ОФФИЦІАЛЬНАЯ ТУРЦІЯ ВЪ ЛИЦАХЪ
правитьV.
правитьУчрежденное еще въ 1847 году, министерство народнаго просвѣщенія въ Турціи существуетъ уже 30 лѣтъ. Впрочемъ, вся дѣятельность его состоитъ лишь въ томъ, что оно ведетъ списки учителей съ означеніемъ ихъ именъ и содержанія; случалось, что министромъ народнаго просвѣщенія дѣлался человѣкъ, который ничему самъ не учился, кромѣ каллиграфіи, и къ тому умѣлъ всякими паясничествами забавлять султана Абду-ль-Авиза; такимъ былъ, напримѣръ, Невресъ-паша. Иногда правительство, вкупѣ съ министерствомъ, время отъ времени принималось за нѣкоторыя улучшенія въ дѣлѣ народнаго образованія; но эти начинанія такъ и оставались только начинаніями и не вели ни къ какимъ путнымъ результатамъ. Такъ, въ началѣ 50-хъ годовъ постановлено было составить учебникъ по всеобщей исторіи. Съ этой цѣлью было учреждено три коммиссіи: для древней, средней и новой исторій. Каждая коммиссія состояла изъ трехъ лицъ — предсѣдателя, который только курилъ трубку, христіанина, на которомъ собственно и лежалъ весь трудъ, да письмоводителя, которому нечего было писать. Предсѣдателемъ коммиссіи для древней исторіи былъ Субхи-паша, весьма ученый человѣкъ, который нѣсколько серьёзнѣе другихъ смотрѣлъ на дѣло, и по нѣкоторымъ вопросамъ обращался къ одному европейцу за совѣтами. Въ одной изъ бесѣдъ съ нимъ, Субхи-паша совершенно серьезно говорилъ ему: «Въ вашихъ исторіяхъ многое разсказывается о какомъ-то Кирѣ, который будто бы основалъ Персидское государство, тогда-какъ наши историческія книги ничего не знаютъ объ этомъ человѣкѣ; только въ одномъ сочиненіи я нашелъ, что Киръ былъ верховнымъ визиремъ Навуходоносора, и мнѣ сдается, что все, что европейцы толкуютъ о Кирѣ и его преемникахъ, есть чистѣйшій вымыселъ. Вотъ если бы мнѣ могли указать на какой-нибудь восточный источникъ, которымъ бы подтверждались эти свиванія — это было бы другое дѣло!» Европеецъ возразилъ ему на это, что можно назвать не одинъ, а нѣсколько такихъ источниковъ, и увивалъ ему на книги ветхаго завѣта, а именно на книгу Эздры, Нееміи и Эсѳири; затѣмъ, на Бигистунскія клинообразныя надписи, которыя находятся близъ турецкой границы на пути изъ Багдада въ Гамаданъ, въ которыхъ сохранились подробныя свѣдѣнія о Даріѣ, сынѣ Гистаспа, и его династіи, начиная отъ Кира до его времени, не говоря уже о другихъ меньшихъ памятникахъ въ Персеполѣ, Гамаданѣ и въ турецкихъ предѣлахъ близъ Вана, изъ которыхъ можно достаточно убѣдиться по-крайней-мѣрѣ въ существованіи Бира, Дарія и Ксеркса. Но ученый предсѣдатель скоро нашелся, что отвѣтятъ на это. «Ветхій завѣтъ», сказалъ онъ, «искаженъ евреями и христіанами и, слѣдовательно, вовсе не достовѣрный источникъ. А что касается до клинообразныхъ надписей, то хотя многіе европейскіе ученые и утверждаютъ, будто они въ состояніи читать ихъ, но нѣтъ никакого сомнѣнія въ томъ, что это только пустое хвастовство, fable convenue, которую они, какъ и многое кое-что другое, хотѣли бы навязать свѣту».
Нужно замѣтить, что, по мнѣнію могаммеданъ, только тѣ мѣста Библіи искажены евреями и христіанами, въ которыхъ будто бы возвѣщалось о посланничествѣ Могаммеда; а Субхи-паша распространилъ этотъ предразсудокъ, ограничивающійся, при томъ, чисто-догматическимъ вопросомъ, на весь ветхій завѣтъ цѣликомъ.
Такъ послѣ ничего и не слышно было о тѣхъ трехъ коммиссіяхъ.
Верховный визирь Аали-паша исходатайствовалъ у султана высочайшее повелѣніе о томъ, чтобы члену драгоманата АхмедуХыльми-эфенди поручено было перевести какой-нибудь изъ иностранныхъ учебниковъ исторіи для школьнаго употребленія. Порученіе было исполнено, и когда первый томъ труда былъ напечатанъ, Ахмедъ-Хыльми-эфенди представилъ его въ министерство. Тутъ по этому поводу происходило долгое совѣщаніе, а потомъ приглашенъ былъ самъ переводчикъ, и ему возражали въ такомъ родѣ:
«Вотъ вы пишете здѣсь объ Авраамѣ, другѣ Божіемъ — миръ надъ нимъ! — а совсѣмъ не упоминаете объ огнѣ, которымъ хотѣлъ его сжечь Нимродъ; а было весьма кстати упомянуть объ этомъ и разъяснить читателямъ, былъ ли этотъ огонь зажженъ фосфорными спичками, или инымъ какимъ-либо способомъ». А.-Хыльми отвѣчалъ на это: «Такъ какъ Авраамъ не былъ современникъ Нимрода, то Нимроду не могло и въ голову придти осуждать Авраама на сожженіе». — «Вы пишете здѣсь, далѣе, о Соломонѣ, сынѣ Давида — миръ надъ ними обоими! — и о храмѣ, построенномъ имъ въ Іерусалимѣ; а не упоминаете при этомъ, что храмъ-то былъ выстроена, по повелѣнію Соломона, геніями. Намъ думается, что подобная книга не годится для нашихъ школъ. Гораздо цѣлесообразнѣе было бы сдѣлать учебникомъ исторіи въ нашихъ школахъ „Житія святыхъ“ (т.-е. магометанскихъ).
А „Житія святыхъ“ — книга, составленная тѣмъ самымъ членомъ учебнаго совѣта, который производилъ допросъ.
Переводчика попросили опять удалиться изъ засѣданія совѣта, въ которомъ затѣмъ произведено было голосованіе насчетъ того, какой учебникъ ввести въ школахъ. Само собою разумѣется, что единогласно рѣшено было въ пользу „Житія святыхъ“. Въ это время входитъ министръ народнаго просвѣщенія, Субхи-паша, и спрашиваетъ, о чемъ шли толки. Когда ему подробно изложили сущность дѣла, — онъ заявилъ: „господа, вы не имѣете никакого права разсуждать объ этомъ: его величество султанъ повелѣлъ перевести эту книгу и употреблять ее въ школахъ, и вы совершенно не въ правѣ подвергать баллотировкѣ высочайшее повелѣніе, а тѣмъ болѣе постановлять рѣшеніе, противное этому повелѣнію“.
Такимъ образомъ, „Житія святыхъ“ опять были устранены; но не лучше сталось и съ другою книгою: все изданіе было сдано въ министерство и до сихъ поръ гніетъ гдѣ-то въ подвалѣ.
Нѣтъ сомнѣнія въ томъ, что простое народонаселеніе, преимущественно анатолійское, по свидѣтельству многихъ, жившихъ среди него, путешественниковъ, имѣетъ многія хорошія качества — честность, умѣренность, трудолюбіе, гостепріимство и обходительность; но оно погружено во мракѣ самаго первобытнаго невѣжества и суевѣріи, внѣдреннаго въ него правовѣріемъ, исламомъ. Что же касается до того класса, который и долженъ бы 4ыть проводникомъ въ свою націю европейской цивилизаціи и культуры, т.-е. классъ чиновной аристократіи, стамбульскихъ эфенди, то онъ представляетъ собою полнѣйшую деморализацію. Обезпеченный должностною монополіею и преждевременно истощаясь, еще въ томъ возрастѣ, когда европейскій юноша едва только вступаетъ въ права мужской зрѣлости, этотъ классъ съ каждымъ поколѣніемъ становится все хуже и хуже не только въ интеллектуальномъ, но и въ физическомъ отношеніи. Кто, будучи врачомъ, или учителемъ, или въ иной-какой профессіи, имѣлъ случай ближе познакомиться съ семейными отношеніями этихъ людей, тѣ единогласно утверждаютъ, что развѣ еще перворожденный ребенокъ, продуктъ сравнительно еще здороваго организма, обладаетъ всѣми физическими и умственными способностями, пока онъ самъ впослѣдствіи не растратилъ ихъ всякаго рода излишествами; дѣти же, рождающіеся позже, сплошь и рядомъ бываютъ болѣе или менѣе золотушные, слабоумные, вялы и лѣнивы. Вслѣдствіе этого уровень умственнаго образованія въ этомъ классѣ у турокъ годъ-отъ году все падаетъ. Немногія исключенія, какія выдаются своимъ талантомъ и способностями, не принадлежатъ къ стамбульскому населенію. Напр., Ахмедъ-Вефикъ-паша — сынъ перешедшаго въ мусульманство еврея и гречанки; теперешній верховный визирь Эдхемъ-паша — грекъ, попавшій въ руки турокъ еще мальчикомъ во время хіосской катастрофы 1Ѳ22 г.; Субхи-паша сынъ гречанки изъ Морей; недавно, бывшій министромъ народнаго просвѣщенія Мюзифъ-эфенди — арабъ изъ Аинтаба и т. д. Только Решидъ-паша, Аали-паша и Фуаду-паша составляютъ замѣчательныя исключенія. Послѣдній происходитъ изъ конійской фамиліи Кечеджи-Задё, существующей 300—400 лѣтъ. Наслѣдственный порокъ сердца грозитъ и этой фамиліи скорымъ и неминуемымъ прекращеніемъ.
Но и эта замѣчательныя личности ничего не могли произвести: здравое пониманіе ими вещей и лучшія ихъ стремленія парализовались односторонностью или недостаткомъ энергіи, коренящимися въ нѣкоторыхъ своеобразныхъ условіяхъ быта оффиціальнаго турецкаго міра и его общихъ религіозно-нравственныхъ понятій. При такихъ условіяхъ дѣло образованія немного можетъ выиграть. Кто вполнѣ понимаетъ значеніе образованія, тотъ приступаетъ къ нему, откинувъ всякое самомнѣніе и вооружившись энергіею и готовностью употребить на него всѣ силы и средства свои. Иначе относится къ этому дѣлу въ Турціи: выучившіеся кое-чему сейчасъ начинаютъ мечтать о себѣ какъ о свѣтилахъ мудрости и относиться свысока въ вещамъ, которыхъ хорошенько не понимаютъ; или же дѣлаютъ изъ образовательныхъ предпріятій спекуляцію, а чаще относятся въ дѣлу образованія съ полнымъ равнодушіемъ и не выказываютъ никакой готовности содѣйствовать его развитію и возвышенію. Возьмемъ нѣсколько примѣровъ.
