От Москвы до Томска (Левитов)

От Москвы до Томска
автор Илья Семёнович Левитов

Дата создания: 1882, опубл.: 1883^[1]. Источник: az.lib.ru

По Каме и Уралу: путевые записки XIX — начала XX вв. Пермь, 2011.

От Москвы до Томска
[1882 г.]

Пароходные общества в Нижнем. — Пароход «Фабрикант». — Пассажиры и 17 переселенцев. — Перекаты на Волге. — Арестанты на барже. — Торговля конвойных офицеров на арестантской барже. — Голый купец на пароходе. — Знаменитые дачи Крыжановского и кн. Ливена. — Скопец Иванов. — Учитель немецкого языка из Риги. — Деревня в пламени. — Пермь. — Высадка арестантов и политических преступников. — Пушечные заводы в Мотовилихе. — Осмотр арестантской баржи. — Екатеринбург. — Почтовый тракт до Тюмени. — Встреча с экипажем сгоревшего парохода «Роджерс». — Граница Европ. России и Сибири. — Тюмень. — Кожевенный завод Колмогорова. — Жабинский механический завод Курбатова и Игнатовых. — Ковровое производство. — Переселенцы в Тюмени и необходимость учреждения справочной конторы. — Раздача священных книг арестантам на барже. — Пароходство по Оби. — Поездка на пароходах «Нижегородец» и «А. Величенко» товарищества Курбатова и Игнатовых. — Тобольск. — Переселенцы на пароходе. — Нужды переселенцев в пути. — Экономическое их состояние. — Перечисление их в Томскую губернию. — Тормозы к их водворению. — Переселенческие дела в томской казенной палате.

Дорога от Москвы до Томска так мало известна москвичам, в первый раз отправляющимся туда, что невольно приходится расспрашивать у каждого, более или менее знакомого с Сибирью, о пути, местных условиях и т. д. По дороге в Пермь вы уже найдете много сибиряков, едущих домой, но тем не менее указания их очень сбивчивы, да и каждый вносит в свой рассказ много личных ощущений, так что понятия о Сибири вы все-таки себе составить не можете.

Выехав 22 августа 1882 года из Москвы, я 23 числа начал уже отыскивать себе в Нижнем Новгороде пароход, отправляющийся в Пермь. На станции железной дороги в Нижнем все пароходовладельцы имеют отделения своих контор, где продаются билеты по разным направлениям Волги и Камы; купив билет на пристани, вы пользуетесь правом бесплатного провоза багажа. Взять билет на железной дороге было бы рискованно, так как мне хотелось побывать на ярмарке, чтоб увидеть ту кипучую деятельность и жизнь, которыми так славится Макарьевская¹. Приятно странствовать в среде, которая тебя не знает и не замечает, видеть эту разнокалиберную толпу людей всех наций и поколений, вечно ищущих счастья.

Пароходы отходят в Пермь почти ежедневно, компаний пароходовладельцев несколько, из них однако товарищество пароходства Курбатова и Игнатовых считается по Волге — по баснословной дешевизне и образцовым порядкам — одним из солиднейших.

Главная побудительная причина, заставившая меня выбрать один из пароходов этого товарищества, заключалась в том, что пароходы эти везут на буксире баржу с арестантами. Интерес к этому товариществу еще более увеличился, когда я узнал, что на пароходе едут переселенцы, с которыми я давно хотел познакомиться; а так как поездка моя не была срочная, я и предпочел товарищество Курбатова и Игнатовых всем остальным. Плата за провоз от Нижнего до Перми (расстояние 1404 вер.) в 1-м классе — 8 руб., во 2-м — 6 руб., в 3-м — 2 руб. 60 коп. Единственный недостаток этого буксирно-пассажирского пароходства заключается в медленности хода против пароходов других товариществ. Поездка длится 5 суток и 15 часов, между тем как пассажирские пароходы Любимова, Каменских и других делают это расстояние в 4 суток с небольшим.

25 августа, вечером, я уже сидел с некоторыми пассажирами, с которыми я успел познакомиться в Нижнем, на набережной широкой Волги, дожидаясь парохода, который отходит всегда в 2 часа ночи; такой поздний час отхода, странный с первого взгляда, вызван исключительно местными условиями. Отчаливание парохода днем вызывает всегда у других пароходовладельцев соревнование: желая доказать превосходство своих машин, они начинают обгонять друг друга, окончательным результатом чего являлась, в особенности при первом появлении пароходства на Волге, масса несчастий.

Вот эти печальные последствия заставили основателя этого товарищества Колчина отпускать свои пароходы в такой час, когда все могучие, но утомленные силы волжского народа спят непробудным сном.

Красно-огненное солнце, при безоблачном небе, уже садилось. На пристани в это время шла самая кипучая деятельность: один тащил тюки, другой брал билеты, третий спешил захватить лучшее местечко в каюте и т. д. Нам осталось до отхода парохода еще много времени, чтобы напиться чаю, закусить и поболтать в компании, так как нигде легче не составляется последняя, как на пароходе, где всякий чрезвычайно легко и быстро знакомится.

— Неужели вы в Сибирь? — сказала Александра Александровна, молодая, чрезвычайно грациозная женщина, одетая в красную мантию, похожую на греческую тогу. Её как видно удивляли моя беззаботность и веселое настроение духа; она как-то смотрела на меня с сожалением, боясь, конечно, это высказать.

— Чего ж страшного в этом путешествии? — удивленно спросил Василий Иванович, муж этой грациозной и молоденькой женщины.

Боязнь и трепет перед Сибирью, которые многие питают к ней, лишены, как мы увидим впоследствии, смысла. Это объясняется только абсолютным незнанием Сибири и теми ложными сведениями, которые вкоренены у нас с детства.

Наговорившись досыта, все разбрелись по разным углам парохода под названием «Фабрикант». С трудом удалось пробраться в каюту, так как палуба была вся усеяна спящими друг возле друга пассажирами.

26-го числа с восходом солнца большая часть пассажиров была уже на ногах. Все стали осматривать друг друга, не выглянет ли откуда знакомое лицо. Большая часть пассажиров 2-го класса состояла из купцов, возвращавшихся после ярмарки домой. Между ними ярко выделялась одна личность, в которой по старческому выражению лица и тембру голоса легко было узнать скопца. Долго помолившись на икону, он поздоровался со всеми, заговорив при этом каким-то детским, несвойственным этому возрасту голосом. Кроме него выделялся купец С. из Елабуги, ехавший с товаром обратно домой.

Я вышел на палубу. На мостике капитан зорко следил за ходом парохода, так как Волга в этом месте, начиная от Нижнего до впадения в нее Камы, имеет наибольшее число перекатов. Мы приблизились к перекату Нижний Телячий брод, который в настоящее время по искривлению фарватера имеет трудный ход, а воды 8 четвертей². Пароход медленно стал приближаться к нему. Матрос, стоя на носу, стал выкрикивать протяжным тоном глубину воды по опускаемому шесту, и через несколько минут мы благополучно прошли его.

Палуба 1 и 2 класса, находящаяся на некотором возвышении, начала наполняться пассажирами, желавшими подышать свежим воздухом и полюбоваться оживленными берегами Волги. Пассажиры пока незнакомы, но впереди еще 5 суток езды. На расстоянии каких-нибудь 30 саж. от парохода видна была баржа на буксире, наполненная 500 арестантами.

Между палубными пассажирами 3 класса, большая часть которых принадлежала к крестьянам, занимающимися отхожими промыслами, было 17 переселенцев из Рязанской губернии Скопинского уезда, деревни Делихова, ехавших в Бийск, Томской губернии. Первая мысль о переселении зародилась у переселенцев по следующему поводу. Несколько лет тому назад отправился в Сибирь их односельчанин для разведок; но вместо того, чтобы вернуться, он выбрал место в 70 верстах от Бийска, построил зимою хижину, обзавелся скотиной, хлебом и зажил, как говорится, припеваючи. Он не преминул известить земляков о своем житье-бытье и в самых ярких красках обрисовал приволье мест, где урожай бывает всегда сам 10, а с десятины платится в казну всего 5 0 коп. Письмо сильно подействовало на крестьян, и прошлой весной партия в 30 человек отправилась туда, распродав все, что было налицо. Надел земли уехавших переселенцев состоял из 1½ десят., а нанять землю можно было за 25 верст от села за 20 руб. с десятины.

— Бывало, — добавил Полухин, самый старший из переселенцев, — заплатишь подати, аренду за землю, и у тебя остается только одна солома — ни денег, ни хлеба.

В разговор вмешались пассажиры, ехавшие обратно в Пермь и Тюмень и встретившие очень много переселенцев по пути. Они уверяли, что почти половина переселенцев возвращаются назад нищими; сибиряки же, бывшие на пароходе, уверяли, что возвращаются только лентяи, не любящие трудиться и в родном селе, что человек мало-мальски трудолюбивый всегда найдет в Сибири верный кусок хлеба. Слова эти немного утешили переселенцев. Разговор зашел потом о сибирском мясе, которое, по словам некоторых, продается по 40 копеек за пуд и составляет необходимую ежедневную пищу всякого крестьянина.

— Что касается нас, — добавил Полухин, — то дай Бог, чтобы нам удавалось отведать его хоть раз в год, и то если найдутся добрые люди, которые дадут разговеться.

— А что побудило тебя ехать в Сибирь в такую позднюю пору? — обратился я к Полухину с вопросом.

— А это значит, что в нашей волости, сказывали нам, получился уже указ, что царь желает распустить свою чернь, — уж очень тесно стало ей. Если бы дожидались до объявления указа, то начальство бы нам указало место, а теперь мы сами выберем себе любое, вот почему мы и поспешили.

«Фабрикант» подвигался все дальше и дальше, минуя массу однообразных сел, разбросанных в беспорядке то там, то сям на берегах этой реки.

Вот показались баканы Безводнинского переката, на котором какой-то пароход стоял на мели. Здесь должен стоять пестрый бакан, который показывал бы, что тут два хода, а между тем его нет. За этим должен следить или начальник дистанции, или инспектор судоходства. Пускают сюда пароходы, не обращая никакого внимания, на какой осадке идет судно — мельче ли того, насколько находится воды на перекате, или глубже; и вот почему пароходы и суда, проходя перекат, становятся на мель, чем портят самый фарватер и задерживают ход других судов, которые могли бы свободно проходить, судя по своей осадке. От этого замедления страдают интересы владельцев судов, теряющих в таких простойках дорогое время.

Незавидна участь пассажиров, перед глазами которых прошел «Фабрикант» совершенно благополучно.

Затем пошли перекаты: Кадницкий, Керженский, Просецкий, Верх-Осе льский и Фокинский.

