Остров сокровищ (Стивенсон; Пименова)/ДО

Остров сокровищ
авторъ Роберт Льюис Стивенсон, пер. Эмилия Кирилловна Пименова

Оригинал: англ. Treasure Island, опубл.: 1883. — Перевод опубл.: 1916. Источникъ: Р. Стивенсон. Остров сокровищ. Перевод с англ. Э. К. Пименовой. Акционерное Общество «Универсальная библиотека». М. az.lib.ru

ОСТРОВЪ СОКРОВИЩЪ

Часть первая.
Старый пиратъ.

Глава I.
Старый морской волкъ въ гостиницѣ «Адмиралъ Бенбоу».

По просьбѣ сквайра Трелоуонея, д-ра Лайвесея и другихъ джентльменовъ, пожелавшихъ чтобы я подробно описалъ Островъ Сокровищъ, не открывая только его мѣстоположенія, такъ какъ тамъ еще остались богатства, — я берусь за перо въ текущемъ 17… году и мысленно возвращаюсь къ тому времени, когда мой отецъ еще содержалъ гостиницу «Адмиралъ Бенбоу» и впервые подъ нашей кровлей поселился загорѣлый старый морякъ съ сабельнымъ шрамомъ на щекѣ.

Я такъ хорошо помню его, какъ будто это было вчера. Онъ подошелъ, тяжелю ступая, къ дверямъ нашей гостиницы, а. за нимъ носильщикъ катилъ ручную телѣжку съ его сундукомъ. Это былъ высокій, крѣпкій и плотный моржъ, съ коричневымъ загарамъ лица, съ сабельнымъ шрамамъ на щекѣ и жирной косынкой, которая болталась у него за плечами. Онъ былъ одѣтъ въ засаленную синюю куртку, и руки его съ обгрызанными, грязными ногтями, были покрыты ссадинами и рубцами. Поперекъ его щеки выдѣлялся грязный, багрово-синій шрамъ. Помню, какъ онъ осматривалъ заливъ, посвистывая себѣ что-то подъ носъ, и затѣмъ громко запѣлъ старую матросскую пѣсню, которую впослѣдствіи часто распѣвалъ:

Пятнадцать человѣкъ надъ гробомъ мертвеца —
Гей — и бутылку рому!

Онъ пѣлъ высокимъ, старчески дребезжащимъ голосомъ, какъ-будто разбившимся о корабельный шпиль. Затѣмъ онъ постучалъ въ дверь концомъ палки, похожей на костыль, и когда отецъ мой вышелъ на стукъ, то онъ грубо потребовалъ стаканъ рому. Когда ромъ былъ принесенъ, то онъ сталъ медленно пить маленькими глотками, смакуя его, какъ знатокъ. Продолжая осматриваться кругомъ, онъ поглядывалъ то на утесы, то на нашу вывѣску.

— Хорошій заливчикъ! — проговорилъ онъ. — И славное же мѣстечко для таверны! Много бываетъ здѣсь посѣтителей, хозяинъ?

Отецъ отвѣчалъ, что очень мало, и пожалѣлъ объ этомъ.

— Отлично, — сказанъ онъ. — Это какъ разъ мѣстечко для меня! Сюда, пріятель! — крикнулъ онъ человѣку, который везъ телѣжку. — Подъѣзжай ближе жъ чорту и помоги мнѣ втащить сундукъ. Я здѣсь побуду немного… Я человѣкъ покладистый, — продолжалъ онъ. — Ромъ, свиная грудника и яйца — вотъ и все, что мнѣ нужно, да еще этотъ утесъ въ придачу, чтобы наблюдать за проходящими судами… Какъ вашъ называть меня?.. Ну, вы можете звать маня капитаномъ. О, я понимаю, чего вамъ надо — вотъ!..

Онъ швырнулъ на порогъ три или четыре золотыхъ монеты.

— Вы можете сказать мнѣ, когда эти деньги израсходуются, — прибавилъ онъ, бросая надменный взглядъ, какъ-будто онъ, дѣйствительно, былъ здѣсь командиромъ.

Впрочемъ, несмотря на свою плохую одежду и грубую манеру говорить, онъ все-таки не было похожъ на простого матроса. Скорѣе его можно было принять за боцмана и шкипера, привыкшаго командовать. Человѣкъ, привезшій его сундукъ, разсказалъ намъ, что онъ пріѣхалъ утромъ наканунѣ въ гостиницу «Королевскій Георгъ» и разспрашивалъ о постоялыхъ дворахъ, находившихся на берегу вторя. Услышавъ хорошіе отзывы о нашей гостиницѣ и узнавъ, что она стоитъ уединенно, онъ, какъ я полагаю, поэтому и остановилъ на леи свой выборъ. Это было все, что намъ удалось узнать о вашемъ постояльцѣ.

Обыкновенно онъ былъ очень молчаливъ. Цѣлый день онъ бродилъ крутомъ залива или по утесамъ, съ мѣдной подзорной трубкой въ рукахъ, а но вечерамъ сидѣлъ въ углу общей комнаты, вблизи камина, и выпивалъ большія количества рома съ водой. Большею частью онъ не Noступалъ въ разговоръ, даже когда съ нимъ заговаривали, и лишь неожиданно бросалъ свирѣпые взгляды да посвистывалъ носомъ, точно на фаготѣ. Вскорѣ мы и нами посѣтители научились оставлять его въ покоѣ.

Ежедневно, возвращаясь съ прогулки, онъ опрашивалъ, не проходилъ ли по дорогѣ какой-нибудь морякъ. Въ первое время мы думали, что этотъ вопросъ вызывается съ его стороны желаніемъ имѣть подходящее для себя общество. Но потомъ мы увидали, что онъ старается избѣгать моряковъ. Если который-нибудь изъ нихъ заворачивалъ въ нашу гостиницу, направляясь по береговой дорогѣ въ Бристоль (какъ нѣкоторые дѣлаютъ еще и теперь), то онъ разглядывалъ его сначала изъ-за дверной занавѣски и потамъ уже входилъ въ комнату. Однако, въ присутствіи новаго посѣтителя онъ всегда-былъ нѣмъ, какъ рыба.. Для меня, впрочемъ, тутъ не было никакой тайны, такъ какъ онъ, до нѣкоторой степени, сдѣлалъ меня соучастникомъ своихъ опасеній. Однажды, онъ отвелъ меня въ сторону и обѣщалъ мнѣ давать перваго числа каждаго мѣсяца на серебряной четырехпенсовой монетѣ, если я буду зорко слѣдить за тѣмъ, не появятся ли морякъ на одной нотѣ, и тотчасъ же сообщу ему, калъ только увижу издали такого человѣка. Часто случалось, что когда наступало первое число и я являлся къ нему за деньгами, то онъ только сопѣлъ носомъ и пристально измѣрялъ меня взглядомъ. Но черезъ недѣлю онъ уже измѣнилъ къ лучшему свое мнѣніе, приносилъ мнѣ монету и снова приказывалъ зорко наблюдать, не покажется ли вдали морякъ на одной ногѣ.

Нечего и говорить, что этотъ таинственный одноногій морякъ ее давалъ мнѣ покоя ни днемъ, ни ночью. Въ бурныя ночи, когда вѣтеръ завывалъ вокругъ дома и волны съ шумомъ, ударялись въ береговые утесы, онъ представлялся мнѣ въ самомъ разнообразномъ видѣ и съ самымъ дьявольскимъ выраженіемъ лица. То я видѣлъ его съ ногой, отнятой только до колѣна, то у него совсѣмъ не было ноги. Иногда онъ мнѣ казался какимъ-то чудовищнымъ уродомъ на одной ногѣ, находящейся посрединѣ туловища. Но самымъ ужаснымъ кошмаромъ было то, когда мнѣ представлялось, что онъ гонится за мной и перепрыгиваетъ черезъ изгороди и канавы. Во всякомъ случаѣ я не даромъ получалъ ежемѣсячно свою серебряную монету, это было мнѣ платой за эти страшныя видѣнія.

Но, хотя мысль объ одноногомъ морякѣ и внушала мнѣ ужасъ, тѣмъ не менѣе я гораздо меньше боялся самого капитана, чѣмъ всѣ остальные. Бывали вечера, когда онъ выпивалъ больше рома съ водой, чѣмъ могла выдержать его голова, и тогда отъ начиналъ распѣвать свои скверныя, дикія матросскія пѣсни, не обращая никакого вниманія на посѣтителей таверны. Порою же онъ требовалъ, чтобъ и другіе пили съ нимъ, и заставлялъ всѣхъ слушать, дрожа отъ страха, это разсказы или пѣть вмѣстѣ съ тамъ. Часто стѣны нашего дома содрогались отъ дикаго припѣва: «Хо-хо-хо и бутылка рому!» такъ какъ всѣ, сидящіе рядомъ, подъ страхомъ смерти, присоединялись къ хору и старались пѣть, какъ можно громче, чтобы не навлечь на себя замѣчаній со стороны капитана, который становился страшенъ во время припадковъ ярости. Онъ колотилъ рукой по столу, чтобъ водворить молчаніе, или же выходилъ изъ себя, когда ему задавали вопросъ, а иной разъ вскипалъ яростнымъ гнѣвомъ, именно потому, что его ни о чемъ не спрашивали и онъ усматривалъ въ этомъ признакѣ невнимательное отношеніе слушателей къ это разсказу. Онъ не позволялъ никому, въ такихъ случаяхъ, уходить изъ гостиницы раньше, чѣмъ онъ не напивался совершенно и тогда становился соннымъ и, шатаясь, отправлялся спать.

Его разсказы сильнѣе всего путали слушателей. Это были дѣйствительно страшныя исторіи, гдѣ разсказывалось о повѣшенныхъ, объ отважныхъ поступкахъ, о морскихъ буряхъ, о дикихъ мѣстностяхъ и злодѣйствахъ въ испанскихъ владѣніяхъ. Изъ его собственныхъ разсказовъ выходило, что онъ провелъ свою жизнь среди самыхъ отчаянныхъ негодяевъ, какіе только когда-либо плавали по морямъ. А слова, которыя онъ употреблялъ въ своихъ разсказахъ, пугали нашихъ простодушныхъ поселянъ не меньше, чѣмъ тѣ преступленія, о которыхъ онъ разсказывалъ имъ. Мой отецъ постоянно говорилъ, что наша гостиница разорится совсѣмъ, такъ какъ народъ скоро перестанетъ къ намъ ходить, чтобы не подвергать себя тактамъ непріятностямъ, не отправляться домой, дрожа отъ страха, послѣ подобныхъ разсказовъ.

Однако, я думаю, что пребываніе стараго моряка скорѣе принесло пользу нашему дому. Правда, наши посѣтители бывали напутаны, но, повидимому, имъ было даже пріятно вспоминать потомъ его страшныя исторіи. Это вносило нѣкоторое разнообразіе и оживленіе въ нашу мирную деревенскую жизнь, а среди молодежи находились даже такіе, которые восхищались имъ, называли его «настоящимъ морскимъ волкомъ», «истиннымъ морякомъ» и другими именами, говоря, что онъ принадлежитъ къ числу тѣхъ людей, которые сдѣлали Англію грозой на морѣ.

Но въ одномъ отношеніи онъ все-таки былъ для насъ разорительнымъ постояльцемъ. Онъ жилъ у насъ недѣля за недѣлей, мѣсяцъ за мѣсяцемъ, такъ что данныя имъ деньги давно изсякли, а между тѣмъ мой отецъ не могъ рѣшиться спросить у него еще. Если же отцу моему случалось намекнуть ему о деньгахъ, то онъ начиналъ свистѣть носомъ такъ громко, что это можно было принять за ревъ, и мой бѣдный отецъ выбѣгалъ изъ комнаты съ испугомъ. Я видѣлъ однажды, какъ онъ послѣ этого ломалъ себѣ руки къ отчаянія, и я увѣренъ, что волненіе и ужасъ, которые онъ испытывалъ въ тактъ случаяхъ, въ значительной степени повліяли на его раннюю смерть.

За все время, которое у насъ прожилъ капитанъ, онъ ни разу не мѣнялъ своей одежды и только купилъ нѣсколько паръ чулокъ у разносчика. Корда у его шляпы отвисли поля съ одной стороны, то онъ такъ и оставилъ ихъ висѣть, что было очень неудобно, когда дулъ сильный вѣтеръ. Помню хорошо это сюртукъ, который онъ самъ чинилъ наверху въ своей комнатѣ, и который состоялъ подъ конецъ изъ однѣхъ только заплатъ. Онъ никогда не писалъ и не получалъ писемъ и ни съ кѣмъ не разговаривалъ, кромѣ сидящихъ возлѣ него, да и съ ними отъ говорилъ большею частью лишь послѣ того, какъ напивается ромомъ. Большой сундукъ его никто изъ насъ никогда не видалъ открытымъ.

Только однажды ему былъ данъ отпоръ, да и то подъ конецъ, когда болѣзнь моего бѣднаго отца, унесшая его въ могилу, значительно усилилась. Д-ръ Лайвесей пришелъ какъ-то довольно поздно, послѣ обѣда, чтобы навѣстить своего паціента, закусилъ по приглашенію моей матери и затѣмъ прошелъ въ общую комнату, чтобы выкурить трубку, въ ожиданіи пока приведутъ ему его лошадь, которую онъ оставилъ въ деревнѣ, потому что у насъ, въ нашей старой гостиницѣ, не было конюшни.

Я пошелъ вслѣдъ за нимъ и помню, что мнѣ бросился въ глаза контрастъ между нашими обычными посѣтителями и изящнымъ, красивымъ докторомъ, съ бѣлоснѣжной пудрой на своемъ парикѣ, блестящими черными глазами и привѣтливымъ обращеніемъ. Больше же всего бросался въ глаза контрастъ между нимъ и нашимъ грязнымъ и мрачнымъ страшилищемъ пиратомъ, который сидѣлъ, облокотившись обѣими руками на столъ и угощался ромомъ. Вдругъ онъ началъ насвистывать свою любимую пѣснь:

Пятнадцать человѣкъ надъ гробомъ мертвеца —
Гей — и бутылку рому!
Пьютъ, а ужъ Чортъ доводитъ дѣло до конца —
Гей — и бутылку рому!

Сначала я предполагалъ, что въ пѣснѣ говорится о сундукѣ, который стоялъ въ комнатѣ капитана и въ моихъ ночныхъ кошмарахъ мысль о вамъ примѣшивалась къ мысли объ одноногомъ морякѣ. Но потомъ, мы всѣ ужо такъ привыкли къ этой пѣснѣ, что перестали обращать на нее вниманіе. Она была новостью только для доктора Лайвесея, и я замѣтилъ, что она не произвела на него хорошаго впечатлѣнія. Онъ взглянулъ сначала сердито, но потомъ вступилъ въ разговоръ со старымъ садовникомъ Теллоромъ, о новомъ способѣ леченія ревматизма. Между тѣмъ капитанъ постепенно возбуждался собственнымъ пѣніемъ и, наконецъ, ударилъ рукой по столу, что означало, какъ мы уже звали, призывъ къ молчанію. Всѣ умолкли тотчасъ же, за исключеніемъ Лайвесея, который продолжалъ добродушно и весело говорить, попыхивая своей трубкой. Капитанъ нѣсколько мгновеній смотрѣлъ на него, затѣмъ снова ударилъ по столу рукой и, еще пристальнѣе взглянувъ на него, внезапно разразился ругательствами: — Замолчите вы тамъ, между палубами! — крикнулъ онъ.

— Вы обращались ко мнѣ, сэръ? — спросилъ докторъ и, когда разбойникъ отвѣтилъ утвердительно, сопровождая свои отвѣтъ новыми ругательствами, то Лайвесей замѣтилъ ему: — Магу вамъ сказать только одно, сэръ, что если вы будете продолжать пить ромъ, то скоро освободите міръ отъ одного изъ самыхъ гнусныхъ негодяевъ въ вашемъ лицѣ.

Капитанъ разсвирѣпѣлъ; вскочивъ на ноги, онъ вытащилъ свой складной матросскій ножъ и, раскрывъ его, началъ размахивать имъ, грозя пригвоздить доктора къ стѣнѣ.

Однако, докторъ оставался спокоенъ и, обернувшись къ нему черезъ плечо, произнесъ прежнимъ твердымъ голосомъ такъ громко, что всѣмъ было слышно въ комнатѣ:

— Если вы сейчасъ же не спрячете ножъ въ карманъ, то я, клянусь честью, привлеку васъ къ суду!

Взоры ихъ скрестились на нѣсколько минуть, но капитанъ скоро сдался, спряталъ свое оружіе и усѣлся на свое мѣсто, ворча, какъ побитая собака.

— А теперь, сэръ, — продолжалъ докторъ, — я долженъ сказать вамъ, что такъ какъ я уже знаю, что въ моемъ участкѣ завелся такой парень, то вы можете разсчитывать, что я буду днемъ и ночью слѣдить за вами. Я вѣдь не только докторъ здѣсь, а также судья и при первой жалобѣ на васъ, — хотя бы только за грубость, какую вы позволили себѣ, напримѣръ, сегодня, — я тотчасъ же приму энергичныя мѣры, чтобы васъ выселить отсюда. Помните это!

Вскорѣ, послѣ того доктору Лайвесею привели его лошадь и онъ уѣхалъ. Но капитанъ притихъ, и не только на этотъ вечеръ, а на многіе вечера.

Глава II.
Черный Песъ появляется и исчезаетъ.

Немного времени спустя произошло одно изъ тѣхъ таинственныхъ событій, благодаря которымъ мы, наконецъ, избавились отъ капитала, хотя и не освободились, какъ вы увидите дальше, отъ послѣдствій его дѣлъ. Стояла очень суровая зима, съ сильными^ продолжительными морозами и «нѣжными бурями. Сразу стало ясно, что мой бѣдный отецъ не дотянетъ до весны. Силы его падали въ каждымъ днемъ и гостиница исключительно оставалась на попеченіи моей матери и моемъ. Мы были слишкомъ заняты въ это время, чтобы удѣлять много вниманія вашему непріятному постояльцу.

Это было рано утромъ, въ январѣ. Морозъ былъ довольно изрядный и заливъ казался сѣрымъ отъ инея. Струйки воды тихо капали съ камней и солнце стояло еще низко, виднѣясь лишь надъ самыми верхушками замковъ и освѣщая морскую даль. Капитанъ поднялся въ этотъ день раньше обыкновеннаго и сидѣлъ на берегу. Кортикъ болтался у него сбоку подъ широкими полами его старой синей куртки, а подъ мышкой онъ держалъ свою мѣдную подзорную трубу. Шапка у него была сдвинута на затылокъ. Помню, что паръ отъ его дыханія клубился словно бѣлый дымокъ, когда онъ шелъ большими шагами по берегу. Огибая большой утесъ, онъ издалъ возгласъ негодованія, точно мысли его все еще были заняты докторомъ Лайвесеемъ.

Моя мать находилась наверху, у отца, а я въ это время накрывалъ столъ для завтрака къ приходу капитана. Вдругъ дверь открылась и вошелъ человѣкъ, котораго я раньше никогда не видѣлъ. Онъ былъ блѣдный, съ болѣзненнымъ лицомъ и на лѣвой рукѣ у него не хватало двухъ пальцевъ. Несмотря на то, что у него былъ кортикъ за поясамъ, онъ все же не имѣлъ воинственнаго вида. Я всегда зорко слѣдилъ за моряками, все равно были ли они на двухъ ногахъ или на одой, и помню, что этотъ пришелецъ особенно заинтересовалъ меня. Онъ не имѣлъ матросскаго вида и тѣмъ не менѣе всѣмъ напоминалъ о морѣ.

Я опросилъ, чѣмъ могу служить ему, и онъ оказалъ, что хотѣлъ бы выпить рому. Но не успѣлъ я выйти изъ комнаты, чтобы принести ромъ, такъ онъ усѣлся за столъ и сдѣлалъ мнѣ знакъ, чтобы я подошелъ ближе. Я остановился, держа въ рукѣ салфетку.

— Пойди сюда, дружокъ, --.сказалъ онъ. — Подойди ко мнѣ.

Я сдѣлалъ шагъ къ тему.

— Это приготовленъ столъ для моего товарища Билля? — спросилъ онъ, слегка подмигивая мнѣ при этихъ словахъ.

Я отвѣчалъ ему, что не знаю его товарища Билля и что этотъ столъ приготовленъ для одного лица, живущаго въ нашемъ домѣ, котораго мы называемъ капитаншъ.

— Отлично, — возразилъ онъ, — мой товарищъ Билль можетъ называться капитаномъ, почему нѣтъ? У него шрамъ на щекѣ и очень пріятное обхожденіе, особенно если онъ выпьетъ. Вотъ онъ каковъ, мой товарищъ Биллиь! Хорошо же признаемъ, что и у вашего капитана есть шрамъ на щекѣ, и скажемъ, если вамъ угодно, что шрамъ находится на правой щекѣ? Отлично Я это и говорилъ вамъ. Значитъ, мой товарищъ Билль проживаетъ здѣсь?

Я сказалъ, что онъ вышелъ прогуляться.

— А куда онъ пошелъ, дружокъ? По какой дорогѣ?

Когда я указалъ ему на утесъ и сказалъ, по какой дорогѣ онъ вернется и какъ скоро, также отвѣтилъ еще на нѣсколько другихъ вопросовъ, то онъ произнесъ:

— Ну, моему товарищу Биллю это доставитъ такое же удовольствіе, какъ и выпивка!

Однако, выраженіе его лица при этомъ было не изъ пріятныхъ, и я имѣлъ основаніе думать что онъ ошибался, если даже предположить, что онъ и въ самомъ дѣлѣ думалъ то, что говорилъ, то я рѣшилъ, что это въ сущности меня не касается, да и не зналъ, что тутъ слѣдовало мнѣ дѣлать.

Незнакомецъ помѣстился какъ разъ у дверей, высматривая изъ-за угла, точно кошка, поджидающая мышь. Когда я вздумалъ выйти на дорогу, то онъ сейчасъ же отозвалъ меня назадъ и находя, вѣроятно, что я недостаточно быстро его послушался, онъ прикрикнулъ на меня, при чемъ его болѣзненное лицо такъ страшно исказилось, что я испуганно отскочилъ назадъ. Но какъ только я вернулся въ комнату, лицо его снова приняло прежнее насмѣшливо вкрадчивое выраженіе и онъ, потрепавъ меня по плечу, сказалъ, что я славный мальчикъ, и что я ему нравлюсь.

— У меня, есть сынъ, похожій на тебя, какъ двѣ капли воды, — сказалъ онъ, — и онъ составляетъ мою гордость. Но самое важное для мальчиковъ, — это дисциплина, дружокъ! Да, вотъ если бы ты поплавалъ съ Биллемъ, то мнѣ не пришлось бы приказывать тебѣ два раза. Это не входило въ привычки Билля и тѣхъ, кто плавалъ съ нимъ… А вотъ, навѣрное, и мой пріятель Билль, съ подзорной трубой подъ мышкой; пойдемъ въ комнату, дружокъ, и спрячемся за дверью, чтобы сдѣлать ему сюрпризъ. Старина обрадуется.

Говоря это, онъ вернулся въ комнату и толкнулъ меня въ уголъ, такъ, что мы оба были скрыты отворенной дверью. Мнѣ было не по себѣ и я былъ порядочно таки встревоженъ, какъ вы можете предполагать, тѣмъ болѣе, что и незнакомецъ, какъ я замѣтилъ, видимо трусилъ. Онъ ощупалъ рукоятку своего кортика и удостовѣрился, легко ли онъ вынимается изъ ноженъ. Все время, пока мы стояли за дверью, онъ держался за горло, словно у него тамъ что-то застряло.

Наконецъ, пришелъ капитанъ и, хлопнувъ за собой дверью, прямо направился къ столу, гдѣ былъ приготовленъ для вето завтракъ, не глядя по сторонамъ.

— Билль! — позвалъ его незнакомецъ, стараясь, какъ мнѣ показалось, придать своему голосу, какъ можно больше рѣзкости и смѣлости.

Капитанъ круто повернулся и очутился лицомъ къ лицу съ нами. Его загорѣлое коричневое лицо сразу помертвѣло и даже носъ принялъ синеватый оттѣнокъ. У него было лицо человѣка, увидавшаго передъ собой привидѣніе или самого дьявола или же что-нибудь еще хуже этого, если только можетъ быть что-нибудь хуже! честное слово, мнѣ даже стало жалко его въ эту минуту, — до та-кой степени онъ сразу какъ-то постарѣлъ и осунулся!

— Пойди сюда, Билль! — продолжалъ незнакомецъ, — Вѣдь ты же, конечно, узнаешь меня, узнаешь своего стараго корабельнаго товарища?

Изъ груда капитана вырвался точно вздохъ.

— Черный Песъ! — проторилъ онъ.

— А кто же, какъ не онъ? — отвѣтилъ незнакомецъ, видимо пріободрившись. — Черный Песъ пришелъ провѣдать своего стараго корабельнаго товарища Билля въ гостиницу „Адмиралъ Бенбоу“. Ахъ, Билль, Билль, много пережили мы оба за тѣхъ поръ, какъ я лишился этихъ двухъ когтей! — прибавилъ онъ, указывая на свою искалѣченную руку.

— Ладно, — проговорилъ капитанъ. — Ты меня отыскалъ и вотъ я здѣсь! Теперь скажи, зачѣмъ ты пришелъ и что тебѣ надо?

— Узнаю тебя, Билль! — возразилъ Черный Песъ. — Впрочемъ, ты правъ. Я хочу, чтобы этотъ милый мальчикъ принесъ мнѣ стаканъ рому, къ которому я пристрастился, и мы усядемся, если тебѣ угодно, здѣсь и потолкуемъ, какъ два старыхъ корабельныхъ товарища.

Когда я вернулся съ ромомъ, то они уже сидѣли за столомъ, накрытымъ для капитана, Черный Песъ сидѣлъ ближе къ двери и притомъ бокомъ, чтобы, какъ мнѣ показалось, слѣдить за своимъ товарищемъ и вовремя скрыться за дверь, если понадобится. Онъ приказалъ мнѣ удалиться, но оставить дверь настежь открытой,

— Чтобы никто не подглядывалъ въ замочную скважину, дружокъ! — сказалъ онъ мнѣ. Я вернулся къ буфету и оставилъ ихъ вдвоемъ.

Въ теченіе довольно долгаго времени я ничего не могъ разслышать, несмотря на всѣ старанія. Они говорили шопотомъ, но затѣмъ, мало-по-малу, голоса ихъ начали возвышаться и до меня долетали отдѣльныя слова, преимущественно ругательныя, которыя произносилъ капитанъ.

— Нѣтъ, нѣтъ и нѣтъ! Кончено! — крикнулъ онъ и затѣмъ снова раздались его слова: — Если ужъ качаться на веревкѣ, то пусть качаются всѣ, говорю я!..

И вдругъ раздался страшный шумъ и отчаянныя ругательства. Столъ и стулья полетѣли на полъ, послышался лязгъ стали и крикъ боли. Въ слѣдующую минуту я увидалъ Чернаго Пса, спасающагося бѣгствомъ и преслѣдуемаго каштаномъ. У обоихъ были обнажены кортики и у Чернаго Пса текла изъ плеча кровь. Какъ разъ у самой двери капитанъ замахнулся на него ножомъ и навѣрное разсѣкъ бы его пополамъ, если бы не помѣшала наша большая вывѣска. Вы можете и по сейчасъ видѣть зарубку на ея нижнемъ концѣ.

Этимъ ударомъ драка закончилась. Выскочивъ на дорогу, Черный Песъ пустился бѣжать безъ оглядки и скоро скрылся за холмомъ. Капитанъ же стоялъ и смотрѣлъ словно въ оцѣпенѣніи на вывѣску, затѣмъ онъ нѣсколько разъ провелъ рукой по глазамъ и вернулся въ домъ.

— Джимъ, — сказалъ онъ, — рому!

Онъ слегка, пошатнулся ори этихъ словахъ и удержался рукой за стѣну.

— Вы ранены? — вскричалъ я.

— Рому! — повторилъ онъ. — Мнѣ надо убираться отсюда… рому! рому!

Я побѣжалъ за ромомъ. Но я былъ такъ взволнованъ тѣмъ, что произошло, что уронилъ стаканъ на полъ и разбилъ его. Собирая осколки, я вдругъ услышалъ шумъ паденія въ общей комнатѣ и, вбѣжавъ туда, увидалъ каштана, лежащаго въ растяжку на полу. Въ ту же минуту прибѣжала сверху моя мать, испуганная криками и дракой. Мы, вдвоемъ подняли голову капитана, который дышалъ громко и тяжело, съ закрытыми глазами и страшно багровымъ лицомъ.

— Вотъ горе! — вскричала моя мать. — Что за несчастье тяготѣетъ надъ нашимъ домомъ. Къ тому же и отецъ твой боленъ!..

Мы не знали, какъ помочь капитану, но въ то же время были увѣрены, что онъ получилъ смертельную рану во время драки съ незнакомцемъ. Я принесъ рому и пробовалъ влить ему въ ротъ, но зубы это были крѣпко стиснуты и челюсти нельзя было разжать. Для насъ было большимъ облегченіемъ, когда открылась дверь и вошелъ докторъ Лайвесей, пріѣхавшій навѣстить моего отца.

— О, докторъ! — вскричали мы. — Что намъ дѣлать? Куда онъ раненъ?

— Раненъ? — спросилъ докторъ. — Вотъ ерунда! Онъ такъ же раненъ, какъ и мы съ вами. Съ нимъ просто сдѣлался ударъ, о чемъ я уже предупреждалъ его. А теперь, миссисъ Гаукинсъ, отправляйтесь-ка наверхъ къ своему мужу, но ничего пока не говорите ему. Я же съ своей стороны долженъ употребить все свое искусство, чтобы спасти этому негодяю его никому ненужную жизнь. Пусть Джимъ принесетъ мнѣ тазъ!

Когда я вернулся съ тазомъ въ рукахъ, докторъ уже разодралъ рукавъ куртки капитана и обнажилъ его большую, жилистую руку. Она была татуирована во многихъ мѣстахъ. Надписи: „Здѣсь счастье“, „Благопріятный вѣтеръ“, „Мечта Билли Бонса“ — были выведены очень четко на предплечьи, а нѣсколько выше, около самаго плеча, былъ сдѣланъ рисунокъ висѣлицы съ повѣшеннымъ человѣкомъ, выполненный, какъ мнѣ казалось, весьма искусно.

— Пророческій рисунокъ, — замѣтилъ докторъ, дотрагиваясь пальцемъ до изображенія висѣлицы. — А теперь, мистеръ Билли Бонсъ, — если только дѣйствительно это ваше имя, — мы посмотримъ цвѣтъ вашей крови. Ты не боишься вида крови, Джимъ? — обратился ко мнѣ.

— Нѣтъ, сэръ, — отвѣчалъ я.

— Это хорошо, — сказалъ онъ. — Тогда ты подержи тазъ.

Онъ взялъ ланцетъ и однимъ движеніемъ вскрылъ вену.

Пришлось выпустить не мало крови, прежде чѣмъ капитанъ открылъ глаза и обвелъ комнату мутнымъ взоромъ. Однако, онъ узналъ доктора и брови его нахмурились, а затѣмъ, когда онъ увидѣлъ меня, лицо его нѣсколько прояснилось. Но вдругъ его лицо вновь исказилось и онъ попробовалъ приподняться.

— Гдѣ же Черный Песъ? — вскричалъ онъ.

— Тутъ нѣтъ никакого Чернаго Пса, — отвѣчалъ докторъ, — только съ вами приключилась бѣда. Вы пили ромъ и съ вами сдѣлался ударъ, какъ я и предсказывалъ вамъ. И вотъ я, противъ своего желанія, помогъ вамъ выкарабкаться изъ могилы, куда вы уже ступили одной ногой. А теперь, мистеръ Бонсъ…

— Это не мое имя, — прервалъ его капитанъ.

— Мнѣ все равно, — отвѣчалъ докторъ. — Это имя морского разбойника, котораго я знаю и я зову васъ такъ ради удобства. Вотъ что я вамъ скажу: одинъ стаканъ рому не убьетъ васъ, но если вы выпьете одинъ, то за нимъ послѣдуетъ другой и третій, и я ручаюсь вамъ, что если вы не перестанете пить, то вы умрете, да, умрете! — понимаете? — и отправитесь въ уготовленное для васъ мѣстечко въ аду, какъ тотъ человѣкъ въ Библіи. А теперь постарайтесь встать. Я помогу вамъ добраться до постели.

Съ большимъ трудамъ мы провели его наверхъ и положили въ постель. Голова его упала въ изнеможеніи на подушку, точно онъ лишился чувствъ.

— Ну, такъ, слышите ли? Я говорю вамъ по совѣсти: ромъ — это смерть для васъ! — сказалъ ему докторъ на прощаніе.

Съ этими словами онъ взялъ меня за руку и отправился къ моему отцу.

— Это пустяки, — замѣтилъ онъ мнѣ, какъ только затворилъ за собой дверь. — Я выпустилъ ему крови достаточно, чтобы онъ оставался спокойнымъ нѣкоторое время. Онъ пролежитъ, съ недѣльку въ постели и это будетъ лучше для него и для васъ. Но второй ударъ не сойдетъ ему съ рукъ такъ легко.

Глава III.
Черный знакъ.

Около полудня я принесъ капитану прохладительное питье и лѣкарство. Онъ лежалъ все въ томъ же положеніи, какъ мы оставили его, только голова у него лежала нѣсколько повыше и онъ показался мнѣ ослабѣвшимъ и возбужденнымъ, въ одно и то же время.

— Джимъ, — оказалъ онъ. — Ты здѣсь одинъ чего-нибудь да стоишь. Остальные никуда не годятся. Я вѣдь всегда былъ добръ къ тебѣ. Каждый мѣсяцъ я давалъ тебѣ по серебряной монетѣ. А теперь ты видишь, пріятель, въ какомъ я нахожусь печальномъ положеніи, всѣ меня покинули. Такъ вотъ, Джимъ, принеси мнѣ кружечку рома, хорошо, дружокъ?..

— Докторъ… — началъ было я.

Тогда онъ слабымъ голосомъ, но съ большой горячностью сталъ ругать докторовъ.

— Доктора всѣ олухи! — объявилъ онъ. — А вотъ этотъ, здѣшній докторъ, — ну, что онъ можетъ знать о морякахъ? Развѣ онъ бывалъ въ такихъ мѣстахъ, гдѣ было такъ жарко, точно въ горячей смолѣ, и гдѣ мои товарищи, вокругъ меня, валились съ ногъ ютъ желтой лихорадки, гдѣ, земля же колыхалась словно море, вслѣдствіе землетрясеній? Развѣ же онъ можетъ знать такія страны? Я жилъ только ромомъ, говорю тебѣ. Онъ замѣнялъ мнѣ ѣду и питье, жену и всѣхъ людей на свѣтѣ! Если я не выпью теперь рому, то стану ничѣмъ инымъ, какъ только жалкимъ обломкамъ стараго судна, выброшеннаго на берегъ, и моя кровь падетъ на тебя, Джимъ, и на этого олуха доктора!..

Онъ опять разразился проклятіями и зачѣмъ продолжалъ молящимъ тономъ.

— Посмотри, какъ дрожать мои пальцы. Я не могу удержать ихъ спокойно. Вѣдь, я не выпилъ ни одного глотка за весь сегодняшній день! Говорю тебѣ, этотъ докторъ дуракъ! Если я не проглочу глотка рогу, то мнѣ привидятся всякіе ужасы, а я уже видѣлъ кое-что! Я видѣлъ стараго Флинта, вонъ тамъ въ углу, позади, видѣлъ такъ ясно, какъ живого! Если же я снова увижу всѣ эти ужасы, то будетъ плохо. Вѣдь самъ же докторъ сказалъ, что одинъ стаканчикъ не убьетъ меня! Я дамъ тебѣ золотую гинею, Джимъ, только за одну единственную кружечку!

Онъ все болѣе и болѣе возбуждался и я испугался за своего отца, которому было очень плохо въ этотъ дань и онъ нуждался въ покоѣ. Кромѣ того меня успокоили слова доктора, о которыхъ онъ мнѣ напомнилъ, и оскорбило его желаніе подкупить меня.

— Мнѣ не нужны ваши деньги, а лишь та сумма, которую вы должны моему отцу, — сказалъ я. — Я принесу вамъ стаканчикъ рому, но только одинъ, не больше.

Когда я принесъ ему ромъ, то онъ съ жадностью схватилъ стаканъ и выпилъ все, до капли.

— Ага! — воскликнулъ онъ. — Теперь мнѣ стало легче, право! Но скажи мнѣ, дружокъ говорилъ ли докторъ, сколько времени мнѣ придется пролежать ни этой старой койкѣ?

— По крайней мѣрѣ, недѣлю, — отвѣчалъ я.

— Громъ и молнія! — накричалъ онъ. — Цѣлую недѣлю? Я не могу. Они тогда пришлютъ мнѣ черный знакъ. Негодяи ужъ навѣрное провѣдали, гдѣ я нахожусь. Не сумѣли сохранить своего, а теперь хотятъ прибрать къ рукамъ чужое! Развѣ такое поведеніе достойно моряковъ, хотѣлъ бы я знать? Но меня провести не такъ-то легко! Я никогда не сорилъ своими деньгами и не желаю ихъ терять. Я ихъ опять прогоню вонъ отсюда! Я ихъ нисколько не боюсь. Справиться съ ними сумѣю, говорю тебѣ, дружокъ!..

Съ этими словами онъ съ трудомъ приподнялся на постели, опираясь на мое плечо съ талой силой, что я чуть не закричалъ отъ боли. Ноги онъ едва могъ передвигать, точно это былъ неживой грузъ. Его слова, содержавшія угрозы, представляли рѣзкій контрастъ со слабымъ голосомъ, которымъ они были произнесены. Онъ присѣлъ на край постели, чтобы передохнуть, потому что у него не хватало силъ встать на ноги.

— Этотъ докторъ прикончилъ меня, — прошепталъ онъ — Въ ушахъ у меня звенитъ. Положи меня опять.

Однако, прежде чѣмъ я могъ помочь ему, онъ повалился на кровать и пролежалъ нѣкоторое время молча.

— Джимъ, — сказалъ онъ, наконецъ, — ты видѣлъ этого моряка сегодня?

— Чернаго Пса? — спросилъ я.

— Да, Чернаго Пса, — отвѣчалъ онъ. — Это скверный человѣкъ, но тотъ, который послалъ его сюда, еще хуже. Теперь слушай! Если мнѣ нельзя будетъ уѣхать отсюда и они пришлютъ мнѣ черный знакъ, то помни, что имъ нуженъ мой сундукъ. Тогда садись на лошадь, — ты вѣдь можешь это сдѣлать, можешь? — и скачи, какъ можно скорѣе… какъ можно скорѣе… Ну, что жъ, приходится сказать это! — Скачи къ этому олуху доктору и скажи ему, чтобы онъ собралъ какъ можно больше людей, должностныхъ лицъ и другихъ, и перехватилъ бы здѣсь, въ гостиницѣ, всю шайку стараго Флинта, всѣхъ до одного, сколько ихъ тамъ осталось! Я былъ первымъ штурманамъ у Флинта, да! И я одинъ только знаю мѣсто. Онъ сказалъ мнѣ это въ Саваннахъ, когда лежалъ при смерти, какъ я теперь, видишь ли! Но ты ничего не дѣлай, пока они не пришлютъ мнѣ черный знакъ, или если ты снова увидишь Чернаго Пса или матроса на одной ногѣ, Джимъ — этого послѣдняго въ особенности!..

— Что же это за черный знакъ, капитанъ? — спросилъ я.

— Это вызовъ, дружокъ. Я разскажу тебѣ, когда они пришлютъ. Но ты зорко поглядывай, Джимъ, и я клянусь, что все раздѣлю съ тобой поровну…

Онъ началъ заговариваться и голосъ его становился все слабѣе. Но вскорѣ послѣ того, какъ я далъ ему лѣкарство, которое онъ принялъ такъ покорно, какъ ребенокъ, со словами: „Если какой-нибудь морякъ нуждался въ лѣкарствахъ, такъ это я!“ — онъ забылся тяжелымъ сномъ, похожимъ на обморокъ, и я ушелъ отъ него. Не знаю, что я бы сдѣлалъ, если бы все шло хорошо. Вѣроятно, я разсказалъ бы все доктору, потому что я смертельно боялся, что капитанъ раскается впослѣдствіи въ томъ, что говорилъ мнѣ, и покончитъ со мной. Но обстоятельства сложились иначе, мой бѣдный отецъ внезапно умеръ въ этотъ вечеръ и, конечно, все отошло на задній планъ послѣ этого. Наше вполнѣ естественное горе, посѣщенія сосѣдей, хлопоты по устройству похоронъ и хозяйственныя заботы въ гостиницѣ, которую нельзя было оставить на произволъ судьбы, — все эта поглощало мое время, такъ что я не могъ думать о капитанѣ, не могъ и безпокоиться о немъ.

Онъ спустится внизъ на слѣдующее утро и обѣдалъ какъ обыкновенно, хотя ѣлъ меньше, чѣмъ всегда, но я боюсь, что онъ выпилъ, рому больше, чѣмъ слѣдуетъ, потому что самъ бралъ изъ буфета и при этомъ такъ сердито сопѣлъ и насвистывалъ носомъ, что никто не осмѣлился помѣшать ему. Въ ночь, передъ похоронами, онъ былъ такъ же пьянъ, какъ всегда. Отвратительное впечатлѣніе производило то, что въ нашемъ домѣ, повергнутомъ въ трауръ, раздавалась его гнусная матросская пѣснь. Но, несмотря на его слабость, мы все же боялись его, а доктора отозвали внезапно къ больному за нѣсколько миль и онъ ни разу не пріѣзжалъ къ намъ послѣ смерти отца.

Я сказалъ, что капитанъ былъ слабъ. Онъ становился даже все слабѣе и слабѣе, вмѣсто того, чтобы набираться силъ. Онъ съ усиліями взбирался по лѣстницѣ вверхъ или опускался внизъ, подходилъ, колеблющимися шагами къ прилавку и порою даже высовывалъ носъ за дверь, чтобы подышать морскимъ воздухомъ, держась за стѣну, и при этомъ дышалъ такъ тяжело, словно онъ взбирался на тору. Онъ никогда спеціально не обращался ко мнѣ и я полагаю, что онъ забылъ о томъ, что разоткровенничался со мной. Но его нравъ сталъ еще болѣе безпокойнымъ и, принимая во вниманіе его слабость, даже болѣе бурнымъ, чѣмъ прежде. У него явилась непріятная привычка, когда онъ становился пьянъ, вынимать ножъ и класть его возлѣ себя на столѣ. Впрочемъ, онъ оставлялъ большею частью въ покоѣ другихъ посѣтителей и казался совершенно погруженнымъ въ собственныя мысли, а временами даже какъ будто забывалъ окружающее. Однажды, напримѣръ, онъ къ величайшему нашему удивленію началъ насвистывать какую-то любовную деревенскую пѣсенку, которой, вѣроятно, научился въ дни своей юности, до того какъ пошелъ въ море.

Въ такомъ положеніи находились дѣла, когда я, черезъ день послѣ похоронъ, вышелъ за дверь, около трехъ часовъ пополудни. Была холодная, туманная погода и я стоялъ въ дверяхъ, съ грустью думая объ отцѣ. Какъ вдругъ я увидѣлъ человѣка, который медленно плелся по дорогѣ. Очевидно, онъ былъ слѣпъ, такъ какъ ощупывалъ дорогу палкой, а на глазахъ у него былъ большой зеленый зонтикъ, прикрывавшій даже носъ. Онъ шелъ согнувшись отъ старости или слабости и на немъ былъ надѣтъ ветхій матросскій плащъ съ капюшономъ, благодаря которому онъ казался горбатымъ. Я никогда въ живши не виданъ болѣе ужасной фигуры. Остановившись вблизи гостиницы, онъ возвысилъ голосъ и произнесъ нараспѣвъ, обращаясь въ пространство:

— Можетъ ли какой-нибудь добрый человѣкъ оказать бѣдному слѣпому, — потерявшему драгоцѣнное зрѣніе во время доблестной защиты своей родины Англіи, — гдѣ, въ какомъ мѣстѣ этой страны онъ находится теперь?

— Возлѣ гостиницы „Адаиранъ Бенбоу“, у залива Чернаго Холма, добрый человѣкъ, — отвѣчалъ я.

— Я слышу голосъ, молодой голосъ, — проговорилъ онъ. — Не можете ли дать мнѣ руку, мой добрый молодой другъ, и ввести меня въ домъ?

Я протянулъ ему руку, и это ужасное безглазое существо съ такимъ пѣвучимъ голосомъ схватило тотчасъ же мою руку точно клещами. Я такъ испугался, что хотѣть вырвать ее, но слѣпой притянулъ меня къ себѣ однимъ движеніемъ руки.

— А теперь, мальчикъ, — сказалъ онъ, — поведи меня къ капитану.

— Сэръ, — отвѣчалъ я, — я ее смѣю этого сдѣлать, честное слово!

— Ого! — засмѣялся онъ. — Вотъ оно что! Веди меня сейчасъ, не то я сломаю тебѣ руку!

И съ этими словами онъ такъ сжалъ мою руку, что я вскрикнулъ отъ боли.

— Сэръ, — сказалъ я, — вѣдь это я ради васъ боюсь это сдѣлать. Капитанъ теперь не такой, какъ былъ прежде. Онъ держитъ при себѣ кортикъ. Другой джентльменъ…

— Ступай, слышишь ли? — прервалъ онъ меня и я еще никогда не слыхалъ такото свирѣпаго, рѣзкаго и отвратительнаго голоса, какъ у этого слѣпого. Этотъ голосъ подѣйствовалъ на меня сильнѣе даже, чѣмъ боль, и я прямо провелъ его въ общую комнату, гдѣ сидѣлъ нашъ старый больной морской разбойникъ, отуманенный ромомъ.

Слѣпой вцѣпился въ меня, сжимая меня своей желѣзной рукой и опираясь на меня всей своею тяжестью, такъ что я едва, могъ его вести.

— Веди меня прямо къ нему, — сказалъ онъ, — и когда мы будемъ возлѣ него, то ты закричи: „Я привелъ вашего друга, Билль!“ Если ты этого не сдѣлаешь, то я съ тобой поступлю вотъ какъ!..

И онъ такъ сильно сжалъ мою руку, что я чуть не лишился чувствъ. Я былъ такъ напуганъ этимъ слѣпымъ нищимъ, что забылъ свой страхъ передъ капитаномъ и поэтому, открывъ дверь, дрожащимъ голосомъ произнесъ то, что мнѣ было приказано.

Бѣдняга капитанъ поднялъ глаза и въ одинъ моментъ весь хмель вылетѣлъ у него изъ головы. Онъ сразу отрезвился. Лицо его приняло не столько испуганное, сколько страдающее выраженіе. Онъ сдѣлалъ движеніе, чтобы встать, но очевидно у него не хватило силъ.

— Ну, вотъ, Билль, сиди на своемъ мѣстѣ! — сказалъ нищій. — Я не могу видѣть, но все же могу слышать шелестъ пальцевъ. Дѣло прежде всего. Вытяни-ка свою лѣвую руку. Мальчикъ, возьми его лѣвую руку и поднеси къ моей правой рукѣ.

Мы оба повиновались ему самымъ точнымъ образомъ и я увидалъ, что онъ переложилъ что-то изъ своей руки, въ которой держалъ палку, въ руку капитана, тотчасъ же сжавшаго это въ своей ладони.

— А теперь дѣло сдѣлано, — сказалъ слѣпой и съ этими словами сразу отпустилъ мою руку и съ невѣроятной быстротой и аккуратностью вышелъ изъ общей комнаты на дорогу, откуда донеслось постукиваніе его палки, нащупывавшей путь, въ то время, какъ я все еще не могъ сдвинуться съ мѣста.

Прошло нѣсколько минутъ, прежде чѣмъ мы оба пришли въ себя. Наконецъ, я опустилъ руку капитана, которую все еще продолжалъ держать, и одновременно съ этимъ онъ взглянулъ на то, что было у него зажато въ ладони.

— Десять часовъ!.. Еще шесть часовъ! — вскричалъ онъ. — Ну, такъ примемся за дѣло!..

И онъ вскочилъ на ноги, не сейчасъ же пошатнулся, схватился рукой за горло и, издавъ какой-то страшный звукъ, грохнулся на полъ, лицомъ внизъ.

Я тотчасъ же бросился къ нему и позвалъ на помощь мать. Но торопиться было не къ чему. Съ капитаномъ сдѣлался ударъ, и онъ уже умеръ. Странная вещь: я залился слезами, какъ только увидѣлъ, что онъ мертвъ, хотя я никогда не любилъ его и только въ послѣднее время началъ его жалѣть. Но это была вторая смерть на моихъ глазахъ за такое короткое время, и горе, причиненное мнѣ первой, было еще слишкомъ свѣжо въ моей памяти.

Глава IV.
Морской сундукъ.

Не теряя времени, я разсказалъ моей матери все, что зналъ и что, пожалуй, долженъ былъ разсказать раньше. Мы съ нею поняли, что попали въ очень трудное и опасное положеніе. Несомнѣнно, часть его денегъ, — если только онѣ у него были, — должна была принадлежать намъ, по всей справедливости. Но врядъ товарищи капитана, судя по тѣмъ двумъ образцамъ, которыхъ я видѣлъ, слѣпой и Черный Песъ, были бы склонны уплатить его долги изъ своей добычи. Приказаніе капитана тотчасъ же осѣдлать лошадь и поскакатъ за докторомъ Лайвесеемъ я не могъ исполнить, потому что тогда моя мать осталась бы одна и безъ всякой защиты. Однако, мы не могли оставаться дольше въ этомъ домѣ, ни я, ни моя мать. Стукъ падающихъ углей въ кухонномъ очагѣ, тиканіе часовъ, всѣ эти звуки наполняли насъ тревогой. Намъ казалось, что мы слышимъ приближающіеся шаги. Тѣло капитана, распростертое на полу, и мысль объ отвратительномъ нищемъ, который бродить гдѣ-то по близости и каждую минуту можетъ вернуться назадъ, наводили на меня такой ужасъ, что волосы у меня становились дыбомъ. Надо было поскорѣе на что-нибудь рѣшиться, и вотъ мы пришли къ заключенію, что лучше всего будетъ отправиться за помощью въ сосѣднюю деревню.

Сказано — сдѣлано. Въ одно мгновеніе мы были за дверями и съ непокрытой головой бросились бѣжать въ деревню, несмотря на морозъ и сгущающіяся сумерки.

Деревушка находилась недалеко отъ нашего дама, но ея не было видно, такъ какъ она лежала по другую сторону залива. Меня въ особенности ободряло то обстоятельство, что она находилась въ направленіи, противоположномъ тому, откуда явился слѣпой нищій и куда онъ, по всей вѣроятности, вернулся; мы бѣжали не долго, хотя и останавливались по временамъ и прислушивались. Но ничего особеннаго не слыхали, кромѣ тихаго журчанья воды и карканья воронъ въ лѣсу.

Огни были уже зажжены, когда, наконецъ, мы добрались до деревушки и я никогда не забуду того успокоительнаго впечатлѣнія, которое произвели на меня желтоватые огоньки, свѣтившіеся въ окнахъ и дверяхъ. Но какъ оказалось, этимъ дѣло и ограничилось, такъ какъ никакой помощи мы не получили ни отъ кого, и одна душа, — какъ это ни постыдно для мужчинъ! — не согласилась вернуться съ нами въ нашу гостиницу. Чѣмъ больше мы говорили о нашихъ опасеніяхъ и тревогахъ, тѣмъ меньше всѣ эти люди проявляли желанія покинуть свои дома. Имя капитана Флинта, совершенно незнакомое мнѣ, было, какъ оказалось, хорошо извѣстно нѣкоторымъ и вселяло еще большій ужасъ. Нѣсколько человѣкъ, работавшихъ въ полѣ въ сторонѣ гостиницы, припомнили, что они видѣли незнакомыхъ людей по дорогѣ и приняли ихъ за контрабандистовъ, такъ какъ они поспѣшили скрыться. Одинъ изъ нихъ даже видѣлъ маленькое судно въ бухтѣ или „Логовищѣ Кидда“, какъ мы называли это мѣсто. Оттого-то каждый, кто могъ считаться товарищемъ капитана, внушалъ имъ смертельный ужасъ. Въ концѣ-концовъ, хотя и нашлись люди, готовые поѣхать къ доктору Лайвесею, живущему на другой сторонѣ, но никто ее захотѣлъ помогать намъ защищать гостиницу.

Говорятъ, что трусость заразительна, Но, съ другой стороны, она дѣйствуетъ порой какъ возбудитель мужества у другихъ. И вотъ, когда всѣ высказали свои соображенія, моя мать обратилась къ нимъ съ рѣчью. Она оказала, что не хочетъ оставить безъ гроша своего мальчика сиротку.

— Если никто изъ васъ не рѣшается итти съ нами, то мы съ Джимомъ пойдемъ одни! — объявила она. — Мы вернемся назадъ той же дорогой, а вы, взрослые мужчины, трусливые, съ цыплячьими душонками, оставайтесь здѣсь и примите нашу насмѣшливую благодарность! Мы откроемъ сундукъ, хотя бы это стоило намъ жизни! Я попросила бы у васъ, миссисъ Кроселей, вашъ мѣшокъ, чтобы мы могли принести деньги, слѣдуемыя намъ по закону!

Разумѣется, я тоже сказалъ, что пойду съ матерью, и, конечно, всѣ закричали, что это безумство съ нашей стороны, но все-таки ни одинъ мужчина не пожелалъ сопровождать насъ. Вся ихъ помощь ограничилась лишь тѣмъ, что они снабдили меня заряженнымъ пистолетомъ, на случай нападенія, и обѣщали имѣть для насъ на готовѣ осѣдланныхъ лошадей, если насъ станутъ преслѣдовать на обратномъ нуги. Въ то же время одинъ молодой паренъ вызвался поѣхать къ доктору за вооруженнымъ подкрѣпленіемъ.

Сердце неистово колотилось у меня въ груди, когда, мы возвращались въ эту холодную ночь домой, рѣшаясь на отважный шагъ. Полная луна уже начала подниматься на небѣ, выглядывая словно красный шаръ изъ-за верхняго края тумана. Это еще больше заставляло насъ спѣшить, такъ какъ мы понимали, что скоро станетъ свѣтло, какъ днемъ, и насъ могутъ видѣть наши преслѣдователи. Мы старались безшумно и быстро пробраться вдоль плетней, но ничего не видѣли и не слышали, что могло увеличить нашъ страхъ. Наконецъ, къ нашему великому облегченію, мы очутились за дверью гостиницы,

Я тотчасъ же задвинулъ засовъ и мы остановились, чтобы перевести духъ, въ темной комнатѣ, гдѣ лежало мертвое тѣло капитана. Затѣмъ моя мать взяла съ прилавка свѣчку и мы, держась за. руки, стали подвигаться впередъ. Мертвецъ лежалъ въ прежнемъ положеніи, какъ мы оставили его, на шинѣ, съ открытыми глазами и вытянутой рукой.

— Закрой ставни, Джимъ, — шепнула мать, — а то они могутъ снаружи подсматривать за нами. А теперь, — сказала она, когда я закрылъ окна, — намъ надо найти ключъ. Но кто же рѣшится дотронуться до него? — прибавила она со вздохомъ.

Я сейчасъ же опустился на колѣни, возлѣ трупа. На полу около его руки лежалъ маленькій бумажный кружокъ, зачерненный съ одной стороны. Я не сомнѣвался, что это былъ „черный знакъ“, о которомъ говорилъ капитанъ. Поднявъ его, я увидалъ на другой сторонѣ, написанныя хорошимъ, четкимъ почеркомъ, слова: „Сегодня въ десять часовъ!“

— Въ десять часовъ, мама, — сказалъ я и какъ разъ въ эту минуту наши старые стѣнные часы начали бить. Этотъ неожиданный звукъ заставилъ насъ вздрогнутъ. Но мы обрадовались, — пробило только шесть часовъ.

— Ну, Джимъ, ищи же ключъ! — сказала мать.

Я обшарилъ его карманы, одинъ за другимъ. Нѣсколько мелкихъ монетъ, наперстокъ, нитки и толстыя иголки, свертокъ початаго табаку, карманный компасъ, ножъ съ искривленной ручкой и оловянный ящичекъ — вотъ и все, что я нашелъ тамъ! Было отъ чего притти въ отчаяніе.

— Можетъ быть, отъ носилъ его на шеѣ? — сказала мать.

Преодолѣвая сильное отвращеніе, я разорвалъ воротъ его рубашки и дѣйствительно увидалъ, что на шеѣ у него висѣлъ ключъ на просмоленномъ шнуркѣ, который я разрѣзалъ его же ножомъ. Эта удача придала намъ надежду и мы, не теряя не минуты, поспѣшили наверхъ, въ маленькую комнатку, гдѣ столько времени жилъ капиталъ и гдѣ, съ самаго его пріѣзда, стоялъ его сундукъ.

По виду этотъ сундукъ ничѣмъ не отличался отъ обыкновенныхъ матросскихъ сундуковъ. На верхней крышкѣ была выжжена раскаленнымъ желѣзомъ литера Б, а углы сундука были порядочно потерты и поцарапаны, какъ бываетъ отъ долгаго употребленія.

— Дай мнѣ ключъ! — сказала мать.

Несмотря на довольно тугой замокъ, она все же повернула ключъ и въ одно мгновеніе откинула крышку сундука.

Сильный запахъ табаку и дегтя пахнулъ на насъ. Но ничего не было видно, кромѣ пары платья, старательно вычищеннаго и сложеннаго. По словамъ моей матери, это платье не надѣвалось ни разу. Подъ платьемъ лежали разныя вещи: квадрантъ, жестяная шкатулка, нѣсколько пачекъ табаку, пара прекрасныхъ пистолетовъ, слитокъ чистаго серебра, старые испанскіе часы и нѣсколько бездѣлушекъ, не представляющихъ особеиной цѣнности и большею частью заграничнаго производства.. Была здѣсь также пара компасовъ въ мѣдной оправѣ и нѣсколько интересныхъ вестъ-индскихъ раковинъ. Я очень часто думалъ впослѣдствіи, что эти раковины имѣли для него большое значеніе, такъ какъ онъ всюду таскалъ ихъ съ собой во время своихъ скитаній, ведя бродячую жизнь, преступную и изобилующую всякаго рода опасностями.

Между тѣмъ, мы ничего не нашли цѣннаго, кромѣ слитка серебра и нѣсколькихъ бездѣлушекъ. Въ самомъ низу лежалъ морской плащъ, выцвѣтшій отъ соленой воды и пребыванія во многихъ портовыхъ кабачкахъ. Моя мать отбросила его въ сторону съ нетерпѣніемъ, и тогда открылись послѣднія вещи, лежащія въ сундукѣ: узелъ, завязанный въ клеенку, похожій на свертокъ бумаги, и холщевый мѣшокъ, который издалъ звонъ золота при прикосновеніи къ нему.

— Я покажу этимъ негодяямъ, что я честная женщина, — сказала моя мать. — Я возьму только то, что онъ былъ долженъ мнѣ, ни одного гроша больше. Давай сюда сумку миссисъ Кросслей.

И она начала отсчитывать деньги изъ холщоваго мѣшка и перекладывалъ ихъ въ тотъ, который я держалъ. Это была медленная и трудная работа. Дублоны, луидоры, гинеи и всякія другія монеты были перемѣшаны вмѣстѣ. Гиней было всего меньше, а мать умѣла считать только по нимъ.

Въ самый разгаръ работы, я вдругъ охватилъ свою мать за руку, такъ какъ услыхалъ въ тихомъ, морозномъ воздухѣ звукъ, отъ котораго у меня кровь застыла въ жилахъ. Это было постукиваніе палки слѣпого по замерзшей землѣ. Звукъ все приближался, а мы сидѣли, притаивъ дыханіе и прислушиваясь. Наконецъ, раздался стукъ въ дверь гостиницы и мы услышали, какъ кто-то повернулъ ручку и попробовалъ открыть дверь, вслѣдствіе чего засовъ затрещалъ. Затѣмъ все затихло и, наконецъ, мы вновь услышали постукиваніе палки, которое, къ нашей неописуемой радости, начало удаляться, пока не прекратилось совсѣмъ.

— Мама, — сказалъ я, — бери все и уйдемъ скорѣе.

Я не сомнѣвался, что задвинутый засовъ долженъ былъ возбудить подозрѣніе и привлечь къ нашему дому всю шайку. Какъ я былъ радъ, что мнѣ пришло въ голову запереть дверь на засовъ! Тотъ, кто никогда не видалъ страшнаго слѣпого, конечно, не пойметъ моей радости.

Но моя мать, несмотря на свой испугъ, ни за что не хотѣла взять больше того, что ей слѣдовало получить, и въ то же время не хотѣла взять меньше. Она говорила, что еще нѣтъ семи часовъ и она успѣетъ кончить счетъ. Она еще спорила со мной, когда мы услыхали тихій свистъ со стороны холма. Этого было болѣе чѣмъ достаточно для насъ обоихъ.

— Я возьму то, что успѣла отсчитать, — сказала она, вскакивая на ноги.

— А я прихвачу это, для ровнаго счета, — прибавилъ я, беря свертокъ въ клеенкѣ.

Черезъ минуту мы уже сбѣгали по лѣстницѣ, оставивъ свѣчку у пустого сундука, а еще черезъ мгновеніе мы уже были за дверью. Нельзя было терять ни секунды. Туманъ бистро разсѣевался и на небѣ высоко свѣтила луна. Только около двери дома и въ лощинѣ еще оставалась туманная завѣса и такимъ образомъ мы могли бѣжать незамѣченными. Но уже на полдорогѣ въ деревню мы должны были попасть въ полосу луннаго свѣта, и это еще не все. До нашего слуха донеслись звуки шаговъ, и когда мы обернулись назадъ, то увидали свѣтящуюся точку, быстро приближающуюся къ дому. Очевидно, одинъ изъ пришельцевъ несъ фонарь.

