В. В. Водовозов
правитьОТКРЫТОЕ ПИСЬМО Н. А. БЕРДЯЕВУ
правитьН. А. Бердяев: pro et contra. Том I.
Антология. Книга 1
СПб, ИЗДАТЕЛЬСТВО РУССКОГО ХРИСТИАНСКОГО ГУМАНИТАРНОГО ИНСТИТУТА, 1994
Многоуважаемый Николай Александрович!
Несколько времени тому назад, уже довольно давно, Вы прочитали в Берлине лекцию на тему о социализме и религии, и Вам может показаться странным мой запоздалый отклик на нее. Но, к сожалению, я не был на Вашей лекции; знаю о ней только по газетным отчетам, которые могут быть и неполными, и неточными, и даже неверными: именно поэтому я воздерживался от выступления в печати, которое может оказаться совершенно неуместным. Я ждал, что кто-нибудь другой поставит в печати вопрос, который заинтересовал меня под впечатлением Вашей лекции. Не дождавшись этого, я позволю себе обратиться с ним к Вам.
Вы говорили (если газеты верно передали Вашу мысль), что в России был сделан опыт применения на практике социалистических идей; но он был сделан признанными и несомненными вождями и идеологами социализма, людьми, гораздо более последовательными в своем социализме, чем их критики из социалистического же лагеря; что опыт, проведенный сразу в очень широком масштабе, оказался совершенно неудачным; причина неудачи лежит не в каких-нибудь случайных, посторонних обстоятельствах, а в самом существе социализма как учения аморального и иррелигиозного, и неудача опыта служит убедительным доказательством полной несостоятельности социализма. Поэтому следует вернуться к забытой религии, и именно к религии чистого христианства и к морали, базирующейся на ней; следует построить государство и вообще общественные отношения на этой основе, и только тогда, когда это будет сделано, только тогда будет создан общественный строй, в котором будет найдено успокоение для мятущейся и исстрадавшейся человеческой души.
Верно я излагаю Вашу мысль? Если нет, прошу простить мне: во всяком случае, я добросовестно старался понять ее, насколько это возможно при ознакомлении с чужой мыслью из вторых рук.
Ваши оппоненты старались опровергнуть Ваше первое положение: они доказывали, что то, что было произведено в России, вовсе не было опытом применения социализма, что произведен он был не социалистами, а людьми, ложно себя называющими этим именем, и в условиях, которые парализуют всякое значение опыта для оценки применимости или неприменимости социализма.
Я не пойду по их следам. Для меня совершенно ясно, что для человека, стоящего вне социалистического лагеря, Ленин и Плеханов, ученик и учитель, так долго работавшие рука об руку в рамках одной и той же партии, не могут не казаться единомышленниками. Совершенно так <же>, как для нехристианина католик, протестант и православный — одинаково христиане, с которыми можно спорить одинаковыми аргументами, как, в свою очередь, для немусульманина суннит и шиит — одинаково мусульмане, различия между учениями которых едва различимы для постороннего.
Но я хотел бы обратить Ваше внимание на второе Ваше положение.
Допустим, что опыт применения на практике социализма был сделан. Но он был сделан только один раз и только в одной стране. Что же касается опытов применения к практике начал христианства, то их было множество и производятся они уже скоро две тысячи лет почти непрерывно, к тому же не в одной, хотя бы и обширной стране, приведенной на край гибели войной, начатой не социалистическими, а христианскими правительствами; нет, он производился систематически во всех пяти частях света. И опыт производился не одною какою-нибудь христианскою сектою, а всеми. Вы--православный, и предлагаете вернуться к православию. Но разве тысячелетний опыт православного государства не оказался весьма печальным и весьма неудачным? Почему он не говорит Вам о несостоятельности православия? Почему дело Победоносцева не дает Вам оснований для обобщения столь же широкого и смелого, как дело Ленина? Разве начала, проведенные в школу и жизнь Победоносцевым, не назывались православными? И разве эти начала не оказались мертвящими, и разве нет некоторой причинной связи между победоносцевской церковью, победоносцевской школой, всей вообще политикой православного правительства — с большевизмом? И разве Вы как православный не отвечаете за православного же Победоносцева в той же мере, как Плеханов отвечает за Ленина, и отвечаете в гораздо большей мере, чем Чернышевский, Лавров или Михайловский за Ленина?
Я позволю себе отойти от православной церкви, оставаясь в пределах истории христианства. Я напомню Вам, как во имя Христово горели костры, зажженные Торквемадой, и святая инквизиция работала во славу Христову. Торквемада был несомненнейший ученик Христа, как Ленин — несомненнейший ученик Маркса. Почему же Маркс должен отвечать за Ленина, а Христос не должен отвечать за Торквемаду?
