Аксаков К. С.
правитьОтвлечённые люди.
правитьДействующие лица:
Гундуров — помещик.
Елена Владимировна — его племянница, девушка 19-ти лет.
Сильвин Егор Алексеевич — молодой человек, лет 28-и.
Стременев, Юрий Вячеславович.
Крестьяне с косами.
Явление 4-вёртое.
правитьСильвин. Bonjour, encore une fois (и снова здравствуйте (здесь и далее, кроме особо оговорённого случая, — фр.))!!!
Елена. Сделайте милость, Егор Алексеевич, преобразитесь, если вам это возможно; я прошу вас, не шутя. Оставьте французский язык, комплименты и все городские приёмы. Ах, Боже мой! Неужели вам не хочется вырваться хоть на минуту от всех городских условий, вздохнуть свободно?
Сильвин. Но позвольте, Елена Владимировна, вам заметить, что я не нахожу, что б городские формы были цепи; в них мне легко и свободно.
Елена. В самом деле? Очень жаль.
Гундуров. Ведь ты воротишься же в город отдыхать от деревенской жизни?
Сильвин. Justement (точно). И с новою радостью вы появитесь в блеске бала, на зеркальном паркете. Все хорошо на своём месте, всему свой черёд.
Елена. Но что же мне делать с вами, как мне передать то, что меня занимает, чем я вся полна теперь? Я не умею. О, если б был мужчина на моём месте, может быть, он бы вам доказал. А я вам скажу только: нет, я с вами не согласна.
Гундуров. Не спорьте с нею, Егор Алексеевич; оставьте её мечты.
Елена. Ах, дядюшка! Мечты всего хуже; я их не люблю.
Сильвин. Позвольте мне одно возражение, puisque notre conversation est déja avancéе (коль мы уже завели речь об этом). Жизнь в деревне, y consens, il y a du bucolique (соглашусь, есть какая-то буколика)… Светская жизнь, цивилизованная, этот высший круг, cette élite de la société (является вершиной общественной жизни)! Un homme du monde — cette un homme comme il faut (светский человек — это настоящий человек)!
Елена. И они сами так себя называют!
Сильвин. Конечно; но это законное сознание. Homme du monde, homme comme il fаut (светский человек, человек, каким он должен быть). Это собрание всех преимуществ — и внутренних и внешних, homme du monde (светский человек): это всё!
Елена. А разве это по-христиански? О Боже мой! Слова Твои не то говорят: бедные, нищие мира, нищие духом, плачущие — вот кто постиг Твоё учение.
Сильвин. La conversation prend une autre direction, une direction tout — à — fait théologique. Ce n’est pas mon fort (разговор принимает иное направление, совершенно богословское. Это не моя сильная сторона).
Гундуров. В самом деле, разговор становится серьёзен, и лучше его оставить.
Елена. Лучше.
Гундуров. Послушайте, Егор Алексеевич. Я боюсь, что Елена вас не поняла. Ведь вы не отвергаете прелестей деревни?
Сильвин. Point du tout. Il y a donc un malentendu. Point du tout. J’aime la campagne. (Нисколько. Так, возникло недоразумение. Нисколько. Я люблю сельскую глушь). Я люблю деревню. Я только не согласен Еленой Владимировной насчёт светской жизни. А деревня, о деревня! (Смотрит на Елену; она молчит). Вы сердитесь?
Елена. Нимало.
Сильвин. Вы меня не так поняли. Я…
Елена. Вы…
Сильвин. О, этот ответ доказывает мне, что вы сердитесь. Я, стало быть, очень несчастлив.
Гундуров (вставая). Я оставлю вас на минуту. Деревенская жизнь, которою так восхищается Елена, не без хлопот.
Елена. Я знаю, дядя. Деревня — жилище труда.
Явление 5-ое.
правитьСильвин. Итак, мне не надеяться на прощенье?
Елена. Месье Сильвин, если бы дело шло только о прощении, как это было бы легко!
