И. А. Бунин: Новые материалы. Вып. I
М., «Русский путь», 2004.
Само собою разумеется, что последнего вывода, последнего итога быть не может. Человеческих сил для этого мало, а быть Иеремией1 нашего времени и пророчествовать невозможно.
Подсказанные жизнью и личным художественным опытом выводы в достаточной степени пессимистичны. Но не правы те из критиков и публицистов, которые хотят увидеть в этом нарочитую зарисовку темных отрицательных сторон народного быта и облика.
Художник не может не видеть отрицательных и положительных черт народного духовного склада, а также ту стихийную силу воли и духа, которая часто находит себе кошмарное и мучительное проявление.
Так есть. И цель художника не оправдание какого-либо принципиального задания, а углубленное и сущностное отражение жизни.
Что возможно для публициста, исходящего из канона, из принятых платформ, то невозможно для художника, источник идей и выводов которого один — сама живая, сложная действительность.
Сущность этих пессимистичных выводов основывается на всем том конкретно-бытовом и психологическом материале, который дает русская жизнь.
В ней очень мало элементов той практической строительной крепкой воли, которая созидает внешнюю мощь. Глубокие почвенные начала национальной психологии резко противоречат практическому, трезвому, строительному укладу западного человека, дельца, устроителя «дома», устойчивого и крепкого внешнего благополучия.
Если указывают на то обстоятельство, что русская внутренняя и внешняя мощь еще не организована и не проявлена в полной мере, что наша художественная литература определяет размеры духовных и вообще жизненных сил страны, то достаточно вспомнить и провести параллель между общим направлением русской творческой мысли и западной, как она сказалась в отдельных характерных представителях.
Наши Гоголь, Толстой, в конце концов, склонялись к идеалам вненациональной, всеобщей правды, враждебной всем зачаткам внешнего могущества.
Проведите параллель между такими представителями русской и германской гениальности, как Толстой и Гете.
Один на склоне лет создал при Веймарском дворе благополучие, почет и крепкий внешний базис; другой подложил мину и взорвал все налаженное благополучие и проклял именно это благополучие, как величайший грех и тюрьму духа.
Очень трудно свести все это к какому-либо непререкаемому и окончательному выводу по отношению к будущему русскому общегосударственному строительству при современных принципах борьбы народов за выживание.
Художник должен исходить не из внешних жизненных данных, а из глубины, из почвы жизни, прислушиваясь не к шуму партийных положений и споров, а к внутренним голосам живой жизни, говорящим о пластах и наслоениях в ней, созданных вопреки всем хотениям, по непреложным законам самой жизни.
Надо ли говорить, что интуитивные художественные постижения дороже и ценнее, чем все торжественные вещания, подсказанные публицистикой того или иного лагеря?!
— — --
Печатается по: Новая жизнь. 1917. № 1. С. 73—74.
Первый номер журнала «Новая жизнь» за 1917 г. вышел 18 апреля (см.: Русская литература конца ХIХ-начала XX в.: 1908—1917. М., 1972. С. 673).
Ответ Бунина — часть анкеты, в которой приняли участие, помимо Бунина, М. Арцыбашев, А. Белый, С. Венгеров, Л. Лопатин и И. Новиков.
Ответам участников анкеты было предпослано следующее вступление Н. Абрамовича: «В эпохи катастрофические, когда поднимается „тяжкий млат“, дробящий судьбы человеческих единиц и целых народностей, естественно становится жгучим вопрос о новом переучете национальных сил. Цель переучета — выяснение: что мы такое — стекло, которое под ударами тяжкого млата должно раздробиться вдребезги, или же булат, который „куется“ под громоносными ударами „млата“, выковывается к новой жизни и новому расцвету сил и всяческого могущества — внутреннего и внешнего?!
О настроениях народных масс можно судить по общему жизненному подъему в стране и пробуждению волевого самосознания, которое явственно дает себя знать. Встряска и раскачка были слишком колоссальны, чтобы не отразиться на гражданине всего мира, в особенности же, на любом сыне воюющих стран, проливающих кровь, прислушивающихся к особенной музыке войны. Само собою разумеется, что и русский горожанин, русский рабочий, русский крестьянин за эту трехгодичную эпоху войны стал иным, получил практическое незаменимое воспитание в смысле явных, непосредственных уроков жизни, а также невидимые, но могучие толчки, понуждающие волю к новым решениям и актам жизни.
Прислушиваясь к попыткам, делаемым на Западе, отгадать русскую национальную психологию в смысле точного учета ее строительных, ее созидательных сил, находим целый ряд взаимно противоположных решений. Здесь и презрительное третирование германца, видящего в современных неустройствах русской жизни проявление коренных свойств духовно пассивного народа и пропагандирующего с этой целью те из классических произведений русской литературы, в которых обнажается язва русского обывательского обнищалого духа („Ревизор“, сатирические страницы Щедрина и пр.). Здесь и серьезное внимание Англии и Америки к мощным толчкам религиозно-творческого бунтарства в России Толстого и Достоевского. И необозримое количество догадок и предположений, созданных созерцанием колоссальной страны с „птичьего полета“.
Что мы такое?.. „Этнографический навоз“, на котором взойдут семена иноземной культуры?.. Народ-богоносец, несущий правду нового всеобщего, вненационального сознания?.. Будущий народ-строитель, формирующийся медленно и трудно в несокрушимую силу, созидающий твердыню „Великой России“, укрепленной на подлинном фундаменте народных творческих сил?..
Пусть талантливые „вслушиватели“, какими являются беллетристы, художники, приносят нам вести о том, что совершается в толщах народного сознания, как оно перестраивается под влиянием совершающихся тяжких событий, в какие формы отливается и чем дышит новое волевое народное самосознание. В этом отношении нам остается принять те документы эпохи, какие дают нам имеющиеся налицо более или менее крупные художники: Бунин, Андреев, Горький, Вересаев, Шмелев, Ценский, а также несколько других молодых писателей. Мы можем только одно сказать с несомненностью, что эти документы не исчерпывают и в малой доле нашу действительность, что здесь Россия не вся и далеко не во всей своей глубине и сложности.
Пусть талантливые и владеющие драгоценным даром меткого идейного обобщения теоретики и публицисты строят на основании общественной интуиции свои выводы и догадки, дают свой прогноз сил и духовно-волевого брожения в стране.
Национальное пробуждение, результат всколыхнувшейся внутренно массы, дает себя знать; завершение войны обещает нам эту эпоху повысившейся, бодрой, подвигнутой энергией жизни. Но в преддверии этого неизвестного будущего любопытно прислушиваться к раздающимся жизненным голосам и узнать, что в них, какие мотивы: силы или уныния, радостных ожиданий или скептицизма» (Абрамович Н. Я. Всемирная война и созидательные силы России // Новая жизнь. 1917. № 1. С. 69—70).
1 Ветхозаветный пророк. Начиная с Первой мировой войны Бунин для осмысления происходящих событий стал все чаще обращаться к библейским текстам и образам, притом преимущественно Ветхого Завета (подробнее см.: Риникер Д. «Окаянные дни» как часть творческого наследия И. А. Бунина // И. А. Бунин: pro et contra. С. 625—650; ср. также предисловие к настоящей публикации, примеч. 1 на с. 421).