичъ — господинъ своему слову; — и затѣмъ, пожелавъ здоровья своей будущей невѣстѣ, Вацлавъ разомъ осушилъ кубокъ, ловко вспрыгнулъ на коня, и держа одною рукою поводъ, а другою поправляя шапку, сказалъ смѣясь Юзѣ.

— Смотри же Юзя, — помни своего жениха, черезъ пять лѣтъ я за тобой пріѣду! — и пришпоривъ коня, онъ быстро поскакалъ по дорогѣ. За нимъ въ своей каламашкѣ покатилъ и панъ Крыштофъ. Долго смотрѣли хозяева вслѣдъ отъѣхавшихъ гостей, отъ души желая имъ и здоровья и счастья.

Пошелъ опять годъ за годомъ. Старикъ Крыштофъ часто навѣщалъ своего сосѣда и съ подробностями разсказывалъ ему о своемъ сынѣ, который сдѣлался первымъ любимцемъ богатаго магната. Между тѣмъ Юзя подросла и сдѣлалась прехорошенькой невѣстой; жизнь ея шла попрежнему, только меньше она забавлялась кошкой, но за то больше цвѣтовъ разводила она каждое лѣто. Думала ли она о Вацлавѣ, или нѣтъ, — Богъ ее знаетъ; только Вацлавъ не забывалъ, какъ видно, своей невѣсты, потому что онъ сдержалъ свое слово. Едва, какъ говорятъ поэты, наступила для Юзи семнадцатая весна, какъ Вацлавъ опять съ своимъ отцомъ пріѣхалъ въ домъ Тадеуша, чтобъ выполнить свое слово. Мы не станемъ описывать красоты Юзи, не потому что у всякаго есть свой вкусъ и что слѣдовательно Юзя, пожалуй чего добраго, иному и не понравится, но потому, что описаніе наше не представитъ вполнѣ той кротости и той привлекательности, которыми отличалась Юзя. Мы разскажемъ только о томъ, какъ окончательно сладилась свадьба Вацлава.

Въ первый день пріѣзда Вацлава, отецъ его, послѣ ужина, объявилъ отцу Юзи, что сынъ его проситъ руки его дочери; и когда отцы тутъ же согласились между собою, то женихъ, по стародавнему польскому обычаю, упалъ въ ноги своей невѣстѣ.

Отъ помолвки и до свадьбы срокъ въ прежнее время былъ недологъ; но между разными хлопотами, которыми обыкновенно бываютъ озабочены родители въ это время, пана Тадеуша занимала въ особенности забота о томъ, гдѣ бы достать для Юзиной свадьбы самаго лучшаго меду.

Въ Литвѣ, гдѣ жилъ панъ Тадеушъ, велся обычай, что если основывалось какое нибудь новое іезуитское учрежденіе: кляшторъ ли, больница ли, училище ли, то отцами-іезуитами назначался торжественный день для открытія и для освященія новаго учрежденія. Къ этому дню привозили изъ Полоцка: бочку батори́на, то есть меда, приготовленнаго іезуитами въ то время, когда былъ заложенъ въ Полоцкѣ королемъ Стефаномъ Баторіемъ іезуитскій коллегіумъ. Огромная бочка этого меда висѣла, въ мѣстѣ своего рожденія, на толстыхъ желѣзныхъ цѣпяхъ, тщательно сохраняемая въ монастырскомъ подвалѣ. Привозимая же изъ Полоцка бочка, налитая этимъ медомъ, была краеугольнымъ камнемъ всѣхъ питейныхъ запасовъ новаго іезуитскаго учрежденія и поэтому она принималась отцами-іезуитами съ особымъ, подобавшимъ ей почетомъ. Привезенный изъ Полоцка медъ употреблялся первый разъ при открытіи новаго іезуитскаго учрежденія, и потомъ при празднованіи каждой его годовщины; кромѣ того медъ этотъ употреблялся въ имянины ордена, то есть въ день св. Игнатія Лойолы, и въ извѣстныхъ, важныхъ случаяхъ выдавали его не въ слишкомъ большомъ количествѣ особеннымъ благотворителямъ іезуитскаго учрежденія, а также и первымъ его основателямъ и ихъ нисходящимъ потомкамъ; послѣднимъ впрочемъ только тогда, когда они были больны лихорадкой. Взятое количество меда тотчасъ же доливалось самымъ старѣйшимъ медомъ, бывшимъ въ подвалахъ отцовъ-іезуитовъ.