— Голубчикъ! — вдругъ проговорила она, — Бери деньги и бѣги. Мнѣ дурно!..

Это было концомъ для насъ обоихъ, подумалъ я. О, какъ я проклиналъ въ эту минуту трусость нашихъ сосѣдей и какъ я осуждалъ мою бѣдную мать за ея честность и за ея жадность, за ея прежнюю безумную отвагу и теперешнюю слабость!

Къ счастью, мы въ это время находились у маленькаго мостика. Помогая матери, такъ какъ она едва держалась на ногахъ, я опустился къ берегу ручья, но тутъ она лишилась чувствъ и всей тяжестью повисла у меня на рукахъ. Не знаю, откуда у меня взялись силы, и боюсь, что я не слишкомъ нѣжно протащилъ ее внизъ по берегу и положилъ, подъ аркой моста. Дальше я не могъ ее протащить, потому что мостъ былъ слишкомъ низокъ и подъ нимъ можно было только ползти. Здѣсь мы должны были остаться, вблизи гостиницы, и къ намъ уже доносились оттуда голоса.

Глава V.
Конецъ слѣпого.

Мое любопытство оказалось, однако, сильнѣе страха, потому что я не могъ, оставаться въ своемъ убѣжищѣ и, взобравшись ползкомъ на дорогу, спрятался въ кустахъ, — откуда, видно было дорогу передъ валимъ домомъ. Едва, я успѣлъ занятъ свое мѣсто, какъ уже увидалъ своихъ враговъ. Ихъ было человѣкъ семь или восемь и они спѣшили къ дому. Шаги ихъ гулко раздавались по дорогѣ. Впереди шелъ человѣкъ съ фонаремъ, а за нимъ трое, въ рядъ, держась за руки. Несмотря на туманъ, я все же разглядѣлъ, что посрединѣ находился слѣпой нищій. Черезъ минуту я услышалъ его голосъ и убѣдился, что былъ правъ.

— Ломайте дверь! — закричалъ онъ.

— Да! да!.. — отвѣчали ему.

Они бросились къ дому, а за ними слѣдовалъ человѣкъ съ фонаремъ. Затѣмъ я увидѣлъ, что они остановились и начали тихо переговариваться между собой, словно удивленные тѣмъ, что дверь оказалась открытой. Но это продолжалось недолго и слѣпой снова началъ отдавать приказанія. Голосъ его звучалъ выше и громче и въ немъ слышалось нетерпѣніе и бѣшенство.

— Ступайте внутрь! — кричалъ онъ, разражаясь ругательствами и проклятіями на мѣшкотность своихъ товарищей. Трое или четверо послушались его и вошли въ домъ, а двое остались съ нимъ. Снова наступила пауза, затѣмъ раздался возгласъ удивленія и чей-то голосъ крикнулъ изъ дому:

— Билль умеръ!

Но слѣпой снова обрушился на нихъ съ бранью за. то, что они мѣшкаютъ.

— Обыщите его, ей вы, лѣнтяи! — кричалъ отъ. — Остальные же бѣлите наверхъ за сундукомъ.

Я услыхалъ, какъ заскрипѣли ступени нашей старой лѣстницы подъ ихъ тяжелыми шагами, и мнѣ (казалось, что содрогается весь домъ. Вскорѣ раздались новые крики изумленія. Окно въ комнатѣ капитана раскрылось съ трескомъ и послышался звонъ разбитаго стекла. Какой-то человѣкъ высунулся до половины въ окно, такъ что луна, освѣтила его плечи и голову, и крикнулъ слѣпому бездѣльнику, стоявшему внизу, на дорогѣ:

— Пью, здѣсь уже побывали раньше насъ! Кто-то вскрылъ сундукъ и все изъ него вышвырнулъ.

— А „это“ есть? — проревѣлъ Пью.

— Деньги есть.

Слѣпой предалъ деньги проклятію.

— Я говорю о сверткѣ бумагъ Флинта? — крикнулъ онъ.

— Мы его нигдѣ не видимъ.

— Эй вы, тамъ внизу! Обыщите Билля! — снова закричалъ слѣпой.

Тогда одинъ изъ тѣхъ, которые оставались внизу, чтобы обыскивалъ тѣло капитана, появился въ дверяхъ гостиницы и сказалъ:

— Билля тоже обыскали раньше. Ничего не осталось.

— Это все сдѣлали хозяева гостиницы! Навѣрное — этотъ мальчишка! Хотѣлъ бы я вырвать ему глаза! — яростно крикнулъ слѣпой Пью. — Но они недавно были здѣсь, это они заперли засовомъ дверь, когда я пробовалъ отворить ее. Разойдитесь въ разныя стороны, ребята, и найдите ихъ!

— Конечно, это они! Вотъ они и свѣчку свою здѣсь оставили, — сказалъ тотъ, который стоялъ у окна.

— Разойдитесь же и найдите ихъ! Переверните вс.е вверхъ дномъ въ домѣ! — кричалъ Пью, стуча палкой въ землю.

И вотъ въ нашей старой гостиницѣ началась возня, стучали сапогами, переворачивали мебель, хлопали дверями, пока отъ этого стука, не проснулось эхо въ горахъ. Наконецъ, люди стали выходить изъ дверей одинъ за другимъ и объявили, что ничего не могли найти. Въ то же самое время послышался свистъ, это былъ тотъ же самый свистъ, пронизавшій тишину ночи, который такъ напугалъ мою мать и меня, когда мы возились въ деньгами капитана. Но на этотъ разъ свистъ ясно повторился два раза. Я раньше думалъ, что это былъ сигналъ слѣпого, посредствомъ котораго онъ созывалъ своихъ товарищей для нападенія. Но теперь я догадался, что это былъ сигналъ съ той стороны холмовъ, по направленію къ деревнѣ, предупреждающій разбойниковъ объ опасности.

— Это опять Диркъ, — сказалъ онъ. — Два раза! Надо убираться отсюда, товарищи!

— Убираться? Негодяи вы эдакіе! — яростно закричалъ Пью. — Диркъ всегда былъ дуракомъ и трусомъ, нечего обращать на него вниманіе! Вѣдь они должны быть тутъ поблизости, они не могутъ уйти далеко! Идите же скорѣе и обшарьте вездѣ, собаки!.. О, проклятіе! если бъ только у меня были глаза!

Повидимому этотъ призывъ возымѣлъ нѣкоторое дѣйствіе, потому что двое изъ нихъ принялись шарить среда разнаго хлама возлѣ дома, но какъ мнѣ казалось, они дѣлали это нехотя, очевидно, думая все время объ опасности, угрожающей имъ, другіе же стояли въ нерѣшительности на дорогѣ.

— Дурачье! Вѣдь васъ ожидаетъ тысячное богатство, а вы медлите! Вы можете стать богатыми, какъ короли, если найдете то, что нужно, а вы знаете, что это находится здѣсь! А между темъ вы переминаетесь съ ноги на ногу. Ни одинъ изъ васъ не рѣшался итти къ Биллю и только я сдѣлалъ это. А вѣдь я слѣпой! Что же, я долженъ изъ-за васъ терять свое счастье, оставаться на всю жизнь жалкимъ, приниженнымъ нищимъ, когда я могъ бы разъѣзжать въ каретѣ? Если бы вы обладали хотя бы капелькой чутья, то, навѣрное, отыскали бы ихъ!

— Чортъ съ ними, Пью! Вѣдь червонцы-то намъ остались! — проворчалъ одинъ.

— Они, навѣрное, припрятали эту вещь, — замѣтилъ другой. — Бери монеты, Пью, и перестань выть.

Эти возраженія только еще усиливали гнѣвъ слѣпого, и въ концѣ-концовъ онъ окончательно вышелъ изъ себя и началъ размахивать палкой во всѣ стороны, при чемъ нѣсколькимъ изрядно таки перепало. Но и они не остались въ долгу и, осыпая слѣпого самыми отборными ругательствами и угрозами, тщетно старались вырвать изъ рукъ его палку.

Эта ссора была для насъ спасеніемъ. Въ самый разгаръ ея послышался топотъ скачущихъ лошадей съ той стороны, гдѣ была деревушка. Въ ту же минуту раздался пистолетный выстрѣлъ и блеснулъ огонекъ у изгороди. Очевидно, это былъ сигнналъ, дававшій знать о крайней опасности, такъ какъ разбойники моментально бросились бѣжать въ разсыпную, кто по направленію къ морю, вдоль залива, а кто прямо черезъ холмы. Не прошло и полминуты, ихъ уже и слѣда жъ простылъ. Остался одинъ Пью. Его они бросили на произволъ судьбы; подъ вліяніемъ ли паническаго страха, овладѣвшаго ими, или въ отместку за его брань и побои — я не знаю. Во всякомъ случаѣ онъ остался одинъ и съ бѣшенствомъ стучалъ палкой по дорогѣ, стараясь ощупью найти товарищей и призывая ихъ. Наконецъ, онъ, взявъ невѣрное направленіе, пробѣжалъ мимо меня, прямо къ деревнѣ, крича изо всѣхъ силъ.

— Джанни, Черный Песъ, Диркъ, — отчаянно звалъ онъ, называя и другія имена. — Вѣдь вы же не станете бросать старика Пью, товарищи? Вы не покинете его?..

Въ эту минуту топотъ лошадей раздался на вершинѣ холма и четверо или пятеро всадниковъ, освѣщенные луной, скача во весь опоръ, стали спускаться съ горы. Тогда Пью, понявъ свою ошибку, съ крикомъ побѣжалъ назадъ и прямо угодилъ въ канаву. Онъ свалился туда, но сейчасъ же вскочилъ на ноги и, совершенно растерявшись, побѣжалъ прямо подъ ноги лошадей.

Передовой всадникъ тщетно старался одержать свою лошадь. Слѣпой Пью былъ моментально смятъ ею и съ пронзительнымъ крикомъ, разнесшимся далеко среди ночи, свалился на землю. Лошадиныя копыта ударили его и всадникъ поскакалъ дальше. Пью упалъ на бокъ, но затѣмъ тихо повернулся навзничь и остался лежать неподвижно.

Я вскочилъ на ноги и окликнулъ всадниковъ. Испуганные случившимся, они тотчасъ же остановились, и тогда я узналъ ихъ. Одинъ изъ нихъ, ѣхавшій позади, былъ тотъ самый парень изъ деревни, который вызвался поѣхать за докторомъ Лайвесеемъ. Остальные были таможенные дозорные, которыхъ онъ встрѣтилъ по дорогѣ и тотчасъ же повелъ ихъ съ собой. Слухи о какомъ-то подозрительномъ суднѣ, приставшемъ въ бухтѣ Кидда, дошли, до начальника дозора Дэнса, что и побудило его отправить туда отрядъ сегодня ночью, чему мы съ матерью и были обязаны своимъ спасеніемъ отъ смерти.

Пью былъ мертвъ. Что же касается моей матери, то она скоро очнулась, когда ее принесли въ деревню и дали ей воды и нюхательной соли. Перенесенный ею ужасъ не причинилъ ей никакого вреда, хотя она и продолжала сѣтовать о томъ, что ей не удалось сосчитать денегъ.

Между тѣмъ таможенный надзиратель поспѣшилъ со своими людьми, къ бухтѣ Кидда, чтобы захватить тамъ разбойничье судно. Но дорога была трудная, пришлось спѣшиваться съ лошадей и вести ихъ подъ уздцы, осторожно опускаясь въ лощинѣ и каждую минуту опасаясь попасть въ засаду. Поэтому, когда они вышли на берегъ, то нисколько не были удавлены, что судно уже успѣло отчалить, хотя и виднѣлось еще довольно близко отъ берега.

Надзиратель окликнулъ судно. Въ отвѣтъ раздался голосъ, совѣтовавшій ему отойти въ тѣнь, чтобы не получить кусочка свинца, и въ ту же минуту пуля просвистѣла около его руки. Вскорѣ послѣ того судно обогнуло мысокъ и исчезло изъ вида.

Мистеръ Дэнсъ, какъ онъ самъ говорилъ, остался на берегу, „точно рыба, выброшенная изъ воды“ — и все, что онъ могъ сдѣлать, — его отправить посланнаго въ Б, чтобы предупредить тамъ власти, которыя должны отправить таможенный катеръ.

— Но это все равно ни къ чему, — прибавилъ онъ. — Они успѣли удрать, и дѣло съ концомъ. Единственно, чему я радъ, это, что мистеръ Пью получилъ по заслугамъ.

Онъ сказалъ это, впрочемъ, уже послѣ того, какъ выслушалъ мою исторію. Я вернулся съ нимъ въ гостиницу и, вы не можете себѣ представить, какой хаосъ я нашелъ тамъ! Даже часы были сброшены на полъ во время яростныхъ поисковъ меня и моей матери. И хотя ничего не было взято, за исключеніемъ денежнаго мѣшка капитана и немного сребра изъ выручки, но я тотчасъ же увидалъ, что мы были разорены. Мистеръ Дэнсъ ничего не могъ понять.

— Вы говорите, они взяли деньги? — спрашивалъ онъ. — Такъ что же имъ было нужно, Гаукинсъ? Что они искали? Еще больше денегъ, полагаю?

— Нѣтъ, сэръ, я не думаю, — отвѣчалъ я. — Въ сущности то, что они искали, какъ мнѣ кажется, спрятано у меня вотъ здѣсь, въ боковомъ карманѣ. Говоря по правдѣ, мнѣ бы хотѣлось положить это въ болѣе безопасное мѣсто.

— Совершенно вѣрно, мальчикъ, совершенно вѣрно, — согласился онъ. — Я возьму это, если хотите?

— Я думалъ, что, можетъ быть, докторъ Лайвесей… — началъ я

— Великолѣпно! — прервалъ онъ меня съ живостью. — Это очень хорошо. Онъ джентльменъ и судья. Я думаю даже вотъ что: я самъ сейчасъ же поѣду туда и сообщу о случившемся ему или сквайру. Вѣдь, какъ никакъ, а мастерью Пью умеръ. Не то, чтобы я жалѣлъ объ этомъ, но народъ, вѣдь, можетъ воспользоваться этимъ и обвинить въ его смерти служащаго въ таможенномъ отрядѣ его величества. Если хотите, Гаукинсъ, то я возьму васъ съ собой.

Я съ радостью поблагодарилъ его за это предложеніе, и мы пошли въ деревню, гдѣ были оставлены лошади. Пока я говорилъ съ матерью о своемъ намѣреніи, всѣ уже сѣли на лошадей.

— Доггеръ, — сказалъ мистеръ Дэвсъ, — у васъ хорошая лошадь. Посадите позади себя этого мальчика.

Какъ только я усѣлся позади Доггера, держась за его поясъ, таможенный инспекторъ приказалъ трогаться, и мы поскакали по дорогѣ по направленію къ дому доктора Лайвесея.

Глава VI.
Бумаги капитана.

Мы ѣхали не останавливаясь, пока не очутились передъ домомъ доктора Лайвесея. Всѣ окна фасада были темны.

Мистеръ Дэнсъ сказалъ мнѣ, чтобы я соскочилъ съ лошади и постучалъ, а Доггеръ подставилъ мнѣ стремя, чтобы легче было спрыгнуть.

Дверь немедленно открыла служанка.

— Докторъ Лайвесей дома? — спросилъ я.

Служанка отвѣтила, что его нѣтъ дома. Онъ вернулся къ вечеру домой, но снова ушелъ, чтобы пообѣдать и провести вечеръ со сквайромъ.

— Такъ ѣдемъ же туда, ребята! — сказалъ мистеръ Дэнсъ.

Разстояніе на этотъ разъ было невелико, и поэтому я не влѣзъ на лошадь, а побѣжалъ рядомъ съ лошадью Доггера, держась за его стремя, къ воротамъ парка и оттуда по длинной, залитой луннымъ свѣтомъ и безлистной аллеѣ, къ бѣлѣвшему въ концѣ ея замку, окруженному старымъ садамъ. Тутъ мистеръ Дэнсъ слѣзъ съ лошади и, взявъ одного меня съ собой, пошелъ къ дому.

Служанка повела насъ по крытой галлереѣ и показала намъ въ концѣ большую библіотеку, всю заставленную книжными шкапами и бюстами сверху. Около пылающаго камина сидѣли сквайръ и докторъ Лайвесей, съ трубками въ рукахъ.

Я никогда не видалъ сквайра вблизи. Это былъ высокій человѣкъ, болѣе шести футовъ ростомъ, широкоплечій, съ надменнымъ, красноватымъ лицомъ, загрубѣвшимъ и покрывшимся морщинами во время его долгихъ путешествій. Брови у него были черныя и очень подвижныя, что заставляло предполагать, хотя и не злой, но все же вспыльчивый. характеръ и нѣкоторую дозу высокомѣрія.

— Войдите, мистеръ Дэнсъ, — сказалъ онъ величаво и покровительственнымъ тономъ.

— Добрый втеръ, Дэнсъ, — привѣтствовалъ его докторъ кивкомъ головы. — Добрый вечеръ и тебѣ, дружокъ Джимъ. Какой это счастливый вѣтеръ загналъ васъ сюда?

Дэнсъ стоялъ, вытянувшись въ струнку, и разсказалъ все, что произошло, такимъ тономъ, какъ будто говорилъ урокъ. Однако, если бъ вы видѣли, какъ были заинтересованы оба джентльмена, какъ они наклонились впередъ, слушая разсказъ, и какъ они переглядывались съ удивленіемъ, забывъ даже курить, то вы не стали бы сомнѣваться, что любопытство ихъ было сильно возбуждено; когда они узнали, какъ поступила моя мать и что она вернулась одна назадъ въ гостиницу, то докторъ Лайвесей отъ восторга хлопнулъ себя по бедру, а сквайръ воскликнулъ: „Браво!“ и разбилъ свою длинную трубку о рѣшетку камина. Задолго до конца разсказа, мистеръ Трелоуней (вы помните, что такъ звали сквайра) всталъ со своего мѣста и заходилъ по комнатѣ, а докторъ Лайвесей снялъ свой напудренный парикъ, точно для того, чтобы слышать лучше, но продолжалъ сидѣть, при этомъ онъ безъ парика, со своими собственными, коротко остриженными, черными волосами, выглядѣлъ очень странно.

Наконецъ, мистеръ Дэнсъ кончилъ свой разсказъ.

— Мистеръ Дэнсъ, — сказалъ сквайръ, — я нахожу, что вы весьма благородный человѣкъ. А что касается того, что вы ушибли на-смерть этого ужаснаго, отвратительнаго негодяя, то право же, я смотрю на это, какъ на доброжелательный поступокъ. Это все равно, что раздавить ядовитое насѣкомое! Гаукинсъ тоже, какъ я вижу, весьма находчивый мальчуганъ. Гаукинсъ, не будете ли вы добры позвонить? Мистеръ Дэнгъ долженъ выпить элю.

— Итакъ, Джимъ, у тебя спрятано то, что они искали? — обратился ко мнѣ докторъ.

— Здѣсь, сэръ, — отвѣчалъ я, протягивая ему свертокъ, завернутый въ клеенку.

Докторъ осмотрѣлъ свертокъ со всѣхъ сторонъ и, казалось, имѣлъ сильное желаніе раскрыть его. Но вмѣсто этого, онъ спокойно положилъ свертокъ въ карманъ своего сюртука.

— Сквайръ, — сказалъ онъ, — когда Дэнсъ выпьетъ элю, то ему придется вернуться къ исполненію своихъ служебныхъ обязанностей. Но я хочу оставить Джима Гаукинса ночевать здѣсь и, съ вашего позволенія, попрошу васъ дать ему кусокъ холоднаго пирога на ужинъ.

— Разумѣется, Лайвесей, — отвѣчалъ сквайръ. — Гаукинсъ заслуживаетъ даже большаго, чѣмъ кусокъ холоднаго пирога.

Большой кусокъ паштета изъ голубей былъ тотчасъ же принесенъ и поставленъ на маленькій столикъ передо мной. Конечно, я отдалъ ему честь, потому что былъ голоденъ, какъ волкъ, а въ это время Дэнсъ, выслушавъ еще нѣсколько комплиментовъ по своему адресу, откланялся и вышелъ.

— Что-жъ теперь, сквайръ? — спросилъ докторъ.

— Что-жъ теперь, Лайвесей? — повторилъ сквайръ, такимъ же тономъ.

— Мы оба одновременно сказали это! — засмѣялся Лайвесей. — Полагаю, вы слыхали объ этомъ Флинтѣ?

— Слыхалъ ли? Слыхалъ ли, говорите вы? — вскричалъ сквайръ. — Да вѣдь это былъ самый кровожадный морокой разбойникъ, какой когда-либо плавалъ по морямъ! „Черная Борода“ былъ попросту младенцемъ по сравненію съ нимъ. Испанцы до такой степени боялись его, что откровенно признаюсь вамъ, сэръ, — я порою гордился тѣмъ, что я англичанинъ. Я видѣлъ собственными глазами верхушки его парусовъ вдали, когда мы покинули Тринидадъ, но трусливый капитанъ, съ которымъ я ѣхалъ, тотчасъ же повернулъ назадъ.

— Да, и я слышалъ о немъ въ Англіи, — замѣтилъ докторъ. — Но главный вопросъ заключается въ томъ, были ли у него деньги?

— Деньги? — вскричалъ сквайръ. — Вѣдь вы же слышали разсказъ? Что же другое искали эти негодяи, какъ не деньги? Что имъ было нужно, кромѣ этого? Ради чего другого они станутъ рисковать своей шкурой?

— Это мы скоро узнаемъ, — возразилъ докторъ. — Но вы такъ горячитесь и забрасываете меня словами, что не даете нянѣ ничего сказать. Я же хотѣлъ бы узнать слѣдующее: предположимъ, что у меня, здѣсь, въ карманѣ, находится ключъ къ разгадкѣ тайны, гдѣ запрятаны Флинтомъ его сокровища. Будутъ ли они доступны для насъ, если мы узнаемъ это?

— Доступны, сэръ! — воскликнулъ сквайръ. — Да, вѣдь, если, дѣйствительно, здѣсь находится ключъ, о которомъ вы говорите, то я сейчасъ же зафрахтую корабль въ Бристольскихъ докахъ, возьму съ собой васъ и Гаукинса и добуду эти сокровища, хотя бы пришлось ихъ разыскивалъ цѣлый годъ!

— Отлично, — сказалъ докторъ. — А теперь, съ согласія Джима, мы вскроемъ этотъ пакетъ.

Онъ положилъ пакетъ на столъ.

Свертокъ былъ зашитъ нитками, такъ что доктору пришлось прибѣгнуть къ своему ящику съ хирургическими инструментами и хирургическими ножницами разрѣзаать швы. Въ серединѣ оказались двѣ вещи: книга и запечатанный конвертъ.

— Прежде всего посмотримъ книгу, — оказалъ докторъ.

Сквайръ и я наклонились надъ его плечами, пока онъ раскрывалъ книгу. Докторъ Лаивесей ласково подозвалъ меня, въ то время, какъ я ужиналъ, за столикомъ, у стѣны, и предложилъ мнѣ участвовать въ раскрытіи тайны.

На первой страницѣ книги были только отдѣльныя слова и фразы, точно кто-нибудь, взявъ перо, пробовалъ его отъ нечего дѣлать или же упражнялся въ письмѣ. Между прочимъ, мы нашли тутъ ту же самую фразу, которая была татуирована на рукѣ умершаго капитана: „Мечта Билля Бойса“. Затѣмъ мы прочли: „Мистеръ Б. Бонсъ, штурманъ“. — „Не надо больше рому“. — „Онъ получилъ это на Пальмовой набережной“. — Было еще много другихъ надписей, большей частью неразборчивыхъ и состоящихъ изъ отдѣльныхъ словъ.

Меня очень занималъ вопросъ, кто былъ „онъ“, получившій „это“? Можетъ быть „это“ былъ ударъ ножомъ въ спину?

— Немного можно извлечь отсюда, — сказалъ докторъ, перевертывая страницу.

Слѣдующія десять или двѣнадцать страницъ были заполнены странными записями цифръ. На одномъ концѣ строчка стояла дата, а на другомъ сумма денегъ, какъ въ обыкновенной счетной книгѣ. Но вмѣсто поясненій, между датой и суммой, — стояло только различное число крестиковъ въ каждой строкѣ, Такъ, напримѣръ, въ записи 12 іюня 1745 года была помѣчена сумма въ 70 фунтовъ, которая, очевидно, кому-то была выдана, во вмѣсто поясненія стояло только шесть крестиковъ. иногда, впрочемъ, было написано названіе мѣстности, напримѣръ: „На высотѣ Каракаса“ или же просто помѣчена широта и долгота, напримѣръ: 62° 17' 20» и 19° 2' 40".

Списокъ этотъ растягивался болѣе чѣмъ на двадцать лѣтъ, количество отдѣльныхъ суммъ въ записяхъ все возрастало съ теченіемъ времени и послѣ нѣсколькихъ ошибочныхъ и переправленныхъ сложеній, была выведена окончательная сумма и сдѣлана надпись: «Кладъ Бонса».

— Я не могу въ этомъ разобраться, — сказалъ докторъ Лайвесей.

— А между тѣмъ это ясно, какъ Божій день! — вскричалъ сквайръ. — Это приходная книга негодяевъ. Крестики обозначаютъ названія кораблей и городовъ, которые они ограбили. Цифры обозначаютъ долю, причитающуюся негодяю, а тамъ, гдѣ онъ боялся неясности, то вставлялъ нѣкоторыя названія. Напримѣръ: «На высотѣ Каракаса». Должно быть, тутъ какое-нибудь злополучное судно подверглось нападенію. Помилуй Господи души тѣхъ, кто на немъ находился! Эти люди давно уже покоятся среди коралловъ.

— Правильно, — оказалъ докторъ. — Вотъ что значитъ быть путешественникомъ! Совершенно вѣрно! Вы видите, что суммы все растутъ, по мѣрѣ того, какъ онъ повышался въ рангѣ.

Больше ничего замѣчательнаго не было въ книгѣ, кромѣ нѣсколькихъ названій мѣстностей, помѣченныхъ на чистыхъ страницахъ въ концѣ книги, и таблицы перевода французскихъ, англійскихъ и испанскихъ денегъ на ходячую монету.

— Ловкій человѣкъ! — воскликнулъ докторъ. — Вотъ кого, очевидно, трудно было надуть!

— А теперь возьмемся за другое, — сказалъ сквайръ.

Конвертъ былъ запечатанъ въ нѣсколькихъ мѣстахъ, при немъ печатью, вѣроятно, служилъ наперстокъ, быть можетъ, тотъ самый, который я нашелъ въ карманѣ капитана. Докторъ съ величайшею осторожностью вскрылъ печати, и тогда изъ конверта выпала карта острова, съ обозначеніемъ широты и долготы мѣста, глубины моря и съ названіями мысовъ, бухтъ и заливовъ. Вообще, здѣсь было все, что нужно, для того, чтобы корабль, пользуясь этой картой, могъ безопасно подойти къ этому берегу и спустить возлѣ него якорь. Островъ былъ около девяти миль въ длину и пяти въ ширину, а по формѣ походилъ на толстаго дракона. На островѣ были двѣ прекрасныя, закрытыя гавани и въ серединѣ возвышенность названная «Подзорной трубой». На картѣ были различныя добавленія, сдѣланныя позже. Всего рѣзче бросались въ глаза три крестика, поставленные красными чернилами: два въ сѣверной части острова и одинъ въ юго-западной. Около послѣдняго крестика, тѣми же самыми красными чернилами, но мелкимъ, четкимъ почеркомъ, сильно отличавшимся отъ нетвердаго почерка капитана, были написаны слѣдующія слова: «Главная часть сокровища».

На оборотной сторонѣ, тѣмъ же почеркомъ было написано:

«Большое дерево, на гребнѣ Подзорной трубы, указывающее пунктъ къ С. отъ С. С. В.

«Островъ Скелета, В. Ю. В. и на В.

«Десять футовъ.

«Серебро въ слиткахъ находится въ сѣверной ямѣ. Его можно найти, идя по направленію восточной лѣсной заросли, десять саженъ къ югу отъ черной скалы и противъ нея.

«Оружіе легко найти въ песчаномъ холмѣ, на сѣверной оконечности пролива у сѣвернаго мыса, мѣстоположеніе на востокъ и отчасти на сѣверъ.

Д. Ф.».

Это было все. Но хотя мнѣ эти записи казались краткими и непонятными, тѣмъ не менѣе они привели въ восторгъ сквайра и доктора Лайвесея.

— Лайвесей, — сказалъ сквайръ доктору, — вы должны сейчасъ же бросить свою несчастную практику. Завтра я ѣду въ Бристоль и черезъ три недѣли, или черезъ двѣ, или даже черезъ десять дней, въ нашемъ распоряженіи будетъ самое лучшее судно, сэръ, и самая отборная команда въ Англіи. Гаукинсъ поѣдетъ съ нами въ качествѣ юнги. Вы, Гаукинсъ, будете, навѣрное, прекраснымъ юнгой. Вы, Лайвесей, будете корабельнымъ врачомъ, а я буду адмираломъ. Мы возьмемъ съ собой Редрута, Джойса и Гюнтера. Вѣтеръ намъ будетъ благопріятствовать, мы поплывемъ быстро и безъ малѣйшаго затрудненія найдемъ это мѣсто и деньги; ихъ столько, что нашъ хватитъ и на пропитаніе и на все, что угодно!

— Трелоуней, — отвѣчалъ Лаивесей, — я готовъ ѣхать съ вами. Ручаюсь за себя и за Джима, что мы поддержимъ предпріятіе. Существуетъ только одинъ человѣкъ, котораго я опасаюсь.

— Кто же это? Назовите этого негодяя, сэръ!

— Это вы сами, потому что вы не умѣете сдерживать свои языкъ. Вѣдь мы же не одни знаемъ объ этой бумагѣ! Тѣ парни, которые произвели сегодня ночью нападеніе на. постоялый дворъ, эти отчаянные и смѣлые негодяи, тоже знаютъ объ этомъ. Знаютъ это и тѣ, кто оставался на суднѣ. Скажу даже больше: всѣ они имѣютъ отношеніе къ этимъ деньгамъ и намѣрены во что бы то ни стало раздобыть ихъ. Поэтому я говорю, что мы не должны выходить теперь въ одиночку изъ дому, пока не выйдемъ въ море. Я не буду разставаться съ Джимомъ все это время, а вы возьмете съ собой Джойса и Гюнтера, когда поѣдете въ Бристоль. Но самое главное, — никто изъ насъ не долженъ говорить ни единаго слова объ этой находкѣ.

— Лайвесей. — отвѣчалъ сквайръ, — вы всегда бываете правы. Я буду нѣмъ, какъ рыба!

Часть вторая.
Судовой поваръ.

Глава VII.
Я ѣду въ Бристоль.

Прошло гораздо больше времени, чѣмъ это думалъ сквайръ, прежде чѣмъ мы были готовы къ выходу въ море. Но и намѣреніе доктора Лайвесея не разставаться со мной тоже не могло осуществиться такъ, какъ ему хотѣлось. Докторъ долженъ былъ поѣхать въ Лондонъ, поискать себѣ замѣстителя врача, которому онъ могъ бы передать свою практику на время своего отсутствія. Сквайръ былъ занять въ Бристолѣ, а я былъ оставленъ въ замкѣ, на попеченіе стараго слуги Редрута. Я жилъ почти какъ плѣнникъ и все время мечталъ о морскихъ путешествіяхъ, объ удивительныхъ таинственныхъ островахъ и разныхъ приключеніяхъ. Просиживая цѣлыми часами надъ картой, я изучилъ ее во всѣхъ мельчайшихъ подробностяхъ.

Сидя у камина въ комнатѣ экономки, я, въ мечтахъ, уже подъѣзжалъ жъ этому острову съ разныхъ сторонъ, наслѣдовалъ это поверхность во всѣхъ направленіяхъ и тысячу разъ влѣзалъ на высокій холмъ, называемый «Подзорной трубой», съ вершины котораго я могъ любоваться самыми чудными и измѣнчивыми видами. Иногда этотъ островъ въ моей фантазіи наполнялся дикарями, съ которыми мы сражались, иногда же онъ кишѣлъ страшными дикими звѣрями, которые насъ преслѣдовали. Однако, какъ ни работала моя фантазія въ этомъ направленіи, я все же не могъ вообразить себѣ ничего удивительнѣе и трагичнѣе того, что намъ въ самомъ дѣлѣ пришлось тамъ пережить.

Такъ проходили недѣли и, наконецъ, въ одинъ прекрасный день пришло письмо, адресованное доктору Лайвесею, со слѣдующей припиской: «Въ случаѣ отсутствія доктора Лайвесея письмо должно быть распечатано Томомъ Редрутомъ или молодымъ Гаукинсомъ».

Повинуясь этому приказанію, мы вскрыли конвертъ и прочли (или вѣрнѣе — я прочелъ, потому что Редруть плохо разбиралъ писанное), слѣдующія важныя извѣстія:

Гостиница «Старый Якорь», Бристоль,
1-го марта 17…

«Дорогой Лайвесей, не зная, гдѣ вы находитесь, въ замкѣ или еще въ Лондонѣ, я пишу одновременно въ оба мѣста. Корабль купленъ и снаряженъ. Онъ стоитъ на якорѣ, готовый къ отплытію. Вы не можете представить себѣ болѣе очаровательнаго судна! Даже ребенокъ могъ бы управлять имъ. Вмѣстимость его: 200 тоннъ и называется оно: „Испаньола“, я купилъ эту шхуну черезъ посредство моего стариннаго пріятеля Блэндли, который оказался удивительно изворотливымъ. Этотъ славный парень буквально не зналъ отдыха, работалъ въ моихъ интересахъ, какъ, впрочемъ, поступали и всѣ въ Бристолѣ, провѣдавъ о цѣли нашего плаванія, — то-есть, я хочу сказать, о томъ, что мы собираемся отыскивать сокровище».

— Редруть, — оказалъ я, прерывая чтеніе. — Вотъ это не понравятся доктору Лайвесею! Сквайръ все-таки разболтался.

— Ну что-жъ такое? — проворчалъ егерь. — Отчего бы сквайру и не говорить объ этомъ?

Я, конечно, не сталъ съ нимъ спорить и прочелъ дальше:

«Блэндли самъ розыскалъ «Испаньолу» и пріобрѣлъ ее, благодаря своей ловкости, за чистѣйшіе пустяки. Въ Бристолѣ, однако, существуетъ цѣлый классъ людей, сильно предубѣжденныхъ противъ Блэндли. Они увѣряютъ даже, будто этотъ честнѣйшій малый все готовъ сдѣлать за деньги и что онъ перепродалъ мнѣ «Испаньолу», которая раньше принадлежала ему, за страшно высокую цѣну. Это ужъ слишкомъ очевидная клевета. Никто изъ нихъ, впрочемъ, не осмѣливается отрицать достоинства этого судна.

Такимъ образомъ, въ этомъ отношеніи все шло безъ малѣйшихъ затрудненій. Правда, рабочіе, оснастчики судна и другіе работали съ досадной медленностью, но съ теченіемъ времени и это измѣнилось къ лучшему. Если меня смущало что-нибудь, такъ это наемъ экипажа.

Я хотѣлъ имѣть на кораблѣ не меньше двадцати человѣкъ на случай нападенія туземцевъ, пиратовъ или проклятыхъ Французовъ. Съ большимъ трудомъ мнѣ удалось набрать только съ полдюжины матросовъ, пока счастье не улыбнулось мнѣ и не послало какъ разъ такого человѣка, какой мнѣ былъ нуженъ.

Я былъ въ докахъ и совершенно случайно заговорилъ съ нимъ. Оказалось, что это старый матросъ, и содержитъ кабачокъ въ Бристолѣ, гдѣ онъ знаетъ всѣхъ моряковъ, до одного. Такъ какъ здоровье его на берегу поразстроилось, то онъ желалъ бы найти хорошее мѣстечко на суднѣ, въ качествѣ корабельнаго повара. И на докъ онъ пришелъ лишь для того, чтобы подышать бодрящимъ соленымъ воздухомъ моря.

Я почувствовалъ себя глубоко растроганнымъ его разсказомъ, — навѣрное, и съ вами случилось бы то же самое, — и просто изъ одного состраданія къ нему я нанялъ его поваромъ на наше судно. Его зовутъ Долговязымъ Джономъ Сильверомъ, но у него нѣтъ одной ноги. Однако, въ моихъ глазахъ это послужило ему даже рекомендаціей, такъ какъ онъ лишился ноги, сражаясь за родину, подъ начальствомъ знаменитаго Гауке. Пенсіи онъ не получаетъ, Лайвесей. Подумайте только, въ какое отвратительное время мы живемъ!

Ну, хорошо! Я думалъ, что нашелъ только повара, а между тѣмъ я получилъ и экипажъ. Вдвоемъ съ Сильверомъ мы набрали въ нѣсколько дней цѣлую компанію настоящихъ матросовъ, не очень-то привлекательныхъ на видъ, но, судя по выраженію лицъ, отчаянныхъ смѣльчаковъ. Увѣряю васъ, что съ ними намъ не страшно будетъ сразиться даже съ фрегатомъ.

Долговязый Джонъ посовѣтовалъ мнѣ отпустить двухъ человѣкъ изъ шести или семи, взятыхъ мной раньше. Онъ безъ труда доказалъ мнѣ, что это совершенно непригодные для морского плаванія люди и что въ серьезномъ дѣлѣ они будутъ только помѣхой. Я самъ чувствую себя прекрасно, здоровъ и бодръ, обладаю волчьимъ аппетитомъ и сплю, какъ убитый. Но все: же не могу дождаться того момента, когда завертится, наконецъ, якорный кабестанъ. Въ море впередъ! Чортъ побери всякія сокровища! Только величіе и красота моря вскружила мнѣ голову!..

Итакъ, Лайвесей, пріѣзжайте скорѣе, не теряйте ни минуты, если вы расположены ко мнѣ. Пусть Гаукинсъ сейчасъ же отправится повидаться съ матерью, въ сопровожденіи Редрута, а затѣмъ пусть они оба немедленно ѣдутъ въ Бристоль.

Джонъ Трелоуней».

«P. S. Я не сказалъ вамъ, что Блэндли, который собирается также отправить за нами другое судно, если мы не вернемся къ концу августа, — нашелъ намъ отличнаго штурмана, хотя и очень упрямаго, о чемъ я сожалѣю, конечно, но въ остальныхъ отношеніяхъ представляющаго для насъ истинный кладъ. Долговязый Джонъ Сильверъ откуда-то выкопалъ намъ очень искуснаго боцмана, по имени Арроу. Кромѣ того у меня уже есть на примѣтѣ лоцманъ, который играетъ на рожкѣ. Такимъ образомъ, на нашей, славной «Испаньолѣ» все будетъ, какъ на военномъ суднѣ.

Я забылъ упомянуть, что Сильверъ — человѣкъ со средствами, и лично убѣдился, что у него есть текущій счетъ въ банкѣ, который еще ни разу не былъ имъ закрытъ. Онъ оставляетъ жену хозяйничать въ гостиницѣ. Она цвѣтной расы, поэтому вполнѣ естественно, что у такихъ завзятыхъ холостяковъ, какъ мы съ вами, возникаетъ вопросъ, одно ли только состояніе здоровья заставляетъ Сильвера пускаться въ морское плаваніе?

Дж. Т.

«P. P. S. Гаукинсъ можетъ остаться на одну ночь у своей матери.

Дж. Т.»

Вы можете представить себѣ волненіе, которое я испыталъ, прочтя такое письмо! Я былъ внѣ себя отъ восторга и отъ души презиралъ стараго Тома Редрута, который только умѣлъ жаловаться и ворчать на свою судьбу. Навѣрное, любой изъ его помощниковъ охотно помѣнялся бы съ нимъ мѣстомъ, но желаніе сквайра было для всѣхъ закономъ. Никто изъ нихъ не посмѣлъ бы даже ворчать, какъ это дѣлалъ Редрутъ.

На слѣдующее утро мы съ нимъ отправились въ гостиницу «Адмиралъ Бенбоу», и тамъ я увидѣлъ свою мать. Она была здорова и довольна, такъ какъ со смертью капитана кончились всѣ заботы и непріятности, которыя онъ такъ долго причинялъ ей. Сквайръ велѣлъ все исправить въ гостиницѣ, заново выкрасилъ комнаты и вывѣску и даже прибавилъ кое-что изъ мебели. За прилавкомъ стояло, между прочимъ, прекрасное кресло для моей матери. Онъ нашелъ ей также мальчика для услугъ, который долженъ былъ замѣнить меня на время моего отсутствія.

Только увидѣвъ этого мальчика, я, впервые совершенно ясно понялъ происшедшую перемѣну. До этой минуты я думалъ только о предстоящихъ мнѣ приключеніяхъ и совсѣмъ забылъ о своемъ домѣ и о томъ, что мнѣ придется надолго оставить его. И вотъ, когда я увидѣлъ неуклюжаго чужого мальчика, который долженъ былъ занять мое мѣсто, то впервые залился слезами. Боюсь, что я постарался сдѣлать его жизнь еще болѣе тяжелой. Онъ былъ новичкомъ въ нашемъ дѣлѣ и совершалъ множество промаховъ и хотя я могъ бы, конечно, руководить имъ и научить его, но не хотѣлъ этого сдѣлать.

Прошла ночь, и на слѣдующій день, послѣ обѣда, мы съ Редрутомъ снова, пустились въ путь. Я простился съ матерью и съ заливомъ, на берегу котораго жилъ съ самаго рожденія, и съ милой старой гостиницей «Адмиралъ Бенбоу», казавшейся мнѣ теперь, впрочемъ, нѣсколько чужой, послѣ того, какъ ее выкрасили въ новую краску, вспомнился мнѣ и капитанъ, который такъ часто бродилъ тугъ по берегу залива, въ своей старой шляпѣ, со шрамамъ на щекѣ и съ подзорной трубой въ рукахъ. Но въ слѣдующую минуту, когда, мы свернули за уголъ, мой домъ уже скрылся изъ виду.

У гостиницы «Королевскій Георгъ», къ которой мы подошли уже въ сумерки, мы сѣли въ почтовую карету. Меня втиснули между Редрутомъ и старымъ толстымъ джентльменомъ, и несмотря на быстрое движеніе экипажа и ночной холодъ, я сразу задремалъ и, должно быть, проспалъ, какъ убитый, всѣ остановки. Когда я, наконецъ, проснулся отъ сильнаго толчка въ бокъ и открылъ глаза, то угадалъ, что мы остановились передъ большимъ домомъ на городской улицѣ, и что уже давно разсвѣло.

— Гдѣ мы? — спросилъ я.

— Въ Бристолѣ, — отвѣчалъ Томъ. — Слѣзайте…

Мистеръ Трелоуней остановился въ гостиницѣ у самыхъ доковъ, чтобы наблюдать за работами на своей шхунѣ. Поэтому намъ пришлось пройти пѣшкомъ большое разстояніе, но это доставило мнѣ огромное удовольствіе, такъ какъ дорога шла по набережной, мимо массы кораблей различной величины, принадлежавшихъ разнымъ націямъ. На одномъ суднѣ матросы распѣвали пѣсни за работой, на другомъ они раскачивались высоко надъ моей головой на канатахъ, которые издали казались не толще паутины. И хотя я прожилъ всю свою жизнь на берегу моря, но все же я никогда не. чувствовалъ себя такъ близко отъ него, какъ въ эту минуту. Воздухъ, пропитанный солью и запахомъ смолы, былъ для меня чѣмъ-то новымъ. Я видѣлъ кругомъ удивительныя фигуры людей, прибывшихъ изъ-за океана, видѣлъ старыхъ матросовъ съ серьгами въ ушахъ, густыми, курчавыми бакенбардами и жирными косичками, разгуливавшихъ по набережной своей неуклюжей походкой. Мнѣ кажется, если бъ я увидѣлъ передъ собой столько принцевъ крови и архіепископовъ, то и тогда не пришелъ бы въ большій восторгъ.

И вѣдь мнѣ предстояло самому отправиться въ море! Я буду плылъ на шхунѣ, слышать поющихъ матросовъ и боцмана, дующаго въ свистокъ, и искать погребенныя сокровища!.. Погруженный въ эти сладостныя мечты, я незамѣтно дошелъ до большой гостиницы и очутился лицомъ жъ лицу со сквайромъ Трелоуней, который вышелъ ко мнѣ съ улыбкой на устахъ, одѣтый какъ морской офицеръ, подражая очень искусно раскачивающейся походкѣ моряковъ.

— А, это вы? — вскричалъ онъ. — Докторъ уже пріѣхалъ вчера вечеромъ изъ Лондона. Браво! Корабельная компанія теперь въ полномъ сборѣ.

— О, сэръ — воскликнулъ я. — Когда же мы снимемся съ якоря?

— Когда?.. завтра! — отвѣчалъ онъ.

Глава VIII.
Гостиница «Подзорная Труба».

Когда я покончилъ со своимъ завтракомъ, сквайръ далъ мнѣ записку, адресованную Джону Сильверу въ гостиницу подъ вывѣской «Подзорная Труба», и сказалъ мнѣ, что я легко найду ее, если буду идти вдоль доковъ, пока не увижу большую мѣдную подзорную трубу, служащую вывѣской для маленькой таверны.

Я весело пустился въ путь, обрадованный тѣмъ, что мнѣ представляется случай увидѣть еще больше кораблей и моряковъ. Пробираясь сквозь толпу, тѣснившуюся у доковъ, я увидѣлъ, наконецъ, таверну, которая была мнѣ нужна.

Это было довольно веселое мѣстечко. Вывѣска была выкрашена заново, на окнахъ были хорошенькія красныя занавѣси, а полъ усыпалъ чистымъ пескомъ. Таверна выходила на двѣ улицы и съ каждой стороны была дверь, раскрытая настежь, вслѣдствіе чего въ просторной, хотя и низкой комнатѣ все же было довольно свѣтло, несмотря на клубы табачнаго дыма, наполнявшіе ее.

Посѣтители таверны были; большею частью матросы и всѣ они такъ громко разговаривали, что я остановился въ дверяхъ, нѣсколько испуганный. Пока я стоялъ такъ въ нерѣшительности, изъ боковой комнаты вышелъ человѣкъ, въ которомъ я тотчасъ же узналъ Долговязаго Джона. Лѣвая нога у вето совершенно отсутствовала и подъ лѣвымъ плечомъ онъ держалъ костыль, которымъ управлялъ съ необычайной ловкостью, подпрыгивая на ходу, точно птица. Онъ былъ высокій, широкоплечій человѣкъ, съ широкимъ, словно окорокъ ветчины, лицомъ, блѣднымъ и некрасивымъ, по умнымъ и добродушно улыбающимся, такъ какъ онъ, повидимому, находился въ прекрасномъ расположеніи духа. Онъ прохаживаясь между столиками, насвистывай какую-то пѣсенку, или перекидываясь веселыми словечками и похлопывая по плечу тѣхъ изъ посѣтителей, которые пользовались его особеннымъ расположеніемъ.

Говоря, по правдѣ, когда я прочелъ письмо сквайра, гдѣ онъ говорилъ о Долговязомъ Джонѣ, то мнѣ сейчасъ же пришло въ голову, не тотъ ли это одноногій матросъ, котораго я такъ долго высматривалъ въ гостиницѣ «Адмиралъ Бенбоу». Но одного взгляда на этого человѣка было достаточно, чтобы разсѣять мои опасенія. Я видѣлъ Чернаго Пса, видѣлъ капитана и слѣпого Пью и думалъ поэтому, что уже составилъ себѣ понятіе о томъ, какъ долженъ выглядѣть морской разбойникъ. веселый же, привѣтливый трактирщикъ совершенно не подходилъ къ этому типу людей.

Я набрался мужества и, переступивъ, наконецъ, порогъ, прямо подошелъ къ Сильверу, который. держась за костыль, разговаривалъ съ какимъ-то посѣтителемъ.

— Мистеръ Сильверъ, это вы, сэръ? — спросилъ я протягивая записку.

— Да, мальчуганъ, — отвѣчалъ онъ, — такъ меня зовутъ, конечно. Но вы кто же такой?

Однако, увидѣвъ письмо сквайра, онъ какъ будто встрепенулся.

— О! — сказалъ онъ громко, протягивая руку. — Понимаю! Вы нашъ новый юнга? Очень радъ видѣть васъ!

И онъ крѣпко пожалъ мою руку своей огромной лапой.

Въ это время одинъ изъ посѣтителей, сидѣвшій въ дальнемъ углу комнаты, внезапно всталъ и направился жъ двери. Такъ какъ дверь находилась отъ него близко, то онъ моментально очутился на улицѣ. Но его поспѣшность какъ-то невольно привлекла мое вниманіе, и я сразу же узналъ его. Это былъ тотъ самый человѣкъ, съ болѣзненнымъ лицомъ и безъ двухъ пальцевъ на рукѣ, который первый пришелъ въ гостиницу «Адмиралъ Бенбоу».

— О! — закричалъ я. — Задержите его! Это «Черный Песъ»!

— Мнѣ безразлично, кто онъ такой, — воскликнулъ Силыверъ, — но онъ не заплатилъ то, что слѣдуетъ. Гарри, бѣги и задержи его.

Одинъ изъ сидѣвшихъ возлѣ дверей тотчасъ же вскочилъ и побѣжалъ въ догонку за ушедшимъ.

— Если бы даже это былъ самъ адмиралъ Гауке, то и тогда я потребовалъ бы съ вето плату! — крикнулъ сквайръ и затѣмъ, схвативъ меня за руку, спросилъ: — какъ вы сказали, его зовутъ? Черный — дальше какъ?..

— Черный Песъ, сэръ, — отвѣчалъ я. — Развѣ мистеръ Трелоуней ничего не говорилъ намъ о пиратахъ? Вѣдь это одинъ изъ нихъ!

— Въ самомъ дѣлѣ? — вскричалъ Сильверъ. — И это въ моемъ домѣ? Бенъ, бѣги и помоги Гарри захватить его! Такъ это былъ одинъ изъ этикъ негодяевъ?.. что это вы пили съ нимъ, Морганъ? Подите сюда!..

Человѣкъ, котораго онъ назвалъ Морганомъ, старый сѣдой матросъ, съ мѣдно-краснымъ лицомъ, подошелъ къ нему съ застѣнчивымъ видомъ, свертывая свой жевательный табакъ.

— Вотъ что, Морганъ, — спросилъ его Долговязый Джонъ, строго смотря на него, — вы никогда раньше не видали этого Чернаго… Чернаго Пса?

— Нѣтъ, сэръ, — отвѣчалъ Морганъ, кланяясь.

— Вы не знали, какъ его зовутъ?

— Не зналъ, сэръ.

— Ваше счастье, Томъ Морганъ. Если бъ вы водили знакомство съ подобными людьми, то я никогда не позволилъ бы вамъ переступить порогъ моего дома. Можете быть въ этомъ увѣрены! А что онъ говорилъ вамъ?

— Не помню хорошенько, сэръ, — отвѣчалъ Морганъ.

— И вы это называете головой на своихъ плечахъ, а не тыквой? — вскричалъ Долговязый Джонъ. — Вы не помните хорошенько о чемъ онъ говорилъ съ вами? Не помните хорошенько? Ну, выкладывайте живѣе все! Что онъ тамъ болталъ вамъ? О корабляхъ, о путешествіяхъ, о капитанахъ?.. Говорите же!

— Мы разговаривали о наказаніи, о протягиваніи подъ килемъ…

— О протягиваніи подъ килемъ, говорите вы? Это очень дѣйствительная вещь, могу васъ увѣрить! Ну, Тамъ, плывите назадъ на свое мѣсто.

Когда Томъ удалился, покачиваясь, Сильверъ шепнулъ мнѣ по секрету, что очень польстило мнѣ:

— Это честнѣйшій парень, Томъ Морганъ, только глуповатъ малость. А теперь, — прибавилъ онъ громко, дайте мнѣ вспомнить! Черный Песъ?.. Нѣтъ, я не припоминаю такого имени! А все же я, мнѣ кажется, видалъ этого мошенника. Онъ обыкновенно приходилъ сюда вмѣстѣ со слѣпымъ нищимъ.

— Это онъ, конечно! — воскликнулъ я. — Я зналъ и этого слѣпого. Его звали Пью.

— Да! Да! — вскричалъ съ волненіемъ Сильверъ. — Пью! Такъ его звали, это вѣрно! О, у него былъ видъ отъявленнаго негодяя! Если бы намъ удалось поймать Чернаго Пса, то это были бы хорошія новости для капитала Трелоунея! Бенъ отлично бѣгаетъ. Мало кто изъ матросовъ можетъ соперничать съ нимъ въ этомъ отношеніи. Клянусь, онъ поймаетъ его! Онъ тутъ говорилъ о протягиваніи подъ килемъ, да?.. Ну, такъ я протяну его подъ килемъ!..

Говоря это, онъ ходилъ на, своемъ костылѣ взадъ и впередъ по тавернѣ, стучалъ по столикамъ рукой и выказывалъ такое сильное раздраженіе, что навѣрное убѣдилъ бы въ своей невинности присяжныхъ въ судѣ или же уличнаго полицейскаго. Но мои подозрѣнія вновь пробудились, разъ я увидалъ Чернаго Рса въ этой тавернѣ, и я началъ очень внимательно приглядываться къ нашему будущему повару. Однако, онъ былъ слишкомъ хитеръ, слишкомъ непроницаемъ и уменъ для такого мальчика, какъ я.

Между тѣмъ двое, побѣжавшихъ ловить Чернаго Пса, вернулись назадъ запыхавшись и сознались, что потеряли его изъ вида въ толпѣ. Сильверъ такъ обрушился на нихъ и обругалъ ихъ, что я готовъ былъ поручиться за его невинность.

— Видите, Гаукинсъ, — сказалъ онъ мнѣ, — это въ высшей степени непріятная вещь для такого человѣка, какъ я! Что подумаетъ обо мнѣ капитанъ Трелоуней? Этотъ проклятый мошенникъ сидѣлъ тутъ, въ моемъ домѣ, и пилъ мой ромъ! Вы явились и все разсказали мнѣ про него. И вотъ, онъ все-таки улизнулъ отъ насъ! Во вы, Гаукинсъ, должны меня оправдать въ глазахъ капитана. Вы еще мальчикъ, но я вижу, что вы проницательны, какъ взрослый, я тотчасъ же увидѣлъ это, при первомъ взглядѣ на васъ. А что я могу сдѣлать теперь, старый калѣка? Будь это прежде, когда я еще былъ настоящимъ морякомъ, то онъ бы не ускользнулъ отъ меня, о, нѣтъ!..

Онъ вдругъ остановился, раскрывъ ротъ, какъ будто что-то вспомнилъ.

— А деньги-то? — вскричалъ онъ. — Три кружки рому! Вѣдь, я даже не вспомнилъ о нихъ! Вотъ штука!..

Повалившись на скамью, онъ началъ такъ неудержимо хохотать, что изъ глазъ его полились слезы. Я тоже не могъ удержаться отъ смѣха, глядя на него, и мы хохотали вмѣстѣ такъ громко, что стѣны таверны звенѣли.

— Вотъ какой я старый тюлень! — проговорилъ онъ, наконецъ, вытирая глаза. — Мы съ вами, навѣрное, сойдемся, Гаукинсъ. Чортъ возьми, я былъ бы хорошимъ юнгой!.. Однако, пойдемъ. Оставаться здѣсь нечего. Дѣло дѣломъ, товарищи! Я только надѣну свою шляпу и мы пойдемъ съ вами къ капитану Трелоунею, чтобы разсказать ему обо всемъ. Вѣдь, это очень важно, Гаукинсъ, и я не могу не сознаться, что ни мнѣ, ни вамъ это не дѣлаетъ особенной части. Мы оба попались, да! Но чортъ возьми, онъ все-таки славно надулъ меня!..

И онъ снова захохоталъ, такъ искренно, что я невольно сталъ вторить ему, хотя и не понималъ, надъ чѣмъ тутъ можно смѣяться.

Мы дошли вдоль набережныхъ, и тутъ онъ показался мнѣ въ высшей степени интереснымъ собесѣдникомъ. Онъ разсказывалъ мнѣ о разныхъ корабляхъ, мимо которыхъ мы проходили, сообщилъ мнѣ, во сколько тоннъ эти корабли и къ какой національности они принадлежатъ. Онъ объяснилъ мнѣ также, какая работа тутъ производится: одни корабли нагружаются, другіе разгружаются, а третьи готовятся выйти въ море. Разсказывая, онъ вставлялъ мѣстами анекдоты изъ морокой жизни и нѣсколько разъ повторялъ разныя морскія выраженія и словечки, чтобы я могъ лучше запомнить ихъ. Тутъ я дѣйствительно понялъ, что онъ могъ бы быть прекраснымъ боцманомъ судна.

Когда мы пришли въ гостиницу, то застали тамъ сквайра и доктора Лайвесея, которые сидѣли и распивали эль, закусывая его ломтиками поджареннаго хлѣба. Оки собирались итти осматривать шхуну.

Долговязый Джонъ разсказалъ вполнѣ правдиво и толково обо воемъ, что произошло въ тавернѣ.

— Вѣдь это такъ было, Гаукинсъ, неправда ли? — обращался онъ ко мнѣ нѣсколько разъ во время своего разсказа, и я только могъ подтвердить все, что онъ говорилъ.

Оба джентльмена очень сожалѣли о томъ, что Черный Песъ успѣлъ скрыться, но согласились съ нами, что тутъ сдѣлать ничего было нельзя. Долговязый Джонъ взялъ, наконецъ, свой костыль и отправился къ себѣ.

— Весь экипажъ долженъ быть завтра, въ сборѣ на суднѣ, въ четыре часа пополудни! — крикнулъ ему сквайръ вдогонку.

— Будетъ исполнено, сэръ! — отвѣчалъ онъ, уходя.

— Долженъ сознаться, сквайръ, что мнѣ далеко не все по душѣ, что вы сдѣлали, — сказалъ докторъ. — Но этотъ Джонъ Сильверъ мнѣ нравится.

— Да, онъ чудесный малый! — воскликнулъ сквайръ.

— Джимъ пойдетъ съ нами смотрѣть шхуну? — спросилъ докторъ.

— Разумѣется, — отвѣчалъ сквайръ. — Бери свою шляпу Гаукинсъ и пойдемъ смотрѣть корабль.

Глава IX.
Порохъ и оружіе.

«Испаньола» стояла недалеко отъ берега, и мы скоро добрались до нея въ лодкѣ, лавируя между судами, канаты которыхъ скрипѣли по временамъ подъ килемъ нашей лодки или же раскачивались надъ нашими головами. Наконецъ, мы пристали къ борту шхуны, и насъ встрѣтилъ боцманъ Арроу, старый загорѣлый морякъ, съ косыми глазами и серьгами въ ушахъ. Повидимому, между нимъ и сквайромъ установились весьма дружескія отношенія, чего нельзя сказать относительно капитана и мистера Трелоунея. Капиталъ былъ весьма, проницательный человѣкъ и, какъ мнѣ показалось, его раздражало все, что дѣлалось на суднѣ. Причину этого мы скоро узнали. Какъ только мы спустились въ каюту, то къ намъ подошелъ матросъ и сказалъ:

— Капитанъ хочетъ, сэръ, желаетъ говорить съ вами.

— Я всегда къ услугамъ капитана, — отвѣчалъ сквайръ. — Введи его сюда.

Капитанъ вошелъ вслѣдъ за матросомъ и тотчасъ же заперъ за собой дверь.

— Ну что, капитанъ Смоллетъ? Что вы имѣете сказать мнѣ? Надѣюсь, все благополучно на суднѣ? — спросилъ сквайръ.

— Видите ли, сэръ, всегда лучше говорить прямо, даже рискуя не понравиться, — отвѣчалъ капитанъ. — Мнѣ не по душѣ ни ваша экспедиція, ни ваша команда, ни мой помощникъ!

— Можетъ быть, вамъ не нравится также и эта шхуна? — спросилъ сквайръ съ большимъ раздраженіемъ, какъ я могъ замѣтить.

— Я не могу ничего сказать о ней, пока и испытаю ее въ плаваніи, — отвѣчалъ капитанъ, — повидимому, она построена хорошо, вотъ все, что я могу сказать.

— Можетъ быть, сэръ, вамъ не нравится и вашъ хозяинъ? — язвительно замѣтилъ сквайръ.

Не тутъ вмѣшался докторъ Лайвесей.

— Подожди, — сказалъ онъ. — Не надо ставить такихъ вопросовъ, которые только вызываютъ чувство неудовольствія. Капитанъ сказалъ намъ или слишкомъ мало, или слишкомъ много, поэтому я считаю себя вправѣ потребовать у него объясненія его словъ. Вы говорите, что вамъ не нравится эта экспедиція? Скажите же, почему?

— Меня пригласили, сэръ, на такомъ условіи, которое у насъ называется «запечатаннымъ приказомъ», и я долженъ вести судно туда, куда прикажетъ этотъ джентльменъ. Это хорошо. Но я скоро убѣдился, что послѣдній матросъ на суднѣ въ этомъ отношеніи знаетъ больше, чѣмъ я. Во всякомъ случаѣ, я не наложу такой поступокъ честнымъ по отношенію ко мнѣ. А вы?

— И я не нахожу, — согласился докторъ Лайвесей.

— Далѣе. Я узнаю, что мы отправляемся на поиски какого-то сокрытаго сокровища, и узнаю это, замѣтьте, отъ своихъ собственныхъ подчиненныхъ. Искать сокровища — это работа, весьма щекотливая. Я не люблю такихъ экспедицій вообще, даже когда, онѣ окружены тайной, но въ особенности не люблю ихъ, когда, — прошу прощенія, мистеръ Трелоуней! — о нихъ болтаютъ даже попугаи..

— Попугай Сильвера? — вскричалъ сквайръ.