Ахмедъ-Вефикъ-паша играетъ теперь такую видную роль въ послѣднихъ политическихъ событіяхъ въ Турціи, что мы позволимъ себѣ нѣсколько остановиться на этой личности. Какъ уже сказано было, онъ не принадлежитъ въ турецкой расѣ: въ его жилахъ течетъ смѣшанная, семитическая и греческая кровь; самыя черты лица показываютъ его семитическое происхожденіе. Безспорно, что онъ одинъ изъ свѣдущихъ и образованныхъ турокъ, вышедшихъ изъ переводческаго бюро министерства иностранныхъ дѣлъ. Во время визирства Решидъ-паши онъ всецѣло углубился въ изученіе славнаго прошлаго оттоманской имперіи. Въ 1848 году онъ былъ делегатомъ со стороны Порты на конференціи въ Букарештѣ, результатомъ которой была Балто-Лиманская конвенція, вскорѣ, впрочемъ, утратившая свою силу вслѣдствіе новыхъ событій въ Молдавіи и Валахіи. Послѣ того онъ занималъ много различныхъ должностей, но не выдвигался замѣтно. Чистокровные стамбульскіе эфенди смотрѣли на него какъ на homo novus; да и онъ не упускалъ случая давать имъ чувствовать свое умственное превосходство. Грубость тона, которую онъ позволялъ себѣ даже и въ отношеніи къ европейцамъ, была причиною враждебности къ нему Аали-паши, который, какъ вылощенный дипломатъ, не любилъ никакихъ рѣзкостей. Въ 1860 году онъ былъ сдѣланъ посломъ въ Парижѣ, и его-то настояніямъ Турція обязана тѣмъ, что французскія войска тотчасъ но окончаніи своей миссіи оставили Сирію. Но Наполеонъ III постарался скоро избавиться отъ него, и онъ былъ отозванъ. По восшествіи на престолъ султана Абду-ль-Азиза, Ахмедъ-Вефикъ объѣзжалъ въ качествѣ ревизора западныя мѣстности Малой-Азіи и открылъ тамъ массу злоупотребленій. Сдѣлавшись министромъ вакуфовъ (благочестивыхъ вкладовъ), онъ было принялся за очистку этой авгіевой конюшни отъ колоссальныхъ злоупотребленій; но его образъ дѣйствій былъ не по вкусу стамбульскимъ эфенди. Аали-паша принялъ ихъ сторону, и Ахмедъ-Вефикъ снова удалился къ частной жизни. На своей дачѣ возлѣ самой высокой башни въ Румили-Хысарѣ онъ проводя» все время" книгами: издавалъ сочиненія древнихъ оттоманскихъ писателей, преимущественно историковъ; переводи" комедіи Мольера; печати" учебники, ландкарты и т. п. При Махмудъ-Недимъ-пашѣ онъ снова бы" исправляющимъ должность министра внутреннихъ дѣлъ, а потомъ министромъ народнаго просвѣщенія до конца 1872 г. Но грубость, которую онъ часто позволялъ себѣ не только съ невѣждами и негодяями, но и съ порядочными людьми, нажила ему много враговъ, и онъ опять долженъ былъ удалиться въ уединеніе, въ которомъ и оставался до послѣдняго времени. Въ 1876 году его командировали, какъ представителя оттоманской учености, на международный съѣздъ оріенталистовъ въ Петербургѣ. Затѣмъ, по провозглашеніи конституціи, онъ былъ предсѣдателемъ палаты депутатовъ въ турецкомъ парламентѣ, а теперь — генералъ-губернаторомъ въ Адріанополѣ и занимается вѣшаніемъ болгаръ всѣхъ возрастовъ и состояній, уличенныхъ или только подозрѣваемыхъ мятежѣ.
Отличительную черту характера А.-Вефика составляетъ полное отвращеніе въ европейцамъ и во всему европейскому. Шовинизмъ его еще имѣлъ бы смыслъ, если бы былъ противопоставляемъ тѣмъ отребьямъ человѣчества, которыя приливаютъ въ Турцію изъ Европы и, какъ волки и гіены, рыщутъ, ища себѣ добычи; но шовинизмъ этотъ не имѣетъ у него никакихъ предѣловъ. Такъ, напримѣръ, онъ утверждаетъ, что въ цѣлой Европѣ нѣтъ ни одного оріенталиста. Какъ самоучка, онъ о многихъ произведеніяхъ европейской науки совсѣмъ не знаетъ, другихъ же не понимаетъ. Онъ совершенно правъ, напримѣръ, указывая нѣкоторые недостатки турецкаго словаря Менинскаго, Ханджери, Бьянки и Денвера; но и его собственный словарь турецкаго языка далеко не соотвѣтствуетъ современнымъ научнымъ требованіямъ лексикографіи: онъ безъ всякой разумной цѣли придумалъ какую-то запутанную систему расположенія словъ; многія слова славянскія производитъ изъ греческаго или изъ итальянскаго языковъ и т. п.
Редактированныя имъ изданія прежнихъ турецкихъ писателей не имѣютъ и признаковъ наукообразности: въ нихъ нѣтъ ни варіантовъ, которыхъ, кстати замѣтить, всегда не мало въ восточныхъ памятникахъ, ни историко-литературныхъ, ни филологическихъ примѣчаній. Собственныя произведенія Вефика, въ родѣ его «Фезлекэ», краткой исторіи Турціи, суть не болѣе какъ дюжинныя компиляціи. Бывши делегатомъ на конгрессѣ оріенталистовъ, онъ не сдѣланъ никакого научнаго сообщенія. Довольно сказать, что и сами турки далеко не всѣ считаютъ его свѣтиломъ, какимъ его выставлялъ мимоходомъ въ своихъ сочиненіяхъ покойный французскій генеральный консулъ въ Константинополѣ Беленъ: намъ случалось слышать отъ нѣкоторыхъ изъ нихъ отзывъ о немъ, какъ о шарлатанѣ. Недостатокъ дѣйствительныхъ ученыхъ заслугъ своихъ онъ за то старается при всякомъ удобномъ случаѣ восполнить наглымъ лганьемъ, на какое способны только высокопоставленные турки. Мы уже упоминали прежде о той беззастѣнчивости, съ которою онъ всѣ мало-мальски порядочныя турецкія сочиненія выдавалъ за его собственныя, и не краснѣлъ, если его, бывало, прямо въ глаза изобличатъ во лжи. Вотъ еще нѣсколько характерныхъ фактовъ. Бывши въ Петербургѣ, онъ раздавалъ всѣмъ лично знакомымъ съ нимъ членамъ конгресса экземпляры сочиненія арабскаго писателя Замахшари «Атаѣку-з-Зачабъ», незадолго передъ тѣмъ изданное французскимъ оріенталистомъ Барбье-де-Мейнардомъ съ примѣчаніями. «Что за притча?» — спрашивали себя получившіе такой подарокъ. А дѣло было вотъ въ чемъ: въ предисловіи ученый французъ разсыпался въ комплиментахъ Ахмеду-Вефику за то, что онъ прислалъ ему экземпляръ того же сочиненія, напечатаннаго въ Константинополѣ. Вефикъ такое обыкновенное между учеными одолженіе, въ которомъ не было бы и нужды, если бы въ его отечествѣ существовала правильно организованная книжная торговля, не задумался поставить себѣ тоже, вѣроятно, въ ученую заслугу и, чтобы повѣдать о ней свѣту, привезъ цѣлый тюкъ чужого труда и награждалъ имъ оріенталистовъ. Въ частныхъ разговорахъ онъ ни объ одномъ ученомъ же отозвался какъ о заслуживающемъ своей репутаціи, и очень многихъ, въ томъ числѣ и г. Вамбери называлъ своими плохими учениками, надъ просвѣщеніемъ которыхъ онъ напрасно трудился, ибо изъ нихъ не вышло никакого проку. «А ваши, — сказалъ онъ разъ про русскихъ, — профессора — какіе это профессора, если они льстятся хватать (attraper) прибыльныя ничьи должности»… Единственно, кого онъ признаетъ истиннымъ ученымъ — это Раулинсова, да и то, надо полагать, въ пику своимъ же ученымъ туркамъ, которые, какъ мы видѣли, дешифрируемыя европейцами клинообразныя надписи считаютъ за fable convenue; а отчасти еще и потому, что онъ считаетъ себя, Богъ вѣсть съ какой стороны, соучастникомъ въ трудахъ англійскаго оріенталиста: должно быть, сочиняетъ. До чего Вефикъ враждебенъ всему европейскому, это онъ высказываетъ каждую минуту.