Запасшись, при содѣйствіи своихъ покровителей, этою драгоцѣнностію, панъ Тадеушъ уже не видѣлъ никакого препятствія въ празднованію брака Юзи, и поэтому послалъ, какъ это водилось въ прежнее время, даже въ самыя далекія мѣста запрашивать на свадьбу своей дочери всѣхъ, кто приходился ему какимъ бы то ни было родственникомъ.

Юзя полюбила Вацлава. Нужно ли говорить о томъ, что каждая дѣвушка, покуда не наступила минута брака, ждетъ ее съ нетерпѣніемъ; она представляетъ въ своемъ воображеніи счастливую жизнь замужества, важность хозяйки дома, свободу женщины, вышедшей изъ-подъ той зависимости, въ которой она находилась прежде, будучи дѣвушкой. Она безпрестанно занимается хлопотами около приданаго, и въ этихъ хлопотахъ находитъ для себя и развлеченіе и забаву; ея воображеніе полно самыхъ сладкихъ грезъ, среди которыхъ ей видится она сама въ вѣнкѣ изъ бѣлыхъ цвѣтовъ.

Но когда наступаетъ пора разставанія съ родимой кровлей, тогда сердце беретъ верхъ надъ воображеніемъ. Въ сердцѣ дѣвушки возникаютъ дорогія и милыя для нея воспоминанія и она, какъ бы навсегда разставаясь съ ними, чувствуетъ какую-то невольную, неодолимую грусть. Ей дѣлается жаль своей скромной горенки и любимаго уголка въ родительскомъ домѣ, и вырощенныхъ ея заботою цвѣтовъ; съ печалью вспоминаетъ она о ласкахъ отца и матери; ей становится жаль и добрыхъ подругъ и вѣрныхъ слугъ; все прошлое вдругъ оживаетъ передъ нею въ какомъ-то обольстительномъ свѣтѣ, и она, со слезами на опущенныхъ рѣсницахъ, стыдливо подаетъ жениху свою дрожащую руку.

Наканунѣ Юзиной свадьбы справили въ домѣ пана Тадеуша по старопольскому обычаю дѣвичникъ. Вечеромъ въ этотъ день, въ ярко освѣщенной комнатѣ, подруги невѣсты усѣлись въ тѣсный кружокъ готовить для нея вѣнокъ изъ розмариновъ. Мужчины были въ этотъ вечеръ на половинѣ, отведенной для жениха, и пили венгерское. Къ ужину собрались всѣ гости въ одну комнату, а въ числѣ ихъ былъ и знатный панъ, покровительствовавшій Вацлаву и полюбившій его, какъ сына. Пріѣхала также на Юзину свадьбу и вдова одного богача-воеводы, считавшаяся какой-то троюродной теткой женѣ пана Тадеуша.

Когда вошелъ почетный гость, то невѣста, по старому обычаю, низко поклонилась ему, а онъ поцѣловалъ ее въ голову и благословилъ ее. Женихъ, въ свою очередь, поклонился въ ноги вошедшей знатной пани и получилъ отъ нея позволеніе поцѣловать ея руку.

Послѣ продолжительнаго ужина, окончившагося однаго рано, потому что за ужинъ принялись спозаранку, — начались танцы; женихъ въ этотъ вечеръ не имѣлъ нрава не только говорить съ своей невѣстой, но и не смѣлъ даже подходить къ ней.

Поздно разъѣхались и разошлись гости по отведеннымъ имъ хатамъ и комнатамъ.

Наступило ясное лѣтнее утро. Послѣ тревожной ночи Юзя на разсвѣтѣ крѣпко уснула; крѣпко также спали всѣ гости; не спала только пани Малгожата: грустно ей было при мысли, что она должна будетъ разстаться съ своей Юзей, и она едва сдерживала навертывавшіяся у нея на глазахъ слезы.