В полдень стали мы приближаться к Василь-Сурску. Баржа стала параллельно пароходу и тогда возможно было чрез решетчатую ограду разглядеть арестантов, появившихся на палубе. Видно было вдоль всей железной решетки, закрытой с обеих сторон подъемными полотняными занавесками, окрашенными масляной краской в бурый цвет для защиты от холодных ветров и бокового дождя, множества детей всякого возраста, толпившихся у решетки. Масса пассажиров окружила у пристани сходню, с любопытством оглядывая арестантов; у многих было видно неподдельное сожаление, а у иных и слезы. Одни подавали им подаяние звонкой монетой, другие пропихивали им яблоки чрез большие решетчатые отверстия железной ограды. Некоторых ссыльных ссадили в Василь-Сурске, а новых под конвоем привели на баржу.

Вот появился солдат с небольшой корзиной, покрытой рогожкою.

— Что это? — крикнул конвойный офицер.

— Раки, — ответил солдат.

— Отнеси их политическим ссыльным.

Солдат, отнесший их, прошмыгнул по палубе и скрылся в совершенно закрытой от глаз пассажиров каюте.

Желая узнать причину ссылки некоторых арестантов, находившихся на палубе, я обратился об этом с просьбой к дежурному офицеру.

— У меня есть один замечательный субъект, которого я вам покажу: это — убийца, бежавший с Сахалина.

Он громко крикнул солдату:

— Приведи сюда Камалова!

Через несколько минут послышался лязг цепей, арестанты на палубе отстранились, и появилась высокая, худая фигура убийцы. Бросив на нас испытующий взгляд, он приподнял немного арестантскую шапку без козырька, стараясь как можно меньше обнажить голову — видно было, что бритая часть головы сильно стесняла его.

— Почему ты сослан? — спросил офицер.

— Убил купца Лапшина, — скороговоркой ответил убийца.

— Расскажи нам лучше, как ты удрал с Сахалина! — предложил ему следующий вопрос офицер.

— После убийства купца Лапшина, — хотя в действительности не я его убил, а мой племянник, — я был сослан на Сахалин в порт Дуэ, где занимался нагрузкой и разгрузкой на суда каменного угля. По субботам нас водили в баню. Уже смерклось, когда нас повели оттуда обратно в каземат. Мне сильно взгрустнулось в это время по родном селе, и так как за нами не особенно следили, то мне и удалось улизнуть. В продолжение вечера я бродил по берегу, достал себе несколько брусьев, из которых сколотил на скорую руку маленький плот; проплыв на нем верст 60, достиг берега, откуда и направился дальше на Благовещенск, Нерчинск и т. д. до родного села. От Сахалина до Благовещенска питался я кореньями, которые довольно вкусны. Недолго мне, однако, удалось пробыть в родном селе — всего два часа, так как родной брат немедленно донес об этом, и я попал обратно сюда, ваше благородие.

Кроме Камалова, мне удалось поговорить немного с хорошенькой румынкой, женой одного русского доктора, отравившею своего мужа; с крестьянкой, убившей своего мужа, и некоторыми другими. Всё засуетилось на барже в это время, так как привели новых арестантов, и я принужден был оставить баржу с намерением осмотреть ее лучше в Перми.

Нагрузка яблок в Василь-Сурске длилась очень долго. По причине урожайного года на яблоки, многие из купцов скупали их здесь для отправки в Пермь, Тюмень и Сибирь. Цены фунта яблок в Василь-Сурске 2-3 копейки, в Перми 7-8 копеек, а в Томске те же яблоки 15-20 копеек. Подобное быстрое повышение цен очень понятно, так как купцу удается привезти на место не более половины, — остальные портятся. Торгуют ими большей частью татары.

Дешевизна яблок, 80 копеек пуд, побудила некоторых пассажиров купить несколько пудов и для арестантов. На долю каждого досталось, вероятно, одно, много два яблока.

Вот прошли Козьмодемьянск, Чебоксары и приблизились к Кусниковскому перекату, который на расстоянии 20 верст ниже Мариинского посада мелок (воды 6 четвер., ход довольно трудный). Пассажиры, внимательно прислушиваясь, могут немедленно узнать близость переката, — пароход дает маленькие толчки, а вода покрывается рябью. На перекате находилось до 70 баржей и 14 буксирных пароходов. Странно, каким образом начальник дистанции дозволил ставить суда так близко к перекату, — они только мешали проходить другим судам. На этом перекате пароход терся и хватал мели три раза. Капитан убавил ход машины до самого тихого, а когда пароход хватал мели, он давал полный ход, и пароход как будто перескакивал эти небольшие возвышенности дна.

27 августа в 11 часов утра «Фабрикант» приблизился к Казани. Арестантская баржа, подошедшая к городу, отделилась от парохода и пристала к отдельной пристани. Все закопошилось, началась тотчас же пересадка арестантов. Сплошная толпа, образовавшаяся вокруг баржи, с любопытством следила за арестантами разных возрастов, стоявшими на барже и выглядывавшими из больших отверстий железной решетки. Татары заговорили с арестантами-татарами по-татарски, евреи — с евреями по-еврейски; одни подавали деньги, другие арбузы, третьи яблоки и т. д. Русские пассажиры очень мало принимали участия в русских арестантах, которые безучастно смотрели на окружающую их толпу. Баржа начала нагружаться арбузами, которые в Казани намного дешевле, чем в Нижнем, так как их везут из Саратова и Астрахани. Конвойные солдаты носили по два арбуза и складывали их на одну половину баржи. Казалось довольно странным с первого взгляда, что арестантов кормят арбузами, так как арбуз обходился, во всяком случае, не дешевле 12 копеек. На вопрос, для кого эти арбузы, мне ответили, что «это для его благородия, конвойного офицера». Ответ, однако, меня не удовлетворил, так как целая куча арбузов, около 500 штук, заняла почти половину палубы, так что пришлось вытеснить арестантов на другую половину. По расспросам оказалось, что конвойный офицер ведет торговлю между Нижним и Пермью, скупая на пристанях продукты для продажи их в Перми. Не думаю, чтобы было известно г. Курбатову, что конвойные офицеры превращаются по дороге в продавцов, а арестантское помещение в товарный склад, так как на пароходах Курбатова и Игнатовых строго настрого воспрещена служащим какая бы то ни была торговля.

Прекрасная погода и полная жизнию деятельность на пристанях Казани влекли каждого пассажира на берег. Я вышел и завернул в трактир, перед окнами которого расстилается Волга со множеством пароходов и барж. Едва только я успел съесть порцию ухи из свежих стерлядей, как первый сигнальный свисток об отчаливании парохода был подан: я поспешил, но оказалось, что пароход простоял еще битый час, пока отчалил от берега.

В Казани село несколько новых пассажиров, между которыми выделялись две девушки: одна из них модистка из Перми, другая — генеральская дочь. Насколько первая была апатична, несмотря на все свои прелести, настолько вторая отличалась живым темпераментом. Молодой юнкер, сильно ухаживавший за генеральской дочкой, проводил с ней все время. Несмотря на пустоту разговоров, которые вращались только на танцах и сплетнях, — разговор веден был с такой живостью и интересом, что все сидевшие в каюте следили за юной парочкой с особенным вниманием. Веселое настроение духа сидевших в каюте увеличилось еще одним забавным случаем, который немедленно пронесся по пароходу, вызывая при этом несмолкаемые взрывы хохота. На «Фабриканте», равно как и на всех пароходах товар. Курбатова и Игнатовых, есть отдельная каюта для купаний с душем. Купец С, ехавший в Елабугу, по привычке к ежедневным омовениям пожелал воспользоваться купальней на пароходе для очищения как своего тела, так и совести после Макарьевской. Он получил разрешение от командира и влез в каюту, в которой и занял по причине своей тучности больше половины пространства. Неловким движением он задел во время купанья разложенное тут же на лавочке платье, которое упало в кадь со скипидаром, стоявшую под скамейкой. Видя свое безысходное положение, он надел сапоги, стоявшие в стороне от платья, накинул на шею полотенце, висевшее в купальне, отворил дверь каюты, выходящую на палубу, и стал звать о помощи. «Господин командир, — крикнул матрос, — пассажир хочет удавиться». Густая толпа палубных пассажиров с капитаном во главе окружила каюту, чтоб узнать причину появления купца из полуотворенных дверей каюты в адамовом костюме.

— Во что прикажите его одеть, Андрей Фокич? — спросил матрос. — Все вещи его в багаже.

— Дайте ему в таком случае матросское платье, — ответил капитан. Капитан парохода г. Орлов, человек дела и практики, служит уже

26 лет на Волге и на своем деле, как говорится, собаку съел, но не упускает случая поухаживать за пассажирками; желая посмешить их, он приказал достать для купца матросское платье.

Купца, которому костюм этот подходил, по русской пословице, как корове седло, провели через палубу в каюту. Несмолкаемый хохот пассажиров, а главное язвительные остроты простого класса на палубе сильно раздражали его. С лицом, искаженным злобою, и глазами, опущенными долу, прошел он по палубе как будто сквозь строй в каюту, где и улегся на нару.

Вечером часов в 6 мы дошли до устья Камы, где она сливается с Волгой (одно из очень красивых мест в Волжском бассейне) и прошли Лаишев. 28-го числа начали приближаться к знаменитой даче Крыжановского³, наделавшей много шуму в России, и соседней с нею даче кн. Ливена⁴. Местность эта одна из лучших на берегах Камы. Вдали, в чаще леса, виднелся домик с зеленою крышей, в котором отдыхал, вероятно, после трудов праведных Крыжановский. Небольшая пристань на берегу с маленьким пароходиком привлекла внимание многих пассажиров. На пароходе ехал дядя владельца этой дачи, купившего ее у Крыжановского за 260000 руб., по 50 руб. десятина; Крыжановскому же обошлась десятина в 3 р. 20 к.

Двух или трех дней на пароходе вполне достаточно для того, чтобы познакомиться со всеми пассажирами. Меня особенно интересовал скопец Иванов из Тюмени, который кроме чая и соленых огурцов с хлебом ничего не ел, не входил вначале ни в какие разговоры и мрачно глядел из угла каюты своими безжизненными глазами на окружающую толпу. Удобный случай для разговоров представился, когда капитан спросил его прямо в присутствии некоторых пассажиров, к какой секте он принадлежит. «Я — резанный», — ответил он. Мы заговорили тогда с ним откровенно, и он рассказал всю свою биографию — где, каким образом и при каких обстоятельствах он был оскоплен на 12 году своей жизни, наказан в 1837 году 28 ударами розог и отправлен на поселение в Сибирь. В Омске он попал на казенную службу, дослужился до столоначальника, но тем не менее до сих пор не получил никакого чина. Теперь он возвращается из Петербурга, куда поехал только за тем, чтобы поставить свечку над гробом в Бозе почившего Государя Императора Александра П. Средства выдал ему богатый купец из Тюмени, г. Давыдовский, которого он и сопровождал.

