Послѣ полудня, Моро, Монгомери и я, въ сопровожденіи Млинга, отправились прямо черезъ островъ, насквозь, къ жилищамъ оврага. Всѣ мы трое были вооружены. Млингъ несъ пачку желѣзной проволоки и маленькій топорикъ, служивші ему для рубки дровъ, а у Моро на кожаномъ широкомъ ремнѣ висѣлъ большой горный рожокъ.
— Вы увидите въ сборѣ всю банду! — сказалъ Монгомери. — Это прекрасное зрѣлище!
Моро не произнесъ ни одного слова въ продолженіе всего пути, но какая-то твердая рѣшимость застыла въ грубыхъ чертахъ его лица, обрамленнаго сѣдиною.
Мы перебралпсь черезъ оврагъ, на днѣ котораго шумѣлъ потокъ съ горячей водой, и шли по извилистой тропинкѣ сквозь камни до тѣхъ поръ, пока не достигли обширнаго пространства, покрытаго толстымъ слоемъ желтаго порошка, какъ я думаю, сѣры. Отсюда, съ вершины утесовъ, виднѣлось сверкающее море. Мы добрались до мѣста, представляющаго нѣчто вродѣ небольшого естественнаго амфитеатра, и всѣ четверо остановились. Затѣмъ Моро затрубилъ въ свой рогъ, и раздавшіеся звуки нарушили минутную дремоту тропическаго дня. У него, должно быть, была здоровая грудь. Оглушительные звуки передавались многократнымъ эхомъ на громадномъ пространствѣ.
— Ухъ! — вздохнулъ Моро, опуская свой инструментъ.
Непосредственно вслѣдъ за этимъ среди желтыхъ камышей раздался топотъ и шумъ голосовъ, исходящяхъ изъ болотистой равнины, покрытой густымъ зеленымъ тростникомъ, изъ той самой трясины, въ которую я случайно попалъ наканунѣ. Вдругъ въ трехъ или четырехъ мѣстахъ края пространства, покрытаго сѣрою, показались уродливыя фигуры людей-звѣрей, спѣшившихъ въ нашу сторону. Я не могъ удержаться отъ все болѣе возрастающаго ужаса, по мѣрѣ того, какъ чудовища, одно за другимъ, показывались изъ чащи деревьевъ и тростниковъ и бѣжали почти рысью, волоча по обожженной почвѣ свои лапы. Но Моро и Монгомери, совершенно спокойные, не двигались съ мѣста, и я, пересиливъ себя, остался около нихъ. Первымъ явился Сатиръ, онъ отбрасывалъ тѣнь отъ фигуры и поднималъ пыль своими вилообразными ногами; послѣ него изъ кустовъ вышло уродливое чудовище, представлявшее помѣсь лошади съ носорогомъ; приближаясь, оно жевало солому; потомъ появились женщина-свинья и двѣ женщины-волчихи; далѣе вѣдьма, полу-медвѣдь-полу-лиса съ красными глазами на заостренномъ и хитромъ лицѣ, и много другихъ. Всѣ они спѣшили и суетились. Приблизившись, уроды кланялись Моро и принимались пѣть, не обращая вниманія другъ на друга, отрывки изъ второй половины своихъ статей Закона.
— Ему принадлежитъ способность ранить. Ему принадлежитъ способность исцѣлять… — и тому подобное.
На разстояніи около тридцати метровъ они останавливались и бросались на колѣни и локти, посыпая пескомъ свою голоку. Представьте себѣ, если можете, такую сцену. Всѣ мы трое въ синихъ курткахъ, въ сопровожденіи нашего безобразнаго чернолицаго слуги, стоимъ среди обширнаго пространства, покрытаго желтою пылью, сверкавшей подъ лучами палящаго солнца, и окружены со всѣхъ сторонъ ползущими и жестикулирующими чудовищами. При этомъ, нѣкоторые изъ нихъ своимъ выраженіемъ лица и поворотливыми движеніями совершенно походили на людей; другіе производили впечатлѣніе калѣкъ; третьи же были странно обезображены, что подобныя существа, можно сказать, встрѣчаются только въ мрачныхъ сновидѣніяхъ. По одну сторону отъ насъ находилась волнующаяся линія камышей, по другую чаща пальмъ, скрывшая оврагъ съ его берлогами, а къ сѣверу простирался горизонтъ Тихаго океана.
— Шестьдесятъ два, шестьдесятъ три! — считалъ Моро. — Недостаетъ четверыхъ!
