Описаніе тумана, которой возвышается во время ночи изъ озера Лева. Вѣрили, что души умершихъ погружены были въ семъ туманѣ, доколѣ Барды воспоютъ имъ надгробную пѣснь. Явленіе тѣни Фингановой на высотѣ пещеры, гдѣ сокрыто было его тѣло. Голосъ его пробуждаетъ Фингала на камнѣ Кормула. Фингалъ ударяетъ во щитъ Гренморовъ, чтобъ извѣстить свое войско, что онъ самъ намѣренъ сражаться. Чудныя дѣйствія звуковъ сего щита. Сульмалла воспрянула, и спѣшитъ возбудить Катмора. Она убѣждаетъ его просить мира Прозьбы ея тщетны: онъ повелѣлъ ей удалиться въ долину Лоны, гдѣ жилъ престарѣлый Друидъ, и тамъ ожидать слѣдствій сраженія. Онъ также пробужаетъ свое воинство, ударяя во щитъ свой. Описаніе щита Катморова. Бардъ Фонаръ разсказываетъ, какъ Фирболги подъ предводительствомъ Лартона поселились въ первый разъ въ Ирландіи, день насталъ. Сульмалла удаляется въ долину Лоны.
Низшедшу въ понтъ солнцу, когда заключатся врата запада и сокроютъ вселенную отъ его проницательнаго взора, мрачные пары возвышаются отъ водъ Лега, и равно изъ дубравъ покрывающихъ его брега, сгущенный дымъ разстилается вдали надъ источникомъ Лары, и луна, какъ темновидный щитъ, плаваетъ въ волнахъ сихъ черныхъ тумановъ. Сими парами одѣяны тѣни умершихъ, когда носятся онѣ въ пространствѣ воздуха, и ужасаютъ смертныхъ своими страшными движеніями. Часто смѣсясь съ вѣтрами ночи, дышутъ онѣ на гробъ воителя мрачнымъ туманомъ, въ которомъ душа его должна пребывать, яко плѣнница, доколѣ Барды воспоютъ его хвалы. Внезапный шумъ исходитъ отъ пустыни: то была тѣнь Комарова, летящая на крилахъ вѣтровъ и дышущая на тѣло Филланово[1] туманомъ, въ которомъ погружена его тѣнь. Душа юнаго ратоборца уклонилась печально изъ нѣдра сгущенныхъ своихъ паровъ; вихри иногда уносятъ ее, но любезный призракъ сами собою возгремѣли плачевнымъ и жалостнымъ звукомъ.
Фингалъ вторично ударилъ во щитъ свой; видъ сраженій напечатлѣвается въ сонныхъ мечтахъ его ратниковъ; они зрятъ, какъ вращаются кровавыя волны битвы. Цари, ополченные голубыми щитами, летятъ на подвигъ, сопостатъ бѣжитъ и озаряется вспять; ослѣпляющая блескомъ сталь сокрываетъ отъ нихъ половину геройскихъ дѣяній.
Но когда въ третій разъ звукъ щита Морвенова разнесся въ воздухѣ, возбужденныя серны воспрянули и трепещутъ въ разсѣлинахъ своихъ камней; устрашенныя птицы отлетаютъ съ пронзительнымъ крикомъ далече. Чада Морвена простираютъ руки свои къ копіямъ; они познали щитъ своего владыки; но скоро сонъ возвратился на ихъ вѣжды, тишина и мраки царствуютъ въ полѣ.
Твоими чувствами не овладѣлъ сонъ, любезная дщерь Конмарова! Сульмалла слышитъ внукъ щита и востаетъ среди ночи; она идетъ къ Катмору, и хочетъ извѣстить его о близкой опасности; но можетъ ли опасность поколебать душу безтрепетнаго Катмора? Она остановилась, очи ея поникли долу, небо сіяетъ всѣми огнями ночи.
Щитъ возгремѣлъ еще, Сульмалла бѣжитъ, остановляется, хочетъ говорить, гласъ ея умираетъ; она зритъ Котмора почивши на лучезарномъ своемъ оружіи. Страхъ воспящаетъ ея стопы: она удаляется. Для чего возбуждаешь ты владыку Аты? рекла она въ душѣ своей. Дщерь Иниссоны! не ты мечтаешься ему въ сонныхъ видѣніяхъ.
Но звукъ щита возгремѣлъ еще ужаснѣе. Сульмалла вострепетала; шлемъ ея упадаетъ и катится; звукъ стали несется вдали въ отзывахъ камени Любара, Катморъ, едва исторгшись отъ сновидѣній ночи, воспрянулъ и возсѣлъ подъ своимъ дубомъ. Онъ узрѣлъ Сульмаллу на камени. Сквозь ея разпущенные власы видно было сіяніе звѣздъ небесныхъ.
Кто приближается къ Катмору среди сонныхъ его мечтаній? рекъ вождь Аты: грядешь ли ты бесѣдовать со мною о брани? Кто ты, сынъ ночи? Тѣнь ли Героя временъ претекшихъ, или гласъ исходящій изъ нѣдръ облака, чтобъ извѣстить меня о грозящей Эрину опасности? — Я не призракъ странствующій во мракѣ, ниже гласъ изшедшій изъ нѣдръ облака; но спѣшу извѣстить тебя о бѣдствіи, грядущемъ на твое воинство. Слышишь ли ты сей страшный звукъ? Вождь Аты! грозенъ тотъ и крѣпокъ, кто безмолвіе ночи возмущаетъ сими ужасными звуками! — Да гремитъ сопостатъ по волѣ своей страшнымъ предвѣстіемъ битвы! стройные гласы арфы не столько
!!!!!!!!!175-173
ся надъ источники Лоны! Но доколѣ отдаленъ ты отъ меня, ударяй, любезной мой Герой, ударяй въ щитъ твой. Я услышу его, уклоншись къ камени; я услышу его, и радость внидетъ въ мою унылую душу. Но естьли ты падешь въ сраженіи Катморъ, я одна въ странѣ иноплеменныхъ. Ахъ! бесѣдуй хотя изъ нѣдра твоихъ облакъ, бесѣдуй съ несчастною Сульмаллою. — Юная отрасль Люмона! почто трепещешь ты отъ громовъ брани? Не часто ли Катморъ возвращался съ поля битвы? Стрѣлы смерти для меня какъ слабый лѣта градъ: стократно зрѣлъ я, какъ отражались онѣ отъ моего непроницаемаго щита. Стократно исходилъ я изъ среды кровопролитія, какъ блистающій воздушный огнь изъ нѣдръ мрачнаго облака. Сульмалла! не оставляй твоего убѣжища, когда услышишь ты вопли битвы, да не избѣгнетъ сопостатъ отъ меча моего, какъ избѣгъ нѣкогда отъ ярости одного изъ моихъ праотцевъ.
Сонморъ[2] узналъ, что Клунаръ пораженъ Кормакомъ. Три дни рыдалъ онъ о смерти своего брата. Его свирѣпое безмолвіе предвѣщало его супругѣ, что онъ скоро ополчится ко брани. Она тайно пріуготовила себѣ лукъ, чтобъ сопутствовать своему Герою. Сулаллина плакала въ чертогахъ Аты, когда супругъ ея пошелъ на поля брани. Чада Алнехмы оставляютъ во время ночи брега своихъ источниковъ, и разсыпаются въ полѣ. Сулаллина слѣдовала за ними издалече. Преходятъ ли они глубокія долины, она блистала на высотѣ горъ; стремятся ли они по зеленѣющимся холмамъ, величественныя стопы ея неслись по кудрявому злаку долинъ. Сулаллина страшилась приближиться къ супругу, отъ котораго осталась она въ своихъ чертогахъ, но когда вопли сраженія возвышались въ воздухѣ, и воскипѣла ярость сомкнувшихся ратоборцевъ, она притекла изумленна и слезяща. Супругъ ея прервалъ кровопролитіе, чтобъ спасти сію красоту, радость и любовь Героевъ. Сопостатъ убѣгъ во мракѣ ночи, и Клунаръ почилъ, лишенъ крови, которая бы должна оросить его гробницу. Гнѣвъ Сонмора не возгорѣлъ противъ своей возлюбленной, но дни его текли въ печали. Сулаллина, проливши слезы, ходила по брегамъ своихъ источниковъ. Она часто взирала на своего Героя, когда погружался онъ въ мрачныя свои мысли, но убѣгала отъ взоровъ его и удалялась отъ его присутствія. Скоро настала брань, и печаль Сонморова изчезла. Онъ съ радостію узрѣлъ Сулаллину въ своихъ чертогахъ; съ удовольствіемъ узрѣлъ онъ бѣлую руку, ея, перебѣгающую по струнамъ арфы.
Катморъ ударяетъ въ выпуклость щита своего, гремящую гласомъ возбуждающимъ Бардовъ: текутъ они отвсюду, бряцая въ свои арфы. Видя ихъ владыка восхищается, какъ жегомый солнцемъ путешественникъ, слыша отдаленный шумъ источника, упадающаго съ высоты камня на равнину.
Для чего, рекъ Фонаръ, достигнулъ къ намъ гласъ Царя въ часы его успокоенія? Не мрачные ли праотцевъ твоихъ призраки смутили твои сновидѣнія? Можетъ, носятся они на облакѣ семъ и внимаютъ пѣснямъ Фонара. Часто нисходятъ они въ поля, гдѣ чада ихъ должны ратоборствовать. Или желаешь, да наши пѣсни возгласятъ хвалы страшному Фольдату, ратоборцу, которой не возвышаетъ уже копія своего, Фольдату, сему пожирающему пламени въ поляхъ брани? Пѣвецъ временъ претекшихъ! отвѣтствуетъ Катморъ, я не забылъ сего знаменитаго воителя. Гробъ его, вѣчный памятникъ славы его, вознесется въ полѣ превыше прочихъ, но въ сіи минуты пренеси душу мою по временамъ отцевъ моихъ, къ симъ славнымъ временамъ, когда они въ первый разъ странствовали по морямъ Иннсгуны. Ни одному Катмору восхитительно воспоминаніе о Лумонѣ, счастливомъ жилищѣ бѣлогрудыхъ красавицъ.
Холмъ Лумона, воспѣтый Фонаромъ! Лумонъ, орошаемый тысящію пѣнистыхъ источниковъ! воспоминаніе о тебѣ сладостно душѣ Фонаровой. Солнце позлощаетъ твои ребра, и озаряетъ злачивыя древа, уклоншіяся на твоихъ камняхъ. Скачетъ тамо серна среди сгущеннаго можжевельника. Елень возвышаетъ тамъ свою вѣтвистую главу, примѣтя ловчаго пса, сокрывшася до половины въ кустарникѣ. Юныя дѣвы прохаживаются тихими стопами въ долинѣ, вооружены луками. Онѣ подъемлютъ прекрасныя свои очи, и не видятъ уже тамъ Лартона, вождя Инисгуны. Онъ разсѣкалъ волны Океана, несомъ на дубахъ, которые повергнулъ онъ сѣкирою въ дубравахъ Лумона, и устроилъ своими руками, чтобъ устремиться въ бездну. Нѣжныя дѣвы отвратили взоры свои, страшась увидѣть гибель своего владыки: никогда онѣ не зрѣли еще корабля востекшаго на волны.
Уже Картонъ дерзнулъ призвать вѣтры и погрузиться въ туманахъ Океана. уже Инисфальская страна возвышается предъ взоромъ его среди голубаго дыма, какъ вдругъ простерлись на моря крилѣ ночи! чада Волги трепещутъ; но востала Тонтена, любезное пловцамъ созвѣздіе, и заливъ Кулбина пріемлетъ корабль въ нѣдра своихъ дубравъ. Тамо истекаетъ живая вода изъ страшной пещеры Лутумы, и часто видятъ тамъ, странствующія въ окрестности безобразныя тѣни умершихъ. Сновидѣнія окружили Лартона: ему явились, седмь духовъ его праотцевъ, онъ слышалъ ихъ рѣчи не вовсе внятныя, онъ видѣлъ какъ бы въ сумракъ будущихъ Царей Аты, ведущихъ полки свои на брань, подобно какъ вѣтры осени соединяютъ утренніе пары подъ дубравами Алнекмы.
Лартонъ при гласѣ арфъ воздвигъ чертоги Самлы[3]. Онъ устремился во слѣдъ робкихъ сернъ на брегахъ источниковъ Эринскихъ, но незабылъ онъ Лумона. Часто корабль его скакалъ по волнамъ къ высотѣ холма, гдѣ жила прелестная Флатала[4]. О Лумонъ, орошаемый тысящію пѣнистыхъ источниковъ! воспоминаніе о тебѣ утѣшительно сердцу Фонара.