В разговоре о религии он рассказал, каким образом Ливанов⁵, описывая раскол, врет, доказывая, что хлысты или скопцы желают возвесть на престол одного из своих, так как нелепость находится в самом корне, ибо от хлыстов не может быть потомства. Появление Иванова в публике, где находились женщины, вызывало всегда натянутость, так как неловко было говорить о нем, а между тем всякий знал о том, что он скопец. Насколько Иванов расстраивал веселое расположение духа прекрасного пола, настолько возвращалось оно с появлением толстого немца из Риги, учителя немецкого языка, получившего назначение в Омск.

Он всю дорогу охал и стонал, жалуясь на неудобства путешествия и на лишения, которым человек подвергает себя, предпринимая путешествие. Он ел за троих и жаловался на отсутствие аппетита, спал по целым дням и был недоволен пароходными диванами, на которых нельзя было выспаться. Очнувшись, он всегда вспоминал о своей матери, оставшейся в Риге, которую извещал по телеграфу из каждого города о своем здоровье, так как поездка nach Sibirien^[2] очень страшила ее. С особенным наслаждением мечтал он о Перми — там он решил, наконец, отдохнуть, выспаться и с свежими силами двинуться в путь.

В 11 часов вечера мы прибыли в Гольяны. Пассажирам 1 и 2 классов приходилось сидеть в каютах, так как капитан не разрешил пассажирам выходить на мостик по причине дождя и темноты ночи, дабы не мешать лоцману управлять пароходом. Однако лишь только отчалили от Гольян, как зарево пожара осветило всю дорогу и выход пассажиров на мостик был разрешен; бесчисленное множество красных языков сливалось как будто с облаками; целая деревня, объятая пламенем, похожа была на бушующее огненное море, которое в некоторых местах сливалось с облаками, точно смерч.

31 августа, в 2 часа пополудни, мы достигли Перми. Все на пароходе засуетились, укладывая свой багаж и прощаясь друг с другом. Многие из пассажиров должны были уехать в тот же день в Екатеринбург в восемь часов вечера, в том числе и переселенцы. Им пришлось только перенести свои вещи на вокзал железной дороги, который находится тут же у пристани, шагах в 40. Я решился остаться двое суток в Перми, чтобы осмотреть город и пушечные заводы в Мотовилихе.

Город расположен на небольшой возвышенности и казался мне, когда я был еще на пароходе, довольно эффектным, но в действительности он далеко не оправдал этого представления. Сдав свои вещи в гостиницу, я поспешил на соседнюю пристань, куда причалила баржа, смотреть на высадку арестантов. Большая цепь вооруженных солдат окружала пристань, где высадка уже началась. Первыми вышли политические преступники: семеро взрослых (пять мужчин и две женщины) и трое детей. Нужно полагать, что они все из Москвы, так как лица их были знакомы, как будто я видал их на московских улицах или в Румянцевском музее. Одна из женщин — худая, желчная, в очках, другая — молодая, симпатичная особа в лайковых перчатках, с накинутым на плечи оренбургским платком из козьего пуха, вела одною рукой маленького мальчика, а в другой несла изящный зонтик. С гордой поступью и с улыбкой на устах вышли женщины на берег. Что это была не настоящая улыбка, а напущенная, можно было заключить из того, что лицевые мышцы часто вздрагивали. Толпа простого, серого народа за это время все больше и больше прибывала. Образовавшуюся группу из политических преступников конвойный офицер просил выждать у расположенных на берегу тюков, пока не выведут всех остальных арестантов. Я очень близко подошел к арестантам, став впереди цепи солдат, так что никто меня не заметил, и, вооруженный очками и хорошим биноклем, внимательно присматривался к арестантам; но в это время молодая, красивая женщина из политических ссыльных нагнулась к конвойному офицеру, спросив, вероятно, кто я такой, ибо меня тотчас же удалили. Я стал позади цепи, в толпе. Все время шла деятельная высадка арестантов, по окончании которой началась сортировка мужчин попарно, гуськом, а женщин с детьми усадили на поданных дрогах. Политическим ссыльным подали отдельные дроги, но они отказались сесть и потребовали карету, которой не оказалось после тщательных розысков в Перми. Вместо кареты отправленный за нею солдат привел две узеньких линейки, употребляемые повсеместно в сибирских городах, на которых сели женщины с детьми, мужчины же отказались и стали в строю вместе с арестантами впереди. Этот длинный поезд, окруженный солдатами и сопровождаемый массою зевак, тронулся с пристани по узкому подъему, ведущему в город.

Я уехал осматривать город. По внешнему виду он уже отличался от городов Европейской России: улицы в нем не мощены, грязи по колена; на всем унылый вид, наводящий какую-то щемящую грусть. Вместо мостовых проложены доски, по которым гуляют кое-где пермские жители. У вокзала, близ Курбатовской пристани, расположились переселенцы с своими котомками; какой-то околодочный пересчитал их, записал и выдал им билет на проезд в Екатеринбург с уступкой 50 % против номинальной цены. Переселенцы остались очень довольны этой уступкой.

Осмотрев поверхностно город, я поспешил на полустанок Мотовилиху, в шестиверстном расстоянии от Перми, где находятся пермские пушечные заводы, славящиеся своим знаменитым паровым молотом. Поезд отходит вечером и снабжен вагонами IV класса. Это, кажется, единственная русская ветвь, снабженная такими вагонами, которые ничем особенным не отличаются от вагонов III класса всех железных дорог. — В конторе завода мне выдали билет для осмотра и провожатого. Площадь завода обширна: чтоб ее обойти, нужно употребить, по крайней мере, три часа. Особое внимание обращают на себя три паровых молота, из коих самый интересный 50-тонный⁶, наковальня которого заключает в себе 40000 пудов железа. Это самый большой молот в мире, и каждый удар его отчетливо слышен в Перми. Осмотрев все выдающиеся постройки и разного рода устройства, как печи Сименса⁷ и Мартенса⁸, а также и генераторы, мне пришлось долго ждать обратного поезда в Пермь, и я предпочел отправиться пешком по чрезвычайно неудобной и топкой набережной.

На следующий день баржа «Тюмень», привезшая арестантов, была вычищена для приема новых арестантов в Нижний, так что мне удалось осмотреть ее досконально. По типу и величине она ничем не отличается от парохода, лишена только машины. Арестанты помещаются исключительно на баржах, буксируемых пароходами. Каждая баржа имеет 255 фут. длины и 26 ширины. Внутри баржи устроены 4 арестантские камеры, из коих первая имеет 52 ф. дл. и от 16 до 24 ф. шир., остальные же немного менее. Одна камера рассчитана на 202 челов., две на 200 и одна на 100 чел. Свет проникает в камеру сквозь шесть оконцев, из которых каждое имеет j арш. в выш. и S арш. в шир. Воздух вводится в камеру посредством трубы, оканчивающейся расширенным и загнутым под правым углом концом над крышей подпалубного пространства. Диаметр трубы — 1 фут. Площадь палубы под тентом равняется 2040 кв. ф. Для помещения конвойного офицера, доктора, фельдшера и конвойной команды устроены каюты в носовой части палубы. На каждой барже устроены особые каюты для лазаретов на 25 кроватей, с полным комплектом казенного белья, по три перемены на каждую кровать. Для каждой кровати заведены и содержатся в опрятности холщевые тюфяки и подушки, набитые сеном. Кроме того, в лазаретах находятся ванны для больных. После каждого рейса баржи окуриваются сернистою кислотой. Один доктор полагается на три баржи. Пища во время сплава на баржах приготовляется по раскладке и ежедневно состоит из двух блюд: а) на обед — капустные щи или картофельная похлебка с мясом по ¼ ф. на человека и б) на ужин — кашица из крупы гречневой или ячменной, по ⅕ фунта на чел., с маслом, по 6 зол. на каждого, а кроме того два фунта печеного хлеба на каждого арестанта.

2 сентября вечером выехал я в Екатеринбург по Уральской железной дороге. Наплыв пассажиров был так велик, что прием багажа окончился только в 8 час. 15 м,^[3] причиной чему, конечно, была Нижегородская ярмарка. Все вагоны были битком набиты народом. В вагоне ехало несколько венгерцев, которые исключительно заняты торговлей с Сибирью. Они отправляются туда осенью, зимуют, а весною возвращаются назад. Главным образом, проникают таким путем в Сибирь товары австрийские и варшавские. Путешествие совершают они пешком, неся с собой короб, наполненный всевозможными мелкими товарами, начиная с писчей бумаги и кончая дорогими шелковыми материями. Перекочевывая с места на место, они разносят эти товары по городам и селам.

Дорога по Уралу так незаметно подымается в гору, что все представления наши о высоких Уральских горах пропадают, точно иллюзии. Станции Чусовская, Белая, Бисер и Кушва не представляют собой ничего особенного из вагона железной дороги, и только Нижний Тагил, лежащий в долине, чрезвычайно эффектен. Весь завод точно на ладони и окружен небольшими холмами. В 4 часа мы уже были в Екатеринбурге. От Екатеринбурга до Тюмени (расстояние в 306 верст) нам пришлось тащиться на лошадях.

Почтовый тракт отдан некоему г. Михайлову, живущему в Петербурге. Плата за прогоны взимается по 4 коп. с лошади и версты, между тем как цена по всей Западной Сибири за версту 1½ коп. Монополия эта тем более странная, что г. Михайлов нанимает лошадей для проезжих у крестьян, живущих в этих селах и получающих от него все натурой, вследствие чего последние и находятся у него в неоплатном долгу^[4]. За проходную телегу, т. е. такую, которая доходит прямо до Тюмени, г. Михайлов берет отдельно 12 руб. Телеги эти чрезвычайно неудобны по причине большой тряски.

К переселенцам Рязанской губернии присоединились в Екатеринбурге еще некоторые из Тамбовской и Владимирской губерний и наняли пять одноконных подвод по 40 коп. с пуда. Весу со всеми их пожитками оказалось 135 пудов, так что им пришлось всего заплатить 54 рубля, а нанимая особые подводы у возчиков, которые требовали с них по 14 руб., им бы пришлось уплатить 70 рублей. Самое интересное — это картина взвешивания. Жаль, что я не записал все остроты.

Только что выехал я с поручиком Айдаровым из Екатеринбурга, как навстречу нам попались пять троек с политическими преступниками, которых везли в Петербург с какой-то железной тачкою из рудников. Они промелькнули так быстро, что разглядеть возможно было только жандармов, сидевших на облучке против преступников.

На станцию Белоярскую (вторая почтовая станция от Екатеринбурга) прибыли мы в час ночи. Здесь встретили мы экипаж парохода «Роджерс», пробиравшийся обратно в Америку⁹. Экипаж отправился спасти несчастную «Жанетту», но так как пароход «Роджерс» сгорел, то экипаж оставался около семи месяцев между чукчами, добрался до Якутска, откуда и следует теперь чрез Россию домой. Между командой экипажа находится только один спасшийся от «Жанетты»; он отправился с той партией, которой удалось спастись, а другая погибла. Металлические гробы, назначенные для отправки останков, найденных спустя некоторое время на берегах Лены, на родину, в Америку, находятся уже в Екатеринбурге. Позднее время и плохой переводчик, которого экипаж возил с собою, не дали возможности поговорить с ним как следует.

