Полное собрание сочинений и писем в двадцати восьми томах.
Сочинения в пятнадцати томах.
Том пятнадцатый. Корреспонденции. Речи. Предисловия. Открытые письма. Автобиографическое и прочее. (1848—1883) Указатели.
M. —Л., «Наука», 1968
<Редактору «Journal de St. Pelersbourg», 7/19 августа 1854 г.>
Письмо к редактору <"Московских ве-домостей">, 4/16 декабря 1856 г.
Письмо к редактору <"Московских ве-домостей">, 1/13 января 1857 г.
<Редактору «Le Nord»>, 17/29 января 1858 г.
<Редактору «Revue Europeenne»>, 14/26 марта 1861 г.
Письмо к издателю <"Колокола">, 5/17 мая 1862 г.
Письмо к издателю «Северной пчелы», 28 ноября/10 декабря 1862 г.
Письмо к редактору <"Дня">, 20 июля ст. ст. 1863 г.
Письмо к редактору <"С.-Петербург-ских ведомостей">, 14/26 февраля 1868 г.
Письмо к редактору <"С.-Петербург-ских ведомостей">, 9/21 июля 1868 г.
<Издателю «Pall Mail Gazette»>, 19 но-ября/1 декабря 1868 г.
Письмо в редакцию «С.-Петербургских ведомостей», 2/14 мая 1869 г.
Письмо к редактору <"Вестника Евро-пы">, 21 декабря 1869/2 января 1870 г.
Письмо к редактору <"С.-Петербург-ских ведомостей">, 8/20 января 1870 г.
<Редактору «Le Temps»>, 9/21 января 1872 г.
Письмо к редактору <"С.-Петербург-ских ведомостей">, 21 апреля/3 мая 1872 г.
<Издателю «Недели»>, 7/19 апреля 1873 г.
Письмо г-ну секретарю Общества лю-бителей российской словесности, 21 ноября/3 декабря 1875 г.
Письмо к редактору <"Вестника Евро-пы">, 21 ноября/3 декабря 1875 г.
Гг. членам «Художественной беседы» в Праге, 10 января н. ст. 1876 г.
Письмо к издателю <"Нового време-ни">, 29 апреля/11 мая 1876 г.
Письмо в редакцию <"Нашего века">, 11/23 апреля 1877 г.
Письмо в редакцию <"Нашего века">, 30 апреля/12 мая 1877 г.
<Редактору «Le Temps»>, 6/18 мая 1877 г.
Письмо в редакцию <"Нашего века">, 13/25 мая 1877 г.
<Редактору «Правды»>, 7/19 февраля 1878 г.
<Редактору «Русской правды»>, 15/27 января 1879 г.
<Редактору «Молвы»>, 1/13 февраля 1879 г.
<К юбилею Ю. И. Крашевского. Письмо к В. Д. Спасовичу>, 15/27 сентября 1879 г.
<Редактору «Le XIX-e Siecle»>, 3/15 декабря 1879 г.
<Редактору «Вестника Европы»>, 21 де-кабря 1879 г./2 января 1880 г.
<Редактору «Le XIX-e Siecle»>, 8/20я н-варя 1880 г.
<Комитету «Общества вспомощество-вания студентам С.-Петербургского университета»>, 28 марта/9 ап-реля 1880 г.
<Редактору «Gaulois»>, 1/13 февраля 1882 г.
<Председателю Киевского драматиче-ского общества>, 29 октября/10 но-ября 1882 г.
<Слушательницам женских врачебных курсов>, 30 ноября/12 декабря 1882 г.
<В редакцию «La Republique Francai-se»>, 19(?) декабря 1882/1(?) янва-ря 1883 г.
Приложение: <В редакцию «Недели»>, апрель 1876 г.
St. Petersbourg, 7/19 aout 1854. Monsieur,
Permettez-moi de reclamer de votre complaisance l’insertion de la lettre suivante.
Il vient de me tomber entre les mains une traduction franГaise d’un de mes ouvrages, publie il y a deux ans a Moscou. Cette traduction, intitulee, je’ne sais trop pourquoi, «Memoires d’un seigneur Russe», a donne lieu a plusieurs articles inseres dans differents journaux etrangers. — Vous comprendrez facilement, Monsieur, qu’il ne peut pas me convenir d’entrer en discussion avec mes critiques, d’ailleurs beaucoup trop bienveillants pour moi, mais ce qui me tient a coeur, c’est de protester contre les conclusions que plusieurs d’entr’eux ont cru pouvoir tirer de mon livre. Je proteste contre ces conclusions et contre toutes les deductions qu’on peut en faire, comme ecrivain, comme homme d’honneur et comme Russe; j’ose croire que ceux de mes compatriotes qui m’ont lu ont rendu justice a mes intentions, et je n’ai jamais ambitionne d’autres suffrages.
Quant a la traduction de M. E. Charriere, d’apres laquelle on m’a juge, je ne crois pas qu’il y ait beaucoup d’exemples d’une pareille mystification litteraire. Je ne parle pas des contre-sens, des erreurs, dont elle fourmille, une traduction du Russe ne saurait s’en passer; mais, en verite, on ne peut se figurer les changements, les interpolations, les additions, qui s’y rencontrent a chaque page. C’est a ne pas s’y reconnaНtre. J’affirme qu’il n’y a paa dans tous les «Memoires d’un seigneur Russe» quatre lignes de suite fidelement traduites. M. Charriere a pris surtout soin d’orner mon style, qui a du lui sembler beaucoup trop mesquin et trop maigre. Si je fais dire a quelqu’un: — «Et je m’enfuis», voici de quelle faГon cette phrase si simple est rendue: «Je m’enfuis d’une fuite effaree, echevelee, comme si j’eusse eu a mes trousses toute une legion de couleuvres, commandee par des sorcieres». Un lievre poursuivi par un chien devient sous la plume enjouee de mon traducteur «un ecureuil qui monte sur le sommet d’un pin, s’y place debout et se gratte le nez». Un arbre qui tombe, se transforme en «un geant chevelu qui s’etait ri des assauts seculaires de plusieurs milliers d’insectes, et qui s’incline solennellement et sans hate vers la terre, sa vieille nourrice, comme pour l’embrasser, en expirant sous la morsure d’un fer tranchant, emmanche par l’homme d’un fragment de bois, que l’arbro avait peut-etre fourni lui-meme»; une vieille dame «passe du chocolat au safran, puis au cafe au lait, tandis que des bouquets de poil jaune et frise s’agitent sur son front et que ses yeux clignotent avec un mouvement aussi rapide que la fleche coureuse de la pendule, qui bat soixante fois a la minute», etc., etc., etc. Vous imaginez-vous mon etonnement? Mais voici quelque chose de bien plus fort encore. Dans le chapitre XVII, a la page 280, M. Charriere introduit un nouveau personnage, qu’il decrit longuement et avec complaisance, une espece de colporteur, de marchand d’allumettes chimiques… Que sais-je? Eh bien! il n’y a pas un mot de tout cela dans mon livre, par la bonne raison qu’un semblable personnage n’existe pas en Russie. Ce qu’il y a de plus curieux, c’est qu’en parlant precisement de ce chapitre dans sa preface, M. Charriere previent le lecteur que «les preparatifs de l’auteur peuvent paraНtre un peu longs a notre impatience franГaise». Vous concevez, Monsieur, qu’avec un pareil systeme de traduction, on peut donner pleine carriere a sa fantaisie; aussi, M. Charriere ne s’en est-il pas fait faute. Il taille, il coupe, il change, il me fait pleurer et rire a volonte, il me fait ricaner, et c’est ce' dont je lui en veux le plus; il a l’horreur du mot propre, il met une queue en trompette au bout de chaque phrase, il improvise toutes sortes de reflexions, d’images, de descriptions et de comparaisons. Il est possible que toutes ces improvisations soient charmantes et surtout pleines de gout, mais, je le demande a M. Charriere lui-meme, comment ne sent-il pas, qu’en ajoutant tant de belles choses au texte de mon ouvrage, il le prive par cela meme du seul merite qui pourrait le recommander a l’attention des lecteurs franГais, du merite de l’originalite? Je remercie beaucoup M. Charriere de toutes les amabilites dont sa preface est remplie, mais n’est-il pas un peu etrange de louer l’esprit de quelqu’un, quand on vient de lui en preter tant du sien? Agreez, etc.
P. S. Je vous demande pardon d’ajouter un Post-Scriptum a une lettre deja si longue. Mais, parmi les contre-sens dont j’ai parle plus haut, il y en a deux ou trois de si piquants, que je ne puis me refuser le plaisir de les citer. Page 104, on trouve la phrase suivante: «Les chiens faisaient tourner leur queues… dans l’attente d’un ortolan». D’ou vient cet ortolan? Il y a afsianka dans le texte, et le dictionnaire, consulte par M. Charriere, ne lui aura probablement pas dit qu’afsianka signifie aussi patee pour les' chiens. Page 380, le lecteur est tout surpris d’entendre parler (la scene se passe au fin fond de la Russie) «des allees et venues continuelles des noirs, occupes gravement du service». Des noirs??! Voici l’explication de l’enigme: M. Charriere a confondu les mots arapnik, fouet de chasse, et arap, negre, et il a arrange la phrase en consequence. Page 338, on voit un dignitaire donner sa main a baiser a un general (!)… Du reste, je soupГonne ici M. Charriere de s’etre trompe a dessein. J’en passe, et des meilleurs, mais il est temps que je m’arrete.
М. г.
Позвольте обратиться к Вам с просьбою о напечатании прилагаемого письма.
Мне недавно попался в руки французский перевод одного из моих сочинений, напечатанного года два назад в Москве. Этот перевод, неизвестно почему-то названный «Записками русского барина» — Memoires d’un seigneur Russe", подал повод к нескольким статьям, помещенным в разных иностранных журналах. Вы легко поймете, м. г., что мне не идет вступать в прения с моими критиками, слишком, впрочем, ко мне благосклонными, но я чувствую потребность протестовать против заключений, которые многие из них сочли возможным извлечь из моей книги. Я протестую против этих заключений и против всех выводов, которые можно из них сделать, протестую как писатель, как честный человек и как русский; смею думать, что те из моих соотечественников, которые меня читали, отдали справедливость моим намерениям, а я и не добивался никогда другой награды.
Что касается до перевода г. Е. Шарриера, по которому судили обо мне, то вряд ли найдется много примеров подобной литературной мистификации. Не говорю уже о бессмыслицах и ошибках, которыми он изобилует, — но, право, нельзя себе представить все изменения, вставки, прибавления, которые встречаются в нем на каждом шагу. Сам себя не узнаешь. Утверждаю, что во всех «Записках русского барина» нет четырех строк, правильно переведенных. Г-н Шарриер в особенности позаботился об украшении моего слога, который должен был показаться ему слишком ничтожным и бедным. У меня напечатано: «И я убежал», а у него эта простая фраза передана следующим образом: «Я убежал как сумасшедший (у г. Шарриера сказано „d’une fuite effaree, echevelee“, но мы не в состоянии передать этой бессмыслицы русскими словами), как будто гонится по пятам моим целый легион ужей, предводимый колдуньями». Заяц, преследуемый собакою, превращается под игривым пером моего переводчика в «белку, которая взлезает на верхушку сосны и чешет себе нос». Падающее дерево превращается в «волосатого великана, который смеялся над вековыми нападениями тысячи насекомых и который торжественно и медленно склоняется к земле, своей старой кормилице, как бы для того, чтоб поцеловать ее, умирая под укушением (sous la morsure) острого железа, оправленного человеком в деревянное топорище, которое может быть доставлено самим деревом». Есть еще у г. Шарриера старая дама, «которая переходит из шоколадного цвета в шафранный, потом в цвет кофе с молоком, между тем как букеты желтой и курчавой шерсти шевелятся у нее на лбу, а глаза мигают с такою же быстротою, с какою бегает на часах стрелка, делающая шестьдесят движений в минуту», и пр. и пр. Понимаете ли вы мое удивление? Но вот и получше этого. В гл. XVII, на странице 280, г. Шарриер вводит новое лицо, которое он подробно и с любовию описывает, что-то вроде разносчика или продавца серных спичек… Представьте же себе, что из всего этого нет ни слова в моей книге, по той простой причине, что и лиц таких не существует в России. Но любопытнее всего, что, говоря в своем предисловии именно об этой главе, г. Шарриер предупреждает читателя, что «приготовления автора могут показаться французскому нетерпению несколько длинными». Бы понимаете, м. г., что с такой системой перевода можно дать полный разгул своей фантазии, и г. Шарриер не преминул это сделать. Он кроит, режет, изменяет, заставляет меня, по произволу, плакать, смеяться, подсмеиваться, и за это-то я наиболее сердит на него; он имеет отвращение от выражений точных, он приделывает напыщенный конец к каждой фразе, импровизирует разного рода размышления, образы, описания и сравнения. Очень может быть, что все эти импровизации прекрасны и в особенности исполнены вкуса, по, я спрашиваю у самого г. Шарриера, как он не чувствует, что, прибавляя столько прекрасных вещей к тексту моего сочинения, он этим самым лишает его единственного достоинства, которое могло бы обратить на него внимание французских читателей, достоинства оригинальности? Я очень благодарен г. Шарриеру за все любезности, которыми наполнено его предисловие, но не странно ли хвалить ум того, кому придал столько своего ума?
Примите и пр.
P. S. Извините, что я прибавляю post-scriptum к письму, и без того уже длинному, но между бессмыслицами, о которых я упомянул выше, есть две или три такие, что я не могу отказать себе в удовольствии привести их. На стр. 104 есть следующая фраза: «Les chiens faisaient tourner leurs queues… dans l’attente d’un ortolan» — «Собаки махали хвостами… в ожидании ортоланов» (то есть небольших птичек). Откуда взялись эти птички? У меня сказано «овсянка», но словарь, с которым советовался г. Шарриер, вероятно, не объяснил ему, что овсянкой называют также кашицу для собаки. На стр. 380 вы с удивлением читаете (действие происходит в глубине России) о «беготне черных» (т. е. невольников, des noirs), важно занятых своею службою". Черных невольников??! Вот объяснение загадки: г. Шарриер смешал слова арапник и арап и построил свою фразу на основании этой ошибки. На стр. 338 говорится о том, что какой-то сановник дает целовать свою руку генералу (!) …Я подозреваю, впрочем, что в этом случае г. Шарриер ошибся умышленно. Пропускаю много других, не менее любопытных диковинок, но пора остановиться.
М. г.
Я на днях получил No «Московских ведомостей», в котором помещено объявление об издании «Русского вестника» в будущем году, вместе с замечанием насчет моих отношений к этому журналу. Как ни неприятно мне занимать публику подробностями дела, лично до меня касающегося, я не могу не отвечать на это замечание и надеюсь, что Вы не откажетесь поместить мой ответ в Вашей газете.
Вот в чем дело. Прошлой осенью я, не назначая, впрочем, определенного срока, обещал г-ну издателю «Русского вестника» повесть под названием «Призраки», за которую я принялся в то же время, но которую и до сих пор кончить не успел. В начале нынешнего года я заключил с гг. издателями «Современника» условие, в силу которого я обязался помещать свои произведения исключительно в их журнале, причем, однако, я выговорил себе право исполнить прежние свои обещания, а именно в отношении к «Русскому вестнику». Следовательно, вся моя вина состоит в том, что я до сих нор не окончил этой повести. Но г-н Катков, несмотря на то, что, по его словам, он питает ко мне уважение, почел себя вправе намекнуть, что эту самую повесть я поместил под именем «Фауст» в № X «Современника», тогда как тем из наших общих знакомых, которым я сообщаю планы моих произведений, хорошо известно, что между этими двумя повестями нет никакого сходства. Я нахожу, что подобный поступок со стороны г-на Каткова разрешает меня совершенно от обязанности исполнить мое слово, — и это я делаю тем охотнее, что непоявление моей повести на листах его журнала, вероятно, никем замечено не будет. Г-н Катков напрасно старается меня успокоить. Я слишком хорошо знаю сам, что содействие мое в одном журнале ни значительно способствовать его распространению, ни повредить другому решительно не может. Заслуженный успех «Русского вестника» — лучшее тому доказательство.
Примите и пр.
М. г.
Получая снова от меня письмо, в котором идет речь о моей повести, обещанной «Русскому вестнику» и т. д., Вы, вероятно, подумаете, что игра не стоит свеч. Это мнение разделит с Вами публика, разделяю и я. Но делать нечего; надобно очистить этот вопрос. Ограничусь двумя словами.
Я готов сознаться, что в первом письме моем из Парижа мне бы следовало к словам: не назначая определенного срока, прибавить слово: обязательного; я действительно надеялся доставить мою повесть г-ну Каткову в начале прошлого года; но в деле сочинительства одной доброй воли мало, и повесть моя осталась неконченной. Это не мешает мне объявить, что всю ответственность за эту неисправность (если только стоит употреблять такие громкие слова по поводу такого маловажного дела) я принимаю на себя.
Что же касается до выговоренного мною (при заключении условия с «Современником») права исполнить обещание, данное «Русскому вестнику», то г-ну Каткову стоит обратиться к редактору «Современника», у которого хранится оригинал нашего условия, чтобы убедиться в совершенной справедливости моих слов. Сожалею, что этот запрос г-ну Панаеву не был сделан г-м Катковым раньше; это бы избавило и его и меня от нового сомнения и намека.
В надежде, что этим объяснением прекратится возникшее недоразумение, прошу Вас принять, м. г., уверение в совершенном уважении и преданности, с которыми остаюсь и пр.
Plus le credit d’un journal est grand et merite, plus il doit tenir a ecarter tout ce qui, dans ses correspondances, peut induire le public en erreur sur l’etat veritable des esprits, dans un pays surtout qui, comme la Russie, est peu connu de la masse des lecteurs. Vous me permettrez donc, Monsieur, tant dans l’interet de la verite que dans celui, j’ose le dire, de votre propre journal, de rectifier quelques insinuations malveillantes a l’egard du parti soi-disant slave, qui se sont glissees dans la correspondance de Moscou inseree dans le No. du «Nord» du 22 janvier. Etranger a ce parti, et par mes idees et par ma carriere litteraire, je ne saurais pourtant admettre, avec votre correspondant, que c’est par un esprit d’opposition aux recentes et nobles aspirations du gouvernement que les personnes qui representent le parti slave se sont abstenues d’assister au banquet donne a Moscou le 9 janvier, en honneur de l’emancipation du travail, proclamee par l’Empereur. Personne n’ignore en Russie, que dans cette importante question, le gouvernement marche d’accord avec la pensee du pays entier. Aucune fraction litteraire ou politique ne saurait ni ne voudrait lui refuser son concours, quelque mince qu’en puisse etre l’importance. Les Slaves ne sont jamais restes etrangers au mouvement qui se prepare: bien plus, ils y ont contribue et continuent encore a le faire dans la mesure de leurs moyens; et certainement personne en Russie ne voudrait leur contester ce merite. Pourquoi donc leur preter aux yeux de l’etranger des idees autres que les leurs? Et pourquoi affecter devant l’Europe une desunion qui, heureusement, n’existe pas dans la realite?
Les preuves d’equite que vous avez toujours donnees a l’egard de notre pays, le soin que vous mettez a faire connaНtre a l’Europe l’entiere verite sur la Russie, me sont des garants, Monsieur, que vous accueillerez dans vos colonnes une reclamation dictee uniquement par l’amour de la justice et etrangere a tout esprit ou toute preoccupation de coterie. Veuillez en recevoir mes remercНments d’avance et agreer, etc.
Чем более велико и заслуженно влияние какой-нибудь газеты, тем больше стараний должна приложить она для того, чтобы устранить из своих корреспонденции всё то, что может ввести публику в заблуждение относительно истинного состояния умов, в особенности в такой стране, как Россия, мало знакомой читательской массе. Надеюсь, сударь, что Вы мне позволите, столько же в интересах истины, сколько, смею сказать, в интересах Вашей собственной газеты, внести поправки в некоторые недоброжелательные по отношению к так называемой славянской партии отзывы, проскользнувшие в корреспонденцию из Москвы, помещенную в номере газеты «Nord» от 22 января. Будучи чужд этой партии как по своим воззрениям, так и по своей литературной деятельности, я всё же не могу согласиться с утверждением Вашего корреспондента, будто бы представители славянской партии воздержались от участия в банкете, устроенном в Москве 9 января в честь объявленного императором освобождения труда, из духа оппозиции к недавним благородным начинаниям правительства. Всем в России известно, что в этом важном вопросе правительство идет в ногу с общественной мыслью всей страны. Ни одна литературная или политическая группа не смогла бы и не захотела бы отказать правительству в своем содействии, каким бы ничтожным оно ни было. Славяне никогда не оставались чужды подготовляющемуся движению: более того, они принимали в нем участие и продолжают это делать в меру своих сил; и, конечно, в России никому не придет в голову отказывать им в этой заслуге. Зачем же приписывать им в глазах иностранцев чуждые им взгляды? и зачем же изображать перед Европой некий разлад, которого, по счастию, в действительности нет?
Справедливость, доказательства которой Вы всегда давали в отношении нашей страны, старания, которые Вы прилагаете к тому, чтобы Европа знала всю правду о России, служат мне залогами того, сударь, что Вы дадите место на столбцах Вашей газеты опровержению, продиктованному исключительно любовью к истине и чуждому всяким кружковым интересам и соображениям. Благоволите принять заранее мою благодарность, имею честь быть и пр.
L’ouvrage que j’ai l’honneur de vous adresser, sous le titre d'«Elena», a ete traduit du Russe sous ma direction et avec mon consentement. Cette traduction est de tous points conforme par les episodes et les caracteres a mon manuscrit original. J’ai cru devoir vous donner ces courtes explications parce qu’un recueil periodique franГais a publie l’annee derniere, sous le titre de la «Veille» et en le signant de mon nom, un recit offrant avec celui-ci une certaine analogie de details, mais ou l’arrangeur a supprime des personnages, en a invente d’autres, a change en un mot de la faГon la plus complete mon oeuvre, qu’il n’a pu que defigurer puisqu’aux defauts indiscutables de l’auteur, il a ajoute les incontestables defauts d’une reproduction infidele.
Agreez, Monsieur, l’expression de mes sentiments distingues.
26 mars 1861.
Произведение, которое я имею честь Вам направить, под названием «Елена», переведено с русского языка под моим руководством и с моего согласия. Перевод этот полностью как в отношении эпизодов, так и в отношении характеров соответствует моему рукописному подлиннику. Я счел необходимым дать Вам эти краткие пояснения, так как в прошлом году одно французское периодическое издание напечатало под названием «Накануне» и с моей подписью повесть, имеющую с моим романом под тем же названием некоторое сходство в деталях, но в которой приспособитель выкинул нескольких действующих лиц, придумал других, одним словом, самым решительным образом изменил мое произведение, которое он смог только изуродовать, ибо к спорным недостаткам автора он присоединил бесспорные недостатки неверного воспроизведения.
Примите, милостивый государь, выражение моих наилучших чувств.
26 марта 1861 г.
М. г.
Редактор «Правдивого» поместил в 3 No своего журнала несколько строк об издателе моих сочинений, г. Основском. Г-н Ооновский действительно не доплатил мне двух тысяч пятисот рублей серебром — но это еще не значит, чтоб он заслуживал жестокое название, ему данное, и я не могу не сожалеть о том, что почтенный редактор «Правдивого» нашел нужным доводить до сведения публики частный факт, для нее не интересный. — Примите и пр.
Лондон, 17 мая 1862.
Милостивый государь!
В фельетоне Вашей газеты от 22 ноября (№ 316), подписанном буквами А. Ю., находится следующая фраза:
«Пусть… г. Некрасов жертвует… гг. Тургеневым, Дружининым, Писемским, Гончаровым и Авдеевым и издает „Современник“»!
Мнение, выраженное г. А. Ю., встречалось мною в печати не раз. Оно проникло даже в программы журнала, издаваемого г. Некрасовым. Я до сих пор не считал нужным обращать внимание на подобные «заявления»; но так как из слов г. А. Ю. я должен поневоле убедиться, что молчание, особенно продолжительное, действительно почитается знаком согласия, то позвольте мне изложить перед Вами в коротких словах, как совершилось на самом деле собственно мое отчуждение от «Современника».
Я не стану входить в подробности о том, когда и почему оно началось; но в январе 1860 года «Современник» печатал еще мою статью («Гамлет и Дон-Кихот»), и г. Некрасов предлагал мне, при свидетелях, весьма значительную сумму за повесть, запроданную «Русскому вестнику», а весною 1861 года тот же г. Некрасов писал мне в Париж письмо, в котором с чувством, жалуясь на мое охлаждение, возобновлял свои лестные предложения и, между прочим, доводил до моего сведения, что видит меня почти каждую ночь во сне.
Я тогда же отвечал г. Некрасову положительным отказом, сообщил ему мое твердое решение не участвовать более в «Современнике» и тут же прибавил, что «отныне этому журналу не для чего стесняться в своих суждениях обо мне».