День пробуждается при востокѣ; горы подъемлютъ главы свои увѣнчанныя туманомъ. Долины начинаютъ уже открывать взорамъ излучистое теченіе своихъ источниковъ. Звукъ щита Катморова возбуждаетъ его воинство; всѣ его ратоборцы востаютъ вдругъ, подобны согромажденнымъ водамъ моря, когда начинаетъ оно ощущать крилѣ вѣтровъ; неспокойныя волны стремятся, и всѣ совокупно возвышаютъ бѣлѣющіеся свои верхи.
Печальная Сульмалла шествуетъ тихими стопами къ холму Лоны, и часто обращается вспять, но достигши уже къ холму, проливаетъ она слезы: она еще посмотрѣла на Катмора, и сокрылась за хребетъ камени.
Сынъ Алпина! бряцай въ твои согласныя. струны. Естьли звуки арфы твоей имѣютъ нѣкую утѣшительную сладость, излей ее въ Оссіанову душу: она одѣяна мраками. Я слышу тебя, о Бардъ! во мглѣ ночи, покрывающей мои взоры. Но скончай твои легкіе звуки. Для Оссіана въ послѣднихъ его лѣтахъ нѣтъ уже другой отрады, какъ погружаться во мрачную свою печаль,
Цвѣтущій терновникъ скалы призраковъ, котораго глава толь часто колеблется вѣтрами ночи! я не слышу никакого журчанія въ твоихъ вѣтвіяхъ. Или нѣтъ въ воздухѣ никакой тѣни, которая бы шествуя мимо потрясла своею одеждою твои легкіе листочки? Часто видаютъ души умершихъ странствующи въ вихряхъ вѣтровъ, когда луна, изшедши отъ востока, стремится по зыбямъ лазоревымъ.
Уллинъ, Карриль, Рино, пѣвцы временъ претекшихъ! да услышу я еще, пѣсни ваши среди мраковъ покрывающихъ Сельму! Любезныя тѣни! придите воспламенить Оссіановъ
!!!!!!!!!!!!!185-188
Но скоро обратясь къ нимъ съ спокойнымъ и веселымъ лицемъ, вѣщаетъ имъ съ кротостію:
Вы видите Кроммалъ, и его скалы, покрытыя лѣсами; видите ударяемую вѣтрами его высоту, съ которой упадастъ источникъ Любара. Позади сея горы лежитъ спокойная долина, гдѣ изливаются прозрачныя воды Лавата. Мрачная пещера изсѣчена въ камени: на высотѣ ея убѣжище быстрокрилыхъ орловъ, входъ ея отѣненъ долговѣчными и многолиственными дубами, стенящими иногда отъ вѣтровъ Клуны. Въ сей пещерѣ обитаетъ юный Ферад-Артъ, сынъ Каирбара Уллинскаго[5]; онъ внимаетъ гласу Кондана; сѣдовласый Бардъ сей поетъ при слабомъ сіяніи горящаго дуба. Фарад-Артъ слушаетъ его въ тайной сей пещерѣ; въ чертогахъ Теморы обитаютъ его враги. При мракѣ ночи исходитъ онъ въ поле пронзать стрѣлами скачущихъ сернъ, но едва возсіяетъ солнце, уже не видно его ни на высотѣ холмовъ, ни при брегѣ источниковъ. Онъ убѣгаетъ племени Болги, которое владычествуетъ въ чертогахъ его родителя. Шествуйте, скажите ему, что Фингалъ подъемлетъ днесь копіе свое, и что враги его падутъ, можетъ быть, въ часы вечера. Сынъ Морнія! возвысь предъ нимъ щитъ. Дермидъ! вручи ему копіе Теморы. И ты, Карриль, воспой ему подвиги его праотцевъ. Изведите его на поле Лены. Тамо устремлюся я противъ сопостатъ его, и вергнусь за него въ тысящи опасностей. Доколѣ мракъ ночи не разпрострется еще по своду небесъ, востеките на высоту утесистой Дунморы, и низведите очи на равнину. Естьли узрите мое знамя колеблемо и развѣваемо надъ блестящими водами Любара, знайте, Фингалъ не палъ еще въ послѣднемъ своемъ подвигѣ.
Тако рекъ Фингалъ, Цари удаляются безмолвно: никогда они не отлучались отъ Фингала въ день бурной опасности. Каррилъ сопутствовалъ имъ, ударяя попременно въ свою арфу. Онъ предвидѣлъ паденіе сопостатъ. Его звуки были жалостны и плачевны, какъ шумъ вѣтровъ, дышущихъ въ кустарникѣ Лега, когда сонъ смыкаетъ очи звѣроловца, возлегшаго на кудрявомъ дернѣ камени.
Для чего, вѣщаетъ мнѣ тогда Фингалъ, для чего пѣснопѣвецъ Коны стоитъ при источникъ безмолвенъ и съ потупленными очами? Родитель Оскара! нынѣ ли время унынія? Когда возвратится миръ, и престанетъ звукъ щитовъ, пусть душа твоя покорится тогда праведной твоей печали: вспомни двухъ Героевъ[6], почившихъ на полѣ Лены.… Но Эринъ шествуетъ въ сравненіе. Оссіанъ! возвысь твой щитъ; я одинъ, о сынъ мой!
Какъ гордый корабль, держимый тишиною въ заливѣ Инисгуны, вдругъ при шумѣ вѣтровъ устремляется и востекаетъ на пѣнистыя волны: тако по гласу Фингала стремится Оссіанъ и летитъ въ поле. Онъ подъемлетъ свой щитъ, блистающій на черномъ крилѣ брани подобно широкой и блѣдной лунѣ на изгибахъ тученоснаго облака.
Брань съ страшнымъ шумомъ нисходитъ съ высоты Моры, Владыка Морвена ведетъ своихъ воителей въ сраженіе. Его орлее крило колеблется на высотѣ шлема его, и бѣлые власы его развѣваются по раменамъ. Шумъ стопъ его подобенъ звукамъ грома. Часто обращаетъ онъ лице свое вспять, и стоитъ, чтобъ видѣть длинныя бразды свѣта, истекающія отъ оружія его сподвижниковъ. Онъ блисталъ тогда какъ твердый камень, покрытый замерзлыми парами, древеса возвышаются на главѣ его; съ чела его упадаютъ источники и раздробляютъ пѣну свою въ воздухѣ.
Фингалъ приближился къ пещерѣ Любара, гдѣ покоился юный его Филланъ: Браннъ еще лежалъ на разрушенномъ щитѣ; орлее крило шлема вращалось по земли вѣтрами; копіе Героя блистало среди увядшаго кустарника. Такое зрѣлище поразило печалію душу владыки; отягченъ скорбію, вдругъ совращаетъ онъ стопы, и уклоняется на копіе свое. Браннъ позналъ Фингала, и бѣжитъ къ нему скача отъ радости. Вѣрный сей песъ устремляетъ взоры свои къ пещерѣ, гдѣ покоится младый звѣроловецъ, востававшій нѣкогда съ первыми лучами дня, чтобы застать серну на ея одрѣ окропленномъ росою. Тогда уже, тогда излилися струи слезъ Фингаловыхъ, и онъ зрѣлся нѣкое время погруженнымъ въ глубокую печаль. Но какъ вдругъ поднявшійся вѣтръ разгоняетъ тучу, и возвращаетъ свѣтъ солнца бѣлѣющимся источникамъ и злачнымъ холмамъ, тако брань удаляетъ печаль отъ души Фингаловой, и обновляетъ его бодрость. Опершись на копіе, прескакиваетъ онъ Любаръ, и ударяетъ въ щитъ свой. Всѣ строи его воинства простираются, устремя впредъ остріе своихъ копій.
Эринъ внимаетъ съ безстрашіемъ шуму ихъ шествія; многочисленные сонмы его покрыли поле. Мальтосъ летитъ къ одному крылу, сморщиваетъ бровь, и смотритъ гордо на сопостата, близъ его шествуетъ юный Гидаллъ, по немъ мрачный Мароннанъ, Кронаръ, покрытый голубовиднымъ щитомъ, возвышаетъ копіе свое; за нимъ течетъ густовласый Кармаръ. Блистательный вождь Аты возъемлется косно на высотѣ скалы. Сперва зрятся сіяющія острія двухъ его копій, послѣ половина его щита. Но когда владыка Эрина явился въ полномъ своемъ сіяніи, тогда оба воинства устремились другъ противъ друга, и кровопролитіе возгорѣлось. Съ обѣихъ сторонъ видны колеблемыя и сливающіяся взаимно волны копій. Подобно когда два теченія Океана ударяемы бываютъ противоборствующими вѣтрами, ихъ волны стремятся и ударяются взаимно при подножіи камней, окружающихъ заливъ Люмона: призраки съ страшнымъ шумомъ стремятся вдоль холмовъ. Цѣлые лѣса восхищенные на воздухъ свергаются въ бездну, въ средину пѣнистыхъ стезей разверстыхъ китами. Фингалъ и Катморъ вторгаются въ сонмы воителей: цѣлыя ряды щитовъ падаютъ въ ихъ стремленіи, и подъ ихъ стопами разрушенная сталь летитъ въ блистательныхъ отломкахъ.
Мароннанъ палъ ударами Фингала; его тѣло простерлось по широтѣ рѣки, воды соединяются при его ребрахъ, пѣнятся к превышаютъ его щитъ. Клонаръ пронзенъ Катморомъ; онъ не палъ, дубъ удержалъ его за власы. Шлемъ его катится по земли, но его щитъ повисъ на ремняхъ своихъ и пріемлетъ кровь, текущую изъ его язвы, Фламина, бія въ прекрасную грудь свою. Восплачешь ты въ своемъ жилищѣ {Любовь Фламины и Клонара извѣстна на сѣверѣ по малому остатку въ древней лирической поэмы, приписуемой Оссіану.
Клонаръ, юный ловецъ боязливыхъ сернъ Имора! гдѣ сокрылся ты? Не возлегъ ли ты срединой волнующагося тростника? Вѣтры, пролетая мимо, касаются ли тебѣ своими легкими крылами? Любовь моя и радость! тебя, тебя я вижу въ полѣ, орошаемомъ твоими источниками. Терновникъ колебаемый вѣтрами, ударяясв во щитъ твой, раждаетъ въ воздухѣ звуки. Онъ покоится: его прекрасные власы развиваются вокругъ его. Мысли, которыя обладаютъ имъ въ сонныхъ мечтахъ, изображаются премѣнно на его лицѣ. Младый вождь гремящего оружія! Ты мечтаешь во снѣ о битвахъ Оссіановыхъ, а я, я одна сокрывшись въ рощѣ…. Изчезните вы горные туманы! почто скрываете вы отъ очей моихъ любовь мою и радости?
Призракъ, мечтавшійся мнѣ въ сновидѣніи, изчезъ съ моимъ сномъ; я надѣялся по моемъ востаніи увидеть еще блестящіе слѣды его между холмами: тако дщерь Клунгалова сокрылась отъ взоровъ своего возлюбленнаго. Востани прекрасная Фламина, изыди изъ рощи.
Удалимся, убѣгнемъ отъ Клонара. Для чего мнѣ открывать предъ нимъ пламенную любовь свою? Грудь моя исполнена вздоховъ, возъемлется и упадаетъ какъ пѣна быстрыхъ волнъ…. но я вижу, возлюбленный мой идетъ мимо, покрытъ блестящимъ оружіемъ. Сынъ Конгласа! душа моя печальна.
Я слышалъ Фингаловъ щитъ; я слышалъ голосъ Царя Сельмы. Я лечу въ страну Эрина. Остави мракъ, сокрывающій тебя отъ моихъ взоровъ. Гряди въ поля брани, толико любезныя моему сердцу. Гряди прекрасная дщерь мужественнаго Клунгала; твоимъ присутствіемъ изліется въ душу мою тишина и спокойствіе.
Клонаръ быхъ сынъ Конгласа, Государя Имора, одного изъ острововъ Гебридскихъ. Клунгалъ, отецъ Фламины, былъ одинъ изъ вождей того острова.}.