Тихо, на цыпочкахъ, вошла пани Малгожата въ комнату своей дочери. Все было просто въ этой комнатѣ: бѣлыя стѣны, чистый полъ, ситцевый пологъ надъ кроватью, а на стѣнѣ образъ Богоматери, окруженный вѣнкомъ изъ свѣжихъ розъ; на окнахъ разставлены были горшки цвѣтовъ.

Мать стала на колѣни передъ образомъ, которымъ ее самую благословилъ отецъ передъ выходомъ ея въ замужество и который потомъ она повѣсила надъ колыбелью Юзи.

Едва пани Малгожата кончила свою усердную молитву, какъ цѣлый рой веселыхъ дѣвушекъ влетѣлъ въ комнату Юзи; это были ея подруги. Онѣ держали въ рукахъ корзины, полныя цвѣтовъ, на которыхъ еще висѣли свѣтлыя крупныя капли утренней росы, и вся комната наполнилась свѣжимъ запахомъ розъ, сирени и жасмина. Дѣвушки звонкимъ смѣхомъ разбудили Юзю и поздравили ее съ наступившимъ днемъ брака.

Между тѣмъ на дворѣ, не смотря на раннее утро, раздавался стукъ экипажей и слышалось хлопанье бичей; въ ту нору, по старинному обычаю, и хозяева и гости вставали слишкомъ рано.

Магнатъ и знатная пани, удостоившіе своимъ посѣщеніемъ свадьбу Вацлава и Юзи, хотѣли, чтобъ обрядъ вѣнчанія былъ совершенъ съ соблюденіемъ всѣхъ старинныхъ польскихъ обычаевъ. Поэтому, когда стали одѣвать молодую къ вѣнцу, то ее посреди комнаты посадили на кадку съ опарой, покрытую богатымъ ковромъ и соболемъ, привезенными ясновельможнымъ паномъ въ подарокъ молодой. Дружки расплели Юзѣ косу и надѣли на нее бѣлое платье, украшенное букетами цвѣтовъ и кружевами. У Юзи не было ни дорогихъ камней, ни золотыхъ бездѣлушекъ; но ихъ, впрочемъ, по тогдашнему польскому обычаю и не надѣвали даже на самую богатую невѣсту, такъ какъ, еслибъ она надѣла ихъ, то это было бы знакомъ ожидающаго ее несчастья и горя. Точно также не надѣвали на невѣсту, по тому же самому повѣрію, ничего краснаго, ни чернаго.

Платья для молодой и для четырехъ ея дружекъ доставила пани-воеводова въ подарокъ. Въ ту пору это былъ обычай, ни мало не считавшійся оскорбительнымъ.

Между тѣмъ всѣ гости собрались въ самой большой комнатѣ дома; двери отворились и двѣ прехорошенькихъ дѣвочки, кузинки невѣсты, внесли на подносахъ маленькіе букеты изъ мирта и розмарина. Онѣ бойко подбѣгали къ холостымъ мужчинамъ, пришпиливали къ ихъ кунтушамъ эти букеты и желали имъ жениться. Нѣкоторые, принимая изъ ручекъ хорошенькихъ подросточковъ букеты вѣроятно думали про себя: «подожди, плутовка, я женюсь тогда, когда ты сама выростешь, — ждать недолго, годика три, четыре!» Раздавъ холостякамъ букеты, рѣзвушки побѣжали опять въ комнату невѣсты.

Спустя нѣсколько времени растворились обѣ половинки дверей и вошла молодая, въ сопровожденіи своихъ двухъ близкихъ родственниковъ; за нею ея кузинки несли на блюдѣ миртовый вѣнокъ. Мать надѣла этотъ вѣнокъ на Юзю, и въ это время у Юзи слезы, какъ брильянты, посыпались изъ опущенныхъ внизъ голубыхъ глазъ; послѣ благословенія Юзи отцомъ, мать положила ей за пазуху венгерскій червонецъ съ изображеніемъ Богородицы. Юзя упала въ ноги отцу, женихъ сдѣлалъ тоже.

— Да благословитъ васъ Богъ! — сказали разомъ всѣ голоса, и слѣдомъ за молодыми вышли на крыльцо, чтобъ отправиться въ костелъ.