И журнал г. Некрасова немедленно перестал стесняться. Недоброжелательные намеки явились тотчас же и, с свойственной всякому русскому прогрессу быстротой, перешли в явные нападения. Всё это было в порядке вещей, и я, вероятно, заслуживал эти нападения; но предоставляю Вашим читателям самим судить теперь, насколько справедливо мнение г. А. Ю. Увы! г. Некрасов не принес меня в жертву своим убеждениям, и, вспомнив имена других его жертв, перечисленных г. А. Ю., я готов почти пенять на г. издателя «Современника» за подобное исключение. Но, впрочем, точно ли гг. Дружинин, Писемский, Гончаров и Авдеев пали под жертвенным его ножом? Мне сдается, что в течение своей карьеры г. Некрасов был гораздо менее жрецом, чем предполагает г. А. Ю.
Примите и пр.
10 дек. н. ст. 1862 г.
Париж.
Только сегодня, и то окольным путем, дошло до меня известие о приписанном мне Вашим корреспондентом намерении сочинить подложную корреспонденцию об «английской, французской горчице, польских детях» и т. д. Вы бы меня весьма обязали, если б напечатали в ближайшем No Вашего журнала, что в этом анекдоте нет ни слова правды. Я вполне разделяю Ваше воззрение на польский вопрос, но мне противно думать, что в такое печальное, трудное, грязное время я выставлен перед читателем кривлякою и шутом. Видно, как ни прячь свою жизнь, как упорно ни замыкайся в самом себе, досужего корреспондента не убережешься! Мне это тем более досадно, что это появилось в «Дне», журнале, который уважаю и хотел бы видеть чаще. Повторяю, Вы сделаете мне истинное удовольствие, если скажете об этом несколько слов. Я убежден, что мы должны бороться с поляками, но не должны ни оскорблять их, ни смеяться над ними и пр.
М. г. В<алентин> Ф<едорович!> Позвольте мне сказать несколько слов по поводу посмертного отзыва об Артуре Бенни, помещенного в № 37 (от 7 февраля) «С.-Петербургских ведомостей». Этот отзыв возбудил во мне грустные размышления. Смею Вас уверить, что Бенни заслуживал более сочувственного напутствия или хотя сострадательного молчания. Он приехал в Россию лет десять тому назад, с возбужденными неясными надеждами, с верою в несбыточные идеалы. Он был очень молод тогда, не знал ни людей, ни жизни, и вынес из второй своей родины, Англии, известного рода привычки и приемы публичной политической деятельности, которые не могли не возбудить у нас недоверия, недоумения, даже опасений. Пишущий эти строки имел случай на деле убедиться, до какой степени эти опасения были несправедливы. Высланный за границу по распоряжению правительства, отрезвленный опытом, Бенни в последнее время только мечтал о том, как бы выхлопотать позволение вернуться в Россию, которую он полюбил искренно и глубоко, и посвятить себя полезной и скромной деятельности присяжного поверенного. Рана, от которой он умер и которую получил совершенно случайно под Ментаной (он выехал из Рима туристом, в коляске — и попал под «чудотворную» пулю папского зуава), — эта рана была одним и последним из многочисленных ударов, которыми столь щедро наделила его судьба во всё продолжение его поистине злополучной жизни. Неужели же эта злая судьба будет преследовать его и в могиле? Память о нем — и то у весьма немногих знакомых — вот всё, что осталось от бедного энтузиаста. Она — его единственное достояние, если только можно употребить подобное выражение, когда речь идет о мертвеце. Зная свойственное Вам беспристрастие, я не сомневаюсь, что Вы не откажетесь содействовать посильной защите этого достояния.
Примите и пр.
Баден-Баден,
14(26) февраля <1868>.
М. г.
Сегодня, проездом через Петербург, прочел я Ваш воскресный фельетон (от 7 июля) — в котором упоминается мое имя — и прошу у Вас позволения сказать два слова по этому поводу.
Я и прежде знал, что князю П. В. Долгорукову заблагорассудилось выкопать старый анекдот о том, как 30 лет тому назад (в мае 1838 года) я, находясь на «Николае I», сгоревшем близ Травемюнде, кричал: «Спасите меня, я единственный сын у матери!» (Острота тут должна состоять в том, что я назвал себя единственным сыном, тогда как у меня есть брат). Близость смерти могла смутить девятнадцатилетнего мальчика — и я не намерен уверять читателя, что я глядел на нее равнодушно, но означенных слов, сочиненных на другой же день одним остроумным князем (не Долгоруковым), я не произнес. Видно, князю Долгорукову, желавшему сделать мне оскорбление, нечего было сказать про меня, коли он решился повторить такую старую и вздорную сплетню.
Вы совершенно верно указали настоящую причину, заставившую меня избегать встречи с князем Долгоруковым; со многими другими эмигрантами, политические мнения которых я не разделяю, но в жизни которых не было процессов вроде брюссельского и парижского, я остался и остаюсь в хороших отношениях.
Князь Долгоруков грозится напечатать все мои бывшие с ним разговоры; я — с моей стороны — даю ему на это полное и безусловное разрешение. Я не раскаиваюсь ни в одном из сказанных мною ему слов; но, признаюсь, не могу не раскаиваться в том, что вообще вступил в знакомство с князем П. В. Долгоруковым. Примите и пр.
С.-Петербург.
Вторник, 9 июля 18и8 г.
Je viens de lire dans le dernier numero de votre estimable journal un article concernant la traduction de mon roman de «Fumee», et je vous remercie d’avoir bien voulu permettre qu’on previenne vos lecteurs du mauvais tour qu’on m’a joue aussi qu’a eux. J’avoue qu’il m’est particulierement penible de me voir travesti ainsi aux yeux du public Anglais, de ce public dont la bonne opinion ne saurait etre assez appreciee par tout homme tenant une plume. Mais je n’ai pas de chance: deja mon premier ouvrage — «Les Memoires d’un Chasseur» — avait ete completement mutile et tronque dans une traduction publiee a Edinbourg.
Je crois donc de mon devoir de protester contre la version de mon roman qu’on vient de publier sous le titre de «Smoke, or Life im Baden-Baden», by J. S. Tourgueneff; et je vous serais bien reconnaissant si vous accordiez a cette protestation une place dans la «Pall Mail Gazette».
Agreez, Monsieur, l’expression de mes sentiments les plus distingues.
Carlsruhe, 1 Dec, 1868.
Я только что прочел в последнем номере Вашей уважаемой газеты заметку, касающуюся перевода моего романа «Дым», и благодарен Вам за любезное разрешение предупредить Ваших читателей о скверной шутке, разыгранной и со мною и с ними. Признаюсь, мне ю особенно неприятно видеть себя таким переряженным перед английской публикой — публикой, доброе мнение которой не может не цениться особенно высоко всеми людьми пера. Но мне не везет: уже мое первое произведение — «Записки охотника» — было совершенно искажено и урезано в переводе, вышедшем в Эдинбурге.
Считаю поэтому необходимым протестовать против перевода моего романа, только что выпущенного под заглавием «Smoke, or Life im Baden-Baden», by I. S. Tourgeneff[1]; буду весьма признателен, если Вы уделите место этому протесту в «Pall Mail Gazette».
Примите, милостивый государь, выражение моего почтения.
Карлсруэ, 1 дек. 1868 г.
Только сегодня прочел я фельетон «Голоса», в котором упоминаются мои «Воспоминания о Белинском». Я не намерен унижаться до опровержения тех постыдных мотивов, которые приписывает мне г. фельетонист, и не удивляюсь, что он мне их приписывает: всякий судит о другом по самому себе. Но г. фельетонист, распространяясь о моих «сказаниях», позволил себе обозвать их лживыми. Возвращая, с понятной гадливостью, безымянному борзописцу принадлежащее ему выражение, ограничусь объявлением, что не отказываюсь ни от единого слова тех немногих строк, в которых речь идет об «издателе толстого журнала». Сам по себе он слишком незначителен, и я, конечно, не упомянул бы о нем даже мимоходом, как я это сделал, если б судьба не приплела его жизни к жизни Белинского. Но повторяю: каждое слово тех строк согласно с строжайшей истиной; это всем известно, и сам г. Краевский это знает. Мне почти совестно останавливаться на таких пустяках, но для кого же осталось тайной, что издатель «толстого журнала», в котором узнал себя г. Краевский, лишен эстетического понимания, не владеет пером и расчетлив? (Больше я ничего о нем не сказал.) Эпитет «расчетливый» должен был скорее польстить ему, как человеку по преимуществу коммерческому. А что Белинский состоял на весьма незначительном годовом жаловании у г. Краевского, что он часто с негодованием и отчаянием указывал на книги, присылаемые к нему на разбор, — это факты, справедливость которых засвидетельствует всякий, знавший его; но г. фельетонист не удовольствовался вышеприведенной клеветой; он не усомнился напечатать следующее:
«Г-ну Тургеневу лучше многих должно было бы знать по собственному опыту (курсив в подлиннике), как мало был расчетлив этот издатель и с какою готовностью ссужал он своих сотрудников деньгами, даже без надежды на отдачу».
Г-н Краевский выдавал мне, так же как и многим другим начинавшим писателям, небольшие суммы вперед, которые мы потом выплачивали литературной работой по сходным ценам; г. Краевский находил в этом свою выгоду, и мы не жаловались. Подобные отношения очень хорошо известны в торговле; только купцы не имеют обыкновения хвастать своею готовностью ссужать деньгами. Но я давно и вполне рассчитался с г. Краевским. Что же касается до намека, заключенного в последней фразе выписанной мною цитаты, то вся моя прошедшая жизнь дает мне право отнестись к нему с полнейшим презрением. Это также всем известно, и г. Краевский также это знает.
Я бы очень был обязан вам, милостивый государь, если бы вы поместили это вынужденное объяснение на столбцах вашего уважаемого журнала. Примите уверение в совершенном моем уважении и преданности.
Баден-Баден,
2/14 мая 1869.
М. г.
Я только сегодня получил No «Голоса», в котором находится поистине безобразный перевод «Странной истории» — моего рассказа, долженствующего появиться в первой книге «Вестника Европы» за 1870 г. Век живи — век учись! Но, признаюсь, этого я не ожидал. Правда, я заметил издателю «Салона» — журнала, в котором, как известно, появился немецкий перевод «Странной истории», что за отсутствием литературной конвенции вроде той, которая заключена между Россией и Францией, всякий у нас вправе переводить любое немецкое сочинение; что и мой рассказ может подвергнуться подобной участи. Но на это издатель возразил, что я напрасно приписываю такую неделикатность и недобросовестность моим соотечественникам. К сожалению, я поверил ему, хотя я, по собственному опыту, должен был знать, до чего могут дойти неделикатность и недобросовестность иных моих соотечественников. Всякий легко себе представит чувства писателя, детище которого, как бы оно незначительно ни было, является в первый раз изуродованным пред публикою; но мне особенно больно то, что часть последствий этой бесцеремонной проделки падает на Вас. Впрочем, переводчик «Странной истории» слишком дурно исполнил свою задачу, — притом некоторые и довольно важные прибавления, сделанные мною уже по напечатании немецкого текста, избегли его пера.
Примите и пр.
Баден-Баден, 2 января 1870.
М. г., я не разделяю мнения, которое, как Вам известно, в большом ходу между художнической и литературной братьей, между артистами вообще, — мнения, что критика — бесполезное дело и что гг. критики злобствуют вследствие собственного бессилия; я, напротив, полагаю, что особенно у нас, в России, критике предстояла и предстоит великая и важная задача, которую она не раз уже разрешала блестящим образом в лице Белинского, Добролюбова и некоторых других и которая не потеряет своего первостепенного значения до тех пор, пока будут необходимы у нас педагогические отношения сознательно мыслящих умов к остальной массе общества. При подобном воззрении на критику мне тем больнее видеть это могущественное орудие в руках неискусных и недобросовестных — и вот причина, побудившая меня обратиться к Вам с настоящим письмом.
Нечего и говорить, что речь идет не обо мне. Никто в своем деле не судья; да и в конце концов мне на критику слишком жаловаться нечего. Правда, в последнее время я сам себе напоминал те турецкие головы, о которые посетители народных гуляний пробуют свои силы ударом кулака: не было ни одного начинавшего критика, который не попытал бы надо мною своего размаха… И то не был «размах без удара», по выражению Белинского; напротив, иной бил очень ловко и метко[2]. Но, повторяю, речь не обо мне. Я хочу сказать несколько слов о статье, появившейся в сентябрьской книжке «Отечественных записок» и посвященной разбору сочинений Я. П. Полонского, правильнее говоря — первых двух томов нового издания его сочинений.
Статья эта попалась мне в руки в то самое время, когда я оканчивал чтение появившихся в покойной «Литературной библиотеке» «Признаний Сергея Чалыгина». Публика наша, кажется, не обратила никакого внимания на это замечательное произведение Полонского. Недостаток ли симпатии к журналу, в котором оно появилось, недоверие ли ко всякому стихотворцу, пишущему прозой, причиною этого равнодушия — не знаю; но знаю несомненно, что оно незаслуженное и что нашей публике не часто предстоит читать вещи, более достойные ее внимания. «Признания» эти, которых вышла только первая часть, принадлежат к роду литературы, довольно тщательно возделанному у нас в последнее время, а именно — к «воспоминаниям детства». Уступая известным «Воспоминаниям» графа Л. Н. Толстого в изящной отделке деталей, в тонкости психологического анализа, «Признания Чалыгина» едва ли не превосходят их правдивой наивностью и верностью тона — и во всяком случае достойны занять место непосредственно вслед за ними. Интерес рассказа не ослабевает ни на минуту; выведенные личности очерчены немногими, но сильными штрихами (особенно хорош декабрист, друг матери Чалыгина), и самый колорит эпохи (действие происходит около двадцатых годов текущего столетия) схвачен и передан живо и точно. Вполне удалось автору описание известного наводнения 1824 года так, как оно отразилось в семейной жизни: читатель присутствует при внезапном вторжении великого общественного бедствия в замкнутый круг частного быта; каждая подробность дышит правдой. Выражения счастливые, картинные попадаются на каждой странице и с избытком выкупают некоторый излишек вводных рассуждений — единственный и в сущности маловажный недостаток произведения г. Полонского. Впрочем, он уже до «Признаний Чалыгина» показал, что умеет так же хорошо писать прозой, как и стихами. Стоит вспомнить его «Тифлисские сакли», его «Груню» и т. п. Нельзя не пожелать, чтоб он довел до конца эти интересные «Признания».
Г-н критик «Отечественных записок», автор вышеупомянутой статьи в сентябрьском No, совершенно противуположного мнения о таланте г. Полонского. Он находит в его сочинениях одну «бесконечную канитель слов, связь между которыми обусловливается лишь знаками препинания, бессодержательное сотрясение воздуха, несносную пугливость мысли, не могущей вызвать ни одного определенного образа, формулировать ни одного ясного понятия; туманную расплывчивость выражения, заставляющую в каждом слове предполагать какую-то неприятную загадку»[3], и всё это потому, что г. Полонский, по понятию критика, не что иное, как писатель безо всякой оригинальности, безличный, второстепенный писатель-эклектик.
Не могу не протестовать против подобного приговора; не могу не заявить, что критик, его произнесший, тем самым наглядно показал, что лишен главного качества всякого критика, лишен чутья — понимать, лишен умения проникнуть в чужую личность, в ее особенность и значение. Оставляю в стороне все эти «канители», «сотрясения воздуха» — все эти «жестокие» слова, пущенные в ход для уснащивания речи; но самое определение Полонского как писателя несамобытного, эклектика, неверно в высшей степени. Если про кого должно сказать, что он не эклектик, не поет с чужого голоса, что он, по выражению А. де Мюссе, пьет хотя из маленького, но из своего стакана[4], так это именно про Полонского. Худо ли, хорошо ли он поет, но поет уж точно по-своему. Да и скажите, прошу вас, кому подражал Полонский в своем «Кузнечике-музыканте», этой прелестной, исполненной грациозного юмора идиллии, которая переживет и уже пережила многое множество современных ей произведений, выступивших в свет с гораздо большими претензиями? Г-н критик не признает оригинальности в Полонском; но стоит обладать некоторою лишь тонкостью слуха, чтоб тотчас признать его стих, его манеру {*}. Стихотворение, которое г. критик — не без коварного умысла (постыдная, в нашей журналистике часто употребляемая уловка) — приводит, как одно из лучших[5] и над которым он потом глумится, вовсе не может служить примером того, чем собственно отличается поэзия Полонского. В этом стихотворении выражается скорее слабая сторона его таланта, а именно: его несколько наивное подчинение тому, что называется высшими философскими взглядами, последним словом общечеловеческого прогресса и т. п. Искреннее уважение, даже удивление, которым он проникается перед лицом этих «вопросов», внушают ему стихотворения, то торжествующие, то печальные, в которых благонамеренность и чистота убеждения не всегда сопровождается глубиною мысли, силой и блеском выражения. Не в подобных произведениях следует искать настоящего Полонского; зато там, где он говорит о действительно пережитых им ощущениях и чувствах, там, где он рисует образы, навеянные ему то ежедневною, почти будничною жизнью, то своеобразной, часто до странности смелой фантазией (укажу, например, на стихотворение «Тишь и мрак»), — там он если не всякий раз заявляет себя мастером, то уже наверное всякий раз привлекает симпатию читателя, возбуждает его внимание, а иногда, в счастливые минуты, достигает полной красоты, трогает и потрясает сердце. Талант его представляет особенную, ему лишь одному свойственную, смесь простодушной грации, свободной образности языка, на котором еще лежит отблеск пушкинского изящества, и какой-то иногда неловкой, но всегда любезной честности и правдивости впечатлений. Временами, и как бы бессознательно для него самого, он изумляет прозорливостью поэтического взгляда… (см. стихотворение: «Жалобы музы» в «Оттисках»). Древний мир также не чужд его духу; некоторые его «античные» стихотворения прекрасны (например, «Аспазия», «Наяды»).
{* Кто не чувствует особого оригинального оборота, особого лада стихов вроде следующих:
Уже над ельником, из-за вершин колючих
Сияло золото вечерних облаков,
Когда я рвал веслом густую сеть плавучих
Болотных трав и водяных цветов —
Или:
Прихвачу летучий локон
Я венком из белых роз,
Что растит по стеклам окон
Утренний мороз, —
тому, конечно, этого растолковать нельзя. Это не по его части.}
Позволю себе привести в подтверждение слов моих стихотворение «Чайка». Я не много знаю стихотворений; на русском языке, которые по теплоте чувств, по унылой гармонии тона стояли бы выше этой «Чайки». Весь Полонский высказался в нем.
ЧАЙКА
Поднял корабль паруса;
В море спешит он, родной покидая залив…
Буря его догнала — и швырнула на каменный риф,
Бьется он грудью об грудь
Скал, опрокинутых вечным прибоем морским…
А белогрудая чайка летает и стонет над ним.
С бурей обломки его
Вдаль унеслись; чайка села на волны — и вот,
Тихо волна покачав ее, новой волне отдает.
Вон отделились опять
Крылья от скачущей пены — и ветра быстрей
Мчится она, упадая в объятья вечерних теней.
Счастье мое, ты — корабль.
Море житейское бьет в тебя бурной волной.
Если погибнешь ты, буду, как чайка, стонать над тобой.
Буря обломки твои
Пусть унесет! Но пока будет пена блестеть,
Дам я волнам покачать себя, прежде чем в ночь улететь.
Всякий, даже поверхностный читатель легко заметит струю тайной грусти, разлитую во всех произведениях Полонского; она свойственна многим русским, но у вашего поэта она имеет особое значение. В ней чувствуется некоторое недоверие к себе, к своим силам, к жизни вообще; в ней слышится отзвучие горьких опытов, тяжелых воспоминаний… Относительная холодность публики — особенно нынешней — к его литературной деятельности, вероятно, также прибавила каплю своей полыни… И вот после свыше двадцатипятилетней, честно пройденной карьеры является критика, которая развязно и самоуверенно, словно это само собою разумеется, крутит, вертит, решает — и не подозревая даже, в своем самодовольстве, насколько ложно и не в ту сторону, не по следу она сама выступает и движется, произносит свой ничем не оправданный суд! Г-ну Полонскому, конечно, нечего вмешиваться в эти дрязги; но да извинит меня его скромность, если я решаюсь печатно вступиться за него, если я беру на себя смелость замолвить за него слово! Я позволяю себе сказать публике, что, в противность ее почти всегда верному инстинкту, на этот раз она неправа и что деятельность такого поэта, как Полонский, заслуживает большего сочувствия; я позволяю себе обратить ее внимание на то, что трудно писателю, как бы сильно ни было в нем чувство собственного призвания, трудно ему не усомниться в нем, когда его произведения встречаются одним лишь глухим молчанием или гаерскими завываниями, свистом и кривляньями наших псевдосатириков! Что же касается до критика «Отечественных записок», то ограничусь тем, что выражу ему одно мое убеждение, над которым он, вероятно, вдоволь посмеется. Нет никакого сомнения, что в его глазах патрон его, г. Некрасов, неизмеримо выше Полонского, что даже странно сопоставлять эти два имени; а я убежден, что любители русской словесности будут еще перечитывать лучшие стихотворения Полонского, когда самое имя г. Некрасова покроется забвением. Почему же это? А просто потому, что в деле поэзии живуча только одна поэзия и что в белыми нитками сшитых, всякими пряностями приправленных, мучительно высиженных измышлениях «скорбной» музы г. Некрасова — ее-то, поэзии-то, и нет на грош, как нет ее, например, в стихотворениях всеми уважаемого и почтенного А. С. Хомякова, с которым, спешу прибавить, г. Некрасов не имеет ничего общего.
В надежде, что Вы не откажетесь поместить настоящее письмо в уважаемой Вашей газете, прошу Вас, м. г., принять уверение в совершенном моем уважении и преданности.
P. S. Позвольте, кстати, воспользоваться гласностью «СПб. ведомостей», чтоб исправить опечатку, вкравшуюся в новое издание моих сочинений. На первой странице первого тома началом моей литературной карьеры дважды — вместо 1843 года — обозначен 1849 год. Впрочем, читатели, вероятно, сами догадаются исправить эту опечатку, так как я упоминаю о двадцатипятилетнем моем писательстве.
Plusieurs journaux franГais et anglais ont annonce ma mort a l’age de quatre-vingt un ans. Il y a eu evidemment confusion entre moi et mon regrettable parent, M. Nicolas Tourgueneff, mort le 10 novembre de l’annee passee a Vert-Bois, pres de Bougival. Permettez-moi de recourir a la publicite de votre journal pour dementir cette nouvelle, et agreez l’assurance de mes sentiments distingues.
Несколько французских и английских газет объявили о моей смерти в возрасте восьмидесяти одного года. Очевидно, произошло смешение между мною и моим покойным родственником г. Николаем Тургеневым, умершим 10 ноября прошлого года в Вер-Буа, близ Буживаля. Разрешите мне прибегнуть к обнародованию в Вашей газете, чтобы опровергнуть это известие, и примите уверение в моем уважении.
М. г.
Вот уже несколько раз как в «С.-Петербургских ведомостях» и в других газетах (как, например, в «Новом времени») было упомянуто о намерении некоторых любителей отечественной словесности почтить меня юбилейным праздником по поводу двадцатилетия, протекшего со времени появления «Записок охотника». Так как осуществлению этого намерения не предстоит положительных препятствий и даже, быть может, уже сделаны первые шаги, то считаю долгом обратиться к посредничеству Вашей уважаемой газеты — во-первых, для того, чтобы выразить моим доброжелателям самую глубокую и самую искреннюю благодарность, а во-вторых, и для того, чтобы столь же искренно попросить у них позволения отказаться от предлагаемой чести. Подобные изъявления только тогда имеют место, когда они не дают повода ни к каким отрицательным чувствам, ни к каким сомнениям и недоумениям; а в предстоящем случае это немыслимо. К тому же я уже и так свыше меры награжден сочувствием той части читающей публики, которая не считает мою деятельность бесполезной. Еще раз великое спасибо за честь, но принять ее запрещает мне совесть.
Примите и пр.
P. S. Покорно прошу редакцию «Нового времени» и другие редакции перепечатать настоящее письмо.
В ответ на сделанный Вами запрос спешу известить Вас, что, вследствие нездоровья и других причин, обещанная мною для «Недели» повесть всё еще не окончена. Я не сомневаюсь в том, что она вскорости будет Вам доставлена — но считаю долгом теперь же снять с Вас перед подписчиками и читателями «Недели» всякую ответственность в замедленном исполнении моего обещания. Виновен один я — и прошу у Вас и у читателей несколько снисхождения.
Прошу Вас также принять уверение в совершенном уважении и преданности
Париж, 19/7 anp. 1873.
Усматривая из некоторых статей отечественных журналов, а также узнав из других источников, что Общество любителей российской словесности при Московском университете намерено удостоить меня юбилея, решаюсь обратиться к Вам. Смею думать, что Вы не откажетесь довести до сведения Общества мою всепокорнейшую просьбу.
Она состоит в том, чтобы Общество, приняв от меня живейшую благодарность за столь высокую и мною не заслуженную честь, соблаговолило отказаться от вышесказанного намерения. Меня в нынешнем году в России не будет; да и сверх того, убеждения мои насчет неуместности юбилеев для авторов еще живых — не изменились; я продолжаю думать, что одному потомству доступна настоящая оценка и правильная разверстка литературных талантов. Одной мысли, что человек, удостоенный юбилея во время своей жизни, быть может, не получит ничего подобного от потомства, — одной этой мысли достаточно, чтобы заранее отказаться от предлагаемой чести и от самой постановки вопроса.