Почему всегда, когда делались попытки обосновать широкое человеческое общежитие на принципах религии и религиозной морали, всегда, без единого исключения (я говорю, конечно, не о маленьких общинах и не о слишком кратких промежутках времени), всегда оказывалось, что как ни глубоко коренится в человеческой душе религиозное чувство, оно находится в непримиримом противоречии, с одной стороны, с его личными страстями и интересами, а с другой — с потребностями человеческого общежития? Всегда, без единого исключения, оказывалось, что религиозное чувство нетерпимо и ревниво; и это верно ко всем религиям без исключения, как только религия выходит за пределы совсем ничтожной горсти ее первых провозвестников.
«Христиане умеют только ненавидеть ближних», — сказал поэт, сам преклонявший свои колена «под древним сводом храма».
Вы помните, конечно, рассказ о судье, разбиравшем тяжбу между тремя братьями — христианином, мусульманином и иудеем, спорившими о том, чей перстень — символ их религий — подлинный.
«Вы, — говорил мудрый судья, — утверждаете, что ваша вера внушает любовь. Но кто же из вас любит сильнее своих братьев? Кто внушает к себе больше любви? Никто? Вы умеете только ненавидеть друг друга?
So seid ihr aile drei betrogene Betrüger
Bure Ringe eind aile drei nicht echt!»1
Приговор произнесен уже давно и давно вступил в законную силу.
Можете ли Вы представить новый факт, необходимый для пересмотра дела? Увы, такого факта нет. А если его нет, то вся Ваша аргументация бьет мимо.
Не знаю, сочтете ли Вы нужным отвечать на мое письмо. Очень возможно, что Вы имеете достаточное формальное основание этого не делать; как я уже сказал, я не был на Вашей лекции, и охотно допускаю, что все мои возражения тоже бьют мимо цели, что Вы их предвидели, предусмотрели и уже ответили на них; что я, следовательно, ломлюсь в незапертую дверь
Возможно. В таком случае еще раз прошу Вас простить мне это, но думаю, что и в таком случае Вам следовало бы ответить мне печатно. Вопрос слишком важен: широкая читающая публика знает Вашу лекцию тоже только по газетным отчетам, и Вам следовало бы рассеять недоразумение, плодом которого, может быть, является настоящее мое письмо.
ПРИМЕЧАНИЯ
правитьВпервые: Дни: Russische Tageszeitung für Politik, Wirtschaft und Iiteratur. 1923. 29 марта. № 126.
Водовозов Василий Васильевич (1864—1933) — юрист, экономист, публицист и политик. Автор статей по социально-экономической и политической истории России. В начале своей общественной деятельности — народник. Член «трудовой группы» в I Государственной думе. В 1907 г. партия «трудовиков» прекратила свою деятельность, возобновив ее на короткое время после Февральской революции.
«Открытое письмо» В. В. Водовозова написано по поводу выступления Н. А. Бердяева «Демократия и социализм как проблемы духа», состоявшегося на публичном заседании Религиозно-философской академии в Берлине 11 февраля 1923 г. Судя по сообщению газеты «Дни», это заседание длилось два вечера и в обсуждении доклада Н. А. Бердяева приняли участие видные представители русской диаспоры — Б. П. Вышеславцев, А. С. Изгоев, Л. П. Карсавин, Е. Д. Кускова, В. Э. Сеземан, Ф. А. Степун, С. Л. Франк и др. (см.: Дни. 1923. 14 февр. № 89, 21 февр. № 95). H. A. Бердяев еще раз пояснил свою позицию в «Открытом письме В. В. Водовозову» (Дни. 1923. 8 апр. № 133).
1 Натан Мудрый, герой одноименной драмы Г.-Э. Лессинга, в ответ на требование султана обосновать истинность иудаизма, рассказывает ему притчу. Отец должен был завещать заветное кольцо («кто с верою носил его, всегда угоден был и Господу и людям»). Он же равно любил своих трех сыновей — иудея, мусульманина и христианина — и, не желая никого обижать, изготовил тайно еще два подобных кольца. Все сыновья оказались владельцами «заветного» кольца, что давало право на старшинство каждому из них. Последовали раздоры. Судья, не получив ответа на вопрос: «Кто ж из вас всех более любим двумя другими братьями?» — объявляет приговор (его и цитирует В. В. Водовозов):
Обманутый обманщик всяк из вас,
Все три кольца поддельны.
Затем следует его совет: пусть каждый верит, что его кольцо — заветное, пусть «все как один отважатся любить друг друга бескорыстно и свободно».