Собственно говоря, меня в Перми нет.
«Я мыслю: следовательно, я есмь»,— сказал один дореволюционный философ.
А я ни о чем не думаю. Да и о чем я могу думать и воспринять объективно, если утренний поезд занес меня в Пермь, а ночной — скорый уже на пути дышит огнем, разбрасывая пятиконечные звезды.
И потому, что сейчас я только случайный гость, я вежлив, как французский маркиз, что видно уж из того, что фельетон этот не бьет никого по голове… не задевает никого лично, и вы в нем не найдете ни намека на имя, фамилию или, упаси боже, на служебное положение кого-либо.
Нет… Это собственно даже не фельетон, а итог всему, что было написано раньше, в те дни, когда после каждого очередного фельетона в редакцию являлся тот или иной гражданин и, направляясь к столу секретаря, спрашивал неизменно:
— Где я могу видеть человека, написавшего вчера бездарный пасквиль на меня?..
Я, привыкший уже к тому, что мой фельетон должен быть обязательно бездарен с точки зрения того, чье имя красуется в букете хлестких фраз, вставал из-за своего стола и скромно отвечал, что автор этого во всех отношениях неприятного фельетона есмь я.
Причем иногда чисто литераторское любопытство заставляло меня поинтересоваться: «В чем же именно заключается эта самая бездарность?»
Самым характерным из всех уклончивых ответов на этот вопрос был, безусловно, ответ некоего гражданина:
«До сегодняшнего дня я читал ваши заметки с интересом, но сегодня вы допустили недопустимый пасквиль, ибо, прежде чем писать, нужно смотреть, о ком пишешь, а я как-никак не кто-нибудь, а советский работник, и подрывать мой авторитет — это значит подрывать авторитет советской власти, а так как власть у нас советская, значит подрывать советскую власть — это контрреволюционно, а главное, наказуется соответствующими статьями Уголовного кодекса».
Здравствуйте! Пиши, значит, про Бриана, Муссолини, так как они в профсоюзе совработников не состоят. Крой вовсю по Чемберлену, ибо у него нет в кармане ни пионерского галстука, не говоря уже о кандидатской карточке ВПКП(б).
В общем, отдувайся на тех, которых даже трехлетний ребёнок беспартийных родителей рисует не иначе, как с фашистким крестом на лбу и с хищно открытым ртом, из которого, по слабости художественной техники, вместо зубов выглядывает по меньшей мере бревенчатый частокол.
Авторитетный совработник нам нужен, слов нет. Но этот авторитет должен вырабатываться вдумчивым, а не казённым отношением к своему делу и честным, преданным революции трудом, а не замалчиванием и подкрашиванием часто расхлябанной действительности.
И вот почему я люблю остро отточенную шашку, выкованную из гибкой стали и чеканной строчки.
Вот почему нам наплевать на их истерические выкрики о «подрыве авторитета», ибо наша страна строится не на фундаменте из авторитетов отдельных личностей, а на цементе, который крепко связывает наше революционное стремление с нашим будничным строительством.
…А пока всем тем, которые попали под огонь фельетонных строчек, которые протестовали, злились и комкали нервно газету, которые приходили в редакцию и вместо дельных опровержений тащили длиннейшие столбцы ругательств по адресу фельетонистов, пожелаем напоследок ложку хорошего советского брома, который придется, вероятно, больше к месту, чем холодный лечебный душ газетного фельетона.
А я пока на Юг.
Примечания править
- ↑ Впервые в газете «Звезда» (Пермь) от 25 марта 1926. — Примечание редактора Викитеки.