Со всем тем считаю долгом принести — вместе с выраженьем моей нелицемерной благодарности — и искренние мои извинения Обществу, а также уверить каждого из его членов, равно как и Вас, милостивый государь, в совершенном уважении и преданности, с которыми честь имею пребыть
Вашим покорнейшим слугою
Париж,
3 дек./21 ноября 1875.
Желая вкратце объяснить некоторые до меня лично касающиеся факты, прошу позволения обратиться к посредству Вашего журнала.
В «Московских ведомостях» появилась заметка г. П. Библиографа, в которой указывается на разбор книги Муравьева «Путешествие к святым местам русским», помещенный в «Журнале Министерства просвещения» за 1836 год, как на первое мое печатное произведение. Существование этой статьи меня удивило более, чем кого-либо. Мне тогда только что минуло семнадцать лет, я был студентом С.-Петербургского университета; родственники мои, ввиду обеспечения моей будущей карьеры, отрекомендовали меня Сербиновичу, тогдашнему издателю «Журнала Министерства просвещения»… Сербинович, которого я видел всего один раз, желая, вероятно, испытать мои способности, вручил мне ту книгу Муравьева с тем, чтобы я разобрал ее; я написал нечто по ее поводу — и вот теперь, чуть не через сорок лет, я узнаю, что это «нечто» удостоилось тиснения! Ни тогда, ни впоследствии я моей напечатанной статейки в глаза не видал! Вы, конечно, согласитесь со мною, что не могу же я, по совести, считать это ребяческое упражнение своим первым литературным трудом.
Париж, 3 дек. 1875.
Возвратившись в Париж из небольшого путешествия, я нашел у себя диплом на звание почетного члена вашей Беседы, которым вам угодно было меня почтить, и сопровождавшее его столь лестное для меня письмо. Спешу взяться за перо, чтобы ото всего сердца поблагодарить вас за высокую честь, которой вы меня удостоили и которая тем особенно мне дорога, что она служит выражением и доказательством духовной связи, обнимающей все славянские народности и долженствующей, посредством взаимного обмена мыслей и чувств, принести со временем прекрасные и благотворные плоды.
Примите, милостивые государи, вместе с выражением моей искренней признательности, уверение в глубоком уважении и таковой же преданности, с которым честь имею пребыть
Вашим покорнейшим слугою.
Париж, 50, Rue de Douai.
10 января 1876.
В No «Нового времени» от 26 апреля 1876 г. помещена корреспонденция из Парижа по поводу устроенного мною музыкально-литературного утра, которую я не могу оставить без возражения. Писавший эту корреспонденцию сам, очевидно, не присутствовал на чтении, ибо ни один из передаваемых им фактов не согласен с истиной. Чтение происходило в пользу здешней русской читальни, а не «в пользу молодых людей, прибывших в Париж для образования в музыке и живописи» (!). Г-жа Виардо пела не «французские романсы на народные русские темы», а два собственных романса по-русски; г-н Венявский вовсе не участвовал в этом утре; я читал по-русски отрывок из «Записок охотника»; наконец, г. Золя не только не потерпел «полнейшего фиаско» — но его и встретили и проводили сочувственными рукоплесканиями. Г-н Золя был одет не «небрежно» — а в черный фрак и в белый галстух, как все мы; наружность у него не «неприятная» — а, напротив, выразительная и умная; читал он несколько тихо (в этом зале он в первый раз в жизни читал перед публикой), но уж не «нескладно». Словом, тут извращение истины полное. Мне, признаюсь, это особенно больно в отношении к г. Золя. Он с такой благодушной готовностью пришел на помощь нашему «доброму делу», на которое г-ну корреспонденту вздумалось набросить незаслуженную тень!
Надеюсь, что Вы не откажетесь поместить настоящее письмо в Вашей газете, и прошу принять и пр.
Париж,
11 мая (29 апреля).
М. г.!
Позвольте мне обратиться к посредству вашего уважаемого журнала для указания на некоторый неприятный казус, уже в другой раз повторяющийся со мною в течение моей литературной карьеры. В начале нынешнего года я написал небольшую вещь, озаглавленную «Рассказ отца Алексея». Знакомый мне редактор небольшого парижского журнала «La Republique des lettres», которому я обещал свое сотрудничество, попросил у меня позволения поместить в своем издании перевод этого рассказа. Я согласился; самый же оригинал препроводил в редакцию «Вестника Европы» (он, вероятно, будет помещен в майской книжке этого журнала). И вдруг этот рассказ, переведенный с французского под заглавием «Сын попа» («Le fils du pope»), появляется в фельетоне «Нового времени» — да еще с таким подстрочным замечанием, что читатели могут, пожалуй, принять этот перевод за принадлежащий мне русский текст. Одна газета точно так же поступила несколько лет тому назад с одной моей повестью, немецкий перевод которой появился недели за две до напечатания русского оригинала. Но я не ожидал такой бесцеремонности со стороны г. Суворина. Оказывается, что я ошибался.
Мне остается заметить, что в переводе «Нового времени» совершенно пропал тон рассказа, вложенного мною в уста священника; кроме того, я, уже после напечатания французского текста, прибавил немалое число отдельных штрихов… и потому смею надеяться, что напечатание «Рассказа отца Алексея» в «Вестнике Европы» не покажется лишним.
Позвольте мне кстати прибавить несколько слов по поводу критических замечаний г. Тора (в том же «Новом времени») на переведенную мною легенду Флобера «Св. Юлиан Милостивый». Я не стану входить в препирательство с г. Тором насчет достоинств самого произведения: у всякого свой вкус. Мне хочется только представить несколько возражений против упреков, делаемых г. критиком собственно моему переводу. С двумя из них я готов согласиться: лучше было бы сказать «с пеной у рта», чем «с пеной во рту»; и слово «зияли» следует заменить другим, например, словом «рдели». Но почему «повелевать пространством», или «Если бы я не захотел… однако?», или «сон или действительность — то было» и т. д., или «Его собственная особа ему претила» — галлицизмы? Подобные обороты встречаются и под пером наших лучших писателей и в устах русских людей, в живой речи. Г-н Тор особенно недоволен тем, что у меня сказано «обитать замок», т. е. тем, что я употребил этот глагол с винительным падежом. Я очень хорошо знаю, что это считается у нас галлицизмом, и что глагол «обитать», как глагол действительный, не существует в наших словарях. Но тут я поступил сознательно, преднамеренно, — и вот какие меня к тому побудили причины.
Во 1-х. Глаголы средние у нас не имеют страдательного причастия; а слова «обитаемый», «необитаемый», как известно, в постоянном употреблении.
Во 2-х. Средние глаголы не образуют отглагольных существительных на «атель» и «итель», а мы все говорим «обитатель».
В 3-х. Страдательные причастия одних лишь действительных глаголов управляют творительным падежом: «окруженный людьми»… «обитаемый людьми». (Немногие причастия вроде: «сгораемый» (от «сгорать») — которые составляют как бы исключение из первого приведенного мною правила, — не управляют творительным падежом и имеют характер прилагательного).
И в 4-х. Я, быть может, ошибаюсь, но в глаголе «обитать» с винительным мне чувствуется оттенок постоянства, долговечности, которого нет в том же глаголе с предложением: в. «Племя кельтов обитало всё пространство земли между» и т. д. «Я тогда обитал в этом замке» и т. д.
Из всего этого выходит, по моему мнению, что глагол «обитать» принадлежит к числу глаголов, которые допускают оба наклонения; действительное и среднее.
Хотя г. Тор, конечно, в видах иронии, и величает меня авторитетом — но я им себя не признаю и охотно готов склониться перед настоящими авторитетами, знатоками языка, если им угодно будет доказать мне мою ошибку; причислить же к ним г. Тора я, при всей доброй воле, не могу.
Прошу вас, м. г., извинить длинноту этого письма, а также принять уверение в совершенном уважении и т. д.
Париж, 11/23 апреля 1877 х.
М. г.
Я снова вынужден прибегнуть к посредству вашей уважаемой газеты по следующему делу.
В 413 No «Нового времени» г. Суворин напечатал открытое письмо ко мне по поводу сделанного мною ему упрека в «бесцеремонности». Оставляя без внимания все его наставления, даже угрозы, сравнения меня то со львом, то с кокоткой или кокеткой, уверения, что я «не смею пикнуть» перед европейскими журналистами (замечу кстати, что я ни с единым из этих журналистов не знаком — за исключением двух в Париже (редакторов «Temps» и «Republique des lettres») да двух в Берлине (редакторов «Gegenwart» и «Rundschau») и ни в единой редакции от роду не бывал) — оставляя без внимания весь этот вздор и хлам, считаю нужным протестовать против следующих слов г-на Суворина.
«Огорчение, которое вы мне, как русскому журналисту, нанесли, напечатав свой рассказ в „ Gegenwart“ и не предупредив меня об этом ни единым словом хоть ради вежливости…»
Прежде чем решиться на подобное обвинение, следовало г-ну Суворину справиться у своего сотрудника г-на В. Лихачева, единственно чрез которого и шли переговоры со мною о рассказе «Сон» и который даже увез рукопись с собою из Парижа. Г-н Суворин узнал бы от него, что я первый предупредил «Новое время» о напечатают в «Gegenwart» перевода моей повести, который должен был явиться одновременно с оригиналом в Петербурге, а появился несколькими днями раньше, уж конечно против моей воли. На моем столе в сию минуту лежат несколько писем и телеграмм г. Лихачева, относящихся именно к этому делу. В одном из моих писем к нему я даже отказывался от части гонорария (определить которую предоставлял гг. издателям «Нового времени») в случае, если бы появление немецкого перевода могло повредить появлению ориганала.
И после всего этого г. Суворин не усомнился употребить вышеприведенные выражения!
Вероятно, читатели согласятся со мною, что ввиду подобной развязности слово «бесцеремонность» является даже слишком парламентарным.
Извините меня, пожалуйста, м. г., что я в теперешнее время вынужден беспокоить вас и ваших читателей такими дрязгами, и примите уверение в совершенном уважении и пр.
Париж.
Суббота, 30 апр./12 мая 1877.
Voici ce que je viens de lire dans une correspondance de Paris signee: A. St.-F. et inseree dans le dernier numero de la Gazette russe de Moscou. Apres avoir longuement raconte le sujet de mon recit: «le Reve», publie comme vous le savez, dans le feuilleton du Temps, M. St.-F. ajoute:
«M. T… a ecrit „le Reve“ en franГais et il a bien fait; ses recits fantastiques sont peu prises par le public russe et celui-ci aurait eu d’autant moins de succes que le sujet rappelle beaucoup trop la donnee d’un melodrame de boulevard: „le Pere“ par M. M. Decourcelle et J. Cla-retie, dont nous avons parle dans notre correspondance en temps et lieu».
Voici ce que j’ai a repondre a M. St.-F.
Premierement. — Je n’ai jamais ecrit une ligne (litterairement parlant) dans une autre langue que la mienne, le russe, et j’avoue meme, bien sincerement, que je ne comprends pas les auteurs, qui sont en etat de faire ce tour de force: ecrire en deux langues! J’ajouterai que je ne leur porte pas envie.
Secondement. Le recit en question a ete ecrit au printemps de l’annee passee et le manuscrit en a ete remis en septembre a la redaction du journal russe de Saint-Petersbourg: le Nouveau Temps qui a publie le 1-er janvier 1877.
Troisiemement. Au moment d’ecrire «le Reve» je ne connaissais pas plus le sujet du drame de M. M. Decourcelle et Claretie, que je ne connais encore maintenant.
Veuillez avoir la complaisance de faire inserer cette petite rectification dans votre journal, et croyez, cher monsieur Hebrard, aux sentiments d’amitie
de votre tout devoue,
вот что я только что прочел в корреспонденции из Парижа, подписанной А. Ст.-Ф. и напечатанной в последнем номере «Московских ведомостей». Подробно изложив сюжет моего рассказа «Сон», напечатанного, как Вам известно, в фельетоне «Temps», г. Ст.-Ф. прибавляет:
«Г-н Тургенев написал „Сон“ по-французски и хорошо сделал; его фантастические рассказы плохо ценятся русскою публикою, а этот последний тем менее имел бы успеха, что сюжет его слишком сильно напоминает содержание бульварной мелодрамы, „Отец“ Декурселя и Ю. Кларси, о которой мы говорили в свое время в нашей корреспонденции».
Вот что я имею возразить на это г. Ст.-Ф.:
Во-первых. Я никогда не писал ни строчки (говоря в литературном смысле) на другом языке, кроме своего, русского, и даже искренне признаюсь, что не понимаю авторов, которые могут делать такое чудо ловкости: писать на двух языках! Я прибавлю, что не питаю к ним зависти.
Во-вторых. Вышеупомянутый рассказ был написан весной прошлого года, и рукопись его была передана в сентябре в редакцию русской петербургской газеты «Новое время», которая напечатала его 1-го января 1877 года.
В-третьих. В ту минуту, когда я начал писать «Сон», я не знал сюжета драмы гг. Декурселя и Кларси, да не знаю его и теперь.
Соблаговолите поместить это маленькое оправдание в Вашей газете и верьте, любезный г. Эбрар, дружеским чувствам совершенно преданного Вам
М. г.
Мне приходится извиняться перед вами в том, что так часто бомбардирую вас письмами; но я тут не совсем виноват… К тому же я надеюсь, что настоящее письмо будет последним. Два обстоятельства побудили меня взять перо в руки.
Во 1-х, я прочел в парижской корреспонденции «Московских ведомостей» (мая 2-го, № 106) следующее игривое местечко:
«Г-н Тургенев… (дело идет о моем рассказе „Сон“, написанном мною в прошлом году, отданном редакции „Нового времени“ в сентябре и напечатанном ею 1-го января нынешнего года, перевод этого рассказа появился в „Temps“ в конце января) — г. Тургенев прекрасно сделал, что написал свой рассказ по-французски; фантастические его повести не очень ценятся в русской литературе; эта имела бы тем менее успеха, что сюжет ее подходит к сюжету одной недавней бульварной мелодрамы, „Отец“ гг. Декурселя и К). Кларси, о которой в свое время упоминалось в этих заметках (см. „Моск. вед.“ № 47); в фельетоне же парижской газеты повесть на своем месте».
Во 2-х. В фельетоне «Нового времени» (№ 432, 9-го мая), где г. Суворин опять почел нужным заняться мною, приведено мнение некоего г. Одного, который, выступая в качестве моего защитника, выгораживает за мною право сочинительствовать на французском языке. Корреспондент «Московских ведомостей» наговорил небылицу, которая меня нисколько не трогает; но задел он меня, точно так же, как защитник мой, г. Один, тем, что приписывает мне эту способность сочинительствовать на чужом наречии. В течение моей литературной карьеры я подвергался самой разнообразной брани; иная была мне неприятна — особенно в прежнюю, необстреленную эпоху; но обиду, именно обиду наносили мне только те господа, которые уверяли, что я могу писать — и писать на французском языке. Не лучше ли прямо сказать: у вас нет никакого таланта и никакой оригинальности? Быть в состоянии писать, сочинять, на двух языках и не иметь никакой оригинальности — эти два выражения в моих глазах совершенно тождественные, а потому пользуюсь случаем и спешу заявить, что я никогда ни разу не писал (в литературном смысле слова) иначе, как на своем родном языке, уже с ним одним дай бог человеку справиться — и мне это, к сожалению, не всегда удавалось. Прибавляю, кстати, что я никогда никого не просил переводить меня и никогда не хлопотал об этом; что если я соглашался на печатание переводов моих вещей одновременно с их появлением на русском языке — то это происходило единственно с целью иметь хоть какой-нибудь контроль над этими переводами и избегнуть, по мере возможности, тех неприятностей, которые причинял мне иной «свободный перелагатель» (freier Веarbeiter), переделывая мои повести и пришивая к ним счастливые концы вместо печальных — под тем предлогом, что публика не любит унылости.
Однако довольно. Еще раз извините меня и примите, вместе с моей благодарностью, уверение в совершенном уважении, с которым и т. д.
М. г.
Спешу ответить на только что полученное мною Ваше письмо. Прежде всего позвольте Вас поздравить с успехом Вашей «Правды», которую я получаю аккуратно и читаю с великим удовольствием. Успех этот вполне заслуженный. Конечно, у нас на Руси нет — да и вряд ли бывало — провинциального органа, который бы мог потягаться с Вашим. Особенно хороши помещаемые в нем корреспонденции; да и весь журнал производит впечатление чего-то живого, сильного и честного. Что же касается до моего участия в нем, то я с сожалением замечаю, что Вам всё не угодно поверить искренности моего заявления, состоящего в том, что я совершенно оставил литературные занятия. Сколько мне помнится, я и в прошлом году дал Вам обещание условное; и потому, мне кажется, публике на Вас претендовать нечего. Да и вряд ли эти претензии могут быть серьезны, если судить по приему, которым встречались все мои последние произведения. Но как бы то ни было, я положил перо и уж больше за него не возьмусь.
Примите, м. г., вместе с моими искренними пожеланиями Вам дальнейших успехов на избранном Вами поприще, уверение в совершенном моем уважении и преданности.
Покорнейший Ваш слуга
Г-жа Савина, наша известная актриса, прислала мне на днях телеграмму, в которой, сообщив мне о своем намерении взять для своего бенефиса комедию «Месяц в деревне», она просит моего разрешения сократить эту комедию, по мере надобности; а в сегодняшнем No «Биржевых ведомостей» я прочел, что г. В. Крылов принял на себя труд сделать эти нужные сокращения, довольно, по-видимому, значительные, так как пять актов под его рукою превратились в три. Не желая ставить уважаемую артистку в затруднительное положение, я согласился на ее просьбу, хотя не мог не выразить своего сожаления о том, что выбор ее пал на пьесу, которая никогда не назначалась для сцены — как то явствует из немногих слов, предпосланных мною этой самой пьесе, при напечатании ее в одном из NoNo «Современника» за 1855 г. Несколько лет тому назад г-жа Васильева, московская актриса, также взяла «Месяц в деревне» для своего бенефиса, несмотря на мои доводы и предостережения, — и потерпела неудачу. Не знаю, какая участь ожидает мою комедию после операции, совершенной над нею г. Крыловым, но считаю нужным заявить перед публикой, посредством Вашей газеты, что я отклоняю от себя всякую дальнейшую ответственность по этому делу, которое, каков бы ни был результат, до меня не касается.
Примите, м. г., уверение в совершенном уважении.
Париж, 27/15 января 1879 г.
Г-н редактор!
Вследствие заявления, помещенного в 22 No Вашей газеты по поводу моего письма в «Русскую правду», спешу извиниться перед Вами: слух о сокращении «Месяца в деревне» был вычитан мною в «Новом времени» (№ 1031, четверг, 11/23 января), и имя «Биржевых ведомостей» попало мне под перо ошибкой. Что же касается до г. В. Крылова, если точно он взял на себя труд сократить мою комедию, ввиду ее неожиданного успеха, мне остается только сожалеть о том, что он не довольно строго отнесся к ней и не выкинул также те длинноты, на которые указывает Ваша рецензия.
Примите и пр.
К искреннему сожалению, непредвиденные обстоятельства помешали моему намерению присутствовать на знаменательном торжестве, устраиваемом в Кракове в честь славного ветерана польской литературы. Мне остается просить Вас передать почтенному юбиляру выражение моих горячих поздравлений и пожеланий; с уверенностью могу прибавить, что в лице моем громадное большинство русской интеллигентной публики приветствует Крашевского и братски жмет его руку. Пускай же он примет этот привет как залог сближения между двумя племенами, столь долго разрозненными прошедшею историею и вступающими наконец в новую и плодотворную эру свободного, дружного и мирного развития. Ввиду благ, которые сулит близкое будущее, русский писатель, ученик Пушкина, заочно поднимает заздравный кубок в честь польского поэта, сподвижника Мицкевича.
Пр<имите> и пр.
Le peintre B. Vereschaguine, mon ami et compatriote, va exposer, au cercle de la rue Volney (c d Saint-Arnaud), un assez grand nombre de tableaux et etudes dont le sujet est pris a l’Inde et a la derniere guerre des Balkhans. Il a longuement visite ces pays et a pris lui-meme une part considerable a la lutte dans l’Asie centrale et la Turquie, ou il a ete blesse. Je ne doute pas que le public parisien ne fasse un accueil bienveillant a notre jeune maНtre, dont le talent original et puissant a ete constate par des autorites plus competentes que la mienne.
Le cachet particulier de ce talent est une recherche opiniatre dela verite, dela physionomie, du type dans la nature et dans l’homme, qu’il rend avec une grande justesse et une force quelquefois un peu rude, mais toujours sincere et grandiose. Cette tendance au vrai, au caracteristique, qui depuis notre grand ecrivain Gogol, a pose son empreinte sur toutes les productions de la litterature russe, se manifeste egalement dans l’art russe sous le pinceau de Vereschaguine. Sans compter ses tableaux indiens, qui ont ete exposes cette annee a Londres et qui y ont fait sensation, j’ai eu la bonne fortune de voir dans l’atelier de mon compatriote quelques tableaux nouvellement peints par lui, et dont le sujet se rapporte a la derniere guerre. Ce sont des scenes militaires, mais pas prises dans le sens chauvin. Vereschaguine ne pense pas a poetiser l’armee russe, a lui raconter sa gloire, mais a rendre tous les cТtes de la guerre, les pathetiques, les grotesques et les terribles aussi bien que les autres, les psychologiques surtout, objet de sa constante preoccupation. Ajoutez a cela un coloris energique, un dessin a la fois naif et correct, et vous ne trouverez pas mes eloges exageres. Il y a telle figure de soldat russe qui est un chef-d’oeuvre d’observation exacte et profonde.
Vereschaguine est certainement le peintre le plus original que la Russie ait encore produit, et rien qu’a ce titre, il merite d’attirer l’attention du public parisien. Je me compterais heureux si ces quelques paroles pouvaient y contribuer.
Agreez, Monsieur et cher confrere, l’expression de mes sentiments devoues.
Художник В. Верещагин, мой друг и соотечественник, намерен выставить в клубе на улице Вольне (бывш. Сент-Арно) довольно большое число картин и этюдов, предметом для которых послужили Индия и последняя война на Балканах. Он длительное время провел в этих странах и сам принял значительное участие в боях в Средней Азии и в Турции, где был ранен. Я не сомневаюсь, что парижская публика окажет благосклонный прием нашему молодому мастеру, чей самобытный и могучий талант был признан более авторитетными и компетентными, нежели я, ценителями.
Особенностью этого таланта является упорное искание правды, своеобразного и типического в природе и в человеке, которое он передает с большой верностью и силой, порой несколько суровой, но всегда искренней и величественной. Это стремление к правде, к характерному, наложившее, со времени нашего великого писателя Гоголя, свой отпечаток на все произведения русской литературы, проявляется также, под кистью Верещагина, и в русском искусстве. Помимо его индийских картин, которые в этом году были выставлены в Лондоне и произвели там сенсацию, мне посчастливилось видеть в мастерской моего соотечественника несколько картин, недавно им написанных, предмет которых относится к последней войне. Это военные сцены, лишенные, однако, всякого шовинистического духа. Верещагин не думает поэтизировать русскую армию, рассказывать о ее славе, а стремится показать все стороны войны: патетическую, уродливую, ужасную, равно как и другие, в особенности же психологическую сторону, предмет его постоянного внимания. Добавьте к этому энергичный колорит, рисунок, одновременно простой и точный, и вы не сочтете мои похвалы преувеличенными. Фигуры некоторых русских солдат являются верхом совершенства по верности и глубине наблюдения.
Верещагин, несомненно, самый своеобразный художник из всех, которых до сих пор произвела Россия, л уже по одному этому он заслуживает внимания парижской публики. Я почел бы себя счастливым, если бы настоящие строки могли этому способствовать.
Примите, милостивый государь и дорогой собрат, уверение в совершенной моей преданности.
Вам, как старинному моему приятелю, хорошо известно, с какой неохотой я решаюсь занимать публику вопросами, лично до меня касающимися; но прочтенная мною на днях корреспонденция г. «Иногороднего обывателя» в «Московских ведомостях» вынуждает меня взяться за перо.
Корреспонденция эта появилась по поводу напечатанного в газете «Temps» моего письма, предпосланного рассказу изгнанника, содержавшегося в одиночном заключении в течение четырех лет, — рассказу, представлявшему исключительно психологический и, пожалуй, судебный интерес.
Если бы г. «Иногородный обыватель» ограничился одними посильными оскорблениями, я бы не обратил на них внимания, зная, из какой «кучи» идет этот «гром»; но он позволяет себе заподозревать мои убеждения, мой образ мыслей, — и я не имею права отвечать на это одним презрением.
