Отрывок из речи святого Иоанна Златоуста о несчастии Евтропия
правитьЕвтропий был сильный любимец императора Аркадия, и самовластно управлял умом своего государя. Аркадий, легкомысленно возводивший любимцев своих на высокие степени, не имел твердости поддерживать их; он против своей воли должен был оставить Евтропия. Сей любимец, в одну минуту с вершины величия низверженный в бездну несчастья, нашел прибежище в благочестивом великодушии святого Иоанна Златоуста, которому часто наносил жестокие оскорбления; нашел прибежище у алтарей, которые прежде старался опровергнуть. На другой день толпы народа бежали в церковь, нетерпеливо желая видеть в Евтропии разительный пример человеческой слабости и ничтожного величия. Красноречивый святитель произнес при сем случае трогающую речь; ненависть к Евтропию превратил в сострадание, и заставил всех слушателей своих пролить сладкие слезы умиления. Надобно помнить, что Златоуст пред великими и сильными говорил небоязненно со всею свободою строгого первосвященника.
«Никогда не было приличнее, как в настоящее время, воскликнуть: Все суета сует — все суета! Где ныне блеск высоких достоинств? Где знаки отличия и почестей? Куда девалось великолепие празднеств и пирований? Чем окончились частые восклицания, бесстыдные ласкательства народа, собиравшегося для зрелищ? От единого дуновения ветра гордое древо лишилось всех листьев, потряслось в основании своем, и пало на землю. Где ложные друзья, подлые льстецы, услужливые тунеядцы, которые словами и поступками изъявляли рабскую покорность? Все рассыпалось, исчезло как сновидение, как цвет, как тень. Не должны ли мы повторять слова, произнесенные по вдохновению Святого Духа: Все суета сует, все суета? Надлежало бы слова сии яркими чертами изобразить на всех местах публичных, на дверях всех домов, во всех наших комнатах; но еще сильнее надлежало бы напечатлеть их на сердцах наших, и сделать их всегдашним предметом наших беседований.
Не справедливо ли — продолжает св. Златоуст, обратясь к Евтропию, — я говорил тебе о непостоянстве, о ничтожности твоего богатства? Теперь ты узнал, что оно, подобно беглому рабу, оставило тебя, сделалось вероломным против тебя и пагубным: ибо оно есть главная вина твоего несчастья. Я часто советовал тебе уважать более мои упреки, сколь ни казались они горькими, нежели нелепые похвалы, которыми льстецы беспрестанно осыпали тебя; ибо раны, от любящего наносимые, лучше льстивых лобызаний ненавидящего. Не имел ли я причины увещевать тебя? Что сделалось с твоими ласкателями? Они удалились; отреклись от дружбы твоей; заботятся только о своей безопасности, о своих выгодах, даже с потерей твоих выгод. Мы поступаем иначе. Мы терпели гнев твой в счастье; теперь в несчастье помогаем тебе всеми силами. Церковь, на которую ты воевал, приемлет тебя на лоно свое; зрелища, бывшие всегдашним предметом твоего благоволения, и которые весьма часто навлекали на нас твое негодование, ныне оставили тебя и изменили. Я говорю не для того, чтобы ругаться над несчастьем падшего, не для того чтобы растравить раны его, еще свежие, но чтобы поддержать стоящих, и предотвратить их от подобных бедствий. Самое надежное средство к тому есть уверенность в ничтожности человеческого величия. Назовем его цветом, былием; дымом, сновидением — и все еще недовольно, потому что оно менее самого ничтожества. Имеем перед глазами убедительнейшее доказательство. Кто достигал когда-либо высшей степени? Не он ли обладал сокровищами несметными? Какого достоинства ему не доставало? Не перед ним ли трепетала вся империя? Теперь он унижен более нежели последний из несчастных, более нежели последний из рабов, более нежели последний узник, заключенный в мрачной темнице; теперь он ничего не видит, кроме мечей, устремленных на его погубление, кроме мучений и мучителей; при солнечном сиянии лишен дневного света; каждую минуту ожидает смерти, и всегда имеет ее перед глазами.