— Не видать Человѣка-Леопарда! — сказалъ я.
Моро вторично затрубилъ въ свой рогъ, н нри звукѣ его всѣ животныя-люди стали кататься и валяться по землѣ. Тогда, незамѣтно прокрадываясь камышами, почти ползкомъ, показался Человѣкъ-Леопардъ и пытался присоединиться къ общему кругу за спиною Моро. Послѣднимъ явился Человѣкъ-Обезьяна. Другіе, вспотѣвшіе и утомленные своими тѣлодвиженіями, бросили на него недовольные взгляды.
— Довольно! — сказалъ Моро своимъ звучнымъ и рѣзкимъ голосомъ.
Всѣ животныя усѣлись на корточки и перестали пѣть о своемъ обожаніи.
— Гдѣ тотъ, который учитъ Закону? — спросилъ Моро.
Чудовище съ сѣрой шерстью склонилось до самой землп.
— Говори! — приказалъ ему Моро.
Немедленно же все стоявшее на колѣняхъ собраніе чудовищъ, равномѣрно раскачиваясь туловищами и поперемѣнно бросая въ воздухъ сѣрную пыль то лѣвой, то правой рукой, затянуло еще разъ свои странныя причитыванія.
Когда они дошли до фразы: «не ѣсть ни сырого мяса, ни рыбы, эго Законъ», Моро вытянулъ впередъ свою бѣлую длинную руку и вскричалъ:
— Стой!
Наступило полнѣйшее молчаніе.
Мнѣ казалось, что всѣ знали и страшились того, что должно было произойти.
Мой взглядъ пробѣгалъ по ихъ страннымъ физіономіямъ.
Когда я увидѣлъ ихъ дрожащія позы, съ тайнымъ ужасомъ въ блестящихъ глазахъ, меня поразила мысль, — какъ могъ я хоть одно мгновеніе счесть ихъ за людей.
— Законъ былъ нарушенъ! — сказалъ Моро.
— Никто не избѣгнетъ! — восклицало безформенное чудовище съ серебристой шерстью.
— Никто не избѣгнетъ!—повторилъ хоръ колѣнопреклоненныхъ животныхъ.
— Кто нарушилъ его? — вскричалъ Моро, и щелкая бичемъ, острымъ взглядомъ окинулъ фигуры уродовъ.
Гіена-Свинья, казалось мнѣ, болѣе всего была напугана и смущена, такое же впечатлѣніе производилъ и Человѣкъ-Леопардъ.
Моро повернулся къ послѣднему, который по кошачьи лежалъ передъ нимъ; безконечный страхъ мученій выражало все его существо.
— Кто совершилъ преступленіе? — закричалъ Моро громовымъ голосомъ.
— Горе тому, кто нарушаетъ Законъ!— началъ блюститель закона.
Моро остановилъ свои взоры на глазахъ Человѣка-Леопарда, и подъ его взглядомъ послѣдній сталъ корчиться, какъ будто бы у него вырывали душу.
— Тотъ, кго нарушаетъ Законъ… — началъ Моро, отведя глаза отъ своей жертвы и повернувшпсь къ намъ. Въ тонѣ послѣднихъ словъ слышалась какая-то экзальтація.
— …возвращается въ домъ страданій! — воскликнули всѣ разомъ. — Возвращается въ домъ страданій, «Учитель»!
— Въ домъ страданій… въ домъ страданій… — тараторилъ Человѣкъ-Обезьяна, какъ будто бы такая перспектива улыбалась ему.
— Слышишь? — спросилъ Моро, обращаясь къ преступнику.—Слышишь…
Человѣкъ-Леопардъ, не чувствуя на себѣ взгляда Моро, поднялся и, съ воспламененными яростью глазами и съ блсстѣвшими на солнцѣ громаднымн кошачьими усами на отвисшихъ губахъ, вдругъ прыгнулъ на своего мучителя. Я былъ убѣжденъ, что только отчаянный ужасъ вызвалъ его на это нападеніе. Весь кругъ шестидесяти чудовищъ повернулся къ намъ. Я вытащилъ свой револьверъ. Человѣкъ и звѣрь столкнулись, я видѣлъ, какъ Моро пошатнулся отъ прыжка; кругомъ насъ раздавался лай и яростныя рычанія; все пришло въ замѣшательство, и одно мгновеніе я подумалъ, чго поднялся всеобщій бунтъ.