Приписывая мне всяческие неблагородные побуждения и чуть ли не преступные намерения, г. «Иногородный обыватель» обвиняет меня в низкопоклонстве, в заискивании, в «кувыркании» перед некоторой частью нашей молодежи. Такого рода заискивание предполагает отступничество от собственных убеждений и подделывание под чужие. Но, не хвастаясь и не обинуясь, а просто констатируя факт, я имею право утверждать, что убеждения, высказанные мною и печатно и изустно, не изменились ни на йоту в последние сорок лет; я не скрывал их никогда и ни перед кем. В глазах нашей молодежи — так как о ней идет речь — в ее глазах, к какой бы партии она ни принадлежала, я всегда был и до сих пор остался «постепеновцем», либералом старого покроя в английском, династическом смысле, человеком, ожидающим реформ только свыше, — принципиальным противником революций, не говоря уже о безобразиях последнего времени. Молодежь была права в своей оценке — и я почел бы недостойным и ее и самого себя представляться ей в другом свете. Те овации, о которых упоминает г. «Иногородный обыватель», мне были приятны и дороги именно потому, что не я шел к молодому поколению, нерасположение которого я весьма философически переносил в течение пятнадцати лет (со времени появления «Отцов и детей»), но потому, что оно шло ко мне; они были мне дороги, эти овации, как доказательство проявившегося сочувствия к тем убеждениям, которым я всегда был верен и которые громко высказывал в самых речах моих, обращенных к людям, которым угодно было меня чествовать.
С какой же стати мне было лгать и заискивать в них,, когда они сами мне протягивали руки и верили мне?
И как подумаешь, из чьих уст исходят эти клеветы, эти обвинения?! Из уст человека, с младых ногтей заслужившего репутацию виртуоза в деле низкопоклонства и «кувыркания», сперва добровольного, а наконец даже невольного! Правда — ему ни терять, ни бояться нечего: его имя стало нарицательным именем, и он не из числа людей, которых дозволительно потребовать к ответу. Но и в его положении оглядка не мешает: во всяком случае не ему упоминать об «опозоренных сединах»; незачем обращать взоры читающей публики на собственную голову. Публика и без того хорошо его знает… и, смею прибавить, знает и меня.
Париж, rue de Douai.
2 января 1880 г.
Vous avez bien voulu admettre au «XIX-e Siecle» une lettre ou j’annonГais l’exposition des tableaux de Vereschaguine. Le succes que j’osais predire et qui a depasse mon attente, m’encourage a m’adresser encore a vous. Cette fois-ci il s’agit encore de l’oeuvre d’un peintre, mais d’un peintre la plume a la main.
Je veux parler du roman historique de mon compatriote, le comte Leon Tolstoi, «La guerre et la paix», dont une traduction vient d’etre publiee chez Hachette. Leon Tolstoi est l’auteur le plus populaire que nous ayons en Russie; et «La guerre et la paix» est, je ne crains pas de le dire, un des livres les plus remarquables de notre temps. Un souffle d’epopee traverse ce vaste ouvrage, ou la vie publique et privee des Russes, dans les premieres annees de notre siecle, est retracee de main de maНtre. Toute une epoque fertile en grands faits et en grandes figures (le recit commence un peu avant la bataille d’Austerlitz et va jusqu’a celle de la Moscowa), tout un monde, une foule de types saisis sur le vif, dans tous les rangs de la societe se deroulent devant le lecteur. La maniere dont le comte Tolstoi traite son sujet est aussi originale que nouvelle; ce n’est ni du Walter Scott, ni, je n’ai guere besoin de l’ajouter, de l’Alexandre Dumas. Le comte Tolstoi est un ecrivain russe jusqu’a la moelle des os; et ceux des lecteurs franГais que quelques longueurs, quelques bizarreries d’appreciation ne rebuteront pas, pourront se dire que «La guerre et la paix» leur aura donne une plus intime, plus veridique intuition du caractere russe et de son temperament, de la vie russe en un mot, que s’ils avaient parcouru des centaines d’ouvrages d’ethnographie et d’histoire. Il y a des ehapitres entiers qmi ne seront jamais plus a refaire; des figures historiques- (comme Koiurouzofi, Rastsopchine et d’autres) dont les traits soat a jamais fixes; cela restera- Vous voyez, cher monsieur, que je se menage pas les expressions; et pourtant elles ne rendent qu’imparfaitement ma pensee. Il n’est pas impossible que la profonde originalite du comte Leon Tolstoi nenuise, par sa force meme, a une comprehension sympathique et sapide de la part des lecteurs etrangers, mais je le repete — et je serais heureux qu’on ajoutat foi a mes paroles: ceci est une grande oeuvre d’un grand ecrivain, — et c’est la vrai Russie.
Agreez, cher, monsier About, l’assurance de mes sentiments devoues.
Вы соблаговолили поместить в «XIX-e Siecle» мое письмо об открытии выставки картин Верещагина. Успех, который я осмелился предсказывать и который даже превзошел мои ожидания, дает мне смелость вновь обратиться к Вам. На этот раз речь тоже идет о произведении художника, но художника, творящего с пером в руке.
Я имею в виду исторический роман моего соотечественника, графа Льва Толстого, «Война и мир», перевод которого только что выпущен издательством Ашетта. Лев Толстой — самый популярный из современных русских писателей, а «Война и мир», смело можно сказать, — одна из самых замечательных книг нашего времени. Это обширное произведение овеяно эпическим духом; в нем частная и общественная жизнь России в первые годы нашего века воссоздана мастерской рукой. Перед читателем проходит целая эпоха, богатая великими событиями и крупными людьми (рассказ начинается незадолго до Аустерлицкого сражения и доходит до Бородина[6]), развертывается целый мир со множеством выхваченных прямо из жизни типов, принадлежащих ко всем слоям общества. Манера, какой граф Толстой разрабатывает свою тему, столь же нова, сколь и своеобразна; это не Вальтер Скотт и, само собою разумеется, также не Александр Дюма. Граф Толстой — писатель русский до мозга костей; и те французские читатели, кого не оттолкнут некоторые длинноты и странность некоторых суждений, будут вправе сказать себе, что «Война и мир» дала им более непосредственное и верное представление о характере и темпераменте русского народа и о русской жизни вообще, чем если бы они прочитали сотни сочинений по этнографии и истории. Здесь есть целые главы, в которых никогда не придется ничего менять; здесь есть исторические лица (как Кутузов, Растопчин и другие), черты которых установлены навеки; это — непреходящее. Как видите, любезный господин Абу, я щедр на выражения, и, однако, мои слова еще не полностью передают мою мысль. Возможно, что глубокое своеобразие графа Льва Толстого самой своей силою затруднит читателю-иностранцу сочувственное и быстрое понимание его романа, но я повторяю, — и я был бы счастлив, если бы к моим словам отнеслись с доверием, — это великое произведение великого писателя — и это подлинная Россия.
Примите, любезный г. Абу, уверение в моей преданности.
К крайнему моему сожалению, я вынужден предупредить вас, что едва ли буду в состоянии участвовать в сегодняшнем литературном вечере. Я занемог простудою, и доктор запретил мне выходить из комнаты. Однако, если к вечеру болезнь моя не усилится, я, несмотря на это запрещение, прибуду в благородное собрание; но рассчитывать на это нельзя — и я счел долгом известить вас об этом.
Je vois avec une certaine surprise que dans le Gaulois d’aujourd’hui mon nom se trouve mele au recit de l’expulsion de M. Pierre Lavroff.
C’est comme litterateur que j’ai connu M. Lavroff a Saint-Petersbourg, alors qu’apres avoir ete colonel de l’artillerie de la garde, il professait l’art militaire et publiait des ouvrages de philosophie, c’est comme litterateur que je l’ai introduit un soir a une seance musicale et litteraire du Cercle des artistes russes a Paris.
Quant a sauver M. Lavroff, je n’en ai jamais eu ni le pouvoir, ni l’occasion, et nos opinions politiques different a ce point que, dans une de ses publications, M. Lavroff m’a formellement reproche de m’etre toujours oppose comme liberal et opportuniste a ce qu’il nommait le developpement de l’idee revolutionnaire en Russie.
Je vous prie, etc.
Я вижу с некоторым удивлением, что в сегодняшнем номере «Gaulois» мое имя примешано к рассказу о высылке г. Петра Лаврова.
Я знал г. Лаврова как литератора в С.-Петербурге, когда, оставив службу в гвардии, где он был полковником артиллерии, он преподавал военное искусство н издавал книги по философии; как литератора я ввел его однажды и на музыкально-литературный вечер в Кружке русских художников в Париже.
Спасать г. Лаврова я никогда не имел ни возможности, ни случая, а наши политические убеждения до такой степени несходны, что в одном из своих сочинений г. Лавров формально упрекнул меня за то, что, как либерал и оппортунист, я всегда противился тому, что он называл развитием революционной мысли в России.
Примите и пр.
М. г.
Позвольте попросить Вас принять для себя и передать всему драматическому обществу в Киеве выражение моей искреннейшей благодарности за полученную мною вчера поздравительную телеграмму. Такое сочувствие моих соотчичей к литературным трудам моим мне особенно дорого именно теперь. Глубоко тронутый его выражением, прошу всех вас, господа, моих незнакомых, но близких друзей, верить в неизменные чувства уважения и преданности, с которыми пребываю
10 ноября/29 октября 1882 г.
Позвольте прежде всего поблагодарить вас за ваше письмо. Благодарю вас и за высказанное вами в столь лестных выражениях сочувствие к моей деятельности и особенно за данную мне возможность участвовать в таком гуманном и патриотическом деле, каковым я считаю упрочение будущности женских врачебных курсов. В доказательство, что это дело действительно патриотическое, русское, позволяю себе повторить прекрасные слова вашего письма:
«Мы желаем одного: чтоб нам не закрывали пути к знанию. Неужели русское общество откажет нам в нашем справедливом стремлении и заставит нас с надломленным чувством уйти, для приобретения необходимых знаний, на чужбину?»
Сколько мне известно, русское общество не только не ответит вам отказом, но уже отозвалось, горячо и деятельно отозвалось на ваши столь справедливые стремления. Оно доказало, что, несмотря на все превратные и недобросовестные толкования, оно помнит ваши заслуги и в военные и в мирные времена — и одинаково убеждено и в чистоте ваших намерений, засвидетельствованной единогласным отзывом ваших наставников, и в той великой пользе, которую вы призваны принести нашей родине. Можно утвердительно сказать, что, при настоящем ее положении, родина эта нуждается еще более в женских врачах, чем во врачах вообще, хотя количество даже этих врачей несоразмерно мало в сравнении с настоящею в них потребностью. Исторические судьбы России налагают на русскую женщину особые и высокие обязанности, при исполнении которых она уже заявила столько силы самопожертвования, столько способности к честному и стойкому труду, что было бы неразумно, было бы грешно — не говорю уже ставить ей преграды на указанном ей свыше пути, — но не способствовать ей всеми мерами к осуществлению ее призвания. Поверьте: за вас в этом вопросе всё честное на Руси, всё любящее свою родину, всё желающее ей блага, правильного и спокойного развития — ив общечеловеческом и в законногосударственном смысле!
А потому в успехе сомневаться нельзя. Позвольте и мне присоединиться к нему и внести мою лепту.
Примите и пр.
Je crois etre l’interprete des sentiments de douloureuse sympathie d’un grand nombre de mes compatriotes, en vous priant de deposer, en leur nom, une couronne sur la tombe de l’homme illustre que France vient de perdre.
Думаю, что я буду выразителем горестного сочувствия большого числа моих соотечественников, прося Вас возложить от их имени венок на могилу знаменитого человека, которого только что лишилась Франция.
Вы желаете от меня статьи для возобновляющейся «Недели»; я бы рад был оказать Вам посильную услугу, так как искренне сочувствую направлению Вашего журнала. Но у меня нет ничего готового — и я поневоле принужден ограничиться небольшим эпизодом из заграничной моей жизни, который, быть может, не покажется Вашим читателям вовсе лишенным интереса.
Раздел вариантов содержит материал беловых автографов и прижизненных изданий, а также тех автографов, которые служат единственным источником текста.
В этот раздел включаются варианты к следующим произведениям:
«Из-за границы. Письмо первое» — варианты белового автографа;
<Речь на обеде 19 февраля 1863 г.> — французский текст с переводом;
<Речь о Шекспире> — варианты первопечатного текста (СПб Вед);
<Речь на международном литературном конгрессе 5/17 июня 1878 г.> — русский текст;
<Речь по поводу открытия памятника А. С. Пушкину в Москве> — варианты белового автографа;
«Образчик старинного крючкотворства» — первоначальная редакция «Письма к издателю сборника»;
Письмо в редакцию <"Нашего века"> 11/23 апреля 1877 г. — варианты белового автографа;
Мемориал — конспективные записи;
«Жил-был некакий мальчишка…» — варианты чернового автографа.
Как и в предыдущих томах настоящего издания, из вариантов рукописных и печатных источников приводятся лишь те, которые имеют смысловое или существенное стилистическое значение.
Система подачи вариантов изложена в ранее вышедших томах издания — см. т. I, стр. 475—476; т. V, стр. 434; т. VI, стр. 400.
Источники текстов даются в следующих сокращениях (сиглах):
БА - беловой автограф.
ЧА - черновой автограф.
К ВЕ - корректура в гранках "Вестника Европы" с поправками Тургенева.
СПб Вед - "С.-Петербургские Ведомости".
Стр. 168.
8-9 редактор небольшого парижского журнала / редактор парижского еженедельного журнала
20 Одна газета точно так же поступила / Г-н Краевский (в «Голосе») точно так же поступил
23-24 Но я не ожидал такой бесцеремонности со стороны г. Суворина./ Такая бесцеремонность со стороны г. Краевского не удивила меня; я не ожидал ничего подобного от г. Суворина.
29 и потому смею надеяться / и потому смею думать
ПРИМЕЧАНИЯ
править
ГБЛ -- Государственная библиотека СССР имени В. И. Ленина (Москва).
ГПБ -- Государственная публичная библиотека имени M. Е. Салтыкова-Щедрина (Ленинград).
ИРЛИ -- Институт русской литературы (Пушкинский Дом) Академии наук СССР (Ленинград).
ЦГАЛИ -- Центральный государственный архив литературы и искусства (Москва).
ЦГИА -- Центральный государственный исторический архив (Ленинград).
Bibl Nat -- Национальная библиотека в Париже.
Анненков -- П. В. Анненков. Литературные воспоминания. Гослитиздат, М., 1960.
Алексеев -- М. П. Алексеев. И. С. Тургенев -- пропагандист русской литературы на Западе. В кн.: Труды Отдела новой русской литературы Института литературы (Пушкинский Дом). Изд. Академии наук СССР, вып. I. M.--Л., 1948, стр. 37-80.
Белинский -- В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, тт. I-XIII. Изд. Академии наук СССР, М., 1953-1959.
Б Чт -- "Библиотека для чтения" (журнал).
Васильев, Описание торжеств -- П. П. Васильев. Описание торжеств, происходивших в честь И. С. Тургенева во время пребывания его в Москве и Петербурге в течение февраля и марта 1879 г. Казань, 1880.
ВЕ -- "Вестник Европы" (журнал).
Гальп-Кам, Письма -- Письма И. С. Тургенева к Полине Виардо и его французским друзьям. Изд. Гальперина-Каминского, М., 1900.
Герцен -- А. И. Герцен. Собрание сочинений в тридцати томах, тт. I-XXX. Изд. Академии наук СССР, М., 1954-1965.
Гоголь -- Н. В. Гоголь. Полное собрание сочинений, тт. I-XIV. Изд. Академии наук СССР, M.--Л., 1937-1952.
Звенья -- "Звенья". Сборник материалов и документов по истории литературы, искусства и общественной мысли XIV-XX вв., под ред. В. Д. Бонч-Бруевича, А. В. Луначарского и др., тт. I-VI, VIII-IX. "Academia", M.-Л., 1932-1951.
Историч Вестн -- "Исторический вестник" (журнал).
Клеман, Летопись -- М. К. Клеман. Летопись жизни и творчества И. С. Тургенева. Ред. Н. К. Пиксанов. "Academia", M.-Л., 1934.
Лит Арх -- "Литературный архив". Материалы по истории литературы и общественного движения, тт. I-VI. Изд. Академии наук СССР, M.--Л., 1938-1961 (Институт русской литературы -- Пушкинский Дом).
Лит Наcл -- "Литературное наследство", тт. 1-78. Изд. "Наука" (ранее: Журнально-газетное объединение и издательство Академии наук СССР), М., 1931-1967. Издание продолжается.
Мин Г -- "Минувшие годы" (журнал).
Москв -- "Москвитянин" (журнал).
Моск Вед -- "Московские ведомости" (газета).
Н Вр -- "Новое время" (газета).
Некрасов -- Н. А. Некрасов. Полное собрание сочинений и писем, под общ. ред. В. Е. Евгеньева-Максимова, А. М. Еголина и К. И. Чуковского, тт. I-XII. Гослитиздат, М., 1948-1953.
Никитенко -- А. В. Никитенко. Дневник в трех томах, тт. I—III. Гослитиздат, Л., 1955-1956 (Серия литературных мемуаров).
ОЗ -- "Отечественные записки" (журнал).
Орл сб, 1955 -- "Записки охотника" И. С. Тургенева (1852-1952). Сборник статей и материалов. Под ред. М. П. Алексеева. Орел, 1955.
Письма Mаркевича -- Письма Б. М. Маркевича к графу А. К. Толстому, П. К. Щебальскому и друг<им>. СПб., 1888.
Полонский -- Я. Полонский. И. С. Тургенев у себя в его последний приезд на родину. "Нива", 1884, №№ 1-8.
ПСП -- Первое собрание писем И. С. Тургенева 1840-1883 гг. Изд. Общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым, СПб., 1884 (на обложке: 1885).
Пушкин -- Пушкин. Полное собрание сочинений, тт. I-XVI и Справочный. Изд. Академии наук СССР, 1937-1959.
Р Арх -- "Русский архив" (журнал).
Р Вед -- "Русские ведомости" (газета).
Р Вестн -- "Русский вестник" (журнал).
Революционеры-семидесятники -- И. С. Тургенев в воспоминаниях революционеров-семидесятников. "Academia", M.-Л., 1930.
Р Мир -- "Русский мир" (журнал).
Р Мысль -- "Русская мысль" (журнал).
Р Обозр -- "Русское обозрение" (журнал).
Р Пропилеи -- "Русские пропилеи". Материалы по истории русской мысли и литературы. Собрал и подготовил к печати М. О. Гершензон, т. III. М., 1916.
Р Сл -- "Русское слово" (журнал).
Р Ст -- "Русская старина" (журнал).
Салтыков-Щедрин -- Н. Щедрин (M. E. Салтыков). Полное собрание сочинений, тт. I-XX. Гослитиздат, M.--Л., 1934-1941.
Сб ГПБ, 1955 -- Сборник Государственной публичной библиотеки им. M. E. Салтыкова-Щедрина, вып. III, Л., 1955.
Сев В -- "Северный вестник" (журнал).
СПб Вед -- "С.-Петербургские ведомости" (газета).
С Пчела -- "Северная пчела" (газета).
Стасов -- В. В. Стасов. Собрание сочинений, тт. I-IV. СПб., 1894-1906.
Стасюлевич -- M. M. Стасюлевич и его современники в их переписке. Под ред. М. К. Лемке, т. III. СПб., 1912.
Т и круг Совр -- Тургенев и круг "Современника". Неизданные материалы, 1847-1861. "Academia", M.-Л., 1930.
Т и Савина -- Тургенев и Савина. Письма И. С. Тургенева к М. Г. Савиной. Воспоминания М. Г. Савиной об И. С. Тургеневе. С предисловием и под редакцией А. Ф. Кони. Изд. гос. театров, Пгр., 1918.
Толстой -- Л. Н. Толстой. Полное собрание сочинений (Юбилейное издание. 1828-1928), под общ. ред. В. Г. Черткова, тт. 1—90. Гослитиздат, M.--Л., 1928-1958.
Труды ГБЛ -- Труды Публичной библиотеки СССР им. В. И. Ленина, вып. III-IV. "Academia", M., 1934-1939.
Т, Письма -- И. С. Тургенев. Полное собрание сочинений и писем в двадцати восьми томах. Письма, тт. I-XIII. "Наука" (ранее изд. Академии наук СССР), M.--Л., 1961-1968.
Т, ПСС, 1883 -- Полное собрание сочинений И. С. Тургенева. Посмертное издание Глазунова, тт. 1-10. СПб., 1883.
Т сб -- "Тургеневский сборник". Материалы к полному собранию сочинений и писем И. С. Тургенева, вып. I-IV. "Наука", М.--Л., 1964-1968. Издание продолжается.
Т сб (Алексеев) -- И. С. Тургенев (1818-1883-1958). Статьи и материалы под ред. академика М. П. Алексеева. Орел, 1960.
Т сб (Бродский) -- И. С. Тургенев. Материалы и исследования. Сборник под ред. Н. Л. Бродского. Орел, 1940.
Т сб (Пиксанов) -- "Тургеневский сборник". Изд. "Огни", Пгр., 1915 (Тургеневский кружок под руководством Н. К. Пиксанова).
Т, Соч, 1865 -- Сочинения И. С. Тургенева (1844-1864), чч. 1-5. Издание братьев Салаевых, Карлсруэ, 1865.
Т, Соч, 1874 -- Сочинения И. С. Тургенева (1844-1874), чч. 1-8. Издание братьев Салаевых, М., 1874.
Т, Соч, 1880 -- Сочинения И. С. Тургенева (1844-1868-1874-1880), тт. I-X. Издание книжного магазина наследников братьев Салаевых, М., 1880.
Т, Сочинения -- И. С. Тургенев. Сочинения под ред. К. Халабаева и Б. Эйхенбаума, тт. I-XII. M.--Л., ГИЗ и ГИХЛ, 1929-1934.
Т, СС -- И. С. Тургенев. Собрание сочинений в двенадцати томах, тт. I-XII. Гослитиздат, М., 1953-1958.
Успенский -- Г. И. Успенский. Полное собрание сочинений, тт. I-XIV. Изд. Академии наук СССР, М., 1940-1954.
Фет -- А. А. Фет. Мои воспоминания (1848-1889), чч. I и II. М., 1890.
Чернышевский -- Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений в пятнадцати томах, тт. I-XV (и т. XVI -- дополнительный). Гослитиздат, М., 1939-1953.
Halp-Kam, Corr -- Е. Halperine-Kaminsky. Ivan Tourgueneff d'apres sa correspondance avec ses amis francais. Paris (Bibliotheque Charpentier), 1901.
Mazon -- Manuscrits parisiens d'Ivan Tourguenev. Notices et extraits, par Andre Mazon. Paris, 1930 (Bibliotheque de l'Institut francais de Leningrad, Tome IX).
Пятнадцатый том завершает собою серию сочинений настоящего издания. Состав этого тома сложен как в жанровом отношении, так и по хронологическому охвату. Входящие в него произведения объединяются лишь одним общим для них признаком: они не имеют самостоятельного художественного значения или, по крайней мере, художественных заданий (последнее относится к эпиграммам, альбомным записям, сатирическим стихотворениям и пародиям). В жанровом отношении том представляет те разделы критико-публицистической и автобиографической прозы, какие но вошли в том XIV, а хронологически обнимает произведения, написанные с 1848 года до конца жизни писателя.
В первом из семи разделов тома («Корреспонденции») содержится, в частности, впервые введенное в собрание сочинений Тургенева газетное сообщение об оперном творчестве композитора В. Н. Кашперова и о постановке его оперы «Мария Тюдор» в Милане (1860); атрибуция этой заметки, как несомненно написанной Тургеневым, вместе с тем решает и вопрос о статье «Сочинения Д. В. Давыдова» («Отечественные записки», 1860), ошибочно приписанной Тургеневу М. О. Гершеизоном (см. об этом: Т, Сочинения, т. XII, стр. 524—525).
Во втором разделе особый подраздел составляют речи, произнесенные (или заготовленные для произнесения) Тургеневым на чествованиях его, происходивших в Москве и Петербурге в марте 1879 г.; к ним присоединены три открытых письма Тургенева в ответ на приветствия, связанные с этими же его чествованиями. Впервые публикуется текст речи, подготовленной для произнесения на обеде в Собрании петербургских художников (стр. 62). Среди вариантов к текстам этого раздела печатаются отрывки из речи о Пушкине, не вошедшие ни в произнесенный Тургеневым, ни в напечатанный текст речи, — отрывки, вносящие новые и существенные черты в понимание этого, во многих отношениях программного, выступления.
Из вошедших в третий раздел предисловий четыре: к «Стихотворениям А. А. Фета», к французским переводам драматических произведений Пушкина, к переводам его же стихотворений и к трем письмам из переписки Пушкина — включаются в собрание сочинений Тургенева также впервые.
Из открытых писем (раздел четвертый) впервые включаются в собрание сочинений письма: редактору парижского журнала «Revue Europeenne» (стр. 139), издателю английской «Pall Mail Gazette», редактору парижской газеты «Le Temps» (стр. 161), членам «Художественной беседы» в Праге, редактору парижского журнала «Le XIX-e Siecle» (стр. 181), Комитету «Общества вспомоществования студентам Санкт-Петербургского университета», Киевскому драматическому обществу. Впервые публикуется письмо в редакцию еженедельной газеты «Неделя».
