10-го февраля. — Третьего дня, в 6-ть часов утра, я подъехал в Туотогу, находящуюся от нашего поста (Муравьевского) верстах в 25-ти. Я отделил от рабочих собак семь лучших для легковой езды. Из них 6-ть собак запрягли в мою нарту, а одну отдали айну (туземцу), который провожал меня и вез урядника Томского, назначенного мною сопровождать меня. Они выехали на 10-ти собаках. Я взял с собой провизии на двое суток, так что почти все уложилось в мой погребец. Как жаль, что мне не удалось вывезти из Петербурга погребец, подаренный мне Карлом. Я хоть не видал его, но уверен, что он устроен с большими удобствами. Духовая подушка, подаренная мне Иваном Богдановичем (?), сопровождает меня во всех моих путешествиях. Этот раз, в отношении скорости езды, моя поездка очень удачна. Я понесся с необычайной быстротой, так что, приехав в селение Сусую, находящееся от нас верстах в 10-ти, я остановился, привязал собак и зашел в юрту дожидаться отставших от меня проводников. Отдохнувшие собаки мои прекрасно везут, и я надеюсь более не отставать от айнов. От селения Сусуи дорога идет по замерзшему заливу. Подъехав к устью реки, я увидел множество айнов, ловящих камбалу. Я остановился посмотреть. Для ловли этой прорубаются небольшие проруби в том месте, где река, вливаясь в залив, имеет отмели. Ловец имеет свою особенную прорубь и палку, у которой в один конец вбиты два гвоздя в расходящемся направлении. Эту палку он опускает в прорубь и, закрывшись от света ивовыми ветками, пристально смотрит в воду. Скоро глаз, привыкнув к темноте, различает ясно плавающих рыб; когда широкая и плоская камбала подойдет под прорубь, ловец пронзает ее гвоздями, придавливая к дну реки. Расходящиеся гвозди крепко удерживают рыбу в то время, когда ее вытаскивают на лед. В настоящее время все население Анивы питается камбалой, добываемой на Сусуе. Проехав далее версты две, я выехал на берег, потому что залив от Сусуи до мыса Крильона не покрывается льдом. Берег от реки Сусуи до Туотоги низкий и покрыт небольшим лесом; низкий берег продолжается и далее Туотоги, не знаю только, до которых мест. Проехав в селение Туотогу, я остановился в юрте проводника моего, называющегося джанчином Туотоги.
Селение это, как я увидел, состоит из трех юрт. Юрта моего проводника принадлежит к числу самых небольших и потому наиболее удобных, потому что маленькие юрты всегда менее дымны. Езда на собаках прекрасно возбуждает аппетит и потому я тотчас же по приезде велел сготовить на скорую руку мой дорожный обед — кусок оленины, рис и чай. Кончив обед, я пошел, в сопровождении казака Томского и хозяина айна, осматривать реку Туотогу. Дойдя по берегу залива до устья реки, мы надели лыжи. Я довольно хорошо научился ходить на лыжах. Река была покрыта льдом до самого устья, но залив был чист от льда. Один айн приехал на лодке из селения Мауки на Татарском берегу, вокруг мыса Крильона до самой реки Сиретоку. Это пространство всегда чисто, редко только отдельные льдины приносятся к нему на короткое время. Поэтому судно, в особенности паровое, зимуя в Мауке или Тахмаке, может иметь круглый год открытую навигацию. — Мы пошли вверх по реке. Я имел с собой карманный компас, с помощью которого и обозначал направление течения. Мы поднялись верст 6-ть по реке, когда солнце уже стало низко опускаться. Мы пошли обратно в селение, но уже не по реке, а по кратчайшему пути, через лес. Река Туотога имеет в устье сажен до 70-ти ширины, но скоро она суживается, и на протяжении, которое я прошел, ширину ее можно положить в разных местах от 15 до 30 сажен. По словам айна, глубина фарватера моря при устье реки до 4-х сажен (ручных), устье реки 3 сажени, выше — от 2-х до 3-х саж[ен]. Итак, река эта вполне удобна для судоходства судов малого ранга. Японские джонки входят в реку для ловли рыбы. Но, к сожалению, течение реки очень извилисто. Правда, что это неудобство уменьшается тем, что сильных ветров почти никогда не бывает в этой части острова, что видно по прямизне деревьев, верхушки которых даже при устье реки нисколько не склонились, как это бывает на деревьях, растущих по берегам моря в тех местах, где господствуют сильные ветра. Наши охотники, жившие полтора месяца на Туотоге, сказывали, что у них почти не было ветреной погоды, между тем как у нас, в Томари, не проходило