Вчера вы были свидетелями, когда присланные из царских чертогов хотели насильно извлечь его из сего убежища; вы видели, как он, полумертвый от страха, прибежал к освященным сосудам; видели бледное лицо его, слышали слабый, перерываемый тяжкими вздохами его голос. Еще повторяю: я говорю сие не для того, чтобы ругаться над несчастьем низверженного, но чтобы возбудить в вас соболезнование, чтобы вдохнуть в вас чувство милосердия.
Некоторые люди, немилосердые и жестокие, негодующие, для чего мы дали ему убежище во святом храме, скажут: не сей ли был свирепейшим врагом церкви? не сей ли изданными законами повелел затворить Божие храмы? Справедливо; но сие-то и должно быть побудительною для нас причиною прославлять Бога, который страшного неприятеля нашего заставил благоговеть перед могуществом церкви и ее милосердием; перед могуществом — потому что война с нею навлекла на него несчастье; перед милосердием — потому что, забывая нанесенные себе оскорбления, забывая все прошедшее, она простирает к нему свои объятия, приемлет его под сень крыл своих, покрывает его щитом своим, дает ему безопасное убежище у тех самых жертвенников, которые он много раз покушался ниспровергнуть. Никакие победы, никакие трофеи не были бы столь славны для церкви; ей одной свойственно такое великодушие, посрамляющее иудеев и неверных. Принять под свою защиту явного неприятеля, низверженного в пропасть несчастья, оставленного всеми, сделавшегося предметом общей ненависти и презрения; изъявить ему нежность, более нежели матернюю; подвергнуть себя гневу государя и слепому неистовству черни, вот в чем состоит слава нашего святого закона!
Вы произносите с негодованием: „он повелел заключить храмы“. Люди! кто дозволил вам помнить нанесенные обиды? Мы не что иное, как рабы распятого Бога, который умирая возгласил: Отче! отпусти им, не ведают, что творят. Сей человек, простертый у подножия алтарей, являющий себя позорищем мира, не уничтожил ли своих законов, не признался ли в своей несправедливости? Какое торжество для алтаря сколь страшным, сколь почтенным является он с тех пор, как обложил оковами сего льва неукротимого! Так! Монарх не тогда сияет во всем велелепии, когда сидит на престоле, облеченный в порфиру, и диадемою украшенный; но когда он попирает ногами варваров побежденных.
Вижу собрание народа во храме столь многочисленное, какое бывает в великий праздник Пасхи. Настоящее позорище должно быть важным для вас наставлением; самое молчание сего человека в нынешнем его состоянии красноречивее нашей беседы. Богач, вошедший в храм, взглянет и уверится в истине слове священных: Всякая плоть есть былье; слава его подобна цвету сельному. Былие иссохло, и цвет упал: ибо Господь поразил его своим дуновением. Бедный научится здесь лучше рассуждать о своем состоянии; вместо того чтобы жаловаться, он будет доволен своею бедностью, которая служит для него убежищем и оплотом, покоит его в безопасности, предохраняет его от боязни и смятений сих исчадий богатства».
Св. Златоуст, произнося речь сию, имел намерение не только учить народ, но и возбудить в нем сострадание повествованием о несчастьях, столь живо описываемых. Сказано выше, что все слушатели прослезились, хотя ненавидели Евтропия, почитая его виновником зол общих и частных. Святитель, применив умиление в слушателях, продолжал: «успокоил ли я дух ваш? изгнал ли гнев? истребил ли жестокость? возбудил ли сострадание? Так точно; состояние, в котором вижу вас, и слезы вами проливаемые, доказывают, что я не ошибаюсь. Сердца ваши предались умилению; огонь любви растопил лед и смягчил твердость: пойдем же теперь все и упадем к стопам императора, — или лучше, помолимся Милосердому Богу о том, чтобы Он смягчил сердце государя, и вселил в нем склонность даровать нам прощение».
Речь сия произвела желаемое действие. Св. Златоуст спас жизнь Евтропия, который однако по неблагоразумии своему через несколько дней вышел из храма, желая скрыться; был взят и отослан на остров Кипр, на том перевезен в Халкидонию, где по судебному приговору потерял голову.
Роллен Ш. Отрывок из речи святаго Иоанна Златоустаго о несчастии Евтропия / [Из «Traite des etudes» Роллена, который предлагает их в пример красноречия Святаго Иоанна Златоустаго] // Вестн. Европы. — 1806. — Ч. 25, Nо 4. — С. 241-248.