— Да, — сказалъ капитанъ, — попугай болтаетъ объ этомъ. Я увѣренъ, что вы, джентльмены, не знаете многаго изъ того, что здѣсь дѣлается. Я, однако, считаю своимъ долгомъ предупредить васъ, что вы рискуете жизнью, отправляясь въ это путешествіе!

— Это вѣрно, — возразилъ докторъ, — но мы принимаемъ рискъ и вовсе не такъ ужъ несвѣдущи, какъ вы думаете. Но вы говорите, что вамъ не нравится команда? Развѣ они плохіе матросы?

— Мнѣ они не нравятся, — повторилъ Смоллетъ, — и если ужъ говорить откровенно, то я полагаю, что наборъ команды слѣдовало бы предоставить мнѣ.

— Возможно, что вы правы, — согласился докторъ. — Моему пріятелю слѣдовало бы спросить въ данномъ случаѣ вашего совѣта. Но въ этомъ промахѣ, — если такъ можно назвать это, — не было ничего преднамѣреннаго. Дальше вы сказали, что вамъ не нравится мистеръ Арроу?

— Да, сэръ. Я полагаю, что онъ хорошій морякъ, но онъ слишкомъ фамильяренъ съ командой. Штурманъ на суднѣ не долженъ допускать такого сближенія, не долженъ пить съ матросами…

— Развѣ онъ пьетъ? — вскричалъ сквайръ.

— Нѣтъ, сэръ. Но только онъ черезъ-чуръ фамильяренъ съ ними.

— Хорошо. Говорите прямо, капитанъ, чего вы желаете? — спросилъ докторъ.

— Вы окончательно рѣшили отправиться въ эту экскурсію? — спросилъ въ свою очередь капитанъ.

— Окончательно и безповоротно, — отвѣчалъ сквайръ.

— Хорошо, — сказалъ капитанъ. — Такъ какъ до сихъ поръ вы терпѣливо слушали то, что я говорилъ вамъ и чего я доказать не могъ, то слушайте теперь дальше. Они складываютъ порохъ и оружіе въ носовой части судна. Между тѣмъ для этого есть прекрасное мѣсто подъ каютой. Отчего не складывать все туда? Это первый пунктъ. Затѣмъ, у васъ есть четыре человѣка, которыхъ вы привезли съ собой. Мнѣ говорятъ, что вы ихъ помѣстите въ носовой части. Отчего не дать имъ коекъ возлѣ каюты? Это второй пунктъ.

— Есть у васъ еще и другіе пункты? — спросилъ Третоуней.

— Еще одинъ, — сказалъ капитанъ. — Обо всемъ этомъ слишкомъ много болтали!

— Да, слишкомъ много, — согласился докторъ.

— Скажу вамъ то, что я слышалъ собственными ушами. Говорятъ, что у васъ есть карта одного острова и что на этой картѣ обозначено крестиками мѣсто, гдѣ хранится сокровище. Говорятъ также, что этотъ островъ лежитъ…

И капитанъ очень точно назвалъ широту и долготу острова.

— Я ни единой душѣ не говорилъ объ этомъ! — вскричалъ сквайръ.

— Однако, люди нашей команды знаютъ объ этомъ, сэръ, — возразилъ капитанъ.

— Лайвесей, должно быть, это вы или Гаукинсъ разболтали обо воемъ! — воскликнулъ сквайръ.

— Это не важно, кто проболтался, — возразилъ докторъ.

Я замѣтилъ, однако, что то онъ, ни капитанъ не придавали значенія увѣреніямъ сквайра, будто онъ не говорилъ ничего. И я тоже не вѣрилъ. Онъ былъ, вѣдь, извѣстный болтунъ. Но все же, я полагаю, онъ былъ правъ на этотъ разъ и въ самомъ дѣлѣ никто изъ насъ ничего, не говорилъ о мѣстонахожденіи острова.

— Хорошо, джентльмены, — продолжалъ капитанъ. — Я не знаю, у кого эта карта, но я ставлю условіемъ, чтобы она оставалась тайной для меня и мистера Арроу. Въ противномъ случаѣ я буду просить васъ объ увольненіи.

— Понимаю, — сказалъ докторъ. — Вы хотите! это скрыть отъ другихъ и образовать своего рода гарнизонъ изъ слугъ моего друга, помѣстивъ ихъ въ кормовой части судна и снабдивъ ихъ оружіемъ. Другими словами, вы боитесь бунта?

— Сэръ, — возразилъ капитанъ, — прошу извиненія, но я не допускаю, чтобы мнѣ приписывали слова, которыхъ я не говорилъ, ни одинъ капитанъ, сэръ, не долженъ выходить въ море, если онъ имѣетъ основаніе говорить что-нибудь подобное! Что касается мистера. Арроу, то я полагаю, что онъ вполнѣ честный человѣкъ. То же самое скажу и о нѣкоторыхъ матросахъ, насколько я могу судить объ этомъ. Но я не отвѣчаю за безопасность судна и за жизнь каждаго человѣка на немъ. Я вижу, что не все дѣлается такъ, какъ нужно, поэтому прошу васъ принять нѣкоторыя мѣры предосторожности или же уволить меня.

— Капитанъ Смоллетъ, — засмѣялся докторъ, — знаете вы басню про гору, которая родила мышь? Простите меня, но вы мнѣ напомнили эту басню. Когда вы пришли сюда, то я готовъ былъ бы побиться объ закладъ, что вы потребуете гораздо большаго.

— Докторъ, — отвѣчалъ капитанъ, — вы проницательный человѣкъ. Когда я пришелъ сюда, то имѣлъ намѣреніе просить отставки. Я не думать, что мистеръ Трелоуней захочетъ выслушать меня.

— Я бы и не сталъ слушать васъ! — вскричалъ сквайръ. — Не будь здѣсь доктора Лайвесея, то я бы послалъ васъ къ чорту! Но теперь я васъ выслушалъ. Я сдѣлаю, какъ вы желаете. Однако, я о васъ теперь худшаго мнѣнія.

— Это какъ вамъ угодно, сэръ, — сказалъ капитанъ. — Вы увидите, что я выполнилъ свой долгъ.

Съ этими словами онъ вышелъ.

— Трелоуней, — сказалъ докторъ, — я убѣдился, противъ моего ожиданія, что вы взяли къ себѣ на шхуну двухъ честныхъ людей: капитана и Джона Сильвера.

— Что касается Сильвера, то я съ вами согласенъ. Но относительно этого невыносимаго хвастуна я долженъ сказать, что считаю его поведеніе недостойнымъ мужчины, моряка и даже англичанина.

— Хорошо, — сказалъ докторъ, — мы это увидимъ.

Когда мы вышли на палубу, то увидали, что матросы уже начали перетаскивать порохъ и оружіе, сопровождая протяжными пѣснями свою работу, а мистеръ Арроу и капитанъ присматривали за ними.

Новое устройство мнѣ очень понравилось. Судно было подвергнуто пересмотру и шесть каютъ были устроены на кормѣ позади главнаго трюма. Эти каюты соединялись съ кухней и носовой частью запаснымъ проходомъ со стороны борта. Сначала предполагалось, что каюты займутъ капитанъ, Арроу, Гюнтеръ, Джойсъ, докторъ и сквайръ. Но теперь было рѣшено, что Редругъ и я, мы помѣстимся въ двухъ каютахъ, а капитанъ и Арроу будутъ спать на палубѣ, въ будкѣ надъ трапомъ. Эта будка была расширена, такъ что могла бы сойти за настоящую каюту. Правда, она была низка, но все же тамъ было достаточно мѣста, чтобы повѣсить два гамака. Мнѣ кажется, что штурманъ даже остался доволенъ такимъ распоряженіемъ. Возможно, что и у него были какія-нибудь сомнѣнія насчетъ команды. Впрочемъ, это было только одно предположеніе, такъ какъ мы, — вы дальше увидите это, — недолго пользовались его услугами.

Мы всѣ усердно работали, перенося порохъ и койки, когда на судно явились послѣдніе матросы и съ ними Долговязый Джонъ,

Поваръ влѣзъ за судно съ ловкостью обезьяны и какъ только увидѣлъ, что дѣлается, то сейчасъ же закричалъ:

— Эй, товарищи! Что вы тамъ возитесь?

— Мы переносимъ порохъ, Джонъ, — отвѣчалъ кто-то.

— Зачѣмъ? Чортъ возьми, вѣдь мы-такъ можемъ пропустить утренній приливъ!

— Это мой приказъ, — сухо оказалъ капитанъ. — Идите внизъ, пріятель. Матросамъ понадобится ужинъ.

— Да, да, сэръ, — отвѣтилъ поваръ и, притронувшись къ своей фуражкѣ, тотчасъ же исчезъ по направленію къ кухнѣ.

— Это хорошій человѣкъ, капитанъ, — замѣтилъ ему докторъ Лайвесей.

— Очень можетъ быть, сэръ, — возразилъ капитанъ Смоллетъ. — Осторожнѣе съ этимъ, ребята, осторожнѣе! — крикнулъ онъ матросамъ, которые тащили бочку въ порохомъ, потомъ, замѣтивъ, что я стою, ничего не дѣлая, и съ интересомъ наблюдаю судовую суетню, онъ вдругъ крикнулъ:

— Эй, юнга, прочь отсюда!.. Ступайте внизъ, къ повару, и спросите у него какой-нибудь работы для себя.

Я поспѣшилъ исполнить его приказаніе и, уходя, слышалъ, какъ онъ громко сказалъ доктору:

— Я не хочу имѣть любимцевъ на суднѣ.

Увѣряю васъ, что въ эту минуту я вполнѣ раздѣлялъ мнѣніе сквайра о капитанѣ и отъ всей души ненавидѣлъ его!

Глава X.
Путешествіе.

Вся ночь прошла въ суетѣ, такъ какъ надо было привести въ порядокъ и уставить на мѣсто всѣ вещи. Знакомые и друзья сквайра, въ числѣ которыхъ находился и мистеръ Блэндлы, пріѣхали на шхуну, чтобы проститься съ нимъ и пожелать ему счастливаго пути, и благополучнаго возвращенія. У насъ никогда, не бывало столько работы въ гостиницѣ «Адмиралъ Бенбоу» и я чувствовалъ себя смертельно усталымъ, когда, наконецъ, передъ разсвѣтомъ, боцманъ затрубилъ въ рогъ и матросы принялись вертѣть якорный кабестанъ. Но если бы я чувствовалъ даже вдвое большую усталость, то и тогда я бы не ушелъ съ палубы. Все было такъ ново и интересно для меня: краткія слова команды, рѣзкій звукъ свистка и матросы, перебѣгавшіе по палубѣ при тускломъ мерцаніи корабельныхъ фонарей.

— Ну-ка, Барбекью, затяни пѣсню! — крикнулъ кто-то.

— Но только старую! — крикнулъ другой.

— Да, да, братцы! — сказалъ. Долговязый Джонъ, который стоялъ на палубѣ, съ. костылемъ подъ мышкой. И вдругъ я услышалъ слова и пѣсню, которая была такъ хорошо мнѣ знакома:

Пятнадцать человѣкъ надъ гробомъ мертвеца —

Вся команда сейчасъ же подхватила хоромъ:

Гей — и бутылку рому!

И съ каждымъ припѣвомъ якорный кабестанъ начиналъ вертѣться скорѣе.

Въ эту минуту я сразу перенесся мысленно въ нашу старую гостиницу «Адмиралъ Бенбоу» и мнѣ почудился даже, среди хора, голосъ капитана. Но скоро якорь показался изъ воды и повисъ у носа шхуны, паруса начали надуваться и берегъ сталъ удаляться отъ насъ съ обѣихъ сторонъ. Прежде чѣмъ мнѣ удалось соснуть часокъ, «Испаньола» уже начала свое плаваніе къ Острову Сокровищъ. Я не стану описывать всѣ подробности нашего путешествія. Оно было вполнѣ удачнымъ. Шхуна оказалась хорошимъ морскимъ судномъ, команда состояла изъ хорошихъ моряковъ и капитанъ прекрасно зналъ свое дѣло. Но раньше чѣмъ мы достигли Острова Сокровищъ, произошли событія, о которыхъ слѣдуетъ разсказать.

Мистеръ Арроу, во-первыхъ, оказался даже хуже, чѣмъ предполагалъ капитанъ. Онъ не пользовался никакимъ авторитетомъ у команды, и люди дѣлали все, что хотѣли. Но это было еще не самое плохое. Хуже всего было то, что черезъ день или два послѣ того, какъ мы вышли въ море, онъ сталъ показываться на палубѣ съ явными признаками опьяненія, съ мутными глазами, раскраснѣвшимися щеками и заплетающимся языкомъ. Разумѣется, онъ все больше и больше впадалъ въ немилость у капитана, который отсылалъ его внизъ. Случалось, онъ падалъ и ранилъ себя, а иногда день или два даже не вставалъ со своей койки. Случалось, впрочемъ, что онъ отрезвлялся и тогда довольно сносно исполнялъ свою работу.

Между тѣмъ, мы никакъ не могли открыть, откуда онъ добывалъ спиртъ. Это было тайной нашего судна. Сколько мы ей наблюдали за нимъ, мы ничего не могли разузнать, и когда мы его спрашивали, то онъ смѣялся намъ въ лицо, если былъ пьянъ, а если былъ трезвъ, то торжественно увѣрялъ, что онъ ничего не пьетъ, кромѣ воды. Онъ былъ не только безполезенъ, какъ помощникъ капитана, но даже оказывалъ дурное вліяніе на матросовъ. Ясно было, что онъ можетъ погибнуть въ состояніи опьяненія, поэтому никто не былъ удивленъ и даже не почувствовалъ особеннаго огорченія, когда онъ вдругъ исчезъ безслѣдно и больше не появлялся.

— Свалился за бортъ! — сказалъ капитанъ. — Что дѣлать, джентльмены? Это избавляетъ насъ, по крайней мѣрѣ, отъ непріятной необходимости заковать его въ кандалы.

Но такимъ образомъ капитанъ остался безъ помощника, что было очень неудобно. Пришлось повысить одного изъ матросовъ и возложить на него эту обязанность. Нашъ боцманъ Джобъ Андерсонъ оказался наиболѣе подходящимъ изъ всѣхъ и, хотя онъ сохранялъ свое прежнее званіе, но до нѣкоторой степени исполнялъ обязанности помощника. Мистеръ Трелоуней, много разъ совершавшій морскія путешествія, оказался тоже весьма полезнымъ и часто стоялъ на вахтѣ въ хорошую погоду. А нашъ другой боцманъ, Израиль Гандсъ, былъ старымъ, опытнымъ морякомъ и могъ исполнять на суднѣ всякую работу въ случаѣ нужды. Онъ пользовался большимъ довѣріемъ Долговязаго Джона Сильвера. Разъ я уже назвалъ его имя, то долженъ сказать нѣсколько словъ и о немъ.

На суднѣ онъ подвязывалъ свой костыль на шею ремнями, чтобы имѣть свободными обѣ руки. Занятно было видѣть, какъ онъ упирался концомъ костыля въ переборку судна и, удерживаясь такимъ образомъ въ равновѣсіи, приспособлялся ко всѣмъ движеніямъ судна, продолжая такъ же спокойно стряпать, какъ-будто онъ находился на берегу. Еще удивительнѣе было видѣть его во время качки, когда онъ переходилъ палубу. Въ наиболѣе широкихъ мѣстахъ протянуты были веревки, за которыя онъ могъ схватиться въ случаѣ опасности. Эти веревки такъ и назывались «штыкъ-болтами Долговязаго Джоана». Онъ двигался по палубѣ, то пользуясь своимъ костылемъ, то хватаясь за веревки, такъ же быстро, какъ и всякій другой человѣкъ. Но тѣ люди, которые раньше плавали съ нимъ, выражали сожалѣніе, что онъ такъ искалѣченъ.

— Онъ вовсе не заурядный человѣкъ, этотъ Барбекью, — говорилъ мнѣ боцманъ. — Онъ прошелъ хорошую школу въ своий юные годы я можетъ говорить, какъ книга, если захочетъ. А какой онъ храбрый! Даже мы не можемъ съ нимъ сравниться! Я видѣлъ, однажды, какъ онъ схватилъ четырехъ человѣкъ и стукнулъ ихъ головами другъ о друга. А онъ былъ невооруженъ!

Вся команда уважала и даже слушалась его. Онъ умѣлъ разговаривать съ каждымъ и каждому оказывалъ какую-нибудь особенную услугу. Ко мнѣ онъ всегда былъ неизмѣнно ласковъ и всегда радовался, когда я приходилъ къ нему въ кухню, которая теперь блестѣла, какъ стеклышко. Вычищенная посуда, висѣвшая на стѣнѣ, сверкала какъ золото, а въ углу стояла клѣтка съ попугаемъ.

— Идите сюда, Гаукинсъ, — говорилъ онъ мнѣ. — Поболтаете со мой. Я какому такъ не радуюсь, какъ вамъ, мой сынокъ. Садитесь и послушайте новостей. Вотъ капитанъ Флинтъ, — я называю своего попугая капитаномъ Флинтомъ, по имени знаменитаго пирата, — онъ предсказываетъ намъ удачное путешествіе. Не такъ ли, капитанъ?

И попугай начищалъ съ невѣроятной быстротой выкрикивать: «Червонцы! червонцы! червонцы!» — пока Джонъ не набрасывалъ на его клѣтку свой носовой платокъ.

— Этой птицѣ, пожалуй, есть уже двѣсти лѣтъ, Гаукинсъ, — говорилъ онъ. — Вѣдь, попугаи живутъ цѣлую вѣчность. И развѣ только дьяволъ видѣлъ больше зла, чѣмъ онъ! Онъ плавалъ съ Инглэндомъ, знаменитымъ пиратомъ, капитаномъ Инглэндомъ. Онъ былъ и на Мадагаскарѣ, и на Малабарѣ, и въ Суринамѣ, и въ Провиденсѣ, и въ Нортобелло. Онъ находился при вылавливаніи груза послѣ корабельнаго крушенія. Тамъ-то онъ и научился кричать: «Червонцы!». Да и что-жъ тутъ удивительнаго? Вѣдь тамъ достали 350 тысячъ червонцевъ, Гаукинсъ! Онъ былъ при абордажѣ судна «Вице-король Индія» въ Гоа. А вѣдь если посмотрѣть на него, то можно подумать, что онъ еще совсѣмъ дитя. Между тѣмъ, онъ уже не мало понюхалъ пороху, — такъ вѣдь, капитанъ?

— Поворачивай! — кричалъ попугай.

— О, эта птица — настоящій матросъ! — говорилъ поваръ и давалъ попугай кусочекъ сахару изъ своего кармана. Вслѣдъ за этимъ птица начинала долбить клювомъ перекладину въ клѣткѣ, выкрикивая самыя ужасныя ругательства.

— Видите, дружокъ, какъ вредно находиться въ дурномъ обществѣ, — замѣчалъ поваръ. — Вотъ эта бѣдная, старая, невинная птица выучилась ругаться, сама не понимая, что говоритъ, можете быть увѣрены въ этомъ! Она будетъ ругаться въ присутствіи кого угодно, даже самого капеллана!

При этихъ словахъ Джонъ проводилъ рукой по своимъ волосамъ съ такимъ торжественнымъ видомъ, что мнѣ онъ казался самымъ лучшимъ человѣкомъ въ мірѣ.

Капитанъ Смотаетъ и сквайръ продолжали все это время держаться на почтительномъ разстояніи другъ отъ друга. Сквайръ не старался скрывать своего презрѣнія къ капитану, а капитанъ, со своей стороны, говорилъ только тогда, когда къ нему обращались, и при этомъ никогда не тратилъ лишнихъ словъ и говорилъ кратко, рѣзко и сухо. Онъ признался, когда вынужденъ былъ, наконецъ, высказаться, что, повидимому, онъ ошибался относительно нѣкоторыхъ матросовъ, они вполнѣ отвѣчали его желаніямъ, да и всѣ, вообще, вели себя хорошо. Что же касается шхуны, то онъ даже восхищался ею.

— Она такъ же слушается руля, сэръ, какъ должна слушаться примѣрная жена своего мужа! — говорилъ онъ. — Но я все-таки скажу, что вѣдь мы еще не вернулись домой и вообще мнѣ не нравится это путешествіе, — прибавлялъ онъ обыкновенно.

Сквайръ всегда поворачивался жъ нему спиной, когда слышалъ такія слова и, задравъ голову, начиналъ прохаживаться взадъ и впередъ по палубѣ, говоря:

— Еще немного, и этотъ человѣкъ выведетъ меня изъ терпѣнія!

Наступившая бурная погода только подтвердила достоинства нашего судна. Казалось, всѣ были довольны своей судьбой, да иначе и быть не могло. По моему мнѣнію, нигдѣ въ мірѣ, ни одну судовую команду такъ не баловали, какъ нашу. Двойная порція грога выдавалась по всякому поводу во всѣ праздничные дай и каждый разъ, когда сквайръ узнавалъ о днѣ рожденія котораго-нибудь изъ своихъ матросовъ. На палубѣ всегда стоялъ открытый боченокъ съ яблоками, чтобы каждый желающій могъ лакомиться, когда ему захочется.

— Ничего хорошаго изъ этого не выйдетъ, — говорилъ капиталъ доктору Лайвесею. — Баловать такъ матросовъ — значитъ превращать ихъ въ дьяволовъ. Въ этомъ я увѣренъ.

Но бочка съ яблоками все же сослужила намъ службу, какъ вы увидите. Если бы не она, то мы не были бы предупреждены во-время и всѣ погибли бы отъ руки измѣнниковъ.

Вотъ какъ это случилось.

Мы пользовались пассатными вѣтрами и постепенно приближались къ острову, мѣстоположеніе котораго я не имѣю права указать точнѣе. День и ночь мы высматривали островъ, который долженъ былъ скоро показаться за горизонтѣ. Согласно вычисленіямъ, намъ оставался день пути, не болѣе. Ночью или, самое позднее, рано, утромъ, на другой день, мы должны были увидѣть островъ. Вѣтеръ намъ благопріятствовалъ и мы держали путь на Ю. Ю. З. «Испаньола» легко неслась впередъ, временами ныряя бушпритомъ и поднимая вокругъ себя цѣлое облако брызгъ. Всѣ находившіеся внизу и наверху были въ прекрасномъ настроеніи, такъ какъ мы приближались къ концу порой половины нашего путешествія.

Послѣ захода солнца, окончивъ всю свою дневную работу, я уже собирался залѣзть въ свою каюту, какъ вдругъ мнѣ захотѣлось полакомиться яблокомъ. Я тотчасъ же вернулся на палубу. Стоявшіе на вахтѣ матросы внимательно смотрѣли впередъ, не покажется ли вдали островъ, а рулевой наблюдалъ за парусами, тихонько насвистывая себѣ подъ носъ. Крутомъ господствовала тишина, нарушаемая только легкимъ плескомъ волнъ, разбѣгающихся по обѣимъ сторонамъ.

Я залѣзъ въ бочку, гдѣ оставалось только одно яблоко, и, усѣвшись на днѣ, началъ ѣсть его. Мѣрный шумъ воды и легкое покачиваніе судна нагнали на меня дремоту и я, пожалуй, заснулъ бы въ бочкѣ, если бъ она вдругъ не покачнулась отъ того, что кто-то, грузно усѣлся возлѣ нея и облокотился на нее спиной. Я уже готовъ былъ выпрыгнуть, какъ вдругъ этотъ человѣкъ заговорилъ и я узналъ голосъ Сильвера. Не успѣлъ онъ произвести и нѣсколькихъ словъ, какъ я уже рѣшилъ не показываться наружу и остался лежать на днѣ бочки, съ любопытствомъ и страхомъ прислушиваясь къ разговору, такъ какъ съ первыхъ же словъ я понялъ, что спасеніе всѣхъ честныхъ людей на суднѣ находилось теперь въ моихъ рукахъ.

Глава XIII.
Что я услышалъ изъ бочки.

— Нѣтъ, не я, — говорилъ Сильверъ, — а Флинтъ былъ капитаномъ. Я же былъ только помощникомъ, по причинѣ моей деревянной ноги. Я потерялъ свою ногу въ той же битвѣ, въ которой старый Пью лишился глазъ. Да, прекрасный хирургъ изъ колледжа, ученый до корня волосъ, ампутировалъ мнѣ ногу. Но это не спасло его и онъ былъ повѣшенъ, какъ собака, и высохъ на солнцѣ, какъ и всѣ остальные на «Корсо Кэстлѣ». Это были люди Робертса и произошло это оттого, что они мѣняли названія обоихъ судовъ. А по-моему, ежъ было названо судно къ самаго начала, такъ и должно оставаться. Такъ, напримѣръ, «Кассандра» благополучно доставила насъ изъ Малабара, послѣ того, какъ Ингландъ захватилъ корабль «Вице-король Индіи». То же самое было, и съ «Жоржемъ», старымъ кораблемъ Флинта, который былъ весь пропитанъ кровью и нагруженъ золотомъ такъ, что чуть не потонулъ.

— Ого! — послышалось удивленное восклицаніе самаго молодого изъ нашихъ матросовъ, очевидно, пришедшаго въ восторгъ. — Вотъ такъ удалецъ былъ этотъ Флинтъ!

— Дэвисъ тоже былъ молодецъ, какъ всѣ говорятъ. Но я никогда не плавалъ съ нимъ. Сначала я плавалъ съ Ингландомъ, вотъ и вся моя исторія. А теперь я отправился, такъ оказанъ, за собственный счетъ. Послѣ плаванія съ Инглэндомъ я имѣлъ 900 фунтовъ стерлинговъ, а послѣ Флинта — 2000 фунтовъ. Это вѣдь не дурно для простого матроса? И деньги эти положилъ въ банкъ. Онѣ приносятъ проценты, въ этомъ не сомнѣвайтесь. Куда дѣвались всѣ люди Инглэнда? Я не знаю. А люди Флинта? Большинство находится здѣсь. Они рады, что попали сюда, вѣдь, нѣкоторымъ изъ нихъ пришлось даже просить милостыню! Старый Пью, потерявъ зрѣніе, долженъ былъ бы жить въ тиши и уединеніи, а между тѣмъ онъ проживалъ въ годъ 1200 фунтовъ, точно какой-нибудь лордъ изъ парламента. А гдѣ онъ теперь? Ну, теперь-то онъ умеръ, но вѣдь за два года передъ этимъ онъ умиралъ съ голода, клянусь вамъ! Онъ просилъ милостыню и воровалъ, а при случаѣ и перерѣзалъ глотки. И все-таки онъ умиралъ съ голоду, увѣряю васъ!

— Значитъ, деньги не пошли ему въ прокъ, — замѣтилъ молодой матросъ.

— Дуракамъ они вообще не идутъ въ прокъ, ужъ въ этомъ будьте увѣрены! — вскричалъ Сильверъ. — Ни деньги, ни что другое. Подумайте сами. Вы еще молоды, это правда, но я вижу, что вы умны. Я сразу увидѣлъ это, какъ только взглянулъ за васъ. Поэтому я и буду разговаривать съ вами, какъ съ мужчиной.

Можете себѣ представить, что я почувствовалъ, когда, услышалъ, что этотъ безсовѣстный негодяй обращался къ другому съ такими же точно льстивыми словами, которыя онъ говорилъ и мнѣ. Думаю, что если бъ это было возможно, то я убилъ бы его на мѣстѣ въ ту минуту. Между тѣмъ онъ продолжалъ говорить дальше, не подозрѣвая, что его подслушиваютъ.

— Взгляните, какъ живутъ джентльмены, «искатели богатствъ». Правда, жизнь ихъ не легкая и они рискуютъ качаться на веревкѣ, но они ѣдятъ и пьютъ, какъ боевые пѣтухи, а, по окончаніи плаванія, гроши въ жъ карманахъ превращаются въ золотыя монеты. Однако, большая часть этихъ денегъ тратится на ромъ и проматывается, поэтому многіе остаются ни съ чѣмъ и опять идутъ въ море. Но я такъ не поступаю. Я всегда сохраняю деньги, вкладываю ихъ въ разные банки, но никогда не кладу въ одно мѣсто большими суммами, для того, чтобы не возбудить подозрѣній. Мнѣ ужъ пятьдесятъ лѣтъ, замѣтьте! вернувшись изъ этого плаванія, я больше никуда, не поѣду и стану настоящимъ джентльменомъ. Довольно съ маня, говорю вамъ! Однако, я все-таки жилъ хорошо въ промежуткахъ между своими плаваніями. Я не отказывалъ себѣ ни въ чемъ, спалъ на мягкой постели и ѣлъ вкусныя вещи по цѣлымъ днямъ, но только не тогда, когда я отправлялся въ мора. А вѣдь съ чего я началъ? Я былъ такимъ же простымъ матросомъ, какъ вы!

— Положимъ, — замѣтилъ матросъ. — Но вѣдь ваши-то денежки, которыя тамъ лежатъ, теперь пропали? Вѣдь вы же не посмѣете показаться въ Бристоль послѣ этого?.

— А гдѣ же, вы думаете, лежатъ мои деньги? — насмѣшливо спросилъ Сильверъ.

— Ну, разумѣется въ Бристолѣ, въ банкахъ и кассахъ, — отвѣчалъ его собесѣдникъ.

— Онѣ были тамъ, когда мы снимались съ якоря. Но моя старуха уже вынула ихъ оттуда. И «Подзорная Труба» продана со всѣмъ, что въ ней находится, а моя старуха уже отправилась, чтобы встрѣтить меня въ указанномъ мѣстѣ. Я бы сказалъ вамъ, гдѣ, потому что вамъ я довѣряю, но это могло бы возбудить зависть въ другихъ.

— А вы можете довѣрять своей старухѣ?

— Джентльмены, искатели богатствъ, обычно не вполнѣ довѣряютъ другъ другу. И они правы, вы можете этому повѣрить! Но я слишкомъ хитеръ. Если бы кто-нибудь изъ товарищей вздумалъ провести стараго Джона, то навѣрное онъ бы недолго оставался въ одномъ мірѣ съ нимъ. Были такіе, которые боялись Пью, и такіе, которые боялись Флинта, но Флинтъ самъ меня боялся. Онъ внушалъ другимъ страхъ и былъ очень гордъ этимъ. Его команда была самая разнузданная, какая только существуетъ въ мірѣ. Самъ чортъ побоялся бы пуститься съ ними въ море. Вы видите, что я человѣкъ общительный и я вовсе не хвастунъ. Но увѣряю, васъ, что, когда я былъ помощникомъ Флинта, то эти люди были настоящими овечками въ моихъ рукахъ. Да, вы могли бы не бояться за себя на кораблѣ стараго Джона!

— Вотъ что я скажу вамъ, — проговорилъ молодой матросъ. — Мнѣ ваше дѣло было совсѣмъ не по душѣ, пока я не поговорилъ съ вами, Джонъ. А теперь я готовъ ударить съ вами по рукамъ.

— Вы славный парень и притомъ — съ головой! — отвѣчалъ Сильверъ, такъ крѣпко пожимая ему руку, что даже бочка, затряслась. — Я въ жизнь свою не видывалъ болѣе красивой головы для джентльмена искателя богатствъ, чѣмъ ваша!

Я началъ понимать смыслъ того, о чемъ они говорили: джентльмены, искатели богатствъ были, ни болѣе, ни менѣе, какъ простые пираты, а маленькая сцена, которая разыгрывалась передо мной, была послѣднимъ актомъ сокращенія на этотъ путь одного изъ честныхъ матросовъ, быть можетъ, послѣдняго, остававшагося на суднѣ. Скоро мнѣ пришлось въ этомъ убѣдиться, потому что Сильверъ тихонько свистнулъ, и тотчасъ же на палубѣ появился третій матросъ, который подсѣлъ къ нему.

— Дикъ съ нами, — сказалъ ему Сильверъ.

— Я такъ и зналъ, Дикъ-то вѣдь не дуракъ, — отвѣтилъ чей-то голосъ, въ которомъ я тотчасъ же распозналъ нашего боцмана Израиля Гандса. Нѣсколько времени онъ молча жевалъ свой табакъ и, наконецъ, снова заговорилъ:

— Вотъ, что я хотѣлъ бы знать, Барбекью! Сколько еще времени мы должны тутъ ждать у моря погоды? Мнѣ достаточно надоѣлъ капитанъ Смоллетъ, онъ раздражаетъ меня, чортъ возьми! Я хочу, наконецъ, поселиться въ его каютѣ, пить ихъ вино и ѣсть ихъ пикули!

— Израиль, — возразилъ Сильверъ, — ты всегда былъ слабъ головой, но слышать-то ты можешь, по крайней мѣрѣ, уши у тебя достаточно длинны. Такъ вотъ, что я тебѣ скажу: ты будешь спать въ своей койкѣ, на носу, будешь жить, какъ жилъ до сихъ поръ, будешь вѣжливъ и трезвъ, пока я не скажу тебѣ, что пора дѣйствовать. Будь въ этомъ увѣренъ, сынъ мой!

— Вѣдь я же не отказывалось, — проворчалъ боцманъ. — Развѣ я что-нибудь говорю противъ этого? Я только хотѣлъ знать, когда это будетъ?

— Когда? Чортъ воьыми! — вскричалъ Сильверъ. — Хорошо, если ты хочешь знать непремѣнно, то я скажу тебѣ. Это будетъ, когда я въ состояній буду самъ управлять судномъ. Капитанъ Смоллетъ первосортный морякъ. Онъ ведетъ ваше судно. Кромѣ него, тутъ находятся сквайръ и докторъ, а у кого есть карта съ помѣтками, — я не знаю и вы не знаете. Такъ вотъ, что я вамъ скажу: сквайръ и докторъ должны разыскать сокровище и помочь намъ перенести его на корабль. Тогда мы посмотримъ. Если бы я былъ въ васъ увѣренъ, вы — потомки лукавыхъ голландцевъ! — то я бы предоставилъ капитану Смоллету довезти насъ до половины нуги, а ужъ потомъ покончилъ бы съ нимъ.

— Но вѣдь мы же всѣ моряки здѣсь, я полагаю? — возразилъ юный Дикъ.

— Мы всѣ здѣсь матросы, хочешь ты сказать? — язвительно отвѣтилъ Сильверъ. — Мы можемъ вести корабль по курсу, но кто же изъ насъ сумѣетъ проложить курсъ? Вы первые, джентльмены, испортили бы все. Если бъ я могъ дѣйствовать по своему желанію, то оставилъ бы его, чтобы онъ довезъ насъ то крайней мѣрѣ до пассатовъ. Тогда намъ уже нечего было бы опасаться неправильныхъ вычисленій и у насъ хватило бы запаса прѣсной воды. Но я знаю, что вы за люди! Поэтому я и покончу съ ними еще на островѣ, какъ только кладъ будетъ перевезенъ на корабль. И это очень жалъ. Но вы, вѣдь, не можете чувствовать себя счастливыми, пока не напьетесь; клянусь, у меня сердце болитъ, когда я думаю, что долженъ буду плыть съ такими, какъ вы!

— Перестань, Долговязый Джонъ! — крикнулъ Израиль. — Развѣ тебѣ кто-нибудь перечить?

— Мало, что ли, видалъ я абордажей кораблей, какъ вы думаете? И какъ много хорошихъ, способныхъ людей раскачивалось на веревкѣ? А все оттого, что вѣчно спѣшили, слишкомъ спѣшили! Слышите? Я вѣдь видывалъ виды на морѣ! Если бы вы понимали что-нибудь и держались бы должнаго курса, то вы могли бы, разъѣзжать теперь въ собственныхъ экипажахъ. Но куда вамъ? Знаю я васъ! Вы умѣете только напиваться ромомъ и потомъ прямо отправитесь на висѣлицу.

— Всѣмъ извѣстно, что ты умѣешь красно говорить, Джонъ. Но вѣдь были и другіе, которые не хуже тебя сумѣли бы командовать и править рулемъ. Они любятъ повеселиться, это правда, и не такъ заносчивы, какъ ты, но дѣлали свое дѣло не хуже и были хорошими товарищами, — оказалъ Израиль.

— Въ самомъ дѣлѣ? — воскликнулъ Сильверъ. — Ну хорошо, а. гдѣ же они теперь? Пью былъ изъ этого сорта людей, а умеръ нищимъ. Флинтъ тоже былъ такой человѣкъ, а умеръ отъ рома въ Саваннахъ. О, это была славная команда, но только гдѣ она теперь, гдѣ?

— Ну, а что же мы сдѣлаемъ съ ними, когда они будутъ въ нашихъ рукахъ? — спросилъ, наконецъ, Дикъ.

— Вотъ это молодчина! — вскричалъ Джонъ съ восхищеніемъ. — Это значитъ говорить дѣло! Дѣйствительно, какъ же мы поступимъ съ ними? Высадимъ ихъ на необитаемомъ островѣ? Такъ поступалъ Инглэндъ, или прирѣжемъ ихъ, какъ свиней? Это была манера Флинта или Били Бонса.

— Да, Билли былъ мастеръ на эти дѣла, — сказалъ Израиль. — «Мертвые не кусаются», говаривалъ онъ. Ну, вотъ, онъ самъ умеръ теперь! и все ему стало извѣстно. Желѣзная рука былъ этотъ Билли!

— Вѣрно, — согласился Сильверъ. — Онъ былъ человѣкъ суровый и ловкій. Но я, замѣтьте, мягкій человѣкъ, настоящій джентльменъ, и все же говорю вамъ, что времена теперь тяжелыя. Дѣло дѣломъ, товарищи, и я подаю свой голосъ за смерть. Когда я попаду въ парламентъ и буду разъѣзжать въ собственной каретѣ, то вовсе не желаю, чтобы то мнѣ явился кто-нибудь изъ этихъ людей, такъ нежданный и незваный гость. Надо умѣть ждать, вотъ что я говорю, но когда наступаетъ благопріятный моментъ, то упускать его не слѣдуетъ.

— Молодчина Джонъ! — крикнулъ боцманъ.

— Ты самъ въ этомъ убѣдишься, тогда увидишь меня въ дѣлѣ, — сказалъ Сильверъ. — Я требую только одного, — чтобы мнѣ предоставили Трелоунея. Я хочу самъ, вотъ этими руками, свернуть его телячью голову! Дикъ, — внезапно обратился онъ къ юному матросу, — будь славный малый, спрыгни въ бочку и достань мнѣ оттуда яблоко, чтобы промочить горло.

Вы можете себѣ представить ужасъ, который я почувствовалъ! Я хотѣлъ выскочить изъ бочки и бѣжать, но не былъ въ силахъ сдѣлать это. Ноги отказывались служить мнѣ и сердце усиленно билось. Я слышалъ, какъ Дикъ поднялся со своего мѣста, но вдругъ кто-то остановилъ его и Гандсъ воскликнулъ:

— Вотъ еще, Джонъ! стоитъ сосать эту мерзость! Дайте-ка намъ лучше глотокъ рому.

— Дикъ, — позвалъ Сильверъ, — я вамъ довѣряю. Тамъ у меня есть боченокъ рому. Вотъ ключъ. Налей кувшинъ и принеси сюда.

Какъ я ни былъ испуганъ, но у меня все же промелькнула мысль, что именно такимъ путемъ мистеръ Арроу доставалъ ромъ, который стоилъ ему жизни.

Дикъ ушелъ, а во время его отсутствія Израиль что-то шепнулъ на ухо товару. Я могъ уловить только два-три слова, во они имѣли огромное значеніе, такъ какъ относились къ услышанной мною фразѣ: «Большіе ни одинъ не поддается». Изъ этого я заключилъ, что на суднѣ еще оставшись честные люди.

Когда Дикъ вернулся съ кувшиномъ, то всѣ трое, поочереди, выпили рому. Одинъ провозгласилъ тостъ: «За удачу», другой — «За старика Флинта!», а Сильверъ произнесъ нараспѣвъ: «За наше счастье, за наше благополучіе и много золота!»

Въ эту минуту яркій лучъ свѣта упалъ въ бочку и, поднявъ голову, я увидалъ, что взошла луна и серебритъ верхушку гротъ-мачты и парусъ, засверкавшій ослѣпительной бѣлизной. Въ то же самое время раздался крикъ вахтеннаго:

— Земля!…

Глава XII.
Военный совѣтъ.

На палубѣ поднялась бѣготня. Я слышалъ, какъ люди выбѣжали изъ каюты и бросились къ носовой части. Выскочивъ незамѣтно изъ бочки, я пробрался за парусами на корму, какъ разъ въ ту минуту, когда туда вышли Гюнтеръ и докторъ Лайвесей; я присоединился къ нимъ и вмѣстѣ съ ними пошелъ на носъ корабля.

Вся команда была; уже вызвана на палубу. Почти одновременно съ появленіемъ луны поднялась и туманная завѣса, и мы увидѣли на юго-западѣ два низкихъ холма, на разстояніи нѣсколькихъ миль отъ насъ, а за ними третій, болѣе высокій, верхушка котораго была, еще окутана туманомъ. Всѣ три холма казались крутыми и конической формы.

Я все это видѣлъ точно во снѣ, такъ какъ еще не пришелъ въ себя отъ ужаса, пережитаго мною нѣсколько минутъ, тому назадъ. Затѣмъ я услыхалъ голосъ капитана Смоллета, отдававшаго приказанія. «Испаньола» повернула по вѣтру и приближалась къ острову съ восточной стороны.

— А теперь, ребята, скажите, видалъ ли кто-нибудь изъ васъ эту землю раньше? — спросилъ капитанъ, послѣ того, какъ были закрѣплены паруса..

— Я бывалъ здѣсь, сэръ, — сказалъ Сильверъ. — Мы заходили сюда за водой, когда я плавалъ, въ качествѣ повара, на одномъ купеческомъ кораблѣ.

— Якорная стоянка находится на южной сторонѣ, позади островка, какъ мнѣ кажется? — спросилъ капитанъ.

— Да, сэръ. Его называютъ островомъ Скелета. Тутъ была нѣкогда главная стоянка пиратовъ, и одинъ матросъ, бывшій у насъ на суднѣ, зналъ тутъ всѣ ихъ названія. Этотъ холмъ жъ сѣверу они называли Фокъ-Мачтой. Тутъ три холма, расположенные въ рядъ, по направленію къ югу: Фокъ-Мачта, Гротъ-Мачта, и Бизань. Но самую высокую гору, вонъ ту, вершина которой окутана туманомъ, они называли обыкновенно «Подзорной Трубой», такъ какъ оттуда они могли обозрѣвать море, въ то время какъ корабли ихъ стояли на якорѣ въ бухтѣ и чистились, потому что они именно тамъ чистили свои суда, прошу прощенія, сэръ!

— У меня ость карта, — сказалъ капитанъ Смоллетъ. — Посмотрите, указано ли здѣсь мѣсто якорной столики?

Глаза Долговязаго Джона моментально загорѣлись, какъ только онъ взялъ въ руки карту. Но я зналъ, что онъ долженъ будетъ почувствовать сильнѣйшее разочарованіе, такъ какъ бумага была новая. Это не была та карта, которую мы нашли въ сундукѣ Билли Бонса, но очень точная копія, сдѣланная съ нея, со всѣми подробностями, названіями и обозначеніями высоты горъ и глубины моря, за исключеніемъ красныхъ крестиковъ и написанныхъ примѣчаній, Однако, какъ ни была велика досада Сильвера, онъ все же очень быстро овладѣлъ собой и не показалъ вида.

— Да, сэръ, — оказалъ онъ, — это навѣрное то самое мѣсто и притомъ очень хорошо нарисованное. Удивляюсь только, кто могъ нарисовать эту карту? Пираты слишкомъ невѣжественны для этого, надо полагать. Ага, вотъ тутъ и гавань «Капитана Кидда». Мой товарищъ на кораблѣ именно такъ называлъ ее. Здѣсь есть сильное теченіе вдоль берега къ югу я затѣмъ оно заворачиваетъ къ сѣверу, вдоль западнаго берега. Вы хорошо сдѣлали, сэръ, что повернули шхуну въ эту сторону, потому что, если вы желаете пристать здѣсь, то лучшаго мѣста для якорной стоянки вамъ ее найти въ здѣшнихъ водахъ.

— Благодарю васъ, пріятель, — сказалъ капитанъ Смоллетъ. — Потомъ я снова обращусь къ вамъ за указаніями. А теперь вы можете итти.

Я былъ пораженъ хладнокровіемъ, съ которымъ Джонъ признался въ томъ, что онъ знаетъ островъ. Признаюсь, я немного испугался, когда онъ подошелъ ко мнѣ. Онъ, конечно, не могъ знать, что я подслушалъ изъ бочки его разговоръ, но онъ внушалъ мнѣ теперь такой ужасъ своей жестокостью, двуличностью и коварствомъ, что я едва могъ скрыть свое содроганіе, когда онъ положилъ свою руку на мое плечо.

— Да, — сказалъ онъ, — славное мѣстечко этотъ островъ, въ особенности для такого мальчугана, какъ вы. Тамъ можно гулять, купаться, взбираться на деревья и охотиться за дикими козами. Впрочемъ, вы и сами будете карабкаться по этимъ скаламъ, словно серна. Право же, я и самъ молодѣю, глядя на этотъ островъ. Я даже готовъ былъ позабыть о своей деревянной ногѣ. Хорошо быть молодымъ и имѣть цѣлыми обѣ ноги, могу васъ увѣрить! Если вамъ вздумается совершить маленькую экскурсію на этотъ островъ, то предупредите лишь стараго Джона, и онъ ужъ приготовятъ вамъ на дорогу провизію, чтобы вамъ было чѣмъ закусить.

И, хлопнувъ меня дружески по плечу, онъ заковылялъ дальше.

Капитанъ Смоллетъ, сквайръ и д-ръ Лайвесей были поглощены разговоромъ, который вели между собой, и хотя я сгоралъ нетерпѣніемъ поскорѣе разсказать имъ все, но не осмѣлился все-таки прервать ихъ бесѣду. Пока я придумывалъ для этого благовидный предлогъ, докторъ Лайвесей подозвалъ меня къ себѣ. Онъ оставилъ внизу свою трубку и, такъ какъ былъ страстнымъ курильщикомъ, то и просилъ меня принести ее. Подойдя къ нему, я воспользовался минутой, когда васъ никто не могъ услышать, и шепнулъ ему:

— Докторъ, мнѣ надо сказать вамъ кое-что. Уведите въ каюту сквайра и капитана и потамъ пошлите за мной подъ какимъ-нибудь предлогомъ. Я долженъ сообщить вамъ нѣчто ужасное.

Докторъ слегка измѣнился въ лицѣ, но тотчасъ же овладѣлъ собой и громко проговорилъ:

— Благодарю, Джимъ. Это все, что мнѣ нужно было знать, — прибавилъ онъ, дѣлая видъ, что спрашивалъ меня о чемъ-то.

Съ этими словами онъ отвернулся отъ меня и продолжалъ прерванный разговоръ съ капитаномъ и сквайромъ. Хотя никто изъ нихъ не выказывалъ ни малѣйшаго волненія, не говорилъ шопотомъ и не возвышалъ голоса, чтобъ заглушить слова другого, но я все же видѣлъ ясно, что докторъ передалъ имъ мою просьбу. Вслѣдъ затѣмъ я услышалъ, что капитанъ отдалъ приказаніе Джобу Андерсону вызвать всю команду наверхъ.

— Друзья, — обратился къ нимъ капитанъ, ---, я хочу оказать вамъ нѣсколько словъ. Этотъ островъ, который мы видимъ, и составляетъ цѣль нашего путешествія. Мистеръ Трелоуней щедрость котораго всѣмъ намъ хорошо извѣстна, только что разспросилъ меня, и я могъ завѣрить его, что каждый человѣкъ, здѣсь, на кораблѣ, исполнялъ свои обязанности, какъ нельзя лучше. Поэтому я отправлюсь съ нимъ и съ докторомъ въ каюту, чтобы выпить за ваше здоровье и счастье, а вамъ подадутъ гротъ, чтобы и вы тоже выпиши за наше здоровье и удачу. Если вы хотите знать мое мнѣніе, то я нахожу это превосходнымъ со стороны сквайра и поэтому я предлагаю вамъ прокричать ему «ура».

Разумѣется, «ура» не заставило себя ждать и притомъ оно звучало такъ искренно и сердечно, что я едва могъ повѣрить въ намѣреніе этихъ самыхъ людей измѣннически покончить съ нами.

— Еще разъ «ура» капитану Смоллету! — крикнулъ Долговязый Джонъ, когда голоса смолкли.

И это предложеніе было подхвачено такъ же дружно, какъ и первое.

Послѣ этого сквайръ, докторъ и капитанъ спустились внизъ и черезъ нѣсколько минутъ послали за мной.

Я нашелъ ихъ всѣхъ троихъ сидящими вокругъ стола, на которомъ стоили бутылка испанскаго вина. и тарелка съ изюмомъ. Докторъ курилъ. Онъ снялъ парикъ и положилъ его на колѣни, что, какъ я зналъ, было у него признакомъ волненія. Окно въ королѣ было открыто, такъ какъ ночь была теплая и луна освѣщала слегка волнующуюся поверхность моря позади судна.

— Ты хотѣлъ что-то сообщить намъ, — сказалъ сквайръ — Говори же.

Я исполнилъ приказаніе и насколько могъ кратко изложилъ, со всѣми подробностями, подслушанный мной разговоръ Сильвера. Пока я говорилъ, ни одинъ изъ нихъ не шевельнулся и ничѣмъ не выдалъ своихъ чувствъ, но зато они не спускали съ меня глазъ и, когда я кончилъ, докторъ Лайвесей оказалъ мнѣ:

— Джимъ, садись къ столу!

Они усадили меня за столъ, налили мнѣ вина, дали мнѣ изюму и всѣ трое, одинъ за другимъ, съ поклономъ выпили за мое здоровье, въ признательность за ту услугу, которую я имъ оказалъ, благодаря счастливой случайности и моему мужеству.

— А теперь, капитанъ, — оказалъ сквайръ, — я долженъ сознаться, что вы были правы, а я ошибался! Я признаю себя осломъ и жду вашихъ распоряженій.

— Я сказался не меньшимъ осломъ, сэръ, — возразилъ капитанъ. — Я еще не знаю случая, чтобы команда, затѣвающая мятежъ, не обнаружила бы нѣкоторыхъ признаковъ, по которымъ каждый понимающій человѣкъ могъ бы догадаться о ея намѣреніяхъ и во-время принять мѣры. Но наши матросы положительно сбиваютъ меня съ толку.

— Капитанъ, — сказалъ докторъ. — Съ вашего позволенія замѣчу вамъ, что все это дѣло Сильвера, а онъ вѣдь незаурядный человѣкъ.

— Онъ прекрасно выглядѣлъ бы, вися на реѣ, — отвѣчалъ капитанъ. — Но это безполезная трата словъ и ни къ чему не ведетъ. Я моту предложить кое-что и, съ позволенія мистера Трелоунея, сдѣлаю это.

— Вы, сэръ, капитанъ здѣсь. Слово принадлежитъ вамъ, — величественно промолвилъ Трелоуней.

— Во-первыхъ, — сказалъ капитанъ, — мы должны продолжить начатое. Если я вздумаю повернуть назадъ, то они сейчасъ же возстанутъ. Во-вторыхъ, у насъ еще есть время, во всякомъ случаѣ, до той минуты, когда будетъ найденъ кладъ. Въ-третьихъ, у насъ еще есть вѣрные люда среди матросовъ. Какъ бы то ни было, сэръ, но, рано или поздно, дѣло дойдетъ до схватки съ этими злодѣями, и я предлагаю воспользоваться первымъ удобнымъ случаемъ и ударить въ нихъ, когда они меньше всего ожидаютъ этого. Я полагаю, мистеръ Трелоуней, что мы можемъ разсчитывать на вашихъ собственныхъ слугъ?

— Какъ на самого меня, — заявилъ сквайръ.

— Это трое, а съ нами составитъ уже семеро, считая Гаукинса, — сказалъ капитанъ. — Ну, а среди матросовъ есть ли честные люда?

— По всей вѣроятности тѣ, которыхъ Трелоуней завербовалъ раньше, чѣмъ встрѣтилъ Сильвера, — замѣтилъ докторъ.

— Нѣтъ, — возразилъ сквайръ. — Вѣдь къ нимъ принадлежитъ Гандсъ.

— Я тоже полагалъ, что Гандсу довѣрять можно! — прибавилъ капитанъ.

— Я подумалъ только, что всѣ они — англичане! — воскликнулъ сквайръ. — Сэръ, мнѣ хотѣлось бы взорвать этотъ корабль!

— Вотъ что, джентльмены, — сказалъ капитанъ, — я могу прибавить лишь очень немногое. Мы должны выжидалъ и зорко наблюдать за всѣмъ. Это не очень пріятно и легче было бы дѣйствовать сразу. Но дѣлать нечего, мы должны поступать такъ, пока не узнаемъ хорошенько своихъ людей. Итакъ, остановимся на этомъ и будемъ ждалъ благопріятнаго случая. Таковъ мой совѣтъ.

— Джимъ тутъ можетъ намъ помочь больше, чѣмъ кто-нибудь другой, — сказалъ докторъ. — Матросы его не стѣсняются, а Джимъ — мальчикъ наблюдательный.

— Гаукинсъ, я вполнѣ довѣряю тебѣ, — прибавилъ сквайръ.

Меня это заявленіе привело въ отчаяніе, потому что я чувствовалъ самъ себя слишкомъ безпомощнымъ, чтобы оправдать возлагаемое на меня довѣріе. Но благодаря удивительному стеченію обстоятельствъ, я дѣйствительно явился орудіемъ опасенія для нихъ. Однако, что ни говорили бы, пока насъ было только семеро честныхъ людей изъ двадцати шести человѣкъ на кораблѣ, и изъ этихъ семерыхъ одинъ вѣдь былъ еще мальчикъ, и слѣдовательно взрослыхъ людей оставалось только шестеро, противъ девятнадцати злодѣевъ.

Часть третья.
Мои береговыя приключенія.

Глава XIII.
Начало моихъ приключеній на берегу.

Видъ острова измѣнился, когда я вышелъ на палубу, на слѣдующее утро. Хотя вѣтеръ совершенно стихъ, но мы все-таки успѣли продвинуться за ночь на значительное разстояніе и теперь стояли на разстояніи полумили отъ юго-восточной части низменнаго восточнаго берега. Сѣровато-темный лѣсъ покрывалъ значительную часть поверхности острова. Этотъ унылый однообразный! Цвѣтъ прерывался иногда полосами желтаго песку въ болѣе низменныхъ мѣстахъ и многими высокими деревьями изъ семейства хвойныхъ, возвышающимися надъ остальнымъ лѣсомъ и стоящими одиноко или группами. Но все же общій колоритъ былъ однообразный и унылый. Вершины холмовъ имѣли видъ обнаженныхъ утесовъ, форма ихъ была странная и наиболѣе страннымъ изъ всѣхъ былъ холмъ, извѣстный подъ названіемъ «Подзорная. Труба»: онъ поднимался прямо со всѣхъ сторонъ верхушка его была срѣзана въ видѣ пьедестала, тонна для постановки какой-нибудь статуи.

«Испаньола» стояла на мѣстѣ, ныряя въ океанскихъ волнахъ, и вода, попадая въ шпигаты, заливала палубу. Прибой ревѣлъ, разбиваясь о скалы, волны ударяли въ руль и все судно скрипѣло, стонало и подпрыгивало, точно живое существо. Я долженъ былъ, крѣпко держаться за стойки и, казалось, весь міръ какъ-то безцѣльно вертѣлся передъ моими глазами. Хотя я уже привыкъ къ морю и сдѣлался хорошимъ матросомъ, но качка во время неподвижнаго стоянія судна, когда оно вертѣлось на волнахъ словно брошенная въ воду пустая бутылка, представляла нѣчто такое, что всегда вызывало у меня мучительное ощущеніе дурноты, въ особенности утроенъ и на пустой желудокъ.

Можетъ быть это, а можетъ быть и самый видъ острова съ его унылыми сѣрыми лѣсами, мрачными, дикими утесами, возвышающимися надъ ними, и грознымъ ревомъ прибоя, который, разбиваясь, обдавалъ пѣной крутые берега, подѣйствовали на меня угнетающимъ образомъ, но только въ это утро настроеніе у меня было невеселое, несмотря на то, что солнце ярко сіяло, обдавая меня своими теплыми лучами, и береговыя птицы весело перекликались вблизи насъ, вылавливая изъ воды добычу. Казалось, я долженъ былъ бы радоваться, что скоро, могу ступить на землю послѣ столь долгаго плаванія, однако, на сердцѣ у меня лежала тяжесть и я съ перваго взгляда возненавидѣлъ Островъ Сокровищъ отъ всей души.

Намъ предстояла трудная работа въ это утро. Вѣтеръ стихъ и поэтому пришлось спустить лодки и тянуть на буксирѣ шхуну на протяженіи трехъ или четырехъ миль, чтобы обогнуть островъ и войти черезъ узкій проливъ въ гавань позади острова Скелета. Я добровольно усѣлся въ одну изъ лодокъ, хотя меня и не звали туда. Жара становилась невыносимой и матросы ворчали и проклинали свою тяжелую работу. Андерсонъ сидѣлъ на рулѣ вмѣсто того, чтобы сдерживать матросовъ, тоже ворчалъ и бранился даже хуже другихъ.

— Хорошо! — воскликнулъ онъ, прибавивъ крѣпкое ругательство. — Такъ вѣдь не будетъ вѣчно продолжаться!

Мнѣ показалось это плохимъ знакомъ, такъ какъ до сихъ поръ матрасы всегда охотно и живо исполняли свои обязанности, го одинъ только видъ острова уже подѣйствовалъ на нихъ вреднымъ образомъ и ослабилъ дисциплину.

На суднѣ Долговязый Джонъ все время стоялъ I возлѣ рулевого и руководилъ его движеніями. Повидимому, онъ зналъ этотъ узкій проходъ, какъ свои пять пальцевъ, и нисколько не смущался тѣмъ, что бросаніе лота указывало большую глубину, чѣмъ та, которая стояла на картѣ.

— Это работа прилива, — говорилъ онъ. Приливъ роетъ этотъ проливъ словно лопатой.

Мы остановились какъ разъ у того мѣста, гдѣ на картѣ былъ нарисованъ якорь, на разстояніи около трети мили отъ обоихъ береговъ главнаго острова и острова Скелета. Дно состояло изъ чистаго песка. Грохотъ падающаго якоря вспугнулъ цѣлыя стаи птицъ, которыя съ крикомъ закружились надъ лѣсомъ. Однако, черезъ минуту онѣ снова опустились на деревья и все затихло кругомъ.

Гавань, гдѣ мы остановились, была закрыта берегами и почти скрывалась въ лѣсу, который окружалъ ее. Деревья спускались къ самой водѣ, берега были большей частью плоскіе, но на нѣкоторомъ разстояніи возвышались амфитеатромъ холмы. Двѣ маленькихъ рѣчки или, вѣрнѣе, два болотистыхъ ручейка, впадали въ заливъ, который казался здѣсь прудомъ, и даже береговая растительность вокругъ этого пруда имѣла какой-то особенно ядовитый ярко-зеленый цвѣтъ. Съ корабля не видно было ни хижины, ни частокола, скрывавшихся за деревьями, и если бъ у насъ не было въ рукахъ карты, то мы могли бы думать, что нашъ корабль былъ первымъ, который бросилъ якорь у береговъ этого острова, съ тѣхъ поръ какъ онъ показался изъ глубины моря, крутомъ была мертвая тишина. Ни дуновенія вѣтерка, ни звука не было слышно и лишь издали доносимся шумъ прибоя, разбивавшагося о скалистый берегъ, на разстояніи полумили отсюда.

Катай-то странный, прѣлый запахъ наполнялъ воздухъ въ этомъ мѣстѣ. Пахло гнилымъ деревомъ и перепрѣвшими листьями. Я замѣтилъ, что докторъ морщимся, нюхая этотъ воздухъ, какъ морщится человѣкъ, понюхавъ испорченное яйцо.

— Не знаю, есть ли тутъ гдѣ-нибудь сокровище, — сказалъ онъ, — но готовъ поручится головой, что тутъ есть лихорадка!

Поведеніе матросовъ, уже внушившее мнѣ тревогу на лодкѣ, стало прямо-таки угрожающимъ, послѣ того какъ они вернулись на корабль. Они толпились на палубѣ, собираясь кучками и переговариваясь. Малѣйшее приказаніе встрѣчалось ими съ неудовольствіемъ и они нехотя и небрежно исполняли его. Даже самые мирные матросы какъ будто заразились этимъ настроеніемъ и на суднѣ уже не оставалось ни одного человѣка, который могъ бы повліять въ хорошую сторону. Ясно было, что бунтъ уже висѣлъ въ воздухѣ, словно грозовая туча.

Но не мы одни замѣчали эту опасность. Долговязый Джонъ изо всѣхъ силъ старался поддержать порядокъ и спокойствіе, переходя отъ группы къ группѣ и уговаривая матросовъ. Онъ просто превзошелъ себя въ вѣжливости и готовности къ услугамъ и всѣмъ расточалъ улыбки. Если отдавалось какое-нибудь приказаніе, то онъ немедленно появлялся на своемъ костылѣ, весело восклицая: «Да, да, сэръ!..» А когда нечего было дѣлать, то онъ распѣвалъ пѣсни, одну за другой, точно желалъ отвратить вниманіе отъ всеобщаго недовольства и возбужденія.

Изъ всѣхъ зловѣщихъ признаковъ, обнаружившихся въ теченіе этого непріятнаго дня, самымъ тревожнымъ и опаснымъ показалось намъ это явное безпокойство Долговязаго Джона.

Мы собрались въ каютѣ на совѣщаніе.

— Сэръ, — сказалъ капитанъ. — Если я отдамъ какое-нибудь приказаніе, то рискую сразу вызвать бунтъ. Вы видите, сэръ, что здѣсь происходитъ? Мнѣ отвѣчаютъ грубостями, не такъ ли? Если я не потерплю этого, то немедленно послѣдуетъ взрывъ. Если же я оставлю ихъ поведеніе безъ вниманія, то у Сильвера явится подозрѣніе, что тутъ что-то есть и тогда игра проиграна. Есть только одинъ человѣкъ, на котораго мы могли бы положиться въ этомъ дѣлѣ.

