Розанов В. В. Собрание сочинений. Признаки времени (Статьи и очерки 1912 г.)
М.: Республика, Алгоритм, 2006.
ОФИЦИАЛЬНЫЙ НИГИЛИЗМ править
Вероятно, не я один, посматривая на окна магазинов эту весну, читал с удовольствием обложку великолепной новой книги: «Обзор записок, дневников, воспоминаний, писем и путешествий, относящихся к истории России и напечатанных на русском языке. Составил С. Р. Минцлов, секретарь новгородского статистического комитета, хранитель новгородского музея, член новгородского о-ва любителей древности. Новгород. 1911—1912 год». Выпуски I—V, от XII века до сего дня. Поставив мысленно ее в разряд книг к «непременной покупке», — я уже ранее «исполнения намерения» увидал ее пестреющею на столах всех ближайших друзей и знакомых: в самом деле, кто же сколько-нибудь образованный человек, а следовательно имеющий свою «домашнюю библиотечку» от сотен до тысячи и трех тысяч книг, не купит эту книгу первой необходимости, в которой он отыщет «разум и смысл» некоторых изданий, анонимных и полуанонимных, петровского, елизаветинского времени… И вот, наконец, приобрел, — и, конечно, уже сейчас же извлек пользу: отыскал «разум и смысл» нескольких книг своей библиотеки, о которых 30 лет недоумевал, «что это» и «кем написано».
Вот что говорит автор в объяснение появления своей книги: «Сотни тысяч книг стоят на полках главных обширнейших книгохранилищ русских. Много в них драгоценнейших сведений о прошлом; но не только обыкновенному читателю, интересующемуся той или другой эпохой, но и опытному историку часто невозможно бывает ориентироваться в этих безмолвных полчищах и отыскать хотя бы часть требующегося для них. Указателей к большинству периодических изданий, особенно старинных, не существует, а если и есть, то приходится перечитывать их от доски до доски, пересматривать сотни томов, — и все затем, чтобы выбрать из их числа два-три, оказавшиеся нужными; про книги, выходившие отдельными изданиями, и говорить нечего: их — море, и, чтобы ориентироваться в нем, приходится перерывать ворохи каталогов книжных магазинов, устарелые библиографические работы и в результате в недоумении смотреть на строки, гласящие, что те или другие записки вышли в таком-то году в Москве или в Казани. А что в них говорится, о какой эпохе, о ком — для этого опять-таки надо пересматривать груды книг. Вот этот-то черный труд розысков всякого рода оригинальных документов и рассортирования их по эпохам я и взял на себя. Идея моя — дать полный свод указаний на всякие сказания о России и о русских людях, расположенный в хронологическом порядке так, чтобы всякий, желающий ознакомиться с тою или другою эпохой, мог сразу определить, кто именно писал о ней и где можно найти его сказания; мне хотелось извлечь из забвения весь цикл имен, затерянных теперь в пыльных рядах книг, отметить все отзывы современников об авторах этих документов и, наконец, кратко изложить содержание каждого документа… Помимо путешествий по России, сюда же включены мною и путешествия русских людей по Святой Земле, как содержащие материал для изучения религиозной стороны русского быта разных эпох: вошли сюда и некоторые летописи, вроде „Летописи Самовидца“, являющиеся записками очевидцев».
Итак, автор идет по «via sacra»[1], протоптанной митрополитом Евгением Болховитиновым, Сахаровым, Снегиревым, Погодиным, Барсуковым и всем сонмом «брадатых мужей», как бы стоящих «в великом выходе» на той солее, которая стоит перед нашим историческим алтарем, перед кремлями Москвы, Новгорода, Пскова, Нижнего и иных. Давно, давно следовало бы учредить особый орден «за ревность в науках» — благороднейшую ревность человеческую — и награждать им основателей музеев, библиотек, обсерваторий, физических кабинетов, собирателей коллекций, — и вот таких ученых, как Передольский, Саввантов, Максимов, Титов и настоящий, г. Минцлов. Два слова об археологии. Не знаем, как «археология Германии или Франции», но я замечал, чувствовал, осязал, в долгие годы собственного копания около древних книг, что есть что-то теплое особенно в русской археологии, в русских древностях, рукописях, в книгах, в библиографии… Они имеют свойство заражать и покорять, влюблять и убеждать; перед ними никакой нигилизм не выстоит. Этот шепот веков всероссийского кладбища, точно «с плакучими ивами» над собою, — вовлекает и уводит в тени свои, в доброту свою, в ясность свою, в «вечерний свет» свой — самого легкомысленного и самого непокорливого.