Пріѣхавъ въ Петербургъ, онъ прежде всего притворися страшно страдающимъ отъ ревматизма и изобрѣлъ на этотъ случай особую даже походку. Когда ему предложили порекомендовать доктора, то онъ, охотно принявъ это предложеніе, прибавилъ при этомъ, съ своимъ саркастическимъ хохотомъ: «только пожалуйста, чтобъ этотъ докторъ былъ не изъ общества Краснаго Бреста, а то онъ меня отравитъ!!!» Во время своего посѣщенія Императорской Публичной библіотеки онъ завелъ рѣчь о равныхъ научныхъ сокровищахъ Стамбула и между прочимъ о монетахъ. «У насъ», — говорилъ онъ, — «страшное множество всякихъ древнихъ монетъ; нѣсколько милліоновъ уже правительствомъ сплавлено и перечеканено на новую монету; а затѣмъ европейскіе ученые, пользуясь позволеніемъ разсматривать сохранившіяся въ нашихъ коллекціяхъ монеты, много изъ нихъ поворовали, и вотъ я сдѣлалъ султану представленіе о томъ, чтобы запереть ихъ въ сундуки, и заперъ, да крѣпко заперъ, такъ какъ я дѣлаю все, что хочу, въ Стамбулѣ… Вотъ этотъ господинъ вамъ это можетъ засвидѣтельствовать!» — добавилъ онъ, безъ церемоніи указывая на меня прочимъ лицамъ, предъ которыми онъ ораторствовалъ. Увидѣвъ проѣздомъ черезъ Неву Петропавловскую крѣпость и при этомъ вспомнивъ о своей поѣздкѣ въ Кронштадтъ, онъ выразился: «Это все созданія варваровъ!» Но потомъ, вѣрно спохватившись, прибавилъ: «я всѣхъ военныхъ считаю варварами!» Хорошо хоть то, что онъ и своихъ военныхъ тоже не превозноситъ. Когда, бывало, заведешь съ нимъ разговоръ о комъ-нибудь изъ профессоровъ «Дару-ль-Фунуна» (университета стамбульскаго), то онъ дѣлалъ видъ, что онъ ихъ не знаетъ, говоря: — «да, ихъ много тамъ; они всѣ являются ко мнѣ; но я ихъ не принимаю дальше передней!» Собственно трудно разобрать, что за идеалы у этого человѣка: Европа и европейцы въ его глазахъ дрянь; турки, отдѣльныя личности, тоже не лучше того; остается какое-то отвлеченное понятіе — Турція, которое онъ цѣнитъ выше всего на свѣтѣ и не допускаетъ никакихъ несовершенствъ въ этомъ заоблачномъ, идеальномъ государствѣ. Странно только одно: сколько ни приходилось мнѣ читать о немъ отзывовъ европейцевъ, всѣ называютъ его честнымъ человѣкомъ. Кромѣ подобнаго отзыва о немъ нашего неизвѣстнаго автора, такой же панегирикъ его честности написала ему и одна гувернантка изъ англичанокъ («Биржев. Вѣдом.», №№ 337 и 344 за 1876 г., фельетонъ). Эта, долго жившая въ Константинополѣ, госпожа приписываетъ ему же какой-то радикальный переворотъ, произведенный имъ въ гаремной жизни своего дома, изъ котораго онъ будто бы создалъ домашній очахъ въ смыслѣ англійскаго home. Равнымъ образомъ, когда Ахмедъ-Вефикъ пріѣзжалъ въ Петербургъ на конгрессъ оріенталистовъ, онъ тоже былъ рекомендованъ кѣмъ-то изъ нашего посольства въ письмѣ къ одному Изъ учредителей конгресса, какъ гаремный реформаторъ и ревнитель женскаго образованія въ Турціи. Конечно, англичанка, какъ женщина, могла быть вхожа въ преобразованный гаремъ Вефика и могла ближе знать строй его жизни; съ ней спорить поэтому трудно. Но я, съ своей стороны, только позволю себѣ сомнѣваться въ правильномъ пониманіи Вефикомъ истиннаго образованія и заключаю это изъ того, что девятилѣтняя дочь его начала свое обученіе съ древняго арабскаго сочиненія «Тарих-и-Табари» — родъ нашихъ старинныхъ хронографовъ или палеи. Точно также во время моего посѣщенія Вефика сыновья его со сложенными на животѣ руками смиренно сидѣли обыкновенно у порога, изрѣдка вскакивая для исполненія какой-нибудь послуги для своего эфенди; женскій же полъ, за исключеніемъ вышеупомянутой маленькой его дочери, вовсе не показывался, или же закутанный съ ногъ до головы въ чадру прохаживался въ саду и издали поглядывалъ въ растворенныя окна гостиной, гдѣ мы сидѣли, любопытствуя знать, что за гяуръ пребываетъ въ ихъ домѣ. Когда Вефику пожалованъ былъ титулъ паши, то онъ сказалъ по этому случаю въ парламентѣ: «уже четыре или пятъ разъ мнѣ предлагали титулъ паши, и я все отказывался; но теперь я его принимаю, такъ какъ я усматриваю въ пожалованіи мнѣ этого титула то высокое уваженіе, какое его величество султанъ питаетъ въ конституціи». Тѣмъ не менѣе онъ дѣйствовалъ въ парламентѣ скорѣе какъ правительственный коммиссаръ, чѣмъ президентъ свободнаго представительнаго собранія, и у него нерѣдко происходили крупныя столкновенія съ нѣкоторыми провинціальными депутатами, о чемъ оффиціальные отчеты въ газетахъ, конечно, не сообщали и чего не ожидали сами составители турецкой конституціи.
И вотъ такіе-то господа, какъ Али-Соавъ-эфенди и Ахмедъ-Вефикъ-паша, пользуясь значительнымъ вліяніемъ въ Стамбулѣ, даютъ направленіе образованію оттоманскаго юношества: они только воспитываютъ подобныхъ себѣ фанатиковъ-самохваловъ и патріотовъ, что уже и обнаружилось въ послѣднее время жъ турецкой печати. Въ турецкихъ газетахъ безпрестанно раздаются возгласы въ родѣ слѣдующихъ: «Библіотеки европейцевъ всѣ наполнены нашими (т.-е. турецкими) книгами и сборниками длиной вереницы біографій нашихъ ученыхъ, а они называютъ насъ… варварами… Гяурскій міръ утратилъ способность различать, что добро и что худо»… («Басиретъ», № 2210). Или вотъ что недавно пишетъ газета «Имринъ» (№ 52): «Османы — это такой благодатный народъ, предки котораго, повелѣвая міромъ въ то время, когда вся Европа была погружена во мракъ невѣжества и звѣрообразія, озарили всю вселенную лучезарнымъ солнцемъ мусульманской цивилизаціи. Наслѣдственный фанатизмъ османовъ есть только ихъ прогрессъ, повергающій въ недоумѣніе нѣкоторыхъ кривоглядовъ изъ европейцевъ. Науки и искусства Европы суть достояніе османовъ, ибо они капиталъ любознательности и смѣтливости, необходимыхъ для усвоенія этихъ наукъ и искусствъ, унаслѣдовали отъ дѣдовъ своихъ, положившихъ основаніе этимъ наукамъ и искусствамъ. То, чего европейцы не въ состояніи изучить и въ 10 лѣтъ, османамъ легко достичь въ 5 лѣтъ — это уже доказано, напр. изученіе иностранныхъ языковъ». Но образецъ безграничнаго чванства турецкихъ недоучекъ-шовинистовъ представляетъ длинная статья одного молодого османскаго медика, питомца медицинской школы, въ №№ 11 и 12 военно-медицинскаго турецкаго журнала «Джеридэ-и-Тыббіе-и-Аскерійе» (январь и февраль 1873 г.), подъ заглавіемъ: «О важнѣйшихъ медицинскихъ и гигіеническихъ открытіяхъ». Авторъ старается доказать въ ней, что всѣ важнѣйшія открытія въ области медицины, какъ, напримѣръ, вакцинація, принадлежатъ восточнымъ ученымъ, и что европейцы до сихъ поръ пробавляются ихъ безсмертными трудами. «Какъ могутъ европейцы, которые пожрали наслѣдіе могамнеданскихъ университетовъ, приписывать открытія, сдѣланныя нами въ средніе вѣка, безчисленныя великія медицинскія и гигіеническія открытія, какимъ-нибудь своимъ мусьё?» Другіе же вліятельные турки, которые могли бы содѣйствовать своимъ положеніемъ развитію науки въ своемъ отечествѣ или, по крайней мѣрѣ, подготовлять средства и пособія для нея, смотрятъ на нее съ чисто спекулятивной точки зрѣнія. Такъ, знакомый уже намъ Исмаилъ-паша, сдѣлавшись изъ цирюльниковъ главнымъ придворнымъ лейбъ-медикомъ, занялся собираніемъ древнихъ монетъ, пріобрѣтая ихъ отчасти добровольною уступкою владѣльцевъ, частію получая въ подарокъ, а больше всего добывая путемъ вымогательствъ. Сдѣлавшись министромъ торговли, онъ разослалъ по провинціямъ приказъ о томъ, что всѣ древнія монеты должны быть продаваемы исключительно правительству, т.-е., другими словами, всюду поставленнымъ агентамъ Исмаилъ-паши, и этимъ онъ сразу уничтожилъ весьма развитый дотолѣ въ Турціи промыселъ — свободную торговлю монетами, ибо чиновники постарались исполнить приказаніе высшаго начальства, не разсуждая о томъ, сколь оно вредно. Ровно ничего не смысля въ монетахъ, Исмаиль обращался къ нумизматамъ за опредѣленіемъ монетъ, а потомъ, на основаніи сообщенныхъ ими свѣдѣній, поручилъ своему кmяѣ (интенданту) привести ихъ въ порядокъ и составить каталогъ, причемъ самъ онъ только курилъ свой чубукъ. И вотъ, когда онъ сталъ членомъ государственнаго совѣта, т.-е. уже закончилъ свою служебную карьеру, онъ продалъ въ Смирнѣ свою коллекцію.
Не больше готовности выказываетъ и османское общество, когда ревнители просвѣщенія обращаются къ его содѣйствію. Замѣтивъ быстрое возрастаніе школъ армянской и особливо.греческой общинъ, дающее перевѣсъ грекамъ и армянамъ надъ турками въ торговыхъ и промышленныхъ дѣлахъ, турецкія газеты возопіяли противъ такого бѣдствія, и прежде всего стали требовать, чтобы министерство народнаго просвѣщенія взяло подъ свой строжайшій надзоръ эти школы, — разумѣется, въ видахъ низведенія ихъ на одинаковый уровень съ турецкими. Это уже чисто турецкая логика! Въ то время какъ греческіе банкиры жертвуютъ тысячи и десятки тысячъ лиръ на поддержку существующихъ и учрежденіе новыхъ учебныхъ заведеній, турки не въ состояніи были составить путемъ подписки даже незначительной суммы въ 15,000 піастровъ, понадобившейся на устройство школы въ населенномъ турками мѣстечкѣ Эренкёѣ (недалеко отъ Босфора), такъ что, за исключеніемъ нѣсколькихъ лиръ, пожертвованныхъ турками, весь недочетъ взялъ на себя богатый албанскій христіанинъ Христаки Зографосъ. Аали-паша и Юсуфъ-Кямиль-паша одно время посѣщали общество армянскихъ носильщиковъ и собственнымъ наблюденіемъ убѣдились въ успѣхахъ этихъ тружениковъ, которые, проработавъ цѣлый день, еще находили время и средства по вечерамъ учиться. И вотъ рѣшено было завести ремесленное училище для турецкихъ работниковъ на добровольныя пожертвованія, и съ этою цѣлью была открыта подписка. Фуадъ-паша подписалъ 500 лиръ, Аали-паша — 500 лиръ, и такъ далѣе; прочіе сановники подписали каждый по своему состоянію. Возведено было колоссальное зданіе въ разсчегѣ на громадную подписную сумму. И что же? Когда начала собиралъ деньги, то никого изъ подписавшихъ не оказалось дома, такъ что, кромѣ какихъ-нибудь 2, 3, 5, много 10 лиръ, никто больше не заплатилъ. Фуадъ-паша умеръ; Аали — тоже, а наслѣдники отказались платить. Между тѣмъ цѣль была достигнута: школа номинально была учреждена, зданіе выстроено, и Европѣ пущена пыли въ глаза, что собственно и требовалось; а тамъ — будь себѣ что будетъ.
Еще лучше были случаи въ Айваджикѣ и Салоникахъ, показывающіе, насколько дѣло образованія сочувственно самому турецкому обществу, еслибы даже и нашлись дѣятели на этомъ поприщѣ изъ турокъ. Въ Айваджикѣ правительство выстроило красивое помѣщеніе для городского училища: но, вмѣсто того, чтобы посылать въ него дѣтей своихъ, фанатическая чернь на* строила ихъ выбить стекла въ этомъ зданіи и натворить другихъ подобныхъ безобразій. Простоявъ нѣкоторое время пустымъ, зданіе это было отдано потомъ въ наемъ греческой общинѣ, которая съ благодарностью воспользовалась такимъ предложеніемъ. Въ Салоникахъ же одинъ учитель, по недостатку помѣщенія для школы, занимался обученіемъ дѣтей у себя на дому. Наконецъ, послѣ долгихъ исканій и просьбъ, ему отведено было правительствомъ мѣсто на дворѣ одной мечети, которая уже 60 дѣть стоитъ разрушенная, съ тѣмъ чтобы онъ на свой счетъ выстроилъ школу. Но тогда цѣлый кварталъ возсталъ противъ этого: какъ, молъ, можно строить школу на этомъ мѣстѣ, предназначенномъ для молитвы вѣрующихъ (хотя уже 60 лѣтъ никто тамъ не молился) — точно будто школа какой-нибудь неприличный домъ!