— Кто же это? — спросилъ сквайръ.

— Сильверъ, сэръ, — отвѣчалъ капитанъ. — Онъ, такъ же, какъ и мы съ вами, желалъ бы возстановить спокойствіе. Пока еще это возможно, если обстоятельства будутъ благопріятствовать ему. Ботъ я и предлагаю доставить ему такой благопріятный случай. Разрѣшимъ матросамъ отправиться на берегъ сегодня, послѣ обѣда. Если они всѣ съѣдутъ туда, то мы приведемъ корабль въ боевую готовность. Если они всѣ останутся, то мы запремся въ каютѣ, возлагая упованіе на Бога. Если же на берегъ уѣдетъ только часть, то будьте увѣрены, что Сильверъ приведетъ ихъ обратно кроткими, какъ овечки.

Рѣшено было такъ и поступить. Надежнымъ людямъ розданы, были заряженые пистолеты. Гюнтеру, Джойсу и Редруту мы сообщили ваши опасенія, но они, повидимому, отнеслись къ этому съ меньшимъ удивленіемъ и гораздо спокойнѣе, чѣмъ мы думали. Капитанъ, послѣ этого, вышелъ на палубу и обратился къ командѣ со слѣдующими словами:

— Друзья мои! День былъ жаркій и мы всѣ изрядно таки утомились. Поэтому, я думаю, что прогулка по берегу никому не повредитъ, къ тому же и лодки уже спущены. Садитесь же въ гички и отправляйтесь на берегъ, кто хочетъ. Я дамъ знать выстрѣломъ изъ пушки, за полчаса до заката солнца, что вамъ пора возвращаться на судно.

Повидимому, эти глупые люди воображали, что они сейчасъ же найдутъ сокровище, какъ только вступятъ на берегъ, потому что лица у нихъ сразу прояснились и они крикнули «ура» такъ весело и громко, что разбудили эхо въ холмахъ и всполошили птицъ, которыя начали съ крикомъ кружиться надъ гаванью.

Капитанъ былъ слишкомъ уменъ, чтобы мѣшать Сильверу, поэтому онъ тотчасъ же спустился внизъ, предоставивъ Долговязому Джону распоряжаться матросами. Я думаю, что капитанъ поступилъ очень тактично въ данномъ случаѣ, такъ какъ если бъ онъ остался на палубѣ, то ему нельзя было бы дольше притворяться, что онъ не понимаетъ положенія вещей. Все было какъ нельзя болѣе ясно. Сильверъ былъ теперь капитаномъ надъ этой командой, пропитанной духомъ возмущенія. Наиболѣе честные матросы, — а я скоро убѣдился, что были на кораблѣ и такіе, — должно быть, отличались тупостью. Впрочемъ, вѣрнѣе, было то, что всѣхъ матросовъ въ большей или меньшей степени заразилъ примѣръ вожаковъ бунта. Но нѣкоторые, лучшіе изъ нихъ, не соглашались итти дальше въ этомъ направленіи. Одно дѣло было вести себя дерзко и не хотѣть работать, а другое — бунтовать открыто, чтобы завладѣть кораблемъ, убивъ нѣсколькихъ ни въ чемъ неповинныхъ людей.

Подъ конецъ партія желавшихъ съѣхать на берегъ составилась. Шестеро должны были остаться на суднѣ, остальные же тринадцать, включая Сильвера, сѣли въ лодки и отправились.

И вотъ именно тогда пришла мнѣ въ голову одна изъ тѣхъ безумныхъ мыслей, которыя такъ много способствовали нашему спасенію. Мнѣ казалось, что если Сильверъ оставилъ на суднѣ, шесть человѣкъ, то, слѣдовательно, намъ уже невозможно овладѣть кораблемъ и отстаивать его противъ остальныхъ. Съ другой стороны было также ясно, что наша компанія не нуждается въ моей поддержкѣ. Мнѣ же захотѣлось тоже съѣхать за берегъ. Въ одну минуту я проскользнулъ въ лодку, которая была поближе, и забился въ ея носовую часть. Лодка тотчасъ же отчалила отъ корабля.

Впрочемъ, никто не обратилъ на меня вниманія а только гребецъ на носу замѣтилъ мнѣ:

— Это ты, Джимъ? Держи голову ниже.

Но Сильверъ, сидѣвшій въ другой лодкѣ, внимательно посмотрѣлъ на нашу лодку и окликнулъ меня. Онъ хотѣлъ убѣдиться, что это былъ, дѣйствительно я, и съ этого мгновенія я началъ сожалѣть о томъ, что я сдѣлалъ.

Матросы гребли изо всѣхъ силъ, состязаясь въ быстротѣ. Но та лодка, въ которой я находился, была легче другихъ и гребцы ея были лучше, поэтому мы далеко Опередили остальныхъ. Когда носъ ея врѣзался въ берегъ между деревьями, я схватился за вѣтку и, спрыгнувъ на берегъ, быстро исчезъ въ лѣсной чащѣ, между тѣмъ какъ Сильверъ и остальные матросы отстали отъ насъ ярдовъ на сто, по крайней мѣрѣ.

— Джимъ! Джимъ! — звалъ меня Сильверъ.

Но я, разумѣется, не обратилъ вниманія на его зовъ и бѣжалъ безъ оглядки, прыгая черезъ кочки и пни, ломая вѣтви и кусты, заграждавшіе мнѣ путь, и протискиваясь сквозь заросли, пока, наконецъ, не выбился изъ силъ…

Глава XIV.
Первый ударъ.

Я такъ былъ счастливъ, что мнѣ удалось ускользнуть отъ Долговязаго Джона, что испытывалъ большую, радость и съ большимъ удовольствіемъ и интересомъ разглядывалъ удивительную страну, въ которой находился.

Сначала я прошелъ черезъ болотистую мѣстность, поросшую тростникомъ, ивами и какими-то незнакомыми мнѣ, странными деревьями. Далѣе я попалъ въ холмистую, песчаную, открытую мѣстность, около мили длиной, гдѣ росли тамъ и сямъ сосны и было довольно много какихъ-то искривленныхъ деревьевъ, похожихъ видомъ на дубъ, но листвой напоминающихъ иву. Вдали виднѣлся одинъ изъ холмовъ, съ двумя крутыми, страшнаго вида, утесами, по бокамъ, ярко блестѣвшими на солнцѣ.

Въ эту минуту я впервые позналъ радость изслѣдователя. Остривъ былъ необитаемъ. Моихъ корабельныхъ товарищей я оставилъ далеко позади себя и могъ встрѣтить развѣ только звѣрей и птицъ. Я пробирался между деревьями. То здѣсь, то тамъ я видѣлъ незнакомыя мнѣ цвѣтущія растенія, а порою и змѣй. Одна изъ нихъ высунула голову изъ расщелины камня и зашипѣла на меня. Къ этому шипѣнію примѣшивался странный звукъ, напоминавшій трескъ волчка, во мнѣ и въ голову не приходило, что то былъ страшный врагъ — гремучая змѣя, предупреждавшая этимъ звукомъ о своемъ приближеніи.

Затѣмъ я попалъ въ чащу деревьевъ, похожихъ на дубы, низкорослыхъ и вѣчно зеленыхъ, какъ я узналъ потомъ. Они росли на пескѣ, словно кусты терновника, вѣтви ихъ были странно изогнуты и листва очень густая. Заросли этихъ деревьевъ, спускаясь съ вершины одного изъ песчаныхъ холмовъ, тянулись дальше, все расширяясь, до края широкаго, поросшаго тростникомъ болота, черезъ которое протекала ближайшая изъ рѣчонокъ, вливавшихся въ зашивъ, гдѣ стояла на якорѣ наша шхуна. Надъ болотомъ поднимались испаренія подъ вліяніемъ жаркихъ лучей солнца, и точно сквозь дымку мерцали очертанія «Подзорной Трубы».

Вдругъ въ заросляхъ тростника послышался какой-то шумъ. Дикая утка, крякнувъ, взлетѣла на воздухъ, за нею другая, и скоро надъ поверхностью болота появилась цѣлая туча птицъ, кружившихся въ воздухѣ и наполнявшихъ его своими криками. Я тотчасъ же рѣшилъ, что, должно быть, нѣкоторые изъ моихъ корабельныхъ товарищей приближались къ болоту. И, дѣйствительно, я не ошибся, такъ какъ скоро до меня донеслись звуки человѣческихъ голосовъ. По мѣрѣ того, какъ я прислушивался, звуки становились громче и ближе.

Меня это сильно напутало, и я спрятался въ густой листвѣ ближайшаго низкорослаго дуба и сидѣлъ тамъ, притаившись, точно мышь.

Чей-то голосъ отвѣчалъ, затѣмъ снова кто-то заговорилъ и я узналъ голосъ Сильвера. Онъ говорилъ долго и съ жаромъ, лишь изрѣдка прерываемый своимъ спутникомъ. Судя по всему, разговоръ былъ серьезный, и голоса порой сильно повышались, но я не могъ разобрать ни единаго слова.

Наконецъ, голоса смолкли. Можетъ быть, разговаривающіе гдѣ-нибудь присѣли, такъ какъ я уже не слышалъ ихъ приближенія и, птицы снова успокоились и вернулись къ своимъ мѣстамъ на болотѣ.

Тогда мнѣ пришло въ голову, что я пренебрегаю своимъ дѣломъ, такъ какъ, ужъ если я оказался столь безумно смѣлымъ, что отправился на берегъ вмѣстѣ съ этими разбойниками, то, по крайней мѣрѣ, я долженъ былъ подслушать ихъ совѣщаніе. Ясно, что мнѣ слѣдовало какъ можно ближе подойти къ нимъ, крадучись въ чащѣ кустарника, чтобы услышать, что они говорятъ.

Я могъ довольно точно опредѣлить направленіе, гдѣ спи находились, не только по звуку ихъ голосовъ, но и по поведенію птицъ, которыя попрежнему продолжали безпокойно кружиться надъ головами людей, потревожившихъ ихъ покой.

Пробираясь ползкомъ въ чащѣ, я осторожно приблизился къ нимъ и, наконецъ, взглянувъ между листьями, увидѣлъ въ небольшой зеленой лощинѣ, внизу, около болота, среда деревьевъ, Джона Сильвера и еще одного матроса, которые, стоя другъ противъ друга, вели горячій разговоръ.

Солнце освѣщало ихъ своими лучами. Сильверъ бросилъ на землю свою шляпу, и его широкое, лоснящееся отъ пота лицо, было обращено къ собесѣднику, на котораго онъ смотрѣлъ почти съ мольбой.

— Товарищъ, — говорилъ онъ, — вѣдь это! только потому, что я желаю тебѣ добра, можешь повѣрить этому! Вѣдь если бъ я не привязался къ тебѣ всей душой, то развѣ я сталъ бы предупреждать тебя? Все уже рѣшено, измѣнять уже ничего нельзя и, если я говорю тебѣ объ этомъ, то лишь для того, чтобы спасти тебя. Что если бы кто-нибудь изъ нихъ узналъ, что я разсказалъ тебѣ объ этомъ? Какъ ты думаешь, Томъ, что они сдѣлали бы со мной?

— Сильверъ, — отвѣчалъ ему другой, и я замѣтилъ, что лицо у него раскраснѣлось и голосъ звучалъ хрипло и дрожалъ словно натянутый канатъ, — Сильверъ, вѣдь ты уже старъ и ты честный человѣкъ, или, по крайней мѣрѣ, считаешься такимъ! У тебя есть деньги, которыхъ не бываетъ у большинства бѣдныхъ матросовъ. Ты храбръ, если я не ошибаюсь. Такъ могу ли я повѣрить, что ты далъ себя увлечь этимъ негодяямъ? Не можетъ быть. Нѣтъ, видитъ Богъ, я скорѣе готовъ пожертвовать своей рукой! Если я забуду свой долгъ…

Внезапный, шумъ прервалъ его. Нашелся, значитъ, одинъ честный человѣкъ среди матросовъ, но въ тотъ же моментъ я узналъ, что есть и другой такой же честный парень. Со стороны болота, издалека, вдругъ послышался гнѣвный крикъ, затѣмъ тотчасъ же за нимъ другой и, наконецъ, раздался ужасный продолжительный вопль, пробудившій эхо въ утесахъ «Подзорной Трубы». Стая болотныхъ птицъ снова поднялась, затемняя небо и оглашая воздухъ громкими криками. Этотъ страшный вопль еще раздавался въ моихъ ушахъ, когда кругомъ снова воцарилась тишина и только слышался шорохъ крыльевъ опускающихся на деревья птицъ, да шумъ отдаленнаго прибоя.

Томъ вскочилъ, точно пришпоренная лошадь, между тѣмъ, какъ Сильверъ не моргнулъ даже глазомъ. Онъ стоялъ неподвижно, опираясь на костыль, и только смотрѣлъ на своего товарища взглядомъ змѣи, готовой броситься на свою жертву.

— Джонъ! — закричалъ матросъ, протягивая къ нему руки.

— Руки прочь! — крикнулъ Сильверъ, отскакивая назадъ съ быстротой и ловкостью акробата.

— Хорошо, — отвѣчалъ матросъ, — я уберу руки. Но это твоя нечистая совѣсть заставляетъ, тебя бояться меня. Умоляю тебя, во имя неба, скажи мнѣ, что тамъ случилось?

— Что случилось? — переспросилъ Сильверъ, и его широкое лицо исказилось злобной усмѣшкой, а узенькіе глаза его сверкнули точно кусочки стекла. — Это голосъ Аллана. Я узнаю его.

Бѣдняга Томъ вспыхнулъ и выпрямился, какъ настоящій герой.

— Алланъ! — воскликнулъ онъ. — Да успокоится его душа съ миромъ! Онъ былъ честный матросъ. А ты, Джонъ Сильверъ, долго былъ моимъ другомъ, но больше имъ не будешь! Если даже мнѣ суждено умереть какъ собакѣ, то все же я умру, исполняя свой долгъ. Ты убилъ Аллана, скажи? Ну, такъ убей и меня, если сможешь это сдѣлать! Я презираю тебя.

Съ этими словами честный паренъ повернулся спиной къ повару и пошелъ прямо къ берегу. Но ему не суждено было уйти далеко. Съ дикимъ крикомъ Джонъ ухватился за вѣтку и, взмахнувъ костылемъ, швырнулъ его прямо въ Тома. Ударъ пришелся какъ разъ въ спину, между лопатками, и былъ настолько силенъ, что Томъ, со стономъ, свалился какъ подкошенный, раскинувъ широко руки.

Получилъ ли онъ серьезныя поврежденія или нѣтъ — это такъ и осталось неизвѣстнымъ. Судя по силѣ удара, можно-было предполагать, что спина у него переломлена. Однако, Сильверъ не захотѣлъ убѣдиться въ этомъ. Въ одно мгновеніе, ловкій, какъ обезьяна, онъ подскочилъ къ нему и дважды всадилъ ножъ по самую рукоятку въ его беззащитное распростертое тѣло. Изъ своего тайника въ кустахъ я ясно слышалъ, какъ тяжело онъ дышалъ, нанося эти удары.

Со мною никогда не случалось обморока, но въ эту минуту все завертѣлось въ моихъ глазахъ. И Сильверъ, и птицы, и вершина Подзорной Трубы кружились передъ мной въ какомъ-то туманѣ въ теченіе нѣсколькихъ мгновеній, а въ ушахъ у меня раздавался шумъ и звонъ колокольчиковъ. Когда я пришелъ въ себя, убійца уже стоялъ, держа костыль подъ мышкой и со шляпой на головѣ. Передъ нимъ, на травѣ, лежалъ недвижимо Томъ, но убійца даже не взглянулъ на него, занятый вытираніемъ о траву своего окровавленнаго ножа.

Кругомъ все оставалось попрежнему. Солнце жгло немилосердно, и болото дымилось вслѣдствіе поднимающихся изъ него испареній, а обнаженные утесы горъ казались раскаленными. Все было спокойно, и я съ трудомъ могъ повѣрить, что здѣсь, передъ моими глазами, только что совершилось гнусное преступленіе и человѣческая жизнь была прекращена насильственной рукой злодѣя!..

Джонъ вытащилъ изъ кармана свистокъ и нѣсколько разъ свистнулъ на разные тона. Этотъ свистъ далеко разнесся въ раскаленномъ воздухѣ, и хотя я по зналъ, что означаетъ этотъ сигналъ, но во мнѣ онъ тотчасъ же пробудилъ страхъ. По всей вѣроятности явятся остальные и меня найдутъ! Вѣдь они уже убили двухъ честнѣйшихъ парней, Тома и Аллана, и быть можетъ, теперь наступитъ мой чередъ?

Тотчасъ же я сталъ пробираться назадъ, стараясь продвигаться какъ можно осторожнѣе, чтобы не производить шума, но въ то же время насколько возможно быстрѣе, чтобы достигнуть открытаго мѣста въ лѣсу. Я слышалъ, какъ перекликались разбойники, и ихъ голоса, указывавшіе мнѣ опасность, точно придали мнѣ крылья. Какъ только я достигъ открытаго мѣста, то бросился бѣжать такъ быстро, какъ никогда, едва замѣчая направленіе моего бѣга. Я думалъ только о томъ, чтобы убѣжать подальше отъ убійцъ, и страхъ мой все возрасталъ, пока не превратился въ какой-то безумный ужасъ.

Дѣйствительно, я очутился въ самомъ безвыходномъ положеніи. Могъ ли я пойти на призывъ, когда, раздастся сигнальный выстрѣлъ съ корабля, и сѣсть въ лодку вмѣстѣ съ убійцами, руки которыхъ дымились кровью? Можетъ быть, первый же изъ нихъ свернетъ мнѣ шею, какъ только увидитъ меня? Развѣ мое отсутствіе не послужить доказательствомъ того, что мнѣ, таковымъ образомъ, все извѣстно? Я думалъ, что для меня все кончено. Прощай, «Испаньола», прощайте, сквайръ, докторъ и капитанъ! Мнѣ ничего не оставалось другого, какъ только умереть отъ голода на этомъ островѣ или отъ руки бунтовщиковъ!..

Раздумывая объ этомъ, я продолжалъ бѣжать, не обращая вниманія ни на что окружающее, пока не очутился у подножія маленькаго холма, съ двумя утесами на вершинѣ, въ той части острова, гдѣ дубы росли не такъ густо и стояли отдѣльно!, какъ въ обыкновенномъ лѣсу, болѣе похожіе своими размѣрами и видомъ на лѣсныя деревья. Въ перемежку между ними стояли сосны въ пятьдесятъ и даже семьдесятъ футъ вышиной. И воздухъ здѣсь былъ гораздо свѣжѣе, чѣмъ тамъ, снизу, около болота.

Но тутъ новый неожиданный испугъ заставилъ меня внезапно остановиться, и сердце мое такъ сильно забилось, что, казалось, готово было выскочить.

Глава XV.
Островитянинъ.

Съ холма, — склоны котораго были крутые и каменистые въ этомъ мѣстѣ, вдругъ съ шумамъ посыпался мелкій гравій, подпрыгивая между деревьями. Я совершенно невольно оглянулся въ ту сторону и увидалъ какую-то странную фигуру, тотчасъ же спрятавшуюся за стволомъ сосны; кто это былъ — медвѣдь, обезьяна или человѣкъ, — я не могъ разглядѣть. Это было какое-то черное, косматое существо, но какое — неизвѣстно. Во всякомъ случаѣ появленіе этого новаго существа заставило меня окаменѣть отъ ужаса.

Итакъ, опасность угрожала мнѣ съ двухъ сторонъ. Сзади меня были убійцы, а передо мной — какое-то невѣдомое страшилище. У меня тотчасъ же промелькнула мысль, что опасность извѣстная лучше неизвѣстной. Даже самъ Сильверъ казался мнѣ менѣе страшнымъ въ сравненіи съ этимъ лѣснымъ чудищемъ, и поэтому я немедленно повернулъ назадъ и, поминутно оглядываясь, побѣжалъ но направленію къ лодкамъ.

Однако, это странное существо снова появилось передо мной. Оно обогнало меня, сдѣлавъ большой крюкъ. Я сильно усталъ, но даже и помимо этого я не могъ бы состязаться въ быстротѣ съ такимъ противникомъ.. Онъ перебѣгалъ отъ ствола къ стволу съ быстротой лани, но бѣжалъ на двухъ ногахъ, какъ человѣкъ, только не похожій ни на одного изъ людей, которыхъ я встрѣчалъ въ жизни, такъ какъ сгибался чуть не вдвое, когда бѣжалъ. Однако, это все же былъ человѣкъ — въ этомъ не могло быть сомнѣній.

Я сталъ припоминать все, что слышалъ о людоѣдахъ, и уже собирался позвать на помощь, которая была недалеко. Но мысль, что передо мной все же находилось человѣческое существо, хотя и дикое, до нѣкоторой степени пріободрила меня, а вмѣстѣ съ этимъ ко мнѣ вернулся и мой прежній страхъ передъ Сильверомъ; я остановился, обдумывая способы защиты, и вдругъ вспомнилъ про пистолетъ, который былъ у меня. Этого было достаточно, чтобы я оправился. Вѣдь я уже не былъ беззащитенъ, и мужество опять вернулось ко мнѣ. Тогда я быстро двинулся навстрѣчу къ дикарю.

Между тѣмъ онъ притаился за деревомъ, откуда, вѣроятно, наблюдалъ за ивой. Потому что, какъ только онъ увидалъ, что я иду къ нему, онъ немедленно самъ вышелъ ко мнѣ навстрѣчу, но тотчасъ же на мгновеніе остановился, отступилъ на нѣсколько шаговъ назадъ, затѣмъ снова двинулся впередъ и, наконецъ, къ величайшему моему изумленію, бросился передо мной на колѣни, съ мольбой протягивая ко мнѣ руки.

Я тоже остановился.

— Его вы такой? — спросилъ я.

— Бенъ Гуннъ, — отвѣчалъ онъ, и голосъ его звучалъ хрипло и странно, напоминая звукъ заржавѣвшаго замка. — Я несчастный Бенъ Гуннъ! И вотъ уже три года, какъ я не говорилъ ни съ однимъ христіаниномъ!

Теперь я видѣлъ, что это былъ такой же бѣлый человѣкъ, какъ я, и что у него было даже пріятное лицо. Только кожа, у него, на открытыхъ мѣстахъ, была покрыта темнымъ загаромъ отъ солнца и даже губы были тайныя, но зато его свѣтлые глаза еще ярче выдѣлялись на его темномъ лицѣ. Изо всѣхъ нищихъ, какихъ только я видѣлъ въ жизни или представлялъ себѣ въ своемъ воображеніи, онъ былъ самый оборванный. Онъ былъ одѣтъ въ лохмотья старой парусины и стараго матросскаго платья. Клочья этой странной одежды были скрѣплены между собой посредствомъ цѣлой системы всевозможныхъ застежекъ, деревяшекъ, мѣдныхъ пуговицъ и просмоленныхъ веревокъ. Поверхъ этого онъ носилъ старый кожаный поясъ съ мѣдной пряжкой, и это была единственная крѣпкая вещь изъ всего его костюма.

— Три года? — воскликнулъ я. — Вы потерпѣли кораблекрушеніе?

— Нѣтъ, товарищъ, — отвѣчалъ онъ. — Я былъ брошенъ на островѣ.

Я зналъ, что это означаетъ. Это былъ ужасный родъ наказанія, довольно распространенный среди пиратовъ. Провинившагося высаживали на какомъ-нибудь отдаленномъ, необитаемомъ островѣ, снабдивъ его небольшимъ количествомъ пороха и патроновъ, и бросали его тамъ на произволъ судьбы.

— Я былъ высаженъ три года тому назадъ на этомъ островѣ, — продолжалъ онъ, — и съ тѣхъ поръ питаюсь дикими козами, ягодами и устрицами. Куда бы ни забросила судьба человѣка, онъ всюду можетъ жить, говорю я! Но, товарищъ, я стосковался по настоящей ѣдѣ. Нѣтъ ли у васъ случайно съ собой кусочка сыра?.. Нѣтъ? Что дѣлать, но скажу вамъ, я не разъ видѣлъ ночью, во снѣ, сыръ, большею частью на поджаренномъ хлѣбѣ, а потомъ я просыпался, все на томъ же островѣ!

— Если я опять попаду на корабль, то у васъ будетъ сыръ въ большомъ количествѣ, — отвѣчалъ я.

Во все время этого разговора, онъ щупалъ матерію моей куртки, гладилъ мои руки, разглядывалъ мои сапоги и вообще выказывалъ чисто-дѣтскую радость, что видитъ, наконецъ, передъ собой человѣческое существо. Но при моихъ послѣднихъ словахъ, онъ взглянулъ на меня съ удивленіемъ и тревогой.

— Если вы опять попадете на корабль?.. — повторилъ онъ мои слова. — Кто же вамъ можетъ помѣшать сдѣлать это?

— Конечно, не вы, — возразилъ я.

— Вы правы, конечно, не я! — воскликнулъ онъ. — А теперь, скажите мнѣ, какъ васъ зовутъ, товарищъ?

— Джимъ, — отвѣчалъ я.

— Джимъ, Джимъ, — повторилъ онъ нѣсколько разъ съ видимымъ удовольствіемъ. — Да, Джимъ, я долго велъ такую дурацкую жизнь, что вамъ даже стыдно было бы услышалъ объ этомъ. Вѣдь, вы, напримѣръ, глядя на меня, никогда бы не повѣрили, что моя мать была благочестивая женщина?

— Почему же нѣтъ? Впрочемъ… пожалуй! — отвѣчалъ я.

— Ну вотъ, — сказалъ онъ, — а она, между тѣмъ, была замѣчательно набожная женщина. И я былъ вѣжливымъ, благочестивымъ мальчикомъ и зналъ наизусть катехизисъ такъ хорошо, что могъ отвѣчать его безъ запинки. А потомъ, случилось это, Джимъ, и началось-то съ пустяковъ, съ игры въ орлянку на надгробныхъ камняхъ. Вотъ съ чего это началось! А затѣмъ я пошелъ дальше. Моя мать убѣждала, меня. Она предсказала мнѣ все, это святая женщина! Провидѣніе послало меня сюда. Я много думалъ обо всемъ, здѣсь, на этомъ пустынномъ островѣ, и я снова вернулся жъ благочестивымъ мыслямъ. Вы теперь не поймаете меня за ромомъ. Если я выпью теперь, то развѣ только одинъ глотокъ за счастье, за первую мою удачу. Я связалъ себя обѣщаніемъ жить честно и буду вести себя хорошо. Но слушайте, Джимъ, — онъ оглянулся и понизилъ голосъ до шопота, — я вѣдь богатъ!

Я тотчасъ же подумалъ, что бѣдняга помѣшался, живя въ такомъ одиночествѣ, и, должно быть, мои чувства отразились на моемъ лицѣ, потому что онъ съ жаромъ повторилъ:

— Да, я богатъ, богатъ! И знаете что: я и изъ васъ сдѣлаю человѣка, Джимъ. Ахъ, Джимъ, вы будете благословлять свою судьбу за то, что вы первый нашли меня!

Вдругъ на его лицо набѣжала какая-то тѣнь, и онъ, сжавъ мою руку, угрожающе поднялъ палецъ.

— А теперь, Джимъ, скажите мнѣ правду, это не корабль Флинта? — спросилъ онъ.

Меня осѣнила счастливая мысль, что онъ можетъ сдѣлаться моимъ союзникомъ, и поэтому я тотчасъ же отвѣтилъ, ему:

— Нѣтъ, это не корабль Флинта. Флинтъ уже умеръ. Но скажу вамъ правду, если ужъ вы спрашиваете меня: у насъ, на кораблѣ, есть нѣсколько человѣкъ изъ его команды, и это для насъ большое несчастье.

— У васъ, тамъ, есть человѣкъ… съ одной ногой? — прошепталъ онъ.

— Сильверъ? — спросилъ я.

— Ага, Сильверъ!.. Такъ его звали, дѣйствительно!

— Онъ у насъ корабельный поваръ и въ то же время предводитель шайки, — отвѣчалъ я.

Онъ продолжалъ держать меня за руку и еще крѣпче сжалъ ее при этихъ словахъ.

— Если вы посланы Долговязымъ Джономъ, то я погибъ, я знаю это! — сказалъ онъ. — Но гдѣ вы очутились, какъ вы полагаете?

Я рѣшилъ разсказать ему всю исторію нашего плаванія и то затруднительное положеніе, въ которомъ мы очутились. Онъ выслушалъ меня съ живѣйшимъ интересомъ и, когда я кончилъ, то онъ погладилъ меня по головѣ.

— Вы славный малый, Джимъ, — сказалъ онъ, — и вотъ вы попали въ такую западню! Но вы довѣрились Бенъ Гунну, и Бенъ Гуннъ не измѣнитъ вамъ. Какъ вы думаете, отнесется ли вашъ сквайръ такъ же великодушно къ человѣку, который поможетъ ему выпутаться изъ бѣды? Окажетъ ли онъ ему помощь въ свою очередь?

Я увѣрилъ это, что сквайръ очень великодушный и щедрый человѣкъ.

— Видите ли, — сказалъ Бенъ Гуннъ, — я не имѣю въ виду получить у него мѣсто привратника или лакейскія ливреи. Мнѣ вовсе не это нужно, Джимъ. Я хочу знать, согласился ли бы онъ дать мнѣ, ну, хоть тысячу фунтовъ, изъ тѣхъ денегъ, которыя, такъ сказать, составляютъ здѣсь мою собственность?

— Я увѣренъ въ этомъ, — отвѣчалъ я. — Было рѣшено, что всѣ матросы получать свою долю.

— И онъ отвезетъ меня домой? — спросилъ онъ, пристально глядя на меня.

— Еще бы! — воскликнулъ я. — Вѣдь, сквайръ джентльменъ! И, кромѣ того, если намъ удастся избавиться отъ этихъ людей, то вы даже будете намъ полезны, на кораблѣ.

— А, вы это думаете! — вымолвилъ онъ, какъ-будто успокоившись. — Теперь я разскажу вамъ кое-что, но не больше этого. Я былъ на кораблѣ Флинта, когда онъ пріѣзжалъ сюда зарывать свое сокровище. Съ нимъ были еще шесть человѣкъ, сильныхъ, хорошихъ моряковъ. Они пробыли на берету около недѣли, а мы оставались на нашемъ старомъ «Моржѣ». Въ одинъ прекрасный день данъ былъ сигналъ, и Флинтъ пріѣхалъ одинъ въ маленькой лодочкѣ. Голова у него была повязана синимъ шарфомъ и при заходящемъ солнцѣ онъ выглядѣлъ мертвенно-блѣднымъ. Но, во всякомъ случаѣ, онъ вернулся, а остальные шестеро умерли, да, умерли и были, погребены. Какъ онъ это сдѣлалъ — никто изъ насъ такъ и не узналъ никогда. Вѣроятно, была битва, убійство, внезапная смерть, но, во всякомъ случаѣ, онъ былъ одинъ противъ шести! Билли Бонсъ былъ у него боцманомъ, а Долговязый Дженъ помощникомъ. Они спросили его, гдѣ находится сокровище. «Ну да, — отвѣчалъ онъ, — вы можете отправляться на берегъ и оставаться тамъ, если вамъ хочется. Но корабль — чортъ возьми! — не останется здѣсь!» Вотъ все, что онъ сказалъ имъ. Хорошо! Три года тему назадъ я былъ на другомъ кораблѣ, и мы увидали этотъ островъ. «Товарищи, — сказалъ я, — тутъ находится сокровище Флинта. Съѣдемъ на берегъ и поищемъ его». Капитану это не понравилось, но матросы были за одно мной, и мы высадились на берегъ. Двѣнадцать дней мы провели въ поискахъ, во ничего не могли найти, и матросы съ каждымъ днемъ все хуже и хуже обращались со мной. Наконецъ, въ одно прекрасное утро они всѣ уѣхали на корабль, а мнѣ сказали на прощанье: «Вотъ тебѣ ружье, Бенжамэнъ Гуннъ, заступъ и ломъ, можешь оставаться здѣсь и отыскивать для себя денежки Флинта». Съ тѣхъ поръ я живу здѣсь, Джимъ, цѣлыхъ три года и ни разу не видалъ христіанской пищи. А теперь взгляните на меня хорошенько. Развѣ я похожъ на простого матроса? Нѣтъ, говорите вы? Да я и не былъ имъ никогда, говорю вамъ!

При этихъ словахъ онъ подмигнулъ мнѣ и сильно ущипнулъ меня за руку.

— Вотъ вы и скажите это вашему сквайру, — продолжалъ Бенъ Гуннъ. — Скажите ему, что «онъ никогда и не былъ имъ!» И еще скажите, что «онъ три года жилъ одинъ на этомъ островѣ, переносилъ и бурю, и ненастье, и палящіе солнечные лучи. Случалось ему думать и о молитвѣ (скажите ему!) и о своей старухѣ-матери, какъ-будто она была еще жива (такъ и скажите ему!), но большую часть времени, — вы непремѣнно скажите это! — онъ былъ занятъ другимъ!» И при этомъ вы ущипните его, вотъ такъ!..

И отъ снова ущипнулъ меня, дружески подмигивая.

— Затѣмъ, — продолжалъ онъ, — вы окажите еще вотъ что: «Гуннъ хорошій человѣкъ (непремѣнно скажите это!) И онъ понимаетъ разницу между настоящимъ джентльменомъ и тѣми джентльменами, искателями богатствъ, къ которымъ онъ самъ принадлежалъ нѣкогда».

— Хорошо, — сказалъ я, — но я ничего не понимаю изъ того, что вы тутъ говорили мнѣ. Впрочемъ, это не важно, потому что, какъ же я попаду на корабль?

— Ага, вотъ гдѣ препятствіе! — сказалъ осъ. — Но, вѣдь, у меня есть лодка, которую я сдѣлалъ самъ, вотъ этими руками. Я держу ее тутъ, за бѣлой скалой. Въ худшемъ случаѣ, мы можемъ попробовать это, когда стемнѣетъ. Ай! — проговорилъ онъ вдругъ. — Что же это такое?

Какъ разъ въ эту минуту раздался пушечный выстрѣлъ, пробудившій далекое эхо на островѣ. Между тѣмъ до заката солнца оставалось еще около двухъ часовъ.

— Они начали битву. Бѣгите за мной! — крикнулъ я.

И я бросился къ мѣсту стоянки шхуны, позабывъ свой страхъ. Около меня, не отставая ни шагу, легко и быстро бѣжалъ островитянинъ, въ своей странной одеждѣ и самодѣльной обуви изъ козьяго мѣха.

— Лѣвѣе, лѣвѣе, — говорилъ онъ, — держитесь лѣвой руки, товарищъ Джимъ. Тутъ, подъ деревьями, я убилъ своего перваго козла. Теперь они сюда не спускаются, а остаются въ въ горахъ, изъ боязни Бенжамена Гунна… Ахъ, вотъ и кладбище! Видите холмики? Я прихожу сюда порой, чтобы помолиться, когда мнѣ кажется, что наступило воскресенье. Конечно, это похоже на часовню, а все же выходить торжественнѣе. Вѣдь, Бенъ Гуннъ тутъ былъ одинъ, говорю вамъ! Тутъ не было священника и у Бенъ Гунна нѣтъ Библіи, нѣтъ и знамени, чтобы поднять здѣсь…

Такъ болталъ Бенъ Гуннъ, не переставая, на бѣгу, и не получая отъ меня отвѣта, да, повидимому, и не ожидая его.

За пушечнымъ выстрѣломъ послѣдовалъ, послѣ довольно значительнаго промежутка, залпъ изъ ружей, а затѣмъ снова все стихло и, пробѣжавъ еще четверть мили, я увидалъ англійскій колоніальный флагъ, развѣвающійся надъ лѣсомъ.

Часть четвертая.
Частоколъ.

Глава XVI.
Разсказъ продолжаетъ докторъ: какъ была покинута шхуна.

Около половины второго, — когда пробило три стоянки, выражаясь морскимъ языкомъ, — двѣ шлюпки отчалили отъ «Испаньолы» и направились къ берегу. Капитанъ, сквайръ и я, мы сидѣли въ каютѣ и разговаривали о положеніи дѣлъ. Будь хоть легкій вѣтеръ, мы бы напали на шестерыхъ бунтовщиковъ, остававшихся на суднѣ, снялись бы съ якоря и пустились въ открытое море. Но вѣтра не было и, къ довершенію вашего огорченія, пришелъ Гюнтеръ и сообщилъ, что Джимъ Гаукинсъ незамѣтно проскользнулъ въ одну изъ лодокъ и отправился на берегъ вмѣстѣ съ остальными.

Намъ, конечно, и въ голову не приходило сомнѣваться въ Джимѣ, но мы боялись за его судьбу. Отъ такихъ негодяевъ, съ которыми онъ уѣхалъ, можно было ожидать всего, и у насъ мало было надежды снова увидѣть его.

Мы вышли на палубу. Смола вздувалась пузырями между досками, вслѣдствіе жары. Отвратительный, болотистый запахъ, наполнявшій воздухъ, вызывалъ у меня тошноту. Казалось, все было пропитано лихорадкой и дизентеріей въ этой ужасной гавани.

Шестеро оставленныхъ на шхунѣ матросовъ сидѣли подъ парусомъ, въ передней части судна, и что-то ворчали себѣ подъ носъ. Мы могли видѣть у берега, въ томъ мѣстѣ, гдѣ впадалъ ручей, двѣ лодки на привязи и въ каждой изъ нихъ сидѣлъ матросъ. Одинъ изъ матросовъ напѣвалъ веселую пѣсенку.

Ожиданіе становилось нестерпимымъ, поэтому мы порѣшили, что Гюнтеръ поѣдетъ со мной на островъ, чтобы разузнать о положеніи дѣлъ.

Лодки оставались съ правой стороны отъ насъ, мы же направились прямо къ тому мѣсту, гдѣ, на картѣ, былъ помѣченъ частоколъ. Матросы, видимо, были смущены нашимъ появленіемъ и даже прекратили пѣніе. Я видѣлъ, что они стали о чемъ-то совѣщаться. Если бы они побѣжали предупредить Сильвера, то, пожалуй, все бы кончилось иначе. Но, повидимому, имъ были даны соотвѣтствующія инструкціи, поэтому они и рѣшили не трогаться съ мѣста и одинъ изъ нихъ снова затянулъ свою пѣсню.

Берегъ дѣлаетъ небольшой изгибъ въ этомъ мѣстѣ, и я нарочно такъ правилъ, чтобы они потеряли насъ изъ вида. Дѣйствительно, прежде чѣмъ мы пристали къ берегу, лодокъ уже не было видно. Выскочивъ на берегъ, я побѣжалъ такъ быстро, какъ только могъ, подложивъ подъ шляпу, для прохлады, большой шелковый носовой платокъ и держа наготовѣ пару пистолетовъ, ради безопасности.

Я не успѣлъ пройти и сотню ярдовъ, какъ уже очутился возлѣ частокола. Онъ былъ построенъ на холмѣ, съ котораго сбѣгалъ внизъ чистый, прозрачный ручей.

На вершинѣ холма стояла большая бревенчатая постройка, въ которой могло помѣститься, въ случаѣ крайности, десятка два человѣкъ. Съ каждой стороны этой постройки продѣланы были бойницы, черезъ которыя можно было стрѣлять изъ ружей. Вокругъ было расчищено довольно большее пространство, обнесенное частоколомъ въ шесть футъ вышины. Никакой калитки и никакого входа не было видно. Перелѣзть черезъ него было трудно, но и спрятаться за нимъ осаждающимъ было нельзя. Между тѣмъ, люди, находящіеся внутри частокола, могли спокойно, оставаясь за прикрытіемъ, разстрѣливать нападающихъ, какъ куропатокъ. Все, что нужно было, — это имѣть достаточные запасы патроновъ и провіанта и бдительную стражу. Тогда можно было бы даже выдержать нападеніе цѣлаго полка, лишь бы не быть застигнутымъ врасплохъ.

Мое вниманіе, въ особенности, привлекалъ источникъ. Хотя у насъ всего было вдоволь на кораблѣ, оружія, амуниціи, съѣстныхъ припасовъ и превосходнаго вина, но одно мы упустили изъ вида — у насъ не было воды.

Пока я раздумывалъ объ этомъ, съ острова вдругъ раздался крикъ человѣка въ предсмертной агоніи. Хотя мнѣ не разъ приходилось видѣть насильственную смерть, — я служилъ подъ начальствомъ его королевскаго величества герцога Кумберлендскаго и самъ былъ раненъ при Фонтенуа, — тѣмъ не менѣе отъ этого крика у меня сердце перестало биться — Это умираетъ Джимъ Гаукинсъ! — была моя первая мысль.

Не даромъ я былъ старый солдатъ и къ тому же докторъ! Въ нашемъ дѣлѣ нельзя терять ни секунды. Поэтому я тотчасъ же принялъ рѣшеніе и, побѣжавъ къ берегу, вскочилъ въ лодку. По счастью Гюнтеръ былъ отличнымъ гребцомъ. Лодка понеслась какъ стрѣла и мы скоро пристали къ шхунѣ.

Тамъ я нашелъ всѣхъ въ сильномъ волненіи, что было вполнѣ естественно. Сквайръ сидѣлъ блѣдный, какъ мѣлъ. Добрякъ съ горечью думалъ о томъ, какой опасности онъ подвергъ насъ. Одинъ изъ оставшихся шести матросовъ тоже, повидимому, чувствовалъ себя не совсѣмъ хорошо.

— Вотъ этотъ молодецъ еще новичокъ въ такомъ дѣлѣ, — сказалъ капитанъ Смоллетъ, кивнувъ въ его сторону. — Онъ чуть не упалъ въ обморокъ, когда услышалъ этотъ крикъ. Еще немного, и онъ присоединится къ намъ!

Я сообщилъ мой планъ капитану, и мы вдвоемъ стали обсуждать подробности его выполненія.

Мы помѣстили старика Редрута въ проходѣ между каютой и носовой частью, дали ему четыре ружья съ зарядами и тюфякъ для защиты. Гюнтеръ подвелъ лодку къ окну на кормѣ и мы съ Джойсомъ принялись нагружать ее порохомъ, ружьями, сухарями, ветчиной, прибавивъ боченокъ съ коньякомъ и мой драгоцѣнный ящикъ съ лекарствами.

Сквайръ и капитанъ находились въ это время на палубѣ. Капитанъ позвалъ боцмана, который оставался старшимъ среди матросовъ.

— Мистеръ Гандсъ, — сказалъ капитанъ, — насъ здѣсь двое и у каждаго изъ насъ есть пара заряженныхъ пистолетовъ. Если же кто-нибудь изъ васъ подастъ сигналъ на островъ, то будетъ убитъ на мѣстѣ!

Матросы сначала оторопѣли, но потомъ, посовѣтовавшись другъ съ другомъ, бросились внизъ, по трапу разсчитывая, очевидно, обойти и напасть на насъ на кормѣ. Но увидавъ Редрута, который ждалъ ихъ въ узкомъ проходѣ, они тотчасъ же повернули назадъ. Когда изъ люка выглянула голова одного изъ нихъ, то капитанъ крикнулъ,

— Прочь, собака!

Голова скрылась, и нѣкоторое время трусливыхъ матросовъ не было слышно.

Между тѣмъ лодка была нагружена различными вещами, насколько это оказалось возможнымъ. Затѣмъ я спустился съ кормы вмѣстѣ съ Джойсомъ и мы понеслись къ берегу такъ быстро, какъ только могли.

Эта вторичная поѣздка встревожила матросовъ, которые сторожили лодки. Пѣніе снова прекратилось, и прежде чѣмъ наша шлюпка скрылась за маленькимъ мыскомъ, одинъ изъ нихъ выскочилъ на берегъ и побѣжалъ. Одну минуту я колебался, не уничтожить ли ихъ лодки, но побоялся, что Сильверъ и другіе находятся недалеко и мы можемъ все потерять, погнавшись за большимъ.

Мы высадились на томъ же мѣстѣ, гдѣ приставали раньше и стали перетаскивать наши запасы въ блокгаузъ. Втроемъ мы совершили это быстро, мы перетаскали весь тяжелый грузъ и перебросили черезъ ограду. Затѣмъ, оставивъ Джойса сторожить — правда, онъ былъ одинъ, но у него было полдюжины ружей, — мы гъ Гюнтеромъ вернулись къ лодкѣ и захватили еще новый грузъ. Такъ мы продѣлали нѣсколько разъ, не отдыхая ни минуты, и перетаскали всѣ наши припасы. Тогда, оставивъ Джойса и Гюнтера въ блокгаузѣ, я сѣлъ въ лодку и, гребя изо всѣхъ силъ, вернулся на шхуну.

То, что мы собрались во второй разъ нагрузить лодку, казалось гораздо большимъ рискомъ, чѣмъ было на самомъ дѣлѣ. На сторонѣ нашихъ противниковъ была численность, такъ какъ ихъ было больше, чѣмъ насъ, но зато у насъ было оружіе и это давало намъ преимущество. Въ самомъ дѣлѣ, ни у одного матроса на берегу не было ружья, а одни пистолеты и, прежде чѣмъ они подошли бы къ намъ на разстояніе пистолетнаго выстрѣла, мы успѣли бы застрѣлить нѣсколько человѣкъ.

Сквайръ ожидалъ меня у окна въ кормѣ. Къ нему вернулась бодрость и, подхвативъ брошенный мной канатъ, онъ подтянулъ лодку и мы тотчасъ же снова стали нагружать ее разными припасами. Грузъ составляли ветчина, порохъ, сухари, съ прибавленіемъ ружей и кортиковъ для каждаго изъ насъ. Оставшееся оружіе и порохъ мы бросили за бортъ, на глубину двухъ съ половиной сажень, и сквозь прозрачную воду могли разглядѣть, далеко внизу, на чистомъ, песчаномъ днѣ, сверкавшую на солнцѣ сталь оружія.

Въ это время начался отливъ и шхуна стала вертѣться вокругъ якоря. Со стороны двухъ лодокъ, стоящихъ у берега, доносилась къ намъ голоса, и хотя мы знали, что Джойсъ и Гюгтеръ восточнѣе этого мѣста и потому были спокойны за нихъ, но, тѣмъ не менѣе, это заставило насъ торопиться.

Редрутъ покинулъ свой постъ въ проходѣ и тоже спрыгнулъ въ лодку, которую мы затѣмъ подвели къ другому борту, обойдя шхуну, чтобы взять капитана Смоллета.

— Эй, ребята! — крикнулъ онъ матросамъ, скрывавшимся въ люкѣ.

Отвѣта не послѣдовало.

— Я обращаюсь къ вамъ, Абрагамъ Грей. Я говорю, именно, съ вами! — еще разъ закричалъ онъ.

Снова ни звука.

— Грей! — повторилъ капитанъ еще громче. — Я покидаю этотъ корабль и приказываю вамъ слѣдовать за вашимъ капитаномъ. Я знаю, что вы, въ сущности, хорошій человѣкъ, да и остальные не такъ ужъ плохи, какъ кажется. Я вынимаю часы и даю вамъ полминуты на размышленіе.

Отвѣтамъ опять было молчаніе.

— Идите же, другъ мой, идите скорѣе! — продолжалъ капитанъ. — Вѣдь я рискую своей жизнью и жизнью другихъ джентльменовъ каждую секунду.

Внезапно раздался шумъ борьбы и звуки ударовъ и на палубу выскочилъ Абрагамъ Грей съ окровавленной щекой. Онъ бросился къ капитану, точно собака, услыхавшая свистъ своего хозяина.

— Я съ вами, сэръ! — сказалъ онъ.

Черезъ минуту онъ уже сидѣлъ въ лодкѣ вмѣстѣ съ капитаномъ и мы отчалили. Намъ удалось благополучно выбраться со шхуны, но мы еще не достигли нашего блокгауза на берету.

Глава XVII.
Разсказъ продолжаетъ докторъ: послѣднее путешествіе лодки.

Эта поѣздка въ лодкѣ отличалась отъ другихъ. Во-первыхъ, лодка была перегружена. Въ ней сидѣло пять взрослыхъ мужчинъ, изъ которыхъ трое (сквайръ, Редрутъ и капитанъ) были ростомъ около шести футовъ. Прибавьте къ этому порохъ, окорока и боченки съ сухарями. Корма лодки очень опустилась и насъ иногда заливало водой, почему мои башмаки и полы сюртука стали совсѣмъ мокрыми, прежде чѣмъ мы успѣли отъѣхать на нѣсколько ярдовъ.

Капитанъ заставилъ насъ размѣстить грузъ нѣсколько иначе, и тогда лодка стала итти ровнѣе. Но все же мы боялись пошевелиться, чтобы не подвергнуть лодку опасности перекувырнуться.

Притомъ же начавшійся отливъ образовалъ сильное теченіе въ заливчикѣ по направленію къ западу, а затѣмъ къ югу и въ море, черезъ тотъ узкій проливъ, по которому мы вошли въ бухту. Не говоря уже объ опасности, которую представляло такое теченіе для нашей перегруженной лодки, оно гнало насъ, — что было всего хуже, — въ сторону отъ того мѣста, за мыскомъ, гдѣ мы хотѣли пристать. Если бы мы отдались на волю этому теченію, то оказались бы какъ разъ возлѣ лодокъ, гдѣ каждую минуту могли появиться пираты.

— Я не могу держать курсъ на блокгаузъ, — сказалъ я капитану. Я сидѣлъ на рулѣ, а онъ, Редрутъ и еще двое свѣжихъ людей сидѣли на веслахъ. — Теченіе относитъ лодку. Не можете ли вы грести еще сильнѣе?

— Этого нельзя, потому что мы тогда потопимъ лодку, — отвѣчалъ онъ. — Правьте рулемъ во что бы то ни стало, пока мы не преодолѣемъ теченія.

Я попытался налечь на руль изо всей силы, стараясь направить лодку къ востоку, но ее все-таки относило къ западу, какъ разъ подъ прямымъ угломъ къ тому курсу, котораго мы должны были держаться.

— Такъ мы никогда не достигнемъ берега! — сказалъ я.

— Мы не можемъ поступить иначе. Мы должны во что бы то ни стало держаться нашего курса, — возразилъ капитанъ. — Мы должны плыть противъ теченія. Видите ли, если мы уклонимся въ сторону, то гдѣ мы пристанемъ къ берету — опредѣлить будетъ трудно, не говоря уже объ опасности нападенія на насъ лодокъ пиратовъ. Во всякомъ случаѣ, теченіе должно скоро ослабѣть и мы тогда пойдемъ вдоль берега, повернувъ лодку назадъ.

— Теченіе уже слабѣетъ, сэръ, — замѣтилъ Грей, сидѣвшій на носу лодки. — Вы можете немного отпустить руль.

— Благодарю, пріятель, — отвѣчалъ я спокойно, такъ какъ мы уже раньше рѣшили между собой, что будемъ обращаться съ Греемъ, какъ будто ничего не произошло и онъ всегда былъ съ нами.

Вдругъ капитанъ сказалъ слегка измѣнившимся голосомъ:

— Пушка.

— Я этого ожидалъ, — замѣтилъ я, полагая, что онъ говоритъ о бомбардировкѣ блокгауза. — Однако, они же не могутъ переправить пушку на берегъ, а если бъ даже и сдѣлали это, то, во всякомъ случаѣ, имъ не перетащить ее черезъ лѣсъ.

— Взгляните-ка назадъ, докторъ, — сказалъ капитанъ.

Мы совсѣмъ забыли про пушку и вы можете себѣ представить нашъ ужасъ, когда мы увидѣли, что пятеро оставшихся негодяевъ теперь суетились около нея, снимали съ нея ея «куртку», какъ называютъ матросы просмоленную парусину, которая служитъ ей покрышкой во время плаванія. Въ ту же минуту у меня мелькнула мысль, что мы оставили порохъ и снаряды для пушки на кораблѣ и негодяемъ достаточно будетъ взломать топоромъ ящики, чтобы завладѣть этимъ.

— Израиль былъ канониромъ у Флинта, — хрипло замѣтилъ Грей.

Не взирая на рискъ, я повернулъ лодку прямо къ тому мѣсту, гдѣ мы уже раньше высаживались на берегъ. Теченіе ослабѣло и поэтому я могъ удерживать лодку въ должномъ направленіи. Но хуже всего было то, что такимъ образомъ мы повернулись бортомъ въ шхунѣ и представляли для нея прекрасную мишень.

Я не только видѣлъ, какъ этотъ мошенникъ Израиль Гандсъ катилъ ядро по палубѣ, но даже разслышалъ стукъ этого ядра.

— Кто здѣсь лучшій стрѣлокъ? — спросилъ капитанъ.

— Разумѣется, Трелоуней, — сказалъ я.

— Мистеръ Трелоуней, не можете ли вы подстрѣлить одного изъ этихъ молодцовъ? — обратился къ нему капитанъ. — Подстрѣлите Гандса, если возможно.

Трелоуней былъ совершенно спокоенъ и, хладнокровно взявъ ружье, сталъ осматривать курокъ.

— Осторожнѣе, сэръ, а то вы перевернете лодку! — крикнулъ капитанъ. — А вы всѣ приготовьтесь удержать ее въ равновѣсіи, когда онъ будетъ стрѣлять!

Сквайръ поднялъ ружье, гребцы опустили весла и мы наклонились на. другую сторону, чтобы удержать равновѣсіе. Все было сдѣлано такъ осторожно и предусмотрительно, что лодка не зачерпнула ни капли воды.

Между тѣмъ разбойники уже повернули пушку и Гандсъ, стоявшій у ея жерла съ прибойникомъ въ рукѣ, оказывался больше всѣхъ на виду. Однако, насъ преслѣдовала неудача, потому что онъ нагнулся какъ разъ въ тотъ моментъ, когда Трелоуней выстрѣлилъ. Пуля просвистѣла надъ его годовой и попала въ одного изъ его товарищей. Раздался крикъ, которому повторили не только голоса другихъ матросовъ на палубѣ, но и множество голосовъ на берегу. Взглянувъ туда, я увидалъ пиратовъ, которые бѣжали между деревьями, къ своимъ лодкамъ.

— Они сейчасъ отчалятъ, — сказалъ я капитану.

— Правьте къ берегу! — крикнулъ онъ. — Намъ нечего думать о томъ, что. мы можемъ потопить лодку. Вѣдь, если мы не пристанемъ къ берету, то все погибло!

— Только одна изъ лодокъ направляется сюда, сэръ. — прибавилъ я. — Очевидно, матросы съ другой лодки пошли крутомъ по берету, чтобы отрѣзать намъ путь.

— Ну, имъ придется потрудиться! — замѣтилъ капитанъ. — Матросъ на берегу, все равно, что рыба, вынутая изъ волы. Я не о нихъ думаю, а о пушкѣ, объ ея ядрахъ. Она не даетъ промаха… Предупредите насъ, сквайръ, такъ только замѣтите горящій фитиль. Мы тогда повернемъ.

Между тѣмъ мы подвигались достаточно быстро для такой нагруженной лодки и мало зачерпывали воды. Теперь намъ оставалось не болѣе тридцати или сорока ударовъ веселъ, чтобы пристать къ берегу, такъ какъ отливъ обнажилъ узкую полоску мели вблизи группы деревьевъ. Шлюпки пиратовъ намъ тоже нечего было бояться, потому что насъ скрывалъ отъ нея небольшой мысокъ. Тотъ самый отливъ, который такъ помѣшалъ намъ въ началѣ, теперь вознаграждалъ насъ тѣмъ, что замедлялъ движенія нашихъ враговъ. Единственнымъ источникомъ опасности была для насъ пушка.

— Если только можно, я остановился бы, чтобъ подстрѣлить еще одного негодяя, — проговорилъ капитанъ.

Ясно было, что они не намѣрены отказаться отъ стрѣльбы въ насъ изъ пушки. Они даже не обратили вниманія на своего раненаго товарища, который еще не умеръ, и я видѣлъ, какъ онъ пытался отползти подальше.

— Они сейчасъ выстрѣлятъ! — крикнулъ сквайръ.

— Стопъ! — раздался въ ту же минуту возгласъ капитана.

И онъ съ Редрутомъ съ такой силой затабанилъ веслами, что корма лодки погрузилась въ воду. Въ ту же минуту грянулъ выстрѣлъ, который услыхалъ Джимъ, такъ какъ звукъ выстрѣла сквайра къ нему не донесся. Куда упало ядро, этого никто изъ насъ въ точности не видѣлъ, но я думаю, что оно пронеслось надъ нашими головами, произведя сильное сотрясеніе воздуха, что и было, вѣроятно, причиной нашего несчастья.

Какъ бы то ни было, но лодка наша очень тихо погрузилась въ воду. Глубина тутъ была всего три фута, поэтому я и капитанъ прямо соскочили на дно и встали на ноги, другъ противъ друга. Остальные же нырнули и выбрались на поверхность совершенно мокрые и отдуваясь.

Впрочемъ, въ этомъ еще не было большого несчастья. Никто не былъ убитъ и мы благополучно добрались до берега. Но всѣ наши запасы оказались на днѣ и, что еще хуже, уцѣлѣли только два ружья изъ пяти, взятыхъ нами. Свое ружье я какъ-то инстинктивно поднялъ съ колѣнъ въ минуту опасности и держалъ надъ головой. А у капитана ружье висѣло на перевязи за плечами и онъ, какъ предусмотрительный человѣкъ, держалъ его замкомъ кверху. Остальные три ружья потонули вмѣстѣ съ лодкой.

Къ довершенію бѣды мы слышали, какъ голоса въ лѣсу все больше и больше приближались къ намъ. Мы не только могли опасаться, что путь къ блокгаузу намъ будетъ, отрѣзанъ, но также боялись за Джойса и Гюнтера, смогутъ ли они устоять противъ нападенія шести пиратовъ.

Гюнтеръ былъ стойкій человѣкъ, это мы знали, но Джойсъ внушалъ тамъ сомнѣнія. Онъ былъ вѣжливый, предупредительный человѣкъ, искусно чистившій платье и пригодный для исполненія обязанностей лакея, но не вполнѣ пригодный для того, чтобы быть воиномъ.

Съ такими мыслями мы торопливо пробирались по водѣ жъ берегу, покинувъ нашу бѣдную лодку съ доброй половиной нашихъ запасовъ пороха и провизіи.

Глава XVIII.
Разсказъ продолжаетъ докторъ: конецъ перваго дня битвы.

Достигнувъ берега, мы бросились бѣжать черезъ полосу лѣса, отдѣлявшую насъ отъ блокгауза. Но съ каждымъ шагомъ голоса пиратовъ становились ближе и мы могли даже разслышать топотъ ногъ и трескъ ломающихся вѣтвей, когда они бѣжали черезъ чащу.

Я началъ понимать, что намъ предстоитъ не шуточная схватка, и осмотрѣлъ свои заряды.

— Капитанъ, — сказалъ я, — у Трелоунея ружье не родится и онъ стрѣлять не можетъ.. Дайте ему свое ружье.

Они помѣнялись ружьями, и Трелоуней, молчаливый и спокойный, какимъ онъ оставался нее это время, на минуту остановился, чтобы осмотрѣть, въ порядкѣ ли новое ружье. Тутъ я замѣтилъ, что Грей безоруженъ, и протянулъ ему свой кортикъ. Пріятно было видѣть, какъ онъ охватилъ его и, сдвинувъ брови, поплевалъ на руку и взмахнулъ клинкомъ по воздуху. Ясно было, что нашъ новый помощникъ не ударитъ лицомъ въ грязь.

Пробѣжавъ дальше еще шаговъ сорокъ, мы миновали лѣсъ и передъ нами открылся частоколъ. Мы бросились къ нему въ тотъ самый моментъ, когда изъ-за юго-западнаго угла показались семь пиратовъ, Noо главѣ съ боцманомъ Андерсономъ.

Они остановились, точно пораженные, когда увидѣли насъ, но прежде чѣмъ они оправились, мы успѣли уже выстрѣлить въ нихъ. Стрѣляли не только сквайръ и я, но и Гюнггеръ и Джойсъ изъ блокгауза. Четыре выстрѣла раздались залпомъ, раскатившимся въ лѣсу, но все же они сдѣлали свое дѣло: одинъ изъ разбойниковъ упалъ, а остальные, не раздумывая ни минуты, бросились бѣжать и скрылись за деревьями.

Зарядивъ свои ружья, мы спустились внизъ, чтобы посмотрѣть на павшаго врага. Онъ былъ убить наповалъ; пуля попала ему прямо въ сердце.

Мы уже начали радоваться нашему успѣху, какъ вдругъ въ кустахъ раздался пистолетный выстрѣлъ и пуля просвистѣла мимо моего уха. Въ тотъ же моментъ бѣдный Томъ Редруть пошатнулся и свалился на землю. Мы, со сквайромъ, тотчасъ же отвѣтили на этотъ выстрѣлъ, по такъ какъ мы цѣлились наудачу, то, вѣроятно, только даромъ потратили порохъ. Зарядивъ снова ружья, мы обратились къ бѣднягѣ Тому. Капитанъ и Грей осматривали его рану, но я съ перваго же взгляда увидалъ, что все было кончено.

Я думаю, что наши отвѣтные выстрѣлы еще разъ напугали негодяевъ и заставили ихъ разбѣжаться. такъ какъ мы могли уже безъ всякой помѣхи переправить раненаго черезъ заборъ к перенести его, стонущаго и истекающаго кровью, въ блокгаузъ.

Бѣдный старый товарищъ! Онъ ни разу не пожаловался, не высказалъ ни одного слова удивленія или неудовольствія съ самаго начала нашихъ злоключеній, до той минуты, когда мы отнесли его въ домъ умирать. Онъ держалъ себя какъ троянскій герой, когда стоялъ на суднѣ позади матраца и защищалъ узкій проходъ. Всякое приказаніе онъ исполнялъ молчаливо, покорно и добросовѣстно. Онъ былъ старше насъ всѣхъ, по крайней мѣрѣ, лѣтъ на двадцать и вотъ теперь этотъ старый, молчаливый и добрый слуга лежалъ передъ нами, умирающій!