трех дней без ветра. Берега Туотоги не высоки и покрыты хорошим лесом (кроме устья). Дуб, береза, кедр, ель и пихта составляют главнейшие роды его. На одном мысу, образуемом коленом реки, я видел сплошную рощу дуба, но нельзя сказать, чтобы рост его был хорош. Хребет гор, тянущийся несколько верст вдоль Анивы от мыса Крильона, поворачивает, не доходя до реки Туотоги, вовнутрь острова, куда он так тянется, сопровождая Туотогу, то приближаясь к ней версты на три, то опять отходя. Во время осмотра реки, мне удалось с одного места ее ясно усмотреть, что хребет этот очень близко подходит к хребту, тянущемуся по левому берегу реки Сусуи, от устья ее с берега залива, точно так же, как и горы западного берега Анивы и р. Туотоги, так что две эти реки, находясь в равнине между двумя хребтами, как я сказал, близко сходящимися, должны непременно, тоже в одном месте, течь в очень близком расстоянии друг от друга. На расспросы мои у айна он подтвердил мое убеждение, сказав, что у ближайшего селения есть короткий перевоз по Сусуе. Во время ходьбы нашей по Туотоге, разгоряченные уже сильно нагревающим солнцем и скоростью ходьбы, мы почувствовали все трое большую жажду. Айн нам сказал, что близко находится ручей, впадающий в реку, вода которого считается японцами целительной. Придя к этому ручью, мы напились из него. Не знаю, целительна ли вода, но очень хороша на вкус и чиста. Мы воротились в юрту порядочно усталые. Айн нам все повторял: русский много ходит! Вообще, любящие покой айны очень удивляются нашим обычаям и образу жизни. Поездки в дурную погоду, по дурным дорогам большими расстояниями, без отдыхов, во время осмотра страны всегда казались им удивительными. Напившись чаю с невыразимым удовольствием, я начал свои наблюдения над собравшимся обществом айнов. Хозяин юрты — трудолюбивый айн (значит, редкий); жена его, молодая женщина довольно приятного лица и очень веселого нрава. Познакомившись хорошо с казаком Томским, она шутила с ним и много смеялась, когда он, отвечая ей, делал ошибки в словах. В этой же юрте живет старуха, должно быть, мать жены хозяина или его самого. Айны почему-то не объясняют охотно родство свое и потому им нельзя в этом верить. Впрочем, и во всем они бессовестно лгут. Старуха очень уродлива, в особенности отвисшие толстые губы, намазанные синею краскою, дают ей страшное и отвратительное выражение. Я недавно узнал, как айнки дают губам своим синий цвет. Они надрезают их ножом во многих местах, а потом натирают углем или сажей. Кожа принимает тотчас синий цвет. Когда помазаны собственно одни только губы, то это еще не так гадко, но большей частью и часть лицевой кожи, окружающей губы, тоже окрашена, и очень неровно и неправильно. Старуха эта удивляла меня стоическим молчанием и неподвижностью, и что удивительно, что при отсутствии всякого движения она могла почти все время есть. Это есть общая привычка айнов, — они вдруг не едят много, но почти каждый час возобновляют еду. При способе их жизни, то есть бездействии, подобная привычка есть необходимость иметь какое-нибудь занятие, оттого и беспрерывное курение табаку так распространено между ними.
Я лег спать очень рано и потому проснулся ночью и не мог более заснуть. Поправив костер, я придвинулся к нему, чтобы согреться. Не имея часов, я не знал, сколько осталось времени до рассвета. Наскучив сидеть ничего не делая, я разбудил своего казака и велел готовить чай. Айн тоже проснулся. Мы напились чаю, но рассветать не начинало. Томский спросил айна, сколько осталось до рассвета; тот вышел из юрты посмотреть небо и, возвратившись, показал руками семь саженей, как они меряют дабу и прочее. Меня очень позабавил этот способ измерения времени, в котором я, конечно, ничего не понял. После чаю сон начал клонить меня, и я снова уснул. Скоро после рассвета я встал и тотчас снарядился в дорогу. В 10-м часу утра я приехал в Томари. Во время пребывания моего в Туотоге я снова расспрашивал про русских, бывших на Сахалине. Айн рассказал мне, что перед прошедшее лето приехали на лодке четверо русских, также отдыхать, как наши матросы, что никто не знает, откуда они приехали, что японцы их отвезли на Мацмай. Этот рассказ навел меня на мысль, что, может быть, это были матросы, бежавшие из Петровского; постараюсь разъяснить это дело.
