Шарль Юбер Мильвуа
правитьОсвобождение скальда
правитьЭльмор
Сложи меч тяжёлый. Бессильной ли длани
Владеть сим булатом, о мирный певец!
Нам слава в боях, нам опасные брани;
Тебе ж — сладкозвучного пенья венец.
Эгил
Прости мне, о сын скандинавских царей!
В деснице певца сей булат не бесчестен.
Ты помни, что Рекнер[1] был арфой известен
И храбрым пример среди бранных полей.
Эльмор
Прости, юный скальд, ты певец вдохновенный,
Но если ты хочешь, Эгил, нам вещать
О славе, лишь к битвах тобой обретенной,
То долго и долго ты будешь молчать.
Эгил
Эльмор! иль забыл, что, гордясь багряницей,
Царь скальда обидел и с ближней денницей
Прискорбная мать его, в горьких слезах,
16 Рыдала над хладною сына гробницей…
Так, с твёрдостью духа, с угрозой в устах,
Эгил отвечает, — и, быстрой стопою,
Безмолвствуя, оба, с киченьем в сердцах,
Сокрылись в дубраве под лиственной тьмою,
Час целый в безмолвии ночи густой
Гремел меч о меч среди рощи глухой.
Обрызганный кровью и весь изнуренный,
Эгил! из дубравы ты вышел один.
О храбрый Эльмор! Тебя тщетно Армин,
В чертогах семьею своей окруженный,
На пир ждёт вечерний под кровлей родной.
Тебе уж из чаши не пить круговой.
Без жизни, без славы твой труп искаженный
Лежит средь дубравы на дерне сухом.
Ты в прах преклонился надменным челом.
Окрест всё молчит, как немая могила,
И смерть скандинавцу за скальда отмстила.
Но утром, едва лишь меж сизых паров
Холодная в небе зарделась Аврора,
В дремучей дубраве, при лаянье псов,
Узнали кровавое тело Эльмора.
Узнавши Эльмора черты искаженны,
Незапным ударом Армин пораженный
Не плачет, но грудь раздирает рукой.
Меж тем всё восстало, во граде волненье,
Все ищут убийцы, все требуют мщенья.
«Я знаю, — воскликнул Армин, — Ингисфал
Всегдашнюю злобу к Эльмору питал!
Спешите, спешите постигнуть злодея,
Стремитесь, о други, стремитесь быстрее,
Чем молньи зубчатыя блеск в небесах.
Готовьте орудья ко смерти убийцы.
Меж тем пусть врата неприступной темницы
По нём загремят на чугунных крюках».
И все устремились. Эгил на брегах
У моря скитался печальной стопою.
Как туча, из коей огнистой стрелою
Перун быстротечный блеснул в небесах,
На крылиях чёрных с останками бури
Плывёт чуть подвижна в небесной лазури, —
Так мрачен Эгил и задумчив блуждал.
Как вдруг перед ним, окруженный толпою,
К чертогам невинный идёт Ингисфал.
«Эльмор торжествует, и месть над убийцей!» —
Так в ярости целый народ повторял.
Но скальд, устремившись в толпу, восклицал:
«Народ! он невинен; моею десницей
Погиб среди боя царевич младой.
Но я не убийца, о царь скандинавян!
Твой сын дерзновенный сразился со мной,
Он пал и геройскою смертию славен».
Трепеща от гнева, Армин повелел
В темницу глубокую ввергнуть Эгила.
Невинный свободен, смерть — скальда удел.
Но скальда ни плен не страшит, ни могила,
И тихо, безмолвствуя, мощный певец
Идёт среди воплей свирепого мщенья.
Идёт, — как бы ждал его славный венец
Наградой его сладкозвучного пенья.
«О, горе тебе! — восклицал весь народ, —
О, горе тебе! горе, скальд величавый.
Здесь барды не будут вещать твоей славы.
Как тень, твоя память без шума пройдёт,
И с жизнию имя исчезнет злодея».
И тяжко, на вереях[2] медных кружась,
Темницы чугунная дверь заперлась,
И скрип ее слился со свистом Борея.
Итак, он один, без утехи; но нет, —
С ним арфа, в несчастьи подруга драгая.
Эгил, среди мрака темницы бряцая,
Последнею песнью Эльмора поет.
«Счастливец! ты пал среди родины милой,
Твой прах будет тлеть под землёю родной,
Во гроб не сошла твоя память с тобой,
И часто над хладной твоею могилой
Придёт прослезиться отец твой унылый!
И друг не забудет тебя посещать.