Напрасно, слѣдовательно, иногда указываютъ, какъ на образецъ, на распространенность грамотности среди мусульманскаго турецкаго населенія. Эти познанія, которыми надѣляютъ турокъ ихъ равные ходжи да муллы, плодятъ лишь суевѣріе да внѣдряютъ фанатизмъ, а къ образованію въ европейскомъ смыслѣ османлы такъ же враждебно относятся, какъ ко всему, что носитъ на себѣ слѣды истинной культуры. Что касается до самыхъ грубыхъ суевѣрій, то они господствуютъ не только среди низшаго турецкаго народонаселенія, но даже въ такъ-называемыхъ высшихъ классахъ. Еще до сихъ поръ существуетъ должность придворнаго астролога («Мюнедджимъ-баши»), которую въ настоящее время исправляетъ Хаджиръ-Тагиръ-эфенди, бывшій до половины марта 1877 года предсѣдателемъ учебнаго совѣта и теперь сенаторъ. На его обязанности, какъ гофъ-астролога, лежитъ опредѣлять счастливые часы и минуты для совершенія всякихъ оффиціальныхъ торжествъ. Онъ ежегодно издаетъ альманахъ, въ которомъ съ самою величайшею точностью указываются дни, когда хорошо стричь волосы, обрѣзывать ногти, принимать слабительное, посѣщать друзей, покупать дома, сады или рабовъ, когда ничего не дѣлать, когда отправляться въ путешествіе, открывать кровь и т. п. Въ 1850 году въ Константинополь пріѣхалъ извѣстный астрономъ Петерсъ (теперь онъ въ с. Америкѣ) съ рекомендательными письмами отъ А. Гумбольдта и отъ другихъ ученѣцъ; но это ни къ чему не повело, потому что какъ разъ въ тотъ день, когда онъ былъ представленъ прусскимъ посланникомъ верховному визирю Решидъ-пашѣ, взорвало линейный корабль «Нусретійе». «Если этотъ франкъ-астрономъ», сказалъ Репгадъ-паша, «предвидѣлъ такое несчастіе, то, значитъ, онъ лукавый злодѣй; а если онъ ничего объ этомъ не зналъ, то въ такомъ случаѣ онъ невѣжда, и намъ нечего съ подобнымъ человѣкомъ имѣть дѣло». Одинъ муфти (ученый законовѣдъ) разъ спрашиваетъ автора нашей книги, что бы могло предзнаменовать случившееся тогда лунное затмѣніе — войну, или миръ, эпидемію, или мятежъ, или что-нибудь другое подобное. Докторъ Мюлигъ, (Mühlig), врачъ германскаго посольства, во время Абду-ль-Азиза считался во дворцѣ persona ingratissima, потому что турки произносили его фамилію Мюгликъ, что значитъ на арабскомъ языкѣ «убійца», «губитель». Во время болѣзни даже самые образованные турки приглашаютъ какого-нибудь ходжу или шейха для заклинанія и изгнанія болѣзни посредствомъ какихъ-то особенныхъ молитвъ[1]. Въ одной изъ окраинъ Константинополя, близъ Адріанопольскихъ воротъ, есть большое пустопорожнее мѣсто, принадлежащее Рауфъ-бею. Онъ вздумалъ-было построить на этомъ мѣстѣ дома и просилъ разрѣшенія на это у подлежащаго начальства. Въ государственномъ совѣтѣ долго спорили по этому поводу, пока предсѣдатель Эдгемъ-паша (зять нынѣшняго султана), который дотолѣ спокойно читалъ себѣ газету, наконецъ прислушался къ спорящимъ и спросилъ, ужъ по о томъ ли лугѣ идетъ рѣчь, который состоитъ подъ надзоромъ римскаго мамы, и когда получилъ утвердительный отвѣть, то категорически заявилъ, что онъ никогда не согласится на это, ни за что не желая брать на себя такой тяжкой отвѣтственности. Чтобы понять смыслъ этого заявленія Эдгемъ-паши, надобно знать, что у турокъ существуетъ народное повѣрье о томъ, что отъ вышеупомянутаго луга есть подземный и подводный ходъ въ Римъ, и что папа въ ночь наканунѣ каждаго новаго года отправляется этимъ путемъ въ Константинополь самолично освѣдомиться) все ли еще этотъ лугъ не застроенъ; ибо какъ только онъ будетъ застроенъ домами, пана, какъ намѣстникъ Христа на землѣ, долженъ провозгласить о наступленіи въ этотъ годъ страшнаго суда, на которомъ и по ученію ислама будетъ предсѣдательствовать Іисусъ Христосъ.
Въ довершеніе всего, даже сама печать турецкая раздѣляетъ суевѣрныя понятія черни и содѣйствуетъ изъ распространенію и укорененію. Вотъ что писала газета «Басирётъ» въ маѣ 1872 года. Прознали какъ-то, что въ глубинѣ Азіи, у одного кюрдскаго шейха, хранится «налинъ» (родъ деревяннаго сандалія), принадлежавшій пророку Могаммеду, и что шейхъ этотъ изъявлялъ готовность уступить свою драгоцѣнность въ государственную сокровищницу и самолично доставить ее. Священный сандалій доставленъ былъ сухимъ путемъ до Самсуна, а оттуда съ экстреннымъ пароходомъ привезенъ въ Стамбулъ, гдѣ съ торжественною процессіей, въ которой участвовали верховный визирь и всѣ министры, былъ отнесенъ въ хранилище священныхъ древностей въ старомъ Сераѣ. Провинціальныя и столичныя газеты разсказывали даже о чудесахъ, совершенныхъ священнымъ сандаліемъ. Напримѣръ, когда его перевозила въ Амасіи черезъ рѣку Ирисъ (по-турецки Ешилъ-ирманъ), воды этой рѣки вдругъ остановились и сдѣлались гладки какъ зеркало. Около 500 овецъ, пасшихся на горѣ Зервѣ, устремились всѣ внизъ, окружили лошадь, везшую «налинъ», и шли за нею въ продолженіи нѣсколькихъ часовъ, пока, наконецъ, съ десятокъ изъ нихъ были заколоты въ жертву, чѣмъ прочія овцы остались довольны и возвратились къ своему пастбищу.
Корень невѣжества, неспособности и безнравственности турокъ составляетъ ихъ семейный бытъ, покоющійся на весьма важномъ законоположеніи корана, доказывающемъ, что исламъ есть противокультурная религія, если строго отличать культуру отъ цивилизаціи, которой не чужды и османлы. Цивилизація есть какъ-бы только первая ступень выхода изъ варварства; но она далеко еще не культура; не будучи въ состояніи облагородить внутренній складъ человѣка, его характеръ, и сдѣлать его воспріимчивымъ въ высшимъ, жизненнымъ идеаламъ, цивилизація, слѣдовательно, есть не что иное, какъ «замалеванное варварство».
Вотъ къ этому-то семейному строю турецкой жизни и къ нѣкоторымъ проистекающимъ изъ него послѣдствіямъ мы и обратимся теперь.
VI.
правитьКоранъ, какъ извѣстно, если и не предписываетъ, то, по крайней мѣрѣ допускаетъ полигамію: законныхъ женъ мусульманинъ, сообразно своимъ средствамъ, можетъ имѣть четыре, наложницъ же неограниченное число. Рабыня, забеременившая отъ своего господина, дѣлается свободною. Несоблюденіе супружескихъ обязанностей и отнявъ въ надлежащемъ содержаніи даютъ женѣ право искать развода. При несуществованіи общности имущества супруговъ въ исламѣ, мужъ обязывается возвращать получающей разводъ женѣ ея приданое. Вообще у мусульманъ разводъ весьма легко дѣлается; для наложницъ же онъ, само-собою разумѣется, вовсе не нуженъ.
Возрастъ для вступленія въ бракъ не опредѣленъ: очень часто дѣти еще въ колыбели бываютъ обручаемы другъ другу родителями. Половое же сожительство часто начинается въ томъ возрастѣ, когда европейское дитя сидитъ еще на школьной скамейкѣ, и съ этой поры до дѣйствительнаго брака не знаетъ себѣ никакихъ границъ, кромѣ тѣхъ, какія ставятся самою природою. Обыкновенно мальчика или его дядя (негръ-дядька), а то и сами родители еще до брака снабжаютъ рабынею; а тѣмъ, кто по своему положенію не можетъ имѣть жены или наложницы, проституція представляетъ средство истощать свои силы еще въ ту пору, когда наши юноши начинаютъ только понимать различіе половъ.
Друзья турокъ обыкновенно ставятъ на видъ, что фактически полигамія существуетъ и въ Европѣ, а исламъ только легитимировалъ ее. За то европейскіе законы признаютъ лишь моногамію, противозаконное же сожительство не признается семейнымъ домомъ; по этимъ законамъ внѣбрачныя дѣти не имѣютъ правъ на наслѣдство. Послѣднее обстоятельство особенно возмущаетъ европейскихъ писателей, занимающихся соціальнымъ вопросомъ. Правда, что внѣбрачный ребенокъ есть также человѣческое существо; но къ какимъ послѣдствіямъ ведетъ равное съ прочими членами семьи положеніе батардовъ, какъ это среди мусульманъ водится, объ этомъ, конечно, судить не европейцамъ.
Прежде всего полигамія вредно вліяетъ на экономическій бытъ турокъ. Содержаніе гарема, куда входитъ все безъ разбора женское народонаселеніе турецкаго дома — жены, наложницы, рабыни, дочери — стоитъ огромныхъ расходовъ: для него необходимо много особыхъ помѣщеній, особая прислуга, большею частью особыя кухни, а у зажиточныхъ людей даже и особые сады, особые экипажи и т. д. Если къ этому присовокупить еще полное невѣдѣніе того, что называется экономіей, домоводствомъ, то само собою станетъ очевидно, что при равныхъ условіяхъ христіанинъ или еврей будетъ гораздо зажиточнѣе, нежели турокъ, а это обстоятельство не остается безъ вліянія на гигіеническія, интеллектуальныя и даже нравственныя отношенія различныхъ семействъ турецкихъ.
Чтобы имѣть хорошій гаремъ, слѣдовательно, надобно располагать для этого достаточными рессурсами. Но гдѣ же взять ихъ, когда честный, но тяжелый трудъ считается у турокъ унизительнымъ дѣломъ; когда, напримѣръ, сынъ какого нибудь сановника считаетъ за стыдъ быть врачомъ, адвокатомъ, учителемъ, купцомъ, банкиромъ, фабрикантомъ и т. п.? Все это ложится своею тяжестью на государственную казну. Всякій паша или другой какой сановникъ, имѣющій сыновей и дочерей, только и помышляетъ о томъ, какъ бы добыть мѣстечко въ государственной службѣ своему сыну или вяло. И вотъ гдѣ причина существованія въ Турціи громаднаго количества безполезныхъ должностей и всевозможныхъ синекуръ, непроизводительно поглощающихъ государственные доходы. Чтобы, напримѣръ, отправить небольшую сумму денегъ или посылку по почтѣ изъ столицы въ провинцію, вамъ придется имѣть дѣло съ семью разными почтамтскими чиновниками и потерять по крайней мѣрѣ часъ времени, между тѣмъ во всякомъ европейскомъ почтовомъ агентствѣ вы то же самое дѣло покончите въ какія-нибудь 5—10 минутъ. И такой порядокъ ведется во всѣхъ административныхъ учрежденіяхъ турецкихъ.