Сквайръ опустился на колѣни возлѣ него и, поцѣловавъ его руку, заплакалъ какъ ребенокъ.

— Докторъ, я умираю? — спросилъ онъ.

— Мой дорогой Томъ, — сказалъ я, — ты идешь къ Господу.

— Мнѣ хотѣлось бы сначала пустить въ нихъ пулю, — прошепталъ данъ.

— Томъ, — обратился къ нему сквайръ, — скажи, ты прощаешь мнѣ?

— Развѣ я могу упрекать васъ, сквайръ? — послѣдовалъ отвѣтъ. — Это было бы нехорошо съ моей стороны. Но да будетъ такъ! Аминь!

Нѣсколько минутъ онъ лежалъ молча, потомъ попросилъ, чтобы кто-нибудь прочелъ молитву — Таковъ обычай, сэръ, — прибавилъ онъ, словно оправдываясь. Послѣ этого онъ уже не произнесъ больше ни слова и вскорѣ скончался!

Въ это время капитанъ, у котораго грудь и карманы какъ-то странно оттопыривались, сталъ выгружать изъ нихъ разныя вещи: британски флаги, Библію, клубокъ крѣпкой веревки, перо, чернила, корабельный журналъ. Отыскавъ въ оградѣ длинный шесть, обструганный и лежащій на землѣ, онъ поднялъ его съ помощью Гюнтера и укрѣпилъ на блокгаузѣ, въ углу, гдѣ бревна скрещивались. Сдѣлавъ это, онъ влѣзъ на крышу и собственными руками привязалъ и расправилъ британскій флагъ, который и взвился надъ домомъ.

Повидимому, это доставило ему большое удовлетвореніе. Онъ вернулся въ домъ и началъ считать и разбирать запасы, какъ будто ничего другого не существовало для него. Однако, онъ онъ это же время поглядывалъ и на умирающаго Тома, и какъ только все было кончено, капитанъ тотчасъ же досталъ другой флагъ и, развернувъ его, прикрылъ тѣло.

— Не принимайте этого такъ близко къ сердцу, сэръ, — сказалъ онъ сквайру, пожимая его руку. — Вѣдь, ему теперь хорошо. Не надо бояться за того, кто умираетъ, исполняя свой долгъ. Во всякомъ случаѣ это смерть — геройская.

Затѣмъ онъ отвелъ меня въ сторону и спросилъ:

— Докторъ Лайвесей, черезъ сколько недѣль вы, со сквайромъ, ожидаете прибытія другого корабля?

Я отвѣчалъ ему, что это вопросъ не недѣль, а мѣсяцевъ. Вѣдь только въ томъ случаѣ, если мы не вернемся въ августѣ, Блэндли пошлетъ корабль, чтобы розыскать насъ. Ни раньше, ни позже онъ этого не сдѣлаетъ.

— Примите это во вниманіе, — прибавилъ я.

— Ну такъ вотъ что, сэръ, — сказалъ капитанъ, почесывая голову, — даже разсчитывая на помощь Провидѣнія, я все же долженъ сказать вамъ, что мы находимся въ очень трудномъ положеніи.

— Въ какомъ отношеніи? — спросилъ я — Очень жаль, что мы потеряли второй грузъ, сэръ. Вотъ что я хочу сказать. Пороха и пуль у насъ достаточно, по съѣстныхъ припасовъ мало, очень мало, докторъ Лайвесей. Пожалуй, намъ даже не придется жалѣть о томъ, что мы лишились этого лишняго рта.

Онъ указалъ глазами на тѣло Редрута, покрытое флагомъ.

Въ этотъ самый моментъ надъ крышей просвистѣло, съ ревомъ и свистомъ, ядро и упало далеко отъ насъ, въ лѣсу.

— Ого! — сказалъ капитанъ. — Они снова стрѣляютъ. Значитъ, у васъ пороха довольно, ребята!

Второй выстрѣлъ былъ направленъ вѣрнѣе. Ядро упало въ ограду, поднявъ цѣлое облако песку, но не причинивъ никакого вреда.

— Капитанъ, — сказалъ сквайръ, — вѣдь, они не могутъ видѣть съ корабля блокгаузъ. По всей вѣроятности они цѣлятъ въ нашъ флагъ. Не будетъ ли благоразумнѣе спустить его?

— Спустить флагъ? Ну нѣтъ! По крайней мѣрѣ, я не сдѣлаю этого.

Впрочемъ, когда онъ произнесъ эти слова, то, я думаю, что мы всѣ уже были согласны съ нимъ. Это не только задѣвало его чувство гордости и достоинства моряка, но въ то же время онъ имѣлъ въ виду и другія соображенія. Важно было показать врагамъ, что мы презираемъ ихъ канонаду.

Весь вечеръ не прекращалась стрѣльба изъ пушки.. Одно ядро за другимъ или пролетали мимо, или не достигали цѣли, или же падали въ ограду, подымая кучи песка. Но такъ какъ пиратамъ приходилось цѣлиться высоко, то ядра, потерявъ силу, падали и зарывались въ мягкій песокъ. Рикошетовъ ядра намъ ничего было бояться и хотя одинъ прошелъ черезъ крышу осколокъ пробилъ полъ, мы все-таки скоро совсѣмъ перестали обращать вниманіе на эту пальбу, какъ-будто это была какая-нибудь безвредная игра.

— Нѣтъ худа безъ добра, — замѣтилъ капитанъ. — По всей вѣроятности въ лѣсу теперь никого нѣтъ. Отливъ, должно быть, тоже сдѣлалъ свое дѣло и наши припасы больше не покрыты водой. Предлагаю желающимъ выйти и принести нашу ветчину.

Грей и Гюнтеръ вызвались итти первые. Хорошо вооруженные, они выбрались изъ блокгауза и пошли въ лѣсъ. Но попытка ихъ не имѣла успѣха. Мятежники оказались храбрѣе, чѣмъ мы думали, или, быть можетъ, они питали больное довѣріе къ искусной стрѣльбѣ Гандса. Во всякомъ случаѣ, четверо или пятеро изъ нихъ уже заняты были перетаскиваніемъ нашихъ потонувшихъ съѣстныхъ припасовъ изъ воды въ лодку, которая стояла около; чтобы ее не унесло, одинъ изъ мятежниковъ правилъ весломъ. Сильверъ стоялъ на кормѣ и командовалъ. Всѣ были теперь вооружены ружьями, которыя они Достали, вѣроятно, изъ какого-нибудь потайного склада.

Капитанъ сидѣлъ на обрубкѣ бревна и записывалъ въ корабельную книгу. Вотъ начало его записи:

«Александръ Смоллетъ — капитанъ, Давидъ Лайвесей — корабельный докторъ, Абратамъ Грей — корабельный плотникъ, Джонъ Трелоуней — владѣлецъ шхуны, Джонъ Гюнтеръ и Ричардъ Джойсъ — слуги владѣльца и его земляки, — вотъ всѣ честные люди, уцѣлѣвшіе изъ экипажа корабля и высадившіеся сегодня на Островѣ Сокровищъ, гдѣ они подняли британскій флатъ. Томасъ Редрутъ, слуга владѣльца шхуны и его землякъ, былъ убить бунтовщиками. Джимъ Гаукинсъ, юнга…»

Слушая его запись, я размышлялъ въ это; время о судьбѣ бѣднаго Джима Гаукинса…

Вдругъ послышался чей-то голосъ снаружи.

— Кто-то кличетъ насъ! — сказалъ Гюнтеръ, стоявшій на стражѣ.

— Докторъ! Сквайръ! Капитанъ!.. Эй, Гюнтеръ? — кричалъ кто-то.

Я бросился къ дверямъ и увидалъ тотчасъ же Джима Гаукняса: здравый и невредимый онъ перелѣзалъ ограду…

Глава XIX.
Разсказъ кончаетъ Джимъ Гаукинсъ: гарнизонъ въ блокгаузѣ.

Какъ только Бенъ Гуннъ увидалъ британскій флагъ, то онъ немедленно остановился схватилъ меня за руку и присѣлъ.

— Слушайте, это, навѣрное, твои друзья подняли флагъ, — сказалъ онъ.

— Я думаю, скорѣе это сдѣлали бунтовщики, — отвѣчалъ я.

— Никогда! — вскричалъ онъ. — Въ такомъ мѣстѣ, гдѣ никто не бываетъ, кромѣ джентльменовъ искателей богатствъ, Сильверъ станетъ вывѣшивать британскій флагъ? Это невозможно! Нѣтъ, это, конечно, твои друзья. Вѣдь была схватка, выстрѣлы, и я полагаю, что твои друзья одержали верхъ и теперь они на берегу, въ старомъ блокгаузѣ, который нѣсколько лѣтъ тому назадъ былъ построенъ Флинтомъ. О, Флинтъ былъ парень съ головой! Только одинъ ромъ могъ свалить его съ ногъ. Онъ никого не боялся, развѣ только Сильвера.

— Хорошо. Можетъ быть, это и такъ. Тѣмъ-болѣе мы должны поспѣшить, чтобы присоединиться къ нимъ.

— Нѣтъ, дружокъ, — возразилъ Бенъ, — это не годится. Ты хорошій мальчикъ, если и не ошибаюсь, но ты все-таки еще мальчикъ, и этимъ все сказано. Но Банъ Гуннъ хитеръ. Даже ромомъ не заманить меня туда, куда ты хочешь итти, говорю тебѣ, пока я не увижу вашего джентльмена и тотъ не дастъ мнѣ своего честнаго слова. Не забудь моихъ словъ. Ты скажешь, что я могу показать ему нѣчто удивительное, но прежде онъ долженъ дать честное слово. И, сказавъ это, ты ущипнешь его, вотъ такъ!..

И при этомъ онъ въ третій разъ ущипнулъ меня за руку, съ самымъ лукавымъ видомъ.

— А если Бенъ Гуннъ понадобится, то ты знаешь, Джимъ, гдѣ его найти. Какъ разъ въ томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ ты встрѣтился съ нимъ сегодня. А тотъ, кто придетъ къ нему долженъ держать бѣлый платокъ въ рукѣ и быть одинъ. «У Бенъ Гунна есть на то свои причины», — скажешь ты!

— Хорошо. Мнѣ кажется, я васъ понялъ, — сказалъ я. — Вы имѣете что-то предложить и хотите видѣть доктора и сквайра и найти васъ можно тамъ, днѣ я васъ встрѣтилъ? Это все?!

— А въ какое время? Скажемъ: въ шесть часовъ вечера, — прибавилъ онъ.

— Хорошо, — отвѣчалъ я. — А теперь могу я итти?

— Ты не забудешь? — спросилъ онъ съ нѣкоторой тревогой. — Ты скажешь, что «Бену нужно ручательство и что у него есть на то свои причины». Помни, это главное! А теперь, по рукамъ, Джимъ. Да, я думаю, ты можешь итти, — сказалъ онъ, продолжая, однако, удерживать меня, — но только, если ты увидишь Сильвера… вѣдь ты не выдашь ему Бенъ Гунна? Ничто не заставитъ тебя сдѣлать это? Нѣтъ, говоришь ты? Даже если ты попадешь въ лагерь пиратовъ?

Его слова были прерваны грохотомъ пушечнаго выстрѣла и ядро, пронизавъ деревья, упало на песокъ, шагахъ въ ста отъ того мѣста, гдѣ мы стояли и разговаривали. И сейчасъ же послѣ этого мы оба пустились бѣжать въ разныя стороны.

Добрый часъ продолжалась стрѣльба и ядра со свистомъ пролетали надъ лѣсомъ, сотрясая воздухъ. Я пробирался украдкой, прячась въ укромныхъ мѣстахъ, и мнѣ казалось, что ядра преслѣдуютъ меня. Подъ конецъ, хотя я еще не рѣшался итти прямо въ блокгаузъ, такъ какъ въ томъ направленіи чаще всего падали ядра, но тѣмъ не менѣе я уже нѣсколько попривыкъ къ бомбардировкѣ и послѣ большого обхода къ востоку спустился къ берегу, между деревьями.

Солнце уже сѣло и морской вѣтерокъ шумѣлъ между деревьями и вызывалъ рябь на сѣроватой поверхности бухты. Отливъ кончился и большія полосы песка были свободны отъ воды. Воздухъ послѣ жаркаго дня казался мнѣ теперь холоднымъ и я началъ зябнутъ въ своей курткѣ.

«Испаньола» все еще оставалась на прежнемъ мѣстѣ и надъ нею развѣваяся, — въ этомъ уже не могло быть сомнѣнія! — черный пиратскій флагъ. Въ тотъ моментъ, когда я смотрѣлъ на шхуну, тамъ какъ разъ показался красноватый огонекъ и снова раздался выстрѣлъ, на который отвѣтило эхо въ горахъ, Еще одно круглое ядро просвистѣло въ воздухѣ и бомбардировка кончилась.

Нѣкоторое время я оставался въ своемъ убѣжищѣ, наблюдая суетню, послѣдовавшую за атакой. Пираты рубили что-то топорами на берегу, поблизости частокола. Какъ я узналъ послѣ, это была паша шлюпка. Дальше, возлѣ устья ручья, виднѣлось между деревьями пламя большого костра, а между этимъ мѣстомъ и шхуной то и дѣло разъѣзжали лодки. Тѣ самые люда, которые утромъ имѣли такой угрюмый видъ, теперь весело и беззаботно перекликались, сидя на веслахъ. Но голоса ихъ все же выдавали, что тутъ дѣло не обошлось безъ рома.

Я подумалъ, наконецъ, что мнѣ пора итти къ блокгаузу. Въ это время я находился довольно далеко отъ него, на низкой, песчаной косѣ, замыкавшей бухту съ востока и отдѣлявшейся узкимъ проливомъ отъ Острова Скелета. Поднявшись на ноги, я увидалъ на нѣкоторомъ разстояніи одиноко возвышавшуюся среди низкаго кустарника высокую скалу, отличавшуюся своимъ бѣлымъ цвѣтомъ. Ужъ не была ли это та самая бѣлая скала, о которой говорилъ Безъ Гуннъ? Если когда-нибудь намъ понадобится лодка, то я буду знать, гдѣ ее найти.

Пробравшись черезъ лѣсъ, я подошелъ къ частоколу ко стороны, обращенной къ берегу, и скоро свидѣлся со своими товарищами, радостно встрѣтившими меня.

Разсказавъ свои приключенія на островѣ, я пошелъ осматривать блокгаузъ. Домъ, крыша и полъ построены были изъ необтесанныхъ сосновыхъ стволовъ. Полъ поднимался въ разныхъ мѣстахъ на футъ или полтора надъ поверхностью земли. Около двери было крыльцо, а изъ-подъ вето вытекалъ родникъ, наполняя водой искусственный бассейнъ, сдѣланный просто изъ желѣзнаго корабельнаго котла съ выбитымъ дномъ, который былъ врытъ въ песокъ до самыхъ краевъ, какъ оказалъ намъ капитанъ.

Внутри дома было пусто и только въ одномъ углу было сложено изъ камня нѣчто въ родѣ очага, въ который была вставлена старая заржавленная, желѣзная жаровня для углей.

Деревья по склону холма и внутри ограды были вырублены для постройки дома и оставшіеся пни указывали, что для этой цѣли былъ уничтоженъ хорошій лѣсъ. Во многихъ мѣстахъ земля осыпалась или была размыта дождемъ послѣ того, какъ были вырублены деревья. Только въ томъ мѣстѣ, гдѣ источникъ стекалъ внизъ по выходѣ изъ бассейна-котла, по беретамъ росъ густой мохъ, — среди котораго мѣстами виднѣлись папоротники, а на пескѣ зеленѣлъ низкорослый кустарникъ. У самаго частокола, — слишкомъ низко съ точки зрѣнія безопасности, какъ сказали мнѣ, — начинался густой, высокій лѣсъ, состоящій только изъ сосенъ, къ которымъ, ближе къ берегу, примѣшивались. уже въ значительномъ количествѣ дубы.

Холодный вечерній вѣтеръ, о которомъ я уже упоминалъ, дулъ во всѣ щели грубой постройки и постоянно посыпалъ полъ тончайшимъ пескомъ. Этотъ лесокъ попадалъ намъ въ глаза, хрустѣлъ на зубахъ, посыпалъ нашъ ужинъ и падалъ на дно бассейна, вслѣдствіе чего вода бурлила въ немъ, точно закипающая похлебка. Вмѣсто трубы у насъ было четырехугольное отверстіе въ крышѣ, но въ него попадала лишь небольшая часть дыма, остальная же расплывалась по дому, заставляй слезиться наши глаза и вызывая у насъ кашель.

Прибавьте ко всѣмъ этимъ удовольствіямъ, что у Прея, нашего новаго товарища, была обвязана голова, такъ какъ онъ былъ раненъ, когда бѣжалъ отъ пиратовъ, а бѣдный старикъ Редрутъ все еще лежалъ у стѣны, не погребенный и прикрытый только флагомъ.

Если бы намъ было позволено оставаться въ бездѣйствіи, то, навѣрное, нами очень скоро овладѣло бы уныніе. Но капитанъ Смоллеть былъ человѣкъ не такого сорта. Онъ созвалъ всѣхъ насъ и раздѣлилъ на два отряда, которые должны были по очереди стоять на часахъ. Въ одномъ отрядѣ находились докторъ, Грей и я; въ другомъ — Гюнтеръ, сквайръ и Джойсъ. Затѣмъ, не взирая на то, что мы всѣ были утомлены, онъ послалъ двухъ человѣкъ въ лѣсъ за дровами, а двумъ другимъ велѣлъ копать могилу для Редрута. Докторъ долженъ былъ исполнять обязанности повара, я же былъ поставленъ на часахъ у дверей, а самъ капитанъ расхаживалъ отъ одного къ другому, ободрялъ насъ и помогалъ, если было нужно.

По временамъ докторъ выходилъ за дверь, чтобы подышатъ свѣжимъ воздухомъ и дать отдыхъ глазамъ, которые сильно страдали отъ дыма. Каждый разъ, появляясь на порогѣ, онъ перекидывался со мной нѣсколькими словами.

— Этотъ Смоллетъ молодчина. Онъ лучше меня, — сказалъ онъ мнѣ. — А ужъ если я это говорю, то это что-нибудь да значить, Джимъ!

Въ другой разъ онъ простоялъ молча нѣсколько мгновеній, а потомъ, склонивъ голову за. бокъ, взглянулъ на меня и спросилъ:

— А что это за человѣкъ, Бенъ Гуннъ?

— Право не знаю, сэръ, — отвѣчалъ я.. — Я не увѣренъ, что у него голова въ порядкѣ.

— Если въ этомъ можно сомнѣваться, то значить это такъ, — замѣтилъ онъ. — Человѣкъ, прожившій въ такомъ ужасномъ одиночествѣ три года, на этомъ пустынномъ островѣ, не можетъ оставаться въ здравомъ умѣ, какъ мы, съ вами, Джимъ. Этого нельзя ожидать, такъ какъ одиночество не въ человѣческой природѣ. Ты говорилъ, что ему хотѣлось сыру, не такъ ли?

— Да, — отвѣчалъ я, — сыру.

— Отлично. Вы сейчасъ увидите, что значить быть лакомкой. Видѣли вы мою табакерку, Джимъ? Да! Но вы, вѣдь, никогда не видали, чтобы я нюхалъ табакъ? А это потому, что въ своей табакеркѣ я держу кусочекъ пармезана, этого превосходнаго итальянскаго сыру. Такъ вотъ мы и дадимъ его Бенъ Гунну.

Еще до ужина мы похоронили въ пескѣ стараго Тома и простояли нѣсколько минутъ у его могилы, обнаживъ Noвой головы на холодномъ вѣтру. Изъ лѣсу была принесена большая охапка валежника, но капитанъ находилъ все-таки, что этого недостаточно и, покачавъ головой, выразилъ надежду, что на слѣдующій день работа у васъ пойдетъ живѣе. Затѣмъ, когда мы поѣли ветчины и запили ее хорошимъ стаканомъ грога, наши предводители удалились въ уголъ, чтобы обсудить, какъ поступить дальше. Повидимому, они сами не могли ничего придумать. Припасовъ у насъ было такъ мало, что голодъ могъ вынудить насъ сдаться гораздо раньше, чѣмъ явится помощь. Нужно было во что бы то ни стало расправиться съ пиратами, заставить ихъ либо опустить свой флагъ, либо бѣжать на «Испаньолѣ». Изъ девятнадцати пиратовъ оставалось только пятнадцать. Двое изъ нихъ были ранены, а одинъ, который былъ сраженъ пулей сквайра возлѣ пушки, если, еще не умеръ, то, во всякомъ случаѣ, былъ все же раненъ очень тяжело. Такимъ образомъ мы должны были не упускать одного случая, когда можно убивать ихъ, такъ какъ это сберегало нашу собственную жизнь. А, кромѣ того, у насъ еще были такіе могущественные союзники, какъ ромъ и убійственный климатъ!

Вліяніе нашего перваго союзника, рома, уже давало себя знать, такъ какъ мы слышали до поздней ночи крики и пѣніе пиратовъ, доносившіеся къ намъ, хотя мы находились на разстояніи полумили: отъ нихъ. Что же касается нашего второго союзника — климата, то докторъ готовъ былъ прозакладывать свой собственный парикъ, увѣряя, что не пройдетъ и недѣли, какъ половина пиратовъ свалится съ ногъ, потому что они расположились лагеремъ на берегу болота и не имѣютъ никакихъ лѣкарствъ противъ злокачественной лихорадки.

— Итакъ, если они насъ всѣхъ не перестрѣляютъ, — сказалъ докторъ, — то будутъ рады снова вернуться на шхуну. Во всякомъ случаѣ они могутъ продолжать на этомъ кораблѣ свои разбойничьи похожденія.

— Это будетъ первый корабль, потерянный мной! — оказалъ капитанъ Смоллетъ.

Я чувствовалъ смертельную усталость, что вполнѣ понятно, но все же, когда я пошелъ спать, то долго ворочался, прежде чѣмъ заснуть; зато потомъ заснулъ, какъ убитый. Остальные давно уже встали и успѣли позавтракать, когда я проснулся. Они поспѣшили даже значительно увеличить нашъ запасъ дровъ. Разбудилъ меня шумъ и громкіе голоса.

— Флагъ парламентера! — говорилъ кто-то, и вслѣдъ затѣмъ послышалось восклицаніе изумленія:

— Это самъ Сильверъ!

Тогда я вскочилъ на ноги и, протирая глаза, бросился къ отверстію въ стѣнѣ.

Глава XX.
Сильверъ въ качествѣ парламентера.

Дѣйствительно, два человѣка находились за частоколомъ. Одинъ изъ нихъ махалъ бѣлой тряпкой, а другой, именно Сливеръ, спокойно стоялъ возлѣ него.

Было еще очень рано и дулъ, по моему мнѣнію, необычайно холодный вѣтеръ, пронизывающій до костей. Небо было совсѣмъ чистое, не видно было ни одного облачка и верхушки деревьевъ розовѣли въ лучахъ восходящаго солнца, Но туда, гдѣ стоялъ Сильверъ со своимъ спутникомъ, еще не заглядывало солнце. Тамъ все утопало въ тѣни, и они сами стояли по колѣни въ бѣломъ туманѣ, который въ теченіе сночи поднялся надъ болотомъ; холодъ и туманъ дѣйствовали тутъ заодно и, очевидно, этотъ островъ обладалъ очень нездоровымъ климатомъ, сырымъ и лихорадочнымъ.

— Оставайтесь на мѣстѣ! — крикнулъ намъ капитанъ. — Бьюсь объ закладъ, что это ловушка.

Затѣмъ имъ крикнулъ:

— Кто идетъ? Вы одного шагу ближе, не то мы будемъ стрѣлять.

— Парламентерскій флагъ, — отвѣчалъ Сильверъ.

Капитанъ стоялъ на крыльцѣ, стараясь держаться внѣ досягаемости измѣническаго выстрѣла, если именно это пираты имѣли въ виду. Обернувшись къ намъ, онъ отдалъ приказаніе:

— Пусть отрядъ доктора отправится къ амбразурамъ. Докторъ Лайвесей, станьте, пожалуйста, съ сѣверной стороны, Джимъ съ восточной, а Грей съ западной. Стража внизу пусть заряжаешь ружья. Живо, друзья, и будьте внимательны!

Покончивъ съ этимъ, онъ обратился жъ пиратамъ.

— Зачѣмъ вы пришли сюда съ этимъ флагомъ? — крикнулъ онъ.

На этотъ разъ отвѣчалъ ему другой пиратъ:

— Капитанъ Сильверъ, сэръ, предлагаетъ вамъ пріѣхать на корабль и заключить съ нами перемиріе.

— Капитанъ Сильверъ? Такого я не знаю! Кто же это? — воскликнулъ капитанъ Смоллетъ, и мы слышали, какъ онъ бормоталъ себѣ подъ носъ:

— Вотъ какъ! Уже капитанъ? Быстрое повышеніе!

Долговязый Джонъ самъ отвѣтилъ ему:

— Это я, сэръ. Бѣдняги матросы выбрали меня капитаномъ послѣ вашего дезертирства, сэръ. (На словѣ «дезертирство» онъ сдѣлалъ особенное удареніе). Мы готовы покориться, если придемъ къ соглашенію относительно условій и они не будутъ тяжелы. Все, что я прошу отъ васъ теперь, капитанъ Смоллетъ, это вашего ручательства, что вы отпустите меня здоровымъ и невредимымъ изъ вашего форта и дозволите мнѣ удалиться за предѣлы выстрѣла, прежде чѣмъ начнете стрѣлять.

— Я самъ не чувствую ни малѣйшаго желанія разговаривать съ вами, пріятель, — отвѣчалъ капитанъ Смоллетъ. — Если же вы желаете разговаривать со мной, то можете итти сюда. Это все. Предательство возможно лишь съ вашей стороны и тогда… берегитесь!..

— Этого достаточно, капитанъ! — весело крикнулъ Долговязый Джонъ — Одного вашего слова достаточно для меня! Я знаю, что вы джентльменъ и вы можете также положиться на меня.

Мы видѣли, что спутникъ Джона, державшій бѣлый флагъ, старался его удержать. Но Сильверъ воспротивился и въ этомъ не было ничего удивительнаго, въ виду надменнаго отвѣта капитана. Сильверъ просто засмѣялся въ лицо своему спутнику и хлопнулъ его по спинѣ, точно даже самая мысль объ опасности представлялась ему нелѣпостью. Затѣмъ онъ подошелъ къ частоколу, перебросилъ сначала свой костыль, а потомъ ногу и съ величайшей силой и ловкостью перелѣзъ черезъ ограду и спрыгнулъ на другой сторонѣ.

Признаюсь откровенно, что меня слишкомъ интересовало то, что совершалось внутри ограды, и поэтому я никуда не годился, какъ часовой. Я даже покинулъ свой постъ у восточнаго отверстія и осторожно проскользнулъ позади капитана, который сидѣлъ на порогѣ, опершись локтемъ на колѣни, и подпирая голову руками. Онъ уставился глазами на воду источника, которая била, ключомъ въ старомъ, желѣзномъ котлѣ на пескѣ, изображавшемъ бассейнъ, и тихонько насвистывалъ пѣсенку.

Сильверу было очень трудно взобраться на холмъ. На крутомъ склонѣ, усѣянномъ толстыми пнями и покрытомъ мягкимъ пескомъ, онъ, со своимъ костылемъ, былъ такимъ же безпомощнымъ, какъ корабль, лишенный снастей. Но онъ мужественно и молча старался преодолѣть эти затрудненія и, наконецъ, приблизился къ капитану, отдавъ ему честь но всѣмъ правиламъ дисциплины. Одѣтъ онъ былъ по праздничному, въ широкую, синюю куртку съ бронзовыми пуговицами, доходившую ему до колѣнъ, и на головѣ у него была фуражка съ галунами, сдвинутая на затылокъ.

— А вотъ и вы, пріятель, — сказалъ капитанъ, поднимая голову. — Садитесь же.

— Не хотите ли лучше впустить меня въ домъ, капитанъ? Утро слишкомъ холодное, чтобъ сидѣть снаружи на пескѣ, — пожаловался Джонъ Сильверъ.

— Вотъ что, Сильверъ, — отвѣчалъ капитанъ, — если бъ вы предпочли оставаться честнымъ человѣкомъ, то и сидѣли бы въ теплой корабельной кухнѣ. Пеняйте же сами на себя. Когда вы были моимъ корабельнымъ поваромъ, то съ вами обращались очень хорошо. Если же вы теперь капитанъ Сильверъ, въ сущности, заурядный бунтовщикъ и пиратъ, то ничего другого не заслуживаете, кромѣ висѣлицы.

— Ну что жъ, капитанъ, — возразилъ Долговязый Джонъ, садясь на песокъ, какъ ему было предложено. — Дайте мнѣ только руку потомъ, чтобъ я могъ встать. А хорошее у васъ тутъ мѣстечко!.. И Джимъ тутъ? Доброе утро, Джимъ! Докторъ, мое вамъ почтеніе! Значитъ, вы всѣ тутъ въ сборѣ, какъ счастливая семейка, если можно такъ выразиться.

— Если вы хотите что-нибудь оказать мнѣ, пріятель, то говорите теперь же, — прервалъ его капитанъ.

— Вы правы, капитанъ Смоллетъ, — отвѣчалъ Сильверъ. — Долгъ прежде всего, это несомнѣнно. Что жъ, я не могу отрицать, вы хорошо это придумали сегодня ночью. Долженъ сознаться, что это такъ. Нѣкоторые изъ васъ оказались очень ловкими парнями. Не стану отрицать также, что это поразило нѣкоторыхъ изъ насъ, можетъ быть, даже всѣхъ, можетъ, быть, даже самого меня! Возможно, что оттого я и пришелъ сюда, чтобы переговорить съ вами, объ условіяхъ. Но замѣтьте, капитанъ, что во второй разъ это не удается вамъ! Нѣтъ, чортъ возьми! Мы поставимъ часовыхъ и уменьшимъ, насколько возможно, потребленіе рома. Можетъ быть, вы думаете, что мы всѣ перепились! Но я говорю вамъ, что я-то былъ совершенно трезвъ, только усталъ тоща, какъ собака! Если, бъ, я немного раньше проснулся, я захватилъ бы васъ на мѣстѣ. Онъ еще былъ живъ, когда я подошелъ къ нему…

— Дальше! — произнесъ капитанъ Смоллетъ, съ самымъ хладнокровнымъ видомъ.

Все, что говорилъ Сильверъ, было для него загадкой. Но по его тону нельзя было подозрѣвать этого. Я уже начиналъ догадываться кой о чемъ. Мнѣ вспомнились послѣднія слова Бенъ Гунна, и я подумалъ, не онъ ли посѣтилъ пиратовъ, тогда они лежали пьяные вокругъ огня? Эта мысль вызвала у меня радостное чувство. Значитъ у насъ оставалось теперь только четырнадцать враговъ!

— Вотъ что, — сказалъ Сильверъ, — мы хотимъ получить кладъ и добудемъ его во что бы то ни стало. Это рѣшено. Вы же, вѣроятно, хотите сохранить свою жизнь, я полагаю? У васъ есть карта, не такъ ли?

— Можетъ быть, — отвѣчалъ капитанъ.

— О, я знаю, что она есть у васъ! — заявилъ Долговязый Джонъ. — Нечего вамъ скрытничать со мной. Это не принесетъ никакой пользы, можете быть увѣрены! Я говорю вамъ, что намъ нужна ваша карта. Ну а я, вѣдь, никогда не желалъ вашъ ничего дурного!

— Со мной это не приведетъ ни къ чему, пріятель, — прервалъ его капитанъ. — Мы прекрасно знаемъ, что вы намѣреваетесь сдѣлать. Но только вамъ это не удастся.

Капитанъ спокойно посмотрѣлъ на него и принялся набивать трубку.

— Если Абрагамъ Грей… — началъ Сильверъ.

— Ерунда! — вскричалъ капитанъ Смоллетъ. — Грей ничего мнѣ не говорилъ и я ничего у него не спрашивалъ. Скажу вашъ больше: я бы желалъ, чтобъ вы и, съ и весь этотъ островъ взлетѣлъ на воздухъ, чтобы ничего отъ него не осталась! Вотъ что я думаю объ этомъ, пріятель!

Эта гнѣвная вспышка, повидимому, поохладила горячность Сильвера. Сначала онъ сердился, но теперь постарался сдержать себя.

— Какъ угодно! — сказалъ онъ. — Я ее стану мѣшать джентльмену думать, какъ онъ хочетъ. А вотъ я вижу, что вы собираетесь закурить трубку капитанъ и съ вашего позволенія сдѣлаю то же самое.

Онъ набилъ свою трубку табакомъ и закурилъ. Такъ сидѣли они въ теченіе нѣсколькихъ минутъ, молча покуривая трубки, посматривая другъ на друга и по временамъ только наклонялись, чтобы сплюнуть на землю. Прямо-таки интересно было смотрѣть на нихъ!

— А теперь вотъ что! — снова заговорилъ Сильверъ. — Вы отдадите намъ карту, чтобъ мы могли найти кладъ, и прекратите вашу стрѣльбу по невиннымъ людямъ, а также ваши нападенія на нихъ во время сна. Вы сдѣлаете это, а мы предлагаемъ вамъ на выборъ слѣдующее: или вы вернетесь съ нами на корабль, тогда мы перевеземъ туда сокровище, и я даю вамъ честное слово, что высажу васъ гдѣ-нибудь на берегъ здравыми и невредимыми, — или же если вамъ это не по нутру, такъ какъ нѣкоторые изъ моихъ матросовъ немного грубы и имѣютъ съ вами старые счеты, вслѣдствіе вашей придирчивости, то вы можете остаться здѣсь. Мы поровну подѣлимся съ вами съѣстными припасами, и я даю вамъ слово, какъ и раньше, что пришлю за вами первый же корабль, который встрѣчу въ морѣ. Вы должны сознаться, что я говорю дѣло и что лучшихъ условій вы не могли бы ожидать, и я надѣюсь, — прибавилъ онъ, возвышая голосъ, — что всѣ ваши люди въ этомъ блокгаузѣ слышали меня, потому что я говорилъ это для всѣхъ.

Капитанъ Смоллетъ всталъ и вытряхнулъ пепелъ изъ трубки въ ладонь лѣвой руки.

— Это все? — спросилъ онъ.

— Это послѣднее слово, чортъ возьми! — отвѣчалъ Джонъ. — Если вы откажетесь, то больше меня не увидите и вмѣсто меня будутъ говорить съ вами ружейныя пули.

— Очень хорошо, — сказалъ капитанъ. — Теперь вы меня выслушайте. Если вы придете сюда поодиночкѣ, безоружные, то я закую васъ всѣхъ въ кандалы и отвезу въ Англію, гдѣ васъ будутъ судить. Если же вы этого не сдѣлаете, то такъ же вѣрно, такъ то, что меня зовутъ Александръ Смоллетъ и что я поднялъ здѣсь британскій флагъ, — вы всѣ отправитесь въ чорту! Вы не найдете клада.. Вы не сможете также вести корабль. Никто изъ васъ не умѣетъ управлять парусами. И бороться съ нами вамъ не подъ силу, вотъ вѣдь Грей справился же съ пятью вашими матросами и убѣжалъ. Корабль вашъ стоитъ на якорѣ, мистеръ Сильверъ, вы тутъ пошли на мель и скоро убѣдитесь въ этомъ. Вотъ я здѣсь, передъ вами, и говорю вамъ: это послѣднія добрыя слова, которыя вы отъ меня слышите, потому что, клянусь небомъ, я всажу вамъ пулю при первой же встрѣчѣ съ вами. Ну, проваливайте, пріятель! Отправляйтесь отсюда, да поживѣе!

Лицо Сильвера выразило крайнее изумленіе и глаза загорѣлись бѣшенствомъ. Онъ вытряхнулъ огонь изъ своей трубки и крикнулъ:,

— Дайте мнѣ руку, чтобы подняться!

— Я не намѣренъ, — отвѣчалъ капитанъ.

— Кто поможетъ мнѣ встать! — закричалъ онъ зычнымъ голосомъ.

Но никто изъ насъ не пошевелился. Изрыгая самыя ужасныя ругательства, онъ доползъ до крыльца и, наконецъ, поднялся, опираясь на свой костыль. Тогда онъ плюнулъ въ источникъ и крикнулъ намъ:

— Вотъ что я думаю о васъ всѣхъ! Не пройдетъ и часу, какъ я буду грѣться въ вашемъ блокгаузѣ, точно ромовый пуншъ. Смѣйтесь, чортъ (возьми, смѣйтесь! Раньше чѣмъ пройдетъ часъ, вы будете смѣяться по другому. И тѣ, которые умрутъ, будутъ счастливѣе…

Продолжая осыпать насъ проклятіями, онъ заковылялъ по песку. Послѣ нѣсколькихъ неудачныхъ попытокъ онъ перелѣзъ, наконецъ, черезъ ограду, съ помощью своего спутника, державшаго бѣлый флагъ, и скоро, исчезъ вдали, между деревьями.

Глава XXI.
Нападеніе.

Какъ только Сильверъ исчезъ изъ глазъ, капитанъ, слѣдившій за всѣми его движеніями, вернулся въ домъ и увидалъ, что никто, кромѣ Грея, не оставался на своемъ посту. Я въ первый разъ видѣлъ его до такой степени взбѣшенымъ.

— По мѣстамъ! — заревѣлъ онъ, и мы тотчасъ же вернулись къ своимъ постамъ. — Грей, — обратился онъ къ нему, — я запишу ваше имя въ корабельную книгу. Вы Исполняли свой долгъ, какъ настоящій морякъ! Мистеръ Трелоуней, я очень удивленъ вашимъ поведеніемъ, сэръ! Докторъ, я думаю, что вы носили королевскій мундиръ? Если вы такъ служили при Фонтенуа, сэръ, то вамъ лучше было бы оставаться дома!

Отрядъ доктора вернулся къ своимъ амбразурамъ, а остальные занялись приготовленіями, заряжая запасныя ружья. Лица были красны у всѣхъ, такъ какъ всѣ чувствовали себя немного сконфуженными.

Капитанъ смотрѣлъ на насъ молча нѣсколько мгновеній и, наконецъ, заговорилъ:

— Друзья, — сказалъ онъ, — я подстрекнулъ Сильвера и не безъ цѣли довелъ его до состоянія бѣшенства. Онъ заявилъ, что не пройдетъ и часу, какъ на насъ будетъ произведено нападеніе. Насъ меньше числомъ, вамъ это извѣстно, но мы будемъ сражаться подъ прикрытіемъ. Минуту тому назадъ я бы прибавилъ еще, что у насъ есть дисциплина… Я не сомнѣваюсь однако, что мы ихъ одолѣемъ, если постараемся.

Затѣмъ онъ обошелъ всѣхъ кругомъ и сказалъ, что все въ порядкѣ.

На двухъ короткихъ сторонахъ блокгауза, восточной и западной, было лишь по одной бойницѣ; на южной сторонѣ, гдѣ расходилось крыльцо, было двѣ, а на сѣверной — пять бойницъ. На семерыхъ человѣкъ у насъ было двадцать ружей. Мы сложили дрова четырьмя отдѣльными грудами, представлявшими нѣчто въ родѣ столовъ посрединѣ каждой стѣны. На этихъ столахъ лежали приготовленные снаряды и по четыре заряженныхъ ружья, чтобы они находились подъ руками. Кортики также лежали тутъ.

— Потушите огонь, — сказалъ капитанъ, — холодъ уже прошелъ и не надо, чтобы дымъ мѣшалъ глазамъ.

Мистеръ Трелоуней смѣло вытащилъ наружу желѣзную жаровню и разбросалъ горящіе уголья на пескѣ.

— Гаукинсъ еще не завтракалъ, — замѣтилъ капитанъ. — Забирайте, Гаукинсъ, свою порцію и идите назадъ къ своему посту! Тамъ вы съѣдите свои завтракъ. Живѣе, дружокъ, медлить нельзя. Гюнтеръ, обнесите всѣхъ водкой.

Пока они исполняли приказанія, капитанъ закончилъ свой планъ защиты.

— Докторъ, вы будете стоять у дверей, — сказалъ онъ. — Смотрите, не выставляйтесь впередъ, держитесь внутри дома и стрѣляйте черезъ крыльцо. Гюнтеръ, стойте съ восточной стороны. Вотъ тутъ Джойсъ станетъ на западной сторонѣ, а вы, мистеръ Трелоуней, какъ лучшій стрѣлокъ, вмѣстѣ съ Греемъ, возьмите себѣ сѣверную сторону, съ пятью бойницами. Оттуда-то намъ и грозитъ опасность. Если, они проберутся туда и начнутъ стрѣлять въ насъ черезъ наши же амбразуры, то намъ придется плохо. Гаукинсъ, мы съ вами не можемъ считаться хорошими стрѣлками, поэтому мы будемъ только заряжать ружья и помогать, когда нужно.

Капитанъ оказалъ правду: холодъ прошелъ. Какъ только солнце поднялось надъ верхушками деревьевъ, оно сейчасъ же залило своими жгучими лучами все расчищенное отъ деревьевъ пространство, и туманъ быстро исчезъ. Песокъ скоро раскалился, и въ щеляхъ между бревнами выступила растопившаяся смола. Мы сбросили свои куртки и камзолы, разстегнули ворота у рубашекъ и засучили рукава до самыхъ плечъ; каждый изъ насъ, стоя на своемъ посту, испытывалъ лихорадочное волненіе и тревогу.

— Къ чорту! — сказалъ капитанъ — Что можетъ быть скучнѣе такого ожиданія? Грей, засвисти что-нибудь.

Но какъ разъ въ эту минуту появились первые признаки готовящагося нападенія.

— Съ вашего позволенія, сэръ, долженъ я стрѣлять, если увижу кого-нибудь? — спросилъ Джойсъ капитана.

— Конечно! — вскричалъ капитанъ. — Вѣдь я же говорилъ вамъ!

— Слушаю, сэръ, — отвѣтилъ Джойсъ съ прежнимъ спокойствіемъ.

Нѣкоторое время тишина не нарушалась, но вопросъ Джойса заставилъ насъ всѣхъ насторожиться. Мы напрягали зрѣніе и слухъ и наши стрѣлки держали ружья на готовѣ. Капитанъ стоялъ посрединѣ, сжавъ губы и нахмуривъ брови. Вдругъ Джойсъ поднялъ ружье и прицѣлился. Едва онъ успѣлъ выстрѣлить, какъ тотчасъ же снаружи раздался залпъ, со всѣхъ сторонъ блокгауза. Нѣсколько пуль ударились въ стѣны, но ни одна не попала внутрь дома, а когда дымъ разсѣялся, въ лѣсу и вокругъ ограды попрежнему было все спокойно и пусто. Ни одна вѣтвь не шевелилась, нигдѣ нельзя было замѣтить сверкавшаго дула ружья, и ничто не выдавало нашъ присутствіе врага.

— Попали вы? — спросилъ капитанъ.

— Нѣтъ, сэръ, — отвѣчалъ Джойсъ. — Думаю, что нѣтъ.

— Самое лучшее все-таки говорить правду, — пробормоталъ капитанъ Смоллетъ. — Зарядите его ружье, Гаукинсъ. Сколько было на вашей сторонѣ, докторъ?

— Могу сказать съ точностью, — отвѣчалъ докторъ. — Съ этой стороны было произведено три выстрѣла. Я видѣлъ три огонька, два близко другъ отъ друга и одинъ подальше, къ западу.

— Три? — повторилъ капитанъ. — Ну, а съ вашей стороны сколько ихъ было, мистеръ Трелоуней?

Но отвѣтить на это было не легко. Съ сѣвера явилось ихъ довольно много. По счету сквайра ихъ было семеро, а по мнѣнію Грея — восемь или девять человѣкъ. Съ восточной и западной стороны было сдѣлано только по одному выстрѣлу. Очевидно главное нападеніе будетъ производиться съ сѣверной стороны, другіе же выстрѣлы будутъ имѣть цѣлью только тревожить насъ. Но капитанъ Смоллетъ не сдѣлалъ никакихъ измѣненій въ своихъ распоряженіяхъ. Онъ находилъ, что если мятежникамъ удастся перелѣзть черезъ ограду, то они завладѣютъ незащищенными бойницами и перестрѣляютъ насъ всѣхъ, какъ крысъ, въ нашемъ же собственномъ форту.

Впрочемъ, намъ не дали много времени для размышленій. Внезапно изъ лѣсу, съ сѣверной стороны, выскочило нѣсколько пиратовъ, и прямо бросились къ частоколу. Въ тотъ же моментъ снова раздался ружейный залпъ изъ лѣсу, и одна пуля влетѣла въ дверь и разбила на куски ружье доктора.

Атакующіе ринулись къ оградѣ и подобно обезьянамъ стали перелѣзать черезъ нее. Сквайръ и Грей снова выстрѣлили, трое упало: одинъ къ намъ, въ ограду, а двое снаружи. Впрочемъ одинъ изъ этихъ послѣднихъ, очевидно, былъ скорѣе испуганъ, нежели раненъ, такъ какъ онъ тотчасъ же вскочилъ на ноги и скоро исчезъ среди деревьевъ.

Двое лежали на землѣ, одинъ бѣжалъ, а четверо благополучно перелѣзли черезъ ограду, въ то время, какъ семь или восемь другихъ, очевидно, имѣвшіе нѣсколько ружей, продолжали непрерывную, хотя и безполезную стрѣльбу по нашему блокгаузу.

Четверо, перелѣзшихъ къ намъ, бросились съ возгласами прямо къ дому, подбодряемые криками своихъ товарищей изъ лѣса-было сдѣлано нѣсколько выстрѣловъ, но вслѣдствіе поспѣшности, повидимому, ни одинъ нашъ выстрѣлъ не попалъ въ цѣль. Въ одно мгновеніе всѣ четыре пирата были у самаго дома, и голова Джоба Андерсона, боцмана, показалась въ средней бойницѣ.

— Сюда! — заревѣлъ онъ громовымъ голосомъ. — Идите на нихъ приступомъ!

Въ ту же минуту другой пиратъ выхватилъ ружье у Гюнтера и ударилъ его самого такъ, что онъ упалъ безъ чувствъ. Третій пиратъ въ это время обѣжалъ вокругъ дома и, внезапно появившись въ дверяхъ, бросился съ кортикомъ на доктора.

Наше положеніе сразу измѣнилось. Раньше мы стрѣляли изъ-подъ прикрытія въ непріятеля, не скрытаго отъ насъ ничѣмъ, теперь же мы были на виду и не могли отвѣчать на его выстрѣлы. Блокгаузъ заволокло дымомъ и это доставляло вамъ относительную безопасность. Въ моихъ ушахъ раздавались крики, трескъ пистолетныхъ выстрѣловъ и сплошной громкій, протяжный стонъ. Кругомъ царилъ хаосъ и то и дѣло вспыхивали огоньки.

— Бѣгите наружу, ребята, и сражайтесь съ ними на открытомъ мѣстѣ. Вынимайте ножи! — крикнулъ капитанъ.

Я схватилъ со стола обнаженный кортикъ, и въ это время кто-то другой, сдѣлавшій то же самое, неосторожно рѣзнулъ меня по рукѣ. Но, я едва почувствовалъ это. Бросившись изъ дому, я выбѣжалъ на дворъ, освѣщенный солнцемъ. Это-то бѣжалъ за мной слѣдомъ, но я не зналъ, кто это. Прямо передо мной докторъ преслѣдовалъ врага, который напалъ на него первый. Разбойникъ бѣжалъ по склону холма, но докторъ выстрѣлилъ въ него, и онъ покатился внизъ. — Вокругъ дома, ребята! Оставайтесь около дома! — кричалъ капитанъ и, несмотря на всеобщее смятеніе и шумъ, я все же подмѣтилъ какую-то перемѣну въ его голосѣ.

Я повиновался механически и съ кортикомъ въ рукѣ обѣжалъ восточный уголъ дома. Въ тотъ же моментъ я очутился лицомъ въ лицу съ Андерсономъ. Онъ громко зарычалъ и поднялъ надъ головой свой тесакъ, лезвіе котораго блеснуло на солнцѣ. Я даже не успѣлъ почувствовать испуга, но, инстинктивно бросившись въ сторону, оступился. Нога моя поскользнулась на мягкомъ пескѣ, и я покатился головой внизъ по склону холма.

Когда я выбѣгалъ изъ двери, я видѣлъ другихъ пиратовъ, которые лѣзли черезъ палисадъ, чтобы покончить съ нами. Одинъ изъ нихъ, въ красномъ ночномъ колпакѣ и съ ножомъ въ зубахъ, уже влѣзъ на верхушку палисада и перебросилъ одну ногу. Все, однако, произошло такъ быстро, что я уже вскочилъ на ноги, а пиратъ въ красномъ колпакѣ все еще находился въ той же позѣ на верхушкѣ палисада, тогда какъ другой выставилъ изъ-за палисада свою голову. И. все-таки, хотя это и продолжалось всего нѣсколько мгновеній, но битва была уже кончена, и побѣда осталась на нашей сторонѣ.

Грей, слѣдовавшій за мной по пятамъ, уложилъ на мѣстѣ Андерсона, который занесъ надо мной ножъ и промахнулся. Другой пиратъ былъ убитъ около бойницы въ тотъ моментъ, когда онъ собирался выстрѣлить внутрь дома. Онъ лежалъ на землѣ въ предсмертной агоніи, съ дымящимся пистолетомъ въ рукѣ. Третьяго пирата докончилъ докторъ. Изъ тѣхъ четырехъ, которые перелѣзли черезъ палисадъ, только одинъ оставался въ живыхъ, но онъ, бросивъ свой кортикъ на полѣ битвы, спѣшилъ выбраться за палисадъ, охваченный, повидимому, смертельнымъ страхомъ.

— Стрѣляйте, стрѣляйте изъ дому! — кричалъ докторъ. — А вы, друзья, скорѣе идите подъ прикрытіе!

Но его слова пропали даромъ. Ни одного выстрѣла не было сдѣлано, и послѣдній пиратъ благополучно перелѣзъ черезъ ограду и исчезъ въ лѣсу.

Докторъ, я и Грей поспѣшно вбѣжали въ домъ. Оставшіеся въ живыхъ разбойники могли опять вернуться туда, гдѣ они оставили свои ружья, и открыть по насъ огонь.

Дымъ за это время, успѣлъ разсѣяться, и мы могли сразу видѣть, какой цѣной досталась намъ побѣда. Гюнтеръ лежалъ безъ чувствъ около своей бойницы. Джойсъ, съ прострѣленной головой, уже не шевелился. А справа, посрединѣ, сквайръ старался поддержать капитана и оба были страшно блѣдны.

— Капитанъ раненъ! — сказалъ сквайръ.

— Они бѣжали? — спросилъ капитанъ.

— Разумѣется. Всѣ, кто только могъ, — отвѣчалъ докторъ. — Но пятеро изъ нихъ уже больше не убѣгутъ.

— Пятеро? — вскричалъ капитанъ. — Такъ лучше. Значитъ, теперь насъ останется четверо противъ девяти. Это лучше, чѣмъ было въ началѣ. Тогда насъ было семеро противъ девятнадцати или, по крайней мѣрѣ, мы такъ думали, а это было очень скверно для насъ.

На самомъ дѣлѣ пиратовъ осталось вскорѣ только восемь человѣкъ, потому что тотъ, котораго мистеръ Трелоуней ранилъ, стрѣляя изъ лодки, умеръ въ тотъ же вечеръ. Но мы узнали объ этомъ только гораздо позже.

Часть пятая.
Мои приключенія на морѣ.

Глава XXII.
Какъ я пустился въ море.

Разбойники больше не возвращались и ни одного выстрѣла больше не раздалось изъ лѣса. Они получили «свою порцію» на этотъ день, какъ выразился капитанъ, и мы могли заняться собственными дѣлами, перевязать раненыхъ и подкрѣпить себя пищей. Сквайръ и я, мы занялись снаружи стряпней, несмотря на возможную опасность, но, правду сказать, мы сами не знали, что дѣлаемъ, такъ какъ громкіе стоны докторскихъ паціентовъ, доносившіеся изнутри дома, вселяли въ насъ ужасъ.

Изъ восьми раненыхъ въ этомъ бою только трое еще были живы: одинъ пиратъ, Гюнтеръ и капитанъ Смоллетъ. Первые двое, впрочемъ, были уже почти какъ мертвые. Пиратъ скончался подъ ножомъ доктора, производившаго операцію, а Гюнтеръ такъ и не приходилъ въ себя, несмотря на всѣ усилія доктора. Онъ протянулъ до вечера, тяжело дыша, совершенно такъ, какъ тотъ старый пиратъ въ нашемъ домѣ, когда съ нимъ сдѣлался апоплексическій ударъ. У Гюнтера были сломаны ребра и разбитъ черепъ при паденіи. Въ слѣдующую ночь онъ скончался, не сдѣлавъ ни одного движенія и не произнеся ни одного слова.

Что касается капитана, то его раны, хотя и были серьезны, — не угрожали жизни. Ни одинъ органъ не былъ опасно повреждалъ. Андерсонъ, — такъ какъ это онъ стрѣлялъ въ него — прострѣлилъ ему лопатку и слегка затронулъ легкое. Другой пиратъ только ранилъ его въ икру. Докторъ увѣрялъ, что капитанъ выздоровѣетъ, но только въ теченіе нѣсколькихъ недѣль долженъ соблюдать спокойствіе, не ходить и не двигать рукой и по возможности не говорить. Мой случайный порѣзъ руки оказался сущимъ пустякомъ. Докторъ Лайвесей залѣпилъ его пластыремъ и слегка потрепалъ меня за ухо.

Послѣ обѣда сквайръ и докторъ сѣли возлѣ капитана и нѣсколько минутъ совѣщались между собой Когда они наговорились достаточно, — это было уже послѣ полудня, — докторъ взялъ шляпу и пистолеты, всунулъ за поясъ кортикъ, положилъ въ карманъ карту и, повѣсивъ ружье черезъ плечо, перелѣзъ черезъ палисадъ съ сѣверной стороны и быстро направился къ лѣсу.

Я сидѣлъ въ это время съ Греемъ на другомъ концѣ блокгауза, и мы не могли слышать разговора нашихъ начальниковъ. Но, увидя уходящаго доктора, Грей вынулъ трубку изо рта и такъ оторопѣлъ, что даже забылъ курить.

— Что это такое? Чортъ возьми! — воскликнулъ онъ — Никакъ докторъ Лайвесей помѣшался?

— Ну ужъ нѣтъ! — отвѣтилъ я. — Онъ меньше чѣмъ кто-либо другой изъ насъ подверженъ этому.

— Хорошо, товарищъ, — возразилъ Грей. — Но если онъ въ здравомъ умѣ, то, значитъ, я спятилъ съ ума? Одно изъ двухъ!..

— Я думаю, просто-на-просто, онъ пошелъ повидаться съ Бенъ Гунномъ, — отвѣтилъ я.

Такъ и было, какъ послѣ оказалось. Между тѣмъ жара была въ домѣ невыносимая, и небольшая песчаная площадка внутри ограды раскалилась отъ полуденнаго солнца. Въ моей головѣ зародилась одна мысль, которая далеко не могла назваться правильной. Я завидовалъ доктору, что онъ идетъ въ прохладной тѣни лѣса, гдѣ порхаютъ, птицы и воздухъ пропитанъ смолистымъ запахомъ сосенъ, между тѣмъ какъ я сижу и жарюсь около бревенъ, на которыхъ выступаетъ горячая смола, а вокругъ меня кровь и лежатъ убитые! Я чувствовалъ отвращеніе къ этому мѣсту, столь же сильное, какъ и страхъ.

Все время, пока я приводилъ въ порядокъ блокгаузъ, а затѣмъ мылъ посуду послѣ обѣда, я испытывалъ это отвращеніе, которое все усиливалось, и вмѣстѣ страстное желаніе уйти. Наконецъ я не выдержалъ и, улучивъ минуту, когда никто не могъ видѣть этого, я тихонько наполнилъ сухарями свои карманы и, такимъ образомъ, подготовилъ свое бѣгство.

Безъ сомнѣнія, это было съ моей стороны безумно смѣшнымъ поступкомъ, но я рѣшилъ принять всѣ предосторожности, какія только могъ. Сухари, которыми я наполнилъ свои карманы, должны были предохранить меня отъ голода, если что-нибудь случится со мной, по крайней мѣрѣ, въ теченіе еще одного дня. Затѣмъ я взялъ съ собой пару пистолетовъ, порохъ и пули и, такимъ образомъ, считалъ себя достаточно вооруженнымъ.

Планъ, который зародился у меня въ головѣ, въ сущности былъ уже не такъ плохъ самъ по себѣ. Я хотѣлъ спуститься на ту песчаную косу, которая отдѣляла съ востока бухту отъ открытаго моря, отыскать бѣлую скалу, замѣченную мной наканунѣ вечеромъ, и убѣдиться, въ самомъ ли дѣлѣ Бенъ Гуннъ спряталъ тамъ свою лодку? Мнѣ и до сихъ поръ кажется, что это стоило сдѣлать. Но такъ какъ я зналъ, что меня ни за что не отпустили бы изъ блокгауза, то ничего другого мнѣ не оставалось, какъ ускользнуть изъ него тайкомъ, такъ чтобы никто не видѣлъ. Разумѣется, это было нехорошо съ моей стороны, но вѣдь я былъ еще очень юнъ, и мысль эта крѣпко засѣла у меня въ головѣ.

Однако обстоятельства благопріятствовали мнѣ. Сквайръ и Грей занялись перевязкой ранъ капитана и не смотрѣли на меня. Поле было свободно. Я перелѣзъ черезъ палисадъ и тотчасъ-же побѣжалъ въ лѣсную чащу, такъ что, прежде чѣмъ мое отсутствіе было замѣчено, я уже успѣлъ уйти настолько далеко, что не могъ услышать никакого зова.

Это была моя вторая безумная выходка, гораздо худшая, потому что я оставлялъ въ блокгаузѣ только двухъ здоровыхъ людей, для защиты его на случай опасности. Но и въ этотъ разъ она тоже содѣйствовала нашему спасенію.

Я направился прямо къ восточному берегу острова, такъ какъ рѣшилъ пробраться къ Бѣлой скалѣ со стороны моря, чтобы меня не могли увидѣть изъ бухты. День уже склонялся къ вечеру, хотя все еще было тепло и солнце ярко свѣтило. Пробираясь черезъ густой лѣсъ, я слышалъ не только непрерывный грохотъ прибоя, во и шумъ вѣтвей и листьевъ, указывающій, что вѣтеръ въ морѣ былъ довольно сильный. Скоро ко мнѣ донеслись струи холоднаго воздуха, и еще черезъ нѣсколько часовъ я достигъ окраины лѣса — тогда передо мной открылась синяя, залитая солнечными лучами поверхность моря, а вдоль берега бушевалъ прибой и покрывалъ его бѣлой пѣной.

Я никогда не видалъ, чтобы море было спокойно вокругъ Острова Сокровищъ. Какъ бы ни свѣтило солнце, какъ бы ни былъ тихъ и спокоенъ воздухъ, волны все-таки продолжали съ неумолкаемымъ (ревомъ разбиваться о берега острова, какъ днемъ, такъ и ночью. Не думаю, чтобы на. таемъ островѣ отыскалось бы хоть одно мѣстечко, адѣ не было бы слышно этого непрерывнаго рокота прибоя!

Пройдя съ большимъ удовольствіемъ вдоль берега, омываемаго прибоемъ, и прислушиваясь въ его рокоту, я рѣшилъ, наконецъ, что достаточно удалился къ югу и поэтому направился къ краю песчаной косы, пробираясь ползкомъ въ густомъ кустарникѣ, который служилъ мнѣ прикрытіемъ;

Позади. меня было море, впереди бухта. Вѣтеръ, дувшій раньше съ такой силой, началъ стихать и вмѣсто этого легкія перемѣнчивыя воздушныя теченія, съ юга и юго-востока, приносили съ собой огромныя клочья тумана. Въ бухтѣ, за островомъ Скелета, море было такого же свинцоваго цвѣта и такъ же неподвижно, какъ въ тотъ день, конца мы вошли туда на своей шхунѣ. «Испаньола» ясно отражалась на зеркальной поверхности залива, съ повисшимъ на ея мачтѣ чернымъ флагомъ пиратовъ.

Около шхуны стояла одна изъ шлюпокъ. Сильверъ — я мотъ бы всегда узнать его, — сидѣлъ на кормѣ и разговаривалъ съ двумя пиратами, перегнувшимися къ нему черезъ бортъ. У одного изъ этихъ пиратовъ на головѣ былъ красный колпакъ. Это былъ тотъ самый негодяй, который всего нѣсколько часовъ тому назадъ, первый перелѣзъ черезъ палисадъ и бѣжалъ. Вѣроятно пираты бесѣдовали и смѣялись, но на такомъ разстояніи (больше мили) я не могъ разслышать ни одного слова. Тотчасъ же вслѣдъ затѣмъ раздался ужаснѣйшій, рѣжущій уши крикъ, который въ первую минуту заставилъ меня вздрогнуть. Но я припомнилъ вскорѣ, что это былъ голосъ «Капитана Флинта», попугая Сильвера, и мнѣ показалось даже, что я могу различить яркія перья птицы, сидѣвшей на рукѣ своего хозяина. Наконецъ, шлюпка отъѣхала отъ шхуны и направилась къ берегу. Пиратъ въ красномъ колпакѣ и его товарищъ спустились въ каюту.

Какъ разъ въ эту минуту солнце скрылось за «Подзорной Трубой», и такъ какъ туманъ быстро накоплялся, то становилось все темнѣе и темнѣе. Я понялъ, что мнѣ нельзя терять ни минуты, если только я хочу найти лодку въ этотъ же вечеръ.