Сильвин. Елена Владимировна, я, право, не знаю даже, как мне уверить вас, что здесь un malentendu. У нас по-русски… У нас по-русски нет этого слова.
Елена. Положим: недоразумение.
Сильвин. Pardon (простите), — недоразумение. Здесь недоразумение.
Елена. Положим… Если так, понимаете ли вы, Егор Алексеевич, какою тайною дышит деревня? Понимаете ли вы, что природа вольная, не искаженная, со своими полями, ручьями, лесами, как будто спрашивает человека: «Так ли ты живёшь, как должен жить»? Как легко здесь дышать, как весело здесь среди целого мира существ, созданных с нами!
Сильвин. О, понимаю, понимаю! Эти живописные холмики, эта сельская простота, эти первобытные радости…
Елена. Нет, понимаете ли вы, что здесь может крыться даже будущее, что эта простота — мудрость и красота? Эту красоту вы понимаете? Может ли какая-нибудь зала, какой-нибудь плафон сравняться с этим небом? Восхищайтесь вашими залами, если угодно, но не забывайте этого голубого купола; вспоминайте, что за нашим светом лежит свет пошире.
Сильвин. Необъятное пространство! Беспредельность! Мириады звёзд на небосклоне; синяя даль, зеленые ковры, испещрённые цветами… О, как же, как же!
Елена. Нет, не то. Скажите мне, что делается в Москве.
Сильвин. Я рад, что наконец вы вспомнили о нас, бедных. В последнее время вас нигде не было видно, и потому общество скучало.
Елена. Оставьте комплименты. Я потому вас и спрашиваю, что давно нигде не была.
Сильвин. В Москве уж начали разъезжаться; но театры еще полны. Какое было огромное стечение по случаю представления Фанни Эльслер! Это удивительно, какой всеобщий был восторг! Бездна букетов полетела на сцену.
Елена. И вы, конечно, бросили букет?
Сильвин. Comme de raison (конечно). Этих букетов кинуто на огромную сумму. Мы умеем изъявлять восторг.
Елена. А подумали вы о другой цене букетов? Вы бросаете душистые букеты, а приходит ли вам в голову, каких тяжёлых трудов, а может быть, и слёз, стоит ваш букет? Вам легко кинуть сто рублей, а если бы вы подумали, как тяжело они достаются? Видали ли вы, как работают?
Сильвин. Елена Владимировна! У вас, право, такие странные идеи… Конечно, я видел, но что ж из этого?
Елена. Легка работа?
Сильвин. Конечно, тяжела, — как всякий настоящий труд.
Елена. О, если б только светские люди, светские дамы и девушки, если б только подумали они, чего, может быть, иногда стоят их великолепные наряды.
Сильвин. Нельзя же от этого перестать наряжаться?
Елена. Если б они только подумали! Не хочу я обидеть их: добрые сердца есть между ними; если б им только пришло в голову, чего стоят их забавы, то, может быть, не одна бесполезная трата добытых так трудно денег не была бы сделана, и, быть может, не одно трудящееся семейство вздохнуло бы легче. Ах! Если б хотя бы не забывали люди, чего стоят их забавы и наряды, если б знали они, что берут они на себя тяжелый долг, — было бы легче на свете. Ужасно кинуть так, для забавы, что собрано трудами, тяжёлыми, упорными трудами людей! Наряжаясь, помните, по крайней мере, это, по крайней мере, будьте благодарны, чтите труд, которому вы многим обязаны. Не бросайте так легко пот, а порою, может быть, и слёзы человека.
Сильвин. Ce sont là des idées philanthropiques (это идеи благотворительности).
Елена. Philanthropiques (благотворительности)! Человек любит назвать каким-нибудь именем мысль или чувство, которые волнуют его, и думает, что он от них отделался, что он может о них и не думать. Я вижу вас, Егор Алексеевич, но ведь дело не переменится от этого нисколько.
Явление 6-ое.
правитьСтременев. Елена Владимировна!
Елена. Ах!
Сильвин. Стременев!