Но главное зло, порожденное ненормальными житейскими потребностями турецкаго быта, составляетъ взяточничество. Язва эта столь развита въ Турціи и столь общеизвѣстна, что о ней и распространяться нѣтъ надобности. Довольно того, что султанъ Абду-ль-Меджидъ даже санкціонировалъ своею властью размѣръ подарковъ натурою — курами, яйцами, молокомъ, — какіе можетъ принимать чиновникъ, не рискуя быть обвиненнымъ во взяточничествѣ. Такъ какъ даже и въ самомъ дворцѣ не пренебрегаютъ приношеніями разныхъ банкировъ, устраивающихъ государственные займы, фабрикантовъ, поставляющихъ оружіе, пушки и т. п., то, конечно, вышеупомянутое законоположеніе остается мертвою буквою для прочихъ смертныхъ. Когда Махмудъ-Недимъ-паша 6 октября 1876 года объявилъ государство банкротомъ, со всѣхъ сторонъ сбѣжались шакалы и гіены, чтобы поживиться хоть костями финансоваго трупа Турціи. Посыпались массы всякихъ проектовъ отъ равныхъ спекулянтовъ. Послѣ долгихъ конференцій принятъ былъ проектъ единства государственныхъ долговъ гг. Скулуди, П. Рове и Стенифортза, причемъ, конечно, не было и помышленія объ облегченіи государственныхъ тягостей, а всѣ только думали о собственной наживѣ. И въ самомъ дѣлѣ, при этомъ совокупленіи равныхъ долговъ съ равными процентами, гарантіями и условіями, въ одинъ долгъ присчитали цѣлыхъ два милліона лиръ противъ дѣйствительной суммы, изъ которыхъ одинъ милліонъ пошелъ во дворецъ, полмилліона въ карманъ верховнаго визиря, а остальное подѣлили между собою вышеупомянутые три учредителя. Всѣмъ и каждому также извѣстно, какія баснословныя суммы расходовалъ египетскій хедивъ во дворцѣ и у министровъ, чтобы выхлопотать себѣ равные фирманы, обезпечившіе ему положеніе независимаго монарха. Однимъ фирманомъ ему дарованъ титулъ хедива; другимъ — наслѣдственность власти; третьимъ — отмѣна ограниченія военныхъ сухопутныхъ и морскихъ силъ; четвертымъ — право заключать торговые договоры съ иностранными государствами; пятымъ — господство надъ гаванью Зейлой у входа въ Черное море; шестымъ — перемѣна египетскаго судоустройства. Всѣ эти фирманы стоили сотенъ тысячъ лиръ, изъ которыхъ ни одного гроша не попало въ государственную кассу. Однажды хедивъ, впрочемъ, такъ выразился въ своемъ гаремѣ о такомъ постыдномъ порядкѣ турецкаго государственнаго управленія: «турецкіе чиновники — это собаки, которыя съ головы до пятъ обгаживаютъ (bepissen) своего господина».
Другое слѣдствіе полигаміи составляетъ быстрый ущербъ турецкаго народонаселенія. На первый взглядъ это кажется какъ будто бы парадоксомъ; а на дѣлѣ выходитъ такъ. Мусульманская полигамія есть нѣчто иное, чѣмъ противозаконная полигамія въ Европѣ. Здѣсь она есть вмѣстѣ и поліандрія и полигинскія, чѣмъ нѣсколько и уравновѣшиваются ея физическія послѣдствія. Турецкая же полигамія значительную часть населенія обрекаетъ на абсолютное безбрачіе, отнимая женъ у другихъ бракоспособныхъ мужчинъ въ пользу полигамистовъ. Кромѣ того, естественный недостатокъ женщинъ въ странѣ при подобныхъ условіяхъ влечетъ за собою необходимость пріобрѣтать ихъ изъ другихъ земель путемъ покупки, похищенія и военнаго плѣна. Въ прежнія времена женщины доставлялись въ Турцію съ Кавказа; теперь же, когда русское правительство уничтожило этотъ гнусный промыселъ, остались однѣ африканскія негритянскія страны, и насчетъ ихъ до сихъ поръ ведется самая бойкая торговля невольниками, хотя турецкая пресса и отрицаетъ ее. Уже потому, что турецкая жена или наложница есть очень дорого стоющая игрушка, многіе турки принуждены вести безбрачную жизнь, а тѣ, которые имѣютъ по нѣскольку женъ, никогда въ дѣйствительности не производятъ столько потомства, чтобы имъ восполнялось то величество дѣтей, котораго слѣдовало ожидать отъ другихъ, остающихся неженатыми. Султанъ Абду-ль-Меджидъ, напримѣръ, имѣлъ до 500 сожительницъ, и только 18 человѣкъ дѣтей; у брата его было не меньше женъ, а дѣтей всего только пятеро. Причина понятная: турецкій мальчикъ отъ преждевременныхъ излишествъ совершенно истощается къ той порѣ, когда европейскій только-что дѣлается совершеннолѣтнимъ; оттого гаремъ его или остается совершенно безплоденъ, или же бываетъ въ состояніи произвесть лишь нѣсколькихъ золотушныхъ кретиновъ.
Кромѣ этихъ, независящихъ отъ индивидальнаго произвола послѣдствій полигаміи, обнаруживающихся въ вырожденіи турецкой націи, ей присуще другое не менѣе пагубное явленіе, которое уже проистекаетъ изъ нравственнаго состоянія націи, порождаемаго полигаміей — мы разумѣемъ страшно развитой въ Турціи преступный обычай истребленія плода женщинами[2]. Ближайшею причиною его служитъ соперничество гаремницъ, изъ коихъ каждая старается пріобрѣсти исключительное вліяніе на своего сожителя и пользоваться предпочтительнымъ предъ прочими его вниманіемъ. А тамъ какъ главное достоинство женщины въ глазахъ турка заключается въ ея физической красотѣ и способности доставлять наибольшее чувственное удовольствіе своимъ тѣлеснымъ сложеніемъ, то отсюда естественнымъ обратомъ проистекаетъ стремленіе турчанокъ по возможности избѣгать дѣторожденія. Авторъ книги, съ которою мы имѣемъ дѣло, говорить, что онъ лѣтъ 8—10 спеціально занимался этимъ вопросомъ: собиралъ самыя точныя свѣдѣнія, дѣлалъ наблюденія касательно этого предмета, и по его разсчету въ одной столицѣ ежегодно совершается до 4,000 выкидышей, и притомъ исключительно среди турецкаго населеніи. Турки сперва сочли эту цифру преувеличенною, пока не послѣдовало подтвержденія въ февралѣ 1877 года въ оффиціальной турецкой газетѣ «Джеридэ-и-Хавадисъ». Авторъ статьи въ этой газетѣ пишетъ, что въ одномъ кварталѣ, гдѣ онъ живетъ, въ продолжении 20 дней было замѣчено шесть случаевъ вытравленія плода, причемъ одна изъ турчанокъ теперь уже въ четвертый разъ изобличается въ этомъ преступномъ дѣяніи. Взявъ за основаніе вышеприведенную цифру, мы получимъ въ итогѣ ежегодно 100—110 случая на кварталъ; а такъ какъ Констатнинополь съ окрестностями имѣетъ больше 40 кварталовъ, то, слѣдовательно, цифра 4,000 на весь городъ ничуть не будетъ преувеличеніемъ. Въ той же статьѣ прибавлено также, что 95 процентъ дѣтей и болѣе двухъ-третей матерей дѣлаются жертвами этого варварскаго обычая. Другая турецкая газета «Басиретъ», напечатала небольшую статью о томъ же самомъ предметѣ въ апрѣлѣ 1875 года; но предлагая очень наивную противъ этого порока мѣру — увѣщаніе женщинъ «имамами» (духовенствомъ). Да и о какихъ тутъ можетъ былъ рѣчь мѣрахъ, когда въ декабрѣ 1875 года мать султана Абду-ль-Азиза надаю формальный приказъ о томъ, что каждая обитательница султанскаго гарема, какъ только забеременитъ, должна позаботиься о вытравленіи плода; а если операція не удастся, то при рожденіи ребенка ему не должно перевязывать пуповины, пока онъ не изойдетъ кровью; а тѣ, какія уже были дѣти во дворцѣ, никогда не должны впредь показываться. Для исполненія этой варварской операціи у турокъ существуетъ даже особый классъ мегеръ, извѣстныхъ подъ именемъ «канлы эбэ» (кровавая бабка), которыя преспокойно и безнаказанно занимаются своею ужасною практикою въ палатахъ вельможъ турецкихъ.
Да отчего турчанкамъ и не прибѣгать въ подобному средству, какъ плодоистребленіе, въ своихъ видахъ? Вся ихъ жизнь, всѣ ихъ интересы не выходить изъ предѣловъ ихъ гарема. Умственное ихъ развитіе настолько ограниченно, что онѣ не въ состояніи искать разсѣянія отъ своей скучной, однообразной тюремной жизни въ какихъ-нибудь благородныхъ занятіяхъ, напр., въ чтеніи книшъ и т. п. Сплетни тоже прискучиваютъ, не находя себѣ матеріала, вслѣдствіе полнаго отчужденія турецкихъ женщинъ отъ всякой общественной дѣятельности; вѣчно онѣ должны мозолить другъ другу глаза и дома, и на базарѣ, и на гуляньяхъ: показываться женщинѣ на улицѣ въ обществѣ мужчины, хоть бы даже мужа или родственника, считается предосудительнымъ. Да и однѣ-то онѣ, выходя изъ дома, обязаны какъ можно плотнѣе закутываться въ свои безобразныя «фереджи» (салопы) и «яшмаки» (вуали), о чемъ то-и-дѣло въ турецкихъ газетахъ раздаются грозныя имъ напоминанія (напр., въ № 168 газеты «Мусаватъ» за 1877 г.), которымъ охотно вторитъ правительство и издаетъ соотвѣтственныя въ этомъ духѣ предписанія стамбульскимъ дамамъ («Вакытъ», № 588, 1877 г.). Даже теперь, въ трудное военное время, газеты; постоянно обращаясь съ воззваніями къ благотворительности женщинъ, при этомъ предупредительно устраняютъ въ нихъ даже и мысль о непосредственъ участіи хотъ бы, напримѣръ, въ уходѣ за ранеными, выставляя это доброе дѣло, вошедшее въ обычай у гяуровъ, какъ гнусный развратъ, котораго надо остерегаться правовѣрнымъ. Не мудрено поэтому, что всѣ мысли турчанокъ вращаются около одного своего животнаго призванія — быть орудіями тѣлесной услады своихъ сожителей; что въ молодости онѣ только и стараются всѣми позволительными и непозволительными средствами поддержать свою привлекательность, а подъ старость становятся страшными вѣдьмами, зорко слѣдящими за поведеніемъ своихъ молодыхъ подругъ, съ которыми онѣ уже больше не въ состояніи соперничать. Мнѣ живо припоминается случай, какъ одинъ европеецъ во время шествія султана въ пятницу на молитву намѣренно или случайно втерся-было въ толпу турчанокъ. Тѣ изъ нихъ, которыя были помоложе, нисколько не препятствовали, а старухи неистово завопили на него: «Гечъ! гечъ!» (ступай! ступай!) Правда, есть и поэты изъ турчанокъ; но всѣ произведенія ихъ представляютъ тѣ же безплодныя заигрыванія съ своею неудовлетворенною страстью, въ которыхъ проходить и дѣйствительная жизнь этихъ затворницъ.