Мы выехали со станции очень поздно, при облачном небе, в темную, безлунную ночь, под мелким дождем. Едва успели отъехать каких-нибудь семь верст, как ямщик заснул, завез нас в канаву и чуть-чуть не опрокинул. Схватив его за пояс, я дал ему два пинка, что заставило его осадить лошадей, повернуть назад и одуматься немного, прибавив: «Нет, барин, бить таперича уже нас нельзя. Эй, староста?..»

Из под навеса хижины, расположенной вблизи села, выглянул мужик с которым он начал советоваться, что с нами делать. Они порешили, что нас следует везти обратно в деревню и общим сходом решить, как с нами поступить. Делать было нечего, пришлось только лежать в повозке и ждать страшного суда. Привезши нас обратно в деревню Белоярскую, ямщик разбудил старосту, смотрителя и других. В то время как они советовались, что с нами делать, я разузнал, что в селе главное лицо — пристав. Разбудив его, я обратился к нему с просьбой о содействии, показав в то же время свои документы и бумагу, выданную мне от члена археологического общества г. Павлинова, в которой он просит содействия по собиранию материалов для древнерусского искусства. Этого было достаточно, чтобы пристав сделал немедленно все зависевшие от него распоряжения. Выскочивший жандарм разогнал сход, вместо старого ямщика нам посадили самого хозяина, собственника лошадей, и вместо двух лошадей, за прогоны которых было заплачено, нам дали до Тюмени по тройке.

Деревни, попадающиеся по дороге до Тюмени, очень большие, тянутся иногда на несколько верст. Постройки по чистоте во многом отличаются от простых крестьянских изб Европейской России. Крестьяне живут гораздо лучше и зажиточнее.

Мы доехали до сибирской границы или черты, разделяющей Пермскую и Тобольскую губернии, на 69 версте от Тюмени, часам к 9 утра. Скромный памятник из кирпича с гербами двух смежных губерний украшает эту границу. С помощью ямщика мне удалось добраться до него и прочесть некоторые надписи. 6 сентября в 4 часа дня, мы приехали в Тюмень.

Тюмень (ворота Сибири) представляет собою важный пункт в торговой, промышленной и заводской деятельности края. Как торговый город, стоящий на Туре, он привлекает в особенности, летом, массу народу — как промышленников, так и рабочих. Город служит вместе с тем местом распределения ссыльных по Сибири. Сюда стекаются со всех концов Европейской России подонки русского общества, около 12.000 человек, откуда они препровождаются по Туре, Тоболу, Иртышу и Оби в Томск. Их везут исключительно на баржах, буксируемых пароходами товарищества Курбатова и Игнатовых.

Пробыв несколько дней в Тюмени, мне удалось осмотреть главный и самый большой по производительности завод Колмогорова, обработка кож которого доходит до полутора миллиона рублей в год. Несмотря на такую производительность, заводчик не находит выгодным обрабатывать сырые произведения машинным способом, — вся работа ручная. Масса кожевенных заводов, числом до 100, находящими в городе и расположенных на Туре, делают пользование водой реки Туры абсолютно вредным для жителей. Мытье такого громадного количества кож остается небезнаказанным для тюменских граждан, так как эпидемические болезни, вроде холеры, тифа и многих других накожных болезней, обыкновенные явления в Тюмени, а правительственное распоряжение о снесении заводов и удаления их из города остается покя только на бумаге,

Единственный завод в городе, поставленный на европейскую ногу, это, так называемый, Жабынский механический завод Курбатова и Игнатовых, где строятся исключительно пароходы, баржи и т. п. Несмотря на препятствия, с которыми приходилось бороться основателю этой фирмы покойному Колчину, дело, попавшее в руки энергичных и дельных людей, не пропало даром, и форме этой предстоит в недалеком времени блестящая будущность, не говоря, уже о широко развитой ею деятельности в настоящее время. Товарищество пароходства Курбатова и Игнатовых берет за провоз товаров до рекам Западной Сибири почти вдвое дороже против, всех остальных пароходовладельцев, но тем не менее торговцы охотно ведут дела с товариществом Курбатова и Игнатовых, там как они считают тогда свои товары как бы застрахованными. Товарищество это было первым пионером по развитию пароходства на реках Западной Сибири, исследовав и очистив от карчей обширный бассейн Оби и все его притоки; оно пользуется большим почетом и доверием в Западной Сибирм. Дело это с каждым годом будет расширяться все больше и больше, так как сибирские богатства, состоящие только из сырья и минеральных богатств, нуждаются главным образом в перевозке и удобных путях сообщения. Ни одна из проектированных сибирских железных дорог не может мешать развитию пароходства по рекам Западной Сибири, — напротив, вызовет только усиленную деятельность последних. Проведение ветви железной дороги Екатеринбург — Тюмень в нынешнем году или соединение двух великих бассейнов Волги и Оби даст работу всем пороходовладельцам. Эта ветвь для Сибири важнее Сибирской железной дороги, так как с устройством последней еще неизвестно, какого рода товары в состоянии будут дать ей возможность конкурировать с путем водных бассейнов.

В Тюмени бросается в глаза одно важное кустарное производство — ковровое. Тюменские ковры, которые уже в настоящее время приобрели себе известность по всей Сибири и даже в Европейской России, ждут только энергичных рук для распространения их не только в пределах России, но далеко за ее границы, ибо шерсть, которая массами отправляется из сибирских степей, будучи обработана на месте, даст несомненный барыш предпринимателям. Важный недостаток в коврах--бросающееся сильно в глаза отсутствие рисунка; объясняется это потому, что производство находится в руках у кустарей.

Тюмень, составляя, как мы видели, важный центр, чрез который проходит весь сибирский транзит, равно как арестанты и переселенцы, нуждается в устройстве лазарета и хороших летних бараков для подания первой необходимой помощи заболевающим. Отсутствие медицинской помощи чувствуется в Тюмени на каждом шагу, а в особенности тем бездомным людом, который известен под названием бродяг, рабочих и несчастных переселенцев. Устройство конторы для справок переселенцам принесло бы громадную пользу последним. Правительство должно принять некоторые меры к упорядочению переселенческого движения и с этою целью учредить в Тюмени переселенческую контору, с целью оказать переселенцам посильную помощь в снабжении их необходимыми сведениями, по отысканию годных для поселения земель, в посредничестве между переселенцами, томской казенною палатой и алтайским горным правлением, и в оказании материальных пособий в случае болезни и других несчастий. Цель учреждения конторы должна состоять в выдаче обращающимся к ней справок об участках земли, назначенной под поселения, о ценах ее, качествах почвы, местных хозяйственных условиях и об удобнейших маршрутах для движения переселенцев.

По Уральской железной дороге прошло в 1882 г. 7.025 чел. переселенцев, а по рекам Западной Сибири — 3.880 чел. Это противоречие в числах объясняется тем обстоятельством, что многие из переселенцев, распродав все имущество во внутренних губерниях Европейской России, покупают себе в Тюменском округе на припасенные деньги лошадей и повозки и отправляются уже в Томскую губернию на собственных подводах. Всех же переселенцев, прошедших чрез Тюмень как водными бассейнами, так и на собственных подводах, нужно считать по словам сибирских газет, до 40.000 человек. Второй путь переселенцев, едущих из внутренних губерний на собственных подводах, чрез Уфу, Красноуфимск, Пермь, Камышлов или Тюмень на Ишим в Томскую губернию — самый убийственный для них в экономическом отношении. Дорожа своею лошадкой и некоторыми пожитками, с которыми им очень трудно расстаться, они тратят почти год на переезд и пробираются вследствие этого почти все в Томскую губернию Христовым именем. Что есть возможность не дать крестьянину разориться, показывает пример 260 переселенцев, проехавших в навигацию 1882 г. от Тюмени до Павлодара с повозками, лошадьми и всеми пожитками на барже. По дороге они косили себе на пристанях сено и добрались до места лишь в неделю слишком, а на лошадях они должны бы были употребить для этого несколько месяцев. Если бы правительство приняло какие-нибудь меры для устройства особенной баржи исключительно для переселенцев, то этим оно споспешествовало бы не только скорейшему водворению последних, не дав им в то же время разориться, но сохранило бы здоровье и жизнь не одной тысячи людей. Даже и те баржи, которые теперь находятся в Тюмени, могли бы с пользой быть употреблены для перевозки переселенцев. Необходима только помощь со стороны правительства. Деревянная баржа устраивается для товаров длиною от 30—40 саж., шириной от 4—5 саж. Первая вмещает в себе 600 мест и 60 повозок, вторая — 800 мест и 80 повозок и подымает от 40 до 60.000 пудов. Подобная баржа получает за провоз от Тюмени до Томска 6.000 руб.; цена эта даже немного велика. Пароходовладельцы возьмутся перевозить и до Барнаула, места, куда направляются все переселенцы; разница в цене не особенно велика. Необходимо знать месяцем вперед о количестве переселенцев, тогда заготовщики дров могут приготовить провизию на пристанях. На провизию им достаточно 6—8 коп., так как арестантам отпускают 10 коп. в день и остается еще излишек. Провоз их продлится до Томска 11 дней, а если подобная баржа была бы устроена в Волжском бассейне, то перевозка их до Тюмени из внутренних губерний длилась бы 15—16 дней. Следовательно в продолжение одного месяца можно было бы переселить неразоренных крестьян со всем их скарбом из самых внутренних и отдаленных губерний Европейской России в Томскую губернию.

Пароходы товарищества Курбатова и Игнатовых отходят от Тюмени в Томск раз в неделю, а в Семипалатинск раз в две недели. Пассажирам приходится дожидаться в Тюмени иногда неделю и того больше. Пароходы бывают переполнены пассажирами, так что трудно достать билеты; Билет I класса от Тюмени до Томска (расстояние в 2.190 верст) стоит 21 руб., II класса — 14 руб. и III класса — 6 руб.

10 сентября небольшой пароход «Нижегородец» начал готовиться к отплытию, чтобы довезти пассажиров только до станции Иевлева, так как здесь Тура мелководна, а у станции Иевлева дожидается пассажиров большой пароход.

У пристани, близ дома И. И. Игнатова, где стоял готовившийся к отплытию пароход «Нижегородец», собралась масса народа смотреть на пересадку арестантов на баржу. Переса два окончилась часа в три дня и на прощании началась раздача священных книг, оставленных четыре года тому назад в числе 4.000 экземпляров Lansdell’ом, членом английского общества распространения Священного Писания. Заведуют раздачей И. И. Игнатов, полковник Виноградов, агент сибирского банка — Владимиров и англичанин Вардропер. Священные книги раздаются на баржах каждому грамотному арестанту и ссыльным, сосланным на жительство в Тюменский округ. Арестантам с достатком книги эти продаются за полцены. Заведующие получили несколько благодарственных писем от арестантов за отпущенные им книги. Средним числом оказывается, что из ссылаемых приблизительно ¼ часть грамотных, женщин же менее ¹/₂₀ части. В продолжение последнего лета на двух баржах не было ни одной грамотной женщины.