Стременев (Елене). Я испугал вас нечаянностью. Извините. Извините так же: я давно здесь и все слышал, но я не хотел мешать вашему разговору.
Сильвин. Я этому очень рад; зову тебя на помощь.
Стременев. На помощь? Нет, никогда в таком деле.
Елена. Я не думаю, что бы Юрий Вячеславович согласился с вами.
Стременев. Вы не ошиблись. Впрочем, вам образ мыслей моих давно известен.
Сильвин. Il faut donc que je batte en retraite (поэтому я должен удалиться).
Явление 7-ое.
правитьГундуров. Ба, Юрий Вячеславович, любезный сосед! Здравствуйте. Вы знакомы с племянницей?
Стременев. Я познакомился с Еленой Владимировной в Москве.
Гундуров. А с господином Сильвиным?
Стременев. Мы знакомы.
Гундуров. Вы у нас на весь день?
Стременев. Если позволите.
Сильвин. Елена Владимировна, вы на меня не сердитесь?
Гундуров. Елена, ты еще не показала всего сада Егору Алексеевичу. Пойдемте, Юрий Вячеславович.
Стременев. Я знаю ваш сад и подожду вас здесь.
Явление 8-ое.
правитьСтременев (один). Слова еще раздаются ясно в моих ушах. Как она хороша! Чудное создание! Но что же, однако, я? Любовь? Вздор! Любовь не привьется ко мне. Одна мысль о любви обдаёт меня холодом. Безумство, к чему оно? А почему же бы не так? Но нет, нет! Как могу я влюбиться, когда я вижу в себе каждое движение в его зародыше, когда я не могу забыться ни на минуту, когда постоянный взор сознания устремлён в глубину души? Нет! Но мне невыносимо тяжело. Я не могу увлечься, не могу сделать ни одного искреннего движения; постоянный анализ встречает всякое чувство, и оно каменеет при своём появлении. Боже мой! Нет во мне простоты; нет цельности ощущения! Ходит во мне постоянно одно: мысль! Да, я понимаю, сознаю разумно, по крайней мере. Я откидываю всякое притязание на чувство и хочу знать истину. Я знаю, что так надобно поступать, и поступлю. Но этого не довольно. Я чувствую, что много недостаёт во мне. Какой-нибудь Сильвин счастлив; но такое существование я ни за какие блага не возьму. Полюбить Елену? Нет, невозможно; может ли она?.. Да и как смею я думать, что б она полюбила меня; стою ли я этого? Полный, цельный духом человек — вот, кто её достоин. Но женщина может ошибаться, и потому я должен, да, должен, не подать повода. (Берёт шляпу). О самолюбие! Уж не бежать ли ты хочешь, о благородный человек?! Останься, ты не так еще страшен. Какие возвышенные движения, как ты хорош в эту минуту, посмотрись в зеркало: а? Хорош!.. (Кидается в кресло). Вздор! Кем бы я ни был, какие бы ни могли здесь быть пружины, я знаю, как должно поступать, и буду так поступать. Бежать, в самом деле, смешно… Елена!.. Какая высокая душа!
Явление 9-ое.
правитьСильвин. Decidеmеnt, la campagne m’en veut, elle a une dent contre moi (Решительно, деревенская природа злится на меня, она на меня зла).
Елена. В самом деле; это в другой уже раз в одно утро.
Сильвин. Конечно, так: сперва лужа, а там эта обманчивая зелень.
Стременев. Но что случилось?
Сильвин. Une petite misere da la vie humanine (несколько житейских неприятностей). Мы гуляли на берегу пруда, берег оброс густой травой, так что и вода у берегов была покрыта зеленью; я думал, что это какая-нибудь особая порода деревенских трав, ступил…
Стременев. И провалился.
Сильвин. Ja (да (нем.)). Voilà comme la nature est perfide (вот как коварна природа).
Елена. Но когда же природа объявила, что зеленый цвет значит у неё непременно твердую почву или даже траву? Чем же виновата бедная природа, что вы её не удостаивали близкого знакомства?