То, что съ давнихъ поръ творится въ турецкомъ обществѣ въ силу гнуснаго обычая, то въ послѣднее время породило въ сельскомъ населенія все болѣе и болѣе усиливающійся пауперизмъ. Жена христіанскаго поселянина, раздѣляя съ нимъ всѣ труды его, способствуетъ возвышенію его благосостоянія; турчанка же, въ силу своего религіознаго закона, принуждена вѣкъ прозябать какимъ-то паразитомъ. Не далѣе какъ 1876 году губернаторъ въ Передней Азіи подалъ приказъ, которымъ строго воспрещалось женщинамъ, мужья, братья я дѣти которыхъ отправились воевать съ сербами и черногорцами, самимъ обработывать поля свои. Зія-паша, принадлежащій къ партіи младотурокъ, отъ которыхъ туркофилы чаяли не вѣсть-какого прогресса, сдѣлавшись губернаторомъ города Амазіи, посѣтилъ однажды шелкопрядильную фабрику, въ которой работали сотни дѣтей обоего пола и безъ различія вѣроисповѣданія. Ригоризмъ этого фанатизма былъ шокированъ присутствіемъ турецкихъ дѣвочекъ, съ открытыми лицами и веселыми пѣснями работавшихъ за фабрикѣ, и онъ приказалъ, чтобы ихъ тотчасъ же тамъ не было, не давши себѣ труда поразмыслить, что, можетъ быть, трудами рукъ ихъ кормились бѣдные ихъ отцы, престарѣлыя матери и малолѣтныя сестры, и что родители дѣвочекъ, будучи сами мусульмане, не нашли ничего въ этомъ предосудительнаго.
Турецкая пресса тоже въ послѣднее время обратила вниманіе въ усилившееся вымираніе и обѣдненіе турецкаго населенія и довольно вѣрно указывала на причины такого печальнаго явленія, въ числѣ коихъ упоминаются ею полигамія, плодоистребленіе и преждевременное истощеніе молодого поколѣнія излишествами. Но, по недостатку твердости убѣжденій и основательныхъ знаній турецкіе публицисты, вмѣсто того, чтобы энергически настаивать на принятіи цѣлесообразныхъ мѣръ, сами сбиваются съ толку, подогрѣваютъ высокомѣріе и шовинизмъ своей развращенной націи своими выходками противъ европейской культуры и, забывая о ея болѣе тяжкихъ прегрѣшеніяхъ, съ жаромъ повторяютъ глупыя діатрибы «Neue-Freie-Presae», которая, въ числѣ доказательствъ превосходства ислама, однажды указывала на то, что будто бы «турецкія женщины вполнѣ равноправны съ мужчинами, ибо плѣнныя дѣвицы въ Турціи вступаютъ въ бракъ съ знатными лицами; что мусульмане своихъ дѣтей не подкидываютъ къ церковнымъ дверямъ, и что вівоти ихъ но покровительствуютъ домамъ терпимости» («Басиретъ», № 1885). Все отъ перваго слова до послѣдняго тутъ ложь. Положимъ, что турецкое правительство не терпитъ среди мусульманскаго населенія непотребныхъ домовъ; что оно предписываю своимъ женщинамъ закутываться отъ взоровъ мужчинъ; что оно бы готово было преслѣдовать, какъ величайшее беззаконіе, обращеніе дѣвушки или женщины въ какому-нибудь честному занятію, напр., въ случаѣ если бы она сдѣлалась продавщицею въ магазиѣ, или прачкою и т. п.; но эта внѣшняя добродѣтель, полицейская мораль, есть только маска, подъ которою кроется отвратительное лицемѣріе. Вотъ примѣръ.
Одинъ еврей, обнищавшій отъ азартныхъ игръ и другихъ пороковъ, продалъ свою 14-ти-лѣтнюю дочь за 15 лиръ содержательницѣ дома терпимости. Хозяйка пригласила раввина, который и сочеталъ бракомъ дѣвушку съ слугою заведенія, причемъ брачнымъ контрактомъ строго возбранялось супругамъ сожительство, такъ какъ дѣвушка предназначена была стать жертвою проституціи. Полиція въ Галатѣ охватило всѣхъ участвовавшихъ въ этой гнусной сдѣлкѣ и представила въ главное полицейское управленіе для наказанія виновныхъ. Но тамъ ихъ всѣхъ отпустили, такъ какъ они заявили, что они всѣ дѣйствовали въ этой постыдной торговлѣ по взаимному соглашенію. Одинъ только раввинъ остался подъ арестомъ за неправильное отправленіе своихъ обязанностей. А затѣмъ одинъ турокъ откупилъ дѣвушку у содержательницы непотребнаго заведенія за 20 лиръ для своего собственнаго гарема.
Еще бы турецкое правительство покровительствовало непотребнымъ заведеніямъ, когда таковы всѣ дома турецкой знати, составляющей это самое правительство: какъ же назвать, въ самомъ дѣлѣ, жилище какого-нибудь паши, наполовину населеннаго его многочисленными фаворитками? А потребности прочихъ классовъ, помимо извѣстныхъ фарисейскихъ мусульманскихъ воззрѣній, игнорируются какъ нестоющія никакого вниманія, но томъ основаніи, что всѣ эти люди — существа низшей породы, канальи, которыя созданы единственно для того, чтобы работать. Да и простолюдиновъ-то или людей средняго класса принуждаетъ къ сравнительно добродѣтельной жизни лишь недостатокъ средствъ, а не особая нравственныя возвышенныя понятія, которыя, воспитанныя на традиціяхъ мусульманскихъ, у всѣхъ турокъ въ сущности одинакова.
Не лучшее вліяніе турецкій семейный бытъ оказываетъ и на отношенія родителей въ дѣтямъ и на нравственное воспитаніе послѣднихъ. «Мусульмане, — по словамъ газета „Басиретъ“, — не подкидываютъ дѣтей своихъ къ церковнымъ дверямъ», что дѣлается — разумѣй — христіанами. Еще бы — когда они истребляютъ имъ еще въ утробѣ! Но нельзя сказать, чтобы многоженцы могли бытъ такъ же привязаны въ своимъ дѣтямъ, какъ односемейные люди; чтобы они въ нихъ видѣли вторыхъ себя и потому такъ же рачительно явились объ ихъ физическомъ и нравственномъ воспитаніи и объ устройствѣ ихъ будущности, какъ они пекутся о своемъ собственномъ комфортѣ. На это также имѣются примѣры. Къ одному пріятелю автора нашей книги, должно быть, занимающему видное мѣсто на турецкой службѣ, приходитъ одинъ ходжѣ (учитель) вотъ съ какимъ дѣломъ; онъ прогналъ отъ себя свою первую жену и намѣревался теперь жеваться на другой; но сперва онъ хотѣвъ сбить съ рукъ двухъ своихъ сыновей отъ перваго брака, которымъ было около 12—15 лѣтъ. Такъ вотъ онъ пришелъ просить принять ихъ въ сиротскій домъ. Онъ хотѣлъ-было помѣстить ихъ въ медицинскую школу, но ихъ не приняли, потому что они не имѣли требуемаго свидѣтельства о томъ, что они умѣютъ читать и писать. Поэтому онъ ихъ отдалъ на обученіе одному трубачу. Ходжѣ пояснили, что сиротскій домъ устроенъ только для бѣдныхъ дѣтей, неимѣющихъ ни отца, ни матери, а слѣдовательно онъ не можетъ принимать дѣтей, у которыхъ есть родители; что мудрено было также разсчитывать и за опредѣленіе въ медицинскую школу, если эти два парня, да еще дѣти учителя, до сихъ поръ не обучены чтенію и письму; что, равнымъ образомъ, нѣтъ смыслъ отдавать ихъ въ науку къ трубачу, потому что профессія трубача вовсе не такова, чтобы обѣщала что-нибудь лестное впослѣдствіи. Нѣжному отцу совѣтовали лучше обучить своихъ дѣтей какому-нибудь ремеслу: сдѣлать изъ нихъ корзинщиковъ или горшечниковъ. Послѣднее ходжа нашелъ неприличнымъ. «Да развѣ занятіе корзинщика или горшечника есть что-нибудь безчестное?» возразилъ ходжѣ раздосадованный пріятель и прогналъ его вонъ.
Въ воспитаніи, какъ извѣстно, имѣетъ огромное значеніе примѣръ: что же добраго можетъ выдти изъ мальчика, съ самаго дѣтства своего видящаго вокругъ себя одну огульную лѣнь, свары и безпутство? Флегматическіе отцы, притупившіе въ себѣ всякую нравственную чувствительность излишества, какъ мы видѣли, равнодушно смотритъ на безпризорное произрастаніе своихъ дѣтокъ; или же не имѣютъ къ тому возможности, будутъ принуждены проводить большую частъ дня внѣ дома по дѣламъ службы, а время отдыха посвящать своему гарему. Матерямъ, запятымъ взаимными распрями и кокетствомъ, да къ тому же крайне неразвитымъ, не до дѣтей. А для тюторовъ, въ родѣ евнуховъ-негровъ, прямой разсчетъ внушить къ себѣ расположеніе и привязанность своего барченка, поблажая его страстишкамъ; да и чему путному могли бы научить рабы эти, если бы даже и пожелали? Установившаяся же обычаемъ наслѣдственность чиновничьихъ должностей обезпечиваетъ будущаго эфенди въ матеріальномъ отношеніи. Естественно, что при такихъ семейныхъ условіяхъ турецкій юноша растетъ повѣсою и безъ времени дряхлѣетъ физически и нравственно, успѣвъ уже въ дѣтствѣ испытать всѣ сладости празднаго сластолюбія, составляющаго идеалъ правовѣрнаго турка. Если же этому юношѣ посчастливится провести нѣкоторое время въ Парижѣ, въ качествѣ ли ученика какого-нибудь заведенія, или атташе тамошняго турецкаго посольства, то — первымъ дѣломъ — онъ постарается перенять манеры парижскихъ денди: въ публичныхъ мѣстахъ Константинополя онъ появляется уже не иначе, какъ въ ландо и въ безукоризненнѣйшемъ костюмѣ, предается всѣмъ мыслимымъ и немыслимымъ безобразіямъ разврата и дѣлаетъ такіе долги, о какихъ и понятія не имѣютъ въ Европѣ (кромѣ развѣ Россіи, прибавимъ мы). Что молодые люди должаютъ на нѣсколько тысячъ лиръ — это весьма обыкновенное явленіе въ Турціи: сынъ тунисца Махмудъ-паши и зять египетскаго принца Мустафа-Фазиль-паши, со времени возвращенія своего изъ Парижа, въ 1870 году, слѣдовательно въ какія-нибудь шестъ лѣтъ, надѣлалъ долговъ слишкомъ на полмилліона франковъ. Еще этого господина извиняетъ отчасти то обстоятельство, что отецъ его страшный богачъ, такъ что кредиторы рано или поздно могутъ быть удовлетворены; но большинство мотовъ находится далеко не въ такихъ условіяхъ, потому что отцы ихъ вовсе не богаты.