Еще рассказал мне тот же айн про дурной поступок с ним Хойры (также айн). Когда он приехал в Томари с тем, чтобы на другое утро ехать со мною в Туотогу, он остановился, как и прежде делывал, ночевать у нас в 3-й казарме. Хойра там же спал. Последний лег спать, а приехавший айн разговаривал еще с казаком Крупениным. Увидев на стене казацкие сабли, он попросил показать их и спросил, когда и как Крупенин надевает их на себя. Тот довольно глупо привел в пример, что если бы джанчин приказал воевать с японцами, то он бы надел саблю и пошел бы сражаться. На другой день Хойра пошел в дом японцев и рассказал, что айн из Туотоги говорил в русской казарме, что хорошо бы их саблями перебить японцев. Японцы, всегда принимавшие хорошо этого трудолюбивого айна, услыхав этот рассказ, приняли его холодно, когда он зашел к ним; он спросил айнов, не знают ли они причину, и те передали ему, что Хойра виновник этому. Рассказав мне это, он просил меня, чтобы я принял участие в его деле. Возвратившись домой, я тотчас послал Дьячкова к японцам рассказать, как было дело, а Хойру, сознавшегося в своей вине, выгнал из своего дома, не велев приходить ко мне, но дав, впрочем, ему в виде жалованья за февраль месяц (он ежемесячно получал от меня один рубль серебр[ом], кроме гривенников, которые выпрашивает у меня, как увидит) табаку. Японцы, казалось, поверили Дьячкову и, относясь с похвалами об айне, обещали по-прежнему хорошо принимать его. Айн этот мне нравится тем, что он прямо высказывает, что он желает работать и служить и русским, и японцам, что действительно и делает.
18-го числа я дал шабаш людям по случаю масленицы. Сам же я в этот день отправился прогуляться на реку Пуруанку, впадающую в соседнюю бухту Пуруан-Томари. Я отправился на лыжах с Томским, с полным охотничьим прибором и с подрастающей моею собакой Соболькой. Мы пошли прямо через горы и после крутых и высоких спусков и подъемов, где я несколько раз упал, достигли наконец реки и пошли вверх по ней. Она течет по долине, в некоторых местах открытой от лесу, около версты шириной. В верстах 4-х от устья она так суживается, что образует только ручей. По долине растет лес довольно хороший. Направление долины к NO. Следы лисицы, росомах, кабарги, белок, зайцев видны по всем направлениям. Во 2-м часу я воротился домой. После обеда я вспомнил, что накануне был день рождения брата Владимира. Да простит меня он, что, не имея интереса следить за временем и числами, я позабыл и о его дне рождения. Вспомнив это, я велел подать вино, выпил за здоровье его рюмку вина и выдал по рюмке вина служащим у меня в доме.
19-го. Сегодня приехали в Томари 5 самогиров. Они привезли из Петровского зимовья от Г.И. Невельского записку в несколько строчек, в которых сказано, чтобы принять их хорошо и угостить. Вот все, что я получил с так нетерпеливо ожидаемой почтой, которую мне Невельской обещал непременно послать из Петровского зимовья. Кроме Невельского, никто не писал. Самогиры эти встретили в Саре-Моуке Самарина, который благополучно выехал оттуда далее и не дал о себе никакого письменного известия. Самогиры, судя по их наружности, должны принадлежать к монгольскому племени. Живут они по Амуру и его притокам. Один из них говорил немного по-айнски. Они приезжают обыкновенно торговать в Сирануси. В Кусунь-Катане (берег Анивы) они, разумеется, в первый раз, потому что сюда им не позволено было ездить. Самогиры заплетают волосы в косы, как гиляки, носят серьги и манжурские кафтаны. Один только из них был одет в собачью шубу. Они приехали на 45-ти собаках. Я их поместил жить в казарме, расположив их около чувала у огня, их божества. Кормить их не затруднительно, но с собаками их не знаю, что делать. Они ходили к японцам, которые сначала было очень недружелюбно приняли их, имея запрещение принимать вообще их; но, прочитав письмо от японца Яма-Мадо, встретившегося на дороге с самогирами, Мару-Яма выслал к ним Асаную, и тот обласкал их и сказал в извинение, что джанчин японцев не приказывает принимать их зимою в Кусунь-Катане для того, чтобы они ездили летом в Сирануси торговать с ним.