На пристани шла усиленная деятельность по перевозке клади на готовившийся к отъезду пароход. Женщины и мужчины с различными припасами весело предлагали их отъезжающим пассажирам. Тюмень, как портовый город, сильно развил класс проституток; они-то главным образом и торгуют на пристанях.

— Эй, Ванюха! — крикнула торговка с чувственными губами здоровенному парню, уходившему домой, — приходи-ка вечерком посигарить.

— Чего вы, черти, собрались сюда! — крикнул голос, точно из подземелья, г. Снагина, управляющего товариществом. Все служащие встрепенулись, услыхав этот знакомый им голос, похожий на раскат грома в степи.

Я прошелся несколько раз по городу, осмотрел все то, что можно было увидеть, и распрощался с некоторыми обывателями, с которыми успел познакомиться за это время.

Общество в Тюмени было тогда сильно взволновано скандалом, происшедшим в клубе. Факт этот характеризует особые нравы честолюбивых тюменцев. Из числа членов клуба был исключен г. Б…. за то, что был обруган некиим антрепренером из Томека, греком Анастопуло; и так как г. Б…. не подал заявления в клуб о нанесенной ему обиде, то представители местной интеллигенции сочли и себя обиженными и исключили г. Б…. Этот факт сильно волновал тогда общественное мнение и везде трактовали о нем.

Было поздно и пароход был уже готов, когда касса переселенцев прибыла на пристань; в числе их находились также и переселенцы, с которыми мы ехали по Волге до Екатеринбурга. «Нижегородец» был битком набит народом. С 12 часам ночи все на пароходе спало, за исключением команды и капитана, приводивших нее в порядок, а в 3 часа ночи мы снялись с якоря.

Только 11 сентября утром пришлось разглядеть эту разношерстную толпу пассажиров, из которых самыми выдающимися в I классе были три китайца по фамилии Ту-чин-ей, а по именам А-тен-дай, Шалан-дай и Тан-ан-далай, все из Маймачена. Это были торговцы чаем, которые впервые сами приехали в Нижний на ярмарку; ярмарка, как видно, не особенно удачна была для них. Понять их, хотя они говорили на каком-то ломанном русском языке, так называемом маймаченском наречии, было чрезвычайно трудно. Кроме них ехала богатая золотопромышленница Б. с дочерью из Красноярска. Дочь, молодая девушка с крупными чертами лица, только что окончила курс в Смольном институте и с тяжелым сердцем возвращалась обратно на родину. Было несколько купцов из Иркутска и Енисейска, между которыми интереснейший — почтосодержатель, еврей, из Иркутска. На палубе выдающеюся личностью по своему бесконечному юмору был фельдшер, командированный из Петербурга в Якутск и пьянствовавший от Тюмени вплоть до Томска.

11 сентября, вечером, прибыли мы в Иевлево, где нас дожидался пароход «А. Беденченхо». Два часа длилась перевозка пассажиров я вещей на пароход, который нас довез до Томска.

Пробыть девять суток на пароходе без развлечений — дело почти немыслимое. Так называемая интеллигентная часть публики проводит время за картами, мне же, как не играющему в карты, большое удовольствие доставляли книги и разговоры с переселенцами. Книги я получал на пароходе; товарищество Курбатова и Игнатовых выписывает их на большую сумму для пароходов. Газеты же, несмотря на то, что на пароходе были Новое Время, голос и т. д., я равнодушно читать не мог, так как последние номера были помечены 30-м августа. Мы везем эти новости дня в Томск, жители которого с нетерпением ждут их. Противно стало, когда вспомнил, что в Томске мы отстанем уже на целых 20 дней жизни от столицы.

Разговоры с переселенцами занимали у меня ежедневно несколько часов. Сибиряки относятся к ним иногда равнодушно, а иногда с презрением. Несмотря на насмешки пассажиров, переселенцы были глубоко убеждены в тон, что перемена места принесет им несомненную выгоду. Доказательство чрезвычайно очевидное представилось им уже в Тюмени, где они за фунт белого хлеба платили 1½ коп.

Все переселенцы, ехавшие на пароходе, были с достатком, за исключением только одного отставного солдата с семейством, что заметно было по одежде и покупаемой им по дороге провизии. Всех пристаней до Томска девять, так кто ежедневно попадается всего одна. Переселенцам казалось, что провизию легко будет доставать на всех пристанях; но на деле оказалось, что кроме Тобольска — главного места, где пассажиры запасаются всем необходимым до Томска, и Нарына, где можно было достать еще рыбу, ни на одной пристани нельзя купить даже хлеба. Переселенцам приходилось поэтому плохо и последние пять дней до Томска они голодали.

12 числа, ровно в 12 часов дня, мы подъехали к Тобольску, где пароход останавливается на два часа. Времени было, следовательно, достаточно, чтоб осмотреть все достопримечательности города, которые заключаются в памятнике Ермаку и сосланном колоколе. Поднявшись до широкому ущелью в гору, я добрался до небольшого садика, где огорожен железною решеткой памятник незабвенному завоевателю Сибири. Памятник состоит из серого мрамора с надписью: «Покорителю Сибири Ермаку, 1581 г.» (год смерти завоевателя — 1584-й) и воздвигнут в 1839 году.

В небольшом расстоянии находится кафедральный собор, где помещается небольшая колокольня. На ней, в числе других колоколов, находятся и ссыльный колокол. На нем высечена надпись: «Сей колокол, в который били в набат при убиении благоверного царевича Димитрия, 1593 года прислан из города Углича в Сибирь, в град Тобольск, к церкви Всемилостивого Спаса, что на торгу, и потом на Софийской колокольне часобитный; весу в нен 19 пуд. 20 ф.». Колокол висит на одном ухе, так как другое отсечено.

В 2 часа дня отчалили мы от Тобольска, в ирную и теплую погоду. Далее до Томска не оставалось нигде больших остановок. На пароходе «А. Беленченко», на который мы пересели на станции Иевлево, оказалось 122 переселенца:

Владимир. губ. дер. Нечаевки, Муромского уезда 3

Воронеж. " села Турова, Нижнедевиц: " 48

Вятской " " Кичма, Уржумск. " 5

Курской " дер. Нижние-Опочки, Старооск. " 4

Рязанск. " с. Мажары, Сапожков. " 11

" Сапчакова " " 12

« Делихова» 17

Тамбовск. г. дер. Дубовки и Пчелиновки, Белор. вол. 22

Самое лучшее будет, если изложу факты, собранные мною на пароходе, без всяких прикрас, дабы всякий интересующийся вопросом о переселении мог себе составить ясное понятие о настоящем положении дел. Понятно само собой, что за достоверность сообщенных мне фактов я ручаться не могу.

Владимирская губ. Переселенцы этой губернии двинулись на основании писем, полученных ими от ходаков весной 1882 г., в которых они приглашают их приехать.

«Их Царь ссылает в ссылку сюда, — ответил один владимирец на насмешки одного пассажира над самоходами, — а здесь царствовать нужно».

Проезд владимирцев обошелся:

Из Владимира до Нижнего билет 1 р. 20 к.

" Нижнего " Перми " 2 " 60 "

" Перми " Екатеринбурга 3 " 51 "

« Екатеринб.» Тюмени 2 " —

" Тюмени " Томска 6 " —

Итого 15 р. 31 к.

Поездка до Томска длилась 25 суток.

Воронежская губ. Воронежцы проведали о благодатном Сибирском крае по следующему поводу: 20 лет тому назад ходил в Бийский округ их односельчанин Абрам Лактионович, которому за все это время пришлось побывать три раза дока. Разжившись в Сибири, он уходит каждые два года на богомолье в Киев, а в последнее лето он посетил даже Иерусалим. В прошлом году он велел обмолотить два скирда хлеба для равдачи своим родичам, прибывшим в Бийский округ из с. Ключи.

Все переселенцы, едущие теперь в Сибирь, не поверили Абраму я послали двух солдат для разведок, так называемых ходаков, «не облыжно ли он говорит». Когда ходаки дали утвердительный ответ, тогда только они и поехали. Из переехавших за последний год 200 душ вернулись только две семьи, да и то по незнанию местности, так как они держались студеной стороны, влево от Томска. Переселенцы ехавшие на пароходе двинулись так поздно потому, что не успели продать земли до сих пор; летом продали и уехали. Из двора они выехали 18-го августа, а прибыли в Томск 20 сентября.

Они доказали белый каравай хлеба, купленный ими в Тюмени по 3 коп. фунт, между тем как в Воронеже такой хлеб стоит 7—8 коп. Фунт ржаного хлеба — 4 коп., а в Тюмени — 1½ коп. ф.

Вятская губ. Оттуда ехало 5 человек. Дома они владели по 4 дес. на душу. Оттуда же выехало несколько лет тому назад в Сибирь пять семейств и направились в Никольскую волость, Барнаульского уезда. По полученным от них письмам оказывается, что они платят там 9 руб. податей, также как и дома, но горное управление отвело им совершенно даром земли, и это соблазнило их к переезду. Из переселенцев этой губернии один крестьянин Осинского уезда доехал до Лерии и вернулся назад, — скука взяла.

Рязанская губ. Переселенцы этой губернии ринулись в мае 1882 г. в числе 70 семействе, из коих 40 семейств должны были по домашним обстоятельствам выехать позже тех, которые уехали в мае. Из них за неимением денег отстав Яков Мареев в Тюмени и пробыл там от 10-го мая по 10-ое сентября. Будучи плотником, он работал на бирже до начала августа; в это время подъехала одна семья, отставшая тоже за неимением денег еще в Перми, и он вместе с нею отправился на страду в 120 вер. от Тюмени. Мареев получал в Тюмени 80 коп. в день, а в страдное время — по 3 р. 50 коп. с десятины, чтобы, скосить и связать хлеб в снопы. В Рязанской губернии за такую же работу платят по 1 р. 50 к., да кроме того корм обходится дороже. Деньгами, заработанными за это время, они пробираются теперь в Томскую губ. Из 70 семейств застряло в Перми еще одно семейство: Кузьма Пчелкин с тремя взрослыми сыновьями, да три бабы. Дородный мастер 3-го мая отвез их на станцию Чусовую, где они достали себе работу. Пчелкин получил место будочника на станции, а сыновья нанялись по 15 руб. в месяц менять шпалы на полотне жел. дор. По словам Пчелкина, харчи на Урале чрезвычайно дороги; ржаная и пшеничная мука — какая-то прелая — 1 руб. пуд. В сенокос они отправились в Тюмень, где работали поденно по 50 коп. на хозяйских харчах, а за такую же работу в Рязанской губ. они получали по 30 коп. на своих харчах. Харчи обходятся, уже начиная с Тюмени, в полцены.