При такомъ духѣ, господствующемъ въ цѣломъ турецкомъ обществѣ, оказываются безуспѣшными всякія попытки отдѣльныхъ благоразумныхъ отцовъ: — дать иное направленіе дѣтямъ своимъ. Ахмедъ-бей, братъ бывшаго министра Махмудъ-Недимъ-паши, будучи самъ неспособенъ ни къ какой службѣ вслѣдствіе неизлечимой глухоты и не имѣя большаго состоянія, хотѣлъ, по крайней мѣрѣ, датъ сыновьямъ возможно лучшее по турецкимъ понятіямъ воспитаніе и употребилъ за это значительную долю ограниченныхъ средствъ своихъ; но изъ нихъ никакого не вышло проку. Одинъ изъ сыновей, Недимъ-бей, отличался тѣмъ, что упорно пренебрегалъ всякимъ образованіемъ и проводилъ все время или ровно ничего не дѣлая, или же страшно развратничая. Когда дядя его, Махмудъ-Недимъ-паша, вторично сдѣлавшись верховнымъ визиремъ (въ 1875—76 гг.), хотѣлъ дать племяннику мѣсто, то послѣдній изъявилъ желаніе быть посланнымъ въ Парижъ въ посольство. Когда желаніе его исполнилось и его назначили атташе при посольствѣ въ Парижѣ, съ жалованьемъ въ 4000 піастровъ въ мѣсяцъ, то онъ и не думалъ спѣшить отправиться за свой постъ подъ разними предлогами; а между тѣмъ самъ уже надѣлалъ долговъ въ счетъ своего оклада, сумма которыхъ была переведена на Banqie Ottomane въ Парижѣ и записана тамъ на счетъ турецкаго казначейства. Но такъ какъ какъ бей все еще и не помышлялъ объ отъѣздѣ, то министерство финансовъ отказало въ платежѣ денегъ, и онъ до сихъ поръ остается долженъ. Дядя потребовалъ, чтобы онъ или отправлялся, или же взялъ отставку; но ни того, ни другого не послѣдовало, и онъ былъ уволенъ; а теперь шляется, безъ дѣла, живя, разумѣется, на счетъ отца своего. Прошлою зимою отецъ его, при всеобщемъ безденежьѣ, былъ въ такихъ стѣсненныхъ обстоятельствахъ, что у него на покрытіе самыхъ необходимыхъ жизненныхъ потребностей оставался только одинъ «сегимъ», родъ пожизненной ренты. Когда подходилъ срокъ полученія по ней 6000 піастровъ процентовъ, онъ отдалъ купонъ Неджибъ-бею, чтобы тотъ дисконтировалъ его и принесъ ему деньги. Неджибъ-бей, дисконтировалъ купонъ за 4000 піастровъ; но вмѣсто того, чтобы принести деньги домой, гдѣ сидѣли безъ топлива, безъ освѣщенія, безъ масла, безъ рису, словомъ — безъ всего, онъ пропировалъ ихъ въ Перѣ и Галатѣ въ игорныхъ притонахъ, въ публичныхъ домахъ и въ другихъ увеселительныхъ заведеніяхъ, да еще причинилъ безпокойство своимъ домашнимъ, которые не знали что съ нимъ случилось. Когда дали знать полиціи, то она, очень хорошо зная подобнаго рода людей, тотчасъ разыскала его въ одномъ публичномъ домѣ, а денегъ, конечно, уже при немъ не оказалось.
Если бы даже и выискались между молодыми турками благонравные, то едва ли бы они могли устоять противъ соблазновъ распутнаго сотоварищества, которое въ Турціи процвѣтаетъ во всей своей силѣ. Лѣтомъ 1873 года развратъ турецкой молодежи дошелъ до того, что образовалась цѣлая шайка подъ именемъ «тусунъ» (жиръ, сало), которая выходила не на разбой, убійство и воровство, а затѣмъ, чтобы среди бѣла-дня хватать мальчиковъ, дѣвушекъ и женщинъ и насиловать, такъ что никто не отваживался отпускать на улицу своихъ домашнихъ. Шайка эта такъ была организована, что даже полиціи ничего не могла противъ нея подѣлать: во главѣ «тусуна» стоялъ человѣкъ, отецъ котораго нѣкогда былъ смотрителемъ султанскихъ садовъ, а тесть былъ военный министръ. Надо было прибѣгнуть въ самымъ энергическимъ мѣрамъ, чтобы положить конецъ этому безобразничанью.
Я слышалъ собственными ушами, какъ турецкіе мальчики-гимназисты, расхаживая по корридору въ зданіи министерства народнаго просвѣщенія, въ ожиданіи предстоявшаго имъ экзамена, и болтая между собою, хвастались другъ передъ другомъ, какъ они весело провели время наканунѣ въ какихъ-то компаніяхъ и кто изъ нихъ сколько выпилъ «мастики» (крѣпкій спиртуозный напитокъ, въ родѣ доппель-кюммеля) — чего же еще лучше?
Отсутствіе нравственнаго семейнаго и общественнаго воспитанія въ Турціи дѣлаетъ то, что пресловутая гордость турокъ и наглая ихъ самоувѣренность вовсе не есть признакъ сознанія своего человѣческаго достоинства, свойственнаго истинно-культурному человѣку. Тотъ самый юный денди, который въ другомъ мѣстѣ готовъ третировать не только райю, — но и бѣднаго человѣка изъ своихъ же турокъ, не стыдится играть роль пресмыкающагося животнаго въ кабинетѣ министра или другого какого высшаго сановника и публично становиться передъ нимъ на колѣни и цѣловать край его одежды. Не стань онъ это дѣлать, — онъ не можетъ разсчитывать получить мѣсто: его будутъ считать человѣкомъ, незнающимъ свѣтскаго обращенія; а человѣкъ безъ свѣтскихъ манеръ, по понятіямъ турокъ, не годится для государственной службы.
Дуэль, напримѣръ, совершенно непонятна туркамъ, но только потому, это у нихъ нѣтъ понятія о личной чести. Они знаютъ одну только честь, которую жалуетъ имъ султанъ въ формѣ чина или орденовъ. У нихъ вовсе не считается предосудительнымъ пить, ѣсть, за-просто бесѣдовать, короче — быть въ одномъ обществѣ съ человѣкомъ, который занимается какими-нибудь грязными дѣлами, съ извѣстнымъ негодяемъ; не считается за стыдъ быть уличеннымъ во лжи, чему блистательнымъ примѣромъ можетъ служить знаменитый Ахмедъ-Вефикъ-паша; словомъ, — имъ вовсе непонятно, что человѣкъ можетъ и долженъ пріобрѣтать и поддерживать свою честь самъ, своею собственною личностью.
Точно также турецкій дѣловой человѣкъ никакъ не можетъ взять себѣ въ толкъ того, — зачѣмъ это дѣловой европеецъ такъ дорожитъ временемъ Первому рѣшительно ничего не значитъ на дѣло, на исполненіе котораго достаточно получаса, употребить цѣлые дни, недѣли и даже мѣсяцы и годы. Онъ гдѣ-нибудь въ чужомъ городѣ преспокойно даромъ проживетъ нѣсколько недѣль въ «ханѣ» (азіатская гостинница), если у него въ этомъ мѣстѣ онъ какое-нибудь незначительное дѣло, которое онъ могъ бы окончить въ одинъ день. Спѣшность, съ которою европеецъ работаетъ, добывая себѣ хлѣбъ, туркамъ кажется просто какою-то безнравственностью. Когда еще европеецъ гонится за матеріальными пріобрѣтеніями, то онъ имѣетъ, по крайней мѣрѣ, цѣлъ, которая если и не оправдываетъ въ глазахъ турка его торопливости, то все-таки очевидна и понятна для него. Но ужъ онъ рѣшительно недоумѣваетъ, какъ это европеецъ можетъ безъ всякихъ матеріальныхъ выгодъ, напримѣръ, отыскивать и открывать неизвѣстныя страны, собирать камни, растенія, платить большія деньги за древнія, ничего не стоющія монеты, проводить дни въ обозрѣніи развалинъ и т. п.: все это ему кажется какимъ-то помѣшательствомъ. А если случится, что подобный «глупецъ» при этомъ еще лишается жизни, то турокъ видитъ въ этомъ даже безумное злодѣйство. И было бы тщетно стараться разубѣдить его въ этомъ; отнюдь не слѣдуетъ думать, что это происходящее въ немъ изъ чистаго упрямства или ограниченности: это скорѣе коренится въ самой сущности ислама. Коранъ не ограничивается одними только религіозными и нравственными понятіями: онъ имѣетъ также претензію, на установленіе всѣхъ вообще, какіе только можно себѣ представить, — физическихъ, интеллектуальныхъ, гражданскихъ и политическихъ воззрѣній своихъ послѣдователей. По взгляду мусульманина, все, что со составляетъ среду, окружающую его единовѣрцевъ, есть прямое слѣдствіе этихъ религіозныхъ установленій, и если онъ замѣчаетъ въ иномыслящихъ что-либо противорѣчащее этимъ исконнымъ традиціямъ, онъ съ ужасомъ усматриваетъ въ этомъ религіозную ересь. Это совершенно справедливо. Въ бытность свою въ Костантинополѣ, мнѣ разъ случилось ѣхать на пароходѣ по Босфору. Въ числѣ пассажировъ находился одинъ англичанинъ, возвращавшійся съ зоологической экскурсіи, совершенной ихъ на азіатской сторонѣ пролива. Шляпа его вся была утыкана булавками, на которыхъ пришпилены были собранныя имъ разныя насѣкомыя. Болѣе живучія изъ нихъ еще продолжали шевелиться въ предсмертной агоніи; бабочки хлопали крыльями. Надо было видѣть, въ какое негодованіе привело это одного солиднаго турка, который сталъ во всеуслышаніе читать мораль гяуру-зоологу, говоря, что грѣшно такъ обращаться съ животными безъ всякой надобности, и лучше еслибы онъ сейчасъ же снялъ этихъ насѣкомыхъ съ булавокъ и впредь не дѣлалъ бы такихъ глупостей. По лицамъ прочихъ, сидѣвшихъ по близости турокъ и слышавшихъ его проповѣдь, видно было, что они вполнѣ раздѣляли его мнѣніе. Во всемъ этомъ странно именно то, что турки, не стѣсняющіеся распарывать животы и подвергать другихъ всевозможнымъ истязаніямъ беззащитныхъ христіанъ, безъ различія пола и возраста, — тутъ проявляютъ жалость. Но насѣкомыя не исповѣдуютъ никакой религіи, а это — гяуры!