Оссіанъ не дозволялъ покоиться своему копію. Онъ покрылъ поле мертвыми. Гидаллъ летитъ къ нему. Юный пѣвецъ Клонры! для чего десница твоя подъемлетъ желѣзо противъ Оссіана! По что не состязались мы лучше пѣніемъ въ спокойныхъ твоихъ долинахъ? Мальтосъ видитъ его поверженнымъ, и душа его скорбитъ: онъ стремится среди кровопролитія. Съ обѣихъ странъ рѣки умножается пламень брани…. Но вдругъ омраченное небо склонилось: звучатъ въ воздухѣ шумящія главы вѣтровъ, холмы время отъ времени являются объяты пламенемъ, и громъ катится по облакамъ съ поражающимъ трескомъ. Сопостатъ погружается во мраки; ратники Морвена остановились изумленны: я прескочилъ источникъ, тогда услышалъ я гласъ Фингаловъ и шумъ враговъ бѣгущихъ въ смятеніи. При блескѣ частыхъ молній видѣлъ я могущественнаго владыку Морвена, стремящася пространными стопами; не косня ударилъ я во щитъ свой, я полетѣлъ во слѣдъ ратниковъ Алнекмы; враги изчезали подо мною, какъ вихри дыма. Солнце проникло напослѣдокъ облаки: сто источниковъ Лоны блистаютъ при его лучахъ. Но голубовидный столпъ тумана возвышается и омрачаетъ холмъ… Гдѣ Фингалъ и Катморъ? Я не зрю ихъ на брегѣ сего источника, близъ сея рощи, я слышу звуки ихъ оружій, они ратоборствуютъ въ нѣдрѣ тумана. Таковы сраженія духовъ на облакахъ ночи, когда они спорятъ кому востечь на крилѣ бурныхъ вѣтровъ, и устремлять пѣнящіяся волны.
Я лечу къ мѣсту битвы; туманъ изчезъ. Владыки блистаютъ при стопахъ кремнистаго Любара. Катморъ стоялъ уклонясь къ сему камени, и его щитъ не вовсе еще отрѣшенный принималъ воду упадающую съ высоты. Фингалъ приближился: онъ видитъ текущую кровь Героя. Мечь упадаетъ изъ руки его; онъ смягчается среди блистательной своей побѣды, и вѣщаетъ своему противоборцу: покорися великодушный сынъ Борбар-Дутула, или еще хочешь ты возвысить копіе свое? Имя твое извѣстно въ Сельмѣ, въ убѣжищѣ иноплеменныхъ. Сіе знаменитое имя достигло до моего слуха. Гряди ка мой холмъ; гряди къ моему пиршеству. Самые мужественные иногда упадаютъ. Гнѣвъ мой не обременяетъ уже побѣжденнаго сопостата. Я не радуюсь о паденіи Героя. Гряди, я знаю искусство врачевать язвы: мнѣ извѣстны растенія горъ. Я собралъ цвѣты ихъ при брегѣ уединенныхъ источниковъ. Другъ иноплеменныхъ! ты безмолвенъ!
Близъ Аты, отвѣтствуетъ Катморъ, возвышается холмъ обросшій мохомъ. Глава его увѣнчанна многолиственными древами. Въ семъ камени мрачная пещера, въ которой шумный течетъ источникъ. Утаясь въ сея разсѣлинѣ, внималъ я шумнымъ стопамъ иноплеменниковъ, входящихъ въ чертоги моихъ пиршествъ, и я благословлялъ отзывъ камени, извѣщающій меня о ихъ пришествіи. Тамо хочу положенъ бытъ. Тамо хочу покоиться среди злачныхъ моихъ долинъ. Изъ глубины ихъ вознесусь я на вѣтры, дышущіе въ моихъ поляхъ, или возсѣвъ на туманѣ рѣки Аты, буду смотрѣть съ веселіемъ на ея лазоревыя волны.
Для чего, рекъ Фингалъ, для чего вождь Аты бесѣдуетъ о гробѣ?… Но, Оссіанъ! Герой кончается Катморъ, другъ иноплеменныхъ! да сопутствуетъ блаженство душѣ твоей!… Сынъ мой! я слышу голосъ лѣтъ меня призывающихъ: они повелѣваютъ мнѣ упразднить руку мою отъ копія, и мимо идя, кажется, говорятъ мнѣ: для чего Фингалъ не успокоится въ своихъ чертогахъ? Всегда ли онъ утѣшаться будетъ кровію, и слезами несчастныхъ? Нѣтъ, мрачныя лѣта! Фингалъ не утѣшается потоками крови: слезы отъ него проливаемыя пронзаютъ сердце его стрѣлами жалости и печали. Хочу ли предаться я сладости спокойствія, война приближается, пробуждаетъ меня, и ополчаетъ: но все свершилось, я уже не ополчуся. Оссіанъ! прими копіе твоего родителя. Возвысь его, когда востанетъ противъ тебя гордый ратоборецъ. Мои предки всегда сопутствовали стопамъ моимъ, со удовольствіемъ взирали они на мои дѣянія. Повсюду, гдѣ я ратоборствовалъ, я видѣлъ ихъ облаки сходящіе на поле сраженія. Десница моя всегда щадила безсильнаго. Надмѣнный воитель чувствовалъ, что ярость гнѣва моего какъ пожирающій пламень. Но никогда не веселился я смертію сопостата. По тому и праотцы мои пріимутъ меня къ себѣ при вратахъ воздушныхъ своихъ чертоговъ, одѣяны лучезарною ризою, въ ихъ очахъ блистать будетъ радость и нѣжность. Не встрѣчаютъ они тако безчеловѣчнаго побѣдителя. Они для него какъ гнѣвныя созвѣздія, стремящія въ часы мрака огни пагубы. Тренморъ, отецъ Героевъ, житель воздушныхъ вихрей! я вручаю копіе твое Оссіану, воззри очами удовольствія на даръ сей. Часто видѣлъ я тебя среди облакъ твоихъ, являйся равно и моему сыну въ часы бурной брани. Тогда воспомянетъ онъ твои подвиги, о ты, нѣкогда толико страшный, но нынѣ ничто какъ тѣнь тщетная!
Фингалъ вручилъ мнъ копіе Тренмора. Тогда же возвысилъ онъ камень, чтобъ предать потомству сей торжественный случай, и подъ симъ памятникомъ положилъ онъ мечь и одну выпуклость своего щита. Владыка уклоншись на камень пребылъ нѣкое время погруженъ въ свои помыслы; напослѣдокъ онъ возгласилъ:
О камень! когда превратишься ты въ прахъ, когда изчезнешь ты подъ мохомъ умноженнымъ лѣтами, путешественникъ пріидетъ въ сіи мѣста, и пройдетъ ихъ равнодушно. Ты не знаешь убо, слабый странникъ, коль великая слава блистала нѣкогда на поляхъ Лены? Здѣсь, здѣсь Фингалъ вѣнчавшись послѣднимъ своимъ подвигомъ, вручилъ копіе свое своему сыну. Но преходи, тѣнь тщетнля, гласъ твой увеличитъ ли мою славу? ты обитаешь безъ сомнѣнія на брегѣ неизвѣстной какой рѣки. Еще нѣкія лѣта, и ты сокроешься. Никто о тебѣ не воспомянетъ; душа твоя погрузится въ туманъ озера; но Фингала окружитъ слава: Фингалъ для очей потомства будетъ какъ лучезарное созвѣздіе; зане всегда ополчился онъ въ защиту слабыхъ и безсильныхъ.
Побѣдоносныя и увѣнчанныя славою владыки шествуютъ къ долговременному дубу, уклоняющемуя съ высоты холма своего надъ быстрыя волны Любара; при его подножіи простерлась долина, гдѣ шумитъ источникъ изтекшій изъ камени. Тамъ развѣвалось по воздуху Морвенское знамя, чтобъ показать Ферад-Арту стезю, по которой онъ шествовать долженъ.
Солнце блистало сквозь облаки запада. Фингалъ внимаетъ восклицаніямъ своего воинства. Его племена тѣснились окрестъ его; ихъ оружіе сіяло лучами запада. Владыка чувствовалъ радость и удовольствіе свойственное звѣроловцу, которой послѣ грозной бури видитъ солнце позлащающее ребра горъ, когда на ихъ челѣ цвѣтущій терновникъ помаваетъ своею влажною головою, и когда робкая серна является на высотѣ холмистой.
Клонмалъ сидѣлъ въ уединенной своей пещерѣ, Мракъ покрывалъ очи старца: онъ оперся на свой жезлъ. Сульмалла слушала его со вниманіемъ. Онъ повѣствовалъ о древнихъ Царяхъ Аты. Но шумъ сраженія не ударяетъ уже въ его слухъ: онъ умолкъ и воздохнулъ. Часто, какъ повѣствуютъ, часто умершихъ духи просвѣщали его душу: они показали мысли его Катмора простёрта, бездыханна при стопахъ долговѣчнаго древа.
Что тако содѣлался ты печаленъ? рекла ему Сульмалла. Битва престала. Онъ скоро придетъ въ твою пещеру, солнце сіяетъ на высотѣ горъ западныхъ. Пары озера подъемлются; пепловидная завѣса простерлась надъ холмомъ. Скоро Герой мой изыдетъ изъ сего сгущеннаго тумана: возри, это онъ, я его вижу: я познаю, его. оружіе: гряди, мой возлюбленный, гряди въ пещеру Клонмала.
То была тѣнь Катмора, грядущая величественно и тихими стопами. Скоро изчезла она при брегѣ глубокаго источника, шумящаго между двумя холмами. Увы! рекла Сульмалла, это былъ звѣроловецъ, ищущій убѣжища робкой серны. Не для браныхъ подвиговъ оставилъ онъ свой домъ. Его супруга не сомнѣвается о его возвратѣ. Онъ придетъ къ ней обремененъ корыстями ловитвы… Рекла и возвела очи свои на холмъ, величественныя, призракъ еще является сходящъ съ высоты его. Она возстаетъ восхищенна радостію. Тѣнь погружается въ пары, ея туманные члены изчезаютъ по малу, и соединяются съ горными вѣтрами. Тогда познала Сульмалла смерть Кольмара. — Такъ нѣтъ уже тебя, великодушный Царь Аты!… Но Оссіанъ, забудь сѣтованіе Сульмаллы. Печаль убиваетъ душу старца… {
Сесіанъ не оставилъ Сульмаллы, которая лишась своего любовника, осталась одна и безъ помощи въ странѣ чужой. Преданіе говоритъ, что на другой день рѣшительнаго сраженія пришелъ онъ въ пещеру къ Клонмалу, чтобъ утѣшить сію нещастную иностранку. Изъ поэмы, сочиненной Оссіаномъ на сей случай, осталась только рѣчь его къ Сульмаллѣ.
Дщерь Конморова! изыди изъ пещеры Лоны, явись въ полномъ сіяніи красоты твоея; есть день, въ которой и мужественные должны погибнуть. Страшныя созвѣздія блистаютъ; но облакъ, долженствующій ихъ покрыть, недалече. Возвратися въ долину Люмона, гдѣ странствуютъ многочисленныя твои стада. Тамо въ нѣдрѣ лѣнивыхъ тумановъ слабѣетъ томная тѣнь робкаго. Онъ умираетъ безвѣстенъ какъ репейникъ холма, который уносится вѣтромъ, не будучи примѣченъ нами. Не тако мужественный исходитъ отъ жизни сей. Кто стремленіе подобно воздушному огню, которой разверзаетъ бурное лице ночи.
Радовались о немъ Герои временъ претекшихъ. Вмѣстѣ съ нимъ придетъ онъ иногда посѣтить тебя. Имя твоего возлюбленнаго вѣчно…. Увы! онъ не видѣлъ гибели своего сына, своей славы и своей защиты; сына, которой опустошалъ поле брани. Онъ не зрѣлъ его плавающа въ крови своей….. Юная отрасль Люмона! я одинъ; когда лѣта разслабятъ крѣпость мою, я услышу можетъ быть оскорбительный и обидный гласъ робкаго, и безсиленъ буду мстить; нѣтъ уже моего юнаго Оскара.
Изъ преданія извѣстно, что Сульмалла возвратилась на свою землю.}.
Вечеръ низшелъ на поля. Уже волны рѣкъ кажутся болѣе темновидны. Гласъ Фингаловъ гремитъ. Пламень дубовъ возвышается на воздухъ. Ратоборцы Морвена окружаютъ своего владыку съ веселіемъ соединеннымъ съ печалію: взирая на Фингала, примѣтили они на челѣ его черты унынія. Но вдругъ согласные звуки несутся отъ пустыни. Сперва уподоблялись они шуму источниковъ на горахъ отдаленныхъ. Они неслися косно вдоль горы, какъ журчаніе крилъ вѣтра, когда онъ въ безмятежные часы ночи движетъ кротко зеленый мохъ камней. То былъ голосъ Кондама, сопутствуемый арфою Карриля; они провождали Ферад-Арта къ возвышенной Морѣ.