Впервые включена в собрание сочинений и большая часть текстов пятого раздела (автобиографические материалы — см. «Содержание»). Исключение составляет лишь автобиография, написанная в 1875 г. для выпуска VI «Русской библиотеки» М. М. Стасюлевича (1876) и включавшаяся в собрание сочинений Тургенева.
Записи Тургенева о ходе и лечении его последней болезни — «Скорбные листы», ведшиеся им в течение 72 дней, со 2 августа по 12 октября (с припиской 25 октября) п. ст. 1882 г. и опубликованные в книге Maron, стр. 175—187, — в издание не включены, так как, при всем своем психологическом значении, имеют слишком специальное медицинское и физиологическое содержание.
Включенные в шестой раздел эпиграммы (на Кетчера, Кудрявцева, Боткина, Дружинина, Никитенко) и экспромт «Отсутствующими очами» не сохранились в автографах и не предназначались Тургеневым к печати. Однако свидетельства о принадлежности их Тургеневу достаточно авторитетны. Введен в издание (впервые) фельетон-пародия «Шестилетний обличитель», напечатанный в «Искре», в 1859 г. Впервые публикуется по автографу ИРЛИ, ускользавшему до сих пор от внимания исследователей, сатирическое стихотворение политического содержания «Когда монарх наш незабвенный», написанное весною 1856 г. и направленное одновременно против Николая I и К. С. Аксакова. С другой стороны, исключена входившая ранее в издания (Т, Сочинения, т. XI, стр. 250) пародия на стихотворение Фета — «Я долго стоял неподвижно…», опубликованная в книге Maron, стр. 94, якобы по автографу. При проверке выяснилось, что стихи Фета и пародия на них записаны не Тургеневым, а неизвестною рукою, и принадлежность пародии Тургеневу ничем не может быть доказана. Впервые вводятся (по рукописям) в издание сочинений Тургенева его альбомные записи.
Последний раздел («Записки общественного назначения») содержит два документа, уже публиковавшиеся и входившие в собрания сочинений Тургенева, и третий — обращение к членам русской колонии в Париже по поводу реорганизации кассы взаимопомощи, впервые включаемый в собрание сочинений.
Ряд произведений Тургенева, разных жанров, различного содержания и значения, оригинальных и переведенных им, на русском и французском языках, в этот том и вообще в настоящее издание не включен. Основания к этому кратко изложены во вступительной статье к комментариям последнего тома художественных произведений — т. XIII, стр. 537—538. К тому, что сказано там, следует добавить, что Редакционная коллегия издания решила не давать в нем раздела «Dubia». Поэтому в том XV не введены некоторые вещи, в сочинении которых участие Тургенева несомненно или возможно, но ввиду наличия соавторов не может быть текстуально точно установлено. Таковы коллективные сатирические стихотворения, написанные совместно Тургеневым, Некрасовым и Дружининым: «К портрету Краевского» (приписывалось и А. И. Кронебергу), «Загадка» (на И. П. Арапетова) и «Послание к M. H. Лонгинову».
По этим же причинам нет в издании и предисловия к роману Б. Ауэрбаха «Дача на Рейне» (1868), написанного Тургеневым совместно с Л. Пичем.
Не вошли в том и вообще в издание и такие произведения в стихах и в прозе, для которых авторство Тургенева не может считаться доказанным. Всем дубиальным, не вошедшим в издание произведениям редакция издания предполагает посвятить специальные публикации и статьи в Тургеневских сборниках.
Из числа произведений, вошедших в настоящий том, нет почти ни одного, которое бы Тургенев включал в прижизненные издания своих сочинений (не в счет предисловия к изданиям 1865 и 1874 годов, имевшие временное значение и не повторявшиеся). Исключение составляют статьи, отобранные, очевидно, самим Тургеневым, а именно: «Пергамские раскопки», речь на обеде 13/25 марта 1879 г. в Петербурге, речь по поводу открытия памятника Пушкину, предисловие «От издателя» к «Новым письмам А. С. Пушкина», письмо к редактору, «Вестника Европы» от 21 ноября / 3 декабря 1875 г., письмо ему же от 2 января н. ст. 1880 г. Они вошли в том I издания И. И. Глазунова (1883 г.), вышедший в свет уже после смерти писателя.
Большая часть остальных произведений пятнадцатого тома была перепечатана из периодических изданий М. О. Гершензоном в третьем томе сборника «Русские Пропилеи» (М., 1916). В собрание сочинений Тургенева все они — и другие, отмеченные в примечаниях к настоящему тому — включены впервые в издании: Т, Сочинения, т. XII. В последнем каждое произведение сопровождено подробным комментарием, в который введены, полностью или в извлечениях, многие материалы — архивные документы, статьи из периодической печати, современной Тургеневу, письма, мемуары и пр. Обилие материалов и основательность комментария в этом издании позволяют редакции настоящего тома отослать к нему читателей за дополнительными сведениями, не делая каждый раз ссылок на него.
Характеризуя в самой общей форме содержание пятнадцатого тома, можно отметить, что почти весь он посвящен критико-публицистической деятельности Тургенева — его печатным выступлениям в русской и западноевропейской периодической печати, корреспонденциям, заметкам, предисловиям, письмам в редакцию, — его устным выступлениям в общественных собраниях всякого рода. Произведения этого тома показывают, что Тургенев внимательно следил за общественной и литературной жизнью России и Западной Европы и па каждое событие, каждое заметное явление литературной жизни, каждое выступление прессы, касавшееся его лично, реагировал выступлениями в печати. Эта сторона его деятельности в 60-е и особенно в 70-е годы была настолько характерной, что Некрасов в своей сатирической поэме «Современники» (1875), изображая библиографов, открывших новый, по их мнению, поэтический талант-самородок, иронически писал:
Позавидует Бартенев,
И Семевский затрещит,
Но заметку сам Тургенев
В «Петербургских» поместит…
(Некрасов, т. III, стр. 100),
В либеральной газете «С.-Петербургские ведомости» Тургенев напечатал, действительно, в эти годы ряд заметок и писем в редакцию.
Настоящий том, заключающий собою собрание Сочинений Тургенева, содержит три указателя:
1. Алфавитный указатель всех произведений Тургенева, помещенных в издании.
2. Алфавитный указатель имен, упоминаемых в текстах издания, исключая имена литературных и иных персонажей.
3. Указатель произведений Тургенева, не вошедших в настоящее издание, а также приписываемых ему и коллективных вещей, неосуществленных замыслов и сделанных им переводов с русского языка на иностранные и с иностранных на русский.
В работе по подготовке текстов тома и составлению комментариев к ним приняли участие как сотрудники Тургеневской группы ИРЛИ, так и приглашенные лица. Ввиду большого количества мелких произведений, из которых состоит том, причем многие из открытых писем носят одинаковые заголовки, редакция нашла целесообразным вместо перечисления заглавий всех вещей, подготовленных каждым из участников, отметить это участие в конце каждого комментария инициалами его составителя, именно: А. Б. — А. И. Батюто, А. П.-- А. И. Понятовский, Г. Г. — Г. Я. Галаган, Г. К.-- Г. В. Коган, Г. П. — Г. Ф. Перминов, Г. С.-- Г. В. Степанова, Д. К.-- Д. М. Климова, Е. Г.-- Е. А. Гитлиц, Е. К.-- Е. И. Кийко, Е. X.-- Е. М. Хмелевская, И. Б.-- И. А. Битюгова, И. Ч.-- И. С. Чистова, Л. К.-- Л. И. Кузьмина, Л. Н.-- Л. Н. Назарова, Л. Р.-- Л. И. Ровнякова, М. Р.-- М. Б. Рабинович, Н. В.-- Н. Ф. Буданова, Н. И.-- Н. В. Измайлов, H. M.-- H. H Moстовская, Н. Н.-- Н. С. Никитина, Н. Ф.-- H. H. Фонякова, П. З.-- П. Р. Заборов, Т. Г.-- Т. П. Голованова, Т. Н. — Т. А. Никонова, Т. О.-- Т. И. Орнатская, Ю. Л. — Ю. Д. Левин.
Указатели составлены: первый — Е. М. Хмелевской, второй -- А. Д. Алексеевым совместно с другими участниками издания, третий — Н. С. Никитиной. Редактор тома — Н. В. Измайлов; им же написаны вступительные статьи к вариантам и примечаниям. В редакционно-технической подготовке тома к печати принимала участие Е. М. Хмелевская.
Печатается по тексту первой публикации: "Journal de St. Petersbourg ", 1854, № 475, 10(22) августа; русский перевод — по тексту его первой публикации: СПб Вед, 1854, № 180, 15(27) августа.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. XII, стр. 371—373.
Автограф неизвестен.
Написано в связи с появлением в 1854 г. французского перевода «Записок охотника», выполненного Э. Шаррьером: "Memoires d’un seigneur russe ou tableau de la situation actuelle des nobles et des paysans dans les provinces russes. Paris, Hachette, 1854 («Воспоминания знатного русского барина, или картина современного состояния дворянства и крестьянства в русских провинциях». Париж, изд. Ашетта, 1854).
Недовольство Тургенева, которое он счел необходимым высказать в печати, было вызвано не только недостатками перевода, но и той политической тенденцией, которая определила самый характер перевода и время его появления в печати в условиях начинавшейся Крымской войны. (См. об этом: М. К. Клеман. «Записки охотника» и французская публицистика 1854 года. В кн.: Сборник статей к сорокалетию ученой деятельности академика А. С. Орлова. Л., 1934, стр. 305—314; его же комментарии к письму Тургенева в изд.: Т, Сочинения, т. XII, стр. 624—628; М. П. Алексеев. Мировое значение «Записок охотника» — Орл сб, 1955, стр. 56—63).
В 1858 г. вышел второй, новый перевод «Записок охотника» на французский язык, выполненный Ипполитом Делаво под наблюдением самого Тургенева, который работал над ним совместно с переводчиком около года (см.: Ф. Я. Прийма. Новые данные о «Записках охотника» Тургенева во французской литературе. — Орл сб, 1955, стр. 331—351; Т, Письма, т. III, стр. 136, 149, 516—517). В предисловии переводчика к этому изданию было перепечатано — очевидно, по желанию самого Тургенева — комментируемое письмо в редакцию «Journal de St. Petersbourg» (" Recits d’un chasseur, par Ivan Tourguenef, traduits par H. Delaveau. Seule edition autorisee par l’auteur. Paris, E. Dentu, 1858, стр. III—V). Перепечатка эта объясняется тем, что перевод Делаво, принципиально отличавшийся от перевода Шаррьера и притом авторизованный, должен был аннулировать в глазах французских читателей и критики перевод 1854 года.
Стр. 130. Этот перевод ~ подал повод к нескольким статьям…-- Обзор и анализ статей, вызванных переводом Шаррьера, см. в указанных работах М. П. Алексеева и М. К. Клемана. Отзывы критики — очень хвалебные по отношению к Тургеневу, художнику и автору «Записок охотника» — были проникнуты политическими тенденциями, враждебными к России, как и самый перевод Шаррьера, — что могло поставить Тургенева, лишь недавно возвращенного из ссылки, в тяжелое положение.
Печатается по тексту первой публикации: Моск Вед, 1856, № 151, 18 декабря, с исправлением ошибки в публикации («в № X» вместо «в № IX»).
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. XII, стр. 375—376.
Автограф неизвестен.
Осенью 1855 г. Тургенев обещал M. H. Каткову принять участие в основанном им журнале «Русский вестник» (начал выходить с 1856 года). 28 ноября/10 декабря 1855 г. писатель сообщил Каткову, что он готовит для его журнала рассказ «Призраки» и надеется завершить его к новому, 1856 году (см.: Т, Письма, т. II, стр. 323). В объявлении об издании «Русского вестника» на 1856 г. Катков, в числе прочих произведений, которые должны быть напечатаны в журнале в течение года, назвал и «Призраки» Тургенева.
Однако, увлекшись новым замыслом, Тургенев оставил работу над «Призраками»[7] и написал повесть «Фауст», появившуюся в октябрьской книжке «Современника» за 1856 г.
Катков принял повесть «Фауст» за ненаписанные еще «Призраки» (см. Т, Письма, т. III, стр. 49) и в объявлении об издании «Русского вестника» на 1857 год публично обвинил Тургенева в том, что он не выполнил взятые на себя обязательства и напечатал в «Современнике» повесть, обещанную ранее ему (см.: Моcк Вед, 1856, № 140, 22 ноября, приложение). Текст объявления об издании «Русского вестника», вырезанный из «Московских ведомостей», был отправлен M. H. Лонгиновым Тургеневу в Париж, и писатель счел необходимым разъяснить возникшее недоразумение.
В продолжавшуюся между ним и Катковым полемику вступил Н. Г. Чернышевский, который в статье «Заметки о журналах» («Современник», 1857, № 1, отд. V, стр. 184—185; Чернышевский, т. IV, стр. 694—695)t защищая интересы Тургенева, привел письмо Тургенева и выдержки из ответа Каткова.
Посылая второе письмо в редакцию «Московских ведомостей» по поводу «Призраков» (см. наст. том, стр. 135), Тургенев писал Лонгинову: «Вся эта тревога из вздорной повести мне кажется очень смешною и нелепою — и чем ее скорее прекратить, тем лучше. Кажется, на мой ответ возражения нельзя ожидать. Да и что возражать? Вину я беру на себя» (Т, Письма, т. III, стр. 71).
Однако предположение Тургенева не оправдалось. Катков выступил еще с одним письмом (см.: Моcк Вед, 1857, № 11, 24 января), но Тургенев оставил его уже без ответа.
Письма Тургенева к редактору «Московских ведомостей» вместе с ответами на них Каткова см.: Р Вестн, 1857, январь кн. 2, стр. 152—158.
Печатается по тексту первой публикации: Моcк Вед, 1857, № 7, 15 января, «Литературный отдел».
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. XII, стр. 376—377.
Автограф неизвестен.
См. примечания к предыдущему письму.
Печатается по первой публикации: "Le Nord ", 1858, № 37, 6 fevrier.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. XII, стр. 377—379.
Автограф неизвестен.
В официозной газете «Le Nord», издававшейся в Париже на счет русского правительства, в № 22 от 10/22 января 1858 г. была помещена корреспонденция из Москвы (датированная 30 декабря ст. ст. 1857 г. и подписанная " N "), в которой сообщалось об обеде, состоявшемся в Коммерческом клубе 28 декабря ст. ст. 1857 г. по случаю первых шагов правительства к освобождению крестьян, — обеде, на котором присутствовали редакторы газет, профессора университета и литераторы всех направлений, кроме славянофильского.
21 января/2 февраля 1858 г. В. А. Черкасский писал из Рима А. И. Кошелеву: «…я душевно сожалею, что славяне в нем (обеде) не участвовали; эта ошибка, вроде фальшивой ноты, влияние на молодежь будет иметь нехорошее; тем более, что московский корреспондент „Nord“ не поскупился на намеки так, чтобы потопить славян зараз в глазах и власти и публики. Я уговорил Тургенева написать от себя письмо для напечатания в „Норде“ в виде протеста беспристрастного лица, уверенного в сочувствии славян к поднятому государем вопросу освобождения крестьян» (О. Трубецкая. Материалы для биографии кн. В. А. Черкасского, т, I. М., 1901, стр. 94—95).
Находясь в Риме и тесно общаясь с группой русских либеральных деятелей, центром которой была в. кн. Елена Павловна, Тургенев оказался в сфере русской общественной мысли, близкой к славянофильству. Через кн. Черкасского он был информирован о московских делах и, в частности, об обеде, устроенном литераторами и профессорами Московского университета (см.: Т, Письма, т. III, стр. 192).
Тургенев знал, что славянофилы были одной из активных сил в борьбе за освобождение крестьян с землею. И хотя он но разделял взглядов славянофилов на крестьянскую общину как на лучшую, исторически сложившуюся форму землевладения, ему было ясно, что в конце 50-х годов интересы борьбы за реформу требовали единения сил. В это время и Н. Г. Чернышевский выступил в «Современнике» с рядом статей, содержавших призыв пересмотреть «холодное, отчасти насмешливое, отчасти даже неприязненное» отношение к славянофилам и их журналу «Русская беседа». Заметки о мартовских и апрельских номерах журналов за 1857 год Чернышевский почти полностью посвятил разъяснению того, чем полезны обществу славянофилы, обращая внимание на их горячую любовь к России.
Аналогичные взгляды высказывал А. И. Герцен. В письме к И. С. Аксакову от 8 ноября н. ст. 1858 г. он писал: «…несмотря на все разномыслия, в одном мы соединены вполне — в общей искренней любви к России, в страстном желании освобождения крестьян с землею, и во имя этих двух баз мы горячо жмем руку вам и С<амарину>» (Герцен, т. XXVI, стр. 220). Беседы на эту тему велись у Герцена и с Тургеневым, о чем свидетельствует их переписка и неоднократные встречи в 1856—1858 гг. в Лондоне. О содержании этих бесед полнее всего говорит открытое письмо Герцена к Тургеневу «Еще вариация на старую тему» (1857), написанное как продолжение недавнего спора. Герцен убеждал Тургенева в необходимости предать забвению мелочные споры со славянофилами, потерявшие интерес в преддверии экономического переворота, и способствовать этим уничтожению «заборов, мешающих свободному развитию народных сил» (Герцен, т. XII, стр. 423—436; см. также: Т сб, вып. III, стр. 82—92).
Именно в этот период Тургенев и выступил в газете «Le Nord» со статьей в защиту славянофилов, обвинявшихся в оппозиции к крестьянской реформе. Рассказывая Анненкову (в письме от 19/31 января 1858 г.) о «несправедливой выходке против славянофилов — как будто они не желают освобождения крестьян, между тем, как они-то больше всех и хлопотали о нем», Тургенев сделал существенную оговорку, что он заступился за них «с этой только точки зрения» (Т, Письма, т. III, стр. 192). Письмо Тургенева было опубликовано в газете со следующим объяснением от редакции: «Не имея возможности установить всюду, постоянный контроль над всеми известиями и заключениями, сообщаемыми нашими корреспондентами, мы будем считать выражением сочувствия нам доставление возможности исправлять ошибочные сведения. С особенным удовольствием будем мы принимать поправки, адресованные нам столь осведомленными и уважаемыми лицами, как автор нижеследующего письма, с которым мы спешим ознакомить наших читателей».
Печатается по тексту первой публикации: «Revue Europeenne», 1861, t. XVII, 15 Octobre, стр. 625. В русском переводе опубликовано: Орл сб, 1955, стр. 339.
В собрание сочинений включается впервые.
Автограф неизвестен.
Письмо предшествовало публикации французского перевода «Накануне», печатавшегося в XVII—XVIII томах «Revue Europeenne» за 1861 г. Перевод был выполнен И. Делаво, переводчиком многих произведений Тургенева (см.: Орл сб, 1955, стр. 331—351).
Стр. 139—140. …одно французское периодическое издание со неверного воспроизведения.-- Речь идет о первом французском переводе романа «Накануне» выполненном П. Дуэром: «La veille». Roman russe d’Ivan Tourghenieff. Traduction P. Douhaire. — «Le correspondant», 1860, Septembre, стр. 117—167 (см. наст. изд., т. VIII, стр. 542).
Печатается по тексту первой публикации: «Колокол», 1862, л. 134, 10(22) мая, стр. 115.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. XII, стр. 379.
Автограф неизвестен.
Письмо Тургенева к издателю «Колокола», т. е. А. И. Герцену, является ответом на заметку «Воровство», автором которой был князь П. В. Долгоруков — фактический редактор журнала «Правдивый», издававшегося на русском языке в Лейпциге. Заметка гласила: «Издатель Полного собрания Сочинений Ивана Сергеевича Тургенева, Основский, обокрал нашего знаменитого писателя на две тысячи пятьсот рублей серебром. Предаем гласности этот поступок: пусть общественное мнение заклеймит позором вора — Основского…» («Правдивый», 1862, № 2, 18 апреля, стр. 16).
Заметка Долгорукова и данное письмо Тургенева были последними звеньями в запутанной истории издания Н. А. Основским четырехтомного собрания сочинений Тургенева (М., 1860—1861). Большинство биографов Тургенева согласны в том, что Основский его обманул, заплатив за право издания его сочинений вместо 8000 руб., как было условлено, только 5500 руб. Тургенев же, щадя Основского, решил этот досадный эпизод предать забвению (см.: Н. Викторов. Материалы для биографии И. С. Тургенева. Истории Вести, 1897, № 7, стр. 99—103; Н. Гутьяр. К биографии И. С. Тургенева. Р Ст, 1908, № 8, стр. 229—240 ; Г. М. Фридлендер. Письма А. Н. Плещеева. Лит Арх, т. 6, стр. 306—320). В последней из названных работ приводятся письма А. Н. Плещеева и И. В. Павлова к Тургеневу, в которых говорится о непорядочности и мошенничестве Основского. На первых порах Тургенев целиком доверялся этим сообщениям (см. Т, Письма, т. IV, стр. 162, 172, 181), но затем, когда он более детально ознакомился с фактами, его отношение к Основскому изменилось. А. А. Фет, в качестве доверенного лица Тургенева (см. там же, стр. 173), резко разошелся с Плещеевым и Павловым в оценке личности Основского и всех обстоятельств дела. А в начале 1861 г. Тургенев получил письмо от самого Основского от 3/15 января (ИРЛИ, ф. 7, № 149, л. 12) и в связи с ним писал П. В. Анненкову 16/28 января 1861 г.: «Я получил длинное письмо от Основского, и оказывается, что он действительно был оклеветан — и достоин сожаления» (Т, Письма, т. IV, стр. 187—188 и 535). Из письма Основского Тургеневу стало ясно, что Плещеев и Павлов, будучи компаньонами Основского по изданию «Московского вестника» и собрания сочинений Тургенева, нередко ставили того в затруднительное положение, не выполняя в срок своих обязательств по финансированию этих изданий. Основский действительно был разорен, и у Тургенева не было оснований не верить ему.
Защищая в комментируемом письме своего издателя, Тургенев не только проявил свойственную ему деликатность; он считался также и с мнениями своих друзей — И. П. Борисова, Фета и И. И. Маслова (см.: Т сб, вып. III, стр. 343; ИРЛИ, ф. 7, № 153, л. 3).
Печатается по тексту первой публикации: С Пчела, 1862, № 334, 10 декабря.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. XII, стр. 379—380.
Черновой автограф хранится в Bibl Nat, Slave, 88, описание см. Mazon, стр. 62; фотокопия ИРЛИ, Р. I, он. 29, № 201.
Черновой автограф, озаглавленный (позднее) Тургеневым: «Письмо в „Северную пчелу“ о жулике Некрасове», содержит после слов: «видит меня почти каждую ночь во сне» подстрочное примечание, исключенное П. В. Анненковым при публикации письма: «Странная игра случая! В то же самое время я получил письмо от г-на Основского, моего последнего издателя; и тот тоже уверял меня, что беспрестанно видит меня во сне. Будем надеяться, что поводом к подобным сновидениям были не угрызения совести».
Анненков мотивировал необходимость произведенного им сокращения тем, что сравнение Некрасова с Основским ему «показалось неблаговидным» (письмо к И. С. Тургеневу от 14/26 декабря 1862 г. — ИРЛИ, ф. 7, № 8, л. 58). С Н. А. Основским у Тургенева были недоразумения денежного характера (см. наст. том, стр. 363), разногласия же с Некрасовым и редакцией «Современника» были вызваны иными причинами. Тургенев согласился с доводами Анненкова, сообщив ему 20 декабря ст. ст. 1862 г., что благодарит его «за сделанный выпуск» (Т, Письма, т. V, стр. 78).
Сотрудничество Тургенева в «Современнике» началось с момента перехода журнала в руки Н. А. Некрасова и И. И. Панаева в 1847 г.
Официальное извещение об отказе от участия в журнале Тургенев отправил Панаеву 1/13 октября 1860 г. (см.: Т, Письма, т. IV, стр. 139). Разрыв Тургенева с «Современником» был обусловлен идейными разногласиями его с Чернышевским и Добролюбовым, занявшими к этому времени руководящее положение в издании журнала. Именно так понимал вопрос Некрасов, что видно из его письма к Тургеневу от 15 января ст. ст. 1861 г. (см.: Некрасов, т. X, стр. 441—442). Сам Тургенев, однако, отрицал идейную подоплеку своего ухода из «Современника», объясняя ого личной антипатией к Некрасову (см., например: Т, Письма, т. IV, стр. 334).
Стр. 142. В фельетоне Вашей газеты ~ журнала, издаваемого г. Некрасовым.-- В рецензии «„Пан Тадеуш“ поэма Адама Мицкевича, перевод в стихах Н. В. Берга», подписанной «А. Ю.», автор ее, Ю. К. Арнольд, писал: «…г. Некрасов жертвует лучшими талантами былого „Современника“ гг. Тургеневым, Дружининым, Писемским, Гончаровым и Авдеевым и издает „Современник“ как орган наших обличительных и политико-экономических насущных потребностей! <…> Мы только думаем <…>, что придет пора, когда на страницах „Современника“ мы, его все-таки жаркие поклонники, снова увидим лучших его сотрудников, лучших писателей наших последнего времени…» А. Ю. (Ю. К. Арнольд) в данном случае повторил мнение редакции «Современника». Ср. объявление об издании журнала в 1862 году («Современник», 1861, № 10).