Из Рязанской губ. был Василий Мженьский, дер. Ланина, все семейство которого состоит из 20 душ. На пароходе из этого семейства ехал отец с шестью сыновьями. Всему семейству отведено две десятины без одной восьмой, так что не только прохарчиться семье, даже на квас ей не хватало, так как всей семье необходимо было 40 четвер. хлеба.

Переселенцы Рязанск. губ., которым приходилось ехать с препятствиями, работая но дороге для дальнейшей поездки, все-таки остались довольны, ибо, по их словам, «здесь хоть сыт, а в Рязани — ни хлеба, ни работы».

Вот образец письма, полученного переселенцами от одного односельчанина:

«Как попадете сюда, так не забудьте взять с собою 2 гребня и гребенку; здесь таких нет. Как попадете, так лишнее из одежды, как-то: паневы и шушку, не покупайте, а здесь что нужно будет все купите.

„Если вы думаете ехать к нам, то мы советуем ехать на пароходе с Рязани до Перми, а от Перми до Тюмени хоть на машине, а то на лошадях, от Тюмени до нашего города на пароходе; а если из дома и досюда поедете на конях, то на Окопан, на Ряжск, потом на Моршу, на Керенск, на Ломов, на Мокшан, на Пензу, на Городище, на Кузнецк, на Сызрань. Тут вы Волгу переедете и прямо“ на Оренбург, потом на Орск, на Троицк, на Петропавловск, на. Омск, на Чаны, на Юдинскую волость, потом на Ляминскую волость, потом на Каневу, на Травяы, на Решеты, на Волчиху, потом прямо» на Барнаул. Но если поедете на пароходе, то станет гораздо дешевле: и приедете скорей, в самое рабочее время. Крупа гречишная 50 коп. пуд. Нынче мука пшеничная 50 коп. пуд. Письмо от Ив. Краснова, из Барнаула".

Проезд целой семьи, состоявшей из 6 челов., из коих 4 взрослых и двое детей, обошелся в 90 р. 79 в. Везли с собою багажу

От Рязани до Нижнего 14 р. 69 к.

" Нижнего " Перми 11 " —

" Перми " Екатеринб. 17 " 60 "

« Екатеринб .» Тюмени. 14 " —

" Тюмени " Томска 13 " 50 "

Итого 90 р. 79 к.

Тамбовская губ. Лет шесть тому назад выехало из Мажар и из Поселок около 200 семей. Тамбовцы получили от них несколько писем, вследствие чего отправили туда ходаков для разведок. Переселенцы этой губернии рассказывали, что 100 душ получили полный надел в 3 десятины самой плохой земли. Они хотели освободиться и сдать ее кому-нибудь, но никто не хочет ее взять. Они подавали прошение об этом приехавшему сенатору, которое осталось без внимания. Больше половины этой земли лежит не засеянной, так как она невозвращает и ⅓ части семян. Михайлов рассказывал, что за две четверти ржи по 8 мер он скосил и связал 4 десят. ржи и 2 десят. проса. Тамбовцы встретили по дороге ходаков из Тамбовской же губ., пробиравшихся обратно в Россию, несмотря на то, что места, посещенные ими, очень хороши, а возвращались обратно потому, что за приписку потребовали с них по 75 руб. Это обстоятельство сильно опечалило не только тамбовцев, но и всех переселенцев.

Переселенцы Тамбовской губ., борисоглебского уев., были последними переселенцами, встреченными мною уже в Томске. Они приехали в Томск неделей раньше на пароходах «Рейтерн» и «Хрущов», принадлежащих товар. Курбатова и Игнатовых. Их было 197 человек разных волостей одного и того же уезда. Выехали из дому 16 августа.

Побудительные причины, чтоб оставить родину, были следующие: тесть Александра Данилова, сосланный в 1875 г., написал домой, в с. Бара ново, письмо, в 1880 г., что ему хорошо здесь живется, и приглашал приехать. На это предложение уехал Александр Данилов, от которого получено письмо с приглашением односельчанам. В 1881 году село Борнео-Глебово отправило тотчас после этого (25 апреля 1881 г.) своих двух ходаков: Якова Мочалова и Савелья Маркова — в Томск и 25 июня того же года было уже получено от них письмо на основании которого они и поехали.

В другой деревне, Лопатиной, в 1880 г. некто Киреев поджег три мельницы и по количеству гвоздей, бывших на прибитой к сапогу подкове, его выследили и поймали. Лишенный всех прав состояния и сосланный в Сибирь, он написал письмо, в котором описывает все свое положение, что завел 6 коров и 3 лошади. «Нам дивно стало, — сказал Уваров: — их нужно было сослать в Россию, а не сюда. У нас бы он помер, а здесь он воскрес; сюда его послали в одной казенной рубашке, а здесь он разживается».

Они ринулись из окрестных сел почти одновременно по разным направлениям, встретились в Нижнем и сели на Бурбатовском пароходе до Перми, оттуда по желез. дор. в Екатеринбург, а отсюда на обозе, состоявшем из 40 повозок, добрались до Тюмени.

Побудительными причинами к переселению в экономическом отношении были: неурожая, высокая арендная плата, тяжесть повинностей и невысокая заработная плата.

В селе Чаадаеве было удобной и неудобной земли по 2¾ десят. на душу, из леса был только маленький кустарник, и то для метел, а податей с души — 9 руб.

Переселенцы из с. Борисо-Глебова владели наделом от 1½ до 3½ десят., а податей платили с души от 7 р. 20 до 7. 40 к.

Один переселенец был из с. Максы. Жил он на участке в 50 десят. величиной, принадлежавшем мировому судье г. Ярцову. На этой земле живут всего три семьи; оброка с них не взимают, а надела дать им не могут. Они платили только казенные, повинности 1 р. 30 к., а землю снимали у других от 9—15 р. с десят., да и то с трудом. Удабривают они землю навозом, подбираемым ими после базара, и везут за 10—15 верст; некоторые покупают его на постоялых дворах но 40 коп. с воза.

Константин Демин из дер. Вареж посеял для семьи, состоявшей из 6 душ: 7 мер ярицы, 3 меры льну, мешок гречихи, и все это оставил без внимания, так как нечего было снимать. Племянник его засеял 8 мер ярицы, 8 мер ячменю, 3 меры льну и мешок гречихи, и от снятого хлеба досталось для скотины на корм два воза — и только. Да и неудивительно, так как земля состоит из песка и каменных гор, покоса же и лугов вовсе нет. В 1861 г. в дер. Вареж было 77 душ, а теперь их стало 111, между тем земля все одна, — ее не прибавилось.

По дороге от Перми до Тюмени попадались этой партия переселенцев некоторые, возвращавшиеся обратно на родину. Двум не понравилось здешнее житье. Одно семейство Вятской губ. пробиралось обратно на родину из Минусинского округа только из-за одной лени, так как у них все было. В Тюмени они встретили переселенца из Черниговской губ., возвращавшегося обратно на родину из Бийского округа. Причина его возвращения — смерть жены, после которой осталось двое детей, но их не на кого было оставить, чтобы заняться работой, а жениться бы ему здесь не позволили, так как пришлось бы хлопотать о разрешении из дому.

Из тамбовцев было несколько плотников, которые получали в Томске по рублю в сутки, а дома за эту же работу по 30—40 коп. С особенным удовольствием бни вспоминали о своей поездке из Тюмени в Томск на пароходе «Хрущов». Капитан парохода Дмитрий Лукич разрешил им. не только варить, но даже и печь; в каюте он разрешил сидеть детям и женщинам, а взрослым переселенцам по причине тесноты только греться.

Езда на пароходе «А. Беленченко» длилась девять суток; пароход останавливается только у пристаней: Иевлево, Тобольск, Демянск, Самаровское, Сургут, Тымское, Нарым и Колпашево для нагрузки дров. Капитан нанимал на каждой пристани рабочих для нагрузки дров, договаривая их по 50 коп. с сажени. На одной из пристаней рабочие заартачились и потребовали прибавку; явилась конкуренция со стороны переселенцев, которые взялись переносить по 30 коп.

В первые два дня езды переселенцы кроме пресного хлеба ничего не ели. От воды образовался у всех — как у взрослых, тик и у детей — понос. Познакомившись со мною, они начали меня упрашивать исходатайствовать им разрешение варить для себя картофель и кипятить воду. Я обратился с просьбой к маркитанту, заведующему пассажирской кухней (на пароходе две кухни: одна для пассажиров, другая для матросов), но он не дозволил им кипятить воду даже в матросской кухне. Помощник капитана, г. Матвеев, с чрезвычайно простым и добродушным лицом, советовал мне обратиться к капитану г. Анисимову, который вправе дозволить это переселенцам помимо маркитанта. Я обратился к г. Анисимову с этим предложением, прибавив, что если это не будет им разрешено, то мне останется с первой пристани телеграфировать об этом пароходовладельцу И. И. Игнату. Немедленно было приказано открыть матросскую кухню для переселенцев. Кухня эта пригодилась им не только для варки пищи, но и служила убежищем для детей и взрослых от холодного северного климата. 14 сентября выпал уже порядочный снег. Переселенцы поочередно грели свои окоченевшие члены в маленькой, но очень теплой кухне.

На всех пароходах принято за правило платить в буфет 50 коп. с бутылки вина, если она не куплена в буфете. Это называется «плата за пробку». На одной из пристаней переселенец купил для заболевшей жены водки на 10 коп. и, спрятав ее в карман, вернулся на пароход. Это заметил один из палубных пассажиров, который вытащил бутылку и отнес ее маркитанту. Бутылка с водкой была, конечно, конфискована. Переселенцы, узнав о случившемся, пришли в ярость, схватили этого пассажира и начали его бить. Несчастного едва вырвали из их рук.

Арестантам на известных пристанях закалывали быков и заготовляли всегда до прихода парохода свежую провизию. Тяжело было видеть, как переселенцы гуляли вокруг баржи, глядя на свежеиспеченный хлеб и деятельную работу по продовольствию баржи, у них на последних пристанях не хватило хлеба, а достать его негде было. Запах свежего вареного мяса от большого котла с баржи сильно раздражал их. Продовольствие арестантам обходится правительству по 10 коп. с человека в день, и по дешевизне мяса и хлеба продовольствие это превосходное. Мне самому хотелось отведать арестантских блюд в виде щей с свежим мясом или каши, так как для пассажиров парохода провизия заготовляется в Тюмени и Тобольске. Пассажиры I класса начали упрашивать старосту-арестанта, заведующего провизией, на одной из пристаней, где закололи по обыкновению для них быка, об уступке им части этого мяса — филея; взамен этого пассажиры желали дать деньги или провизию, заготовленную для них в Тобольске. Арестант дерзко отклонил это предложение.