Внезапу стройныя пѣсни Бардовъ возгремѣли въ поляхъ Лены; воинство соединило съ ними звуки своихъ щитовъ. Радость блистаетъ на лицѣ Фингала, какъ лучи солнца, проникшіе облако пасмурнаго дня и сіяющій на злакъ холмовъ предъ ревомъ вѣтровъ. Онъ ударяетъ во щитъ владыкъ. Все безмолвствуетъ окрестъ его; воители его уклонились, опершись на свои копья, чтобъ внимать гласу своего отца:
Чада Морвена! уготовайте мое пиршество; да прейдетъ ночь въ пѣснехъ. Вы блистали вокругъ меня, и буря изчезла. Народъ мой подобенъ высокому и твердому камени, съ котораго устремилъ я орлій мой полетъ къ славѣ, чтобъ уловить ее и въ послѣднемъ полѣ моихъ сраженіи. Оссіанъ! ты пріялъ копіе Фингалово, Не забуди, что оно копіе сильныхъ, и въ ихъ рукахъ было всегда перуномъ смерти. Взирай на твоихъ праотцевъ, о сынъ мой! шествуй по стезямъ сихъ почтенныхъ путеводителей. За утра съ первыми лучами солнца введи Ферад-Арта въ чертоги Теморы. Представь и напомни ему дѣянія Царей Эринскихъ, его знаменитыхъ предковъ. Но мы не забудемъ сильныхъ, погибшихъ на полѣ славы. Да пѣсни Карриля возвеселятъ души умершихъ воителей. Заутра я распростру мои парусы ко мрачнымъ долинамъ Сельмы, гдѣ источникъ Дутулы извивается вокругъ жилища боязливой серны.
Карутъ, Оскаровъ отецъ, повѣствуетъ о смерти своего сына, и о смерти Дермида, его друга. Героевъ сихъ не должно смѣшивать съ Героями того же имени, о которыхъ упоминается въ Теморѣ. Впрочемъ точно неизвѣстно, чтобъ поэма сія была Оссіанова сочиненія; но какъ она не безъ красотъ и не безъ стихотворческихъ достоинствъ, то я разсудилъ помѣстить, ее въ числѣ поэмъ Оссіановыхъ.
Сынъ Алпина! для чего отвергаешь ты источникъ моихъ рыданій? Почто спрашиваешь, какъ погибъ Оскаръ? Изліяніемъ обильныхъ слезъ погасли очи мои, но память несчастія моего вѣчно живетъ въ моемъ сердцѣ. Какъ могу повѣствовать о пагубной смерти перваго изъ Героевъ? Вождь сильныхъ, Оскаръ, возлюбленный мой сынъ! и такъ я уже тебя не увижу?
Онъ сокрылся какъ блистательное созвѣздіе ночи среди мрачной тучи, какъ солнце, когда бурные облаки возъемлются изъ нѣдра волнъ и окружаютъ камни Арданнидера; а я, одинъ въ моемъ жилищѣ, я вяну, какъ старой дубъ Морвена, лишенныя вѣтрами своихъ вѣтвій, и готовыя пасть при легкомъ дыханіи Норда. Вождь сильныхъ, возлюбленный мой сынъ! и такъ, я уже тебя не увижу?
Сынъ Алпина! мужественныя изчезаетъ не какъ трава полей. Мечь его дымится кровію сопостатъ. Доколѣ падетъ, носится онъ купно съ смертію среди гордыхъ враждебныхъ сонмовъ. Но ты, дражайшій мой Оскаръ, ты погибъ, не повергнувъ ни одного сопостата. Твое копіе обагрилось кровію твоего друга
Оскаръ и Дермидъ одно имѣли сердце. Вмѣстѣ ратоборствовали они въ поляхъ брани; ихъ дружество было крѣпко и твердо какъ сталь ихъ оружія. Смерть носилась всегда между сими двумя друзьями. Они повергались на враговъ, какъ два страшные камня, отторгшіеся отъ чела Арвена. Ихъ мечи всегда червленѣли кровію сильныхъ. Имя ихъ поражало ужасомъ самыхъ безтрепетныхъ воителей. Кто кромѣ Дермида равняться могъ съ Оскаромъ? кто равенъ Дермиду кромѣ Оскара?
Они поразили мужественнаго Дарга, никогда незнавшаго ни ужаса ни бѣгства. Дщерь его была прелестна какъ раждающійся день, кротка и скромна какъ спокойный свѣтъ луны; очи ея блистали, какъ двѣ звѣзды сіяющія сквозь дождевой облакъ; ея дыханіе пріятнѣе весеннихъ зефировъ. Снѣгъ недавно спадшій, которой возъемлется, и понижается на колеблемомъ кустарникѣ, есть образъ ея прекрасной груди. Оба Героя узрѣли ее, и плѣнились ею; каждой изъ нихъ любилъ ее какъ свою славу, каждой желалъ владѣть ею, или умереть. Но сердце красавицы предалось юному Оскару: она забыла, что онъ пролилъ кровь Дарга; ей мила десница, которая поразила ея родителя. Сынъ Карута! рекъ Армидъ, я люблю; такъ, Оскаръ, я люблю сію красавицу. Ея сердце горитъ однимъ тобою, но ничто неможетъ изцѣлить Дермида. Оскаръ! пронзи мое сердце. Другъ мой! отрада моя въ твоемъ только мечѣ. — Кто? я? чтобъ мечь мой обагрился кровію моего друга? — И кто кромѣ Оскара достоинъ прекратить жизнь мою? Я хочу умереть со славою, умирая отъ руки Оскара. Другъ мой! сведи меня во гробъ съ честію! — Да будетъ такъ, Дермидъ, ополчись мечемъ твоимъ и защищайся. О естьлибы и я палъ съ ьобою, и погибъ отъ руки Дермида, моего друга! Они сражались при источникѣ Бранна. Кровь обагрила его волны, и злачный мохъ его бреговъ. Дермидъ палъ, и среди мрачныхъ пѣней смерти явилъ усмѣшку дружества.
Сынъ Діарановъ, ты умираешь? И рука Оскарова тебя поразила! О ты, доселѣ еще непозѣдимый въ битвахъ! или нужно чтобъ другъ твой зрѣлъ тебя тако умирающа? При сихъ словахъ Оскаръ удаляется, онъ ищетъ свою возлюбленную. Прелестная примѣтила его печаль. — Оскаръ! какое мрачное облако затмѣваетъ твою великую душу?
Я былъ знаменитъ, отвѣтствуетъ Сесаръ, я былъ знаменитъ искусствомъ напрягать лукъ. Нынѣ я лишился моей славы. Щитъ мужественнаго, пораженнаго мною Гормула, виситъ на древѣ при источникѣ холма. Я хотѣлъ пронзить его моими стрѣлами, но въ тщетныхъ усиліяхъ потерялъ я цѣлой день. — Изрядно, рекла прекрасная, я хочу показать опытъ своего искусства; мышцы мои выучены напрягать лукъ. Родитель мои утѣшался, видя, какъ рука моя всегда была удачна и вѣрна.
Она шествуетъ въ Оскаръ сокрылся за щитомъ. Стрѣла красавицы летитъ и пронзаетъ грудь ея возлюбленнаго.
Счастливый лукъ! сказалъ Оскаръ, любезная рука! я васъ благодарю. Кто другой кромѣ дщери Дарга достоинъ предать смерти сына Карутова? Положи меня на земли дражайшая моя; положи меня подлѣ моего друга.
Оскаръ! отвѣтствуетъ прекрасная, мужественный Даргъ оставилъ своей дщери бодрость свою; я могу равно умереть съ радостію; я могу прекратить свои мученія. Рекла, и пронзаетъ прелестную свою грудь. Колебается, падаетъ и умираетъ.
Они покоятся вмѣстѣ при источникѣ холма. Непостоянная пѣснь березы осѣняетъ ихъ гробы, и горная серна приходитъ туда пастися, когда полуденные огни возламеняютъ твердь, и когда на всѣхъ окрестныхъ холмахъ владычествуетъ безмолле.
Рссіанъ разсказываетъ Малвинѣ о прибытіи Катлина въ Сельму, для изпрошенія у Фингала помощи противъ Духармора, Государя Клубы. Сей послѣдній убилъ Катмола, Царя Клуты, чтобъ похитить дочь его Аанулу. Всѣ вожди Морвена желаютъ начальства въ семъ походѣ Фингалъ не далъ имъ рѣшительнаго отвѣта. Они удаляются, каждой на свой холмъ; чтобъ въ сновидѣніяхъ своихъ узнать о томъ отъ своихъ праотцевъ. Тѣнь Тренмора явились Оссіану и сыну его Оскару. Они выходятъ изъ залива Кармоны, и въ четвертый день пристали къ берегу Раткола, Иннсгунской долины, гдѣ Дукарморъ основалъ себѣ жилище Оссіанъ послалъ къ нему Барда, вызывая его въ сраженіе. Наступила ночь. Оссіанъ поручаетъ начальство надъ войскомъ своимъ Оскару, которой (послѣдуя обычаю Государей Морвенскихъ) удалился на ближній холмъ. Съ началомъ дня началось дѣйствіе) Оскаръ и Духарморъ сражаются. Духарморъ убитъ. Оскаръ приноситъ броню его и щитъ къ Катлину, которой удаленъ былъ отъ поля сраженія. Тогда узнали, что Катлинъ есть Ланула, дочь Катмолова, и нашла средство избѣгнуть изъ рукъ похитителя.
Приближься, о Мальвина! ты бодрствуешь, уединенна среди ночи, вѣтры шумятъ вокругъ меня. Тѣни умершихъ начертываютъ надъ моими источниками. пламенныя бразды. Они утѣшаются среди вихрей, и смущаютъ тишину мрака. О ты, бѣлою и нѣжною свою рукою бряцавшая нѣкогда въ арфу Луты! потщись еще утѣшить меня с сими пѣснями. Возбуди уснувшія твои струны. Пой, о Мальвина! Огонь духа моего погашенъ лѣтами, воспламени его. Я слышу тебя, о Малвина! во мракѣ ночи. Почто лишила ты меня сладости твоихъ пѣсней? Когда источникъ упадаетъ съ холма омраченнаго бурею, и когда стремитъ онъ волны свои при блескъ восходящаго солнца, звѣроловецъ внимаетъ со удовольствіемъ кроткому его журчанію, потрясая влажными своими кудрями. Тако гласъ твой, о Мальвина! услаждаетъ друга почившихъ Героевъ. Грудь моя возъемлется; сердце мое трепещетъ… Прошедшее напечатлѣвается вновь предъ мысленнымъ моимъ взоромъ. Гряди Мальвина, престань странствовать одна во мракѣ ночи.
Некогда узрѣли мы корабль, внесшійся въ заливъ Кармоны…[7] Съ высоты мачты висѣлъ разрушенный и покрытый кровію щитъ; младый воитель простирается, держа въ рукѣ своей копіе безъ острія. Ею власы въ безпорядкѣ упадали на его чело, и скрывали до половины очи его окроплѣнныя слезами. Фингалъ не косня подаетъ ему чашу пиршества. Иноплеменникъ вѣщаетъ ему:
Катмолъ, владыка Кулуты, простертъ бездыханенъ въ своихъ чертогахъ. Красота Ланулы любезной его дочери поразила очи Лухоумора. Варваръ пронзилъ ребро Катмолово. Я странствовалъ тогда въ пустыни. Убійца сокрылся во время ночи. О, Фингалъ! вспомоществуя Катлину отмстить за своего отца. Недолго я искалъ тебя. Ты не слабой лучь свѣта изчезающій въ облакахъ. Какъ солнце извѣстенъ ты во вселенной.
Фингалъ воззрѣлъ, и мы всѣ летимъ къ оружію. Но кому честь ратоборства? Каждый вождь желаетъ ее себѣ. Покровъ ночи простерся надъ Сельмою, каждый удалился на холмъ, посѣщаемый тѣнями своихъ праотцевъ, чтобъ они явились намъ въ сновидѣніяхъ, и возвѣстили, кому ополчиться на полѣ брани.
Щиты наши возгремѣли звуками смерти, и наши пѣсни воввысились въ воздухѣ. Трикраты взывали мы къ тѣнямъ своихъ предковъ мы взывали, и сновидѣнія къ намъ ниспустились. Величественная тѣнь Тренмора предстала моему взору. Его воители, стоя стройно позади его, смѣшивались съ облаками; казалось, что они еще сражаются, но, я едва различалъ грозные ихъ взмахи, и страшныя положенія тѣла. Я склонилъ слухъ мой; я не слышалъ никакого шуму; это были ничто, какъ легкіе и мечтательные образы.
Я воспрянулъ отъ сна моего при звукѣ порывистаго вѣтра, коснувшагося моимъ власамъ. Отходящая тѣнь принудила возстонать ближній дубъ; я пріялъ щитъ свой висящій на древесной вѣтви. Я услышалъ звучащую сталь. То былъ шествующій ко мнѣ Оскаръ. Онъ видѣлъ равно тѣней своихъ предковъ.