Разсвирѣпѣвшее лицо Человѣка-Леопарда вмѣстѣ съ Млингомъ промелькнуло вблизи меня. Я видѣлъ разгорѣвшіеся отъ возбужденія желтые глаза Гіены-Свиньи и подумалъ, что звѣрь рѣшился напасть на меня. Сатиръ также наблюдалъ за мною черезъ сгорбленныя плечи Гіены-Свпныі. Послышался шумъ отъ спуска курка револьвера Моро, и среди суматохи искра пламени прорѣзала воздухъ. Все шумное собраніе, казалось, повернулось въ сторону, указываемую свѣтомъ огня отъ выстрѣла, и я самъ поддался магнегическому вліянію такого движенія. Минуту спустя, я бѣжалъ, среди ревущей и буйной толпы, въ погоню за Чеювѣкомъ-Леопардомъ.
Вотъ все, что я могу сказать. Мнѣ показалось, что Человѣкъ-Леопардъ бросился на Моро, потомъ все вокругъ меня перемѣшалось, и я опомнился уже тогда, когда бѣжалъ со всѣхъ ногъ.
Млингъ двигался во главѣ, по пятамъ бѣглеца. Позади съ уже высунутыми язкками большими прыжками бѣжали Женщины-волчихи. За ними слѣдовали съ крикомъ и въ сильномъ возбужденіи Мужчины и Женщины-свиньи вмѣстѣ съ двумя Людьми-Быками, опоясанными вокругъ бедеръ бѣлой матеріей. Далѣе шелъ Моро съ толпою различныхъ двуногихъ. Онъ потерялъ свою соломенную шляпу съ широкими полями и бѣжалъ, зажавъ въ кулакъ револьверъ, а его длинные сѣдые волоса развѣвались по вѣтру. Около меня прыгала Гіена-Свинья, придерживаясь моего шага и украдкой бросая на меня взгляды своими кошачьими глазами, наконецъ, позади насъ слышался топотъ ногъ и ревъ остальныхъ.
Человѣкъ-Леопардъ пробивалъ себѣ дорогу сквозь высокіе камыши, которые, снова закрываясь за нимъ, ударяли по лицу Млинга. Всѣ мы, слѣдовавшіе позади, достигнувъ болота, нашли утоптанную тропинку. Такая охота продолжалась въ продолженіе, можетъ быть, четверти мили, потомъ углубилась въ чащу, сильно замедлявшую наши движенія; хотя мы двигались толпою, тѣмъ не менѣе сучья били насъ по лицу, ліаны хватали за подбородокъ и путались въ нашихъ волосахъ, колючія растенія вонзались въ наши тѣла и одежды и рвали ихъ.
— Никто не избѣгнетъ! — закричалъ мнѣ Медвѣдь-Волкъ, разгоряченный погонею.
Мы снова очутились между скалъ и замѣтили звѣря, легко бѣжавшаго на четырехъ лапахъ, съ ворчаніемъ онъ оглядывался на насъ черезъ плечо. При видѣ его Люди-Волки завыли отъ удовольствія.
Звѣрь все еще былъ одѣтъ, и издали его фигура казалась человѣческою, но поступь его четырехъ лапъ была совершенно кошачья, а быстрое подниманіе и опусканіе плечъ ясно обнаруживало въ немъ преслѣдуемаго звѣря. Онъ сдѣлалъ прыжокъ въ чащу колючихъ кустовъ съ желтыми цвѣтами и исчезъ. Млингъ находился какъ разъ на полъ-дорогѣ между добычей и нами.
Большинство пресдѣдователей потеряло теперь свою первоначальную быстроту погони и старалось идти спокойнѣе и болѣе растянутою цѣпью. Пройдя открытое мѣсто, я замѣтилъ, что погоня вытянулась теперь длинною линіею. Гіена-свинья все еще бѣжала рядомъ со мною, безпрестанно посматривая на меня и, время отъ времени гримасничая, испускала грозное рычаніе. Добравшись до конца скалъ, Человѣкъ-Леопардъ рѣшилъ направиться прямо къ мысу, на которомъ онъ преслѣдовалъ меня вечеромъ въ день моего прибытія на островъ, и сдѣлалъ поворотъ въ чащу кустовъ, чтобы вернуться по своимъ же слѣдамъ. Но Монгомери замѣтилъ его маневръ и заставилъ звѣря снова поворотиться впередъ.