23-го. — Вчера уехали самогиры обратно в Петровское. Я послал с ними карты всех осмотренных берегов и карту заливов Невельского-Идунка и письмо на имя Невельского. Я спрашивал самогиров о времени очищения от льда Императорской гавани. Они говорят, что в 1-й половине марта уже гавань будет чиста, только по берегам останутся промои. Если это правда, то суда, стоящие там, могут придти в одно время с японскими, если капитаны их не упустят времени, что было бы непростительно. Но я думаю, что показание самогиров несправедливо — не может быть, чтобы под 49 град[усом] и на азиатском восточном берегу лед расходился в одно время, как в бухте залива Анивы. У нас уже началась весна. Солнце сильно греет, и снег быстро сходит.
Когда я пищу эти строки — 6 час[ов], из моего окошка видно, как блестящее, яркое солнце тихо спускается за горы западного берега залива, осветив тысячью цветами тихие, неподвижные воды моря. Прекрасное зрелище!
24-го числа уехал Рудановский для осмотра ю(го]-в[осточного] берега Сахалина. Если погода дозволит ему составить хорошую карту тех берегов, то это будет очень приятно, потому что мы тогда будем иметь большую карту всего Айну-Катана. Но как эту новую опись уже я не успею сообщить к Невельскому, то ее можно бы было безвредно оставить до прихода судов, когда у нас будет более средств, и даже это сделать было бы полезно, потому что тогда у нас было бы еще 8 собак свободных, которых хоть я назначил собственно для разъездов и легкой езды, но при необходимости поспешить работами, в особенности доставкою льда, я, конечно, употребил бы их в работу.
Наконец я получил письма от Самарина и даже три вдруг. Он благополучно доехал до гилякского селения Тамо, откуда по переезду через Татарский пролив осталось только 5 суток езды. Из Тамо он писал от 5-го февраля, и потому надо полагать, что в половине февраля он приедет в Петровское, а если его там не задержат, то он еще может возвратиться по зимнему пути.
Посещения айнов решительно вывели меня из терпения: с раннего утра до вечера, один за другим, приходят ко мне, и для чего — для того, чтобы сесть на полу и глазеть на меня и на комнату. Не умея обращаться с дверьми, они оставляют их растворенными, не понимая того, что простудить комнату есть какое-нибудь неудобство. Двери у перегородки сделаны с ручками и задвижками. Не умея отворить их, они долго возятся, наконец волею-неволею приходится вставать, чтобы открыть дверь. Прошу покорно заняться чем-нибудь. Вот и теперь два дурака сидят на полу и глазеют. Я, конечно, не обращаю внимания на них, потому что если со всяким разговаривать, так недостанет ни сил, ни терпения. Единственное средство отдаляться от них — это уходить из дому и бродить без цели по двору. Необходимо надо иметь дом в несколько комнат, из которых одну назначить собственно для этих несносных гостей, устроив в ней камины, которые бы вытягивали вонь махорки.
Сетокуреро провожал Самарина до Тарайки и теперь приехал сюда, чтобы получить подарки и привезти письмо. В этот раз с ним приехало менее айнов. Но зато их много собралось для работы у японцев; их-то визиты и докучают мне.
4-е марта. — Вчерашний день опять прошел в приеме приезжающих и отъезжающих айнов. Первые являются со словами «чокой огнан, чокой котан, орики джанче мекура!», вторые - «чокой танто арики, джанче нукора, чокой орики джанче сарамна!» Эти прошания и поклоны имеют всегда одну и ту же цель — выпросить рюмку вина или папушу[ВТ 1] табаку. Скоро ли Бог поможет мне оставить отечество несноснейших айнов.