Оссіанъ! рекъ онъ мнѣ, какъ вихрь бурный устремляется на лоно бѣлѣющихся волнъ, тако я прелечу безстрашно поля Океана, чтобъ сразиться съ сопостатомъ. Родитель мой! мнѣ явились тѣни моихъ праотцевъ. Трепещетъ радостію сердце мое; будущая слава моя блистаетъ предъ взоромъ моимъ, какъ свѣтлый лучь на облакѣ, когда солнце, оный пламенный путешественникъ небесъ, простирается въ полномъ своемъ сіяніи.
Достойный внукъ Бранна! отвѣтствовалъ я, Сехаръ не изыдетъ одинъ противъ сопостата; я устремлюсь съ тобою по волнамъ Океана, и хочу напасть на Лухармора въ его жилищѣ. Будемъ ратоборствовать, сынъ мой, какъ два орла, которые съ высоты камени простирая широкія свои крилѣ, устремляются и летятъ противъ вѣтровъ.
Уже распростерты наши парусы; мы исходимъ изъ залива Кармоны; мои воители, плывя въ трехъ корабляхъ, видѣли тѣнь щита моего омрачающу волны, а я взиралъ на звѣзду Тонтены, которая изливала багряновидный свой блескъ между облаками.
Желанные вѣтры дышали уже четыре дни. Мы узрѣли Гунонъ посреди тумановъ. Многочисленныя рощи его колеблемы были вѣтрами, лучи солнца повременно позлащали его чернѣющіяся ребра, источники пѣнились на камняхъ.
Между холмами извивается безмолвная долина; голубой источникъ орошаетъ мягкій ея злакъ. Тамо среди шумнолиственныхъ дубовъ возвышались чертоги владыкъ. Но отъ многихъ уже лѣтъ молчаніе царствуетъ въ Ратколѣ, и племя Героевъ изчезло изъ сей пріятной долины; волны устремили въ сіе мѣсто Дукармора и его воинство. Тонтена сокрыла главу свою въ небесахъ. Дукарморъ свиваетъ свои вѣтрила, и останавливается на холмахъ Раткола. Онъ звѣроловствовалъ на горахъ. Мы притекли. Я посылаю къ нему Барда, чтобъ воз-
!!!!!!!!!!!216-220
Сія поема есть продолженіе предъидущей, она начинается обращеніемъ къ Сульмаллѣ, дочери Государя Инисгунскаго, которую Оссіанъ встрѣтилъ на ловитвѣ, возвращаясь съ Раткольскаго сраженія. Сульмалла угощаетъ Оссіана и Оскара въ чертогахъ Конмора, своего отца, которой былъ тогда въ отсутствіи. Узнавъ сихъ чужестранцовъ имена, она разсказываетъ имъ походъ Фингала въ Инисгуну. Она упоминаетъ ненарочно о Катморѣ;, вождѣ Аты, которой тогда находился вмѣстѣ съ Государемъ Инисгуны и защищалъ его противъ непріятелей, что подало случай Оссіану разсказать о войнѣ Кульгорма и Сурандронла, двухъ Скандинавскихъ Государей, гдѣ Оссіанъ и Катморъ находились каждой въ противной сторонѣ. Сія вводная повѣсть несовершенна въ Гальскомъ подлинникѣ; немалая часть ея утрачена. Осіанъ, извѣщенъ будучи во снѣ тѣнію Тренмора, отправляется изъ Инисгуны въ свое отечество.
чественно по брегамъ Люмона? ея власы упадаютъ на дрожащую грудь ея, она напрягаетъ съ усиліемъ лукъ свой, и рука ея простертая по груди омрачаетъ око своею бѣлизною. Дщерь владыкъ! для чего странствуешь ты по равнинѣ? Юныя серны трепещутъ на своихъ камняхъ. Удалися. Ночь приближается…. Это была дщерь владыкъ Люмона, прекрасная Сульмалла. Она послала къ намъ одного изъ своихъ Бардовъ, чтобъ пригласить насъ къ своему пиршеству; мы пришли и возсѣли посреди согласныхъ пѣній въ чертогахъ Конмора. Бѣлая и легкая рука Сульмаллы перебѣгала перстами по дрожащимъ струнамъ арфы, она со звуками ея соединяла тихимъ гласомъ имя Катмора. Сей Герой былъ отсутственъ: онъ сражался тогда защищая страны Сульмаллы, но въ ея мысляхъ онъ всегда присутствовалъ: онъ только одинъ представлялся ей въ сонныхъ ея мечтаніяхъ. Тонтенѣ пріятно было взирать на нее съ высоты небесъ и видѣть прекрасныя руки ея, движущіяся въ обманчивыхъ мечтахъ ея сна.
Пиршество окончалось. Сульмалла востала украшена своими долгими власами; уклоня прелестныя свои очи, она вопросила насъ, что виною нашего странствованія по безднѣ морей; безъ сомнѣнія вы отъ крови Царской? Мнѣ воавѣщаетъ то ваше мужество, и величественный вашъ станъ. Любезная дщерь владыкъ! отвѣтствовалъ я, первый изъ нашего племени не неизвѣстенъ на твоихъ брегахъ. Брега Клубы гремѣли имянемъ Фингала: Оссіанъ и Оскаръ славны не на холмахъ токмо Коны, но имя наше часто приводило въ трепетъ сопостата въ странахъ отдаленныхъ. — Я знаю щитъ владыки Морвенскаго, отвѣщала Сульмалла; онъ виситъ въ чертогахъ Конмора въ память произшествія, которое Фингала увѣнчало славою, когда находился онъ на брегахъ Клубы. Страшный вепрь наполнялъ рыканіемъ своимъ камни и лѣса Колдарна. Младые ратники Инисгуны противъ него ополчились, но они пали отъ его свирѣпства, и юныя дѣвицы плакали надъ ихъ гробами. Фингалъ приходитъ: спокоенъ, онъ простирается, и чудовище, ужасъ лѣсовъ, упадаетъ низвергаясь ударами его копія. Повѣствуютъ, что въ сіе время ничто не могло сравниться съ красотою сего перваго изъ Героевъ; никто не слышалъ, чтобъ онъ посреди Пиршествъ нашихъ хвалился своими подвигами; память о своихъ геройскихъ дѣйствіяхъ заглаждалась въ огненной его душъ, подобно легкимъ парамъ, наводящимъ тѣнь на сіяніе солнца и въ минуту изчезающимъ. Младыя Клубскія дѣвы не могли взирать на красоту его спокойнымъ окомъ; ихъ нѣжныя сердца воздыхали о владыкѣ Сельмы; ночныя сновидѣнія обновляли образъ его въ ихъ мысляхъ; но скоро вѣтры унесли обратно сего любезнаго иностранца въ его отечество. Онъ не сокрылся отъ вселенной. Иногда сіе свѣтило простирается въ полномъ сіяніи и проницаетъ въ самые отдаленные предѣлы своихъ сопостатъ. Его слава летаетъ повсюду подобно бурнымъ вѣтрамъ, устремляющимся въ лѣсахъ Клубы.
Нынѣ въ сихъ чертогахъ обитаетъ уныніе; чада владыкъ отсутствуютъ Катморъ и сынъ его Лормаръ ратоборствуютъ въ поляхъ славы; близъ ихъ блистаетъ великодушный Катморъ, воитель юный, притекшій отъ странъ отдаленныхъ, другъ чужестранцовъ и ужасъ враждебныхъ. Съ высоты своихъ холмовъ младыя Эрина дѣвы низводятъ на долину прелестныя свои очи. Но его уже нѣтъ, нѣтъ юнаго воина, котораго образъ напечатленъ въ ихъ душахъ. Любезныя Эрина дщери! о какъ ужасенъ онъ въ поляхъ брани! Онъ ратоборствуетъ, сопутствуемъ десятью тысящами воителей.
Я видѣлъ его, отвѣчалъ я Сульмаллѣ, я видѣлъ сего великодушнаго Катмора, когда онъ, оставя свое отечество, сражался на островѣ Иторнѣ. Два владыки, Кульгормъ и Сурандронлъ, воспламенили тогда страшную брань на семъ островѣ. Какъ знаменитые звѣроловцы, притекли они оба съ острововъ своихъ, чтобъ свирѣпыхъ вепрей поражать въ Иторнѣ. Они узрѣли одного на брегѣ источника, каждой изъ нихъ пронзилъ его своимъ копіемъ, и они спорили о чести сей побѣды; востаетъ ужасная распря, они посылаютъ съ острова на островъ преломленное и обагренное копіе, чтобъ склонить друзей своихъ къ браннымъ подвигамъ. Катморъ приходитъ отъ Болги, и устроился между ратниками Культорма; но я, я ополчился въ защиту Сурандронла.
Мы устроили полки свои по обоимъ брегамъ источника, журчащаго посреди изсохшихъ кустарниковъ. Груды разсѣдшихся камней, его окружаютъ и уклоняютъ свои древа въ долины; но далеко зрятся два огражденія, посвященныя духу Лоды и камени могущества, гдѣ духи во время ночи нисходятъ посредѣ молній. Въ семъ мѣстѣ почтенные старцы соединяя гласы свои съ журчаніемъ водъ, призываютъ ночныхъ призраковъ и просятъ ихъ, да вспомоществуютъ въ сраженіяхъ смертнымъ; спокоенъ и безъ всякихъ волненій стоялъ я съ своими ратниками при источникѣ. Багровая луна восходила превыше горы. Время отъ времени возвышалъ я голосъ свой; юный Катморъ слышалъ пѣсни мои на противномъ брегѣ. Онъ покоился подъ дубомъ, и я зрѣлъ его страшное оружіе, отражающее блескъ лунный. Является денъ; мы летимъ на брань; убійство простирается отъ одного крыла до другаго; ратники низвергаются какъ слабый тростникъ, сокрушенный яростію весеннихъ вѣтровъ.
Я простираюся потрясая моимъ оружіемъ. Я вступаю въ противоборство съ единымъ изъ вождей. Уже щиты наши неоднократно пронзенны, сталь нашихъ броней звучитъ отъ пораженій, шлемъ съ моего противника упадаетъ. Онъ является въ полной своей красотъ) очи его блистали кроткимъ огнемъ, и его разпущенные власы развѣвались вокругъ его лица. Я позналъ въ немъ владыку Аты; я повергнулъ копіе мое на землю. Мы разлучились безмолвно, и мы устремились въ сонмы сражающихся, ища себѣ другихъ противоборцевъ.
Но не такъ пресѣклась вражда Кульгорма и Сурандронла. Подобны двумъ разъяреннымъ тѣнямъ сражающимся на крилѣхъ вѣтровъ, они стремятся другъ на друга, каждой изъ нихъ единымъ копія ударомъ пронзаетъ сердце своего противника. Не вовсе въ паденіи своемъ низверженныхъ, но мертвыхъ пріемлетъ ихъ камень; и одинъ изъ нихъ держитъ еще въ рукахъ своихъ власы своего сопостата, другой кажется вращаетъ еще ожесточенныя свои очи. Источникъ упадающій съ высоты камия, орошаетъ ихъ щиты своею пѣною, и смѣшивается съ ихъ кровію.
Смертію сихъ вождей прекратилось война въ Иторнѣѣ. Катморъ и Оссіанъ соединились узами союза мирнаго. Мы воздвигли гробницы пораженнымъ. Мы шествуя по брегамъ залива Рюнарскаго, усмотрѣли черный корабль колеблющійся на волнахъ; въ немъ была младая красавица, блистающая какъ лучь солнца, когда оно проницаетъ сгущенный дымъ, возлежащій надъ холмомъ Странла. То была дщерь Сурандроила. Ея изступившія и вертящіяся въ огнѣ очи, ея растрепанные власы имѣли видъ ея свирѣпымъ. Ея прекрасная рука держала предъ нею копіе. Тако бѣлѣющаяся пѣна волнъ возвышается и упадаетъ посредѣ подводныхъ камней, пріятное, но страшное зрѣлище для мореплавателей, которые при видѣ ея призываютъ вѣтры въ свою помощь. Теките, вѣщала прекрасная, теките жители Лоды, изыдите изъ лона вашихъ облаковъ. Блѣдный Кархаръ, Слюморъ и грозный Кортуръ! отверзите воздушные ваши чертоги, примите мрачныя тѣни враговъ Сурандронла; они скоро падутъ отъ копія его дщери. Такъ, онъ не былъ въ своемъ владычествѣ единымъ призракомъ Царя. Когда онъ взималъ копіе свое, плотоядныя птицы ударяли своими крыльями и летѣли во ему; по слѣдамъ Сурандронла всегда протекали кровавыя
!!!!!!228
сталъ, облекся во всеоружіе, и какъ только источники Люмона отразили отъ себя первые лучи востекшаго солнца, мы распростерли свои легкіе парусы.
