Граф Бенкендорф, усилить не желая
Неловким словом государев гнев,
Под округлённым взором Николая
Стоял, в молчании оцепенев.
Был царский лик от раздраженья серым,
Тряслась, как студень, полная щека:
«Нет, он не смеет зваться офицером
Лейб-гвардии гусарского полка».
Он вольнодумство прививал солдатам…
И государь добавил про себя:
«Как те, что бунтовали в двадцать пятом,
В конце второй недели декабря».
Царю вдруг показалось — в вечер мглистый
Вновь в Петербурге за Россию-мать
Бокалы подымают декабристы,
Чтоб утром сабли за неё поднять.
Царь обратился к графу:
«Ваша светлость,
Заслуживает Лермонтов того,
Чтоб Мы за вольнодумство и за дерзость
В Сибирь навечно выслали его…»
Граф осторожно подсказал решенье:
«А на Кавказ не лучше ль бунтаря?..»
И государь, поразмышляв мгновенье,
Надменно ухмыльнулся, говоря:
«Возможно, горцы этого корнета
Убьют иль в плен он сдастся, оплошав.
Что ж, значит, такова судьба поэта,
А мы судьбе мешать не будем, граф!..»
О высылке их автора условясь,
Стихи небрежно поднял Бенкендорф
И, иронически повысив голос,
Прочёл царю последнюю из строф.
Тот слушал, милостиво улыбаясь,
Качая головою в такт, но вдруг
Нахмурился, смятенье скрыть стараясь,
А граф бумагу выпустил из рук.
Они себя почувствовали, словно
Им в лица, зная смертный свой удел,
Поэт, не разжимая губ бескровных,
С презрением и гневом посмотрел.
Как бы в ответ их гнусному условью,
Звучал конец, взволнован и суров:
«И вы не смоете всей вашей чёрной кровью
Поэта праведную кровь…»
См. также одноимённые страницы.