Стр. 142. …г. Некрасов предлагал мне ~ запроданную «Русскому вестнику»…-- Тургенев по этому поводу писал П. В. Анненкову 20 декабря ст. ст. 1862 г.: «…Некрасов предлагал мне 8000 р. за „Накануне“, в присутствии А. Н. Островского и Е. Я. Колбасина» (Т, Письма, т. V, стр. 78).
Стр. 142. …г. Некрасов писал ~ каждую ночь во сне.-- В письме от 15 января ст. ст. 1861 г. Некрасов писал Тургеневу: «…повторяю, что это письмо вынуждено неотступностью мысли о тебе. Это тебя насмешит, но ты мне в последнее время несколько ночей снился во сне» (Некрасов, т. X, стр. 442).
Стр. 142. Я тогда же отвечал г. Некрасову…-- Это письмо Тургенева неизвестно.
Стр. 143. Недоброжелательные намеки ~ перешли в явные нападения.-- Имеется в виду статья М. А. Антоновича «Асмодей нашего времени» («Современник», 1862, март) — резко отрицательный разбор «Отцов и детей», выражавший мнение всей редакции журнала (см. наст. изд., т. VIII, стр. 590—593).
Печатается по тексту первой публикации: «День», 1863, № 29, 20 июля.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. XII, стр. 381.
Автограф неизвестен.
Автор корреспонденции из Парижа, напечатанной в газете «День» 1 июля ст. ст. 1863 г. (№ 22), приписал Тургеневу намерение высмеять в грубой форме статьи, помещавшиеся в европейской прессе, о зверствах царских войск в Польше. В ответ на это сообщение Герцен выступил в «Колоколе» (л. 167, 10 июля н. ст. 1863 г.) с заметкой «Не верим!», в которой писал: «Даровитый автор „Отцов и детей“ будто бы вознамерился в подложной корреспонденции рассказать, „как один казачий полковник поссорился с своим есаулом за то, что тот жареных польских детей ест с французской, а не с английской горчицей“ <…> Тургенев вовсе не политический человек, это он доказал так же блестяще, как всё, что он доказывал. Но не будучи человеком политическим, он всё же человек — и понимает, как было бы безнравственно жартовать над поляками, когда над ними тешатся такие милые забавники, как Муравьев и вся палачующая братия. Не верим да и только!» (Герцен, т. XVII, стр. 214).
Тургенев, узнав из этой заметки об упоминании его имени в газете «День», писал Герцену: «Спасибо тебе, что ты не поверил этому пошлому анекдоту <…> Ни одного — ни обидного, ни насмешливого слова не вышло из моих уст насчет поляков — хотя бы уже потому, что я еще не потерял всякого понимания „трагического“. Теперь никому не до смеха» (Т, Письма, т. V, стр. 146). Комментируемый протест редактору газеты «День» И. С. Аксакову Тургенев написал одновременно с письмом к Герцену, то есть 10/22 июля 1863 г.
Печатается по тексту первой публикации: СПб Вед, 1868 № 52, 23 февраля (6 марта).
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. XII, стр. 381—382.
Автограф неизвестен.
Посылая письмо об А. Бенни П. В. Анненкову с просьбой вручить его редактору «СПб. ведомостей» В. Ф. Коршу и проследить, чтобы оно было напечатано, Тургенев писал: «Мне стало жаль этого несчастного бедняка, которому даже после смерти дают пинок ногою» (Т, Письма, т. VII, стр. 64). Тургенев имел в виду посмертный отзыв об А. Бенни, появившийся в «С.-Петербургских ведомостях» (1868, № 37, 7(19) февраля), где было сказано: «Многим москвичам и петербуржцам известен был в начале этого десятилетия г. Бенни, английский подданный, высланный потом за границу по определению Правительствующего сената. Владея хорошо русским языком, г. Бенни участвовал в некоторых наших периодических изданиях — „Русской речи“, „Северной пчеле“, „Книжном вестнике“. О нем ходило много толков, так как никто не знал, зачем он приезжал в Россию. Некоторые из этих толков были неблагоприятны для пего, и люди осторожные сторонились от Бенни. Нам сообщают теперь, что в последнюю римскую кампанию он поступил в отряд гарибальдийцев и убит при Ментане».
С Артуром Бенни (1840—1868) — журналистом и переводчиком, англичанином по национальности и английским подданным, родившимся в Польше, Тургенев познакомился в ноябре и. ст. 1860 г. в Париже. А. Бенни, привезший от Герцена рекомендательные письма, произвел на Тургенева весьма благоприятное впечатление. Писатель поручил даже ему собрать подписи в России под составленным им обращением к Александру II, в котором были высказаны надежды, что правительство не ограничится только освобождением крестьян, а проведет и другие реформы. Затея с адресом Александру II не удалась, так как неосторожные действия А. Бенни, стремившегося к активной деятельности, но не соблюдавшего при этом элементарных правил конспирации, вызвали у некоторых представителей демократических и революционных кругов подозрение, что он является агентом III отделения. Узнав о начавшихся арестах по «делу 32-х», А. Бенни вынужден был адрес, составленный Тургеневым, уничтожить (см.: Т, Письма, т. IV, стр. 176, 393, 648—652).
К слухам о политической неблагонадежности А. Бенни Тургенев относился отрицательно. «А я все-таки уверен в честности и прямодушии Бенни», — писал он 19(31) августа 1862 г. М. А. Маркович (Т, Письма, т, V, стр. 43). С особой симпатией к А. Бенни писатель стал относиться после того, как ознакомился в январе 1864 г. с его показаниями на допросе в Сенатской следственной комиссии: А. Бенни не назвал даже имени Тургенева как автора обращения к Александру II, под которым он собирал подписи, хотя о существовании этого адреса следственной комиссии было известно (см.: там же, стр. 546—547, и т. IV, стр. 651).
По определению Сената А. Бенни был признан виновным по «делу 32-х» и как английский подданный в 1865 г. выслан из России. В октябре 1867 г. он обратился к Тургеневу с просьбой помочь ему вернуться в Россию, которую считал своей второй родиной (см.: там же, т. VI, стр. 326—327; 583—584). Тургенев откликнулся на эту просьбу, но его ходатайство не увенчалось успехом.
9 января н. ст. 1868 г. Бенни погиб от раны, полученной им 3 ноября 1867 г. в сражении при Ментане, где он оказался в качестве корреспондента английских газет в войсках Гарибальди. На посмертную заметку об А. Бенни в «С.-Петербургских ведомостях» откликнулся не только Тургенев, но и Герцен, напечатавший несколько сочувственных строк в «Колоколе» (см.: Герцен, т. XX, стр. 132).
Печатается по тексту первой публикации: СПб Вед, 1868 № 186, 10(22) июля.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. XII, стр. 382—393.
Автограф неизвестен.
7/19 июля 1868 г. в «С.-Петербургских ведомостях» (№ 183) была напечатана рецензия на 1-й том мемуаров П. В. Долгорукова. Рецензент этой газеты, Незнакомец (А. С. Суворин), настроенный благожелательно по отношению к Тургеневу, высказал, между прочим, сомнение в достоверности одного из эпизодов, рассказанных П. В. Долгоруковым. Автор мемуаров, — писал Незнакомец, — приводит «анекдот совершенно невероятный, именно будто г. Тургенев, находясь на пароходе, на котором сделался пожар, потерял всякое присутствие духа и кричал: „Ради бога, дайте мне спастись — я единственный сын у моей матери“…»
Проезжая через Петербург 9/21 июня 1868 г., Тургенев прочитал рецензию Незнакомца и счел необходимым возразить Долгорукову.
Стр. 147. …одним остроумным князем…-- Князем П. А. Вяземским (см. примечания к очерку Тургенева «Пожар на море», наст. изд., т. XIV, стр. 504).
Стр. 147. Вы совершенно верно указали настоящую причину œ избегать встречи…-- Незнакомец (А. С. Суворин) писал в СПб Вед, что Тургенев, вероятно, избегал Долгорукова не «как эмигранта и политического преступника, а как человека, компрометированного в скандальном процессе и признанного сенатским судом виновным в клевете и подделке документа, с целью выманить у представителя фамилии Воронцовых знатную сумму денег».
Стр. 147. …процессов вроде брюссельского и парижского…-- Парижский процесс — судебное дело, возбужденное в 1862 г. сыном М. С. Воронцова против П. В. Долгорукова. Брюссельский процесс явился его продолжением (см.: М. К. Лемке. Кн. П. В. Долгоруков-эмигрант, «Былое», 1907, № 3, стр. 171—180).
Стр. 147. Князь Долгоруков грозится напечатать все мои бывшие с ним разговоры…-- В своих мемуарах Долгоруков обвинил Тургенева в отсутствии гражданского мужества и заявил, что, если писатель вздумает привлечь его за это к суду, он опубликует происходившие между ним и Тургеневым разговоры, «ничего не утаивая» (Memoires du prince Pierre Dolgoroukow. Tome premier, Geneve, 1867, стр. 336). Квалифицировав это заявление как угрозу политического доноса, Тургенев 23 мая/4 июня 1867 г. писал А. И. Герцену: «3-е отделение должно восплескать подобной благородной решимости» (Т, Письма, т. VI, стр. 260).
Стр. 148. …вступил в знакомство с князем П. В. Долгоруковым.-- Знакомство Тургенева с П. В. Долгоруковым состоялось, вероятно, в 1859 г. в Париже (см.: Т, Письма, т. IV, стр. 675—676).
Печатается по тексту первой публикации: «Pall Mail Gazette», 1868, 3 december.
В собрание сочинений включается впервые.
Автограф неизвестен.
В октябре 1868 г. Вильям Рольстон сообщил Тургеневу, что вышел анонимный перевод «Дыма» на английский язык (издатель Ричард Бентли), а 27 ноября того же года он поместил в «Pall Mail Gazette» анонимную рецензию, в которой квалифицировал перевод как неудачный, искажающий смысл романа. Аналогичная рецензия была напечатана также в журнале «Athenaeum» (1868, № 2146, 12 декабря, стр. 795). Кроме того, Рольстон посоветовал Тургеневу обратиться с протестом к издателю названной газеты.
Отвечая Рольстону, Тургенев писал: «Я получил почти в одно и то же время Ваше письмо и номер „Pall Mail Gazette“ с Вашей статьей по поводу перевода „Дыма“. Признаюсь, что довольно тягостно быть представленным в таком виде перед английской публикой. Быть русским — это еще не основание для того, чтобы над вами производились опыты „in anima vili“ <как над существом низшего порядка — лат.>. Очень благодарю вас за пылкость, с которой вы взялись защищать меня…» (Т, Письма, т. VII, стр. 413).
Протест Тургенева при содействии Рольстопа (см. там же, стр. 415) был напечатан в «Pall Mail Gazette» под ироническим заглавием: «M. Tourgueneff and his english „Traducer“» <Г-н Тургенев и его английский «предатель»).
Печатается по тексту первой публикации: Р Обозр, 1894, № 3, стр. 24—25.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. XII, стр. 383—384.
Автограф неизвестен.
Настоящее письмо послано было Тургеневым 2(14) мая 1869 г. П. В. Анненкову с просьбой напечатать его в «С.-Петербургских ведомостях» (см.: Т, Письма, т. VIII, стр. 24). Анонимный фельетон, в котором воспоминания о Белинском были названы «литературными сплетнями», а их автор, Тургенев, обвинялся в неуплате старых долгов, был напечатан в газете «Голос» (10/22 апреля 1869 г., Л" 100) и, по всей вероятности, принадлежал самому редактору этой газеты А. А. Краевскому. Анненков убедил Тургенева не печатать свой ответ фельетонисту «Голоса» (см.: Т, Письма, т. VIII, стр. 30).
Однако выступление газеты А. А. Краевского не осталось без ответа. На страницах «С.-Петербургских ведомостей» Незнакомец (А. С. Суворин), дав восторженную оценку воспоминаниям Тургенева о Белинском, писал, что Краевский не одобрил эти воспоминания именно потому, что он сам в них высмеян в качестве «издателя толстого журнала» (СПб Вед, 1869, № 102, 13(25) апреля). Там же (СПб Вед, 1869, № 187, 10(22) июля) было напечатано большое письмо В. Г. Белинского к В. П. Боткину от 4, 5 и 8 ноября 1847 г., в котором подробно говорилось об отношении критика к А. А. Краевскому (см.: Белинский, т. XII, стр. 403—423).
Печатается по тексту первой публикации: ВЕ, 1870, № 1, стр. 510.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. XII, стр. 385.
Автограф хранится: ИРЛИ, ф. 293, оп. 1, № 1464, № 13 (лл. 25—26).
Письмо было адресовано Тургеневым М. М. Стасюлевичу (см. его полный текст: Т, Письма, т. VIII, стр. 148—149). Стасюлевич напечатал письмо с некоторыми сокращениями.
Повесть Тургенева «Странная история» была напечатана в немецком переводе прежде чем в оригинале в России. Она появилась в берлинском журнале «Salon fur Literatur, Kunst und Gesellschaft», 1869, Bd. V, № 10, стр. 68—86.
Отдавая повесть в «Salon…», Тургенев высказал его редактору Юлиусу Роденбергу в письме от 25 июля (6 августа) 1869 г. опасение, что «при отсутствии всякой литературной конвенции между Россией и Германией <…> кому-нибудь легко может прийти в голову мысль перевести мою повесть на русский язык…» (Т, Письма, т. VIII, стр. 68, 349).
10 декабря 1869 г. в газете А. А. Краевского «Голос» была напечатана «Странная история» в обратном переводе с немецкого. Получив этот No «Голоса», Тургенев писал 20 декабря ст. ст. 1869 г. П. В. Анненкову: «…нашел ваше письмо со вложенным презентом на Новый год. На что я привык ко всяким безобразиям, а и меня передернуло. И что за гнусный семинарист переводил!» (Т, Письма, т. VIII, стр. 147).
Под заглавием повести Краевский поместил подзаголовок: «Перевод с немецкого», дававший читателю основание думать, что Тургенев и писал ее по-немецки. Этим редактор «Голоса» подкреплял свое постоянное утверждение о разрыве Тургенева с Россией, с русской жизнью (см. наст. изд., т. X, стр. 476—477). Говоря «о неделикатности и недобросовестности иных <…> соотечественников», испытанных им на собственном опыте, Тургенев имел в виду столкновение с Краевским по поводу своих «Воспоминаний о Белинском» (см. в этом томе стр. 151—152, 369—370).
Упоминая о «важных прибавлениях» к «Странной истории», которые «избегли пера» переводчика из «Голоса», Тургенев говорит о тех изменениях и добавлениях, которые он внес в текст повести после опубликования ее в «Salon» (см. наст. изд., т. X, стр. 474—475). С этими поправками впервые на русском языке «Странная история» была напечатана в том же первом номере «Вестника Европы» за 1870 г., в котором было помещено комментируемое письмо.
Печатается по тексту первой публикации СПб Вед, 1870, К 8, 8(20) января.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. XII, стр. 385—391.
Автограф неизвестен.
Поводом для написания статьи Тургенева о поэзии Я. П. Полонского послужили сетования последнего на невнимание критики и на жалкую роль лирического поэта в обществе. Полонский писал Тургеневу отчаянные письма, содержавшие скорбные размышления поэта о своем творчестве, которое не имеет «ни публики, ни судей». Он называл «великой несправедливостью», убивающей желание совершенствовать талант, «отсутствие всякой критики и грубо недобросовестное молчание» (ИРЛИ, ф. 241, № 155, лл. 84—85). Вскоре после этого в сентябрьском номере «Отечественных записок» была напечатана резко отрицательная анонимная рецензия на издававшиеся в то время сочинения Полонского (первые два тома). Автором этой рецензии был M. E. Салтыков-Щедрин (см.: «Zeitschrift fur slavische Philologie», Bd. IV, 1927, стр. 184).
Статья Салтыкова-Щедрина сатирически высмеивала бессодержательность поэзии Полонского. Обобщая свои наблюдения, автор рецензии называет Полонского поэтом несамостоятельным. Попутно в рецензии упоминается Тургенев: «… ей <публике> кажется, например, что г. Авдеев совсем не г. Авдеев, а просто псевдоним Тургенева, под которым последний издает свои произведения поплоше, но отчего же не почитать ей и плохих произведений Тургенева?» (Щедрин, т. VIII, стр. 373).
Прочитав эту рецензию, Тургенев решил написать статью в защиту Полонского, о чем он и сообщил ему 9/21 ноября 1869 г. (см.: Г, Письма, т. VIII, стр. 126; см. также: Лит Насл, т. 73, кн. 2, стр. 218—220). Осуществить свое обещание писателю удалось лишь в январе 1870 г. (Т, Письма, т. VIII, стр. 158).
1/13 января 1870 г. Полонский получил сообщение, что статья Тургенева отправлена в редакцию по адресу П. В. Анненкова, которого писатель просил продержать корректуру. «Статейка вышла довольно жиденькая, — добавлял Тургенев, — я половины не сказал того, что хотел, но все-таки кое-что есть — и публика уткнута рылом» (там же, стр. 165).
Статья Тургенева содержала характеристику поэзии Полонского с точки зрения ее чисто художественных особенностей — и в этом плане она противопоставлялась поэзии Некрасова, которой была дана крайне резкая оценка. Эта позиция Тургенева послужила причиной весьма сдержанного отношения к его выступлению не только со стороны передовой литературной общественности, но и со стороны самого Полонского (см.: Некрасов по неизданным материалам Пушкинского дома. Пг., 1922, стр. 278; Лит Насл, т. 73, кн. 2, стр. 232—233).
Тургенев ответил на это новым письмом Полонскому 22 марта ст. ст. 1870 г., в котором постарался смягчить свою позицию; но письмо в то же время содержало и новую мотивировку неприязни писателя к поэзии Некрасова (см.: Т, Письма, т. VIII, стр. 208).
Письмо Тургенева в СПб Вед вызвало и благоприятные отзывы со стороны некоторых знакомых писателя, в частности, П. М. Ковалевского и Н. П. Барсукова; последний выразил удовлетворение по поводу «заслуженной похвалы скромной, милой и всегда искренней музе Полонского» (ИРЛИ, 5797.ХХХб.87; Т, Письма, т. VIII, стр. 182).
Важно отметить, что позиция Тургенева встретила одобрение со стороны Н. С. Лескова. В «Русских общественных заметках» он писал: «Изменил ли Тургенев востоку или западу — оставим это в стороне, но он нынешним своим заступничеством за обиженного литератора не изменил лучшим литературным преданиям и лучшим заветам правды»[8].
Письмо Тургенева было перепечатано в сентябрьской книжке журнала «Заря», в статье H. H. Страхова, который присоединился к высказанному писателем суждению о поэзии Полонского. «С удовольствием прочел я в „Заре“ критику твоих произведений, — сообщал Тургенев Полонскому 27 октября (8 ноября) 1870 г.; — тут по крайней мере есть уважение к таланту и признание его. Я очень рад, что они перепечатали мое письмо о тебе: я еще раз мог убедиться, что сказанное мною тогда была чистейшая правда» (Т, Письма, т. VIII, стр. 302).
Стр. 155. …в покойной «Литературной библиотеке»…-- Журнал «Литературная библиотека» издавался в Петербурге с октября 1866 до февраля 1868 г.; в нем (№№ 3—6, 8, 12 за 1867 г.) была напечатана первая часть романа Полонского «Признания Сергея Чалыгина». Роман не был закончен писателем.
Стр. 155. …декабрист, друг матери Чалыгина…-- Речь идет о центральном положительном персонаже романа «Признания Сергея Чалыгина» — Александре Сидоровиче Кремневе, арестованном после восстания 14 декабря 1825 г.
Стр. 156. …"Тифлисские сакли" — повесть Полонского, напечатанная в 1856 г. в «Современнике»; годом ранее в том же журнале был опубликован рассказ «Груня».
Стр. 156. …по выражению А. де Мюссе, пьет хотя из маленького, но из своего стакана («Mon verre n’est pas grand, mais je bois dans mon verre»). — Цитата из посвящения к драме «La coupe et les levres» («Чаша и уста», 1832—1834 гг.).
Стр. 156. …в своем «Кузнечике-музыканте»…-- Шутка в виде поэмы, как определил жанр этого произведения сам поэт, была напечатана впервые в журнале «Русское слово» (1859, № 3).
Стр. 157—158. …Уже над ельником со «Чайка».-- Тургенев называет стихотворения Полонского, вошедшие в сборник его стихотворений «Гаммы» (1844) и в цикл «Сны», напечатанный впервые в журнале «Русское слово» (1860, № 4). «Жалобы музы» — «Оттиски», СПб., 1866; «Аспазия» — в «Современнике», 1855, № 2. О стихотворении «Наяды», написанном в 1856 г., см.: Т, Письма, т. III, стр. 63.
Стр. 159. …свыше двадцатипятилетней, честно пройденной карьеры…-- Тургенев имеет в виду 25 лет со времени издания первого поэтического сборника Полонского «Гаммы» (1844). Но фактически поэт начал свою литературную деятельность раньше: в 1840 г. в «Отечественных записках» (№ 9) было напечатано его первое стихотворение «Священный благовест торжественно звучит», а в 1842 г. в альманахе «Подземные ключи» были напечатаны 10 стихотворений поэта (см. П. А. Орлов. Я. П. Полонский. Критико-биографический очерк. Рязань, 1961, стр. 14).
Стр. 159. …гаерскими завываниями со наших псевдосатириков!-- Это высказывание Тургенева, направленное против сатирической журналистики того времени, в свою очередь вызвало отклик на страницах «Искры». В номере от 15 января 1870 г. Д. Д. Минаев под псевдонимом «Мефистофель» выступил с фельетоном «Со дня на день (Записки дьявола)», в котором не только была повторена уничтожающая оценка Полонского как сочинителя «послеобеденных романсов», но досталось и Тургеневу за его защиту поэта. Автор изобразил дело так, будто Тургенев, воздвигая пьедестал Полонскому, «трунит над бедным поэтиком, желая чрезмерной похвалой совсем его уничтожить» («Искра», 1870, № 3, стр. 110).
Печатается по тексту первой публикации: «Le Temps», 1872, № 3938, 22 janvier.
В собрание сочинений включается впервые.
Автограф неизвестен.
Тургенев счел необходимым официально опровергнуть известие о своей смерти, так как оно довольно широко распространилось в иностранной печати (см.: Т, Письма, т. IX, стр. 208, 212, 213, 406, 544, 545).
Стр. 161. …моим ~ родственником г. Николаем Тургеневым…-- Родство писателя с Н. И. Тургеневым не подтверждается их родословными (см.: В. В. Руммель и В. В. Голубцов. Родословный сборник русских дворянских фамилий, т. II. СПб., 1887, стр. 536—551).
Печатается по тексту первой публикации: СПб Вед, 1872, № 114, 27 апреля (9 мая).
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. XII, стр. 391.
Автограф неизвестен.
В январе 1872 г. исполнилось 25 лет со дня публикации первого рассказа из цикла «Записок охотника» («Хорь и Калиныч», «Современник», 1847, № 1), а в августе того же года исполнялось 20-летие выхода в свет первого отдельного издания «Записок» — 1852 г. Литературно-общественные круги России намеревались торжественно отметить то и другое события, о чем и сообщалось в газетах («Петербургская газета», 1872, № 44, 21 марта; «Новое время», 1872, Л" 79, 22 марта).
Посылая копию комментируемого письма П. В. Анненкову, Тургенев писал ему: «…сообщаю Вам на следующем листе копию с письма, которое я вчера отправил к Коршу для помещения в „С.-Петербургских ведомостях“ по поводу толков о якобы устраиваемом мне юбилее. Вы понимаете, что я позволю скорее себе нос отрезать, чем быть предметом обеда наподобие Марио, Кокорева или Погодина. В подобных затеях есть что-то наполовину детское, наполовину варварское — да и отчего же тогда не праздновать 25-летие Гончарова, Некрасова, Григоровича? Нет, нет, у меня и без того довольно недоброжелателей» (Т, Письма, т. IX, стр. 262; ср. там же, стр. 267—268).
Печатается по тексту первой публикации: «Неделя», 1873, № 15, 15 апреля.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. XII, стр. 392.
Автограф неизвестен.
Письмо адресовано одному из издателей еженедельной газеты «Неделя», Е. И. Рагозину (1843—1906), знакомому и корреспонденту Тургенева (см.: Т, Письма, т. IX, стр. 635).
13/25 августа 1872 г. в письме к Рагозину Тургенев подтвердил свое обещание дать для этой газеты «…неизданный отрывок из „Записок охотника“» (там же, стр. 311). Заручившись обещанием Тургенева, редакция «Недели» в объявлении об издании газеты в 1873 году известила своих читателей, что «в первых нумерах „Недели“ 1873 года будет напечатана повесть Ив. С. Тургенева» («Неделя», 1872, №№ 29—30, 5 ноября).