20 сентября, в 9 часов утра, мы достигли Томска. На следующий день переселенцы привели с собой новую партию, состоявшую из 197 человек Тамбовской губерний, приехавшую неделей раньше на пароходах «Рейтерн» и «Хрущов».

Приехав в Томск, я узнал; что все дела по переселенческому вопросу находятся в ведении томской казенной палаты. Отправившись на следующий день в управляющему казенною палатой, М. А. Гилярову, я получил все сведения, которые так необходимы были переселенцам.

Распределение участков земля всей Томской губернии зависит от алтайского горного правления и томской казенной палаты. Алтайское горное правление заведует округами: Барнаульским, Бийским, Кузнецким и частью Томским и заключает в себе 40.000.000 десятин земли, из коих только 24.270.000 десятин заняты населением водворенных бывших приписных подзаводских крестьян и оседлых инородцев. Надел на 191.908 душ крестьян горного округа составляет 7.264.787 десятин, — приходится средним числом на душу около 38 дес. удобной земли; в некоторых селениях наибольший надел простирается до 100 дес. на душу, а наименьший до 10 десятин. Из 1.448 селений Алтайского округа 106 селений мне ют душевой надел от 2 до 14 дес., а 811 селений — до 55 дес. на душу.

Томская казенная палата заведует остальною частью Томского округа и округами Каинским и Мариинским. Количество земли, входящей в состав томской казенной палаты, также около 40.000.000 десятин. С 1865-го по 1877 год причислено к различным округам Томской губернии немного более 35.000 человек, т. е. по 1.300 человек в год. Казенная палата за 1880, 1881 и первую половину 1882 года насчитывает переселенцев, причисленных в Томскую губернию, только 3.218 ревизских куш, и неразрешенных просьб о перечислении за это время было 210.

Для перечисления переселенцев, прибывших в Томскую губернию по паспортам или без всяких видов, совет главного управления Западной Сибири входит предварительно в сношение с губернскими по крестьянским делам присутствиями тех губерний, откуда прибыли переселенцы, о высылке им на законном основании увольнительных свидетельств, причем состоящие на переселенце по прежнему обществу недоимки в казенных податях и сборах зачисляются долгом на переселенце, а прежнее общество освобождается от всякой за него ответственности. Платеж сих недоимок рассрочивается переселенцам на четыре года.

Причисление производится следующим образом. Переселенец подает в казенную палату просьбу сам, согласно 147 статьи Общего Положения о крестьянах 1861 года, с приложением к ней приемного или увольнительного приговоров, и если причисляется в Алтайский горный округ, то и разрешения, или согласия алтайского правления. Он получает удовлетворение через три дня, причем начисляется на него повинности от 5 руб. 98 коп. до 8 руб. 2 коп. включительно на каждую ревизскую душу; сюда входят как казенные, так и частные волостные повинности. Вся суима за каждую душу вносится ноюлугодно волостным правлением в казначейство.

Переселенцы стремятся в Алтайский округ более потому, что там нет ссыльного элемента, так как закон запрещает селиться как ссыльным, так и евреям в Алтайском округе; кроме того климат здесь теплее, почва лучше, а лесов очень много. Примером может служить Бийская волость, где селения переполнены переселенцами и два года уже как алтайское горное управление не изъявляет согласия на перечисление в эту волость, за недостатком отмежеванных к этих селениям земель, а между тем прибывающие переселенцы направляются исключительно на земли, принадлежащие алтайскому горному управлению и вот почему перечисление длится теперь долго. Алтайскому горному управлению следовало бы прислать в палату сведения один раз навсегда о количестве могущих быть приписанными крестьян к каждой; деревне, ибо казенной палате приходится всегда отсылать документы для ставки об изъявлении согласия алтайского горного управления. Все волости прислали в палату следующее: «по неимению планов и по неизмерению земли определить как количество земли, так и леса не возможно».

Кроме того важными тормозами к скорейшему причислению, дурно влияющими на экономическое положение переселенцев, служат следующие обстоятельства: 1) посылаются документы на согласие алтайского горного правления, которые лежат месяц без движения; 2) при перечислении крестьян — собственников из великороссийских губерний часто не обозначается в свидетельствах волостных старшин, что собственники эти платят в настоящее время выкуп, или уже уплатили; для этого посылается свидетельство в губернские по крестьянским делам присутствия для изъявления или неизъявления согласия и проходит месяц, два, а иногда и шесть. Нужно было бы обязать волостные правления, чтоб они до выдачи увольнительных свидетельств и приемных приговоров представляли бы первое в губернское присутствие, а последнее в алтайское горное правление, тогда причисление длилось бы три дня.

Укажу на очень характерный тормоз и вместе с тем печальный, часто сибирский, служащий помехой к перечислению, очевидцем которого мне пришлось быть.

Когда я просматривал некоторые переселенческие дела в архиве томской казенной палаты, внесли при мне 72 прошения от переселенцев Смоленской волости о причисления их в эту волость. Все прошения были присланы в казенную палату без гербовых марок. Это оказывается очень доходною статьей для писаря и вообще волостного начальства. Получив обратно такие прошения, они вторично берут с несчастных переселенцем деньги на марки, ссылаясь на предписания казенной палаты. Подобных прошений казенная палата, получает ежегодно несколько тысяч.

В Томске я узнал, что переселенцы никогда не обращаются в казенную палату. Большею частью они направляются к своим знакомым, а кто и просто садится на первый попавшийся удобный участок и обзаводится хозяйством. Интересные дела хранятся в томской казенной палате. Вот некоторые.

В 1877 году, в 12 верстах от деревни Рубиной, Мариинского округа, нашли заимку, состоявшую из 40 домов старообрядцев-безпоповцев, которые проживали там уже 20 лет. Они все жили без документов и принимали раскольников и бегло-каторжных, скрывая их в лесах от местных властей, в выстроенных для этого особых, будках, так называемых скитах. Когда их накрыли, все беглые разбежались.

В палате хранятся обширное дело за № 1309-м 1877 года — о 1.145 семействах крестьян, состоявших из 3.350 душ и поселявшиеся в Алтайском горном округе без дозволения и перечисления установленным порядком. Казенная палата потребовала по почтовым распискам, хранившимся у переселенцев, увольнительные свидетельства от губернских по крестьянским делам присутствий.

Переселенцы, облюбовав себе участок, распоряжаются им как своей собственностью. Следующее характерное дело служит хорошей иллюстрацией взгляда переселенцев на захваченные ими участки.

В делах горного управления но справкам оказалось, что в казачьих поселках: Терском, Смоленском и Ануйском принято казаками на жительство по приговорам и без оных крестьян из внутренних губерний, следовавших на Амур, 259 семейств, а именно: в Терском 63, Смоленском 38 и Ануйском 158 — все эти крестьяне имеют хлебопашество и сенокосы в большом количестве в пустолежащих местах, принадлежащих кабинету Его Императорского Величества, а, между тем казаки распоряжаются этими землями как своей собственностию, получая за них оброк с тех крестьян но 30 коп. за пашенную и сенокосную десятину, за выгон скота — с лошади 15 коп., коровы 10 коп. и барана 2 коп., да кроме того при приеме за приговор брали по 15 руб. с семейства. Горное правление сделало распоряжение об оставлении за казаками тех только земель, кои были назначены им в число шестидесятинной пропорции и о воспрещении казакам распоряжаться землями, им не принадлежащими, а тем более передавать их в арендное содержание. Приказано оставить до переселения Козаков определенное по закону число десятин, а лишние земли предоставить изъявляющим желание переселиться крестьянам за 6-рублевый оброк в количестве 15 десятин на душу, с прибавкой, если окажется возможным, ⅓ в запас.

Бывают случаи, что переселенцы-новоселы вытесняют старожилов. Вот пример.

300 семейств переселенцев из разных великороссийских губерний, которым правительство разрешило переселиться на Амур, поналы по дороге в Бийский округ, Антониевскую станицу, в поселок Смоленский, где поселились и платили, казакам оброки, но податей казенных не платили; на вопрос: «почему вы податей не платите», они ответили, «что мы платим казакам», но главное управление Западной Сибири представило проект оставить переселенцев на этих же местах, а казакам отвесть земли из участков Алтайского горного округа. 25 семейств остались в станице, а их искали в Амурской области и в Воронежской губернии.

По делам видно, что между переселенцами и старожилами происходят постоянные споры и раздоры.

Преимущество, которое отдает правительство ссыльным пред переселенцами, сильно озлобляет последних.

Мнением государственного совета 2 февраля 1882 года, опубликованным в указе 23 февраля того же года за № 2754, постановлено: дать ссыльным десятилетнюю льготу в следующем порядке: три года освобождаются они от всех казенных податей и частных сборов, в последующие же семь лет вносят половину подушной и оброчной подати. Другими словами: ссыльный вносит всего 2 рубля 64 коп., а крестьянин — 5 руб. 28 мои.; кроме того, ссыльный остается свободным в продолжение десятилетнего периода от всех частных и мирских сборов, а переселенцам не дают этих льгот, несмотря на то, что последние идут и едут на свой счет, ссыльные же на счет казны, не возвращая ей израсходованных сумм. По 7 пункту, алтайское горное правление облагает переселенца оброком при переселении, взыскивая с него 4 руб. 50 коя.; если же этот переселенец впоследствии перейдет в другую местность или сословие (мещане, купцы), то все-таки он должен (с ручательством какого-нибудь родственника) платить эти 4 руб. 50 коп. с души в год до новой ревизии, или же, по соглашению с обществом, должен внесть одновременно 56 руб. Это следовало бы отменить, ибо это выходит в виде крепостничества.

Оклады денежного обора взыскиваются различно с переселенцев, смотря по тему, перечисляются ли они в Алтайский горный округ, или на казенные земля:

Денежные сборы:

Казенная палата отводит переселенцам: Мариинскаго, Каинского и частью Томского округов 15 десятин, 3 дес. для ссыльных на водворение и 3 дес. на прибылых. Алтайское горное управление не дает на прибылых; в местах сгущенных от наплыва переселенцев оно отводит 5 десят., но в среднем оно отводит от 5 до 50 дес. и даже больше.

Получив все эти подробные сведения, я попросил управляющего казенною палатой М. А. Гилярова содействовать приехавшим переселенцам. Й. А. Гиляров ответил, что он отведет моим переселенцам совершенно пустые участки, никем еще не заселенные; а так как они составляют партию в 319 человек, то могут основать новое село или деревню, где ни от кого не будут в зависимости, — следовательно, о приемных приговорах и речи быть не может. Переселенцы получили от г. управляющего описок 20-ти самых лучших незаселенных еще участков. После долгих прений решено было разбиться на три партия; каждая должна иметь своего представителя (ходака), который должен отыскать самое лучшее место.