Такимъ образомъ, дрожа, спотыкаясь о камни и оцарапанный терновыми кустами, помогалъ я преслѣдовать Человѣка-Леопарда, который нарушилъ законъ, а Гіена-Свинья съ дикимъ рычаніемъ бѣжала рядомъ со мною. Шатаясь и раскачивая головою, я бѣжалъ съ сидьно бьющимся ссрдцемъ и почти совершенно изнемогая, но не отважпвался отстать отъ охоты изъ боязни остаться наединѣ съ ужаснымъ своимъ товарищемъ.
Бѣгство мое продолжалось, несмотря на крайнюю усталость и на тропическій день.
Наконецъ, пылъ охоты остылъ, мы окружили несчастнаго звѣря на одномъ изъ угловъ острова. Моро, съ кнутомъ въ рукѣ, разставилъ насъ всѣхъ неправильною линіею, и мы стали подвигаться теперь осторожно впередъ, перекликаясь другъ съ другомъ и суживая кругъ вокругъ нашей жертвы, скрывавшейся и затаившейся въ тѣхъ же кустахъ, въ которыхъ уже скрывался я во время другого преслѣдованія.
— Вниманіе! Сомкнись! — кричалъ Моро въ то время, какъ линія преслѣдователей окружала громадные кусты, заграждая выходъ звѣрю.
— Береги зарядъ! — раздался голосъ Монгомери изъ-за какого-то куста.
Я находился наверху, на холмѣ, покрытомъ кустарниками. Монгомери и Моро пробивали себѣ дорогу внизу, по берегу. Медленно подвигались мы впередъ сквозь сплетенія сучьевъ и листьевъ.
Звѣрь не шевелился.
— Въ домъ страданій, въ домъ страданій! — визжалъ Человѣкъ-Обезьяна въ двадцати метрахъ вправо отъ меня.
Услышавъ эти слова, я отъ души простилъ несчастному созданію весь страхъ, который я раньше перетерпѣлъ по его милости.
Вправо отъ меня послышались тяжелые шаги Лошади-Носорога, шумно раздвигавшей сучья и вѣтки. И вдругъ въ зеленой чащѣ подъ тѣнью густой растительности я замѣтилъ звѣря, за которымъ мы гнались. Я остановился. Животное свернулось въ клубокъ, стараясь занять насколько возможно меньше мѣста; его зеленые блестящіе глаза были обращены на меня.
Странное противорѣчіе, оно мнѣ совершенно непонятпо: при видѣ этого существа въ положеніи, такъ подходящемъ къ животному, съ блескомъ въ глазахъ, во мнѣ еще разъ возникло убѣжденіе, что въ немъ есть нѣчто чеювѣческое, такъ какъ лицо его изображало настоящій человѣческій ужасъ. Къ этому времени подошли нѣсколько другихъ преслѣдователей, и бѣдному звѣрю пришлось бы вновь испытать ужасныя муки въ оградѣ.
Я рѣшительно выхватилъ свой револьверъ, и цѣлясь ему между глазъ, полныхъ ужаса, выстрѣлилъ.
Въ тотъ же моментъ Гіена-Свинья съ крикомъ бросилась на его тѣло и вонзила въ шею свои острые зубы.
Кругомъ меня затрещали сучья и вѣтви кустарниковъ чтобы дать проходъ очеловѣченнымъ звѣрямъ, появлявшимся одинъ за другимъ.
— Не убявайте его, Прендикъ! — кричалъ Моро. — Не убивайте!
Я видѣлъ, какъ онъ нагнулся, пробивая себѣ дорогу сквозь высокіе папортники.
Минуту спустя, онъ прогналъ, рукояткой своего кнута, Гіену-Свинью и вмѣстѣ съ Монгомери старался удержать остальныхъ кровожадныхъ двуногихъ на почтительномъ разстояніи отъ трупа, въ особенности отъ Млинга, порывающагося принять также участіе въ дѣлежѣ добычи. Изъ-подъ моихъ рукъ высунуло голову чудовище съ серебристой шерстью и зафыркало. Другіе въ своемъ пылу толкали меня, чтобы лучше видѣть.
— Чортъ возьми, Прендикъ! — воскликнулъ Моро. — Я хотѣлъ его взять живымъ!
— Я очень огорченъ! — возразилъ я, хотя «напротивъ» былъ очень доволенъ. Я не могъ устоять отъ неожиданнаго порыва изнеможенія и возбужденія, совершенно больной покинулъ толпу и взобрался на откосъ, который велъ къ самой возвышенной части мыса. Моро отдавалъ приказанія, и было видно, какъ трое Людей-Быковъ повлекли жертву къ морю.