Некоторое время Тургенев колебался, какой из задуманных им ранее рассказов из цикла «Записок охотника» приготовить для «Недели» (см.: Т, Письма, т. X, стр. 15). В объявлениях об издании «Недели» в 1873 г., начиная с 15 ноября ст. ст. 1872 г., указывалось, что в газете будет напечатан рассказ Тургенева «Русский немец и реформатор» (№№ 31—32 и следующие). Однако по рекомендации П. В. Анненкова Тургенев отказался от мысли завершить задуманные и частично написанные ранее рассказы из «Записок охотника», а вместо этого хотел послать в «Неделю» переводы стихотворений У. Уитмена «с небольшим предисловием» (Т, Письма, т. X, стр. 18).
Поскольку обещанное произведение для «Недели» не было написано и к апрелю 1873 г., Тургенев вынужден был обратиться к Рагозину с соответствующим письмом. Свое обязательство перед газетой Тургенев выполнил только в марте 1874 г., поместив там очерк «Наши послали» («Неделя», 1874, № 12, 24 марта).
Печатается по автографу: ИРЛИ, ф. 293, оп. 1, ед. хр. 14648, л. 330.
Впервые опубликовано: Стасюлееич, т. III, стр. 65—66. Вновь опубликовано (ошибочно в качестве первой публикации): «Москва», 1959, № 9, стр. 223—224, с неверной датой — 1878 г.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. XII, стр. 392.
Поводом для официального обращения Тургенева с письмом к секретарю Общества любителей российской словесности П. А. Бессонову послужила статья П. Библиографа (псевдоним П. П. Васильева) «Первое печатное произведение Тургенева» (Моcк Вед, 1875, № 289, 12 ноября). П. Библиограф писал в ней, что «Общество любителей российской словесности при Московском университете намерено в нынешнем году почтить юбилейным торжеством И. С. Тургенева». О намерении Общества отпраздновать его юбилей Тургеневу было известно ранее, из письма А. Ф. Писемского к нему от 7/19 февраля 1875 г. (см.: Лит Насл, т. 73, кн. 2, стр. 194). В ответном письме от 9/21 марта 1875 г. Тургенев благодарил Писемского за лестные и приятные для него сведения, однако, празднование своего юбилея считал преждевременным: «…во всяком случае, — писал Тургенев, — юбилей этот должен быть отложен до 1878 г., когда исполнится 35 лет моей литературной службы (начавшейся в 1843-м г.). До того времени еще много воды утечет» (Г, Письма, т. XI, стр. 42). Одновременно Тургенев послал официальный отказ от празднования своего юбилея секретарю Общества П. А. Бессонову и автокопию этого письма — M. M. Стасюлевичу для публикации ее в декабрьской книжке «Вестника Европы» (см.: там же, стр. 158—159 и 162). Но это письмо не было напечатано, так как сведения о готовящемся юбилее оказались ложными. Разъяснения по этому поводу содержались, очевидно, в неизвестном нам ответном письме Бессонова к Тургеневу. Об этом свидетельствует письмо Тургенева к П. В. Анненкову от 5/17 декабря 1875 г. «А представьте Вы себе: юбилей-то мой был пуф, утка журнальная. Я писал свой отказ секретарю Общества (не зная, кто он собственно? — оказался Бессонов) — и он со всею злорадностью истого славянофила, в ответе своем добре поглумился над западником, который отклоняет от себя честь, никем ему не предложенную» (там же, стр. 171—172). В цитированном выше письме к Писемскому Тургенев назвал возможной для себя юбилейной датой 1878 год. Но в этом году писатель в Россию не приезжал, и никаких официальных торжеств в его честь не состоялось. Однако публичные чествования Тургенева во время его пребывания в России в феврале--марте 1879 г., при всей их неожиданности для писателя, носили и юбилейный характер.
Печатается по тексту первой публикации: ВЕ, 1876, № 1, стр. 430.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, ПСС, 1883, т. I, стр. 456—457.
Черновой автограф хранится в Bibl Nat; описание см. Маzon, стр. 104—105.
В «Библиографической заметке» П. П. Васильева (П. Библиографа), вызвавшей письмо Тургенева к M. M. Стасюлевичу (см.: Моcк Вед, 1875, № 289, 12 ноября), говорилось: «В своих „Литературных воспоминаниях“ И. С. Тургенев говорит, что первый „плод его музы“ были два стихотворения, напечатанные в „Современнике“ 1838 года. Это неверно. Почтенный автор „Записок охотника“, вероятно, запамятовал, что ранее указанных стихотворений им напечатан разбор книги А. Н. Муравьева: „Путешествие ко святым местам русским“, помещенный в „Журнале Министерства народного просвещения“ 1836 года (ч. XI, № 8, стр. 391—410)». Рецензию Тургенева см. в наст. изд., т. I, стр. 189—204.
Печатается по фотокопии с автографа: ИРЛИ, Р. I, оп. 29, № 388.
Впервые опубликовано: «Вопросы литературы», 1961, № 1, стр. 210.
В собрание сочинений включается впервые.
Автограф хранится в Литературном архиве Народного музея в Праге.
Общество «Художественная беседа» («Umelecka bezeda», «Художественный клуб») было организовано в Праге в 1863 г. с целью объединения представителей литературы, музыки и изобразительного искусства. В его задачу входила пропаганда чешского национального искусства, а также популяризация лучших произведений западного и русского искусства. По инициативе Общества на чешском языке выходила серия «Всемирная поэзия», включившая в частности произведения М. Ю. Лермонтова, Н. А. Некрасова, Г. Гейне, П. Ж. Беранже, Г. У. Лонгфелло, В. Гюго (см. об этом: J. Lowenbaсh. Organisace Autoru a nakladatelu ceskoslovenscych. — В кн. Ceskoslovenska vlastiveda, dilo VII. Pisemnictvi. Praha, «Sfinx», 1933).
Почетными членами «Художественной беседы» были избраны, кроме Тургенева, Н. А. Некрасов, Л. Н. Толстой, Д. В. Григорович, П. И. Чайковский, С. И. Танеев, В. В. Верещагин и др. (см.: История Чехословакии, т. II. М., 1959, стр. 277).
Печатается по тексту первой публикации: H Вр, 1876, № 66, 6/18 мая.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. XII, стр. 394—395.
Автограф неизвестен.
Литературно-музыкальное утро, о котором Тургенев говорит в своем письме, состоялось 12/24 апреля 1876 г. в Париже, в доме Виардо. Русская библиотека-читальня в Париже была создана в начале 1875 г. по инициативе членов русской колонии, состоявшей главным образом из политических эмигрантов и учащейся молодежи. Деятельное участие в организации читальни принимал Тургенев. Он передал в ее фонд большое количество собственных книг и неоднократно обращался с просьбами помочь читальне к русским издателям и литераторам (см.: Т, Письма, т. XI, стр. 7, 8, 43). Необходимые для существования материальные средства русская читальня получала также благодаря тому, что Тургенев устраивал в ее пользу литературно-музыкальные утра. Первое такое литературно-музыкальное утро состоялось 15/27 февраля 1875 г. (см.: там же, стр. 20 и 445—446).
Стр. 167. …наконец г. Золя ~ пришел на помощь нашему «доброму делу»…-- В корреспонденции «Нового времени» из Парижа, автору которой возражает Тургенев, было сказано: «Присутствующие весьма интересовались услышать молодого французского писателя г. Золя, обещавшего прочесть отрывок из его романа „La fortune des Rougon“, но чтение это, к сожалению, потерпело полнейшее фиаско. Небольшого роста, некрасивой наружности, небрежно одетый, взошел г. Золя на кафедру, при общей тишине публики; к тому же весьма нескладное чтение, наводившее скуку на слушателей, вынудило его, по окончании чтения, в той же полной тишине с кафедры и сойти» (Н Вр, 1876, № 56, 26 апреля/8 мая).
Печатается по тексту первой публикации: «Наш век», 1877, № 48, 19 апреля.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. XII, стр. 395—397.
Беловой автограф — БА (отрывок, 1 стр.) хранится в ИРЛИ, ф. 293, оп. 1, ед. хр. 14645, № 188.
Поводом для письма послужили следующие обстоятельства. В начале 1877 г. в парижском журнале «La Republique des Lettres» (1877, vol. III, serie 2, 28 janvier, 4 fevrier, 11 fevrier) с ведома Тургенева был напечатан французский перевод «Рассказа отца Алексея» (под заглавием «Le fils du pope»). Оригинальный текст рассказа с некоторыми добавлениями по сравнению с переводом Тургенев 29 марта/10 апреля 1877 г. выслал M. M. Стасюлевичу для публикации в «Вестнике Европы» (см.: Т, Письма, т. XII, кн. 1, стр. 131, а также наст. изд., т. XI, стр. 533—542). Но еще до публикации в «Вестнике Европы» рассказ неожиданно для писателя появился в «Новом времени» (1877, №№ 395 и 396, 6/18 и 7/19 апреля) в обратном переводе с французского, под заглавием «Сын попа», с подстрочным примечанием А. С. Суворина: «Этот не являвшийся еще на русском языке рассказ И. С. Тургенева помещен в февральских нумерах „Republique des Lettres“». Незадолго до этого там же с резкой недоброжелательной критикой тургеневского перевода «Легенды о святом Юлиане Милостивом» Флобера выступил В. П. Бурении под псевдонимом Тор (см.: наст. изд., т. XIII, стр. 684—686).
Свое возмущение бестактными действиями «Нового времени» Тургенев выразил сначала в письмо к M. M. Стасюлевичу от 9/21 апреля 1877 г., прося его «объявить» «в какой-нибудь газете» о недовольстве автора «подобной бесцеремонностью» (Т, Письма, т. XII, кн. 1, стр. 138). Однако в дальнейшем Тургенев счел необходимым сам выступить с протестом, оформив его в виде письма в редакцию газеты «Наш век».
«На следующей странице, — сообщал он Стасюлевичу в письме от 13/25 апреля 1877 г., — Вы найдете мой протест против дрянного Суворина и его перевода; я послал его в „Наш век“…» (там же, стр. 142).
Копия первой половины письма, посланная Стасюлевичу, отличалась от текста, опубликованного в «Нашем веке», большей определенностью и резкостью формулировок в ссылке на аналогичный поступок А. А. Краевского (см. варианты БА, на стр. 270), и можно предположить, что правка была сделана редакцией «Нашего века», не желавшей вступать в конфликт с «Голосом».
Суворин ответил Тургеневу «Открытым письмом» (Н Вр, 1877, № 413, 24 апреля/6 мая), в котором обосновывал свое право на публикацию обратного перевода «Рассказа отца Алексея», ссылаясь на примечание к нему («рассказ переведен с французского»); главной же целью письма было обвинение Тургенева в тщеславии, в отсутствии патриотизма. Сославшись на историю публикации «Сна» (см.: наст. изд., т. XI, стр. 525—527), на эпизод со «Странной историей» (см.: там же, т. X, стр. 476—477), Суворин назвал Тургенева «жертвою своей собственной слабости», «жертвой погони за известностью в чужих краях», упрекая его в стремлении «быть столько же русским писателем, сколько и иностранным».
В ответ на обвинения Суворина Тургенев обратился в редакцию «Нашего века» еще с двумя письмами (см. стр. 171 и 175), в которых разъяснял свое отношение к «Новому времени».
Буренин ответил на письмо Тургенева новой статьей, в которой иронизировал по поводу «грамматического вкуса г. Тургенева», испортившегося, «по всей вероятности, во время долгого пребывания за границей» (Н Вр, 1877, № 418, 29 апреля /11 мая).
Точку зрения Суворина полностью разделили критики «Голоса» (1877, № 104, 26 мая/7 июня) и реакционной газеты «Русский мир». Корреспондент «W» (возможно, В. Г. Авсеенко) заявил, что «позиция, занимаемая г. Сувориным в настоящем споре, несравненно сильнее позиции его противника» (Р Мир, 1877, № 122, 6 мая).
Критик «С.-Петербургских ведомостей» Роландо (псевдоним Я. Л. Розенфельда) подчеркнул прямую связь между обсуждением «Рассказа отца Алексея», переводов Тургенева и критикой «Нови»: «…ему <Тургеневу>, — писал он, — пока только намекают на то, что, живя подолгу вдали от своего естественного отечества, оп всё более и более с ним разобщается. До недавнего времени он оставался совершенно глух к таким намекам, но резкие отзывы о его „Нови“, наконец, показали ему, что эти намеки имеют серьезное значение, а затеянная им же полемика, кажется, окончательно открыла ему глаза» (СПб Вед, 1877, № 139, 22 мая /2 июня).
В защиту Тургенева, с осуждением действий Суворина, выступила прогрессивная пресса: «Наш век» (1877, № 69, 10 мая) и либерально-народническая газета «Неделя» (1877, № 20, 15 мая). П. В. Анненков писал Тургеневу 2/14 мая 1877 г.: «…замечу, что не было никаких причин возлагать на Суворина упования в тонкости морального и житейского чувства. Никогда он этим не отличался, но только владел собой хорошо, поджидая минуты, когда можно будет распуститься и пожить на всей своей воле. Минута эта наступила. Понесся он теперь, спрятав голову в колени так, что жутко становится и неизвестно, где и как бег свой прекратит. Я только плечами пожимал, читая его наставление Вашей милости. „Нарочно, говорит, такую мерзость с Вами учинил и впредь чинить буду, чтобы отучить от презрения к русскому языку!“» (ИРЛИ, ф. 7, ед. хр. 12, л. 13 об. — 14). «Читал всю Вашу переписку с петербургскими друзьями, которые оказываются негодяями», — сообщал он в следующем письме к Тургеневу от 30 мая н. ст. 1877 г. (там же, л. 16 об.).
Стр. 168. …неприятный казус, уже в другой раз повторяющийся со мною…-- Тургенев имеет в виду эпизод со «Странной историей», опубликованной А. А. Краевским в «Голосе» без разрешения автора в обратном переводе с немецкого (см. в этом томе стр. 153).
Стр. 168. …в переводе «Нового времени» совершенно пропал тон рассказа ~ прибавил немалое число отдельных штрихов…-- Сопоставление перевода в «La Republique des Lettres» с текстом «Вестника Европы»" см. паст, изд., т. XI, стр. 534—536.
Стр. 169. …несколько возражений против упреков со моему переводу. — Некоторые замечания Буренина Тургенев учел при подготовке I т. изд. Т, Соч, 1880, в состав которого был включен перевод «Легенды о святом Юлиане Милостивом» (см.: наст. изд., т. XIII, стр. 684—685).
Печатается по тексту первой публикации: «Наш век», 1877, № 67, 8 мая.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. XII, стр. 397—398.
Автограф неизвестен.
Данное письмо в редакцию «Нашего века» непосредственно связано с предыдущим письмом в ту же газету (см. в этом томе стр. 168 и 379).
Стр. 171. …сравнения меня то со львом, то с кокоткой или кокеткой…-- В «Открытом письме» Суворин, уничижительно сравнивая себя с «литературным мышонком», оставлял Тургеневу «роль литературного льва». В другом месте «Письма» Суворин сравнивал писателя, издающегося на иностранных языках, с кот коткой, которая хлопочет о модном платье. В следующем номере газеты (Н Вр, 1877, № 414, 25 апреля (7 мая) в графе «Опечатки» слово «кокотка» было исправлено на «кокетка».
Стр. 171. …за исключением двух в Париже ~ да двух в Берлине…-- Тургенев имеет в виду редакторов: парижской газеты «Le Temps», Адриена Эбрара (1834—1914); парижского еженедельника «La Republique des Lettres», Катюля Мендеса (1841—1909); берлинского журнала «Die Gegenwart» Пауля Линдау (1838—1919); ежемесячника «Die Deutsche Rundschau», a также журнала «Der Salon…», Юлиуса Роденберга (1831—1914). В этих журналах печатались переводы произведений Тургенева и его статьи.
Стр. 171. …что я первый предупредил «Новое время» о напечатании в «Gegenwart» перевода моей повести…-- См.: Т, Письма, т. XII, кн. 1, стр. 29, 44—45 и 48).
Стр. 171. …перевода моей повести, который должен был явиться одновременно с оригиналом в Петербурге, а появился несколькими днями раньше…-- Из-за недостаточно точной договоренности и невнимания братьев П. и Р. Линда у к просьбе Тургенева — не печатать перевод «Сна» ранее 20 января н. ст. 1877 г., — «Сон» появился в №№ 1 и 2 «Gegenwart», 6 и 13 января н. ст. 1877 г. (см.: Т, Письма, т. XI, стр. 323 и 419; т. XII, кн. 1, стр. 37—38, а также комментарий к рассказу «Сон» — наст. изд., т. XI, стр. 525—531).
Стр. 172. …несколько писем и телеграмм г. В. Лихачева…-- Эти письма и телеграммы неизвестны (за исключением одного письма — в Bibl Nat), по об их получении Тургенев писал также М. М. Стасюлевичу 28 апреля / 11 мая 1877 г. (см.: Т, Письма, т. XII, кн. 1, стр. 150).
Стр. 172. В одном из моих писем к нему я даже отказывался от части гонорария…-- См. письмо Тургенева к В. И. Лихачеву от 29 декабря 1876 г. / 10 января 1877 г. (там же, стр. 48)
Печатается по тексту первой публикации: «Le Temps», 1877, 20 мая. Русский перевод: «Новости» 1877, № 125, 12 мая.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. XII, стр. 400.
Автограф неизвестен.
Письмо Тургенева редактору парижской газеты «Le Temps», А. Эбрару является продолжением полемики по поводу рассказа «Сон», о которой см. в комментариях к этому рассказу (наст. изд., т. XI, стр. 527—529) и к письмам Тургенева в газету «Наш век» от 8 и 13 мая 1877 г. (см. этот том, стр. 171 и 175).
Ближайшим поводом написания письма явилась заметка А. Ст.-Ф. «Отовсюду. Хроника общественной жизни. „Сон“, новая повесть И. С. Тургенева» (Моcк Вед, 1877, № 106, 2 мая).
Другая, более ранняя заметка А. Ст.-Ф. (Моcк Вед, 1877, № 47, 25 февраля) подробно пересказывала содержание мелодрамы Декурселя и Кларти «Отец», построенной, как пишет А. Ст.-Ф., «на той мысли, что не телесный родитель есть настоящий отец, а тот, кто был духовным творцом ребенка». Из пересказа мелодрамы видно, что разница в сюжетах сопоставляемых произведений значительна. К тому же премьера пьесы «Отец» состоялась в театре «Gymnase Dramatique» 17 февраля и. ст. 1877 г., т. е. после того, как «Сон» уже был напечатан в Германии, России и Франции. Таким образом, Тургенев был совершенно прав, отвергая в письме к редактору «Le Temps» упрек в том, что рассказ «Сон» был написан им по-французски, и утверждая, что он не имеет никакого отношения к мелодраме Декурселя и Кларти.
Стр. 174. «Г-н Тургенев написал ~ в нашей корреспонденции», — Ср. с аналогичной цитатой на стр. 175.
Печатается по тексту первой публикации: «Наш век», 1877, № 72, 13 мая.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. XII, стр. 398—399.
Автограф неизвестен.
Третье письмо Тургенева в «Наш век» является продолжением полемики по вопросам, затронутым во втором письме в ту же газету (см. наст. том, стр. 171). Обвинение А. С. Суворина, выдвинутое им в «Открытом письме к И. С. Тургеневу», в том, что писатель заискивает перед иностранными журналистами и публикой, было поддержано публицистом реакционных «Московских ведомостей» в статье, подписанной инициалами А. Ст.-Ф. (см.: Моcк Вед, 1877, № 106, 2 мая), которую цитирует Тургенев. «С.-Петербургские ведомости» пытались защитить международный авторитет Тургенева в статье «О правах писателя в частности и человека вообще», подписанной псевдонимом «Один» (СПб Вед, 1877, № 119, 1(13) мая). Но, отстаивая празо писателя печататься за границей, «Один» ошибочно отождествлял это право с возможностью писать на чужом языке, чем и вызвал справедливое возражение Тургенева в данном письме и в письме в редакцию «Temps» (см. стр. 188—189). Более подробно об этой полемике см. в комментарии к рассказу «Сон» — наст. изд., т. XI, стр. 525—527).
Стр. 176. …то это происходило единственно с целью ~ что публика не любит унылости.-- Об этом же пишет Н. А. Островская в «Воспоминаниях о Тургеневе» — Т сб (Пиксанов), стр. 103.
Печатается по тексту первой публикации: «Правда», 1878, № 42, 19 февраля (3 марта).
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. XII, стр. 402—403.
Автограф неизвестен.
Письмо адресовано редактору-издателю одесской газеты «Правда» И. Ф. Доливо-Добровольскому (см. о нем: Т, Письма, т. XII, кн. 1, стр. 726).
Публикация сопровождалась заметкой «От редакции», в которой говорилось, что настоящее письмо является ответом на вторичное обращение газеты к Тургеневу, который год тому назад обещал «Правде» «свое благосклонное содействие».
Письмо не предназначалось для печати и не носило официального характера. «Бесцеремонность» редакции «Правды» возмутила писателя (см.: Т, Письма, т. XII, кн. 1, стр. 291—292). Его письмо к Доливо-Добровольскому от 1(13) августа 1877 г., — на которое тот ссылался в своей заметке, не содержало определенного обещания и не давало достаточных оснований для того, чтобы считать решенным вопрос о сотрудничестве Тургенева в одесской газете (см. там же, стр. 195).
Стр. 177. Прежде всего позвольте Вас поздравить с успехом Вашей «Правды»…-- Газета «Правда» издавалась в Одессе с 1 октября 1877 г. по 28 октября 1880 г. О ее программе Доливо-Добровольский в газете «Одесский вестник» (1877, № 196, 11 сентября) писал: «Задача, предстоящая редакции, — быть выразителем общественных интересов в широком смысле, не служа личным целям, стремиться к истине и доставлять пользу, соединенную с удовольствием, возможно большему кругу читателей».
Стр. 177. …если судить по приему ~ мои последние произведения.-- Тургенев имеет в виду резкие газетные и журнальные отзывы о «Сне», «Рассказе отца Алексея» (см.: наст. изд., т. XI, стр. 528, 540) и «Нови» (там же, т. XII, стр. 526—533).
Печатается по тексту первой публикации: «Русская правда», 1879, № 20, 21 января.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. XII, стр. 402—403.
Автограф неизвестен.
В 1879 г. М. Г. Савина выбрала для своего бенефиса «Месяц в деревне» Тургенева. Но так как, по ее словам, «пьеса в том виде, как она напечатана, показалась скучна и длинна…» (Т и Савина, стр. 63), она послала Тургеневу телеграмму с просьбой разрешить сокращения в тексте пьесы. Тургенев ответил ей телеграммой: «Согласен, но сожалею, так как пьеса писана не для сцены и недостойна Вашего таланта» (Т, Письма, т. XII, кн. 2, стр. 14). Указание Тургенева на «Биржевые ведомости» ошибочно, о чем сам он писал позже в редакцию «Молвы», и никаких сообщений о переделке «Месяца в деревне» из пятиактной комедии в трехактную в русских газетах не появлялось (см.: наст. изд., т. III, стр. 419—420 и наст. том, стр. 179).
Стр. 178. …в одном из NoNo «Современника» за 1855 г.-- Имеется в виду № 1 журнала за указанный год (см.: наст. изд., т. III, стр. 333).
Стр. 178. Несколько лет толу назад ~ потерпела неудачу.-- Тургенев напоминает о первом представлении «Месяца в деревне», которое состоялось в Малом театре в Москве 13 января 1872 г. в бенефис Е. Н. Васильевой (см.: наст. изд., т. III, стр. 418—419, а также: Т, Письма, т. IX, стр. 52 и 475).
Печатается по тексту, первой публикации: «Молва», 1879, № 31, 1 февраля.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. XII, стр. 403.
Автограф неизвестен.
Письмо Тургенева вызвано редакционной заметкой, помещенной в «Биржевых ведомостях» (1879, № 18, 19 января) в ответ на его письмо в редакцию «Русской правды» (см. стр. 178).
Стр. 179. Что же касается до г. Крылова ~ неожиданного успеха…-- Тургенев имеет в виду успех постановки «Месяца в деревне» в Александринском театре в бенефис М. Г. Савиной, который состоялся 15(27) января 1879 г. (см.: Т и Савина, стр. 63, 65—66; наст. изд., т. III, стр. 419—423; Т, Письма, т. XII, кн. 2, стр. 25 и 413).
Стр. 179. …длинноты, на которые указывает Ваша рецензия.-- Речь идет о следующем месте в рецензии на спектакль «Месяц в деревне»: «Мы сказали в начале нашей заметки, что если бы были сделаны еще некоторые сокращения, то пьеса от этого бы еще выиграла. Действительно, если бы в четвертом акте занавес опустился после слов Натальи Беляеву: „Останьтесь, — и пусть бог нас рассудит“, то впечатление, произведенное этим актом, было бы несравненно сильнее. Приход Ракитина и прочих лиц совершенно расхолаживает это впечатление, да в них и нет никакой особенной надобности».
Печатается по тексту первой публикации: ВЕ, 1879, № 11, стр. 416.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. XII, стр. 403.
Автограф неизвестен.
Письмо с приветствием Ю. И. Крашевскому (1812—1877) по случаю 50-летия его литературной деятельности было адресовано Тургеневым В. Д. Спасовичу — единственному представителю России на краковских торжествах. Спасович и прочитал письмо, включив его в свое приветствие, а затем напечатал в «Вестнике Европы», изъяв личные обращение и заключение.