Фингалъ, спустя два года, какъ женился онъ на Роскранѣ, дочери Кормака, Ирландскаго Государя, вознамѣрился путешествовать на острова Оркнейскіе, чтобъ посѣтить Катула Государя Инисторскаго. Пробывъ нѣсколько дней въ Карриктурѣ, столицѣ Катуловой, пустился въ обратный путь въ Шотландію, но буря его застигла, и онъ принужденъ былъ уклониться въ Скандинавской заливъ близъ Гормала, обыкновенной столицы Старна, его непримиримаго непріятеля Старнъ едва примѣтя чужестранцовъ на берегу, немедленно собралъ свои племена и пошелъ къ заливу Уторна, гдѣ Фингалъ остановился. Но узнавъ, кто таковы сіи чужестранцы, не дерзнулъ онъ измѣрить силъ своихъ съ Фингаломъ. Онъ принялъ намѣреніе прибѣгнуть къ подлому коварству тамъ, гдѣ не надѣялся на свои силы. Онъ приглашаетъ Фингала къ пиршеству.
!!!!!!!!!!!!!!Пропуск
сударю съ того времени, какъ нарушилъ онъ права гостепріимства, (см. Фин. п. 3.) отказался отъ пиршества. Старнъ готовится на него напасть, а Фингалъ защищаться, наступила ночь; Думаруннъ предлагаетъ Фингалу, что онъ хочетъ наблюдать непріятельскія движенія. Государь должность сію самъ на себя принялъ; онъ пришелъ по случаю къ пещерѣ Туртора, гдѣ Старнъ держалъ въ заключеніи Кобан-Карглассу, дочь одного сосѣдственнаго вождя. Исторія о сей плѣнной красавицѣ недостаточна; потому что Гальской подлинникъ утраченъ. Фингалъ простерся до священнаго мѣста, гдѣ Старнъ и сынъ его Сваранъ совѣтовались съ духомъ Лоды о успѣхѣ войны. Встрѣча Фингала и Сварана. Пѣснь кончится описаніемъ воздушныхъ чертоговъ Крутлолда, котораго почитаютъ Скандинавскимъ Оденомъ.
!!!!!!!!!230-231
своихъ враговъ. Вѣчно не зналъ ты ужаса, грозный Думаруннъ.
Сынъ Комгаловъ! рекъ онъ, я хочу шествовать во мракѣ. Подъ сѣнію сего щита я зрю блистающія племена враждебныхъ. Старнъ предо мною купно съ Свараномъ, сопостатомъ чужестранцовъ. Не вотще принимаютъ они духа Лоды на камени могущества. Естьли Думаруннъ не возвратится, его супруга останется одна въ поляхъ Крангма[8]. Два источника сочетаваютъ гремящія свои воды близъ моего жилища, его окружаютъ холмы, обремененные долговѣчными рощами, и не далече Океанъ стремитъ свои волны. Юный мой сынъ странствуетъ въ поляхъ, и внимательнымъ окомъ слѣдуетъ за стадами крикливыхъ птицъ моря. Вручи ему голову страшнаго вепря; скажи ему, коль восхитительна была радость отца его, когда щетиноватый гость лѣсовъ Иторнскихъ катался отъ пораженій его копія.
Или преплывая моря забылъ я своихъ предковъ? отвѣтствовалъ Фингалъ. Время грозной опасности было для нихъ нѣкогда минутами удовольствія и радости. Хотя младъ еще, но я спокоенъ и безмраченъ при видѣ сопостатъ. Вождь Кратма! я, я хочу соглядать движенія враждебныхъ во мракѣ ночи,
Фингалъ рекъ, шествуетъ, и прескакиваетъ широкій Туртора источникъ, ревущій во мглѣ среди долины Гормала. Луна озаряла ближнюю скалу. Фингалъ узрѣлъ на уклонѣ ея красоту, подобную дщерямъ Локлинсхимъ. Ея власы развѣваются по ея плечамъ, шаги ея неравны, начинаетъ она пѣть, и внезапно умолкаетъ; она движетъ свои прекрасныя мышцы, скорбь стѣсняетъ ея душу.
Почтенный Торнотъ! говорила она, гдѣ нынѣ странствуешь ты? уже ли на брегахъ Лулана? Ты палъ при твоихъ источникахъ, родитель нещастныя Карглассы.… Но я вижу тебя, о родитель мой! ты ликовствуешь въ чертогахъ Лоды. Когда мрачная завѣса простирается на тверди, ты закрываешь иногда щитомъ своимъ луну, я видѣла омраченный ея кругъ; ты возжигаешь власы твои огнями воздушными, и носишься на крилѣхъ ночныхъ тѣней. Почто забвенна я въ сей пещерѣ? Воззри изъ чертоговъ Лоды, воззри очами жалости на печальную Карглассу.
Кто ты? возопилъ Фингалъ: чей гласъ внемлется во мглѣ ночи? Трепещущая Каргласса удаляется. Кто ты, продолжаетъ Герой, ты, странствующій во мракахъ? Каргласса скрывается въ свою пещеру. Фингалъ за ней слѣдуетъ, онъ разрѣшаетъ узы связующія прекрасныя руки ея, и вопрошаетъ, кто изъ сильныхъ виновникъ ея жизни. Торнотъ, отвѣтствуетъ она, обиталъ нѣкогда на брегахъ источника Лулана; нынѣ онъ въ чертогахъ Лоды, среди радости и пиршествъ. Мечь его сражался съ мечемъ Старна; противуборствіе было продолжительно; но палъ наконецъ родитель мой близъ камени на брегѣ Лулана[9]. Я поразила стрѣлою серну; рука моя соединяла власы мои, которые разсѣясь развѣвались дыханіемъ вѣтровъ; вдругъ услышала я страшный шумъ, я возвела очи въ высоту, сердце мое бьется съ усиліемъ, я лечу въ чертоги, надѣясь тамъ обрѣсть тебя, о родитель мой! я узрѣла Свиѣпаго Старна. Его густыя и черныя брови, его принужденная усмѣшка дѣлали лице его страшнымъ. Гдѣ отецъ мой? возопила я, гдѣ Герой сей толико сильный въ битвахъ? Или оставилъ онъ меня одну среди моихъ враговъ? Старнъ въ безмолвіи схватилъ руку мою и увлекъ меня на свой корабль. Онъ заключилъ меня въ сей пещерѣ. Иногда приходитъ онъ и возвышаетъ предо мною щитъ моего родителя. Часто вижу я ходяща далеко отъ моей темницы юнаго ратоборца…..[10] Онъ царствуетъ въ душѣ нещасшной Карглассы.
Любезная Каргласса, отвѣтствуетъ Фингаалъ, облакъ печали простерся на душѣ твоей, пламень любви ее снѣдаетъ. Но укрѣпись, не бойся омраченныя сея луны, и сихъ воздушныхъ огней сверкающихъ вокругъ тебя; мечь мой блистаетъ въ твою защиту, и мечь сей въ рукахъ не безсильнаго, или сви-
!!!!!!!!!!!237-238
уныла и печальна удаляется она отъ Фингала, — И такъ палъ ты, возопила она, палъ ты при своихъ источникахъ, о радость и любовь Карглассы!…
Холмъ Уторна, возвышенный надъ волнами, и котораго ребра озарены всегда воздушными огнями ночи! я вижу омраченную луну, склоняющуюся за хребетъ твоихъ лѣсовъ; превыше камней твоихъ мрачная Лода, жилище духовъ. При крае облачныхъ своихъ чертоговъ уклоняется страшный Крутлодъ. Исполинскій образъ его видѣнъ смѣшенно среди туманныхъ волнъ его окружающихъ. Его десница держитъ его щитъ, въ шуйцѣ его чаша пиршествъ. Покровъ его страшныхъ чертоговъ усѣянъ ночными огнями. Тѣни племени Крутлодова простираются. Онъ подаетъ чашу Героямъ, блиставшимъ въ поляхъ славы; но густой туманный его щитъ вовышается между имъ и племенемъ робкимъ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Фингалъ возвращается съ началомъ дня, и поручаетъ войско свое Думарунну, которой, вступя въ сраженіе, принудилъ непріятеля обратиться вспять на источникъ Туртора. Фингалъ призвалъ свое войско, и поздравляетъ Думарунна съ побѣдою; но онъ примѣтилъ, что Герой сей раненъ смертно. Думаруннъ умираетъ. Бардъ Уллинъ повѣствуетъ о Кольгормѣ и Стринѣ-Донѣ
Гдѣ сокрылся ты Фингалъ? вѣщаетъ Думаргинъ, гдѣ палъ ты, юная отрасль Сельмы! Онъ не возвращается; уже утро возсіяло, и солнце начинаетъ проницать пары покрывающіе холмы Уторна. Друзья! примите щиты ваши, и сопутствуйте мнѣ. Онъ не падетъ какъ небесные огни, которые не оставляютъ на земли ни единаго слѣда своего паденія…. Но я его вижу, онъ возвращается, какъ быстрый орелъ разсѣкающій вѣтры; я зрю въ рукахъ его корысти враговъ нашихъ. Владыка Сельмы! твое долговременное отсутствіе опечалило сердца наши. — Думаруннъ! сопостаты къ намъ близки; они стремятся какъ волны моря среди тумана; повременно возъемлются онѣ пѣнящимися своими главами превыше густыхъ и тяжелыхъ паровъ; при видѣ ихъ путешественникъ трепещетъ среди своего теченія, и не знаетъ, въ какомъ безопасномъ сокрыться убѣжищѣ. Но мы не странники боязливые; сыны Героевъ! уготовьте ваши оружія! Фингалъ долженъ ли самъ ополчиться, или единому изъ своихъ сильныхъ поручитъ онъ свое мужественное воинство?
Претекшіе случаи, отвѣтствуетъ Думаруннъ, начертываютъ намъ стезю, которою должны мы шествовать. Тренморъ среди умноженныхъ лѣтъ его окружающихъ блистаетъ всегда предъ взоромъ нашимъ. Душа Героя сего была благородна и величественна; никогда низкое и постыдное намѣреніе не омрачало его мыслей.
Со бреговъ ста источниковъ различные племена притекли нѣкогда въ Колганирону; имъ предшествовали безтрепетные ихъ вожди; каждой изъ нихъ присвоилъ себѣ честь быть началовождемъ соединенныхъ сонмовъ. Часто сверкали мечи ихъ до половины извлеченные. Взоры ихъ исполннены ярости вращались въ огнѣ. Они стояли отдаленны другъ отъ друга, въ ихъ устахъ слышенъ былъ глухой шумъ зло предвѣщающихъ пѣсенъ. Для чего уступлю я честь начальствія? говорилъ каждый изъ сихъ Героевъ. Предки наши не равною ли блистаютъ славою?
Тренморъ во цвѣтѣ лѣтъ былъ предтечею своего племени. Онъ видитъ приближеніе сопостата. Досада объяла его душу: онъ убѣдилъ всѣхъ вождей, чтобъ начальствовать надъ воинствомъ по чредѣ. Всѣ были побѣждены. Тогда Тренморъ нисходитъ съ своего холма, предшествуетъ соединеннымъ полкамъ, и сопостаты изчезаютъ. Кто воители соединяются окрестъ его и являютъ радость, ударяя во звучные свои щиты. Велѣнія владыкъ Сельмы всегда были для народовъ ихъ пріятны и утѣшительны какъ дыханіе зефировъ; но ихъ вожди всегда по чредѣ своей предтекли въ поле воинствамъ, доколѣ опасность явится страшною: тогда уже былъ часъ ихъ владыки, чтобъ ратоборствовать и побѣдить.
Дѣянія предковъ нашихъ извѣстны мнѣ, сказалъ Кромакаглассъ; но кто изведетъ нынѣ воинство въ битву, доколѣ самъ владыка снидетъ на поле сраженія? Видите вы сіи четыре холма, покрытые парами; пусть каждой изъ насъ удалится на холмъ и ударяетъ во щитъ: духи снидутъ, можетъ быть, среди мраковъ, и назнаменуютъ, кто изъ насъ долженъ быть предтечею въ брани. — Ратоборцы восходятъ на четыре холма. Барды внимаютъ звукамъ ихъ щитовъ: твоего щита звукъ, о Думаруннъ! возгремѣлъ въ большей крѣпости, и тебѣ честь начало вождя. Воители Уторна спускаются на поле съ страшнымъ шумомъ; Старнъ и Сваранъ имъ предшествуютъ; изъ подъ подъ крова стальныхъ своихъ щитовъ взираютъ они гордо на сопостата; тако ужасный духъ Лолы, сокрывшись позади луны, является превыше омраченнаго ея круга, и во мглѣ ночи показуетъ всѣ странныя знаменія своего могущества.