Сильвин. Сегодня она меня удостоила этого знакомства: мне это очень лестно, но признаюсь, эта короткость не совсем приятна. И потом unе cohuе (толпа) деревенских мальчиков, которые подняли такой глупый хохот.
Елена. Что ж, ведь они видели, что нет опасности.
Сильвин. Mais être la risée des gamins de la campagne (но быть посмешищем для деревенских ребятишек)!
Елена. Riez donc vous même, m-r Silvine: vous avez un don vraiment rare de rire touiours et deter toujours gai (так что ж, смейтесь сами, г-н Сильвин: у вас действительно редкий дар всегда смеяться и всегда быть веселым).
Сильвин. Vous trouvez (вы находите)? Однако, позвольте мне переодеться.
Явление 10-ое.
правитьЕлена. Бедный Сильвин!
Стременев. Да, он жалок. (После молчания). Я давно не видал вас, Елена Владимировна; вы много переменились.
Елена. Я не заметила.
Стременев. Много. Помните разговор наш, который навлёк на меня ваш гнев?
Елена. Помню совершенно.
Стременев. Я не думаю, чтобы вы были так строги теперь.
Елена. Юрий Вячеславович! Странный вы человек. Все, что говорите вы, так благородно, так умно. Отчего же, извините, слова ваши не привлекают к вам? Отчего от них веет каким-то холодом? Вы правы, я теперь почти во всём соглашаюсь с вами; я не переменилась, но я в себе самой нашла многое, что было заброшено, чего я и не предполагала, а это не перемена. Я соглашаюсь с вами в ваших нападках и взглядах на свет, на общество, но знаете ли что? И прежде, — хотя я и иначе смотрела, чем вы, — не смысл слов ваших собственно мне не нравился, нет, а опять этот тон, это холодное и злое нападение, без увлечения, без порыва. Мне все хотелось спросить вас: да вы-то чему верите? Что наполняет вас негодованием, что горит в вашей душе?.. Извините за правду.
Стременев. Благодарю вас. Это, точно, правда. Дивлюсь вещему чувству женщины. Знаете ли, что для меня именно существуют только правила, мысли, сознание зла, но сердечного верования, но убеждения нет во мне? Что же мне делать? Не способен ли я к этому, или, может быть, я сам не так тружусь в душе своей — не знаю. Что же остаётся мне другого, как спокойное, холодное, если хотите, признание доброго и худого и холодный поступок сообразно с убеждением, с правилами?
Елена. Да, это так же подвиг. Странно, однако. Вам, должно быть, очень тяжело?
Стременев. Так оно и есть. Не знаю, поймете ли вы это состояние. Вы — женщина.
Елена. Так что же? Я не думаю, что б это была привилегия мужчины. Странно, что мне сегодня яснее, чем когда-нибудь, приходило в голову, что если поймешь что-нибудь, какое-нибудь чувство, так уж само чувство вас покинет, или не покинет, но уж не будет тем, что было: оно перейдёт в мысль, а сердце… опустеет.
Стременев. Вы понимаете это? Так вы понимаете всю болезнь души моей?! Слушайте же: во мне нет ни одного свободного движения, сознание сторожит каждый мой порыв, и сторожит каждый мой порыв, и стоит только понять, сказать себе: у тебя явился порыв, чтобы всякий порыв сейчас же уничтожился. В себе я вижу бездну лжи. Я всякий день смотрю, нет ли во мне доброго и искреннего побуждения, и всякую минуту говорю себе: «Нет, нет, нет»! Внутренний голос твердит мне при всяком хорошем движении: ты оценил его в себе, ты доволен, ты уже погляделся в зеркало; и тогда пропадает всякая искренность движения, холодом обдаёт всю душу, и является один холодный, не согретый никаким чувством, поступок.