"Ну, вот, — думал, — министр просвещения, а уж наверно председатель ученого комитета министерства, как и редактор журнала министерства народного просвещения, наверно тоже, купив книгу, приветствовали автора ее благодарными и «поощряющими к дальнейшему» письмами. Ведь еще Карл Великий окружил себя учеными, поэтами и историками, а с тех пор «прогресс все совершенствовался». Как вдруг получаю на четвертушке бумагу, которую перепечатываю буквально:
«Министерство народного просвещения. Департамент народного просвещения. Разряд общих дел. 21 июня 1912 года. № 24853. Г-ну С. Минцлову. Ученый комитет министерства народного просвещения, рассмотрев составленную вами книгу „Обзор записок, дневников, воспоминаний, писем и путешествий, относящихся к истории России и напечатанных на русском языке. Выпуск!. Новгород. 1911 г.“, — полагал: рассмотренное издание признать не подлежащим включению в список книг, заслуживающих внимания при пополнении ученических библиотек средних учебных заведений. О таковом мнении ученого комитета, утвержденном министерством, департамент народного просвещения уведомляет вас вследствие прошения. За вице-директора (фамилию не разобрал вследствие росчерка). Делопроизводитель А. Мамонов».
Вот тебе и «медаль», вот тебе и «Карл Великий»! Бумагу уже «директор» не подписал, ни — «вице-дирекгор», а за «вице-директора». А гг. директор и вице-директор?! Сплюнули на сторону: «Какая-то книга». Конечно, это не то, что «дрова, которые на зиму закупают» для здания министерства: статья деятельности, гораздо более волнующая «всех там»… Дрова и, я думаю, ремонт здания, потолков, полов… Ах, эти ремонты казенных зданий: какая это важная вещь! Да еще «одобрения» учебников, от каких-нибудь фирм Полубояриновых или Салаевых, фирм-миллионщиков. Это не то, что «хранитель новгородского музея», — с таким миллионщиком поговорить занимательно, его всегда примет в кабинете «сам» ли «директор», вице-директор, или «председатель комитета», или «влиятельный член» оного. Ну, и конечно, все «одобрит» и «разрешит».
Ну, «дрова» или не «дрова», — а только это — нигилизм, господа; нигилизм — открытый, на всю Россию. Министр реформирует радикальных профессоров, а лучше ли — сидят у него под рукою старички ученого комитета «с дровами и Полубояриновым». Что-то уж слишком странно: запрещать русскую историю гимназическим библиотекам!!! Ну — запрещать ее подробности, ее частности, вот библиографию, вот сведения о литературе предмета! Боже мой, Боже мой: мыслимо ли это в Германии, в старой прекрасной Англии, во Франции с ее Дюканжем? Говорят, где-то теперь показывают приехавших в Петербург «совсем голых» дикарей из Африки: уж не «утка» ли это, не переодеваются ли большие «члены» больших «комитетов» по праздникам в «африканское платье», да, вымазав лицо сажей, не показываются ли потихоньку в садах, чтобы кое-что приработать?
А не сотворить ли, вместо «медали», такую молитву или такое лишнее «прошение» в ектению: «Господи, избавь нас от чиновника, от тли, тарантула, скорпиона и всего нечистого»? Вот уж усердно скажут молящиеся: «Подай, Господи!»…
КОММЕНТАРИИ править
НВ. 1912. 9 июля. № 13047.
- ↑ Здесь: святая тропа (фр., лат.).