Бѣлая скала выдѣлялась еще достаточно ясно надъ кустами, но она находилась на довольно большомъ разстояніи отъ меня, и я потратилъ не мало времени, чтобы до нея добраться, такъ какъ порой мнѣ приходилось ползти на четверенькахъ среди кустовъ. Ночь уже почти наступила, когда, наконецъ, я коснулся рукой ея шероховатыхъ боковъ. Съ правой стороны, внизу, находилось въ ней небольшое углубленіе, поросшее мохомъ и скрытое за густой травой и песчаными буграми. Въ глубинѣ этой небольшой пещеры скрывалась маленькая палатка изъ козьихъ шкуръ, похожая на тѣ, которыя возятъ съ собой цыгане въ Англіи.

Я влѣзъ въ пещеру, приподнялъ одинъ край палатки и, дѣйствительно, увидалъ внутри лодочку Бенъ Гунна. Это была, дѣйствительно, самодѣльная лодка, грубой работы, сдѣланная изъ переплета брусьевъ и покрытая козьей шкурой, мѣхомъ внутрь. Правда, она была очень мала, даже для меня, и я не могъ представить себѣ, чтобы взрослый человѣкъ въ состояніи былъ выѣхать на ней въ море. Въ лодкѣ была устроена низенькая скамья для гребца и подпорка для его ногъ, было и двухлопастное весло.

Я никогда не видалъ до этого времени рыбачьей лодки, которой пользовались древніе британцы. Но такъ какъ впослѣдствіи мнѣ пришлось видѣть одну такую лодку, то я могу сказать теперь, что челнокъ Бенъ Гунна могъ назваться самымъ первобытнымъ и самымъ худшимъ образцомъ подобныхъ лодокъ. Впрочемъ, она была такъ легка, что ее не трудно было перенести, это и составляло ея большое преимущество.

Теперь, когда я нашелъ лодку, казалось, цѣль моя была достигнута и мнѣ слѣдовало бы вернуться въ блокгаузъ. Во мнѣ пришла въ голову другая мысль и до такой степени овладѣла мной, что я, вѣроятно, постарался бы осуществить ее, даже несмотря на сопротивленіе капитана Смоллета. Мой планъ заключался въ слѣдующемъ: воспользовавшись покровомъ ночи, я намѣревался подкрасться къ «Испаньолѣ» и перерѣзать якорный канатъ, предоставивъ судну свободу пристать къ берегу, гдѣ попало. Я былъ убѣжденъ, что послѣ сегодняшней неудачной атаки пираты ничего такъ не желаютъ, какъ скорѣе сняться съ якоря и выйти въ море. Это, по моему мнѣнію, слѣдовало предотвратить непремѣнно, и такъ какъ я зналъ, что на шхунѣ у нихъ не осталось ни одной шлюпки, которой могли бы воспользоваться часовые, то мнѣ и казалось, что я могу исполнить свое намѣреніе безъ особеннаго риска. И вотъ я сталъ ждать наступленія темноты, а покамѣстъ закусывалъ сухарями. Ночь была самая подходящая для выполненія моего плана. Небо все окутало туманомъ, и когда дневной свѣтъ окончательно погасъ, на островѣ наступила абсолютная темнота. Когда же я, взваливъ на плечи лодочку, началъ, спотыкаясь, спускаться съ нею къ берегу, то среди мрака, окутывавшаго бухту, можно было замѣтить двѣ свѣтящіяся точки. Одна указывала большой костеръ, разложенный пиратами, вокругъ котораго они бражничали на болотѣ. Другая — былъ огонекъ, едва мерцавшій въ туманѣ и указывавшій положеніе шхуны, которая теперь повернулась носомъ въ мою сторону, до причинѣ отлива. Единственный свѣтъ, виднѣвшійся на суднѣ, падалъ изъ каюты, и я видѣлъ только его отраженіе въ туманѣ, окружавшемъ судно.

Отливъ уже продолжался нѣсколько времени и мнѣ пришлось поэтому итти довольно долго по илистому песку, въ который я нѣсколько разъ погружался по самыя лодыжки. Наконецъ, я достигъ края отлива и, пройдя еще нѣсколько времени въ водѣ, доходившей мнѣ только до колѣнъ, я могъ, наконецъ, спустить свою лодочку въ море и влѣзть въ нее, выполнивъ это съ нѣкоторымъ искусствомъ и ловкостью.

Глава XXIII.Плаваніе во время отлива.

Лодочка оказалась вполнѣ подходящей для одного человѣка моего роста и вѣса, въ чемъ, впрочемъ, я не сомнѣвался и раньше. Она была очень легка на ходу, но и очень вертлява, такъ что управлять ею было весьма трудно. Что бы ни пробовалъ я дѣлать съ нею, она продолжала уклоняться вбокъ или вертѣлась, какъ волчокъ. Даже Бенъ Гуннъ признался потомъ, что «надо было хорошо знать ея норовъ, для того, чтобы управлять ею».

Разумѣется, я не былъ достаточно хорошо знакомъ съ нею, поэтому она вертѣлась во всѣ стороны, но какъ разъ не туда, куда было нужно. Не будь отлива, я бы, конечно, никогда не добрался бы до шхуны. Но, къ счастью, теченіемъ отлива меня отнесло къ ней, независимо отъ того, какъ я гребъ, и я никакъ не могъ ея миновать.

Сначала шхуна выдѣлялась передо мной огромной темной массой, еще болѣе черной, чѣмъ окружающая темнота, но затѣмъ постепенно ея формы обрисовались яснѣе и, наконецъ, меня принесло теченіемъ къ ея якорному канату, за который я тотчасъ же ухватился.

Канатъ былъ натянуть, какъ струна, потому что сильное теченіе отлива увлекало за собой судно и заставляло его натягивать канатъ. Кругомъ кузова судна, въ темнотѣ, волны, ударяясь, цѣнились и бурлили, точно маленькій горный потокъ. Стоило мнѣ рѣзнуть по канату своимъ морскимъ ножемъ и судно тотчасъ же унесло бы теченіемъ

Однако мнѣ во-время пришло въ голову, что канатъ, туго натянутый, можетъ быть очень опасенъ, если его перерѣзать сразу. Почти навѣрное можно сказать, что еслибъ я совершилъ такой безумный пастушокъ, то меня тотчасъ же выбросило бы изъ воды, вмѣстѣ съ лодкой. Мысль, эта заставила меня удержаться, и, если бъ счастье вновь не улыбнулось мнѣ, я долженъ былъ бы отказаться отъ своего намѣренія. Но вѣтеръ вдругъ перемѣнилъ направленіе и подулъ съ юго-запада. Какъ разъ въ ту минуту, когда я размышлялъ, что мнѣ дѣлать, вдругъ налетѣлъ порывъ, подхватилъ «Испаньолу» и повернулъ ее по теченію. Тотчасъ же, къ моей великой радости, я почувствовалъ, что канатъ, за который я держался рукой, ослабѣлъ настолько, что моя рука опустилась въ воду. Я немедленно досталъ кортикъ, вытащилъ его зубами изъ ноженъ и перерѣзалъ канатъ почти до половины. Затѣмъ я сталъ спокойно ждать, пока новый порывъ вѣтра заставитъ канатъ опять ослабѣть; тогда можно было бъ окончательно перерѣзать его.

Пока я этимъ занимался, ко мнѣ доносились изъ каюты громкіе голоса, но я былъ такъ поглощенъ своимъ дѣломъ, что сначала совсѣмъ не прислушивался къ нимъ. Когда же я перерѣзалъ канатъ до половины, то мнѣ больше ничего не оставалось дѣлать, и я началъ прислушиваться. Я узналъ голосъ Израеля Гандса, который былъ канониромъ у Флинта, а другой, бесѣдовавшій съ нимъ, былъ, вѣроятно, мой пріятель въ красномъ ночномъ колпакѣ. Оба были уже пьяны, но еще продолжали пить. Одинъ изъ нихъ открылъ окно на кормѣ и съ пьянымъ возгласомъ, бросилъ что-то въ воду, — должно быть пустую бутылку.

Впрочемъ они были не только пьяны. По звуку голосовъ я могъ заключить, что они были взбѣшены. Ругательства и проклятія сыпались градомъ и порой голоса жъ такъ возвышались, что я ожидалъ каждую минуту рукопашной схватки. Но ссора проходила и голоса затихали до слѣдующей вспышки, которая, въ свою очередь, оканчивалась благополучно.

На берегу виднѣлось пламя большого костра, просвѣчивавшее между деревьями. Кто-то пѣлъ старую матросскую пѣсню, заканчивая такими длинными трелями каждый куплетъ, что надо было удивляться терпѣнію поющаго. Я слышалъ эту пѣсню, во время своего путешествія, много разъ и мнѣ врѣзались въ память слова:

Вернулся домой изо всѣхъ лишь одинъ;
Семьдесятъ пять стали жертвой пучинъ.

Я подумалъ, что пожалуй, эта пѣсня отражаетъ въ себѣ положеніе, въ которомъ находятся пираты, понесшіе такія тяжелыя потери сегодня. Но, разумѣется, чтобы пѣть ее въ такую минуту, надо было обладать ихъ безчувственностью. Впрочемъ, я уже успѣлъ убѣдиться, что пираты были такъ же безчувственны, какъ море, по которому они плавали.

Наконецъ, снова налетѣлъ порывъ вѣтра. Шхуна закачалась и приблизилась ко мнѣ въ темнотѣ. Канатъ ослабѣлъ, и тогда я, не щадя усилій, перерѣзалъ послѣднія волокна, еще удерживавшія шхуну.

На мою лодочку вѣтеръ почти не оказывалъ вліянія и меня тотчасъ же подтянуло къ шхунѣ, которая медленно завертѣлась и поплыла, увлекаемая теченіемъ.

Я работалъ весломъ изъ всей силы, такъ какъ лодку мою прибивало къ судну, и она грозила опрокинуться каждую минуту. Но убѣдившись, что это безполезно, я продвинулся прямо къ кормѣ, такъ какъ сосѣдство борта шхуны было слишкомъ опасно для моего легкаго челнока. — Когда я отталкивался отъ «Испаньолы» мнѣ вдругъ попался въ руки конецъ каната, висѣвшій съ кормы. Я тотчасъ же схватилъ его.

Зачѣмъ я это сдѣлалъ, — не знаю. Должно быть, я просто инстинктивно ухватился за него. Но когда онъ былъ у меня въ рукахъ и я почувствовалъ, что онъ привязанъ крѣпко, то мною овладѣло любопытство и захотѣлось посмотрѣть въ окно каюты.

Ухватившись руками за веревку, я съ величайшимъ рискомъ поднялся вверхъ къ окну каюты. Въ это время шхуна и ея спутница — моя лодочка, довольно быстро скользнули по водѣ я, наконецъ, поравнялись съ костромъ, горѣвшимъ на берегу. Судно неслось, съ шумомъ и плескомъ разсѣкая волны, и, пока я не заглянулъ въ окно каюты, я не могъ понять, какъ это стража на кораблѣ не замѣчаетъ ничего. Но одного взгляда въ каюту было достаточно, чтобы все объяснить: Гандсъ и его товарищъ схватили другъ друга за горло, какъ самые злѣйшіе враги!..

Я снова спустился по веревкѣ и какъ разъ во-время, такъ какъ еще минута — и я бы упалъ въ воду. Но въ теченіе нѣсколькихъ секундъ передъ моими глазами стояла картина, которую я видѣлъ въ окно каюты: красныя, свирѣпыя лица, наклонившіяся другъ къ другу, освѣщенныя коптящей лампой. Это было мнѣ такъ непріятно, что я даже закрылъ глава, чтобы скорѣе прогнать эти ужасные образы.

Безконечная пѣсня, доносившаяся съ берега, наконецъ, прервалось, и тогда всѣ, сидѣвшіе у костра, затянули хоромъ тотъ мотивъ, который былъ мнѣ такъ хорошо знакомъ:

Пятнадцать человѣкъ надъ гробомъ мертвеца —

Гей, и бутылку рому!

Пьютъ, а ужъ чортъ доводитъ дѣло до конца —

Гей, и бутылку рому!

Слушая этотъ припѣвъ, я раздумывалъ о томъ, что чортъ и ромъ, въ самомъ дѣлѣ, властвуютъ теперь на «Испаньолѣ». Вдругъ мои размышленія были прерваны внезапнымъ толчкомъ. Моя лодка сильно накренилась на бокъ и, повидимому, перемѣнила направленіе. Въ то же время какъ-то странно усилилась ея быстрота.

Я сразу открылъ глаза, которые держалъ закрытыми. Кругомъ меня шумѣли мелкія волны съ пѣнистыми гребешками и слегка фосфоресцируя. «Испаньола», увлекавшая за собой мою лодку, какъ-будто тоже начала мѣнять направленіе. Всматриваясь въ нее, въ темнотѣ, я, наконецъ, пришелъ къ заключенію, что она тоже плыветъ къ югу. Я оглянулся, и сердце у меня сразу забилось сильнѣе. Какъ разъ позади меня виднѣлось пламя востра. Теченіе рѣзво повернуло вправо и увлекло за собой большую шхуну и маленькую, танцующую на волнахъ лодочку. Движеніе все ускорялось, волны вздымались выше, рокотъ усиливался, и, топясь и бурля, онѣ неслись черезъ узкій проливъ, въ открытое море.

Вдругъ шхуна рѣзко накренилась, сдѣлавъ крупный поворотъ подъ угломъ, по крайней мѣрѣ, въ двадцать градусовъ, и въ тотъ же моментъ послышались на ней крики, одинъ за другимъ. Я мотъ слышать быстрый топотъ ногъ по трапу, который велъ изъ каюты на палубу и понялъ, что пираты прекратили ссору, увидѣвъ, въ какой опасности они очутились.

Я легъ на дно своей злополучной лодки и отдалъ свою судьбу на волю Божью. Я зналъ, что, по выходѣ изъ проливчика попаду въ полосу прибоя и тамъ сразу покончатся всѣ мои злоключенія. Я приготовился умереть, но смотрѣть въ лицо приближающейся смерти мнѣ все-таки было трудно. Поэтому, закрывъ глаза, я легъ на дао лодки, подпрыгивавшей на волнахъ, обдававшихъ меня брызгами и каждую минуту готовыхъ меня поглотить. Мало-по-малу мною овладѣло какое-то оцѣпенѣніе, оковывавшее мои члены, и, несмотря на ужасъ моего положенія, я скоро забылся сномъ и въ своей утлой скорлупѣ грезилъ о домѣ и о старой гостиницѣ «Адмиралъ Бенбоу»…

Глава XXIV.
Плаваніе въ лодкѣ.

Былъ уже день, когда я проснулся и увидалъ, что плыву вдоль юго-западной оконечности Острова Сокровищъ. Солнце уже взошло, но оно еще скрывалось позади вершины «Подзорной Трубы», грозные утесы которой обрывались почти у самаго моря.

Другіе два холма были совсѣмъ близко отъ меня, темныя, обнаженныя верхушки ихъ были окружены утесами въ сорокъ — пятьдесятъ футовъ высоты и окаймлены точно бахромой огромными массами обрушившихся скалъ. Я находился на разстояніи какой-нибудь четверти мили отъ берега и первою моей мыслью было взяться за весло и грести къ берегу.

Однако я скоро отказался отъ этой мысли. Буруны пѣнились и грохотали около камней и скалъ, покрывавшихъ берегъ. Они обдавали его брызгами и оглашали воздухъ несмолкаемымъ ревомъ. Приблизиться къ этому берегу — значило бы итти на вѣрную погибель и понапрасну истратить свои силы въ борьбѣ съ бушующимъ прибоемъ, разбивающимся о скалы.

Но это было еще не все. Я видѣлъ около этого берега лежавшихъ на плоскихъ камняхъ или прыгавшихъ въ воду съ громкимъ плескомъ какихъ-то огромныхъ, неуклюжихъ чудовищъ, мягкихъ и напоминавшихъ видомъ улитку невѣроятной величины. Ихъ было десятка два, по крайней мѣрѣ, и эхо скалъ вторило ихъ громкому мычанію.

Я узналъ впослѣдствіи, что это были морскія коровы, вполнѣ безвредныя животныя. Но я видѣлъ ихъ впервые и поэтому былъ напуганъ еще больше присутствіемъ такихъ неизвѣстныхъ мнѣ чудовищъ и у меня совершенно пропала охота приближаться къ берегу. Я предпочиталъ даже голодную смерть въ открытомъ морѣ.

Однако судьба благопріятствовала мнѣ больше, чѣмъ я думалъ. Берегъ загибался къ сѣверу, и во время отлива тутъ обнажалась длинная, желтая песчаная мель. Еще сѣвернѣе виднѣлся Лѣсистый мысъ, который былъ помѣченъ на картѣ. Онъ былъ покрытъ высокимъ зеленымъ сосновымъ лѣсомъ, который доходилъ почти до самаго края воды.

Я вспомнилъ, что говорилъ Сильверъ про теченіе, огибающее весь западный берегъ острова и направляющееся къ сѣверу. Догадавшись, что я попалъ въ это теченіе, я рѣшилъ употребить всѣ усилія, чтобы добраться къ берегу около Лѣсистаго мыса, который казался мнѣ особенно привѣтливымъ издали.

Море было покрыто легкой зыбью. Вѣтеръ былъ не очень силенъ и равномѣрно дулъ къ югу, совпадая съ теченіемъ, вслѣдствіе чего волны поднимались и опускались равномѣрно, не сталкиваясь другъ съ другомъ. Будь иначе, я бы давно погибъ. Но при такихъ обстоятельствахъ я могъ только изумляться, какъ легко и безопасно плыла моя лодочка но этимъ волнамъ. Я все еще лежалъ на днѣ и только смотрѣлъ на огромныя синія волны, вздымавшіяся вокругъ меня. Но моя лодочка, подпрыгивая точно на пружинахъ, легко взбиралась на гребни волнъ и такъ же легко и свободно, какъ птичка, спускалась внизъ.

Спустя нѣкоторое время я настолько пріободрился, что даже взялся за весло. Но даже малѣйшее передвиженіе въ такой неустойчивой скорлупкѣ, какъ моя лодка, должно было сейчасъ же отозваться на ней и произвести большія перемѣны въ ея положеніи. Едва я двинулся съ мѣста, какъ мой челнокъ встрепенулся, заколыхался и сразу скатился внизъ по волнѣ съ такой стремительностью, что у меня закружилась голова. Лодочка моя ударилась носомъ въ волну и меня окатило цѣлымъ дождемъ брызгъ, послѣ чего она опять зарылась въ бокъ новой встрѣчной волны, и я упалъ на дно, мокрый и испутанный.

Между тѣмъ лодочка моя снова овладѣла положеніемъ и такъ же легко и свободно, какъ раньше, неслась по волнамъ. Ясно было, что мнѣ не слѣдовало мѣшать ей, да я и не могъ оказывать никакого вліянія на ея направленіе. Но въ такомъ случаѣ, развѣ я могъ надѣяться достигнуть когда-нибудь берега?

Я былъ страшно напуганъ, но все же не потерялъ головы. Двигаясь со всевозможной осторожностью, я принялся вычерпывать лодку своей фуражкой. Затѣмъ я сталъ наблюдать, какъ она ныряетъ въ волнахъ, стараясь уяснить себѣ, почему она такъ легко и свободно скользитъ по нимъ, когда бываетъ предоставлена самой себѣ.

Я замѣтилъ, что волна вовсе не была такой ровной и гладкой, какой она казалась съ берега или съ палубы корабля. Напротивъ, на ея поверхности существовали такія же неровности, впадины и пики, какъ на всякой возвышенности на сушѣ. Предоставленная самой себѣ, лодочка выбирала наиболѣе удобныя мѣста, избѣгая слишкомъ крутыхъ склоновъ и слишкомъ высокаго гребня волны.

— Хорошо, — подумалъ я. — Я долженъ, значитъ, лежать на днѣ лодки, чтобы не нарушать равновѣсія. Но я могу все же въ болѣе спокойныхъ мѣстахъ ударять по временамъ весломъ, чтобы подтолкнуть ее ближе къ берегу.

И вотъ я тотчасъ же привелъ это въ исполненіе. Опершись локтями на дно, въ самой неудобной позѣ, я ждалъ такого момента, когда можно было бы слегка повернуть ее въ сторону берега. Это была очень утомительная работа, но я видѣлъ, что она даетъ результаты, хотя и очень медленно. Когда лодка приблизилась къ Лѣсистому мысу, я увидѣлъ, что мнѣ удалось все-таки отклонить ее къ востоку на нѣсколько сотъ ярдовъ. Однако къ мысу мнѣ не удалось пристать, хотя я былъ очень близко отъ него. Я видѣлъ уже зеленыя верхушки деревьевъ, качавшіяся отъ вѣтра, и былъ убѣжденъ, что лодка пристанетъ къ слѣдующему мысу. Да и было пора, такъ какъ меня уже начала мучить жажда.

Солнце жгло немилосердно и лучи его ослѣпительно сверкали, отражаясь въ волнахъ. Брызги соленой воды, высыхая на мнѣ, покрывали мои губы солью, и я чувствовалъ жженіе въ горлѣ и головную боль. Видъ деревьевъ, манившихъ меня своей прохладой, усиливалъ мое страстное желаніе достигнуть скорѣе берега. Но теченіе быстро пронесло меня мимо даже слѣдующаго мыса. Когда же я снова очутился въ открытомъ морѣ, то увидалъ нѣчто такое, что совершенно измѣнило направленіе моихъ мыслей.

Прямо передо мной, меньше чѣмъ въ полумили разстоянія, шла подъ парусами «Испаньола». Я былъ увѣренъ, конечно, что меня увидятъ и подберутъ, но жажда такъ мучила меня, что я не зналъ, радоваться ли мнѣ или печалиться но этому поводу. Но раньше чѣмъ я рѣшилъ этотъ вопросъ, мною овладѣло необычайное изумленіе, и я уже не могъ ни о чемъ думать, а только смотрѣлъ, только удивлялся все больше и больше.

Всѣ паруса на суднѣ были подняты и ослѣпительно блестѣли на солнцѣ, точно бѣлый снѣгъ или серебро. Я видѣлъ, что она плыветъ на сѣверо-западъ и заключилъ изъ этого, что пираты хотятъ вернуться къ своей прежней стоянкѣ. Она все болѣе и болѣе забирала на западъ и одно мгновеніе мнѣ показались, что меня уже замѣтили со шхуны и теперь она гонится за мной. Но вдругъ она рѣзко повернула противъ вѣтра и, безпомощно остановилась съ хлопающими парусами, точно въ нерѣшительности.

— Ахъ болваны! — подумалъ я. — Навѣрное они опять совершенно пьяны!

Мнѣ пришло при этомъ въ голову, что они, конечно, получили бы здоровый нагоняй отъ Сильвера, если бъ онъ зналъ объ этомъ.

Между тѣмъ шхуна постепенно повернулась и снова пошла подъ вѣтромъ Однако черезъ нѣсколько минуть она снова сдѣлала поворотъ и остановилась противъ вѣтра. Такъ повторялось нѣсколько разъ; она постоянно мѣняла направленіе, поворачиваясь во всѣ стороны компаса, при чемъ каждая, перемѣна курса непремѣнно сопровождалась остановкой и безпомощнымъ хлопаніемъ парусовъ — было ясно, что никто не управлялъ судномъ. Но гдѣ же были пираты? Я полагалъ, что они были либо мертвецки пьяны, либо покинули шхуну, а въ такомъ случаѣ я моту взобраться на нее и потомъ вернуть ее капитану.

Теченіе съ одинаковой быстротой увлекало какъ шхуну, такъ и мою лодку. Но движенія шхуны были такъ перемѣнчивы и она такъ часто останавливалась, что почти не подвигалась впередъ. Если бъ я мотъ рѣшиться сѣсть и грести, то, пожалуй, перегналъ бы ее. Правда, это было рискованное предпріятіе, но я все-таки рѣшился попробовать и поднялся въ лодкѣ, за что былъ тотчасъ же награжденъ цѣлымъ дождемъ брызгъ. Однако на этотъ разъ я не отказался отъ своего намѣренія и, усѣвшись, сталъ изо всѣхъ силъ грести, но соблюдая при этомъ большую осторожность. Я плылъ вслѣдъ за шхуной, никѣмъ не управляемой и двигавшейся по волѣ вѣтра и волнъ. Случалось, на меня налетала огромная волна, и я долженъ былъ остановиться, стараясь удержать лодку на мѣстѣ, при чемъ сердце мое билось, какъ птица въ клѣткѣ. Однако постепенно я привыкъ къ этому и осторожно направлялъ мою лодку по волнамъ, такъ что лишь изрѣдка получалъ ударъ въ бокъ и пѣна обдавала мнѣ лицо.

Между тѣмъ я быстро приближался къ шхунѣ. Я могъ разглядѣть блестѣвшую на солнцѣ мѣдь румпеля, когда шхуна поворачивалась, но на палубѣ не видно было ни души. Мнѣ казалось совершенно яснымъ, что шхуна была покинута, а если нѣтъ, — значитъ, пираты лежали пьяные внизу, и въ такомъ случаѣ я могъ запереть ихъ тамъ и поступить съ судномъ, какъ угодно.

Шхуна опять остановилась и нѣкоторое время стояла неподвижно, что было для меня всего непріятнѣе. Она шла почти прямо на югъ, все время накренившись на бокъ. Всякій разъ, когда ее относило теченіемъ въ сторону, она сильно накренялась, но вслѣдъ затѣмъ ея паруса надувались, и она, выпрямившись, опять шла по вѣтру.

Я говорю, что когда она останавливалась, то для меня это было всего хуже, потому что, несмотря на свои безпомощный видъ, на хлопающіе паруса, издававшіе звукъ, похожій на пушечный выстрѣлъ, и на трескъ снастей, шхуна все же продолжала удаляться отъ меня, не только вслѣдствіе быстроты теченія, но и благодаря своему сильному дрейфу.

Наконецъ, счастье мнѣ улыбнулось. Вѣтеръ стихъ на нѣсколько мгновеній и течете постепенно повернуло шхуну такъ, что она стала ко мнѣ кормой. Я увидѣлъ тогда открытое окно каюты и горѣвшую въ ней лампу, хотя былъ уже день. Парусъ гротъ-мачты повисъ внизъ точно знамя, и шхуна двигалась лишь по теченію.

Лодка моя тоже потеряла быстроту движенія, но затѣмъ, удвоивъ усилія, я сталъ опять догонять шхуну.

Когда я находился всего лишь въ ста ярдахъ разстоянія отъ нея, вдругъ опять подулъ вѣтеръ, паруса расправились, и шхуна понеслась по волнамъ, поднимаясь и опускаясь, словно ласточка. Сначала меня охватило отчаяніе, но оно быстро смѣнилось радостью. Шхуна описала кругъ и вдругъ поплыла прямо на меня. Разстояніе между нами быстро уменьшилось, и я видѣлъ, какъ пѣнились волны, разсѣкаемыя ея носомъ. Она казалась мнѣ невѣроятно громадной, когда я смотрѣлъ на нее снизу, изъ моей лодки.

И вдругъ я понялъ, что мнѣ урожало! У меня уже не было времени для размышленій. Надо было дѣйствовать не колеблясь ни минуты, чтобы спасти свою жизнь. Я былъ какъ разъ на гребнѣ одной волны, когда шхуна нырнула внизъ и прямо надъ моей головой пришелся ея бушпритъ. Я вскочилъ на ноги и подпрыгнулъ, заставивъ лодку нырнуть въ воду. Одной рукой я ухватился за утлегарь, а ногой уперся въ брасъ и нѣсколько мгновеній висѣлъ въ такомъ положеніи, едва переводя дыханіе, пока глухой ударъ, раздавшійся внизу, не далъ мнѣ понять, что шхуна налетѣвъ на мою лодку, потопила ее и отступленіе мнѣ отрѣзано…

Глава XXV.
Я спускаю черный флагъ.

Едва я усѣлся на бушпритъ, какъ началъ надуваться, кливеръ, издавъ при этомъ звукъ, точно отъ ружейнаго выстрѣла. Шхуна внезапно вздрогнула всѣмъ корпусомъ, но въ слѣдующую же минуту кливеръ, снова началъ хлопать и наконецъ безпомощно повисъ

Эта внезапная перемѣна чуть не сбросила меня въ воду. Не теряя больше времени, я тотчасъ же поползъ по бушприту и свалился головой внизъ на палубу.

Я очутился въ носовой части судна и свѣсившійся парусъ гротъ-мачты скрывалъ отъ меня часть кормы. Не видно было ни души. Палуба, не мытая со времени бунта, носила на себѣ слѣды множества ногъ. Пустая бутылка, съ отбитымъ горлышкомъ, каталась по палубѣ при каждомъ движеніи судна, точно живое существо.

Вдругъ «Испаньола» снова пошла по вѣтру. Кливера позади меня громко заскрипѣли, руль началъ поворачиваться, и судно встрепенулось и подпрыгнуло на волнахъ. Въ тотъ же самый моментъ парусъ сильно нагнулся и, отклонившись въ сторону, открылъ кормовую часть.

Тамъ находились оба пирата. Тотъ, который былъ въ красномъ колпакѣ, лежалъ совершенно неподвижно, раскинувъ обѣ руки, точно пригвожденный ко кресту и оскаливъ зубы, выглядывавшіе изъ раздвинутыхъ губъ. Другой, — Израэлъ Гандсъ, — сидѣлъ, опершись на стойку, опустивъ голову на грудь и съ повисшими безсильно руками. Лицо его, несмотря на загаръ, было совершенно воскового цвѣта.

Въ теченіе нѣсколькихъ минутъ судно подпрыгивало во всѣ стороны, точно норовистая лошадь. Паруса надувались то на одной, то на другой сторонѣ и снасти скрипѣли и стонали. Временами цѣлый дождь брызгъ обрушивался на палубу, и судно зарывалось носомъ въ воду. Очевидно, благодаря своему тяжелому такелажу, шхуна не могла такъ легко нестись но волнамъ, какъ моя маленькая, самодѣльная лодочка, теперь уже покоящаяся на днѣ моря.

При каждомъ новомъ толчкѣ шхуны пиратъ въ красномъ колпакѣ встряхивался, но, что было всего ужаснѣе, поза его нисколько не мѣнялась отъ этого и онъ попрежнему скалилъ зубы.

Гандсъ тоже при каждомъ толчкѣ съѣзжалъ все ниже и ниже, ноги его скользили все дальше по палубѣ, и, наконецъ, онъ свалился. Лицо его мало-по-малу скрылось отъ меня, и я могъ различить только его ухо и клокъ его курчавыхъ бакенбардѣл замѣтилъ также около нихъ, на палубѣ, пятна запекшейся крови и мнѣ пришло въ голову, что, пожалуй, они убили другъ друга въ приступѣ пьянаго бѣшенства.

Пока я съ удивленіемъ разсматривалъ ихъ, наступила минута затишья, и судна остановилось. Израиль Гаадсъ немного повернулся и съ легкимъ стономъ попытался вновь принять прежнее положеніе. Этотъ стонъ, выражающій страданіе и смертельную слабость, вырвавшійся изъ его полуоткрытаго рта, пробудилъ въ моемъ сердцѣ жалость жъ этому человѣку. Но она тотчасъ же исчезла, когда я вспомнилъ о разговорѣ, слышанномъ мною изъ бочки съ яблоками.

Я подошелъ къ гротъ-мачтѣ и съ насмѣшкой сказалъ ему:

— Вотъ я опять на шхунѣ, мистеръ Гандсъ!

Онъ тяжело обвелъ кругомъ глазами, но даже не выказалъ ни малѣйшаго удивленія и только пробормоталъ одно слово:

— Водки!..

Я рѣшилъ, что времени терять нельзя и, лавируя, между реями, проскользнулъ на корму и опустился въ каюту.

Тамъ господствовалъ невообразимый хаосъ. Всѣ сундуки и ящики были раскрыты, очевидно въ поискахъ карты. Полъ былъ покрытъ толстымъ слоемъ грязи, которую нанесли съ собой пираты, возвращавшіеся сюда для совѣщаній или попоекъ послѣ своего странствованія но болоту, гдѣ былъ ихъ лагерь. Переборки, выкрашенныя бѣлой краской и окаймленныя позолоченнымъ бордюромъ, носили на себѣ слѣды грязныхъ рукъ. Пустыя бутылки дюжинами валялись въ углу и звенѣли, ударяясь другъ о друга, при качкѣ судна. Одна изъ медицинскихъ книгъ доктора валялась раскрытая на столѣ, при темъ половина ея листовъ была вырвана, вѣроятно, для закуриванія трубокъ. А на весь этотъ хаосъ бросала тусклый, мрачный свѣтъ коптящая лампа, которая продолжала горѣть.

Я спустился въ погребъ. Тамъ я не нашелъ уже ни одного боченка; невѣроятное количество бутылокъ было выпито и брошено. Очевидно, пираты не протрезвлялись уже съ самаго начала бунта.

Поискавъ хорошенько, я все же нашелъ бутылку, въ которой еще оставалось немного водки. Я рѣшилъ отнести это Гандсу. Для себя же я взялъ немного сухарей, фруктовыхъ консервовъ, вѣтку изюму и кусокъ сыру. Запасшись этой провизіей, я поднялся на палубу, сложилъ все около руля, подальше отъ Гандса, затѣмъ пошелъ къ цистернѣ съ водой и хорошенько утолилъ свою жажду. Лишь послѣ этого я протянулъ Гандсу бутылку съ водкой. Онъ съ жадностью началъ пить и, наконецъ, проговорилъ:

— Чортъ возьми, вотъ это мнѣ и нужно было!

Я усѣлся въ своемъ уголкѣ около руля и принялся за ѣду.

— Вы сильно ранены? — спросилъ я его.

Онъ сердито рявкнулъ въ отвѣтъ:

— Да, будь здѣсь докторъ, то онъ бы скорѣй починилъ меня. Но мнѣ никогда не везло въ жизни, какъ видите, въ этомъ вся бѣда. Что же касается этого молодца, — прибавилъ онъ, указывая на своего товарища въ красномъ колпакѣ, — то онъ уже мертвъ. Впрочемъ, онъ никогда не былъ хорошимъ матросомъ?.. А вы какъ попали сюда? — спросилъ онъ.

— Я пріѣхалъ, чтобы принять шхуну въ свое завѣдываніе, мистеръ Гандсъ, и васъ попрошу съ этой минуты считать меня своимъ капитаномъ, впредь до новаго распоряженія, — отвѣчалъ я.

Гандсъ довольно сердито взглянулъ на меня, не не сказалъ ничего; только щеки его слегка покраснѣли. Видъ у него былъ совсѣмъ больной и онъ продолжалъ съѣзжать внизъ при каждомъ движеніи судна.

— Между прочимъ, мистеръ Гавдсъ, — сказалъ я, — я не могу допустить, чтобы здѣсь былъ поднять такой флагъ, и, съ вашего позволенія, я спущу его. Лучше никакого флага, чѣмъ этотъ!

Пробравшись къ мачтѣ, я спустилъ проклятый черный флагъ и выбросилъ его за бортъ.

— Боже, храни короля, — воскликнулъ я, размахивая фуражкой. — Долой капитана Сильвера!

Гандсъ исподтишка наблюдалъ за мной. Его голова была попрежнему опущена на грудь.

— Я полагаю, — проговорилъ онъ, наконецъ, — что вы, капитанъ Гаукинсъ, не прочь были бы высадиться на берегъ теперь. Не потолкуемъ ли мы съ вами объ этомъ?

— Отчего же! — отвѣчалъ я. — Съ большимъ удовольствіемъ, мистеръ Гандсъ. Говорите.

Я усѣлся на свое мѣсто и снова принялся съ большимъ аппетитомъ за ѣду.

— Вотъ этотъ парень, — началъ онъ, слегка кивнувъ въ сторону умершаго, — поставилъ вмѣстѣ со мной паруса, потому что мы хотѣли вернуться назадъ. Его фамилія: О’Брайнъ, онъ простой ирландецъ. Ну, вотъ, теперь онъ умеръ. Да, онъ мертвъ и неподвиженъ, какъ бревно. Такъ кто же поведетъ шхуну, спрашиваю я? Безъ моихъ указаній вы не въ состояніи этого сдѣлать, насколько мнѣ извѣстно. Такъ слушайте же, вы дадите мнѣ поѣсть и попить, и какой-нибудь старый платокъ, чтобы перевязать рану. И за это я укажу вамъ, какъ управлять шхуной.

— Но я долженъ заявить вамъ, что не желаю возвращаться въ бухту капитана Кидда. Я думаю пройти въ сѣверный проливъ и тамъ сѣсть на мель.

— Само собой разумѣется. Не такой ужъ я трусъ, чортъ возьми! — вскричалъ онъ. — Я вижу прекрасно, чего вы хотите? Попыталъ счастья, но потерпѣлъ неудачу. Теперь счастье на вашей сторонѣ. Сѣверный проливъ? Ну, что жъ, у меня нѣтъ выбора. Мнѣ приходится помогать вамъ и повести судно къ мѣсту казни. Что жъ, я сдѣлаю это, чортъ возьми!

Мнѣ показалась, что въ его словахъ скрывался какой-то смыслъ. Мы тотчасъ же заключили съ нимъ сдѣлку. Черезъ три минуты я направилъ «Испаньолу» вдоль берега острова, надѣясь достигнуть сѣвернаго прохода до наступленія прилива, тогда можно было бы безопасно остановиться съ нею у берега и подождать, пока наступитъ отливъ, для того, чтобы высадиться на берегъ.

Укрѣпивъ румпель, я спустился внизъ и досталъ изъ своего ящика мягкій шелковый платокъ, подаренный мнѣ матерью. Съ моей помощью Гандсъ перевязалъ этимъ платкомъ большую кровоточащую рану, нанесенную ему ножомъ въ бедро. Поѣвъ немного и сдѣлавъ глотка два водки, объ нѣсколько оправился, сѣлъ немного прямѣе и заговорилъ болѣе яснымъ и громкимъ голосомъ. Вообще онъ выглядѣлъ уже совсѣмъ иначе.

Вѣтеръ намъ помогалъ въ значительной степени. Шхуна легко неслась по волнамъ и берегъ мелькалъ передъ моими глазами, при чемъ картины смѣнялись одна за другой. Скоро мы миновали возвышенныя мѣста и поплыли мимо низкаго, песчанаго берега, кое-гдѣ поросшаго низкими, карликовыми соснами. Однако вскорѣ и онъ остался позади, такъ какъ мы обогнули скалистый мысъ, находящійся на сѣверной оконечности острова.

Я былъ очень доволенъ своимъ новымъ положеніемъ и наслаждался прекрасной солнечной погодой и разнообразными видами острова. Воды и пищи у меня было вполнѣ достаточно и упреки совѣсти, не дававшіе мнѣ покоя послѣ моего бѣгства, теперь исчезли, благодаря моей великой побѣдѣ — захвату шхуны! Мнѣ ничего больше не оставалось бы желать, если бъ меня не смущали глаза Гандса, слѣдившіе за мной съ какимъ-то подозрительнымъ выраженіемъ. Странная усмѣшка не сходила съ его лица, и въ ней отражались не только страданіе и безпомощность, но въ то же время сквозило и какое-то коварство, когда онъ смотрѣлъ, какъ я работалъ по его указаніямъ.

Глава XXVI.
Израэлъ Гандсъ.

Вѣтеръ, помогавшій намъ, подулъ теперь на западъ. Для насъ это было очень хорошо, и мы тѣмъ легче могли пройти отъ сѣверо-западной оконечности острова во входу въ сѣверный проливъ. Но такъ какъ у насъ не было якоря, то мы не рѣшались подойти къ берегу, пока отливъ не отгонитъ воду возможно дальше. Приходилось ждать и время тянулось для насъ долго.

Гандсъ научилъ меня, какъ повернуть судно, чтобы оно не удалялось отъ берега. Послѣ нѣсколькихъ неудачныхъ попытокъ мнѣ все-таки удалось это сдѣлать, и мы, въ молчаніи, принялись закусывать.

— Капиталъ, — обратился ко мнѣ Гавдзъ, и на лицѣ его снова мелькнула та же загадочная, непріятная усмѣшка — Вонъ здѣсь лежитъ мой старый корабельный товарищъ О’Брайнъ. Можетъ быть, вы выбросите его за бортъ? Я не очень щекотливъ вообще и ничего бы не имѣлъ противъ его сосѣдства, но не нахожу его подходящимъ украшеніемъ для корабля. А вы какъ думаете?

— Я недостаточно силенъ для этого, — сказалъ я, — и притомъ такая работа мнѣ не по вкусу. Пусть онъ остается на своемъ мѣстѣ.

— Злополучный корабль, эта «Испаньола», Джимъ! — вдругъ проговорилъ онъ, прищуривая глаза. — Сколько людей здѣсь перебито! Какая масса бѣдныхъ матросовъ погибла съ тѣхъ поръ, какъ мы вышли изъ Бристоля! Я еще не видывалъ судна, судьба котораго была бы такъ печальна! Вотъ и О’Брайнъ; онъ тоже умеръ, не правда ли? Конечно, я не ученый, но вы, хотя и юноша, а все же можете читать и думать. Такъ скажите мнѣ, думаете ли, что если человѣкъ умеръ, то онъ уже больше никогда не появится на землѣ?

— Вы можете убить тѣло, мистеръ Гандсъ, но не душу. Вы это должны были бы знать, — отвѣчалъ я. — О’Брайнъ теперь находится въ другомъ мірѣ и, бытъ можетъ, наблюдаетъ насъ оттуда.

— Ахъ! — вскричалъ онъ. — Это печально. Выходитъ, что убійство ни къ чему не ведетъ, только напрасная трата времени. Впрочемъ, какъ я замѣтилъ, духи умершихъ не много значатъ. Я готовъ встрѣтиться съ ними, Джимъ… А теперь, когда вы высказались, я бы попросилъ васъ спуститься въ каюту и принести мнѣ… чортъ возьми, я не могу удержаться!.. принести мнѣ бутылочку вина, Джимъ. Эта водка слишкомъ крѣпка для моей головы.

Что-то такое въ голосѣ Гандса показалось мнѣ подозрительнымъ, а его заявленію, что онъ предпочитаетъ вино водкѣ, я совершенно не повѣрилъ. Очевидно, это былъ только предлогъ, чтобъ выпроводить меня съ палубы, но для чего? — я не мотъ догадаться. Онъ избѣгалъ встрѣчаться со мной взглядомъ; и глаза его бѣгали по сторонамъ: онъ смотрѣлъ то на небо, то на умершаго О’Брайна. По лицу его скользила какая-то растерянная улыбка, такъ что даже ребенокъ навѣрное догадался бы, что у него есть что-то на умѣ. Я однако не задумался ни на минуту, такъ какъ понималъ, что лучше не показывать виду. Съ такимъ глупымъ человѣкомъ, какъ онъ, мнѣ не трудно было скрыть свои подозрѣнія.;

— Захотѣлось винца? Ну, что же, это можно, — сказалъ я. — Бѣлаго или краснаго?

— Долженъ сознаться, что мнѣ это все равно, товарищъ, — отвѣчалъ Гандсъ, — лишь бы оно было крѣпкое и въ достаточномъ количествѣ.

— Хорошо. Я принесу вамъ портвейна. Только мнѣ надо поискать его.

Я опустился внизъ по трапу, нарочно стуча башмаками, а затѣмъ снялъ ихъ и, пробѣжавъ тихонько по запасному коридору, поднялся по другой лѣстницѣ и выглянулъ изъ люка на палубу, гдѣ Гандсъ не могъ видѣть меня. Во всякомъ случаѣ я принялъ всѣ предосторожности, чтобы онъ не замѣтилъ ничего.

Мои худшія подозрѣнія оправдались. Гандсъ приподнялся на четверенькахъ, и хотя раненая нога очевидно причиняла ему сильную боль, такъ какъ я слышалъ слабый стонъ, невольно вырвавшійся у него, тѣмъ не менѣе онъ довольно быстро поползъ по палубѣ до того мѣста, гдѣ лежалъ свернутый канатъ; засунувъ руку, онъ вытащилъ оттуда длинный ножъ или кортикъ, перепачканный кровью до самой рукоятки.. Онъ осмотрѣлъ его, выпячивая нижнюю губу, попробовалъ лезвіе на своей рукѣ и затѣмъ, поспѣшно спрятавъ его подъ своей курткой, потащился обратно на свое мѣсто.

Это было все, что мнѣ нужно было знать. Израэль могъ двигаться; теперь онъ былъ вооруженъ. А то, что онъ такъ старался скрыть это отъ меня, подтверждало мое подозрѣніе, что именно я былъ намѣченной имъ жертвой. Что онъ будетъ дѣлать потомъ, постарается ли дотащиться отъ Сѣвернаго пролива въ лагерю пиратовъ среди болотъ, или же начнетъ стрѣлять изъ пушки, увѣренный, что его товарищи придутъ къ нему на помощь, — этого я, конечно, не могъ знать.

Впрочемъ, въ одномъ отношеніи я могъ довѣрять ему, такъ какъ наши интересы сходились. Мы оба одинаково желали привести судно въ такое безопасное мѣсто, откуда его можно было бы снова вывести потомъ, безъ особенной затраты труда и не подвергаясь большой опасности. Пока этого не будетъ сдѣлано, до тѣхъ поръ я могъ считать свою жизнь въ безопасности. Размышляя объ этомъ, я снова вернулся въ каюту, надѣлъ башмаки и, схвативъ наудачу первую попавшуюся бутылку, вышелъ опять на палубу.

Гандсъ лежалъ на томъ же мѣстѣ, гдѣ я его оставилъ. Глаза его были полузакрыты, какъ будто онъ не могъ отъ слабости переносить дневного свѣта. Однако, онъ поднялъ вѣки, какъ только я подошелъ къ нему, взялъ бутылку, отбилъ у нея горлышко, какъ человѣкъ, привычный къ этому дѣлу, и хлебнулъ большой глотокъ, произнеся свое обычное пожеланіе «всякихъ благъ!» Пролежавъ спокойно нѣсколько минуть, онъ досталъ изъ кармана свертокъ табаку и попросилъ меня отрѣзать ему кусочекъ для жвачки.

— Отрѣжьте мнѣ жвачку, — сказалъ онъ, — потому что у меня нѣтъ ножа, да если бы и былъ, то врядъ ли у меня хватило бы силъ пользоваться имъ. Ахъ, Джимъ, Джимъ, должно быть, приходитъ конецъ! Отрѣжьте мнѣ жвачку, вѣроятно послѣднюю, дружокъ. Я долго не протяну, это вѣрно!

— Хорошо, — отвѣчалъ я, — я отрѣжу вамъ кусочекъ. Но будь я на вашемъ мѣстѣ, то сталъ бы молиться, какъ добрый христіанинъ, если бъ чувствовалъ себя такъ плохо.

— Молиться? Зачѣмъ?.. Скажите мнѣ, зачѣмъ?

— Какъ зачѣмъ? — вскричалъ я. — Вы только что спрашивали меня объ умершихъ. Вы нарушили свой долгъ! Вы жили въ грѣхѣ и лжи и обагряли свои руки кровью! Вотъ тутъ, у вашихъ ногъ, лежитъ человѣкъ, котораго вы убили, а вы меня спрашиваете зачѣмъ? Затѣмъ, мистеръ Гандсъ, чтобы милосердный Господь сжалился надъ вами!

Я немного разгорячился, думая объ окровавленномъ ножѣ, который онъ пряталъ въ своемъ карманѣ и въ своей злобѣ предназначалъ для меня. Гандсъ выслушалъ меня, отпилъ вина и заговорилъ съ непривычной торжественностью:

— Я тридцать лѣтъ проплавалъ въ морѣ, видѣлъ хорошее и дурное, благопріятную погоду и бури, испыталъ голодъ, истощеніе припасовъ, недостатокъ воды, видѣлъ, какъ пускаются въ ходъ ножи, и мало ли что! Но, говорю вамъ, никогда я не видалъ, чтобы доброта приносила добро! Кто первый ударить, тотъ и правъ, это въ моемъ вкусѣ! Мертвые не кусаются — вотъ мое мнѣніе!.. А теперь, — онъ вдругъ измѣнилъ тонъ, — я думаю, мы скоро сдѣлаемъ свое дѣло и посадимъ шхуну на мель въ безопасномъ мѣстѣ.

Намъ оставалось дѣйствительно пройти не болѣе двухъ миль, но плаваніе было труднымъ. Входъ въ эту сѣверную бухту былъ не только узокъ и мелокъ, но достаточно извилистъ, поэтому надо было хорошо управлять шхуной, чтобы пройти благополучно въ этотъ проливъ. Мнѣ кажется, что я былъ хорошимъ и сообразительнымъ помощникомъ, а Гандсъ былъ прекраснымъ лоцманомъ, такъ что мы благополучно миновали всѣ затрудненія и лавировали такъ искусно, что пріятно было смотрѣть.

Какъ только мы прошли оба мыса, насъ уже окружила земля со всѣхъ сторонъ. Берега Сѣвернаго залива такъ же густо поросли лѣсомъ, какъ и берега южной бухты, но только заливъ былъ уже и длиннѣе и напоминалъ рукавъ рѣки. Прямо противъ насъ, у южной оконечности, виднѣлся остовъ разбитаго корабля, находившійся уже въ послѣдней стадіи разрушенія. Это было большое трехмачтовое судно, очевидно, такъ долго пролежавшее здѣсь, что. оно все почти покрылось водорослями, а на палубѣ даже выросли береговые кустарники, которые теперь были усѣяны цвѣтами. Правда, это было печальное зрѣлище, но оно указывало намъ, что бухта была очень спокойнымъ мѣстомъ.

— Ну, — сказалъ Гандсъ, — теперь посмотрите сюда. Это какъ разъ удобное мѣсто, чтобы посадить шхуну на мель. Тутъ тихо и дно совсѣмъ ровное, покрытое чистымъ пескомъ. Волнъ здѣсь бояться нечего. Кругомъ деревья и это старое судно, покрытое цвѣтами, точно стоящее здѣсь на стражѣ. — А можно будетъ сняться съ мели потомъ? — спросилъ я.

— Отчего же нѣтъ? Надо только во время отлива занести канатъ на другой беретъ и оберутъ его кругомъ толстой сосны, а другой его конецъ привязать къ шпилю. Когда наступитъ приливъ, то нѣсколько человѣкъ должны, взяться за канатъ и тянуть его. Тогда шхуна сама выйдетъ отсюда. А теперь, дружокъ, смотрите въ оба. Мы уже близко отъ того мѣста, а шхуна слишкомъ быстро идетъ. Направо руль… еще немного! Теперь налѣво… держите крѣпче!..

Онъ отдавалъ приказанія, и я ихъ быстро, исполнялъ, не переводя дыханія. Наконецъ, онъ крикнулъ: «Теперь, руль на бортъ! живо»!..

Я налегъ на руль, и «Испаньола», сдѣлавъ крутой поворотъ, плавно поплыла къ низкому Лѣсистому берегу.

Возбужденіе, въ которомъ я находился во время этихъ послѣднихъ маневровъ, помѣшало мнѣ слѣдить, какъ прежде, за Гандсомъ. Вообще я былъ такъ заинтересовалъ, ожидая момента, когда шхуна коснется дна, что совершенно забылъ объ опасности, которая висѣла надъ моей головой. Наклонившись черезъ бортъ, я слѣдилъ за волнами, которыя разбѣгались отъ боковъ шхуны и обдавали ее брызгами пѣны. Но вдругъ я почувствовалъ какое-то странное безпокойство, заставившее меня повернуть голову. Я сдѣлалъ это безотчетно. Можетъ быть, легкій шорохъ донесся до моего слуха или сбоку моего поля зрѣнія промелькнула тѣнь или же просто безсознательный, животный инстинктъ самосохраненія заставилъ меня обернуться — я не знаю. Но только это спасло меня, такъ какъ я увидалъ Гандса, подкрадывавшагося ко мнѣ, держа въ правой рукѣ ножъ.

Мы оба громко вскрикнули, когда встрѣтились глазами. Но только я закричалъ отъ ужаса, а онъ заревѣлъ какъ быкъ, приготовившійся къ нападенію. Въ ту же минуту онъ бросился на меня, а я отскочилъ въ сторону и выпустилъ изъ рукъ румпель, который съ размаху ударилъ Гандса въ грудь, такъ что онъ свалился.

Я думаю, что это спасло меня, потому что раньше чѣмъ онъ успѣлъ подняться, я уже отбѣжалъ отъ него въ другую сторону. Остановившись у гротъ-мачты, я вытащилъ изъ кармана пистолетъ и прицѣлился въ него, когда онъ снова подходилъ ко мнѣ. Но выстрѣла не послѣдовало, такъ какъ порохъ, очевидно, отсырѣлъ отъ морской воды. Какъ я проклиналъ свою небрежность! Отчего я раньше не осмотрѣлъ и не зарядилъ вновь своихъ пистолетовъ? Теперь я былъ безоруженъ передъ нимъ, какъ овца передъ мясникомъ.

Удивительно, какъ онъ могъ такъ быстро двигаться, несмотря на свою рану! Его волосы, подернутые просѣдью, свѣсились ему на лицо, которое было красно отъ бѣшенства и поспѣшности его движеній. У меня не было времени попробовать другой пистолетъ, да это было безполезно, потому что съ нимъ, конечно, случилось то же самое. Единственное, что мнѣ оставалось, это увертываніе отъ нападенія, такъ какъ иначе онъ непремѣнно настигъ бы меня и закололъ своимъ окровавленнымъ ножомъ. Я всталъ около гротъ-мачты и, держась за нее рукой, съ напряженіемъ ожидалъ нападенія.

Гротъ-мачта была достаточной толщины, и я могъ укрываться за нею, бѣгая крутомъ. На мгновеніе мы оба остановились, слѣдя за движеніями и подстерегая другъ друга. Я вспомнилъ, что я часто игралъ въ такую мальчишескую игру со своими сверстниками на родинѣ, и мы бѣгали вокругъ какой-нибудь скалы, стараясь изловить другъ друга. Но никогда, конечно, сердце мое не билось такъ сильно, какъ въ эту минуту, когда на карту была поставлена моя собственная жизнь! Однако все-таки я думалъ, что на моей сторонѣ больше преимуществъ, такъ какъ мой противникъ былъ старъ и раненъ въ ногу. Эта мысль пріободрила меня настолько, что я даже сталъ раздумывать, чѣмъ, можетъ кончиться такая игра. Конечно, я могъ продержаться долго, но я не видѣлъ надежды на возможность бѣгства.

И вотъ, пока мы оба подстерегали другъ друга, «Испаньола» коснулась песчанаго дна, задрожала всѣмъ корпусомъ и, покачнувшись, легла на бокъ, такъ что палуба очутилась подъ угломъ въ 45 градусовъ и черезъ шкафуты хлынула вода, образовавшая лужу около борта.

Мы оба потеряли равновѣсіе и почти одновременно покатились къ борту. Мертвецъ въ красномъ колпакѣ, съ раскинутыми руками, тоже покатился за нами. Мы находились такъ близко другъ отъ друга, что я ударился головой о ноги Гандса съ такой силой, что даже зубы у меня стукнули. Но это обстоятельство, вѣроятно, и заставило меня вскочить на ноги раньше Гандса, который вынужденъ былъ отталкивать отъ себя мертвеца, подкатившагося къ нему.

Бѣгать по палубѣ теперь уже было невозможно и мнѣ надо было поискать другого пути къ спасенію, не теряя ни минуты, потому что врагъ находился около меня и почти меня касался. Въ одно мгновеніе я вскочилъ на ноги, и, пробравшись къ вантамъ бизани, не переводя дыханіе, взобрался на рею и усѣлся на ней.

Эта поспѣшность спасла меня, потому что ударъ ножа, направленный въ меня, попалъ на полфута ниже. Гандсъ былъ такъ пораженъ этой неожиданностью, что остался стоять съ разинутымъ ртомъ и смотрѣлъ на меня, снизу вверхъ, съ выраженіемъ досады и изумленія.

Не теряя времени, я тотчасъ же привелъ въ порядокъ свои пистолеты и заново зарядилъ ихъ. Гандсъ, замѣтивъ, что я дѣлаю, понялъ, повидимому, что теперь мы обмѣнялись ролями. Послѣ минутнаго колебанія онъ тоже полѣзъ на ванты, держа ножъ въ зубахъ. Онъ карабкался, съ трудомъ волоча свою раненую ногу, и охалъ отъ боли. Я успѣлъ уже кончить свои приготовленія, прежде чѣмъ онъ поднялся на одну треть отъ палубы и тогда, держа въ каждой рукѣ по пистолету, я обратился къ нему:

— Еще одинъ шагъ, мистеръ Гандсъ, и я разможжу вамъ голову. «Мертвецы не кусаются», какъ вамъ извѣстно, — прибавилъ я съ усмѣшкой.

Онъ моментально остановился. Я видѣлъ по его лицу, что онъ старался обдумать, что ему дѣлать дальше, но видно было, что умственная работа дается ему не легко, поэтому я, чувствуя себя въ полной безопасности, громко расхохотался. Наконецъ, онъ заговорилъ съ усиліемъ, сохраняя на своемъ лицѣ прежнее выраженіе сильнѣйшаго замѣшательства. Онъ вынулъ ножъ изо рта, потому что онъ мѣшалъ ему говорить, но съ мѣста не двинулся.

— Джимъ, — оказалъ онъ, — сознаюсь, что мы оба запутались въ этой игрѣ и теперь намъ надо заключить сдѣлку. Я бы ужъ справился съ вами, не случись этого толчка. Но мнѣ никогда не везетъ, никогда! Нечего дѣлать, я долженъ сдаться, что однако очень тяжело для настоящаго стараго моряка, который вынужденъ покориться корабельному юнгѣ. Вы сами это понимаете, конечно!

Я упивался его словами и радостно посмѣивался, гордый своей побѣдой какъ пѣтухъ, взлетѣвшій на стѣну. Но вдругъ онъ поднялъ руку надъ своимъ плечомъ и что-то промелькнуло въ воздухѣ какъ стрѣла. Въ тотъ же моментъ я почувствовалъ ударъ и сильную боль, и мое плечо было пригвождено къ мачтѣ. Не знаю, отъ страшной ли боли или отъ неожиданности, но только я дѣйствительно безсознательно выстрѣлилъ изъ обоихъ пистолетовъ и они у меня выпали изъ рукъ. Одновременно, съ этимъ раздался заглушенный крикъ, Гандсъ выпустилъ изъ рукъ ванты и полетѣлъ головой внизъ въ воду.

Глава XXVII.
«Червонцы, червонцы!».

Благодаря наклону шхуны мачты висѣли прямо надъ водой, и съ той реи, на которой я сидѣлъ, я видѣлъ подъ собой только поверхность бухты. Гандсъ, не успѣвшій подняться такъ высоко, какъ я, находился поэтому ближе къ судну и упалъ возлѣ бортовъ. Онъ показался одинъ разъ надъ поверхностью воды, среди пѣны и крови, а затѣмъ навсегда опустился на дно. Когда взбаломученная вода успокоилась, я могъ разглядѣть его на чистомъ, свѣтломъ песчаномъ днѣ, въ тѣни, которую отбрасывала шхуна. Нѣсколько рыбъ проплыло мимо него, иногда вслѣдствіе ряби, появлявшейся на поверхности воды, мнѣ казалось, будто онъ шевелится и старается привстать. Но онъ былъ мертвъ на самомъ дѣлѣ, застрѣленный мной и потонувшій, и теперь онъ долженъ былъ сдѣлаться добычей рыбъ, какъ разъ на томъ мѣстѣ, гдѣ собирался покончить со мной!

Едва я увѣрился въ этомъ, какъ меня охватилъ ужасъ, и я почувствовалъ дурноту. Горячая кровь стекала у меня по спинѣ и груди. Ножъ, пригвоздившій меня къ мачтѣ, жегъ меня точно раскаленное желѣзо. Но даже не эта физическая боль приводила меня въ такое состояніе. Я могъ бы вынести эту боль, какъ мнѣ казалось, безъ малѣйшаго ропота. но я испытывалъ ужасъ, что могу свалиться съ реи въ эту тихую, зеленую воду, и упасть на дно, рядомъ съ мертвымъ Гандсомъ.

Я уцѣпился за рею руками изо всѣхъ силъ, такъ что у меня заныли пальцы, и закрылъ глаза, чтобы не видѣть опасности. Однако постепенно я успокоился, пульсъ началъ биться ровнѣе, и я снова овладѣлъ собой.

Моей первой мыслью было вытащить ножъ изъ раны, но или онъ сидѣлъ глубоко, или мужество измѣнило мнѣ, но только я не могъ этого сдѣлать, и, задрожавъ всѣмъ тѣломъ, отказался отъ этой попытки. Какъ это ни странно, но именно эта дрожь помогла мнѣ. Отъ непроизвольныхъ движеній моего тѣла, ножъ выпалъ самъ изъ раны. Въ дѣйствительности онъ только задѣлъ мою кожу и, проколовъ ее, пригвоздилъ меня къ мачтѣ. Вслѣдствіе моихъ движеній этотъ кусокъ кожи оторвался. Кровь, разумѣется, потекла сильнѣе, но я уже былъ свободенъ и меня удерживало только платье, пригвожденное ножомъ. Рванувшись хорошенько, я окончательно освободился и спустился по вантамъ на палубу, но только съ другой стороны. Ни за что въ мірѣ я не согласился бы слѣзть съ той стороны, съ которой Гандсъ свалился въ роду!