Уже ратоборствуютъ на брегахъ Туртора, воители біются другъ съ другомъ и тѣснятся какъ волны Океана. Повсюду звучатъ отзывы повторяемыхъ ударовъ. Стремится смерть изъ строя въ строй: тако мрачные облаки чреватые градомъ и бурями смѣшиваются въ пространствѣ воздуха; смѣсившіеся ихъ шарики свергаются и ударяютъ со звукомъ, море шумитъ и возъемлется.
Для чего здѣсь изображать тебя, кровавый день Уторна? Ты изчезаешь въ безднѣ прошедшаго, ты заглаждаешься уже въ моей памяти. Старнъ предтечетъ одному крылу воинства, Сваранъ рукокодствуетъ другимъ. Твой мечь, о Думаруннъ; не былъ какъ слабый огнь, которой сіяетъ не пожирая; полки Лохлина обратились въ бѣгство. Старнъ и Сваранъ стоятъ изумленны. Въ свирѣпомъ безмолвіи смотрятъ на разрушеніе своего отечества. Рогъ Фингаловъ возгремѣлъ; чада Албіона къ нему возвращаются; но ни одинъ изъ сильныхъ остался на брегахъ Туртора, безмолвенъ и простертъ въ своей крови.
Мужественный Думаруннъ! рекъ Фингалъ, мое воинство не возвращается, не обагривъ полей брани враждебныхъ кровію. При сей вѣсти радость возсіяетъ на челѣ возлюбленной Ланулы: сынъ твой Кандонъ возвеселится на высотахъ Кратма.
Кольгормъ, отвѣтствуетъ Думаруннъ, Кольгормъ, которой многократно преплывалъ шумящія Океана волны, былъ первымъ изъ моего племени въ Албіонѣ. Онъ убилъ своего брата, онъ оставилъ страну своихъ предковъ, и въ мрачномъ безмолвіи удалился на высоту Кратма. Его потомки всегда съ безстрашіемъ исходили противъ сопостатъ, но всегда погибали они въ поляхъ славы. Фингалъ! я подвергаюсь участи моихъ праотцевъ.
При семъ словѣ изторгаетъ онъ стрѣлу изъ своихъ ребръ; онъ полъ блѣденъ и бездыханенъ на сію чуждую землю. Его душа летитъ соединиться съ душами его предковъ въ ихъ бурныхъ чертогахъ. Вожди содѣлались неподвижны и безмолвны окрестъ Думарунна. Они подобны камнямъ Лоды, которые пустынный путешественникъ видитъ издалека при слабомъ свѣтѣ сумрака; онъ мечтаетъ зрѣть тѣни древнихъ Героевъ, испытующихъ себя къ будущимъ битвамъ.
Ночь простерлась надъ воинствомъ, вожди стоятъ еще неподвижны отъ унынія и скорби. Но владыка Морвена исторгся на конецъ изъ глубокой задумчивости онъ призналъ Уллина и повелѣлъ ему пѣть: Думаруннъ, говорилъ онъ, не былъ подобенъ быстротечному огню, которой блеснетъ, и вдругъ теряется во мглѣ ночи; онъ не былъ какъ слабый воздушный блескъ, готовыя мгновенно изчезнуть. Солнце, ликовствующее на зыбяхъ небесныхъ и разливающее источники свѣта на холмы, есть истинный образъ сего ратоборца. Уллинъ! воспой его праотцевъ, извлеки имена ихъ изъ гробовъ забвенія.
Иторнъ, возгласилъ Бардъ, Иторнъ возвышенный среди бурныхъ волнъ! почто глава твоя толико мрачна среди паровъ Океана? Отъ долинъ твоихъ исходитъ племя бодрое и смѣлое, какъ твои орлы; племя щитоноснаго Кольгорма, обитающаго нынѣ въ чертогахъ Ло#ы,
На гремящемъ островѣ Торма возвышается Лутанъ, холмъ, орошенный тысящію источниковъ главу свою, увѣнчанную древами, склоняетъ онъ на молчаливую долину; тамо близъ пѣнистаго источника Крурута обителъ Румаръ, грозный ловецъ вепрей дубравныхъ. Стрина-Дона, его дщерь, была прелестна, какъ утренній лучь.
Юные Герои и Цари стекались въ чертоги Румара, чтобъ вручить свое сердце гордой звѣроловительницѣ Торма; но ты, любезная Стрина-Дона, ты на всѣхъ взирала безстрастнымъ и спокойнымъ окомъ.
Гуляетъ ли она съ подругами въ поляхъ, ея выя затмѣваетъ бѣлизну пуха Каны[11]. Ходитъ ли по брегамъ источниковъ, пѣна волнъ уступаетъ бѣлизнѣ ослѣпляющаго алебастра ея груди. Ея милыя очи блистательнѣе звѣздъ; небесная радуга не такъ прекрасна, какъ ея лице. Ея прелестные власы волнуясь черными кудрями развивались по плечамъ. Во всѣхъ сердцахъ обитала ты, любезная Стрина Дона.
Кольгормъ и Суранъ его братъ притекли изъ Иторна, пламенѣя любовію ко Стринѣ-Донѣ. Она узрѣла ихъ, и сердце ея избрало себѣ Кульгорма. Звѣзда Локлина сіяла надъ нею во время ночи, и видѣла, какъ въ сонныхъ мечтахъ простирала она руки къ своему возлюбленному.
Два брата взаимно раздраженные, нахмуря брови, вращаютъ въ безмолвіи свои пламенныя очи, удаляются и ударяютъ въ свои щиты, уже ихъ руки, трепещущія отъ радости, схватываютъ мечи. Они ратоборствуютъ. Суранъ палъ въ крови своей его родитель, огорченный его смертію, изгналъ Кольгорма изъ отечества. Кольгормъ долгое время странствовалъ на моряхъ носимъ вѣтрами, напослѣдокъ онъ притекъ къ подножію камней Кратма, и въ сей чуждой землѣ утвердилъ свое жилище. Онъ былъ не одинъ; прелестная Стрина-Дона, честь и красота острова Торма, сопутствовала Кольгорму.
Оссіанъ, по краткихъ нѣкоторыхъ и общихъ разсужденіяхъ, описываетъ положеніе Фингала, и также Локлинскаго войска. Разговоръ Старна и Сварана. Вводная повѣсть о Кормар -Трунарѣ и Фоанар-Брагалѣ. Старнъ хочетъ, чтобъ Сваранъ попалъ нечаянно во время ночи на Фингала, удалившагося на ближній холмъ. Сваранъ отрекся, Старнъ предпріялъ самъ исполнить сіе намѣреніе; онъ побѣжденъ и связанъ Фингаломъ; но великодушный сей Герой возвратилъ ему вольность, укоривъ его прежде въ жестокости и безчеловѣчіи.
Гдѣ начало источника лѣтъ? Гдѣ предѣлъ, къ которому они стремятся неутомимо и непрерывно? Въ какой безднѣ поглощаются они обремененны тысящами различныхъ случаевъ? Взоры мои желаютъ проникнуть во глубину прошедшаго; но я вижу въ немъ слабый только и неизвѣстный блескъ, подобный блеску лучей луны, отраженныхъ поверхностію отдаленнаго озера. Тамо горятъ пламенники брани; здѣсь вижу робкое и малодушное племя, изчезающее въ бездѣйствіи, не ознаменуя дѣлъ своихъ никакимъ достопамятнымъ дѣяніемъ. Ты, пробуждающая духъ мой, арфа любезная, спустися съ высоты, гдѣ висишь ты среди щитовъ, да при гласѣ твоихъ струнъ изчезнетъ мгла, покрывающая прошедшее: воскреси преждебывшихъ Героевъ.
Уторнъ, жилище бурь! я зрю на холмахъ твоихъ Героевъ моего племени. Фингалъ уклонился во мракѣ на гробъ Думарунна: онъ окруженъ ратоборцами сего нещастнаго вождя. На брегѣ Туртора Локлтнское воинство опочило подъ густыми тѣнями ночи. Старнъ и Сваранъ, досадуя и стыдясь, что были они побѣждены, удалились на два холма, опершись на широкіе свои щиты, взирали они на текущія къ западу звѣзды. Крутлодъ, подобенъ безобразному пламснному призраку, склоняется отъ лона облаковъ. Онъ разрѣшаетъ вѣтры; зна
!!!!!!!!!!!249-250
брань, доколѣ Анниръ пріиметъ небесную чашу отъ рукъ Крутлода.
Брагала проливая слезы востаетъ, исторгаетъ кудрю прекрасныхъ своихъ власовъ. Трунаръ подалъ мнѣ чашу и пригласилъ меня къ радости. Я возлегъ во мракѣ ночи, и тщательно сокрылъ лице мое полъ шлемомъ. Сонъ низшелъ на сопостатовъ, тогда я восталъ, полетѣлъ быстро какъ призракъ, и пронзилъ сердце Трунароѳо. Сама Брагала не избѣгла отъ моего свирѣпства, и сіе желѣзо поразило ея бѣлую грудь. Почто, дщерь владыкъ, по что воспламенила ты противъ себя ярость мою? Возникли лучи дня, и враги погибли. Анниръ ударилъ во щитъ, и призналъ своего сына. Я притекъ обагренъ кровію враждебныхъ. Трикраты владыка возопилъ гласомъ радости, подобнымъ внезапному шуму вѣтровъ въ часы ночи, когда исторгаются они стремительно изъ нѣдръ облачныхъ.
Три дни продолжались пиршественныя веселія. Мы призвали хищныхъ птицъ; онъ летятъ несомы вѣтрами; враги Аннира содѣлались ихъ корыстію. Сваранъ! теперь ночь, Фингалъ одинъ на холмѣ. Да копіе твое пронзитъ ребра его тайно. Радость моя сравнится съ радостію Аннира.
Нѣтъ, Сваранъ не поражаетъ смертію во мракѣ: сынъ Аннировъ! я стремлюсь при сіяніи свѣта. Тогда плотоядныя птицы слетаются отъ всѣхъ странъ, онѣ привыкли сопутствовать моему стремленію въ поляхъ брани.
Старнъ, восхищенный яростію, трикраты подъемлетъ блестящее свое копіе, но готовъ уже поразить, трепещетъ онъ, щадитъ своего сына и удаляется во мглу ночи. На брегѣ Туртора есть мрачная пещера, жилище нещастной Карглассы, Старнъ взываетъ тамъ ко дщери Лулана, но дщерь Лулана уже въ чертогахъ Лодьи. Кипя гнѣвомъ, летитъ онъ къ уединенному мѣсту, гдѣ Фингалъ покоился на своемъ щитѣ. Безстрашный ловецъ, толико пагубный вепрямъ дубравы! не безсильную и робкую дѣву зришь ты предъ собою, это не слабый отрокъ, лежащій на брегѣ Туртора; но видитъ ты одръ сильнаго;, востая поражаетъ онъ смертію: брегись возбудить сего страшнаго ратоборца. Старнъ простирается, Фингалъ восталъ. — Кто ты сынъ ночи? Старнъ безмолвствуя повергаетъ въ него копіе свое, они сражаются во мракѣ, щитъ Старна палъ разсѣченъ на полы; Фингалъ схватилъ сего вождя и привязалъ къ дубу. При первыхъ лучахъ востекшаго солнца Фингалъ позналъ владыку Гормала. Онъ вращаетъ нѣеое время очи свои безмолвно, мысли его востекли къ прошедшему. Онъ вспомнилъ время, когда шумъ стопъ Агандекиныхъ былъ
!!!!!!!!!253-254
Я удерживаю знаменитыя дѣянія по мѣрѣ, какъ они преходятъ въ моей памяти, и я возраждаю ихъ въ моихъ пѣсняхъ. Пѣсни Оссіана не уподобляются быстрому и тинистому источнику; онѣ несутся въ высоту, какъ сладостныя согласія Луты. Щастливая страна Луты! когда легкая рука Мальвины летитъ и блистаетъ на арфѣ, твои камни повторяютъ ея стройные звуки. Дщерь Тоскарова! ты, которая пріятностію своего гласа отдаляешь мрачныя мысли, окружающія мою душу! не хочешь ли ты внимать моимъ пѣснямъ? Гряди прекрасная, мы воскресимъ въ пѣсняхъ нашихъ дѣянія временъ древнихъ.
Фингалъ еще владычествовалъ, и лѣта не убѣлили еще власовъ моихъ, какъ востекъ я на корабль во время ночи, чтобъ летѣть къ острову Фуарфеду. Звѣзда Кон-Катлинъ руководствовала мои стези. Фингалъ послалъ меня въ помощь Малору, владыкѣ сего острова, окруженному отъ всѣхъ странъ волнами брани. Наши предки засѣдали вмѣстѣ на пиршествахъ дружества.