5-го или 6-го числа Рудановский возвратился из поездки на берег Охотского моря (Арутора). Он рассказывает, что в селениях в Аруторо у айнов голод. От японцев я узнал, что в Сирануси и Малке тоже голод. Японцы отправили туда своего эконома для выдачи айнам рису из маукинских магазинов. Когда разойдется лед, они хотят послать из Томари на лодках ероки (сушеная рыба) и рис. В Аругоро подъехал айн Испонку разузнать о состоянии тамошних селений. Я приказал ему сказать айнам, которые не имеют пищи, приехать к русским, на что мы им даром выдадим крупы и гороху. Айны говорят, что у них бывает ежегодно голод потому, что летом японцы их сгоняют на работы, так как для собственного запаса рыбы на зиму некому работать. А платы же за летнюю работу дают только по одному халату, по две малых чашки рису и 2 папуши табаку да бочонок водки. Зимой же табак и вино они покупают от японцев за пушной товар. Если это справедливо, то обращение японцев бесчеловечно. К сожалению, нельзя положиться на слова айнов и потому узнать вполне, как именно японцы действуют, можно только из собственных наблюдений. Сирибенусь говорил мне, что когда японцев еще не было на Сахалине, то айны промышляли китов, но что теперь японцы считают китов своей собственностью и не дают промышлять их летом айнам; осенью, когда выбрасывает иногда убитых китобоями китов, они берут все себе, ничего не давая айнам.
С японцами мы теперь все более и более сближаемся. Они совершенно убедились в том, что мы не хотим отнимать у них промышленности на Сахалине и что присутствие наше только имеет влияние на их отношение к айнам. Если бы правительство их не вмешалось в действия японцев на Сахалине, то, вероятно, они скоро сдружились бы с русскими и оставили в покое айнов, производя работы только своими работниками с Мацмая. Конечно, им было бы жаль потерять свое господство над землею и жителями, но выгоды торговли с русскими вознаградили бы позже эту потерю. Я полагаю, что если бы русские пришли в качестве рыболовов на Сахалин, объявив японцам, что, имея нужду в рыбе и считая Сахалин не принадлежащим Японии, они будут заниматься рыбными промыслами так же, как японцы, то это не так испугало бы их правительство. Но занятие военное страны, угрожая их другим колониям на Итурупе и Кунамаре, уже должно быть для Японии слишком важным происшествием, чтобы правительство ее не приняло серьезно участие в нем. На этих днях у меня был в гостях Яма-Мадо и Асануя, и мы рассказывали друг другу об обычаях наших краев. Я спросил их, видели ли они своего императора, они ответили, что нет, что если простой человек на него посмотрит, то потеряет зрение. Императора носят в закрытых носилках, окружают стражами, которые разгоняют народ. Вельможи имеют доступ к императору. Император имеет несколько жен. В жены он берет дочерей вельмож своих. Сыновья его женятся на дочерях тоже знатных людей, а дочери выходят замуж за владетельных князей. На этих же днях я опять выслушал рассказ о русских пришельцах на Сахалин и о разбившемся американском китоловном судне около Сирануси в 1848-м году. С последнего спаслись десять человек, между которыми были и негры. Нужно будет сообщить об этом американцам, чтобы они выручили своих соотечественников, которых, по словам айнов, японцы увезли на Мацмай. Про русских, кажется, можно верно сказать, что они пришли на Сахалин летом в 1849-м году. В котором году пропал без вести «Курил» — может быть, это были спасшиеся с него люди.