VII.
правитьВъ заключеніе два слова о младо-туркахъ. Младо-турецкая партія образовалась лѣтъ 12—15 тому назадъ въ оппозицію старо-турецкой, и именно самому выдававшемуся ея члену, верховному визирю Аали-пашѣ. Это были молодые люди самаго обыкновеннаго покроя, которые набрались прогрессивныхъ идей частью во время своего долгаго или хорошаго пребыванія въ Парижѣ, — частью начитавшись пошленькихъ произведшій французской литературы. Это была какъ-разъ пора займовъ, пора безумнаго мотовства и расточительности. Надежды, возлагавшіяся на Абду-ль-Азиса, съ его воцареніемъ совершенно исчезли; а тутъ еще чаще прежняго должностныя мѣста стали давать христіанамъ, что ужасно какъ коробило стамбульскихъ эфенди и турецкую Jeuneese dorée. Они питали невыразимую ненависть и презрѣніе къ христіанамъ, и разражались непомѣрнымъ шовинизмомъ въ газетахъ и другихъ литературныхъ произведеніяхъ, которыя они издавали массами. Самыми выдающимися членами этой партіи были Али-Соани-эфенди, Кемаль-бей, Тевфикъ-бей (журналистъ), Зія-бей (членъ государственнаго совѣта), Могемедъ-бей (племянникъ бывшаго верховнаго визиря Махмудъ-паши), Ахметъ-Митхадъ-эфенди (журналистъ), и. т. д.
Лѣтомъ, 1867 года, разразилась первая буря надъ Jeune Turquie. Издававшіяся ею газеты отличались необузданностью тона и рѣчи, особенно газета. «Мухбиръ», редакторомъ которой былъ Али-Соави-эфенди. Главнымъ образомъ, катастрофа вызвана была заговоромъ, который они составили съ цѣлью произвесть революцію. Тѣхъ членовъ этой компаніи, которые были незначительнѣе, правительство хотѣло было привлечь на свою сторону и, назначивъ ихъ губернаторами, такимъ образомъ думало выпроводить ихъ изъ столицы. Али-Соави-эфенди получилъ мѣсто въ Малой Азіи, кажется, въ Чангри; Зія-бей былъ назначенъ губернаторомъ Кипра. Но они не поддались на эту уловку, а предпочли поскорѣе спастись въ Парижъ; нѣкоторые же, опоздавшіе, были арестованы и потомъ сосланы въ различныя захолустья.
Большинство эмигрировавшихъ вели весьма плачевную жизнь въ Парижѣ. Только время отъ времени имъ оказывалъ пособія египетскій принцъ Мустафа-Фазиль-паша, тоже находившійся тогда въ Парижѣ, потому что онъ тогда протестовалъ противъ фирмана, которымъ онъ лишенъ былъ своихъ наслѣдственныхъ правъ на Египетъ. Онъ былъ тоже сосланъ, но вовсе не принадлежалъ къ младотуркамъ. Самымъ дѣятельнымъ изъ нихъ былъ Али-Соави-эфенди: онъ продолжалъ и въ Парижѣ, и въ Лондонѣ издавать свой «Мухбиръ» и тысячи экземпляровъ спроваживалъ въ Турцію.
По смерти своего отъявленнаго врага Аали-паша, эти добровольные и невольные изгнанники были помилованы Махмудъ-Недимъ-пашею, и всѣ, за исключеніемъ Али-Соави-эфенди, вернулись назадъ. Мегемедъ-бей, племянникъ верховнаго визиря, недолго, впрочемъ, подышалъ отечественнымъ воздухомъ: онъ вскорѣ укоръ отъ пьянства, къ которому пристрастился еще до своей ссылки. Зія-бей былъ сдѣланъ тайнымъ совѣтникомъ, и такъ какъ заговорщика неловко было опредѣлять на государственную должность, то верховный визирь прикомандировалъ его къ своей домашней канцеляріи.
Большая часть прочихъ членовъ молодой Турціи опять обратилась къ журналистикѣ. Всѣхъ ихъ виднѣе былъ Кемаль-бей, который съ большемъ успѣхомъ издавалъ газету подъ названіемъ «Ибрэтъ» — «Образецъ». Онъ написалъ, кромѣ того, нѣсколько сочиненій, изъ которыхъ одно, а именно драма «Ватанъ, яходъ Силистра» — «Отечество или Силистрія», было роковымъ для его партіи. Пьеса эта дана была въ апрѣлѣ 1873 года на турецкомъ театрѣ въ Константинополѣ съ такимъ успѣхомъ, что нашли нужнымъ дать еще представленіе. Огромная толпа народа явилась въ этотъ вечеръ вооруженною, и вѣроятно бы дошло до кровопролитія, если бы только полиціей не были приняты самыя энергическія мѣры. Главные члены Jeune Turquie, Кемаль-бей, Теафимь-бей, Ахмедъ-Мидхатъ-эфенди и т. д., были въ тотъ же вечеръ арестованы и сосланы частью въ Родосъ, частью въ Кипръ, чѣмъ дѣло на нѣсколько лѣтъ и прекратилось. При теперешнемъ султанѣ они въ прошломъ году получили амнистію и возвратились опять въ Константинополь. Главные ихъ противники сошли со сцены: Аали-паша умеръ; Абду-ль-Азизъ умеръ; конституція дана; партія торжествуетъ. Въ настоящій моментъ она уже взяла въ свои руки турецкое общественное мнѣніе въ лицѣ своего коновода Али-Соави-эфенди. Толпы народа стекались слушать этого мусульманскаго Савонаролу, когда онъ въ прошлый рамазанъ выступилъ на каѳедру къ качествѣ проповѣдника въ мечети Ая-Суфьи, а сборъ, предназначенный въ пользу раненыхъ, былъ громадный. Когда газета «Османлы» упрекнула его, какъ ректора университета и лицея, за сокращеніе штатовъ воспитанниковъ (онъ выгналъ 95 учениковъ изъ лицея, не принадлежавшихъ къ османской націи), ему посыпались со всѣхъ сторонъ — и отъ учениковъ, и отъ ихъ родителей — благодарственные адреса и порицанія вышеупомянутой газетѣ. Передъ парламентскими выборами изъ стамбульскихъ выборныхъ округовъ потекли къ нему письменныя просьбы принять на себя званіе депутата. Самъ этотъ фарисей-фанатикъ наполняетъ своими сумасбродными статьями столбцы газеты «Имранъ», «Цивилизація», редакторомъ которой хотя и подписывается какой-то Мегемедъ-Рашидъ, но которая по всѣмъ даннымъ есть органъ самого Али-Соави. Почуявъ новую силу, и старо-турки, кажется, примкнули теперь къ партіи младо-турецкой. Да почему и не примкнуть, когда основные принципы тѣхъ и другихъ одинаковы? Самый ярый ихъ противникъ, Аали-паша, вполнѣ раздѣлялъ ихъ воззрѣнѣія; но, какъ дипломатъ, онъ не одобрялъ ихъ слишкомъ уже откровеннаго и рѣзкаго образа дѣйствій. Тѣ и другіе проникнуты одномъ и тѣмъ же, шовинизмомъ: они одинаково ненавидятъ христіанъ, и притомъ не только живущихъ въ ихъ собственной странѣ, но и въ Европѣ вообще. Но такъ какъ до европейцевъ у нихъ руки коротки, то они изливаютъ теперь весь ядъ своего фанатизма на бѣдныхъ болгарахъ. Ахмедъ-Вефикъ-паша, подвизающійся на поприщѣ казней этихъ несчастныхъ беззащитныхъ рабовъ дикой орды, ведетъ дѣятельную переписку съ Али-Соави-эфенди и, очевидно, получаетъ отъ него варварское вдохновеніе. Одинъ дѣйствуетъ висѣлицею, другой печатнымъ словомъ, чтобы задержать несокрытое даже и отъ ихъ ослѣпленныхъ глазъ шатаніе и можетъ быть близкое разрушеніе ихъ возлюбленнаго отечества. А что одно время въ Европѣ приходили въ умиленіе отъ молодой Турціи, то это было чистое недоразумѣніе, въ которомъ умышлено держали европейцевъ какъ сами члены этой партіи, такъ и ихъ европейскіе поклонники. Проповѣдуя печатно, что, по основному ученію ислама, государственно-общественныя дѣла должны подлежать обсужденію цѣлаго народа, они утверждали, что, по тому же самому ученію ислама, не-мохаммедане должны быть исключены изъ этого участія въ управленіи государствомъ: дѣло этихъ «каналій» только работать, а не политикою заниматься. Поэтому, перепечатывая свои произведенія на французскомъ языкѣ на показъ Европѣ, младо-турецкіе фанатики выпустили въ переводѣ всѣ направленныя противъ христіанъ и Европы діатрибы, заключавшіяся въ турецкомъ текстѣ. Господствующее теперь направленіе въ умахъ стамбульцевъ, руководимыхъ заклятыми врагами европейской культуры и человѣческой равноправности, способно разжечь фанатизмъ турецкой массы до того, что она рѣшится, пожалуй, на отчаянную борьбу съ «московами» до послѣдней крайности, или же, принужденная уступить превосходящей силѣ, вымоститъ свою неудачу на ближайшихъ, какія подвергнутся ей подъ руку, жертвахъ — на беззащитныхъ христіанахъ и даже на своихъ государственныхъ людяхъ, не исключая, пожалуй, и самого калифа вѣрующихъ, султана. Если дѣла кончатся опять программою реформъ константинопольской конференціи, то все это можетъ дать только срокъ туркамъ изыскать болѣе цѣлесообразныя средства въ систематическому истребленію не-мусульманскаго элемента въ своемъ государствѣ, но едва ли заставить ихъ вполнѣ образумиться и навсегда отказаться отъ своей завѣтной химерической мечты — возстановить прежнее могущество и блескъ Оттоманской Порты, и заставать трепетать всѣ прочія сосѣднія государства Европы.
Декабрь 1877.
- ↑ Въ подтвержденіе этого мы, съ своей стороны, можемъ указать на объявленіе, печатавшееся мѣсяца два тому назадъ въ турецкихъ газетахъ, о томъ, что какой-то Мегемедъ-Садикъ-эфенди, изъ потомковъ шейха Таджу-д-Дина, покоящагося въ Кесаріи (значитъ потомокъ святого — это важная статья), занимается отчитываньемъ отъ всевозможныхъ болѣзней (газета «Имрѣнъ», № 49). А въ газетѣ «Вакить» (№ 725) въ концѣ этого объявленія прибавлено даже, что этотъ эфенди великій мастеръ своего дѣла.
- ↑ Существованіе этаго обычая въ Турціи подтверждаютъ и другіе ученые изслѣдователи, изучавшіе Турцію въ гигіеническомъ отношеніи, какъ, напр., г. Вутцеръ (см. его Reise in den Orient, 1860—1861. B. II, S. 102.