Я вошелъ въ заливъ Колха, и послалъ мечь мой Малору. Онъ позналъ мечь Албіона, и взыгралъ веселіемъ. Онъ исходитъ изъ своихъ чертоговъ, шествуетъ ко мнѣ, и пріявъ руку мою съ печальнымъ видомъ: Для чего, вѣщаетъ мнѣ, для чего племя Героевъ притекло въ помощь нещастному Царю, которой толико уже близокъ къ своему паденію? Тормодъ владычествуетъ Сандронломъ; онъ узрѣлъ и возлюбилъ дщерь мою Оину. Я его пренебрегъ, предки наши были враги между собою. Онъ возвратился съ многочисленнымъ воинствомъ; мои ратники побѣгли отъ лица его; что влечетъ тебя на помощь мнѣ, великодушный сынъ Героевъ?
Я не пришелъ, отвѣчалъ я, чтобъ быть мнѣ, какъ слабому отроку, безполезнымъ зрителемъ сраженій. Фингалъ помнитъ Малора и его благотворительную чувствительность къ иноплеменнымъ. Нѣкогда вѣтры приравили корабль его къ симъ брегамъ, ты встрѣтилъ его радостно, ты угощалъ его пиршественными празднествами, гремѣли согласныя пѣсни Бардовъ. Се вина ополчившая меня симъ мечемъ, и можетъ быть низложитъ онъ твоихъ сопостать коль бы отдаленны ни были мы отъ нашихъ друзей, никогда не забываемъ ихъ въ нещастіи. — Достойный сынъ мужественнаго Тренмора! слова твои подобны гласу Крутлода, когда сей могущественный житель тверди отверзаетъ свое облако и удостоиваетъ насъ своихъ вѣщаній. Тысяща другихъ ратоборцевъ ликовали при моихъ пиршествахъ. Но всѣ они забыли нещастнаго Малора. Во всѣ страны моря обращалъ я взоры свои, и не примѣтилъ ни единаго корабля, текущаго мнѣ въ помощь; шумъ пиршествъ не призы
!!!!!257-258
Съ востаніемъ денницы я разрѣшилъ узы Тормола, и возвратилъ его любовницѣ. — Для чего, рекъ я Малору, для чего Тормеду провождать дни свои въ печалѣхъ? Онъ племя Героевъ; онъ знаменитъ и блистателенъ въ поляхъ славы. Пусть ваши предки были врагами другъ другу, но нынѣ примиренныя ихъ тѣни веселятся вмѣстѣ, и піютъ едину чашу въ чертогахъ Лоды. Ратоборцы! забудьте ихъ прежнюю ненависть, пусть она погрузится въ безднѣ прошедшаго.
Таковы были поступки Оссіана въ его младости, тако вручилъ онъ нѣжную Оину ея любовнику, коль ни была она прелестна и блистательна.
Фингалъ послалъ Оссіана и Тоскара воздвигнуть на брегахъ источника Кроны памятникъ побѣды, одержанной имъ нѣкогда на семъ мѣстѣ. Между тѣмъ какъ они занимались симъ трудомъ, Каруль сосѣдственный Государь пригласилъ ихъ къ пиршеству; они приходятъ. Тоскаръ влюбился въ дочь его Кольналову. Кольна-Дона ощущаетъ тайно въ сердцѣ своемъ такія же чувствія. Нечаянный случай на ловитвѣ звѣрей открылъ взаимную ихъ любовь, и ощастливилъ Тоскара.
Источникъ Каламона, котораго черныя и возмущенныя воды, катятся странствовать въ отдаленныхъ долинахъ! я зрю тебя извивающася между древами, осѣняющими чертоги Каруля. Тамо обитала дщерь его, прелестная Кольна-Дона. Ея очи сіяли блескомъ звѣздъ. Руки ея бѣлы, какъ пѣна источниковъ. Грудь ея воздымалась кротко, и тихо, какъ волна Океана. Лучь небесъ была душа ея. Какая дѣвица могла сравниться когда нибудь съ сею прелестною, съ сею любовію и радостію Героевъ?
Фингалъ повелѣлъ. Мы шествуемъ къ источнику Кроны, я и Тоскаръ, недавно во
!!!!!!!!!261-262
Бардами и съ Конломъ, мышцею смерти. Три дни пиршествовалъ я въ чертогахъ Фингала. Я видѣлъ въ нихъ прелестную Роскрану, дщерь Героевъ, честь племени Кормакова. При моемъ отшествіи почтили меня дарами владыки дали мнѣ щиты свои. Они висятъ въ моихъ чертогахъ, какъ залогъ Фингалова дружества. Сыны Героевъ! вы напоминаете мнѣ счастливое претекшее время. Карулъ воспламенилъ пиршественныя дубы: онъ взялъ двѣ выпуклости щитовъ нашихъ, положилъ ихъ въ землѣ подъ камнемъ, да будутъ онѣ памятникомъ мира и дружелюбія для нашихъ потомковъ. Когда брань, вѣщалъ онъ намъ, возгремитъ въ сей странѣ, и когда чада наши готовы уже будутъ сразиться, воители моего племени, уготовляя копья свои, воззрятъ можетъ быть на сей камень, и скажутъ: здѣсь предки наши клялись взаимнымъ себѣ дружествомъ и миролюбіемъ. Они скажутъ и положатъ свои щиты.
Ночь простерлась по небесамъ; дщерь Каруля шествуетъ; ея долгіе власы развѣваются, сладостный гласъ ея соединяется съ стройными звуками арфы. Видя Кольна-Доту радость и любовь Героевъ, Тоскаръ сдѣлался печаленъ и задумчивъ. Образъ сея красавицы напечатлѣвался въ возмущенной душѣ его, какъ лучь солнца на взволнованномъ морѣ, когда онъ исторгшись изъ облака, озаряетъ колеблющіяся волны моря…..
Утро возсіяло, мы возбудили отзывы лѣсовъ, мы поражали стрѣлами боязливыхъ сернъ; онѣ упадали на брегахъ источниковъ, гдѣ прежде привыкли покоиться; мы возвращались въ долину Кроны, какъ вдругъ увидѣли юнаго ратоборца грядущаго, изъ рощи со щитомъ и съ копіемъ безъ острія. Откуда шествуешь ты? рекъ ему Тоскаръ, миръ и тишина царствуетъ-ли въ Коламонѣ, окрестъ жилища бѣлогрудой Кольна-Доны?
Кольна-Дона, отвѣтствуетъ младый воитель, обитала нѣкогда въ Кламонѣ, но нынѣ претекаетъ она пустыню съ сыномъ владыки, плѣнившимъ ея сердце.
Юный ратникъ! возопилъ Тоскаръ, примѣтилъ ли ты стези, по которымъ уклонялся воитель сей? Онъ падетъ моими ударами, дай мнѣ щитъ твой. — Пылая мщеніемъ, пріемлетъ онъ щитъ, но подъ симъ оружіемъ воздымалась грудь младой дѣвицы, бѣла какъ пухъ лебедя, плавающаго тихо и спокойно на зыбяхъ влажныхъ. То была Кольна-Дона, дщерь Каруля. Она видѣла Тоскара, видѣла его, и не могла не горѣть къ нему любовнымъ пламенемъ.
- ↑ Тѣнь ближайшаго умершему сродственника должна была взять туманъ изъ озера Лега и разсѣять надъ его гробомъ, доколѣ еще Барды не воспѣли ему печальной пѣсни. Здѣсь Канаръ сынъ Тренмора, первый Ирландскій Государь, исполняетъ благочестивый сей домъ въ разсужденіи Филлана; ибо Филланъ умеръ сражаясь за его племя.
- ↑ Сонморъ, отецъ Борбаръ-Дутула и дѣдъ Катмора и Каирбара. Клунаръ братъ его убитъ Кормак-Маккенаромъ, государемъ Ирландіи.
- ↑ Самла значитъ явленіе. Сіи чертоги названы такъ по причинѣ сновидѣнія Лартонова.
- ↑ Флатала вышла послѣ замужъ за Лартона.
- ↑ Ферад-Артъ значитъ, которой заступаетъ мѣсто Арта. Онъ названъ такъ по слѣдующему случаю: Артъ былъ въ походѣ, въ полуденной Ирландіи, когда братъ его родился. Пронесся ложной слухъ о его смерти; тогда Каирбаръ-Макъ-Кормахъ или Каирбаръ Уллинскій, сѣтуя безутѣшно о смерти своего сына, обратясь къ тому, котораго Велтама его супруга родила недавно въ свѣтъ, ты будешь Ферад-Артъ, сказалъ ему, ты будешь для потомства блистательнымъ созвѣздіемъ; то есть: ты будешь мнѣ вмѣсто Арта, и проч. Таковы выраженія нѣкоего древняго Барда, которой сочинилъ поэму на сей случай.
- ↑ Оскара и Филлана. Оссіанъ ихъ не забылъ. Онъ сочинилъ имъ смерть ихъ многія элегіи, которыя не дошли до нашихъ временъ. Мы одну помѣстили въ прежнихъ примѣчаніяхъ; это разговоръ Клаѳы и Босмины. Мы присовокупили здѣсь отрывокъ илъ одной Оссіановой поэмы, изъ которой большая и лучшая часть потеряна; остался только монологъ Мальвины, Тоскаровой дочери, и Оскаровой жены или любовницы. Мальвина одна, сидя въ долинѣ Луты, увидѣла вдали корабль плывущій въ Моровнъ; въ немъ было Оскарово тѣло. Говорятъ, что я прелестна; но увы! красота моя увяла отъ слезъ. Часто уподобляли меня блистательной дождевой радугѣ. Она часто сіяетъ надъ безмолвною долиною, но вода ее омываетъ, и вянутъ ея различные цвѣты. Тѣни печалей летаютъ надъ моею душею, какъ бѣглыя воды, которыя составляютъ вѣтръ поверхъ злачнаго дерна Луты. Но мои стрѣлы поразили на холмахъ легкую серну; персты мои перебѣгали до струнамъ стройной арфы, и она сладостными отвѣчала звуками. Мальвина! какой-же мрачный облакъ носится на душѣ твоей, какъ призракъ на покровахъ ночи? Дщери Луты, востаньте, призовите радость въ сердце Мальвины, да гласъ арфы возбудитъ отзывы долинъ; тогда душа моя изыдетъ изъ мрачныхъ тѣней печали, какъ исходитъ солнце изъ вратъ утра, когда ихъ окружаютъ облаки, и вращаютъ окрестъ безобразныя и раздробленныя свои ребра. О ты, къ которому всѣ мои стремятся мысли, котораго любезный призракъ непрестанно странствуетъ на поляхъ нашихъ! для чего грядешь ты толь издалече возмущать мой сонъ?…. Не возлюбленнаго ли моего корабль несется по волнамъ Океана? Дражайшій Оскаръ! для чего такъ скоро возвращаешься ты съ полей брани?
- ↑ Кармона морской заливъ по близости Сельмы.
- ↑ Кратмъ или Кратм-Кролъ древнее имя той части сѣверной Шотландіи, которая лежитъ прямо противъ острововъ Аркадскихъ.
- ↑ Торкулъ Торнъ, или просто Торнотъ, былъ Государь Крамлана, небольшой Шведской провинціи. Луланъ текла близъ его жилища; и нынѣ въ Швеціи одна рѣка называется еще Лулою. Ссоры между Торномъ и Старномъ причиною былъ слѣдующій случай: Торнъ пригласилъ Старна на ловитву. Оба они съ своими спутниками звѣроловствовали на горахъ Стимавора; дикій вепрь вышелъ изъ дубравы. Торнъ его убилъ; Старнъ почелъ то нарушеніемъ правъ гостепріимства, потому что честь и опасность ловитвы предоставлялася тогда гостю. Начинается распря, и по томъ сраженіе. Торновы воины разбиты совершенно, и онъ самъ погибъ рукою Старна. Сей послѣдній, употребя во зло побѣду свою, опустошилъ Кратланъ, разграбилъ чертоги Торновы, и похитилъ дочь его Кобанъ Карглассу, или просто Карглассу; онъ заключилъ ее въ пещеру, и столь безчеловѣчно поступалъ съ нею, что она обезумѣла.
- ↑ Каргласса безъ сомнѣнія говоритъ здѣсь о Сваранѣ, сынѣ Старновомъ, въ котораго она влюбилась.
- ↑ Кана растеніе. Его много находится въ болотистыхъ степяхъ сѣвера. Стебель его подобенъ стеблю тростника, пухъ его чрезвычайно бѣлъ, и ничѣмъ почти не разнится отъ хлопчатой бумаги.