Ровно чрез три недели прибыл обратно один ходам из партии тамбовцев, который нашел удобный участок между деревнями Барановой и Былиной, Никольской волости, при озере Шмуконь. В списке, выданном г. управляющим, этого участка не оказалось. Когда рассказали М. А. Гилярову об этом, он обещал отправить на место землемера, чтоб узнать, не принадлежит ли уже кому земля, так как земля в Томской губернии не размежевана, и если окажется, что участок свободен, то он его отведет им.

20 октября река Томь стала и землемер с ходаком отправились на облюбованное переселенцами место, я же вернулся в Москву.

Примечания

Печатается по изданию: Левитов И. От Москвы до Томска // Русская мысль. — 1883. — № 7. — С. 1-30 (2-я пагинация).

И. С. Левитов — известный беллетрист и этнограф, автор двух десятков книг, в том числе путеводителей по Западной Сибири, Москве и Московской губернии, Тверской губернии и пр.

¹ Макарьевская ярмарка — так называлась ярмарка в честь святого Макария, основателя Макарьевского монастыря в Нижегородской губернии.

² Четверть — старинная мера длины, равная 27,8 см. Глубина воды в 8 четвертей — 142 см.

³ Дача Н. А. Крыжановского (1818—1888), оренбургского генерал-губернатора, находилась на берегу Камы у местечка Святой Ключ (сейчас Красный Ключ), где вытекает минеральный источник, считавшийся святым как православными, так и мусульманами. Эти земли принадлежали башкирам, и были приобретены Крыжановским незаконно во время массового захвата башкирских земель, что установлено специальной сенатской ревизией Уфимской и Оренбургской губерний. В 1881 г. Крыжановский был уволен от службы, дачу его впоследствии купил елабужский купец Стахеев.

⁴ Князь Ливен А. А. — статс-секретарь и сенатор, в 1877—1881 гг. министр государственный имуществ, был членом сенатской комиссии по ревизии Уфимской и Оренбургской губерний в связи с разбазариванием башкирских земель.

⁵ Ливанов Федор Васильевич — писатель, автор романов о расколе. В 1860-х гг. жил в Перми в ссылке.

⁶ 50-тонный паровой молот-гигант установлен на Мотовилихинском заводе в 1875 г. горным инженером Н. В. Воронцовым.

⁷ Сименс Карл-Вильгельм (1823—1883) — немецкий инженер, предложивший в 1856 г. использовать принцип регенерации тепла отходящих газов для повышения температуры в рабочем пространстве плавильных печей (печи Сименса).

⁸ Мартен Пьер (1824—1915) — французский металлург, использовал в 1864 г. новый способ получения литой стали из чугуна в регенеративных пламенных печах Сименса (печи Мартена). Мартеновская печь на Мотовилихинском заводе была построена в 1876 г.

⁹ История гибели «Жаннеты» («Жанетта», «Джанет») и «Роджерса» широко обсуждалась российской общественностью. Известнейший в то время журналист В. А. Гиляровский писал об этих событиях:

«Пришлось мне встретить и возвращавшихся из Сибири американских корреспондентов Гарбера и Шютце, привезших из тундры прах полярного исследователя де Лонга. В 1879 году редактор „Нью-Йорк Геральда“ Вернет снарядил экспедицию к Северному полюсу под начальством капитана де Лонга на паровой яхте „Жаннета“. К северу от Берингова пролива яхта была раздавлена льдами. Узнав о гибели „Жаннеты“, американское правительство послало пароход „Роджерс“ для отыскания экипажа „Жаннеты“, но „Роджерс“ в ноябре 1881 года сгорел в Ледовитом океане. Вскоре после пожара „Роджерса“ была послана Бернетом новая экспедиция, которую возглавляли лейтенанты Гарбер и Шютце. Они должны были отыскать следы лейтенанта Чиппа с его экипажем.

— Завтра утром надеюсь вас видеть на Рязанском вокзале! — этими словами остановил меня на Мясницкой американский консул Джон Смит, прирожденный москвич.

Гляжу на него во все глаза и ничего не понимаю. Он вынул из кармана телеграмму. Читаю: „Завтра скорым, Гарбер, Шютце“.

— Завтра все узнаете. Со скорым прибывает прах де Лонга и матросов, погибших на „Жаннете“.

На другой день Джон Смит по выходе из вагона представил меня прибывшим, и через час мы завтракали в „Славянском базаре“. Огромное впечатление произвел на меня рассказ о гибели экипажа „Жаннеты“ среди льдов и вод, над которыми через пятьдесят лет мчали по воздуху советские герои-летчики челюскинцев и спасли сто одного человека с корабля, раздавленного льдами. Гарбер и Шютце подробно рассказали о своем путешествии за поисками трупов товарищей и показали карты, рисунки и фотографии тех мест Севера, где они побывали. Оба лейтенанта были еще молодые люди. Гарбер среднего роста, а Шютце выше среднего, плотного телосложения, показывающего чрезвычайно большую физическую силу. Лица у обоих были свежими, энергичными. Во время своего двухлетнего путешествия они чувствовали себя совершенно здоровыми, и только Шютце жаловался на легкий ревматизм, полученный в Якутске.

— В двадцати верстах от берега Ледовитого моря, — рассказывали Гарбер и Шютце, — при впадении западного рукава Лены, была метеорологическая русская станция Сагастир, где по временам жили доктор Бунге и астроном Вагнер, с двумя казаками и тремя солдатами, для метеорологических наблюдений. Кроме этого, по восточному и западному рукавам были разбросаны на громадных расстояниях между собой несколько тунгусских зимовок, из которых главнейшей считалась находящаяся на самой Лене, до разделения ее на рукава, тунгусская деревня Булом, отстоящая на расстоянии 1400 верст от Якутска. От Булома и до самого Ледовитого океана тянется страшная тундра. Зимой эта тундра представляет собой гладкую снеговую поверхность, а летом — необозримое болото, кое-где покрытое мелким березовым кустарником.

Когда пароход „Жаннета“, затертый льдом, утонул в Ледовитом океане, за сто верст выше устья Лены, де Лонг с экипажем отправился южнее по льду и верстах в тридцати от берега пересел на три лодки, из которых одной командовал сам, другой инженер Мельвиль, а третьей лейтенант Чипп. Вследствие бури лодки были разделены друг от друга, расстались; Мельвиль попал в восточный рукав и благополучно достиг Якутска, Чипп с экипажем пропал без вести, а де Лонг, имевший карту устьев Лены с обозначением только трех рукавов, которыми она впадает в океан, ошибочно попал в одну из глухих речек, которая шла параллельно северному рукаву Лены и терялась в тундре. Если бы де Лонг проплыл на лодке несколько верст западнее и попал в северный рукав, он был бы спасен, так как, поднимаясь вверх, достиг бы тунгусских деревень. Поднявшись по глухой речке, де Лонг добрался до верховья ее, где нашел брошенную тунгусскую землянку, и, обессиленный, остался отдыхать с экипажем, а двоих матросов, Норосса и Ниндермана, отрядил на поиски жилых тунгусских стоянок, так как, найдя забытую землянку, предположил, что есть близко и селение. Долго шли смельчаки Норосс и Ниндерман по снеговой тундре, без всякой надежды встретить кого-нибудь, и уже обрекли себя на гибель. Однако близ восточного рукава Лены встретили ехавшего на оленях тунгуса, направлявшегося к югу, который взял их с собой и привез в Северный Булом. Это спасло смельчаков, хотя встреча была случайной. На такой дикий север тунгусы никогда не заходили зимой, а на этот раз встретившийся матросам и спасший их тунгус был послан старостой селения Булом к устью восточного рукава Лены, где летом забыли пешни, употребляемые для прокола льда во время ловли рыбы. В Буломе матросам встретился ссыльный Кузьма Ермилов — человек довольно образованный, объяснившийся с матросами по-немецки, и передал им, что месяц назад здесь прошел Мельвиль с экипажем и отправился в Якутск. Кузьма Ермилов съездил в Якутск и привез Мельвиля, который вместе с матросами отправился разыскивать де Лонга, но безуспешно.

В тундре были страшные бураны. Только на следующее лето Мельвиль, перезимовавший в Якутске, отправился с Ниндерманом и Нороссом на поиски и нашел тела товарищей близ той самой землянки, откуда матросы ушли на разведку. Тела были собраны Мельвилем и похоронены на каменном кургане, единственном возвышении в тундре. На кургане был воздвигнут большой деревянный крест с именами погибших. Я видел рисунок этой могилы, сделанный г. Шютце: посреди голой тундры стоит высокий курган из дикого камня, на нем возвышается огромный крест, обложенный снизу почти на сажень от земли несколькими сотнями крупного булыжника. Гарбер и Шютце на маленькой шхуне в сопровождении шести русских матросов, переводчика, сибирского казака Петра Калинкина и офицера Ганта, спасшегося со сгоревшего парохода „Роджерс“ и добравшегося до Якутска, отправились на поиски Чиппа. На десятый день они добрались до Булома, где к ним присоединился Кузьма Ермилов, и отправились дальше. В продолжение всего лета, захватив часть осени, пешком и на шхуне путешественники обошли, не забыв ни одного протока, ни одного самого глухого местечка, всю дельту Лены и весь берег океана. В ноябре они, измученные, усталые, отдыхали десять дней на метеорологической станции Сагастир, потом прожили несколько дней в пустой забытой зимовке тунгусов „Китах“, затем, еще раз побывав на занесенной снегом могиле товарищей, погребенных Мельвилем, отправились в Якутск и сообщили о неудачных поисках экипажа лейтенанта Чиппа.

Из Нью-Йорка было получено приказание привезти тела де Лонга и его товарищей в Америку, что и было сделано лейтенантами Гарбером и Шютце. Ими же был привезен и дневник де Лонга, который вел он до самой своей смерти в пустынной тундре. Последние строки этого дневника такие: „Наш завтрак состоял из пол-ложки глицерина и куска сапога. Один бог знает, что будет с нами дальше…“, и еще: „…съеден последний кусок сапога…“ Жизнь автора кончилась с этими строками. Оба лейтенанта были приняты и чествуемы редакцией „Русских ведомостей“. Я показал им Москву, проводил их на вокзал и по их просьбе некоторое время посылал через них корреспонденции в „Нью-Йорк Геральд“, которые там и печатались».

См. также: Гильдер У. Во льдах и снегах: Путешествие в Сибирь для поисков экспедиции капитана Делонга / Пер. с англ. В. Н. Майнова. — СПб.: Тип. А. С. Суворина, 1885. — 274 с: ил. — (Прил. к «Историческому вестнику»).

---

1. «Русская мысль», 1883, книга VII, с. 1—30
2. nach Sibirien — в Сибирь (нем).
3. Тогда как поезд должен был уйти в 8 часов.
4. Кроме этого, г. Михайлов получил субсидию в 200000 руб. (Примечание И. С. Левитова).