Сойдя внизъ, я перевязалъ, какъ могъ, свою рану. Она сильно болѣла и кровоточила, но не была ни глубока, ни опасна, и даже не очень мѣшала мнѣ двигать рукой. Покончивъ съ этимъ, я оглядѣлся кругомъ. Теперь я былъ единственнымъ, въ нѣкоторомъ смыслѣ, владѣльцемъ шхуны и мнѣ захотѣлось освободить ее отъ послѣдняго пассажира — мертвато О’Браина. Онъ скатился, какъ я уже говорилъ, къ самому борту и остался тамъ лежать неподвижно, точно большая кукла, страшная и неуклюжая. Теперь я уже могъ выполнить свое намѣреніе. Я пережилъ столько трагическихъ приключеній за послѣднія минуты, что весь мой страхъ передъ мертвецами исчезъ. Я обхватилъ его туловище руками, точно это былъ мѣшокъ съ опилками и, напрягши свои силы, перекинулъ его черезъ бортъ. Онъ упалъ въ воду съ громкимъ плескомъ. Красный колпакъ свалился у него съ головы и остался плавать на поверхности воды. Когда пѣна, вызванная паденіемъ, улеглась, я могъ разглядѣть на днѣ обоихъ, пиратовъ. Они лежали другъ возлѣ друга и колыхались при всякомъ движеніи воды. О’Брайнъ, несмотря на свою молодость, былъ совершенно лысый; и его лысая голова покоилась теперь на колѣняхъ его убійцы и рыбы быстро плавали надъ ними.

Я остался одинъ на шхунѣ. Отливъ уже кончился. Солнце стояло такъ низко, что длинныя тѣни отъ высокихъ сосенъ на западномъ берегу пересѣкали бухту и достигали палубы. Подулъ вечерній вѣтерокъ и хотя холмъ съ двумя большими утесами защищалъ бухту съ востока, тѣмъ не менѣе снасти стали поскрипывать, а висѣвшія паруса слегка затрепетали и захлопали.

Понимая, что судну можетъ грозить опасность, я постарался спустить и привязать кливера, но съ гроть-мачтой у меня было не мало хлопотъ. Наконецъ, мнѣ удалось спустить и главный парусъ, конецъ котораго попалъ въ воду. Но поднять его у меня не хватало силъ, и я подрѣзалъ снасти, такъ какъ оставлять его въ такомъ положеніи было еще опаснѣе. Парусъ тотчасъ же свалился и лежалъ на поверхности воды, точно надутый пузырь. Втащить его обратно я не могъ, сколько ни старался. Это все, что я могъ сдѣлать, и мнѣ ничего другого не оставалось, какъ отдать «Испаньолу», такъ же какъ и самого себя, на волю судьбы.

Пока все это происходило, весь заливъ погрузился въ тѣнь. Послѣдніе лучи солнца, пробиваясь сквозь кружевную листву лѣса и сверкая, какъ драгоцѣнные камни, освѣтили цвѣточный покровъ стараго, разрушеннаго корабля. Становилось холодно. Теченіе отлива быстро гнало воду къ югу, и судно все болѣе и болѣе ложилась на бокъ.

Я пробрался къ носовой части и заглянулъ внизъ. Тутъ было достаточно мелко и, держась обѣими руками за конецъ якорнаго каната, я осторожно опустился въ воду, которая едва доходила мнѣ здѣсь до пояса. Дно было песчаное, твердое и подернутое мелкою рябью вслѣдствіе движенія волнъ. Покинувъ «Испаньолу», лежавшую на боку, съ распростертымъ на поверхности воды огромнымъ парусомъ, я прямо пошелъ въ бродъ къ берегу, ощущая сильный приливъ бодрости. Какъ разъ въ эту минуту солнце закатилось. Въ лѣсу стемнѣло; слышенъ былъ только легкій свистъ вѣтра, колыхавшаго верхушки сосенъ.

Какъ бы то ни было, но я все-таки выбрался на берегъ. Кромѣ того, я могъ похвалиться тѣмъ, что вернулся не съ пустыми руками. Тамъ осталась шхуна, освобожденная, наконецъ, отъ пиратовъ. Мы могли вернуться на нее и снова отправиться въ море. Разумѣется, мнѣ хотѣлось какъ можно скорѣе добраться домой и похвастаться своими подвигами. Быть можетъ, я и заслуживалъ порицанія за свое бродяжничество, но я загладилъ свой проступокъ тѣмъ, что вновь завладѣлъ шхуной, и я надѣялся, что даже капитанъ Смоллетъ признаетъ, что я не потерялъ времени даромъ.

Размышляя, такимъ образомъ, я въ самомъ лучшемъ настроеніи пустился въ путь черезъ лѣсъ. Вспомнивъ, что самый восточный изъ ручейковъ, впадающихъ въ бухту капитана Кидда, вытекалъ изъ холма съ двумя утесами, находящагося налѣво отъ меня, я пошелъ въ этомъ направленіи, (разсчитывая перейти ручей въ самомъ узкомъ мѣстѣ. Лѣсъ былъ не густой и итти была не трудно. Я скоро обогнулъ край этого холма и перешелъ въ бродъ ручей тамъ, гдѣ онъ былъ очень мелокъ. Около этого мѣста я встрѣтился впервые съ Бенъ Гунномъ и сталъ теперь пробираться очень осторожно, зорко посматривая по сторонамъ.

Въ лѣсу было почти совсѣмъ темно, но когда я вошелъ въ расщелину между двумя утесами, то увидалъ на небѣ мерцающее отраженіе огня.

Я подумалъ, что это, должно быть, островитянинъ Бенъ Гуннъ развелъ костеръ, чтобы сварить себѣ ужинъ и даже подивился въ душѣ, что онъ могъ быть такъ неостороженъ. Вѣдь если я мотъ видѣть это отраженіе свѣта, то его могли замѣтить также и въ лагерѣ пиратовъ, среди болотъ!

Темнота сгущалась все больше. Двойной холмъ позади меня и Подзорная Труба съ правой стороны служили мнѣ единственными указателями направленія, но очертанія ихъ становились все неопредѣленнѣе, и они точно расплывались среди окружающаго мрака. Звѣздъ было мало и онѣ слабо, мерцали въ высотѣ. Я шелъ, пробираясь между кустами, путаясь въ травѣ и спотыкаясь, а иногда и падая въ песчаныя ямы.

Вдругъ показался свѣтъ и, взглянувъ вверхъ, я увидалъ, что вершина Подзорной Трубы освѣщена какимъ-то слабымъ мерцаніемъ. Но вскорѣ изъ-за деревьевъ выглянула огромная серебристая луна, залившая все своимъ сіяніемъ.

Эта значительно облегчало мою задачу. Я бросился почти бѣгомъ, чтобы скорѣе достигнуть блокгауза. Мое нетерпѣніе все возрастало. Тѣмъ не менѣе я постарался сдержать его, когда вступилъ въ рощу, находящуюся передъ блокгаузомъ, и сталъ подвигаться медленнѣе и осторожнѣе. Вѣдь было бы въ самомъ дѣлѣ очень печально, если бъ меня случайно подстрѣлили мои собственные товарищи!

Луна поднималась все выше, и лучи ея освѣтили всѣ прогалины въ лѣсу. Но передо мной виднѣлся свѣтъ совсѣмъ другого рода. То былъ яркій, красноватый отблескъ пламени костра, виднѣвшійся изъ-за деревьевъ. Онъ то темнѣлъ, какъ будто потухая, То снова ярко разгорался.

Я рѣшительно не могъ понять, что это означало.

Наконецъ, я дошелъ до краевъ очищенной отъ лѣса площадки. Западная сторона была освѣщена луной, но все остальное такъ же, какъ и блокгаузъ, находилось въ тѣни, и лишь кое-гдѣ длинныя полосы серебристаго свѣта прорѣзывали мракъ. Съ другой же стороны дома горѣлъ огромный костеръ, красноватый отблескъ котораго представлялъ рѣзкій контрастъ съ мягкимъ свѣтомъ луны. Нигдѣ не видно было ни живой души, не слышно было никакого звука, кромѣ легкаго шелеста вѣтра въ листвѣ деревьевъ.

Я остановился, изумляясь и пожалуй даже нѣсколько испуганный. Не въ нашихъ привычкахъ было разводить такіе большіе костры! По приказанію капитана мы берегли топливо и не расходовали его такъ неэкономно. И мало-помалу въ сердце мое прокралась боязнь, что въ мое отсутствіе мучилось что-нибудь дурное съ моими товарищами.

Я тихонько прокрался къ палисаду, держась все время въ тѣни, и тамъ, гдѣ тѣнь была всего гуще, перелѣзъ черезъ ограду. Ради предосторожности я поползъ на четверенькахъ, не производя ни малѣйшаго шума. Когда я, наконецъ, приблизился къ самому дому, то вдругъ услышалъ нѣчто, наполнившее мое сердце. радостью, хотя эти звуки далеко нельзя было назвать музыкальными и въ прежнія времена я на нихъ часто жаловался. Но въ эту минуту они мнѣ показались самой лучшей музыкой, и я съ удовольствіемъ прислушивался къ громкому и дружному храпу моихъ друзей, очевидно, мирно опавшихъ. И никогда еще крикъ часового на суднѣ, возвѣщающій, что все благополучно, не дѣйствовалъ на меня болѣе успокоительно, чѣмъ эти звуки!

Между тѣмъ, въ одномъ не могло быть сомнѣній: никто не сторожилъ здѣсь. Если бъ вмѣсто меня къ нимъ подкрадывался теперь Сильверъ со своей шайкой, то навѣрное никто изъ нихъ не увидалъ бы разсвѣта слѣдующаго дня. Вотъ, что значитъ — подумалъ я, — что капитанъ равенъ! И я снова упрекнулъ себя за то, что покинулъ ихъ въ такой опасности, когда ихъ было такъ мало и некому было сторожить.

Подойдя къ дверямъ, я заглянулъ внутрь. Но тамъ было такъ темно, что ничего нельзя было различить; только слышно было храпѣніе, къ которому примѣшивался порой какой-то странный звукъ, похожій на хлопаніе крыльевъ и постукиваніе клювомъ.

Вытянувъ впередъ руки, я сталъ ощупью пробираться въ темнотѣ на свое прежнее мѣсто, въ углу, и невольно улыбался при мысли, какъ удивятся мои друзья, когда увидятъ меня завтра утромъ.

Я наткнулся нечаянно на ногу спящаго, по онъ только перевернулся на другой бокъ и заворчалъ, продолжая спать. И вдругъ среди мрака раздался рѣзкій громкій крикъ:

— Червонцы! Червонцы! Червонцы!.. И такъ, безъ перерыва, въ теченіе нѣсколькихъ минутъ, продолжалось это выкрикиваніе одного и того же слова, звукомъ, напоминавшимъ скрипъ мельницы.

То былъ зеленый попугай Сильвера, «Капитанъ Флинтъ». это онъ стучалъ клювомъ о бревно и оказался болѣе бдительнымъ часовымъ, чѣмъ люди, возвѣстивъ о моемъ появленіи своимъ несноснымъ крикомъ.

Я не успѣлъ даже опомниться, какъ спящіе проснулись и вскочили на наги. Вслѣдъ затѣмъ раздался громкій окрикъ Сильвера, сопровождаемый проклятіямъ:

— Что за чортъ? Кто идетъ сюда?..

Я бросился бѣжать, но въ темнотѣ наткнулся на кого-то. Оттолкнувъ его, я попалъ прямо въ руки другого, который схватилъ меня:

— Принеси огня, Дикъ — крикнулъ Сильверъ.

Кто-то выбѣжалъ за двери и тотчасъ же вернулся съ горящей головней въ рукахъ.

Часть шестая.
Капитанъ Сильверъ.

Глава XXVIII.
Въ непріятельскомъ лагерѣ.

Красноватый свѣтъ факела, освѣтившій внутренность блокгауза, подтвердилъ всѣ мои худшія подозрѣнія. Пираты завладѣли домомъ и всѣми нашими припасами. Тутъ была бочка съ коньякомъ; ветчина и сухари тоже остались на прежнемъ мѣстѣ, но что всего болѣе усиливало мой ужасъ — это отсутствіе какихъ бы то ни было признаковъ плѣнниковъ. Не было никакого сомнѣнія, что всѣ мои друзья погибли, и мое сердце больно сжалось при мысли, что меня не было съ нами.

Въ комнатѣ было только шестеро пиратовъ; другихъ уже не было въ живыхъ. Пятеро вскочили на ноги. Лица у нихъ были красныя, распухшія, и они, очевидно, еще не вполнѣ очнулисъ отъ своего крѣпкаго она, подъ вліяніемъ опьяненія. Шестой только приподнялся на локтѣ. Онъ былъ смертельно блѣденъ, и окровавленная повязка на его головѣ указывала, что онъ былъ недавно раненъ и только что перевязанъ. Я вспомнилъ, что во время нападенія былъ подстрѣленъ одинъ изъ пиратовъ, который убѣжалъ въ лѣсъ, и подумалъ, что, навѣрное, это былъ онъ.

Попугай сидѣлъ на плечѣ Долговязаго Джона и чистилъ клювомъ свои перышки. Самъ Сильверъ показался мнѣ гораздо блѣднѣе и серьезнѣе обыкновеннаго. На немъ былъ все тотъ же парадный камзолъ, въ которомъ онъ являлся для переговоровъ, но теперь онъ былъ въ самомъ ужасномъ видѣ, перепачканный въ глинѣ и изодранный острыми шипами колючаго терновника въ лѣсу.

— Вотъ что! — сказалъ онъ. — Никакъ самъ Джимъ Гаукинсъ, — чортъ меня побери! — свалился сюда! Ну что жъ, я очень радъ!

Сказавъ это, онъ усѣлся на бочку и принялся набивать трубку.

— Дай мнѣ огня, Дикъ, — обратился онъ къ одному изъ пиратовъ и, закуривъ трубку, продолжалъ: — Хорошо. Брось головню назадъ въ костеръ. А вы, джентльмены, не стѣсняйтесь и ложитесь опять. Вамъ нечего стоять передъ мистеромъ Гаукинсомъ. Онъ васъ извинитъ, можете быть въ этомъ увѣрены! Такъ вотъ что, Джимъ, — обратился отъ опять ко мнѣ. — Вы явились сюда? Какой пріятный сюрпризъ для бѣднаго стараго Джона! Я съ перваго же взгляда увидѣлъ, что вы ловкій парень. Но это даже превосходитъ мои ожиданія.

Разумѣется, я ничего не отвѣчалъ на это. Меня прижали къ стѣнѣ, и я остался стоять, стараясь смѣло смотрѣть въ лицо Сильвера, хотя въ душѣ я чувствовалъ самое мрачное отчаяніе.

Сильверъ затянулся нѣсколько разъ и затѣмъ съ большимъ спокойствіемъ произнесъ:

— Такъ какъ вы уже попали сюда, Джимъ, то я вамъ кое-что скажу. Вы, всегда нравились мнѣ, потому что вы мальчикъ умный и похожи на меня, когда я былъ еще молодъ и красивъ. Мнѣ всегда хотѣлось, чтобъ вы были: съ нами и получили свою долю золота, чтобы стать джентльменомъ. И вотъ, вы сами явились, мой пѣтушокъ! Капитанъ Смоллетъ — прекрасный морякъ, я это всегда скажу, но онъ очень строгъ относительно дисциплины. «Долгъ есть долгъ, прежде всего!» говоритъ онъ. И онъ правъ. Вы же убѣжали тайкомъ. Докторъ, и тотъ возмущенъ вашимъ поведеніемъ. «Неблагодарный негодяй!» — вотъ все, что онъ сказалъ про васъ. А конецъ этой исторіи тотъ, что вы уже не можете вернуться къ нимъ. Они васъ не примутъ. И если вы не хотите оставаться совсѣмъ въ одиночествѣ, то вамъ слѣдуетъ соединиться съ капитаномъ Сильверомъ.

Это было хорошо. Значить, мои друзья были живы! Слова Сильвера даже доставили мнѣ облегченіе, хотя я отчасти и вѣрилъ тому, что мой побѣгъ долженъ былъ вызвать негодованіе противъ меня всей нашей компаніи.

— Я ничего не говорю о томъ, что вы находитесь въ нашихъ рукахъ, — продолжалъ Сильверъ, — хотя вы сами должны это знать. Но я всегда предпочитаю дѣйствовать убѣжденіемъ, такъ какъ никогда не видѣлъ ничего хорошаго отъ угрозъ. Если вамъ нравится морская служба, то вы присоединитесь ко мнѣ, а если нѣтъ, то скажите прямо. Вы свободны это сдѣлать, а для меня — вы, вѣдь, желанный корабельный товарищъ, чортъ меня побери, если какой-нибудь морякъ можетъ сказать что-нибудь лучше этого!

— Долженъ ли я отвѣтить сейчасъ? — спросилъ я съ нѣкоторой дрожью въ голосѣ. Въ его веселомъ, насмѣшливомъ тонѣ я чувствовалъ угрозу смерти, и кровь прилила у меня къ щекамъ, а сердце больно сжималось въ груди.

— Дружокъ, никто вѣдь не торопитъ васъ, — сказалъ Сильверъ. — Обдумайте хорошенько. Никто изъ насъ не станетъ васъ торопить, товарищъ. Время въ вашемъ обществѣ проходитъ очень пріятно.

— Хорошо, — отвѣчалъ я, немного пріободрившись. — Если мнѣ надо сдѣлать выборъ, то я заявляю вашъ, что долженъ прежде узнать отъ васъ, почему вы здѣсь и гдѣ мои друзья?!

— Гдѣ они? — глухо проворчалъ одинъ изъ пиратовъ. — Счастливъ тотъ молодчикъ, который разузнаетъ это!

— Тебѣ бы слѣдовало раньше прочистить свои мозги, чѣмъ говорить, пріятель! — свирѣпо крикнулъ ему Сильверъ и затѣмъ, снова обернувшись ко мнѣ, продолжалъ прежнимъ вкрадчивымъ голосомъ: — Вчера утромъ, мистеръ Гаукинсъ, мы увидѣли въ окнѣ доктора Лайвесея, который явился съ флатомъ парламентера. «Капитанъ Сильверъ, — сказалъ онъ мнѣ, — васъ предали! Корабль ушелъ». Возможно, что мы, распѣвая пѣсни и попивая винцо, дѣйствительно, прозѣвали это. Не стану спорить! Во всякомъ случаѣ, никто изъ насъ не наблюдалъ за шхуной. Мы провѣрили слова доктора, и, дѣйствительно, наша старая шхуна исчезла, чортъ возьми! Ни разу въ жизни я не видалъ такихъ растерянныхъ дураковъ, какими были мы въ эту минуту. Да я сознаюсь въ этомъ. «Ну что жъ, сказалъ докторъ, заключимъ договоръ». Сказано — сдѣлано, и вотъ мы здѣсь. Припасы, водка, блокгаузъ и припасенныя вами дрова — все досталось намъ. Ну, а что касается вашихъ друзей, то они отправились странствовать, и я не знаю, гдѣ они.

Онъ сталъ спокойно курить и потомъ продолжалъ:

— Въ концѣ-концовъ вы должны вбить себѣ въ голову, что и вы тоже были включены въ этотъ договоръ. Вотъ нашъ послѣдній разговоръ съ докторомъ: «Сколько васъ?» спросилъ я. «Четверо, отвѣчалъ онъ, при чемъ одинъ раненъ. А что касается мальчишки, то я не знаю, гдѣ онъ, чортъ его побери совсѣмъ! Да я и не забочусь о немъ. Онъ намъ надоѣлъ!» Вотъ его послѣднія слова.

— Это все? — спросилъ я.

— Все, что вамъ нужно было услышать, сынокъ! — отвѣчалъ Сильверъ.

— А теперь я долженъ сдѣлать выборъ?

— Вы должны сдѣлать выборъ и ничего вамъ другого не остается.

— Хорошо, — сказалъ я. — Я не такъ глупъ, чтобы не понять, что меня ожидаетъ. Пусть будетъ, что будетъ, мнѣ все равно. Я видѣлъ слишкомъ много смертей, прежде чѣмъ попалъ къ вамъ. Но все же хочу вамъ сказать кое-что. — (Я былъ сильно взволнованъ, когда говорилъ это). — Здѣсь вы находитесь въ скверномъ положеніи. Вы потеряли все, шхуну, кладъ и людей! Все ваше дѣло провалилось. Вы хотите знать, кто это устроилъ? Это сдѣлалъ я. Я сидѣлъ въ бочкѣ съ яблоками въ ту ночь, когда мы увидѣли землю. Я слышалъ васъ, Джонъ, и васъ, Дикъ Джойсонъ, и Гандса, который теперь покоится на днѣ моря. И я передалъ слово въ слово все, что вы говорили, сдѣлалъ это менѣе чѣмъ черезъ часъ. Что же касается шхуны, то и это я сдѣлалъ. Я перерѣзалъ якорный канатъ я увелъ ее въ такое мѣсто, гдѣ вамъ никогда, не найти ее. И я убилъ людей, которыхъ вы оставили на шхунѣ. Вы никогда больше ее не увидите, ни одинъ изъ васъ! Я посмѣялся надъ вами. Съ самаго начала все это дѣло было въ моихъ рукахъ. Я нисколько не боюсь васъ. Вы можете убить меня или пощадить — какъ вамъ угодно. Но одно скажу вамъ: что прошло, то прошло! И если вы пощадите меня, то когда васъ притянутъ въ судъ за пиратство, я употреблю всѣ усилія, чтобы спасти васъ. Теперь вамъ надо выбирать: либо убейте еще и меня, но знайте это не принесетъ вамъ никакого добра или же оставьте меня въ живыхъ и сохраните для себя въ моемъ лицѣ свидѣтеля, который можетъ спасти васъ отъ висѣлицы?

Я остановился, потому что — сознаюсь — мнѣ трудно было говорить отъ волненія. Дыханіе у меня прервалось. Но, къ моему удивленію, никто изъ пиратовъ даже не пошевелился. Всѣ уставились на меня глазами, точно овцы. Не давая имъ опомниться, я снова заговорилъ:

— Еще одно, мистеръ Сильверъ. Я считаю васъ лучше другихъ и потому обращаюсь къ вамъ. Если дѣло повернется для меня въ худшую сторону, то я прошу васъ передать доктору, какъ я поступилъ.

— Я запомню это, — оказалъ Сильверъ такимъ страннымъ тономъ, что я рѣшительно не зналъ, смѣется ли онъ надо мной или же мое мужество произвело на него благопріятное впечатлѣніе.

— Не забудьте еще вотъ что! — крикнулъ старый матросъ съ мѣдно-краснымъ лицомъ, по имени Морганъ, котораго я видѣлъ еще въ Бристолѣ, въ тавернѣ Долговязаго Джона на набережной. — Вѣдь это онъ узналъ Чернаго Пса!

— Хорошо. А я еще прибавлю: это онъ вытащилъ карту изъ сундука Билли Бонса, — сказалъ Сильверъ. — Чортъ возьми! Это также сдѣлалъ Джимъ Гаукинсъ, и онъ теперь въ нашихъ рукахъ!

— Ну, такъ пошлемъ его жъ чорту! — воскликнулъ Морганъ, обнажая ножъ. Онъ такъ, быстро вскочилъ съ мѣста, какъ-будто ему было только двадцать лѣтъ!

— Назадъ! — крикнулъ Сильверъ. — Кто ты такой, Томъ Морганъ? Можетъ быть, ты думаешь, что ты здѣсь капитанъ? Клянусь, я проучу тебя какъ слѣдуетъ! Попробуй только перечить мнѣ, и ты отправишься туда, куда уже отправилось до тебя не мало добрыхъ молодцовъ за послѣднія тридцать лѣтъ. Одни изъ нихъ повисли на реѣ, — чортъ меня побери! Другіе отправились прямо за бортъ и всѣ пошли въ пищу рыбамъ! Еще не было человѣка, который не поплатился бы за то, что противорѣчилъ мнѣ. Можешь положиться на это, Томъ Морганъ!

Морганъ замолчалъ, но среди другихъ пиратовъ раздался хриплый ропотъ.

— Томъ правъ, — проговорилъ одинъ изъ нихъ.

— Я достаточно уже былъ одураченъ, — прибавилъ другой. — Пусть меня повѣсятъ, если я вамъ позволю себя еще разъ одурачить, Джонъ Сильверъ!

— Не желаетъ ли кто-нибудь изъ васъ, джентльмены, помѣриться со мной? — зарычалъ Сильверъ, нагибаясь впередъ и все еще держа въ правой рукѣ зажженную трубку. — Пусть назоветъ себя тотъ, кто этого желаетъ! Вѣдь вы же не лишились языка, я полагаю? Пусть выходитъ тотъ, кто этого желаетъ! Развѣ для того я прожилъ столько лѣтъ, чтобы какой-нибудь глупый пѣтухъ становился мнѣ поперекъ дороги? вы знаете обычай. Вы всѣ здѣсь — джентльмены, искатели богатствъ, по вашимъ же словамъ. Ну, такъ я готовъ. Пусть тотъ, кто осмѣливается, вынимаетъ свой кортикъ, и я увижу, какого цвѣта у него, внутренности, прежде. чѣмъ выкурю эту трубку!

Ни одинъ человѣкъ не тронулся съ мѣста, никто ничего ему не отвѣтилъ.

— Вотъ вы каковы! — сказалъ онъ, снова беря трубку въ ротъ. — Хороши, нечего сказать! На васъ весело смотрѣть, но сражаться съ вами не стоитъ. Англійскій-то языкъ вы, вѣдь, понимаете? Ну, такъ я скажу вамъ вотъ что: я здѣсь выбранъ капитаномъ. И выбранъ я потому, что здѣсь нѣтъ съ головой никого на цѣлую милю. Вы не хотите биться такъ, какъ бьются джентльмены, искатели богатствъ, ну такъ вы должны повиноваться мнѣ, чортъ возьми! Я научу васъ этому! Я полюбилъ этого мальчика теперь. Я даже никогда не видѣлъ мальчика лучше его! Здѣсь, въ этомъ домѣ, онъ больше выказалъ себя мужчиной, чѣмъ любой изъ васъ! А теперь скажу вамъ, хотѣлъ бы я посмотрѣть, кто осмѣлится тронуть его? И это все, можете быть увѣрены!..

Наступило долгое молчаніе. Я стоялъ прислонившись къ стѣнѣ, и мое сердце попрежнему усиленно билось, но въ моей душѣ все-таки теплилась надежда. Сильверъ сидѣлъ, облокотившись на стѣну и скрестивъ руки. Во рту по-прежнему держалъ трубку и журилъ, оставаясь такимъ же спокойнымъ, какъ-будто онъ сидѣлъ не въ блокгаузѣ, среди пиратовъ, а въ церкви. Но глаза его все же безпокойство бѣгали, и онъ украдкой поглядывалъ на своихъ буйныхъ спутниковъ, которые отступили постепенно въ дальній уголъ и тамъ о чемъ-то перешептывались. Ихъ шепчущіе голоса звучали въ моихъ ушахъ точно слабое журчаніе потока. Иногда они оборачивались и тогда на ихъ взволнованныя лица падалъ красноватый отблескъ факела. Но они смотрѣли не на меня, а на Сильвера.

— Вы хотите, повидимому, что-то сказать мнѣ? — спросилъ онъ, сплевывая на полъ. — Вываливайте скорѣе, я слушаю, а если нѣтъ — то не надо.

— Прошу извиненія, сэръ, — отвѣчалъ, одинъ изъ пиратовъ. — Вы сами не стѣсняетесь съ правилами, то, можетъ быть, вы будете такъ добры, что вспомните и объ остальныхъ товарищахъ. Команда недовольна. У этой команды есть тоже свои права, какъ и у всякой другой. Она можетъ ими пользоваться. И вотъ, согласно вашимъ собственнымъ правиламъ, мы можемъ совѣщаться другъ съ другомъ. Прошу извиненія, сэръ, такъ какъ вы еще въ настоящее время капитанъ. Но я пользуюсь своимъ правомъ и ухожу отсюда на совѣтъ.

Отдавъ честь Сильверу по всѣмъ правиламъ морского устава, пиратъ хладнокровно направился къ двери и исчезъ изъ дома. Это былъ долговязый человѣкъ, съ желтыми глазами и болѣзненнымъ видомъ, лѣтъ тридцати пяти. Одинъ за другимъ и остальные послѣдовали его примѣру, и каждый, проходя мимо Сильвера, салютовалъ ему, прибавляя точно въ оправданіе: «Согласно правиламъ!»

— Иду на совѣть! — сказалъ Морганъ.

Мало-по-малу всѣ вышли наружу, оставивъ насъ съ Сильверомъ въ блокгаузѣ, при свѣтѣ, горящаго факела.

Сильверъ тотчасъ же вынулъ изо рта трубку и едва слышно прошепталъ мнѣ:

— Вы теперь на волосокъ отъ смерти, Джимъ Гаукинсъ, и, что еще хуже — васъ могутъ подвергнуть пыткѣ. Они хотятъ смѣстить меня. Замѣтьте, я заступился за васъ! Я не имѣлъ этого въ виду, пока вы не заговорили. Я былъ въ отчаяніи, что такъ глупо потерялъ, игру, да еще, въ довершеніе всего, могу быть повѣшенъ, но я увидалъ, что вы умный парень и сказалъ себѣ: «Если ты заступишься за Гаукинса, Джонъ, то и онъ за тебя заступится! Ты его послѣдняя карта, Джонъ, а для тебя — онъ, клянусь адомъ! И вотъ услуга за услугу, говорю я. Ты, Джонъ, спасешь своего свидѣтеля, а онъ спасетъ тебя отъ петли!..»

Я началъ смутно соображать, въ чемъ дѣло.

— Вы думаете, что все потеряно? — спросилъ я.

— Да, чортъ возьми! — отвѣчалъ онъ. — Шхуна ушла, петля готова — вотъ что это означаетъ. Какъ только я взглянулъ на бухту и увидалъ, что шхуны больше нѣтъ, то… какъ я ни упрямъ, Джимъ Гаукинсъ, но тутъ я сдался!.. Что же касается этой шайки и ихъ совѣщаній, то, повѣрьте мнѣ, они всѣ дураки и трусы. Я спасу васъ отъ нихъ, насколько буду въ состояніи, а вы за это спасете Долговязаго Джона отъ веревки.

Я былъ пораженъ. Онъ, этотъ старый пиратъ, предводитель этихъ разбойниковъ, обращается ко мнѣ съ такой просьбой! Значить, положеніе ихъ въ самомъ дѣлѣ безнадежно?..

— Что могу сдѣлать, то сдѣлаю, — сказалъ я.

— Значитъ, по рукамъ! — вскричалъ онъ. — Вы счастливо отдѣлались, чортъ возьми! Да и мнѣ повезло.

Онъ заковылялъ къ факелу, воткнутому въ полѣнницу, и раскурилъ потухшую трубку.

— Слушайте, Джимъ, — сказалъ онъ, вернувшись на свое мѣсто. — У меня, вѣдь, есть голова на плечахъ. Я знаю, что вы отвели шхуну въ безопасное мѣсто. Какъ вы это сдѣлали, я не знаю, но она теперь въ безопасности. Подозрѣваю, что Гандсъ и О’Брайнъ попались. Но я никогда не вѣрилъ ни тому, ни другому. Теперь замѣтьте: я не задаю вопросовъ и не позволю другимъ задавать ихъ. Я самъ знаю, когда игра проиграна, и знаю, чего стоитъ такой молодецъ, какъ вы. И если бъ вы, такой молодецъ, соединились со мной, — о, тогда бы мы многое могли сдѣлать!

Онъ нацѣдилъ коньяку въ оловяную кружку и обратился ко мнѣ:

— Не желаете ли попробовать, товарищъ? Нѣтъ?.. Ну, такъ я выпью. Я долженъ подкрѣпиться, потому что предстоитъ много хлопотъ. А если ужъ я заговорилъ объ этомъ, то спрошу васъ, Джимъ, какъ вы думаете, почему докторъ отдалъ мнѣ карту?

На моемъ лицѣ выразилось такое непритворное изумленіе, что онъ не счелъ нужнымъ задавать мнѣ дальнѣйшіе вопросы:

— Да, да, онъ это сдѣлалъ! — сказалъ онъ. — И тутъ кроется что-то, но хорошее или дурное?.. Навѣрное, тутъ что-нибудь да есть, Джимъ!..

Онъ сдѣлалъ еще глотокъ коньяку и покачалъ своей большой толовой, какъ человѣкъ, который не ожидаетъ впереди ничего хорошаго…

Глава XXIX.
Опять черная мѣтка.

Совѣщаніе пиратовъ еще не кончилось, когда одинъ изъ нихъ вошелъ въ домъ и съ поклономъ, въ которомъ, какъ мнѣ показалось, сквозила какая-то насмѣшка, попросилъ у Сильвера ненадолго факелъ. Сильверъ молча кивнулъ, и пиратъ ушелъ, оставивъ насъ обоихъ въ темнотѣ.

— Начинается вѣтерокъ, Джимъ, — сказалъ Сильверъ дружескимъ тономъ.

Я повернулся къ ближайшей амбразурѣ и выглянулъ наружу. Головни большого костра почти догорѣли и подернулись пепломъ, поэтому было вполнѣ понятно, зачѣмъ пиратамъ понадобился факелъ. Они собрались группой на склонѣ холма. Одинъ изъ нихъ держалъ факелъ, а другой сидѣлъ посрединѣ на корточкахъ, и я замѣтилъ въ его рукѣ открытый ножъ, клинокъ котораго отливалъ всѣми цвѣтами радуги при свѣтѣ луны и огня. Остальные стояли немного нагнувшись и какъ-будто слѣдили за дѣйствіями сидѣвшаго на корточкахъ. Я видѣлъ, что, кромѣ нота, онъ держалъ въ рукахъ книгу, но не могъ угадать, что это онъ дѣлаетъ, какъ вдругъ онъ приподнялся и пираты всей гурьбой вмѣстѣ направились къ дому.

— Они идутъ сюда, — сказалъ я и вернулся къ своему прежнему мѣсту, такъ какъ мнѣ казалось, что будетъ унизительно для моего собственнаго достоинства, если они замѣтятъ, что я слѣжу за ними.

— Пусть они идутъ, дружокъ, пусть идутъ! — весело сказалъ Сильверъ. — У меня припасена для нихъ хорошая штучка..

Дверь открылась, и пять человѣкъ, тѣснясь другъ къ другу, остановились на порогѣ, вытолкнувъ впередъ одного изъ своихъ товарищей. При другихъ обстоятельствахъ было бы смѣшно смотрѣть, какъ онъ медленно и нерѣшительно переставлялъ ноги, подвигаясь впередъ и вытянувъ правую руку съ сжатыми въ кулакъ пальцами.

— Подходи, пріятель! — крикнулъ Сильверъ. — Я, вѣдь, не съѣмъ тебя. Давай сюда, увалень, что у тебя въ рукѣ! Я-то знаю правила и не трону депутаціи.

Слова эти подѣйствовали ободряющимъ образомъ на пирата, и онъ, быстро вдѣлавъ нѣсколько шаговъ впередъ, сунулъ что-то въ руку Сильверу и еще быстрѣе отошелъ къ своимъ товарищамъ.

Долговязый Джонъ посмотрѣлъ, что ему сунули въ руку.

— Ага! Черная мѣтка? Я такъ и думалъ! — сказалъ онъ. — Но гдѣ вы раздобыли бумагу? какъ? Вы это вырѣзали изъ Библіи? Ну это плохо! Какой это безумецъ изрѣзалъ Библію?

— Что я говорилъ, а? Не будетъ добра изъ этого, говорилъ я вамъ! — вмѣшался Морганъ.

— Вы это рѣшили сообща? Ну теперь вамъ никому не отвертѣться отъ висѣлицы! — продолжалъ Сильверъ. — О какой это простофиля держалъ у себя Библію?

— Это Дикъ.

— Дикъ? Ну такъ пусть онъ читаетъ молитвы! — отвѣчалъ Сильверъ. — Его пѣсенка спѣта, можете мнѣ повѣрить.

Но тугъ вмѣшался долговязый пиратъ съ желтыми глазами, который устроилъ совѣщаніе.

— Перестаньте болтать, Джонъ Сильверъ, — сказалъ онъ. — Команда, собравшись на совѣтъ, согласно своему праву, послала вамъ черную мѣтку, и это васъ обязываетъ подчиниться. Переверните мѣтку и посмотрите, что тамъ написано! А потомъ можете говорить.

— Спасибо, Джорджъ, — отвѣчалъ Сильверъ. — Ты всегда былъ способенъ къ дѣламъ и знаешь правила наизусть. Это меня радуетъ. Теперь посмотримъ, что тамъ написано. Ага! — «Смѣщенъ». Вотъ оно что! И прекрасно написано, точно напечатано, ей-Богу! Это ты написалъ, Джорджъ? Ты, повидимому, становишься вожакомъ этой команды. Не удивлюсь, если. ты сдѣлаешься капитаномъ теперь. А пока, сдѣлай одолженіе, дай мнѣ огня, моя трубка совсѣмъ потухла.

— Послушайте, нечего вамъ морочить команду! — возразилъ Джорджъ. — Вы балагуръ, какъ сами говорите, но теперь вы смѣщены, поэтому сойдите съ бочки, и мы приступимъ къ голосованію.

— Я думалъ, что вы, дѣйствительно, знаете правила! — презрительно замѣтилъ Сильверъ. — Но во всякомъ случаѣ, если вы ихъ не знаете, то я знаю, и я буду ждать здѣсь, — помните, что я все еще вашъ капитанъ! — пока вы не выложите мнѣ всѣ ваши жалобы, а я отвѣчу на нихъ. До тѣхъ же поръ ваша черная мѣтка не стоить и одного сухаря. Потомъ мы увидимъ!..

— О! — возразилъ Джорджъ. — Вы вовсе не находитесь только подъ подозрѣніемъ. Мы всѣ на этотъ счетъ согласны. Во-первыхъ, вы провалили это дѣло, и я полагаю, что у васъ не хватить нахальства отрицать это? Во-вторыхъ, вы выпустили отсюда враговъ, хотя они здѣсь сидѣли точно въ ловушкѣ. Зачѣмъ они захотѣли уйти отсюда, я не знаю, но ясно, что они этого хотѣли! Въ-третьихъ, вы не позволили намъ погнаться за ними. О, мы васъ видимъ насквозь, Джонъ Сильверъ! Вы хотите вести двойную игру, и это ваша ошибка. Наконецъ, въ-четвертыхъ, — вотъ этотъ мальчишка!

— Это все? — спокойно спросилъ Сильверъ.

— Полагаю! — отвѣчалъ Джорджъ. — Мы всѣ рискуемъ болтаться въ петлѣ и сохнуть на солнцѣ изъ-за вашего неумѣнья.

— Хорошо. Теперь слушайте, — сказалъ Сильверъ. — Я отвѣчу вамъ по всѣмъ четыремъ пунктамъ. Вы говорите, что я провалилъ все дѣло? Но, вѣдь, вы всѣ знаете, чего я хотѣлъ! Если бъ вы поступали, какъ я говорилъ, то мы теперь были бы на шхунѣ и всѣ были бы цѣлы и невредимы, имѣли бы достаточно золота и кладъ хранился бы въ трюмѣ «Испаньолы». Чортъ побери! Кто же пошелъ мнѣ наперекоръ?. Кто вынудилъ меня дѣйствовать иначе, возстать противъ законнаго капитана? Кто всучилъ мнѣ черную мѣтку въ тотъ день, когда мы высадились на берегъ, и затѣялъ эту пляску? О, это чудесная пляска и мнѣ придется плясать ее съ вами, когда мы будемъ висѣть на веревкѣ, на плоту висѣлицъ въ Лондонѣ! А кто всему виной? Андерсонъ, и Гандсъ, и ты, Джорджъ Мерри! И, вѣдь, ты только одинъ остался въ живыхъ изъ этихъ смутьяновъ! — Чортъ возьми! — у тебя еще хватаетъ дерзости садиться на мое мѣсто? Ты, погубившій всѣхъ насъ? Нѣтъ, твоя затѣя ни къ чорту не годится!..

Сильверъ умолкъ, но я видѣлъ по лицу пиратовъ, что его слова были сказаны не напрасно.

— Вотъ отвѣтъ на первый пунктъ обвиненія! — снова крикнулъ Сильверъ, вытирая потъ съ лица, такъ какъ онъ говорилъ съ величайшимъ жаромъ. — Право, мнѣ тошно говорить съ вами. У васъ нѣтъ ни здраваго смысла, ни памяти, и я удивляюсь, что только думали ваши матери, дозволивъ вамъ отправляться въ море? Въ море? Ну какіе, вы, къ чорту, «джентльмены, искатели богатствъ?» Вамъ лучше было бы заняться портняжнымъ ремесломъ!..

— Отвѣчайте, Джонъ, на другія обвиненія, — сказалъ Морганъ.

— А, другія обвиненія? И ихъ не мало, не такъ ли? Вы говорите, что наше дѣло потерпѣло неудачу? Чортъ возьми, вы даже не подозрѣваете до какой степени оно плохо! Вы увидите это! Мы такъ близки отъ висѣлицы, что у меня даже ломитъ шею. Вѣдь, навѣрное, вы видали такихъ повѣшенныхъ, въ цѣпяхъ? Птицы кружатся надъ ними, и матросы указываютъ за нихъ пальцами, когда жъ приноситъ приливомъ. «Кто этотъ?» опроситъ кто-нибудь: «Ага, это Джонъ Сильверъ! — отвѣтитъ другой. — Я знавалъ его раньше»… И можно ясно слышать позвякиваніе цѣпей, когда повѣшеннаго относить дальше, къ другому буйку. Вотъ что намъ грозитъ, каждому изъ насъ, благодаря Гандсу, Андерсону и другимъ дуракамъ! А если вы хотите, чтобъ я отвѣтилъ на четвертый пунктъ, насчетъ этого мальчугана, то развѣ вы не видите, — чортъ побери! — что онъ у насъ заложникъ? Что жъ, мы должны потерять заложника? О, нѣтъ! Я не удивлюсь, если онъ явится нашимъ послѣднимъ шансомъ на спасеніе. Убить этого мальчугана? Нѣтъ, я этого не сдѣлаю. Остается третій пунктъ. Ну, здѣсь можно сказать многое. Можетъ быть, вы-то это ставите ни во что, но, вѣдь, у васъ теперь есть настоящій докторъ, который ежедневно приходить лѣчить васъ, — тебя, Джонъ, съ твоей разбитой головой и тебя, Джорджъ Мерри, когда, ты сталъ желтый, какъ лимонъ, послѣ припадка лихорадки? Можетъ быть, вамъ тоже неизвѣстно, что сюда долженъ скоро притти другой корабль на помощь? Вотъ какъ обстоять дѣла. Мы посмотримъ, не будете ли вы рады тогда, когда это случится, что у васъ есть заложникъ? Что же касается второго пункта, относительно заключенной мною сдѣлки, то развѣ не вы ползали передо мной на колѣняхъ, умоляя сдѣлать это? Развѣ не вы малодушничали? И вы бы всѣ перемерли съ голоду, если бъ я не пошелъ на это. Но все это пустяки въ сравненіи съ этимъ. Смотрите, вотъ ради чего я вступилъ въ сдѣлку!

И онъ бросилъ на полъ бумагу, которую я сейчасъ же узналъ. Это была та самая карта на желтой бумагѣ, съ тремя нарисованными на ней красными крестиками, которую я нашелъ завернутой въ клеенку на днѣ сундука капитана. Зачѣмъ докторъ отдалъ ее Сильверу, — я рѣшительна не мотъ понять!

Радость пиратовъ была неописуема. Они бросились на карту, точно кошка на мышь. Карта переходила изъ рукъ въ руки, и они вырывали ее другъ у друга, съ проклятіями, радостными возгласами и веселымъ, дѣтскимъ смѣхомъ. Можно было бы подумать, когда они разсматривали ее, что они не только завладѣли сокровищемъ, но уже находились, вмѣстѣ съ нимъ, въ безопасности, въ открытомъ морѣ!

— Да, — сказалъ одинъ изъ нихъ, — это, навѣрное, карта Флинта. Вотъ и его подпись, съ росчеркомъ, какъ онъ всегда дѣлалъ.

— Великолѣпно, — замѣтилъ Джорджъ. — Но какъ мы увеземъ это, если у насъ нѣтъ корабля?

Сильверъ внезапно поднялся, придерживаясь рукой за стѣну.

— Теперь я объявляю тебѣ предостереженіе, Джорджъ! — воскликнулъ онъ. — Еще одно слово въ такомъ родѣ, и я вызову тебя на бой, и ты будешь побитъ. Ты спрашиваешь: какъ? Почемъ я знаю! Это ты долженъ сказать, ты и остальные, погубившіе шхуну и все своимъ вмѣшательствомъ, будьте вы прокляты!.. Ужъ, конечно, вы ничего не въ состояніи придумать! У васъ вѣдь нѣтъ изобрѣтательности ни на грошъ! Но вы можете говорить вѣжливо, и должны, Джорджъ Мерри! Я научу васъ, можете на это положиться!

— Что жъ, это вѣрно, — сказалъ старый Морганъ.

— Еще бы! — возразилъ Сильверъ. — Вы по теряли шхуну, а я нашелъ сокровище. Кто же изъ насъ заслуживаетъ большей похвалы? Ну, а теперь я слагаю съ себя свое званіе. Выбирайте своимъ капитаномъ, кого хотите. Мнѣ это надоѣло.

— Сильверъ! Сильверъ долженъ быть капитаномъ, навсегда! — раздались голоса пиратовъ.

— Вы это рѣшили? — воскликнулъ Сильверъ. — Джорджъ, тебѣ значить придется ждать другого случая, пріятель! Твое счастье, что я не мстительный человѣкъ. Но это не въ моихъ привычкахъ. А какъ же черная мѣтка, товарищи? Ни на что не нужна, а? Дикъ только накликалъ на себя несчастье тѣмъ, что напрасно испортилъ свою Библію, вотъ и все!

— Но она все же годится для присяги, эта Библія? — проворчалъ Дикъ, которому, видимо, было не по себѣ. Онъ боялся, что навлекъ на себя проклятіе.

— Ну нѣтъ! — возразилъ насмѣшливо Сильверъ. — Присяга. на такой испорченной Библіи связываетъ не больше, чѣмъ если бы ты присягнулъ на простомъ пѣсенникѣ.

— Развѣ? — воскликнулъ Дикъ съ какой-то радостью. — Но я полагаю, что ее все же стоитъ сохранить!

— А вотъ, Джимъ, это вамъ, на память, — сказалъ Сильверъ, протягивая мнѣ черную бумажку.

Это былъ кружокъ, величиной съ крону, одна сторона его была чистая, потому что это былъ послѣдній листъ, а на другой виднѣлись еще напечатанныя слова, два или три библейскихъ стиха. Между прочимъ я разобралъ слова, напомнившія мнѣ о домѣ: «Этого лишены собаки и убійцы»… Какъ разъ эта сторона, гдѣ находились обрывки текста, была замазана углемъ и пепломъ, который пачкалъ мои пальцы. На чистой сторонѣ было написано, также углемъ, одно только слово: «Смѣщенъ». У меня до сихъ поръ хранится эта рѣдкость, только отъ надписи ничего не осталось, кромѣ царапинъ, какъ будто сдѣланныхъ ногтемъ большого пальца.

Ночныя событія кончились этимъ. Послѣ общей выпивки всѣ улеглись спать. Месть Сильвера выразилась лишь въ томъ, что онъ послалъ Джорджа Мерри караулить блокгаузъ, пригрозивъ ему смертью, если онъ недобросовѣстно выполнитъ свою обязанность.

Однако я долго не могъ заснуть отъ разныхъ мыслей, которыя лѣзли мнѣ въ голову. Въ самомъ дѣлѣ, мнѣ было по чемъ поразмыслить въ эту минуту, я вспоминалъ человѣка, котораго убилъ сегодня, находясь въ самомъ опасномъ положеніи для собственной жизни. Но больше всего я думалъ о той удивительной игрѣ, которую затѣялъ Сильверъ, старавшійся удержать одной рукой разбойниковъ и хватавшійся другой рукой за всякое средство, которое могло бы спасти его жалкую жизнь. Самъ онъ безмятежно спалъ, громко похрапывая. И все-таки, какъ ни былъ онъ дуракъ, но сердце мое болѣло за него, когда я думалъ объ окружающихъ его опасностяхъ и о позорной висѣлицѣ, которая ожидала его.

Глава XXX.
На честное слово.

Я проснулся, — впрочемъ и всѣ проснулись, даже караульный такъ вздрогнулъ, что чуть не "валился, — отъ громкаго, бодраго голоса, кричавшаго намъ изъ лѣсу:

— Эй вы, въ блокгаузѣ! Пришелъ докторъ!..

Дѣйствительно, это былъ докторъ. Хотя я очень обрадовался, когда услышалъ его голосъ, но все же моя радость была не безъ нѣкоторой примѣси чувства, неловкости. Конечно, я не могъ безъ смущенія вспоминать о своемъ ослушаніи и о томъ, что я поступалъ украдкой. Видя, къ чему это привело меня и въ какой компаніи, я теперь находился, я чувствовалъ себя пристыженнымъ и не могъ рѣшиться взглянуть ему въ глаза.

Должно быть, докторъ всталъ очень рано, потому что день едва начинался. Я подбѣжалъ къ амбразурѣ и, выглянувъ наружу, увидалъ, что онъ стоитъ на опушкѣ лѣса, какъ нѣкогда стоялъ Сильверъ и ноги его погружены до половины въ сѣрый, утренній туманъ.

— Вы докторъ? — весело вскричалъ Сильверъ, — съ добрымъ утромъ, сэръ! Раненько же вы поднимаетесь! Но только ранняя птичка — какъ гласитъ пословица — находитъ зернышки! Джорджъ, стряхни съ себя лѣнь, сынокъ, и пойди, помоги доктору Лайвесею перебраться сюда. Все идетъ хорошо, докторъ, и ваши паціенты чувствуютъ себя какъ нельзя лучше.

Сильверъ непринужденно болталъ, стоя на вершинѣ холма, съ костылемъ подъ мышкой и опираясь одной рукой на стѣну блокгауза, По голосу и манерамъ, это былъ опять прежній Джонъ, веселый малый и балагуръ.

— А у насъ приготовленъ для васъ сюрпризецъ, сэръ! — продолжалъ онъ. — Здѣсь есть одинъ юный чужестранецъ, хе! хе!.. Новый нашъ постоялецъ, сэръ, выглядитъ такимъ способнымъ и ловкимъ молодцомъ. Онъ проспалъ всю ночь тутъ, бокъ о-бокъ со мной…

Докторъ Лайвесей подходилъ въ это время къ дому, и я слышалъ, какъ онъ спросилъ измѣнившимся голосомъ:

— Неужели Джимъ?

— Онъ самый, — отвѣчалъ Сильверъ.

Докторъ на минуту остановился, молча, точно не могъ двинуться дальше. Потомъ проговорилъ:

— Прекрасно. Долгъ прежде всего, а потомъ ужъ удовольствіе, какъ вы сами говорили, Сильверъ. Посмотримъ сначала паціентовъ.

Онъ вошелъ въ домъ и, угрюмо кивнувъ мнѣ головой, принялся осматривать больныхъ. Онъ какъ будто нисколько не боялся за свою жизнь, хотя не могъ не знать, что здѣсь, среди этихъ коварныхъ злодѣевъ, она виситъ на волоскѣ. Онъ такъ же спокойно осматривалъ паціентовъ, какъ будто находился не среди пиратовъ, а въ какой-нибудь англійской семьѣ, куда онъ пришелъ съ обыкновеннымъ докторскимъ визитомъ. Мнѣ кажется, его спокойное обращеніе дѣйствовало и на пиратовъ, потому что и они держали себя такъ, какъ будто онъ все еще былъ корабельнымъ докторомъ, а они матросами.

— Вы хорошо поправляетесь, пріятель, — сказалъ онъ тому, у котораго была перевязана голова. — Если вашъ черепъ не раскололся, то онъ у васъ должно быть крѣпкій, какъ желѣзо! Ну, а вы, Джорджъ, какъ поживаете? Нечего сказать, цвѣтъ лица у васъ хоть куда! Но вѣдь печень у васъ не въ порядкѣ, мой милый. Принимали вы лѣкарство? Принималъ ли онъ лѣкарство, ребята?

— Да, да, сэръ, онъ принималъ аккуратно, — отвѣчалъ Морганъ.

— Видите ли, съ тѣхъ поръ, какъ я сдѣлался докторомъ бунтовщиковъ, или тюремнымъ докторомъ, какъ я предпочитаю называть себя, — прибавилъ докторъ Лайвесей шутливо, — то я считаю для себя вопросомъ чести, чтобы не потерять ни одного человѣка для короля Георга (да здравствуетъ король!) и для висѣлицы.

Пираты переглянулись, но молча проглотили эту шуточку доктора.

— Дикъ плохо себя чувствуетъ, — сказалъ кто-то.

— Въ самомъ дѣлѣ? Ну-ка идите сюда, Дикъ, и покажите мнѣ языкъ… Неудивительно, что онъ чувствуетъ себя больнымъ. Еще новый случай лихорадки.

— Ахъ, это оттого, что онъ испортилъ Библію, — замѣтилъ Морганъ.

— Вѣрнѣе оттого, что вы настоящіе ослы, — возразилъ докторъ, — не умѣете отличить здороваго воздуха отъ зараженнаго и сухой мѣстности отъ отвратительнаго, вреднаго болота. Я думаю, что вамъ всѣмъ придется за это поплатиться. Устроить лагерь въ болотѣ? Сильверъ, я прямо удивляюсь вамъ. Вѣдь вы умнѣе всѣхъ здѣсь, а повидимому даже и понятія не имѣете о томъ, что нужно для здоровья.

— Хорошо, — сказалъ онъ, послѣ того какъ роздалъ имъ лѣкарства и далъ нужныя предписанія, принятыя ими съ такимъ добродушнымъ довѣріемъ, точно они были простыми школьниками изъ какого-нибудь пріюта, а не кровожадными бунтовщиками и пиратами. — На сегодня кончено. А теперь, если позволите, я бы хотѣлъ поговорить вотъ съ этимъ юношей.

Онъ небрежно кивнулъ въ мою сторону головой.

Джорджъ Мерри, стоившій у дверей, отплевываясь послѣ принятаго имъ горькаго лѣкарства, внезапно обернулся, услышавъ слова доктора, и, сильно покраснѣвъ, крикнулъ съ проклятіями:

— Ну ужъ нѣтъ!..

Оиливеръ ударилъ рукой по боченку.

— Молчите! — заревѣлъ онъ, бросая крутомъ свирѣпые взгляды. — Докторъ, — продолжалъ онъ своимъ обычнымъ тономъ, — я уже подумывалъ объ этомъ, зная ваше расположеніе къ этому мальчугану. Мы всѣ очень благодарны вамъ за вашу доброту, и вы видите, съ какимъ довѣріемъ мы принимаемъ всѣ ваши лѣкарства, какъ будто вы насъ угощаете грогомъ. Мнѣ кажется, я нашелъ способъ, который удовлетворитъ всѣхъ. Гаукинсъ, готовы ли вы дать мнѣ честное слово, какъ юный джентльменъ, — вѣдь вы дѣйствительно джентльменъ, хотя и родились въ бѣдности, — что вы отъ насъ не улизнете?

Я поспѣшилъ дать требуемое слово.

— Въ такомъ случаѣ, докторъ, идите за палисадъ и ждите тамъ, — сказалъ Сильверъ. — Я приведу мальчика, который останется по эту сторону палисада, и вы можете поговорить съ нимъ черезъ перекладины. Прощайте, сэръ, и передайте наше почтеніе сквайру и капитану Смоллету.

Какъ только докторъ вышелъ, негодованіе, сдерживаемое свирѣпыми взглядами Сильвера, тотчасъ же вырвалось наружу, и пираты стали упрекать его въ томъ, что онъ играетъ двойную игру, собираясь заключить отдѣльный миръ и принося въ жертву интересы своихъ сообщниковъ и товарищей. Словомъ, они угадывали то, что онъ собирался сдѣлать на самомъ дѣлѣ. Мнѣ казалось это до такой степени очевиднымъ, что я просто не могъ себѣ представить, какъ онъ сумѣетъ предотвратить ихъ гнѣвъ. Но онъ былъ головой выше ихъ всѣхъ и кромѣ того побѣда, одержанная имъ ночью, давала ему огромное преимущество и укрѣпила его вліяніе надъ ними. Онъ выругалъ ихъ дураками и идіотами, заявивъ, что считаетъ безусловной необходимостью, чтобы я переговорилъ съ докторомъ. Затѣмъ онъ бросилъ имъ въ лицо карту и спросилъ, находятъ ли они возможнымъ нарушить договоръ какъ разъ въ тотъ самый день, когда они собираются отправиться за кладамъ?

— Нѣтъ, чортъ возьми! — крикнулъ онъ. — Мы нарушимъ договоръ, когда придетъ время, а до тѣхъ поръ я буду ублажать доктора, хотя бы мнѣ пришлось даже смачивать водкой его сапоги!

Приказавъ имъ развести костеръ, онъ заковылялъ за своемъ костылѣ, опираясь рукой на мое плечо. Пираты остались въ полномъ замѣшательствѣ, такъ какъ онъ скорѣе вынудилъ ихъ къ молчанію своимъ словоизверженіемъ, во едва ли убѣдилъ.

— Тише, мальчуганъ, тише, — сказалъ онъ мнѣ. — Они могутъ въ одно мгновеніе броситься на насъ, если увидятъ, что мы спѣшимъ.

Мы пошли не торопясь, нарочно замедляя шаги. Пройдя песчаное пространство, мы подошли къ тому мѣсту, гдѣ насъ ожидалъ докторъ. Какъ только мы очутились на такомъ разстояніи отъ него, что онъ могъ насъ слышать, Сильверъ сказалъ ему:

— Замѣтьте это, докторъ, и этотъ мальчикъ подтвердить вамъ, что я спасъ ему жизнь, а за это они меня смѣстили. Вы можете мнѣ повѣрить! Докторъ, когда человѣкъ играетъ такъ своей жизнью, какъ я, и подвергается такой опасности, зная, что жизнь его виситъ на волоскѣ, то ничего нѣтъ удивительнаго, что онъ хотѣлъ бы услышать хоть одно доброе слово. Помните, что дѣло идетъ не только о моей жизни, но и о спасеніи этого мальчика. И вы не откажетесь замолвить за меня слово, докторъ, когда понадобится? Вы дадите мнѣ маленькій лучъ надежды, изъ чувства милосердія ко мнѣ?

Сильверъ сразу измѣнился, какъ только повернулся спиной жъ своимъ товарищамъ въ блокгаузѣ. Щеки у него ввалились, голосъ дрожалъ и лицо покрылось смертельной блѣдностью.

— Какъ, Джонъ, неужели вы боитесь? — спросилъ докторъ.

— Докторъ, я не трусъ, ни даже вотъ настолько! — онъ показалъ пальцами. — Если бъ я былъ трусомъ, то старался бы это скрыть. Но я говорю откровенно: меня беретъ дрожь при одной мысли о висѣлицѣ. Вы добрый и справедливый человѣкъ, я не видѣлъ человѣка лучше васъ! И вы не забудете добра, сдѣланнаго мной, такъ же, какъ не забудете и зла, это я знаю. Теперь я отойду подальше и оставлю васъ съ Джимомъ, чтобы вы могли поговорить съ нимъ. И вы это тоже поставите мнѣ въ заслугу, не правда ли?

Сказавъ это, онъ отошелъ въ сторону на нѣсколько шаговъ, чтобы не слышать нашего разговора и, усѣвшись на пень, сталъ насвистывать, поглядывая то на насъ съ докторомъ, то на своихъ товарищей, прохаживавшихся по песчаной площадкѣ, между костромъ, въ который они подбрасывали дрова, и домомъ, откуда они принесли хлѣба и ветчины, чтобы позавтракать.

— Итакъ, Джимъ, вы теперь съ ними? — съ грустью проговорилъ докторъ. — Ну, что жъ, какъ постлали себѣ, такъ и будете спать, дружокъ! Видитъ небо, я не нахожу въ своемъ сердцѣ словъ, чтобы бранить васъ. Но одно я вамъ скажу; если бъ капитанъ Смоллетъ былъ здоровъ, то вы бы не посмѣли бѣжать. А такъ какъ онъ былъ раненъ и ослабѣлъ, то вы могли это сдѣлать. Чортъ возьми, это все-таки было безчестно съ вашей стороны!

Сознаюсь, что я не мотъ удержаться отъ слезъ, когда услышалъ это.

— Докторъ, — говорилъ я, рыдая, — вы могли бы пощадить меня! Я достаточно самъ браню себя. Моя жизнь виситъ на волоскѣ и, если меня не убили, то лишь благодаря заступничеству Сильвера. Увѣряю васъ, докторъ, я готовъ умереть… Я заслуживаю смерти… Одного я боюсь, это — пытки! Если меня станутъ пытать…

— Джимъ, — прервалъ меня докторъ измѣнившимся голосомъ, — я не могу этого слышать! Перелѣзайте черезъ палисадъ и бѣжимъ отсюда…

— Докторъ, — возразилъ я, — вѣдь я далъ слово!

— Знаю, знаю! — воскликнулъ онъ, — что же тутъ дѣлать? Я возьму на себя вину, стыдъ и позоръ нарушеннаго слова. Но я не могу оставить васъ здѣсь. Прыгайте, прыгайте скорѣе, и мы убѣжимъ отсюда съ быстротою антилопъ!..

— Нѣтъ, — отвѣчалъ я. — Вы сами знаете, что никто изъ васъ не сдѣлалъ бы этого на моемъ мѣстѣ, ни вы, ни сквайръ, ни капитанъ! И я тоже этого не сдѣлаю. Сильверъ довѣрился мнѣ, я далъ слово и долженъ вернуться. Но вы мнѣ не дали кончить, докторъ. Если они статутъ пытать меня, то я могу проговориться о томъ, гдѣ находится шхуна. Вѣдь я отвелъ ее въ безопасное мѣсто, частью благодаря удачѣ, а частью благодаря риску. Она стоитъ теперь въ сѣверной бухтѣ у южнаго берега, какъ разъ ниже того мѣста, куда достигаетъ приливъ. Во время прилива она должна подняться и выпрямиться.

— Шхуна! — вскричалъ докторъ.

Я разсказалъ ему въ нѣсколькихъ словахъ о моихъ приключеніяхъ, и онъ молча выслушалъ меня.