Елена. Юрий Вячеславович! Знаете ли, что? Вы клевещете на себя, я теперь понимаю вас. Всё зло не в вас самих, не в том, что б в вас не было свободных движений, а в том, что вы не спускаете глаз с себя. К чему наводить зеркало на всякое своё чувство? В этом-то вся и ошибка. Стоит только начать разбирать, есть ли во мне чувство, чувства и не будет. Знаете ли? Когда хочешь заснуть в долгую бессонную ночь, когда, наконец, сон приходит к вам, и когда скажешь себе: я засыпаю, — сон вмиг отлетает; а заснете вы, когда об этом не думаете. Вот вам мой добрый совет (подаёт ему руку): не ройтесь в душе своей, не смотрите постоянно в себя. Это вовсе не тот строгий суд, которому каждый человек должен подвергать себя. Вы допытываетесь в себе, прежде чем что-нибудь в вас явилось. Знаете ли: это эгоизм, только совершенно в обратном виде. Не занимайтесь так много, хотя и строго, собою; заботьтесь меньше о себе. Не в вас, а в вашем вечном допросе самого себя лежит причина того, что в вас нет свободных движений. Отводите взгляд ваш от себя и дайте вздохнуть душе вашей.
Стременев. Есть правда в словах ваших, но жить бессознательно?..
Елена. О, далеко ещё до бессознательной жизни! Мне самой приходили в голову подобные мысли, потому-то я и могу понять вас, но я вижу, что я ошибалась: вы, дошедши до крайности, мне растолковали это. Беру назад свои слова, которые я сказала о сознании. Я женщина, и, может быть, это меня спасает от состояния, в которое впали вы.
Стременев. Но потерять сознание и вы не захотите.
Елена. Нет, конечно. Но это ещё не истинное сознание — как скоро мысль опустошает сердце, как скоро мысль всё похищает. Нет, нет! Есть светлое, полное разумение души, всего существа нашего; чувство не теряется, но еще сильнее и светлее становится. Тогда и любишь, и понимаешь, и все находится в стройном созвучии, в блаженной, высокой гармонии. Вы молчите? Как бы я рада была, если б вы освободили свою благородную душу! Но я заговорилась с вами, прощайте! (Уходит).
Явление 11-ое.
правитьСтременев. Она сама есть лучшее опровержение моих слов. Сильнее доводов действует на меня существо её, её речь, в которой не отделишь ума от чувства, в которой высказывается разумеющая душа. Елена! (Садится). Я влюблён, должно быть… Неужели? Что ж, пойдут все безумства любви, как следует?.. Опять доискивание; а совет Елены? В самом деле: знать я не хочу, что я и как я. Мне хорошо. Уму и без этого много дела. Мне хорошо, и довольно. Но, может быть, это какой-нибудь новый обман? Лучше не обманывать себя, лучше мучиться без обмана. А может быть, и есть обман, может быть, я в самом деле клевещу на себя. Но точно ли так? В одном я должен убедиться: в неестественном, натянутом, не свободном, следовательно, состоянии своего духа. Это так. Благодарю, Елена! А что касается до любви, так с чего я взял, что я влюблён?
Явление 12-ое.
правитьСтременев. Они веселы; они не знают этих душевных моих болезней, не знают и самодовольства, пустоты, как у Сильвина. Не похвалиться ли мне перед ними своими душевными страданиями? Нет, пустое самохвальство! Эти умственные и душевные болезни не есть умственный труд, они мешают ему. Так, я понимаю, отчего зарождаются они. Праздность, праздность, губящая многих! Крестьяне работают, а я нет. Я избавил себя от обязанности в поте лица снискивать хлеб свой. Беда — праздность! Какой бы ни был труд, но труд, действительный труд необходим человеку. Но где же найти труд?
1857 г.
Источники текста:
Газета «Молва», №№ 37, 38, 1857 г.
Аксаков К. С., «Сочинения», П., «Огни», 1915 г. Ред. и прим. Ля(ли)цкого Е. А. С. 574—587, 659.
Аксаков К. С., «Собрание сочинений и писем в 10 т.». Т. 2. СПб., «Росток», 2020 г. С. 327—340, 573.