По принятому тогда обычаю, дамы поѣхали въ экипажахъ, мужчины верхомъ; въ костелѣ и женихъ и невѣста стояли отдѣльно. Изъ костела молодые вернулись уже вмѣстѣ, сидя рядомъ въ каретѣ. Обѣдъ ждалъ ихъ. Жениха и невѣсту посадили на первое мѣсто и начался веселый обѣдъ.

Послѣ обѣда, пожилые гости принялись за венгерское, а молодежь за танцы. Началось, по обыкновенію, съ польскаго; почтенный гость взялъ молодую, прошелся съ нею и потомъ передалъ ея руку Вацлаву. Въ это время одинъ изъ родственниковъ Юзи, препожилый адвокатъ, обучавшійся сперва у іезуитовъ, выступилъ съ поздравительною рѣчью; вся напыщенная и восторженная рѣчь адвоката, въ которой перечислялось родство жениха и невѣсты съ наиболѣе знаменитыми фамиліями въ Литвѣ и Польшѣ, и превозносились добродѣтели родителей брачной четы — была перемѣшена латинскими фразами и изрѣченіями въ родѣ слѣдующихъ: uxor bona corona capitis, т. е. добрая жена есть вѣнецъ главы и пр.

Послѣ продолжительной рѣчи, которую всѣ гости слушали съ желаніемъ, чтобъ она поскорѣе покончилась, начались безпрерывные танцы и между ними веселая мазурка, въ такомъ видѣ, въ какомъ танцовали ее въ старинной Польшѣ.

Каждый кавалеръ, безъ различія возраста, бралъ ближайшую къ нему даму и становился въ общій кругъ; дѣвицы нѣжно брались за платьице и выставляли впередъ свои маленькія ножки. Раздались первые звуки мазурки и нѣсколько паръ разомъ ринулось въ середину круга. Задрожала комната отъ притоптыванія каблуками, и быстро понеслись дѣвушки, извиваясь, какъ змѣйки, около молодцоватыхъ кавалеровъ. Мазурка привела въ восторгъ всѣхъ, и даже самые дряхлые старики, стоя на мѣстѣ, били ногами въ тактъ и отъ удовольствія хлопали молодежи въ ладоши, въ знакъ поощренія.

Долго длились танцы; за ними начался ужинъ. За ужиномъ, какъ и за обѣдомъ, дамы усѣлись по одной, а мужчины по другой сторонѣ стола. Веселый говоръ и смѣхъ не прекращались ни на минуту. Во время ужина пили опять за здоровье молодыхъ и втихомолку отъ молодыхъ желали побывать у нихъ на крестинахъ.

Послѣ ужина, въ полночь, молодая ушла незамѣтно изъ комнаты, гдѣ были гости; а часъ спустя проводили къ ней въ спальню съ музыкой и молодаго. Въ комнатѣ передъ спальней былъ накрытъ столъ, а на немъ стояли сласти. Мужчины съ рюмками въ рукахъ пожелали молодымъ здоровья…

Все это весьма часто бывало въ прежнее время, которое многіе безусловно хвалятъ и за бывшую въ ту пору скромность, и за царствовавшее тогда строгое благочестіе; но которое однако, какъ замѣтилъ одинъ польскій писатель, «все-таки не было такъ скромно и такъ благочестиво, какъ твердятъ о немъ молодымъ старые люди». Въ ту пору, по словамъ этого писателя, крѣпко пили, ссорились, дрались, вѣнчались для приданаго или для протекціи, и весьма часто разводились вскорѣ послѣ брака.

Быть можетъ, что и это несомнѣнная правда; но мы также знаемъ и то, что Вацлавъ и Юзя обвѣнчались безъ всякаго разсчета, что на ихъ свадьбѣ никто ни съ кѣмъ не поссорился и не подрался, хотя и надобно сказать правду, что вслѣдствіе меда и венгерскаго многіе гости не могли привстать съ своихъ мѣстъ. Знаемъ также и то, что Вацлавъ и Юзя прожили дружно и счастливо слишкомъ тридцать лѣтъ, и что они оставили послѣ себя цѣлую дюжину дѣтей, — дочерей похожихъ на мать, а сыновей — на отца.

Примѣчанія

1. Піары — орденъ монаховъ, существовавшій въ Польшѣ и Литвѣ и заботившійся въ особенности объ образованіи юношества.