Мнѣ не трудно было теперь остаться одному. Эти животныя обнаруживали чистое человѣческое любопытство къ трупу и, фыркая и ворча, шли за нимъ густой толпой, въ то время какъ Люди-Быки продолжали влачить его вдоль берега.
Съ мыса я различалъ черные, на фонѣ сумрачнаго неба, силуэты троихъ носильщиковъ; въ данный моментъ они подняли тѣло на плечи, чтобы снести въ море.
Тогда въ моей головѣ молніей блеснула мысль объ очевидномъ и безполезномъ совращеніи съ пути этихъ существъ острова. На берегу подо мною Человѣкъ-Обезьяна, Гіена-Свинья и нѣсколько другихъ двуногихъ держались около Монгомери и Моро. Всѣ еще были страшно возбуждены и разсыпались въ изъявленіи вѣрности къ Закону.
У меня въ умѣ сложилась твердая увѣренность въ причастности Гіены-Свиньи къ убійству кролика. Во мнѣ родилось странное убѣжденіе, что, несмотря на грубость и уродливость формъ островитянъ, передо мною въ миніатюрѣ протекалъ весь строй человѣческой жизни, всѣ проявленія инстинкта разума, судьбы, только въ болѣе простой ихъ формѣ.
Человѣкъ-Леопардъ потерпѣлъ въ жизненной борьбѣ пораженіе, въ этомъ и все различіе.
Бѣдные звѣри, я началъ видѣть обратную сторону медали! Я совершенно упустилъ изъ виду мучительныя страданія, которымъ подвергались эти несчастныя жертвы, проходя сквозь руки Моро. Я содрогнулся при одной мысли о тѣхъ мученіяхъ, которыя они испытывали въ оградѣ.
Но это казалось еще наименьшимъ зломъ; прежде то были звѣри съ присущими имъ инстинктами, соотвѣтствующими внѣшнимъ условіямъ ихъ жизни; они жили въ счастьѣ, насколько послѣднее доступно звѣрямъ, теперь же блуждали въ оковахъ человѣчества, жили въ постоянномъ страхѣ, стѣсненные непонятнымъ для нихъ закономъ. Человѣческое существованіе сихъ звѣрей, начавшееся въ агоніи, было продолжительной борьбой, постояннымъ страхомъ передъ Моро и для чего?
Такой безсмысленный капризъ раздражалъ меня.
Если Моро имѣлъ въ виду какую-нибудь разумную цѣль, я бы, по крайней мѣрѣ, могъ нѣсколько сочувствовать ей. Я уже не такъ мелоченъ въ вопросѣ о страданіяхъ. Даже я могъ бы ему простить, если бы онъ совершалъ это изъ ненависти. Но у него не было никакого оправданія, да онъ и не заботился о немъ. Его любопытство, его безумныя и безцѣльныя изслѣдованія увлекали его, и онъ обрекалъ бѣдныхъ животныхъ на такую жизнь, которую они, изнемогши въ борьбѣ послѣ одного или двухъ лѣть существованія, оканчивали самымъ трагическимъ образомъ. Они были сами по себѣ несчастны: старыя животныя страсти заставляли ихъ мучиться одно за другимъ, а Законъ препятствовалъ имъ придти кь жестокому и краткому столкновенію, такъ какъ результатомъ его являлась окончательная гибель.
Въ послѣдующіе дни у меня проявилась къ передѣланнымъ звѣрямъ такая же боязнь, какую я испытывалъ лично къ Моро. Я, весь охваченный страхомъ, впадалъ въ продолжительное и сильное болѣзненное состояніе, оставлявшее въ моемъ умѣ неизгладимые слѣды. Я сознаюсь, что потерялъ всякую вѣру въ разумный смыслъ существованія міра при видѣ гибельнаго порядка вещей, царствующаго на островѣ.
Слѣпая судьба, громадный безжалостный механизмъ, казалось, выкраивала и отдѣлывала существованія: и Моро съ своей страстью къ изслѣдованіямъ, и Монгомери съ своей страстью къ напиткамъ, и я самъ, и очеловѣченные звѣри со своими инстинктами и внушенными имъ мыслями, всѣ мы были жестоко и безповоротно исковерканы постоянно движущимися колесами безконечной сложной машины. Однако, этотъ взглядъ явился у меня не сразу. Мнѣ кажется даже, чго я забѣгаю немного впередъ, высказывая его здѣсь.