— Тутъ есть какая-то судьба, — замѣтилъ онъ, когда я кончилъ свой разсказъ. — Каждый вашъ шагъ приводитъ къ нашему спасенію. И вы полагаете, что мы можемъ бросить васъ здѣсь и допустить, чтобы вы погибли? Это было бы плохимъ вознагражденіемъ за все, что вы сдѣлали, дорогой мой! Вы открыли заговоръ, вы нашли Беннъ Гунна, — лучшее, что вы могли когда-либо сдѣлать, хотя бы прожили девяносто лѣтъ! Клянусь Юпитеромъ! Бенъ Гуннъ? Въ его лицѣ наказано зло… Сильверъ! Сильверъ! — вдругъ позвалъ онъ. — Я хочу вамъ дать совѣтъ. Не спѣшите съ поисками сокровища.

— Какъ же это, сэръ? Я дѣлаю все возможное для этого, — отвѣчалъ Сильверъ. — Извините меня, но лишь такимъ путемъ я могу спасти свою жизнь и жизнь этого мальчика, будьте въ этомъ увѣрены!

— Хорошо, Сильверъ, — сказалъ докторъ. — Если такъ, то я вамъ скажу больше: берегитесь криковъ, когда будете искать кладъ!

— Сэръ, — возразилъ Сильверъ, — позвольте мнѣ сказать вамъ, вы или говорите слишкомъ много или слишкомъ мало. Какъ я не понималъ, зачѣмъ вы покинули блокгаузъ и дали мнѣ эту карту, такъ не понимаю васъ и теперь. А между тѣмъ я исполнилъ ваше требованіе съ закрытыми глазами, хотя вы ни разу не дали мнѣ ни чуточки надежды. Но это уже слишкомъ много! Если вы не хотите сказать мнѣ откровенно, что вы имѣете въ виду, то я бросаю все!

— Нѣтъ, — задумчиво отвѣчалъ докторъ. — Я не имѣю права сказать больше этото. Видите ли, Сильверъ, это не моя тайна, иначе я бы сказалъ вамъ. Но я пойду съ вами такъ далеко, какъ только могу и даже дальше. Готовъ прозакладывать свои парикъ, что мнѣ за это сильно достанется отъ капитана! Однако прежде всего я хочу подать вамъ маленькую надежду, Сильверъ. Если мы оба выберемся живыми изъ этой волчьей западни, то я сдѣлаю все, что моту, чтобы спасти васъ отъ обвиненія въ предательствѣ и отъ казни.

Лицо Сильвера просіяло.

— Вы не сказали бы лучше, если бы даже бы моей матерью! — воскликнулъ онъ.

— Итакъ, это моя первая уступка вамъ, — прибавилъ докторъ. — Теперь я вамъ дамъ совѣтъ: держите этого мальчика возлѣ себя, а когда вамъ понадобится помощь, то позовите меня. Я приведу вамъ помощь и ужъ это одно должно служить вамъ указаніемъ, что я говорю наобумъ. Прощайте, Джимъ.

Докторъ пожалъ мнѣ руку черезъ палисадъ, и, кивнувъ Сильверу, быстрыми шагами скрылся въ лѣсу.

Глава XXXI.
Въ поискахъ клада. — Компасъ Флинта.

— Джимъ, — сказалъ мнѣ Сильверъ, когда мы остались одни, — я спасъ вамъ жизнь, но зато вы спасли и мнѣ; я не забуду этого. Я видѣлъ украдкой, что докторъ уговаривалъ васъ бѣжать, и я видѣлъ, что вы отказались. Я понялъ это, какъ будто слышалъ ваши собственныя, слова. Это ваша заслуга, Джимъ. Вамъ я обязанъ также тѣмъ, что впервые, послѣ того какъ насъ постигла неудача, мнѣ блеснулъ лучъ надежды. А теперь, Джимъ, мы должны отправиться на поиски клада, получивъ на этотъ счетъ странныя предостереженія, которыя мнѣ не очень нравятся. Но мы будемъ крѣпко держаться другъ за друга и спасемъ свою жизнь, несмотря ни на что…

Какъ разъ въ эту минуту намъ крикнули, что завтракъ готовъ. Всѣ разсѣлись въ разныхъ мѣстахъ, на пескѣ, съ кусками поджаренной ветчины, и сухарями въ рукахъ. Пираты развели такой жостеръ, что на немъ можно было бы изжарить цѣлаго быка и жаръ былъ такъ силенъ, что къ костру можно было приближаться лишь съ навѣтренной стороны, да и то съ большой осторожностью. Съ такой же расточительностью обращались они. и съ провизіей и изжарили ветчины въ три раза больше, чѣмъ мы могли съѣсть. Одинъ изъ нихъ, съ глупымъ смѣхомъ, бросилъ въ огонь оставшіеся куски, вслѣдствіе чего костеръ запылалъ еще сильнѣе. Я никогда въ жизни своей не видалъ болѣе безпечныхъ людей, не заботящихся о завтрашнемъ днѣ. Они тратили запасы, не размышляя, а часовые ихъ спали на своемъ посту, нисколько не думая о томъ, что можетъ случиться, и хотя они были достаточно смѣлы, чтобъ произвести нападеніе и вступить въ схватку съ врагомъ, но для меня было ясно, что они совсѣмъ не способны на сколько-нибудь продолжительныя усилія и не въ состояніи выдержать долгой кампаніи.

Даже Сильверъ, сидѣвшій въ сторонѣ, держа на плечѣ попугая, не высказалъ ни одного порицанія по поводу такой расточительности. Меня это удивило, потому что я убѣдился въ послѣднее время, что онъ былъ очень хитеръ.

— Да, товарищи, — оказалъ онъ, — вы должны быть счастливы, что есть колу думать за валъ. Я знаю теперь то, что мнѣ нужно было знать. Конечно, у нихъ есть корабль. Куда они его запрятали — я не знаю. Но какъ только мы отыщемъ кладъ, то сейчасъ же отправимся искать шхуну и, разумѣется, найдемъ. А тогда, товарищи, всѣ преимущества будутъ на сторонѣ тѣхъ, у кого есть шлюпка.

Онъ продолжалъ разговаривать, набивая себѣ ротъ горячей ветчиной, и не только вновь возстановилъ ихъ надежды и довѣріе къ себѣ, но, какъ мнѣ кажется, вернулъ увѣренность и самому себѣ.

— Что же касается заложника, — продолжалъ онъ, — то я полагаю, что онъ въ послѣдній разъ поговорилъ съ тѣми, кто ему такъ дорогъ. Но за то я кое-что узналъ и очень благодаренъ ему за это. Однако теперь не въ этомъ дѣло. Мы возьмемъ это съ собой, отправляясь на поиски, и будемъ беречь его, на всякій случай, замѣтьте это! Когда же мы будемъ имѣть въ своихъ рукахъ и шхуну и сокровище и выйдемъ въ море, радостные и веселые, тогда мы поговоримъ съ мистеромъ Гаукинсомъ, и онъ получитъ свою долю за все сдѣланное нами добро.

Нечего удивляться, конечно, что пираты пришли отъ этихъ словъ въ самое веселое настроеніе. Что же касается меня, то я былъ очень подавленъ этимъ. Я не сомнѣвался, что если планъ, задуманный Сильверомъ въ настоящую минуту, окажется выполнимымъ, то этотъ, вдвойнѣ измѣнникъ, не станетъ колебаться, на чью сторону перейти. Онъ сохранялъ связь и съ тѣмъ и съ другимъ лагеремъ, на всякій случай. Но я былъ увѣренъ, что онъ предпочтетъ богатство и свободу съ пиратами, нежели просто только спасеніе отъ висѣлицы, — единственное, на что онъ мотъ разсчитывать, держась на нашей сторонѣ.

Но даже если бы сложившіяся условія и заставили его одержать свое слово, данное доктору Лайвесею, то и тогда намъ угрожала бы очень большая опасность. Что могли мы сдѣлать вдвоемъ, онъ! — калѣка, а я — мальчикъ, противъ пяти здоровенныхъ матросовъ, если бы ихъ подозрѣнія перешли въ увѣренность и намъ пришлось бы сражаться за свою жизнь?

Кромѣ этихъ опасеній меня безпокоила также и таинственность, окружавшая поведеніе моихъ друзей, ихъ необъяснимый уходъ изъ блокгауза, отдача карты пиратамъ и еще болѣе странное предостереженіе, заключающееся въ словахъ доктора, сказанныхъ Сильверу. «Берегитесь криковъ, когда найдете кладь!» Понятно, что эти думы не давали мнѣ покоя, и я, съ трудомъ проглотивъ свой завтракъ, съ тяжелымъ сердцемъ пошелъ на поиски клада вслѣдъ за пиратами, державшими меня въ плѣну.

Мы представляли странное зрѣлище, когда выступили въ походъ, одѣтые въ измазанныя матросскія платья и всѣ вооруженные съ головы до ногъ, за исключеніемъ одного меня. У Сильвера висѣло два ружья, одно спереди, другое сзади, кромѣ пистолетовъ въ каждомъ карманѣ и кортика за поясомъ. Въ довершеніе странности его костюма у него на плечѣ сидѣлъ «Капитанъ Флинтъ», неумолчно болтая и повторяя обрывки матросскихъ рѣчей. А у меня, вокругъ пояса, была обвязана веревка, свободный конецъ которой держалъ Сильверъ то въ рукѣ, то въ своихъ могучихъ зубахъ и велъ меня, въ самомъ дѣлѣ точно пляшущаго медвѣдя на привязи.

Остальные матросы были нагружены разными предметами. Одни изъ нихъ несли заступы и ломы, вывезенные ими раньше всего съ «Испаньолы», другіе — ветчину, хлѣбъ и водку для обѣда. Я замѣтилъ, что провизія была взята исключительно изъ нашихъ запасовъ, что подтверждало слова Сильвера, сказанныя ночью, относительно угрожавшаго имъ голода. Вѣдь, если бъ онъ не заключилъ договора съ докторомъ, имъ пришлось бы поддерживать свое существованіе охотой и довольствоваться чистой водой источника. Но такой напитокъ не по вкусу матросамъ и, кромѣ того, они рѣдко бываютъ хорошими стрѣлками. Къ тому же и запасовъ пороха у нихъ, вѣроятно, было не такъ уже много.

Снаряженные, такимъ образомъ, мы всѣ отправились въ путь, не исключай и матроса съ разбитой головой. Мы шли гуськомъ, одинъ за другимъ, и прямо спустились къ шлюпкамъ, на которыхъ ясно были видны слѣды пьянаго безчинства пиратовъ. У одной была сломана скамья для гребцовъ и обѣ были въ самомъ загрязненномъ видѣ. Изъ предосторожности надо было взять обѣ лодки, и мы, раздѣлившись на двѣ партіи, размѣстились въ нихъ и поплыли дальше.

Дорогой возникли споры по поводу карты. Красный крестъ, поставленный на ней, былъ слишкомъ великъ, такъ что имъ трудно было руководствоваться при розыскахъ, а помѣтки на оборотѣ карты были достаточно неопредѣленны. Тамъ было написано слѣдующее примѣчаніе: «Большое дерево, склонъ Подзорной Трубы отъ С. до С. С. В. Островъ Скелета В. Ю. В. и В. Десять футовъ».

Главной примѣтой служило, слѣдовательно, высокое дерево. Направо отъ насъ бухта замыкалась плоскогорьемъ, высотой отъ двухсотъ до трехсотъ футъ, которое соединялось къ сѣверу съ южнымъ склономъ Подзорной Трубы, а къ югу, поднимаясь, переходило въ скалистую возвышенность, называемую фокъ-мачтой. Вершина плоскогорья густо поросла соснами различной величины, среди которыхъ, въ разныхъ мѣстахъ, виднѣлись деревья, на сорокъ — пятьдесятъ футъ возвышавшіяся надъ своими сосѣдями. Но которое изъ этихъ деревьевъ было «высокимъ деревомъ», помѣченнымъ на картѣ Флинта — это можно было установить лишь на мѣстѣ, съ помощью компаса. Между тѣмъ каждый изъ пиратовъ, сидя въ лодкѣ, выбиралъ по своему вкусу какое-нибудь высокое дерево, среди массы другихъ и горячо спорилъ, что именно это дерево и было деревомъ Флинта. Сильверъ только пожималъ плечами, слушая эти споры, и совѣтовалъ подождать.

Мы не слишкомъ напрягали свои силы и по совѣту Сильвера гребли, не утомляя рукъ преждевременно. Послѣ довольно длиннаго переѣзда мы, наконецъ, достигли устья второй рѣчки, вытекающей изъ лѣсистаго ущелья Подзорной Трубы. Затѣмъ, повернувъ влѣво, мы вышли на берегъ и стали взбираться по склону плоскогорья.

Сначала мы подвигались медленно, такъ какъ почва была вязкая, покрытая болотной растительностью, что сильно задерживало наше движеніе. Но мало-по-малу подъемъ становился круче, и почва стала каменистой. Вмѣстѣ съ этимъ — измѣнился и характеръ растительности. Мы приближались теперь къ лучшей части острова. Цвѣтущіе кустарники и трава наполняли воздухъ ароматомъ, а зеленыя рощи мускатныхъ орѣховъ, среди которыхъ поднимались розоватые стволы сосенъ и ихъ широкія темныя кроны, примѣшивали свой пряный запахъ къ аромату сосны. Воздухъ былъ свѣжій, бодрящій, и, несмотря на знойные солнечные лучи, мы не чувствовали утомленія.

Пираты разсѣялись въ разныя стороны, крича и перекликаясь другъ съ другомъ. Сильверъ значительно отсталъ отъ другихъ и, продолжая вести меня на веревкѣ, съ трудомъ подвигался по каменистому склону, усѣянному мелкимъ щебнемъ, который скользилъ пода ногой. Временами мнѣ приходилось даже помогать ему и поддерживать его рукой, такъ какъ иначе онъ свалился бы на спину на крутомъ склонѣ.

Пройдя такимъ образомъ около пожили, мы достигли вершины плоскогорья, какъ вдругъ одинъ изъ пиратовъ, уклонившійся далеко влѣво, громко вскрикнулъ, точно объятый ужасомъ. Онъ продолжалъ кричать, и всѣ тотчасъ бросились къ нему.

— Не можетъ быть, чтобы онъ нашелъ клада! — сказалъ старый Морганъ, прибѣжавшій справа. — Вѣдь тутъ находится вершина холма.

Дѣйствительно, когда мы подбѣжали къ нему, то увидали нѣчто совсѣмъ другое. У подножія довольно большой сосны лежалъ человѣческій скелетъ, покрытый мѣстами обрывками одежды и окутанный ползучими растеніями, которыя, поднимаясь, увлекли съ собой и нѣсколько маленькихъ косточекъ, опутавъ ихъ своими усиками. Думаю, что у всѣхъ морозъ пробѣжалъ по кожѣ при видѣ этого зрѣлища.

— Это морякъ, — оказалъ Джорджъ Мерри, который оказался смѣлѣе другихъ, и подойдя къ скелету, сталъ осматривать обрывки одежды. — Во всякомъ случаѣ, это настоящее матросское сукно.

— Само собой разумѣется, — замѣтилъ Сильверъ. — Вы не стали бы искать здѣсь епископа, не правда ли? Только лежитъ онъ какъ-то странно для скелета, совсѣмъ неестественно.

Въ самомъ дѣлѣ, при болѣе внимательномъ осмотрѣ, неестественность позы скелета должна была броситься въ глаза. Но какой-то странной случайности — оттого ли что птицы кормились на его останкахъ или же это сдѣлали медленно растущія ползучія растенія, постепенно опутывавшія его кости, — но только скелетъ лежалъ совершенно прямо, ноги его были вытянуты въ одномъ направленіи, а руки его, закинутыя за голову, какъ у пловца, собирающагося нырнуть, и вытянуться, какъ-будто указывали противоположное направленіе.

— Я догадываюсь, что это значитъ, — сказалъ Сильверъ. — Это компасъ. Вонъ тамъ верхушка Острова Скелета, выглядывающая точно зубъ. Провѣрьте съ компасомъ мѣстоположеніе этихъ костей.

Оказалось, что скелетъ, въ самомъ дѣлѣ, лежалъ по направленію острова, и это подтвердилось компасомъ, указывавшемъ В. ІО. В. и къ В.

— Такъ я и думалъ! — вскричалъ Сильверъ. — Это стрѣлка компаса. Направо линія пройдеть черезъ Полярную звѣзду, и въ этомъ, направленіи мы найдемъ хорошенькіе доллары. Чортъ возьми. Даже жутко становится, когда вспомнишь о Флинтѣ! Это, безъ сомнѣнія, одна изъ его шутокъ. Онъ былъ здѣсь съ шестью матросами и прикончилъ ихъ всѣхъ. А вотъ этого, какъ видно, притащилъ сюда и положилъ вмѣсто компаса. Дьявольская штука! У этого молодца кости длинныя, а волосы желтые… Эй, да это вѣрно Аллардайсъ? Вы помните его, Морганъ?

— Еще бы, — отвѣчалъ Морганъ. — Какъ мнѣ не помнить! Онъ, вѣдь, былъ мнѣ долженъ и, кромѣ того, взялъ на берегъ съ собой мой ножъ.

— Если такъ, то ножъ долженъ валяться здѣсь гдѣ-нибудь, — замѣтилъ другой пиратъ. — Флинтъ былъ не изъ такихъ, которые выворачиваютъ карманы матросовъ. А птицамъ, я полагаю, ножъ не нуженъ!

— Чортъ возьми, это вѣрно! — вскричалъ Сильверъ.

— Однако, здѣсь ничего нѣтъ, ни одной вещицы не оставлено; ни одной монетки! — сказалъ Джорджъ Мерри, шарившій между костями. — Что-то странно.

— Да, чортъ возьми! странно и неестественно, — согласился Сильверъ. — И вообще, товарищи, будь Флинтъ еще живъ, то намъ было бы тутъ не по себѣ. Ихъ было шестеро и насъ то же шестеро. И вотъ, отъ нихъ остались однѣ кости…

— Я видѣлъ собственный глазами, что онъ умеръ, — сказалъ Морганъ. — Билли привелъ меня. Онъ лежалъ и глаза у него были закрыты мѣдными монетами.

— Конечно, онъ умеръ, — подтвердилъ другой, — и лежитъ въ землѣ. Но если духи умершихъ могутъ бродилъ его землѣ, то ужъ, конечно, духъ Флинта не останется въ покоѣ. Сказать по правдѣ, умиралъ-то онъ больно нехорошо!

— О! да, — замѣтилъ одинъ изъ пиратовъ. — Онъ либо бѣсновался, либо требовалъ рому, либо распѣвалъ: «Пятнадцать человѣкъ надъ гробомъ мертвеца»… Это была единственная пѣсня, которую онъ пѣлъ всегда, и, по правдѣ оказать, товарищи, съ той поры я не люблю слышать эту пѣсню. Тогда здѣсь стояла сильная жара, вѣтра совсѣмъ не было, и я совсѣмъ ясно слышалъ эту старую пѣсню, а также предсмертные крики людей…

— Пойдемъ, пойдемъ! — прервалъ его Сильверъ. — Довольно болтать объ этомъ! Онъ умеръ и не можетъ разгуливать здѣсь, насколько мнѣ извѣстно. Во всякомъ случаѣ, онъ не можетъ бродить днемъ. Тревога вводить даже кошкѣ. Ступайте впередъ, за червонцами!..

Мы тронулись въ путь. Но, несмотря на яркій солнечный день, пираты больше не разбѣгались въ разныя стороны и не перекликались веселыми голосами въ лѣсу. Они притихли и шли другъ возлѣ друга, разговаривая пониженнымъ тономъ. Страхъ передъ мертвымъ предводителемъ пиратовъ дѣйствовалъ на лихъ угнетающимъ образомъ.

Глава XXXII.
Поиски сокровища. — Голосъ изъ-за деревьевъ.

Поднявшись на вершину плоскогорья, всѣ присѣли на землю, отчасти для того, чтобы дать отдыхъ Сильверу и больнымъ матросамъ. Но тревога все еще не улеглась.

Плоскогорье немного склонялось къ западу, и съ того-мѣста, гдѣ мы остановились на отдыхъ, открывался обширный видъ во всѣ стороны. Впереди возвышался Лѣсистый мысъ, окаймленный пѣной буруновъ. Позади мы видѣли внизу не только бухту и островъ Скелета, но также большое пространство открытаго моря. Прямо надъ нами возвышалась Подзорная Труба. Мѣстами на ней виднѣлись одинокія сосны, мѣстами же зіяли темныя пропасти. Прутомъ была тишина, нарушаемая только шумомъ отдаленныхъ буруновъ да жужжаніемъ насѣкомыхъ въ травѣ. Нигдѣ не видно было ни одного человѣческаго существа, ни одного паруса на поверхности моря, а обширный видъ, открывавшійся вокругъ насъ, только увеличивалъ чувство одиночества.

Сильверъ смотрѣлъ та компасъ и отмѣчалъ направленіе.

— Вотъ тутъ три высокихъ дерева, — сказалъ онъ, — по прямой линіи отъ острова Скелета. «Плечо Подзорной Трубы», помѣченное на картѣ, я полагало, должно находиться тамъ. Найти то мѣсто, которое тамъ нужно, — сущіе пустяки.

Я думаю, тамъ лучше пообѣдать раньше?

— Я совсѣмъ ѣсть не хочу, — проворчалъ Морганъ. — Одно воспоминаніе о Флинтѣ испортило мнѣ все.

— Да, пріятель. Благословляйте судьбу, что онъ умеръ, — замѣтилъ Сильверъ.

— У него чертовски отвратительная наружность, — проговорилъ третій пиратъ, съ содроганіемъ. — Эта синева на лицѣ! Брр!..

— Да, это ромъ сдѣлалъ это такимъ, — прибавилъ Мерри. — Дѣйствительно у него лицо было совсѣмъ синее. Я это помню.

Съ тѣхъ поръ, какъ они увидѣли скелетъ подъ деревомъ и мысли ихъ приняли такое мрачное направленіе, они невольно начали понижать голосъ и разговаривали почти шопотомъ, почти не нарушая лѣсной тишины. И вдругъ изъ-за деревьевъ впереди насъ раздался высокій, тонкій, дребезжащій голосъ, поющій такъ хорошо извѣстную всѣмъ намъ пѣсню:

Пятнадцать человѣкъ надъ гробомъ мертвеца,

Гей, и бутылку рому!

Я никогда не видалъ людей болѣе испуганныхъ, чѣмъ были пираты въ эту минуту. Ихъ охватилъ смертельный ужасъ. Всѣ шестеро страшно поблѣднѣли. Нѣкоторые вскочили на ноги, цѣпляясь другъ за друга. Морганъ упалъ на землю.

— Это Флинтъ!.. — крикнулъ Мерри.

Пѣсня такъ же внезапно оборвалась, какъ и началась, точно пѣвцу кто-нибудь зажалъ рукою ротъ. Но эта пѣсня, прозвучавшая издали, въ ясной, солнечной атмосферѣ, надъ зелеными вершинами деревьевъ, не казалась уже столь ужасной и тѣмъ страннѣе было видѣть впечатлѣніе, которое она произвела на моихъ спутниковъ.

— Лойдомъ, — съ трудомъ проговорилъ Сильверъ поблѣднѣвшими губами. — Такъ не годится! Надо посмотрѣть, что это такое. Навѣрное тутъ причина — ромъ. Не могу узнать голоса, но увѣренъ, что это кто-нибудь забавляется, кто-нибудь изъ плоти и крови, какъ мы съ вами.

Мужество вернулось къ нему, въ то время какъ онъ произносилъ эти слова и даже лицо стало менѣе блѣднымъ. На другихъ его слова тоже подѣйствовали, и они мало-по-малу стали успокаиваться, какъ вдругъ снова раздался тотъ же самый голосъ. На этотъ разъ къ намъ донесся, вмѣсто пѣнія, слабый отдаленный зовъ, на который отвѣчало эхо въ утесахъ Подзорной Трубы.

— Дерби Макъ Гроу! Дерби Макъ Гроу! — выкрикивалъ кто-то нѣсколько разъ и, наконецъ, повысивъ голосъ, крикнулъ, сопровождая свой возгласъ ругательствами, которыя я пропускаю здѣсь: «Принеси рому на корму, Дерби Макъ Гроу!..»

Пираты остались стоять, точно пригвожденные къ мѣсту, съ выпученными отъ страха глазами. Даже когда голосъ смолкъ, они еще долго стояли въ молчаніи и со страхомъ смотрѣли другъ на друга.

— Это ясно! — прошепталъ одинъ изъ нихъ. — Уйдемъ!

— Это были его послѣднія слова… послѣднія, на кораблѣ! — тихо проговорилъ Морганъ.

Дикъ вытащилъ свою Библію и быстро шепталъ молитву. Онъ получилъ раньше хорошее воспитаніе, пока не пошелъ въ море и не попалъ въ дурную компанію.

Однако Сильверъ еще не чувствовалъ себя побѣжденнымъ. Я слышалъ, какъ стучали его зубы, но онъ не хотѣлъ сдаться.

— Никто, кромѣ насъ, на этомъ островѣ, не слыхалъ о Дерби, — прошепталъ онъ и затѣмъ, сдѣлавъ надъ собой усиліе, крикнулъ: — Товарищи! Я пришелъ сюда за кладомъ, и никто не остановитъ меня, ни человѣкъ, ни дьяволъ. Я не боялся Флинта, даже когда онъ былъ какъ и — чортъ побери! — не испугаюсь его, мертваго! Вѣдь тутъ, въ какой-нибудь четверти мили отсюда, зарыто 700,000 фунтовъ стерлинговъ. Когда же пиратъ отступалъ и поворачивался спиной къ такому богатству, только изъ страха передъ старымъ, пьянымъ матросомъ, да къ тому же еще мертвымъ?

Его слова, впрочемъ, уже не дѣйствовали на его спутниковъ и не только не способствовали возвращенію мужества, но скорѣе даже усилили страхъ своей непочтительностью къ умершему.

— Перестань, Джонъ, — сказалъ Мерри. — Нехорошо раздражать духа!

Остальные были такъ напуганы, что не могли выговорить ни слова. Нѣкоторые изъ нихъ давно бы убѣжали, если бы смѣли. Но страхъ удерживалъ ихъ вмѣстѣ, и возлѣ Джона, какъ будто смѣлость его могла имъ помочь. Сильверъ же, дѣйствительно, овладѣлъ съ собой и поборолъ страхъ:

— Вы говорите: духъ? — оказалъ онъ. — Можетъ быть! Но одно для меня неясно: Мы всѣ вѣдь слышали эхо. Никто не видалъ духа, отбрасывающаго отъ себя тѣнь и голосъ его также не можетъ вызывать эхо. Ничего подобнаго не бываетъ, конечно.

Такой аргументъ показался мнѣ недостаточно убѣдительнымъ. Но развѣ можно знать, что вліяетъ на суевѣрныхъ людей? Къ моему удивленію, Джорджъ Мерри съ облегченіемъ проговорилъ:

— Это вѣрно. У васъ есть голова на плечахъ, Джонъ, это несомнѣнно. Успокойтесь, товарищи. Мы обманулись, я полагаю. Мы всѣ подумали, что это голосъ Флинта, но онъ ужъ вовсе не такъ похожъ на него. Даже, пожалуй, это былъ совсѣмъ другой голосъ, больше похожій на…

— На голосъ Бенъ Гунна, чортъ побери! — вскричалъ Сильверъ.

— Да, такъ это и было! — воскликнулъ Морганъ, вскакивая на ноги. — Это былъ Бенъ Гуннъ!

— Разница не велика. Вѣдь и Бенъ Гунна нѣтъ въ живыхъ такъ же, какъ и Флинта, — замѣтилъ Дикъ,

— Это говорить о Бенъ Гуннѣ? — закричалъ Мерри. — Живой онъ или мертвый, никто не думаетъ о немъ!

Можно было удивляться, какъ быстро вернулась къ нимъ бодрость. Блѣдность лицъ исчезла, и они начали переговариваться другъ съ другомъ, лишь изрѣдка прислушиваясь, не раздастся ли опять этотъ странный голосъ. Но такъ какъ больше никакихъ звуковъ не было слышно, то они совершенно успокоились и, взваливъ на плечи свои инструменты, отправились дальше. Мерри шелъ впереди, держа въ рукахъ компасъ, чтобы не сбиться съ дороги. Онъ сказалъ правду: никто не вспоминалъ Бенъ Гунна, живого или мертваго!

Одинъ только Дикъ попрежнему прижималъ къ себѣ Библію, бросая кругомъ безпокойные взгляды. Но. онъ не встрѣчалъ ни въ комъ сочувствія и Сильверъ подсмѣивался надъ нимъ.

— Я вѣдь говорилъ вамъ, что нельзя было портить Библію! — поддразнивалъ его Сильверъ. — Если ужъ она не годится теперь для произнесенія клятвы, то развѣ духъ испугается ее? Ни вотъ настолько!..

И онъ щелкнулъ при этомъ пальцами, остановившись на минуту и держась за костыль.

Но на Дика это не подѣйствовало. Я видѣлъ ясно, что бѣдняга становится больнымъ. Жара, утомленіе и внезапный испугъ ускорили появленіе у него лихорадки, предсказанной докторомъ Лайвесеемъ. Болѣзнь развивалась быстро.

Мы шли теперь по открытому мѣсту, спускаясь съ вершины холма, такъ какъ я уже говорилъ, что плоскогорье наклонялось къ западу. Высокія и низкія сосны росли въ разныхъ мѣстахъ, на большомъ разстояніи другъ отъ друга. Порою онѣ были окружены рощицами мускатныхъ деревьевъ и азалій. Широкія, свободныя отъ деревьевъ пространства были залиты горячими лучами солнца. Опускаясь къ сѣверо-западу, мы приближались, съ одной стороны, къ утесамъ Подзорной Трубы, а съ другой, передъ нами все шире открывалась западная бухта, по которой я недавно плылъ и качался на волнахъ, въ маленькомъ челнокѣ.

Мы дошли до перваго высокаго дерева, но провѣривъ по компасу его положеніе, мы увидѣли, что это не то дерево, которое намъ нужно. Также было и со вторымъ деревомъ. Третье дерево возвышалось приблизительно на двѣсти футовъ надъ группой кустарника. Это была гигантская сосна, съ краснымъ стволомъ, огромной толщины и съ такой широкой шапкой вѣтвей, что подъ ея тѣнью могъ бы расположиться цѣлый отрядъ. Дерево это, конечно, можно было видѣть съ моря, съ очень дальняго разстоянія, какъ съ запада, такъ и съ востока, поэтому оно, навѣрное, было отмѣчено на картѣ.

Но отнюдь не величина этой гигантской сосны производила впечатлѣніе на моихъ спутниковъ, а мысль о томъ, что тутъ, гдѣ-то, подъ тѣнью ея вѣтвей, лежатъ зарытыми 700,000 фунтовъ. Эта мысль, по мѣрѣ приближенія въ дереву, разсѣяла прежніе страхи. Глаза у нихъ загорѣлись, походка стала легче и быстрѣе. Очевидно, всѣ ихъ помыслы были прикованы къ этому богатству, которое обѣщало имъ жизнь, полную наслажденій и всякаго рода излишествъ, ожидавшую ихъ впереди.

Сильверъ ковылялъ на своемъ костылѣ. Его ноздри раздувались и дрожали. Онъ ругался, какъ бѣшеный, когда мухи садились на его разгоряченное, блестящее отъ пота лицо, и яростно дергалъ меня за веревку, бросая по временамъ въ мою сторону свирѣпые взгляды. Онъ, разумѣется, не давалъ себѣ труда скрывать свои мысли, и я читалъ въ нихъ, такъ по печатному. Близость золота заставила его позабыть обо воемъ, и о своемъ обѣщаніи доктору и объ его предостереженіи. Все это было уже дѣло прошлое, и я не сомнѣвался, что онъ надѣялся захватить сокровище, найти шхуну и перевезти туда золото подъ покровомъ ночи, а затѣмъ, перерѣзавъ горло всѣмъ честнымъ лицамъ на этомъ островѣ, отплыть на «Испаньолѣ», вмѣстѣ со всѣмъ своимъ грузомъ преступленій и богатствъ, какъ онъ и хотѣлъ это сдѣлать съ самаго начала.

Взволнованный этими тревожными предчувствіями, я съ трудомъ поспѣвалъ за остальными и нѣсколько разъ спотыкался, вслѣдствіе чего Сильверъ свирѣпо дергалъ меня за веревку, бросая на меня грозные, убійственные взгляды. Дикъ теперь еле тащится за нами, бормоча молитвы и проклятія, такъ какъ лихорадка у него все усиливалась. На меня это также дѣйствовало угнетающимъ образомъ, а главное — меня преслѣдовала мысль о той трагедіи, которая разыгралась здѣсь, на этомъ плоскогорья, гдѣ злодѣй-пиратъ съ синимъ лицомъ, — тотъ самый, который умеръ, распѣвая пѣсни и требуя рома, — собственными руками зарѣзалъ своихъ шестерыхъ сообщниковъ. Въ этой рощѣ, такой мирной въ настоящую минуту, раздавались тогда крики умирающихъ и мнѣ чудилось, что я слышу ихъ теперь…

Мы дошли до края рощи.

— Эй; товарищи, всѣ разомъ! — закричалъ Мерри, и всѣ бросились бѣжать за нимъ.

Пробѣжавъ шаговъ десять, они вдругъ остановились. Мы услышали слабый возгласъ. Сильверъ ускорилъ шагъ, насколько былъ въ состояніи, и вскорѣ мы оба подошли къ этому мѣсту.

Передъ нами находилась большая яма, очевидно, вырытая довольно давно, такъ какъ края ея осыпались, а на днѣ росла трава. Въ ней валялся сломанный ломъ, а по краямъ были разбросаны доски отъ упаковочныхъ ящиковъ. На одной изъ досокъ я увидѣлъ выжженное желѣзомъ слово: «Моржъ». Такъ назывался корабль Флинта.

Все было совершенно ясно. Тайникъ, гдѣ было спрятано сокровище, былъ найденъ и ограбленъ. Семьсотъ тысячъ фунтовъ стерлинговъ исчезли!

Глава XXXIII.
Паденіе вождя.

Врядъ ли могло существовать большее разочарованіе на свѣтѣ! Всѣ шестеро пиратовъ стояли, точно пораженные громомъ. Однако Сильверъ тотчасъ же оправился. Всѣ мысли его до сихъ поръ были сосредоточены на этихъ деньгахъ и въ одно мгновеніе все перевернулось! Но онъ не растерялся, хладнокровіе быстро вернулось къ нему, и онъ сразу измѣнилъ свой планъ дѣйствій, прежде чѣмъ другіе успѣли оправиться отъ неожиданнаго удара.

— Джимъ, — шепнулъ онъ мнѣ. — Возьмите это и будьте готовы.

Онъ передалъ мнѣ заряженный пистолетъ и сталъ спокойно обходить яму въ сѣверномъ направленіи, такъ что скоро она очутилась какъ разъ между нами и остальными пятью пиратами. Затѣмъ онъ взглянулъ на меня и кивнулъ, точно хотѣлъ мнѣ сказать: «Мы приперты къ стѣнѣ!» Впрочемъ, я и самъ такъ думалъ. Но меня такъ возмущало его коварство, что я не могъ удержаться и прошепталъ:

— Что? Вы опять перебѣжали на другую сторону?..

Но онъ не имѣлъ времени отвѣтить мнѣ. Пираты, съ криками и проклятіями, принялись прыгать въ яму, одинъ за другимъ и разгребать ее руками, швыряя въ сторону доски. Морганъ нашелъ одну золотую монету. Онъ поднялъ ее, изрыгая цѣлый потокъ всевозможныхъ ругательствъ. Это была монета въ двѣ гинеи, и она переходила изъ рукъ въ руки въ теченіе нѣсколькихъ секундъ.

— Двѣ гинеи! — яростно крикнулъ Мерри, бросая ихъ въ лицо Сильверу. — Вотъ они, ваши 700,000 фунтовъ! Вы заключили выгодную сдѣлку, не такъ ли? Вы никогда, вѣдь, не ошибаетесь, ничего не напутали? Вы — бездѣльникъ, съ деревянной башкой на плечахъ!

— Поройтесь еще, ребята! — возразилъ на это Сильверъ, съ холодной и дерзкой усмѣшкой, — можетъ быть, вы тутъ найдете и еще нѣсколько земляныхъ орѣшковъ.

— Земляныхъ орѣшковъ? — зарычалъ Мерри. — Слышите вы это, товарищи? Говорю вамъ, онъ зналъ это раньше! Посмотрите ему въ лицо, и вы убѣдитесь въ этомъ!

— Ахъ, Мерри, — холодно замѣтилъ Сильверъ, — вы опять хотите попасть въ капитаны? Настойчивый же вы малый, говорить нечего!

Но на этотъ разъ всѣ были на сторонѣ Мерри. Вылѣзая изъ ямы, они бросали на насъ свирѣпые взгляды. Впрочемъ, одно обстоятельство благопріятствовало намъ: они вылѣзли изъ ямы, какъ разъ съ противоположной стороны.

Мы стояли такъ, другъ противъ друга, пять на одной сторонѣ и двое на другой. Между нами была яма, но никто изъ пиратовъ, повидимому, не рѣшался выступить первымъ. Сильверъ стоялъ неподвижно, опираясь на костыль и хладнокровно наблюдалъ за ними. Мужества у него было достаточно, этого нельзя было отрицать.

Наконецъ, Мерри рѣшилъ, что надо дѣйствовать убѣжденіемъ и заговорилъ, обращаясь къ остальнымъ пиратамъ:

— Товарищи, вѣдь, ихъ только двое! Одинъ: — старый калѣка, который обманомъ завелъ насъ сюда, другой — еще щенокъ, которому я съ удовольствіемъ сверну голову. Итакъ, товарищи, за, мной!..

Онъ поднялъ руку, и возвысилъ голосъ, очевидно, намѣреваясь броситься на насъ, какъ вдругъ изъ чащи раздались три выстрѣла. Мерри покачнулся и полетѣлъ внизъ головой, въ яму. Пиратъ съ раненой головой завертѣлся волчкомъ и свалился во всю длину, мертвый. Остальные трое обратились въ бѣгство.

Не успѣлъ я моргнуть, какъ Сильверъ уже выпустилъ два заряда въ Мерри, который пытался подняться. Когда же Мерри, умирая, уставился глазами въ Сильвера, тотъ сказалъ ему:

— Полагаю, Джорджъ, что я расквитался съ тобой теперь!

Въ эту самую минуту, изъ чащи мускатныхъ деревьевъ вышли докторъ, Грей и Бенъ Гуннъ, съ дымящимися ружьями въ рукахъ.

— Впередъ! — крикнулъ докторъ. — Поскорѣе! Надо ихъ отрѣзать отъ лодокъ.

Мы бросились бѣжать изо всѣхъ силъ, погружаясь по временамъ въ высокую траву по самую грудь. Сильверъ, съ невѣроятными усиліями, старался не отставать отъ насъ, прыгая на своемъ костылѣ и, напрягая мускулы груди такъ, что, казалось, они готовы были лопнуть. Это былъ такой громадный трудъ, по мнѣнію доктора, что не всякій здоровый человѣкъ могъ бы его выполнить. Однако, онъ все-таки отсталъ отъ насъ, по крайней мѣрѣ, на тридцать шаговъ и почти задыхался, когда мы достигли края плоскогорья.

— Докторъ! — закричалъ онъ. — Взгляните! Спѣшить нечего!

Дѣйствительно, спѣшить было нечего. Съ болѣе открытаго мѣста плоскогорья мы могли видѣть трехъ пиратовъ, которые бѣжали назадъ по тому же направленію, къ Фокъ-Мачтѣ, откуда они пришли сюда. Мы находились уже между ними и лодками и потому присѣли отдохнуть. Сильверъ, вытирая свое мокрое отъ пота лицо, подошелъ къ намъ.

— Благодарю, докторъ, отъ всей, души! — оказалъ онъ. — Думаю, что вы пришли какъ разъ во-время, чтобы спасти насъ съ Гаукинсомъ. А, это вы, Бенъ Гуннъ? Вы славный малый, это вѣрно!

— Да, я Бенъ Гуннъ, — отвѣчалъ лѣсной человѣкъ въ сильномъ замѣшательствѣ. — А вы какъ поживаете, мистеръ Сильверъ? Хорошо я васъ отблагодарилъ, не такъ ли?

— Бенъ! Бенъ! — прошепталъ Сильверъ. — Какую ты штуку сыгралъ со мной!

Докторъ послалъ назадъ Грея за заступомъ, который бросили пираты во время своего бѣгства. Дорогой, когда мы шли къ лодкамъ, онъ разсказалъ мнѣ въ нѣсколькихъ словахъ, какъ все произошло. Сильверъ былъ чрезвычайно заинтересованъ этимъ разсказомъ, въ которомъ Бенъ Гуннъ былъ героемъ съ начала до конца.

Во время своихъ долгихъ и одинокихъ блужданій по острову онъ нашелъ скелетъ (это онъ придалъ ему такую позу); потомъ нашелъ сокровище. Онъ откопалъ его и въ ямѣ остался лежать его сломанный ломъ. Сдѣлавъ это, онъ перенесъ сокровище на своихъ плечахъ, работая много дней, въ пещеру на двурогомъ холмѣ, у сѣверо-восточнаго мыса. И тамъ оно пролежало въ полной безопасности два мѣсяца, до самаго прихода «Испаньолы».

Докторъ вывѣдалъ отъ него эту тайну въ тотъ день, когда пришелъ къ нему послѣ нападенія, но увидѣвъ на другое утро, что шхуна исчезла, онъ пошелъ къ Сильверу и отдалъ ему карту, которая была теперь не нужна, а также всѣ съѣстные припасы въ блокгаузѣ. Безъ этой провизіи тоже можно было обойтись, такъ какъ Бенъ Гуннъ припасъ для себя много козьяго мяса, которое онъ самъ посолилъ. Докторъ рѣшилъ отдать все, что можно, лишь бы имѣть возможность безопасно выбраться изъ блокгауза къ двурогому холму, гдѣ они были бы обезпечены отъ заболѣваній лихорадкой и могли бы оберегать кладъ.

— Что касается васъ, Джимъ, — прибавилъ онъ, — то, разумѣется, меня безпокоила ваша судьба, но я долженъ былъ прежде всего позаботиться о тѣхъ, кто исполнялъ свой долгъ. А если вы не были среди нихъ, то кто же въ этомъ виноватъ?

Но утромъ, увидѣвъ меня въ плѣну у пиратовъ и понимая, какой опасности я буду подвергаться, когда они не найдутъ клада, докторъ побѣжалъ въ пещеру и, оставивъ сквайра смотрѣть за больнымъ капитаномъ, взялъ съ собой Грея и Бена и отправился къ большой соснѣ. Когда же онъ увидалъ, что пираты опередили его, то послалъ Бена, умѣвшаго быстро бѣгать, чтобы онъ ихъ какъ-нибудь задержалъ на пути. Бенъ рѣшилъ воспользоваться суевѣріемъ своихъ бывшихъ корабельныхъ товарищей и дѣйствовалъ такъ удачно, что докторъ съ Греемъ успѣли притти раньше ихъ и уже засѣли въ кустахъ, когда пираты подошли къ ямѣ.

— Ахъ! — воскликнулъ Сильверъ, — какое счастье, что Гаукинсъ былъ со мной! Вы бы, конечно, не подумали о старомъ Джонѣ и дали бы его изрѣзать на куски, докторъ?

— Разумѣется не подумалъ бы! — весело отвѣтилъ докторъ.

Между тѣмъ мы подошли къ лодкамъ. Докторъ разломалъ ломомъ одну изъ нихъ, а въ другую мы сѣли и поплыли въ сѣверную бухту.

Намъ нужно было проѣхать разстояніе въ восемь — девять миль, и всѣ мы, не исключая и Сильвера, изнемогавшаго отъ усталости, дружно взялись за весла и быстро понеслись по гладкой поверхности моря. Вскорѣ мы вышли изъ проливовъ и обогнули юго-восточный мысъ, около котораго четыре дня тому назадъ мы плыли на «Испаньолѣ». Проѣзжая мимо двурогаго холма, мы увидали чернѣющую пасть пещеры Бенъ Гунна и около нея фигуру человѣка, облокотившагося на ружье. Это былъ сквайръ. Мы помахали ему платкомъ и громко крикнули троекратное «ура», при чемъ голосъ Сильвера звучалъ такъ же радостно, какъ и наши голоса.

Проѣхавъ еще три мили, у входа въ сѣверную бухту, мы, наконецъ, увидали шхуну. Приливъ поднялъ ее, и она теперь плавала свободно. Будь посильнѣе вѣтеръ или теченіе, какъ это было въ южной бухтѣ, намъ бы ее не найти никогда. Она могла бы уплыть въ море или была бы выброшена на берегъ и разбита о камни. А теперь, при осмотрѣ судна, мы не нашли никакихъ особенныхъ поврежденій, за исключеніемъ сломанной гротъ-мачты. Мы сейчасъ же вытащили запасный якорь и прикрѣпили шхуну. Оставивъ Грея сторожить ее, мы высадились на берегъ и отправились въ пещеру Бенъ Гунна.

У входа въ пещеру насъ ожидалъ сквайръ. Со мной онъ обошелся ласково и ни слова не сказалъ мнѣ о моемъ бѣгствѣ, ни порицанія, ни похвалы. Но, увидѣвъ Джона Сильвера, который поклонился ему, онъ вспыхнулъ и проговорилъ:

— Джонъ Сильверъ, вы чудовищный негодяй и обманщикъ. Да, сэръ, чудовищный обманщикъ! Мнѣ сказали, что я не долженъ преслѣдовать васъ. Хорошо, я не буду. Но кровь убитыхъ, сэръ, остается на васъ!

— Сердечно благодаренъ вашъ, сэръ! — сказалъ Сильверъ, еще разъ кланяясь сквайру.

— Вы не смѣете благодарить меня! — крикнулъ сквайръ. — Я нарушаю свой долгъ. Отойдите отъ меня!

Мы вошли въ пещеру, оказавшуюся весьма просторной. Воздухъ въ этой пещерѣ былъ чистый, свѣжій. Изъ-подъ земли пробивался небольшой ключъ, образуя нѣчто въ родѣ маленькаго бассейна, вокругъ котораго росли папоротники. Полъ въ пещерѣ былъ песчаный. Передъ пылающимъ костромъ лежалъ капитанъ Смоллетъ, а въ отдаленномъ углу тускло мерцали при свѣтѣ огня огромныя груды монетъ и слитковъ золота. Это и было сокровище Флинта, ради котораго мы сдѣлали такое длинное путешествіе. Изъ-за него погибло семнадцать матросовъ, бывшихъ на «Испаньолѣ», а сколько вообще было пролито крови и слезъ, потоплено кораблей и погублено жизней, сколько раздавалось выстрѣловъ, стоновъ и криковъ изъ-за этой груды золота, сколько лжи, позора и жестокости было погребено въ ней — этого, конечно, никто не могъ сказать! Однако на островѣ оставалось еще трое участниковъ всѣхъ этихъ преступленій: Сильверъ, старый Морганъ и Бенъ Гуннъ, и каждый изъ нихъ былъ обмануть въ своихъ надеждахъ.

— Войдите, Джимъ, — сказалъ мнѣ капитанъ. — Вы, въ своемъ родѣ, славный мальчикъ, Джимъ, но только врядъ ли я соглашусь опять взять васъ съ собой въ другое плаваніе. Вы для меня слишкомъ избалованы… А это вы, Джонъ Сильверъ? Что васъ привело сюда?

— Я возвращаюсь къ своимъ обязанностямъ, сэръ, — отвѣчалъ онъ.

— А! — проговорилъ капитанъ, но не прибавилъ больше ни единаго слова.

Никогда въ жизни я не ужиналъ такъ хорошо и такъ пріятно, какъ въ этотъ вечеръ, въ обществѣ моихъ друзей! Какія прекрасныя кушанья были приготовлены изъ козьяго мяса, посоленнаго Бенъ Гунномъ, съ добавленіемъ кое-какихъ лакомствъ, взятыхъ съ «Испаньолы», и бутылка стараго вина! Никто, я увѣренъ, не могъ чувствовать себя счастливѣе и веселѣе, чѣмъ мы въ этотъ вечеръ. Сильверъ сидѣлъ въ отдаленіи, но это не мѣшало ему уплетать съ аппетитомъ соленое мясо, вскакивая, чтобы услужить намъ и принимая участіе въ нашемъ весельи. Словомъ, онъ опять превратился въ прежняго веселаго, учтиваго и услужливаго матроса, какимъ онъ былъ въ началѣ плаванія.

Глава XXXIV.
Заключеніе.

На слѣдующее утро мы рано принялись за работу. Надо было перенести эти огромныя кучи золота на берегъ, находившійся на разстояніи мили отъ пещеры, и оттуда доставить его на лодкѣ на шхуну. Это былъ трудъ не малый для такого небольшого количества рабочихъ рукъ. Трое пиратовъ, оставшихся на островѣ, не особенно насъ тревожили. Достаточно было одного часового на склонѣ холма, чтобы оградить насъ отъ внезапнаго нападенія. Притомъ же, какъ мы думали, у нихъ должна была пропасть охота сражаться съ нами.

Мы работали очень усердно. Грей и Бенъ Гуннъ отвозили золото на лодкѣ, которое мы относили на берегъ, уложивъ его предварительно въ мѣшки отъ хлѣба. Грузъ былъ довольно тяжелый и поэтому мнѣ предоставлено было укладывать золото, а другіе относили его.

Тутъ была удивительная коллекція всевозможныхъ монетъ, подобная той, которую я нашелъ въ сундукѣ Билли Бонса, но только во много разъ больше. Мнѣ доставляло громадное удовольствіе сортировать ихъ. Тутъ были англійскія, французскія, испанскія и португальскія монеты, старинныя англійскія монеты, луидоры, червонцы, гинеи и цехины, монеты съ изображеніями всѣхъ европейскихъ королей за послѣднія сто лѣтъ, оригинальный восточныя деньги, тонкой чеканки, круглыя и четыреугольныя монеты, цѣлыя и продыравленныя посрединѣ, чтобы носить ихъ въ видѣ ожерелья, — словомъ, тутъ можно было найти всѣ разновидности денегъ, какія только существуютъ въ мірѣ. И количество ихъ было такъ велико, что у меня заболѣла спина и заныли пальцы отъ сортировки монетъ.

День проходилъ за днемъ и количество золота на шхунѣ все возрастало. Но три пирата за все это время не подавали и признаковъ жизни.

Наконецъ, — мнѣ кажется, что это было на третій вечеръ, — въ то время, какъ мы прогуливались съ докторомъ по склону холма, откуда открывался видъ на низменности острова, вѣтеръ донесъ къ намъ изъ темноты какіе-то странные звуки, нѣчто среднее между крикомъ и пѣніемъ. Однако тотчасъ же вслѣдъ затѣмъ наступила тишина.

— Да проститъ имъ небо! — проговорилъ докторъ. — Вѣдь это бунтовщики!

— Всѣ пьяны, сэръ, — послышался позади насъ голосъ Сильвера.

Сильверу была предоставлена полная свобода и, несмотря на то, что онъ постоянно видѣлъ только холодное, пренебрежительное отношеніе къ себѣ, ему все же хотѣлось, повидимому, считать себя привилегированнымъ слугой, пользующимся дружескимъ расположеніемъ хозяина. Просто удивительно, какъ терпѣливо онъ переносилъ высказываемое ему презрѣніе, какъ онъ былъ неизмѣнно вѣжливъ всегда и старался всѣмъ угодить. Тѣмъ не менѣе съ нимъ всѣ обращались не лучше, чѣмъ съ собакой, кромѣ развѣ Бенъ Гунна, который не могъ еще отдѣлаться отъ прежняго страха передъ нимъ, и меня, чувствовавшаго все-таки нѣкоторую благодарность къ нему за свое спасеніе, хотя, по правдѣ сказать, я больше всѣхъ имѣлъ о основаніе презирать его, такъ какъ я видѣлъ, что онъ задумывалъ новую измѣну, когда мы пошли на поиски клада. Поэтому неудивительно, что докторъ угрюмо отвѣтилъ ему:

— Пьяны или, можетъ быть, въ бреду.

— Вы правы, сэръ, — возразилъ Сильверъ, — только не все ли это равно намъ обоимъ?

— Полагаю, вы не можете ожидать, что я васъ считаю гуманнымъ человѣкомъ, — замѣтилъ докторъ съ усмѣшкой. — Поэтому мои чувства не должны удивлять васъ, мистеръ Сильверъ. Но если бъ я былъ увѣренъ, что они находятся въ бреду — впрочемъ, одинъ изъ нихъ долженъ лежать въ лихорадкѣ, — то, разумѣется, я отправился бы къ нимъ, несмотря ни на какой рискъ для моей собственной жизни, и помогъ бы имъ своимъ искусствомъ.

— Простите меня, сэръ, но вы поступили бы очень ошибочно, — возразилъ Сильверъ. — Вы навѣрное сгубили бы свою драгоцѣнную жизнь. Я теперь преданъ вамъ душой и тѣломъ, и не хотѣлъ бы, чтобъ ваша компанія лишилась такого человѣка, какъ вы, тѣмъ болѣе, что я знаю, чѣмъ я вамъ обязанъ. Но эти люди, тамъ, не могли бы сдержать своего слова, даже не захотѣли бы и, кромѣ того, они никогда не могли бы повѣрить вамъ, какъ вы сами можете имъ вѣрить!

— Ну да, — холодно возразилъ докторъ, — вы-то ужъ, конечно, умѣете держать свое слово, мы это знаемъ!

Больше мы ничего не слышали о трехъ пиратахъ. Только, однажды, къ намъ донеслись ружейные выстрѣлы; должно быть пираты охотились въ лѣсу. Было устроено совѣщаніе и рѣшено оставить ихъ на островѣ, что вызвало великую радость Бенъ Гунна и одобреніе Грея. Мы оставили имъ хорошій запасъ пороху и пуль, соленаго мяса, немного лѣкарствъ и, кромѣ того, нѣкоторыя другія вещи, которыя могли имъ понадобиться, инструменты, платья, запасный парусъ, сажени двѣ веревокъ, и по весьма настойчивому желанію доктора, большой запасъ табаку.

Этимъ кончились всѣ наши дѣла на островѣ. Когда мы погрузили золото и взяли достаточный запасъ прѣсной воды и соленаго мяса, на случай особенно долгаго плаванія, намъ больше ничего не оставалось, какъ сняться съ якоря, что мы и сдѣлали въ одно прекрасное утро. На шхунѣ развѣвался теперь тотъ самый флагъ, который капитанъ поднялъ надъ блокгаузомъ въ тотъ день, когда мы подверглись нападенію пиратовъ.

Трое пиратовъ, повидимому, слѣдили за всѣми нашими передвиженіями гораздо внимательнѣе, чѣмъ мы думали. Мы убѣдились въ этомъ, когда огибали южный мысъ и должны были близко подплывать къ южному берегу, проходя черезъ проливъ. Тамъ мы увидѣли трехъ пиратовъ, которые стояли на колѣняхъ на песчаномъ мысѣ, поднявъ съ мольбой руки. Намъ было, конечно, тяжело бросать ихъ въ такомъ жалкомъ положеніи, но мы не могли рисковать новымъ бунтомъ на своей шхунѣ. Везти же ихъ съ собой на родину, гдѣ ихъ ожидали судъ и висѣлица, было бы, пожалуй, еще большей жестокостью съ нашей стороны. Докторъ позвалъ ихъ и крикнулъ имъ, гдѣ они могутъ найти оставленные для нихъ запасы. Но они продолжали звать насъ по именамъ и умоляли, чтобъ мы сжалились надъ ними и не оставляли ихъ умирать на этомъ ужасномъ островѣ! Подъ конецъ, видя, что шхуна все удаляется и скоро никакой зовъ уже не достигаетъ ее, кто-то изъ нихъ вскочилъ на ноги, схватилъ ружье и выстрѣлилъ. Пуля просвистала надъ головой и пробила парусъ. Послѣ это-то мы старались уже не выставляться на виду на палубѣ, а когда я выглянулъ, спустя нѣкоторое время, то ихъ уже больше не было видаю на песчаномъ мысѣ, который и самъ скоро превратился въ полоску, исчезающую на горизонтѣ. Къ полудню, къ моей великой радости, и самые утесы Острова Сокровищъ скрылись изъ вида, точно потонувъ въ морской лазури.

Насъ было такъ мало на кораблѣ, что всѣмъ пришлось работать не покладая рукъ, и только капитанъ, лежа на матрацѣ, на кормѣ, отдавалъ намъ приказанія. Хотя онъ уже былъ на пути къ выздоровленію, но все-таки нуждался въ покоѣ. Мы держали курсъ въ одинъ изъ ближайшихъ портовъ южной Америки, чтобы тамъ нанять матросовъ, такъ какъ иначе отправляться въ дальнѣйшее путешествіе было слишкомъ рисковало, тѣмъ болѣе, что мы уже чувствовали себя сильно утомленными отъ борьбы съ перемѣнными вѣтрами и довольно бурной погодой, прежде чѣмъ достигли южно-американскаго порта.

Солнце уже близилось жъ закату, когда мы вошли, наконецъ, въ необыкновенно красивую, закрытую гавань и насъ тотчасъ же обступили лодки съ неграми, мексиканскими индѣйцами и мулатами, продававшими намъ фрукты и овощи и предлагавшими нырять за брошенной въ воду монетой. Видъ этихъ добродушно улыбающихся лицъ (въ особенности у негровъ), вкусные тропическіе фрукты и, главное, огоньки, которые уже начали зажигаться въ городѣ, всё это представляло удивительный и чудный контрастъ съ тѣми тяжелыми, кровавыми сценами, которыми ознаменовалось, наше пребываніе на островѣ. Докторъ и сквайръ взяли меня съ собой, и мы поѣхали на беретъ. Тамъ мы встрѣтили командира одного англійскаго военнаго судна, который пригласилъ насъ къ себѣ, на корабль, гдѣ мы такъ весело провели время, что вернулись на шхуну только къ разсвѣту.

Бенъ Гуннъ встрѣтилъ насъ одинъ на палубѣ. Сопровождая свои слова ужимками, онъ признался, что Сильверъ скрылся и притомъ съ его вѣдома. Бенъ Гуннъ завѣрялъ насъ, что, помогая его бѣгству со шхуны, онъ охранялъ нашу жизнь, которая, навѣрное, подверглась бы большой опасности, если бъ этотъ одноногій дьяволъ оставался на суднѣ! Но нашъ бывшій поваръ ушелъ не съ пустыми руками. Онъ продѣлалъ отверстіе въ переборкѣ и вытащилъ одинъ мѣшокъ съ монетами. Должно быть, тамъ было около трехсотъ или четырехсотъ гиней, которыя, разумѣется, будутъ ему очень полезны въ его дальнѣйшихъ скитаніяхъ. Думаю, что мы всѣ были довольны, что такъ дешево отдѣлались отъ него!

Теперь мнѣ остается сказать еще лишь нѣсколько словъ. Мы раздобыли нужное намъ количество матросовъ, и наше обратное плаваніе совершилось уже безъ всякихъ приключеній.

«Испаньола» пришла въ Бристоль какъ разъ тогда, когда мистеръ Блендли подумывалъ уже послать за нами вспомогательное судно. Всего пятеро изъ тѣхъ, кто пустился въ плаваніе на «Испаньолѣ», вернулись на ней въ Англію! «Ромъ и дьяволъ справились съ остальными», отмстивъ имъ за себя, хотя все же судьба «Испаньолы» была лучше судьбы того судна, о которомъ поется въ пѣснѣ:

Вернулся домой изо всѣхъ лишь одинъ;
Семьдесятъ пять стали жертвой пучинъ.

Каждый изъ насъ получилъ свою долю сокровища Флинта и распорядился ею, умно или глупо, сообразно своему характеру. Капитанъ Смоллетъ покинулъ морскую службу. Грей не только не промоталъ деньги, но, охваченный желаніемъ выйти въ люди, серьезно занялся изученіемъ своей профессіи и сдѣлался шкиперомъ. Онъ сталъ совладѣльцамъ одного большого, прекрасно оснащеннаго корабля, женился и имѣетъ дѣтей. Бенъ Гуннъ получилъ тысячу фунтовъ, которые онъ промоталъ или проигралъ въ три недѣли, вѣрнѣе — въ девятнадцать дней, такъ какъ на двадцатый день онъ уже пришелъ просить помощи. Ему дали мѣсто привратника, чего онъ именно боялся, когда былъ на островѣ, но ему пришлось съ этимъ примириться. Онъ живетъ и теперь и хотя служитъ предметомъ постоянныхъ насмѣшекъ, но тѣмъ не менѣе является большимъ любимцемъ всѣхъ деревенскихъ мальчишекъ и считается лучшимъ пѣвцомъ въ церковномъ хорѣ, гдѣ онъ выступаетъ по воскресеньямъ и праздничнымъ днямъ.

О Сильверѣ мы больше ничего не слыхали. Этотъ ужасный одноногій морякъ въ концѣ-концовъ изгладился изъ моей памяти. Можетъ быть, онъ встрѣтился со своей старой негритянкой и живетъ съ нею и «Капитаномъ Флинтомъ» въ полномъ комфортѣ? Надѣюсь, что это такъ, потому что на томъ свѣтѣ его, конечно, ожидаетъ возмездіе и ему придется отвѣтить за всѣ свои преступленія.

Серебро и дорогое оружіе такъ и остались лежать на островѣ, въ томъ мѣстѣ, гдѣ ихъ закопалъ Флинтъ, и ужъ, конечно, не я отправлюсь ихъ разыскивать! Меня не заманишь на этотъ проклятый островъ никакими обѣщаніями, и я всегда содрогалось отъ ужаса, когда вижу его во снѣ, слышу рокотъ прибоя, разбивающагося о его берега и голосъ «Капитана Флинта», выкрикивающаго: «Червонцы! Червонцы! Червонцы!»…

Конецъ.