8-го марта — Сегодня утром, в 9-м часу, произошел несчастный случай у нас на работах. При установке тына между моим домом и 3-й казармой упало четыре бревна на урядника Томского и сильно ушибло его. Благодаря Бога, кажется ушиб не опасен. Я хотел во вторник уехать в Тунойчу посмотреть на озеро, но отложил до среды, чтобы выждать первые следствия ушиба Томского. Ему лучше, и потому я выехал в среду, в 5-м часу утра. Я взял с собой Дьячкова. В две наши нарты запрягли мы десять собак, по пяти в каждую. Моя нарта, составленная из выбранных лучших собак, неслась с необычайной быстротой. Дьячков постоянно отставал. В Кусунь-Катане я зашел к знакомому айну Омаска. Выкурив сигару, поехал далее. Дорога от Кусунь-Катана до Гинесота[ВТ 2] очень дурна; она идет по разломавшемуся льду на взморье. Приходится беспрестанно перепрыгивать с нартой с льдины на льдину. Длина нарт очень способствует к этого рода езде. В Гинесот приехал в 11-м часу. Остановился обедать в юрте у слепого старика. Пообедав, выехал далее в сопровождении айна, напросившегося провожать меня. Дорога поворачивает у Гинесота к северу и идет сначала через лес, а потом выходит к озеру Гинесото; переехав его, мы опять въехали в лес, а из него снова на озеро, которое гораздо более озера Гинесота; за этим озером дорога опять углубляется в лес, из которого уже выходит на большое озеро Тунайго. Это озеро имеет верст 40 в окружности и летом должно быть чрезвычайно живописно. Высокие горы, небольшие долинки леса окружают его цепью прекрасных видов; переезд с озера к берегу моря очень короткий. Я подъехал к юртам селения Тунайго при закате солнца. Сделав переезд около 70-ти верст, я порядочно замучил и себя, и собак. Езда на собачьей нарте по дурной дороге не многим спокойнее верховой. Землянка, в которой я остановился, очень душная и дымная, расположена в лесу. Тут я узнал, что по всему охотскому берегу айны голодают, но однако голод не так силен, как в Сирануси; тут, по крайней мере, еще есть немного собачьего корму, который айны едят вместе с собаками. Я велел сварить каши и чаю на всех айнов, бывших в юрте. На другой день, рано утром, пока запрягали собак, я вышел на берег моря. Все пространство его, какое обнимает глаз, покрыто было льдом. Селение Тунайго расположено у Мордвинова залива. Вообще климат восточного берега Сахалина гораздо холоднее западного и, разумеется, южного. К вечеру я воротился домой.
17-го марта — Сегодня пришли ко мне японцы Мару-Яма, Яма-Мадо и Асануя, чтобы сказать мне, что они хотят послать большую лодку (конкась) на Мацмай, в Сою, с бумагами и письмами, но что если это мне не нравится, то они не пошлют. Я им объяснил, что ни теперь, ни после русские никогда не будут мешаться в подобные распоряжения японцев, что они могут свободно посылать лодки свои куда хотят. Я угостил их любимой ими сато-саки (экстракт-пунш) и чаем. Я полагаю, что нам очень полезно, что на Мацмае получают известия о наших действиях на Сахалине: так, уж там знают с осени о прибытии русских и числе их.
23-го марта. — Сегодня ушла японская лодка в Сою, на Мацмай, с двумя японцами и 15-ю айнами. В прошедшую субботу я послал с Хойро и другим айном собачий корм навстречу Самарину. Я поручил им развести его по селениям, где придется ночевать Самарину, оставляя во всяком таком селении на 35 собак корму. Я велел Хойро проехать далее.
Цинга опять усилилась. Невыходящих на работу больных цингой 19чел[овек], считающихся здоровыми, но тоже подверженных цинге трое. Всего же больных, с другими болезнями, 37 чел[овек], из них 9 человек трудно больных, которые не могут подняться с кровати. На работу выходят 20 человек.
Вторая башня еще не кончена, соломенные крыши еще не сняты, досок не напилено. Если японцы захотят нас застать врасплох, то это им не трудно будет сделать.
7-го апреля. — Японцы прислали мне сказать, что часть их судов пришла в Сирануси и что завтра они будут в Томари. На них приехали рабочие для промыслов. Итак, кажется, японцы решились продолжать свои промыслы; желательно, чтобы это было так. Число больных достигло 40 человек. Хорошо, что не много осталось работы: башня и крыши на 1-й и 3-й казармах окончены, остается покрыть кухню крышей.
9-го апреля. — Вчера приехал на лодке из Сирануси один из японцев, прибывших с Мацмая. Японец этот считается старше Мару-Ямы. Он говорил речь собравшимся айнам, убеждая их по-прежнему продолжать работать для японцев, объясняя, что приход русских не касается до них, что японцы не знают, зачем пришли они и что ни японцы, ни айны ничего не имеют общего с этим народом. Казак Дьячков присутствовал при этой речи. Сегодня, вновь приехавший японец пришел ко мне с Мару-Яма и Асануей. Я принял их ласково и угостил. Из поведения этого японца надо полагать, что японцы думают не совсем дружно повести дела с нами. В настоящее время пришло 1 большое судно и 5 малых в Сирануси. В Сое, по словам айнов, собралось много солдат и офицеров. Я перевел ночевать два капральства в крепость и усилил караул. Днем делал тревогу для указания мест людям. Орудия заряжены картечью. По ночам я по очереди чередуюсь дежурством по крепости с Рудановским.