Русское правительство с пристальным и недоброжелательным вниманием следило за подготовкой юбилея и за его проведением. Русским литераторам было запрещено принимать участие в чествовании польского писателя (см.: «Известия АН СССР», серия лит. и яз., 1963, т. XXII, вып. 6, стр. 535).
Тургенев, учитывая сложную обстановку вокруг юбилея и не желая вызвать на себя правительственных репрессий, отказался от участия в чествовании (см.: Т, Письма, т. XII, кн. 2, стр. 130).
13/25 ноября 1879 г. Тургенев отправил Крашевскому письмо, в котором писал в частности: "Я твердо уверен, что рано или поздно духовная связь установится между Вашим и моим народом — но почва, на которой должна возникнуть эта связь, еще слишком мало подготовлена, а те «pia desideria» <"благие пожелания" — лат.>, которые я выразил в письме моем к Спасовичу, так и должны оставаться ими пока. Россия должна сперва перестать <быть> старой Россией…" (Т, Письма, т. XII, кн. 2, стр. 178—179).
Печатается по тексту первой публикации: «Le XIX-e Siecle», 1879, 17 decembre, под заглавием «L’exposition du peintre В. Vereschaguine» («Выставка художника В. Верещагина»).
В собрание сочинений включается впервые.
Автограф неизвестен.
Письмо обращено к редактору влиятельной парижской газеты «Le XIX-e Siecle», литератору и знакомому Тургенева Эдмону Абу (1828—1885). Оно было написано в связи с открытием 15 декабря н. ст. 1879 г. выставки картин В. В. Верещагина в Париже, в подготовке которой Тургенев принимал большое участие. См. об этом: И. С. Зильберштейн. Выставка художника В. Верещагина. (Тургенев и художник В. В. Верещагин). — Лит Насл, т. 73, кн. 1, стр. 291—336; см. также письмо Тургенева к редактору газеты «La Republique Francaise» Жозефу Рейнаку от 12 декабря н. ст. 1879 г. (Т, Письма, т. XII, кн. 2, стр. 188).
Печатается по тексту: ВЕ, 1880, Л" 2, стр. 843—844.
Впервые опубликовано: «Молва», 1879, № 378, 29 декабря[9].
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, ПСС, 1883, т. I, стр. 457—459.
Сохранился черновой автограф[10] — Bibl Nat, Slave 86; фотокопия — ИРЛИ, Р. I, оп. 29, № 263.
Письмо представляет собою ответ на фельетон «Иногороднего обывателя» (псевдоним Б. М. Маркевича) «С берегов Невы», напечатанный в газете M. H. Каткова (Моcк Вед, 1879, № 313, 9 декабря) в связи с опубликованием в парижской газете «Le Temps» предисловия Тургенева к автобиографическим очеркам И. Я. Павловского «En cellule. Impressions d’un nihiliste» (см. стр. 116). Поместив в своем фельетоне русский перевод этого предисловия, Маркевич снабдил его крайне тенденциозным комментарием, изобиловавшим оскорбительными характеристиками личности писателя, его убеждений и творчества. В конце своего фельетона, имея в виду заявление писателя, что «нигилисты, о которых говорят последнее время, не так черны и не так ожесточены, как их хотят представить», Маркевич писал о Тургеневе: «…он но понимает, что аттестациею, выданною км русским „нигилистам“, он признал правым их гнусное дело».
В условиях ожесточенной борьбы между народниками-террористами и царским правительством такая по существу провокационная оценка общественно-литературной позиции Тургенева была равнозначна политическому доносу.
Именно так и квалифицировал ее Тургенев, выразив опасение, как бы «подлый донос г. Марковича» не помешал его очередной поездке в Россию (см.: Т, Письма, т. XII, кн. 2, стр. 194).
Отповедь Тургенева Маркевичу вызвала ответные меры со стороны последнего. В № 5 «Московских ведомостей» от 6 января 1880 г. Маркевич поместил язвительную «Справку для г. Тургенева», приведя его дружелюбное письмо к нему от 6/18 февраля 1863 г. (см.: Т, Письма, т. V, стр. 97—98, 548). «Разоблачению» Тургенева была посвящена и напечатанная в том же номере «Московских ведомостей» передовая статья M. H. Каткова. Всячески оправдывая поведение Марковича, Катков в то же время предавался глумливым воспоминаниям об истории создания романа «Отцы и дети».
Полемика Тургенева с «Московскими ведомостями» вызвала появление нескольких заметок в газетах и журналах. В недельном обозрении газеты «Молва» отмечалось: «Г-на Тургенева возмутило то, к чему мы, к сожалению, уже успели привыкнуть (… У г. Тургенев может быть уверен, что гг. Катков и компания не имеют нравственной опоры в лучших слоях русского общества» («Молва», 1879, № 379, 30 декабря). Аналогичным комментарием сопровождалась перепечатка ответа Тургенева «Иногороднему обывателю» в газете «Страна» (1880, № 1, 1 января). А через несколько дней в «Литературном отделе» «Страны» была напечатана вторая заметка, являвшаяся ответом на «Справку для г. Тургенева» Марковича и передовую статью Каткова. Касаясь при этом отношений Толстого и Тургенева с Катковым в связи с историей печатания в «Русском вестнике» романов «Отцы и дети» и «Анна Каренина», автор заметки писал: «Единственное, что вполне выясняется из этих случаев, это — что таким первостепенным писателям, как Тургенев и Толстой, нельзя помещать своих произведений у г. Каткова, который навязывается им в сотрудники» («Страна», 1880, № 3, 10 января). Затем в защиту Тургенева выступили М. М. Стасюлевич (ВЕ, 1880, № 2, стр. 843—849) и Н. Стечькин, выпустивший брошюру: «И. С. Тургенев и „Московские ведомости“ (мнение одного из публики)». М. 1880. Против Тургенева выступили В. Комаров в «С.-Петербургских ведомостях» и К. II. Леонтьев в газете «Варшавский дневник» (см. сб.: «Творчество И. С. Тургенева». М. 1959, стр. 434—435).
За поддержку в полемике с «Московскими ведомостями» Тургенев особенно был благодарен Л. Н. Толстому, письмо которого с выражением сочувствия писателю не сохранилось (см.: Т, Письма, т. XII, кн. 2, стр. 197).
Стр. 185. …не говоря уже о безобразиях последнего времени.-- Речь идет о террористической деятельности народников и, в частности, о покушении А. К. Соловьева на жизнь Александра II 2(14)апреля 1879 г. (ср.: Т, Письма, т. XII, кн. 2, стр. 60—61).
Стр. 185. Те овации, о которых упоминает г. «Иногородний обыватель»…-- Чествование Тургенева московской и петербургской молодежью в феврале--марте 1879 г.
Печатается по тексту первой публикации: «Le XIX-e Siecle», 1880, 23 janvier.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. XII, стр. 405—406.
Автограф неизвестен.
Письмо было напечатано с редакционным вступлением: «Le grand ecrivain de la Russie, M. Ivan Tourgueneff, nous fait l’honneur de nous ecrire la lettre suivante qui annonce un evenement litteraire aussi interessant dans son genre que la belle exposition do Verestchaguine» («Великий русский писатель г. Иван Тургенев оказал нам честь прислать нижеследующее письмо, в котором объявляет нам о литературном событии, столь же интересном в своем роде, как и прекрасная выставка Верещагина»).
Замысел перевода «Войны и мира» на французский язык возник у Тургенева, по-видимому, в середине 70-х годов (см.: Алексеев, стр. 74—75).
В 1879 г. появилось два французских перевода «Войны и мира». В «Revue britanique» был напечатан сокращенный перевод, сделанный С. Куррьером; в издании Ашетт вышло отдельное издание перевода, выполненного кн. И. И. Паскевич: «La guerre et la paix. Roman historique. Trad. avec l’autorisation de l’auteur par une Russe». Tt. I—III. Paris, SPb, Hachette, 1879. Тургенев до появления этого перевода шкал Я. П. Полонскому 16/28 сентября 1879 г.: «Боюсь я очень перевода, сделанного русской дамой: здешние издатели чуть не кусаются, когда им преподносят эту смесь французского с (великосветским) нижегородским» (Т, Письма, т. XII, кн. 2, стр. 133). О возможных недостатках перевода он предупреждал Флобера в середине декабря 1879 г. (см. там же, стр. 193).
В письме к Л. Н. Толстому от 28 декабря ст. ст. 1879 г. Тургенев писал: «Княгиня П<аскевич>, переведшая Вашу „Войну и мир“, доставила наконец сюда 500 экземпл., — из которых я получил 10. Я роздал их здешним влиятельным критикам (между прочим, Тэну, Абу и др.). Должно надеяться, что они поймут всю силу и красоту Вашей эпопеи. Перевод несколько слабоват — но сделан с усердием и любовью <…> Я надеюсь, если не на блестящую победу--то на прочное, хотя медленное, завоевание» (там же, стр. 197).
Получив перевод «Войны и мира», Тургенев усиленно рекомендует его многим французским и немецким писателям и критикам (см.: Т, Письма, т. XII, кн. 2, стр. 193,195, 203, 206; т. XIII, кн. 1, стр. 142).
В письме к Толстому 12/24 января 1880 г. Тургенев привел отрывок из письма Флобера с восторженной оценкой «Войны и мира», а в ответе Флоберу писал: «Не знаю, что скажут гг. критики (я послал „В<ойну> и м<ир>“ также Додэ и Золя), но для меня это дело решенное: Flaubertus dixit (Флобер сказал — лат.). Прочее значения не имеет» (Т, Письма, т. XII, кн. 2, стр. 205—206, 382—383).
Об успехе перевода «Войны и мира» во Франции сразу же по его появлении свидетельствуют воспоминания Ги де Мопассана, который писал в 1880 г. о Л. Толстом, как об авторе «великолепной книги под названием „Война и мир“, имевшей в прошлом году такой успех во Франции» (см.: Гиде Мопассан. Полное собрание сочинений, т. XI. М., 1958, стр. 67).
Активное участие Тургенева в распространении французского перевода «Войны и мира», выполненного Паскевич, — один из моментов в ого популяризаторской деятельности, связанной с творчеством Толстого. Подробно см. об этом: Алексеев, стр. 72—80; Ф. Я. Прийма. Начало мировой славы Л. Толстого. «Русская литература», 1960, № 4, стр. 36—63.
Мысли, высказанные в письме редактору «Le XIX-e Siecle», Тургенев развивает в статье 1881 г. «Un roman du comte Tolstoi» (см. в этом томе, стр. 119).
Стр. 187. …Вы соблаговолили поместить со картин Верещагина.-- См. в этом томе, стр. 181.
Стр. 188. …Это не Вальтер Скотт со не Александр Дюма.-- О «вальтерскоттовском романе» и романах в манере Ал. Дюма Тургенев писал еще в 1852 г. в статье о романе Е. Тур «Племянница», отмечая несовременность первого и чисто развлекательный характер второго (см.: наст. изд., т. V, стр. 372—373).
Печатается по тексту первой публикации: H Вр, 1880, № 1470, 1(13) апреля.
В собрание сочинений включается впервые.
Автограф, по которому письмо напечатано полностью (см.: Т, Письма, т. XII, кн. 2, стр. 226), хранится в Государственном музее И. С. Тургенева в Орле.
Публикация письма в «Новом времени» сопровождена «разъяснением по поводу того разочарования, какое ожидало присутствующих на литературном вечере 28 марта вследствие нездоровья И. С. Тургенева», рассказом «о посещении больного писателя одним из членов комитета» и сообщением, что «на счастье Общества вспомоществования литераторам и ученым, здоровье И. С. Тургенева так быстро поправилось, что ровно через два дня он мог уже участвовать в литературном вечере в пользу общества». Скрытая ирония этого сообщения подчеркивалась тем, что, как говорилось далее, «зала», несмотря на отсутствие Тургенева, «осталась совершенно полною, на что, впрочем, можно было рассчитывать, зная неизменное участие нашей публики к университетской молодежи и то обаятельное действие, какое постоянно производит на публику имя Ф. М. Достоевского», который прочитал на вечере главу из «Преступления и наказания» (Н Вр, 1880, № 1470, 1/13 апреля).
Дата вечера, на котором предполагалось выступление Тургенева — 28 марта — определяет и дату его письма, написанного в «самый этот день». См. также объявления о вечере в газете «Голос» от 25 и 27 марта и сообщения о нем в той же газете: 1880, № 90, 30 марта (11 апреля) и в «Новом времени» от того же числа.
Печатается по тексту первой публикации: «Gaulois», 1882 13 fevrier.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. XII, стр. 407—408.
Автограф — полный текст письма к редактору «Gaulois» (И. Ф. Циону) от 29 января (10 февраля) 1882 г. — хранится в ЦГАЛИ, ф. 509, оп. 3, № 5 (см. также: Т, Письма, т. XIII, кн. 1, стр. 191, 368—369).
Поводом для письма послужило опубликование во французской газете «Gaulois» 10 февраля 1882 г. статьи, касавшейся обстоятельств высылки П. Л. Лаврова из Парижа. В статье утверждалось, что Лавров мог долгое время беспрепятственно проживать во Франции, главным образом, благодаря заступничеству Тургенева, имевшего высокие связи в Париже. Статья в газете «Gaulois», редактировавшейся в то время реакционным русским публицистом И. Ф. Ционом(1835—1912), преследовала цель установить связи Тургенева с революционным движением и тем самым скомпрометировать его в глазах русской либеральной общественности. Эта цель была понятна Тургеневу, и именно этим обстоятельством можно объяснить его попытку представить свои дружеские отношения с Лавровым как чисто внешние и поверхностные.
Газета «Новое время», перепечатавшая текст письма Тургенева в редакцию «Gaulois», коснулась в связи с этим причины высылки Лаврова из Парижа: "Полученные сегодня парижские газеты говорят, что эта мера принята против г. Лаврова за то, что он вместе с г-жою Засулич обратился в газеты с просьбой об открытии подписки в пользу русских революционеров. Подписка была принята только тремя газетами — «Citoyen», «Intransigeant» и «Proletaire» (Н Вр, изд. 2-е, 1882, 5(17) февраля, № 2134)[11].
Стр. 190. Я знал г. Лаврова как литератора в С.-Петербурге…-- Тургенев познакомился с Лавровым в конце 1859 — начале 1860 г. Их близкое знакомство началось, однако, лишь с 1872 г., когда Лавров как политический эмигрант поселился (с 1870 г.) в Париже. В 1870-е гг. оп часто встречался и переписывался с Тургеневым (подробнее об их взаимоотношениях см.: Т, Письма, тт. X—XIII, по указателям; см. также воспоминания Лаврова в сборнике Революционеры-семидесятники, стр. 17—88, и статью Ю. А. Красовского о Лаврове — Лит Насл, т. 73, кн. 2, стр. 7—17).
Стр. 190. …оставив службу в гвардии со …издавал книги по философии…-- Лавров окончил Артиллерийское училище, и с июля 1844 г. по апрель 1866 г. преподавал математические науки сначала в том же Артиллерийском училище, затем в Артиллерийской академии и в Константиновском военном училище (см.: П. Л. Лавров о себе самом. — ВЕ, 1910, № 10, стр. 96; Тургенев ошибся, приписав Лаврову преподавание «военного искусства»). К 1850-м годам относятся первые печатные работы Лаврова в области философии (см. статьи «Гегелизм», «Несколько слов о системе паук», «Механическая теория личности» и др. О Лаврове как философе см. в книге: П. Л. Лавров. Пб., «Колос», 1922, стр. 1—138, 292—354, 373—384 и др.).
Стр. 190. …как литератора ~ в Кружке русских художников в Париже.-- Речь идет о литературно-музыкальном вечере, организованном Обществом русских художников в Париже 2(14) февраля 1881 г., куда Лавров попал по приглашению Тургенева. Подробнее об этом см.: Революционеры-семидесятники, стр. 65— 68; см. также: Л. И. Кузьмина. Тургенев и художник Н. Д. Дмитриев-Оренбургский. — Т сб, вып. III, стр. 266—267.
Стр. 191. …в одном из своих сочинений г. Лавров формально упрекнул меня со развитием революционной мысли в России.-- Тургенев, вероятно, имеет в виду работу П. Л. Лаврова «Цивилизация и дикие племена» (03, 1869, №№ 5, 6, 8 и 9), в первой и последней главах которой содержалась полемика с Тургеневым по поводу «Дыма». В связи с этим Лавров писал: «…единственный раз, когда я серьезно напал на пего, я не мог обвинить его в „оппортюнизме“, термине, еще не родившемся в 1869 г., и полагаю, что память его обманула <…> Едва ли также я когда-либо писал, что он „противодействовал“ развитию революционной мысли в России, так как „противодействовать“ ей едва ли он когда-нибудь мог, оставаясь в стороне от нее, косвенно же и бессознательно содействуя ей» (Революционеры-семидесятники, стр. 72—73).
Печатается по тексту первой публикации: газета «Заря» Киев. 1882, № 250, 11 ноября.
В собрание сочинений включается впервые.
Автограф неизвестен.
Киевское драматическое общество — кружок артистов-любителей из числа интеллигенции города, ставивший спектакли с благотворительной целью. 28 октября ст. ст. 1882 г., в день рожденья Тургенева, Общество устроило вечер, на котором была поставлена пьеса Тургенева «Завтрак у предводителя», читались рассказы из «Записок охотника» («Ермолай и мельничиха», «Бежин луг»), сопровождавшиеся живыми картинами. В тот же вечер председатель общества M. E. Краинский послал Тургеневу поздравительную телеграмму.
Печатается по тексту первой публикации: «Голос», 1882, № 336, 10 декабря.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. XII, стр. 408—409.
Автограф полного текста письма хранится в Государственном музее И. С. Тургенева, в Орле.
К тексту в «Голосе» дано подстрочное примечание: «Сто рублей, доставленные И. С. Тургеневым, переданы г. городскому голове».
Женские врачебные курсы были открыты в Петербурге осенью 1872 г. Несмотря на успешную деятельность Курсов, в 1881 г., с усилением реакции, возник вопрос об их закрытии под предлогом отсутствия средств, и 5 августа 1882 г. последовало повеление о постепенном упразднении Курсов[12].
В связи с угрозой закрытия Курсов началась широкая кампания передовых кругов русской интеллигенции за их сохранение и стали собираться денежные пожертвования в фонд Курсов с разных концов страны от многих лиц. К некоторым из них, очевидно, обращались слушательницы Курсов, и письмо Тургенева является ответом на такое не дошедшее до нас обращение (см. также: Т, Письма, т. XIII, кн. 2, стр. 112—113 и 339—340).
Печатается по тексту: Halp-Kam, Corr, стр. 292—293. Впервые опубликовано: «La Republique Francaise», 1883, janvier.
В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. XII, стр. 410.
Автограф неизвестен.
Письмо Тургенева по поводу смерти Леона Гамбетты, последовавшей 31 декабря и. ст. 1882 г., обращено к Жозефу Рейнаку, личному секретарю Гамбетты, бывшему в то время и секретарем газеты «La Republique Francaise».
Л. M. Гамбетта (1838—1882) — буржуазный республиканец, лидер французского либерализма и противник бонапартистов и монархистов всех толков — привлек внимание Тургенева своей деятельностью во время франко-прусской войны как член палаты представителей, затем — правительства «национальной обороны» (см. упоминания о нем в «Письмах о франко-прусской войне» — наст. том, стр. 23; Т, Письма, т. VIII, стр. 310 и 556). Позднее, в 1875—1876 гг., Тургенев сочувственно следил за борьбой Гамбетты против бонапартистов и орлеанистов (см. там же, т. XI, стр. 172, 199, 211, 213—217, 395, и т. XII, кн. 1, стр. 268 и 412). Личные отношения между Тургеневым и Гамбеттой, возникли в 1879 г., через посредство Ж. Рейнака, в связи с хлопотами Тургенева о предоставлении Флоберу должности администратора библиотеки Мазарини (см.: Т, Письма, т. XII, кн. 2, стр. 28, 30—34). О своем участии в похоронах Гамбетты Тургенев писал П. В. Анненкову 29 декабря ст. ст. 1882 г. и Ж. А. Полонской 11/23 января 1883 г. (см.: Т, Письма, т. XIII, кн. 2, стр. 144 и 153). См. также: наст. том, стр. 211.
Печатается по черновому автографу без подписи и даты: Bibl Nat, Slave 86; фотокопия — ИРЛИ, Р. I, он. 29, № 271.
Публикуется впервые.
В автографе текст зачеркнут. На том же листе Тургенев набросал вчерне отрывок из очерка «Человек в серых очках» (см. наст. изд., т. XIV, стр. 110—111, 476).
Публикуемое письмо написано, по всей вероятности, в апреле (не ранее середины его) 1876 г., о чем свидетельствует упоминание о «возобновляющейся „Неделе“». Было ли письмо переписано и отправлено — неизвестно.
14/26 февраля 1876 г. в письме к Я. П. Полонскому Тургенев сообщал о своем намерении прислать П. А. Гайдебурову «маленький рассказец для „Недели“» (Т, Письма, т. XI, стр. 216; см. также стр. 247), имея в виду очерк «Человек в серых очках (Из воспоминаний 1848 года)» (ср. с «эпизодом из заграничной моей жизни»), над которым Тургенев начал работу в феврале-- апреле 1876 г. (см. наст. изд., т. XIV, стр. 477).
Составленное по форме в виде официального обращения писателя к редактору-издателю «Недели» П. А. Гайдебурову, письмо, возможно, было предназначено в качестве предисловия к очерку «Человек в серых очках». Спустя год Тургенев вновь упомянул о том же очерке, обещанном для «Недели», в письме к Е. И. Рагозину от 14/26 февраля 1877 г. (см.: Т, Письма, т. XII, кн. 1, стр. 97). Свое обещание Тургенев не выполнил. Очерк о «загадочной личности» из эпохи французской революции 1848 г. впервые был напечатан во французском переводе в журнале «La Nouvelle Revue», 1879, т. I, 15 декабря, под заглавием «Monsieur Francois (Souvenir de 1848)» (см.: наст. изд., т. XIV, стр. 476).
Стр. 196. …для возобновляющейся «Недели»…-- В начале 1876 г. «Неделя» получила третье предостережение за редакционную статью «Чрезвычайные меры» (о незаконных арестах должностных и выборных лиц), напечатанную в № 2 от 11/23 января 1876 г., и по распоряжению министра внутренних дел издание ее было приостановлено на три месяца. В середине апреля 1876 г. издание «Недели» было возобновлено (см.: «Правительственный вестник», 1876, № 11, 15(27) января).
Стр. 196. …искренне сочувствую направлению Вашего журнала.-- В письме к Е. И. Рагозину от 14/26 февраля 1877 г. Тургенев писал: «Я всегда с большим удовольствием читаю „Неделю“ — и считаю её одним из лучших наших повременных изданий» (Т, Письма, т. XII, кн. 1, стр. 97). «Неделя» — еженедельная политическая и литературная газета умеренного либерально-народнического направления, выходившая в Петербурге с 1866 по 1901 г.
- ↑ «Дым, или Жизнь в Баден-Бадене», И. С. Тургенева.
- ↑ Именно теперь, по поводу моих «Литературных воспоминаний», кажется, снова поднимается знатная травля… На здоровье, господа!
- ↑ См. «Отеч<ественные> зап<иски>» за сентябрь 1869 г. — «Новые книги», стр. 47.
- ↑ «Mon verre n’est pas grand, mais je bois dans mon verre».
- ↑ Стихотворение: «Царство науки не знает предела».
- ↑ Буквально: до битвы на Москве-реке.
- ↑ Историю создания «Призраков», увидевших свет только в 1864 г., см. наст. изд., т. IX, стр. 470—475.
- ↑ См.: И. В. Столярова. Н. С. Лесков — в «Биржевых ведомостях» и «Вечерней газете» (1869—1871 г.) — Ученые записки ЛГУ. Серия филологических наук, вып. 58, 1960, № 295, стр. 96.
- ↑ Публикация письма Тургенева в газете «Молва» сопровождалась редакционным примечанием: "Мы получили настоящее письмо И. С. Тургенева при следующем заявлении редактора «Вестника Европы»: «Не имея, к сожалению, возможности исполнить буквально желание почтенного Ивана Сергеевича, а именно, чтобы его письмо ко мне было напечатано не позже январской книги журнала, которая в настоящую минуту не только окончена печатанием, по и ожидает узаконенного срока для выпуска, покорнейше прошу дать этому письму место в Вашей газете. М. С<тасюлевич>».
- ↑ Без даты и подписи, под заглавием: «Письмо к Стасюлевичу». Последняя фраза в нем: «Я имею право назвать клеветником всякого, кто позволяет усомниться в истине сказанного мною», — в окончательный текст не вошла.
- ↑ Об обстоятельствах отъезда Лаврова из Парижа в 1882 г. см. подробнее: Революционеры-семидесятники, стр. 71—73.
- ↑ Подробнее см.: Е. Лихачева. Материалы для истории женского образования в России. СПб., 1901, стр. 536—564, 618—647.