А я погибаю в заре моей жизни,
Вдали от родных и от милой отчизны.
Сестра молодая и нежная мать
Не придут слезами мой гроб орошать.
Прощай, моя арфа, прошли наши пенья.
И скальда младого счастливые дни —
Как быстрые волны промчались они.
И скоро, исполнен ужасного мщенья,
Неистовый варвар мой век пресечёт,
И злой скандинавец свирепой рукою
Созвучные струны твои оборвёт.
Греми же, греми! разлучаясь с тобою,
Да внемлю последней я песне твоей! —
Я жил и в течение жизни своей
108 Тобою был счастлив, тобою был славен».
Но барды, свершая обряд скандинавян,
Меж тем начинали суровый напев
И громко гремели средь дикого хора:
«Да гибнет, да гибнет убийца Эльмора!»
В их пламенных взорах неистовый гнев
И все, в круговой съединившись руками,
Эльмора нестройными пели хвалами
И, труп обступивши, ходили кругом.
Уже средь обширного поля близ леса
Огромный и дикий обломок утёса
К убийству певца утвержден алтарём.
Булатна секира лежала на нём,
И возле, ждав жертвы, стояли убийцы.
И вдруг, заскрипевши, глубокой темницы
Отверзлися двери, стремится народ.
Увы! всё готово ко смерти Эгила,
Несчастному скальду отверста могила,
Но скальд без боязни ко смерти идёт.
Ни вопли народа, кипящего мщеньем,
Ни грозная сталь, ни алтарь, ни костёр
Певца не колеблют, лишь он с отвращеньем
Внимает, как бардов неистовый хор
Гремит, недостойным Эльмора, хваленьем.
«О царь! — восклицал вдохновенный Эгил, —
Позволь, чтоб, прощаяся с миром и пеньем,
Пред смертью я песни свои повторил
И тихо прославил на арфе согласной
Эльмора, которого в битве несчастной
Сразил я, но так, как героя сразил».
Он рек; но при имени сына Эльмора
От ярости сердце царя потряслось.
Воззрев на Эгила с свирепостью взора,
Уже произнёс он… Как вдруг раздалось
Унылое, нежное арфы звучанье.
Армин при гармонии струн онемел,
Шумящей толпе он умолкнуть велел,
И целый народ стал в немом ожиданье.
Певец наклонился на дикой утёс,
Взял верную арфу, подругу в печали,
И персты его по струнам заиграли,
И ветр его песню в долине разнёс.
«Где храбрый юноша, который
Врагов отчизны отражал
И край отцов, родные горы
Могучей мышцей защищал?
Эльмор, никем не побежденный,
Ты пал, тебя уж боле нет.
Ты пал — как сильный волк падет,
Бессильным пастырем сраженный.
Где дни, когда к войне кровавой,
Герой, дружины ты водил,
И возвращался к Эльве с славой,
И с Эльвой счастие делил?
Ах, скоро трепетной девице
Слезами матерь возвестит,
Что верный друг её лежит
В сырой земле, в немой гробнице.
Но сильных чтят благие боги,
И он на крыльях облаков
Пронёсся в горные чертоги,
Геройских жительство духов.
А я вдоль таинственного брега,
Ночным туманом окружён,
Всегда скитаться осуждён
Под хладными волнами Лега.[3]
О скальд, какой враждебный бог
Среди отчаянного боя
Тебе невидимо помог
Сразить отважного героя
И управлял рукой твоей?
Ты победил судьбой жестокой.
Увы! от родины далёко
Могила будет твой трофей!
Уже я вижу пред собою,
Я вижу алчущую смерть,
Готову над моей главою
Ужасную косу простерть,
Уже железною рукою
Она меня во гроб влечет.
Прощай, прощай, красивый свет,
Навеки расстаюсь с тобою,
А ты, игривый ветерок,
Лети к возлюбленной отчизне,
Скажи родным, что лютый рок
Велел певцу расстаться с жизнью
Далёко от страны родной!
Но что пред смертью, погибая,
Он пел, о них воспоминая,
И к ним перелетал душой.
Уже настал мой час последний,
Приди, убийца, я готов.
Приди, рази, пусть труп мой бледный
Падёт пред взорами врагов.
Пусть мак с травою ароматной
Растут могилы вкруг моей.
А ты, сын севера, над ней
Шуми прохладою приятной».
Умолкнул, но долго и сами собой
Прелестной гармонией струны звучали,
И медленно в поле исчез глас печали.
Армин, вне себя, с наклоненной главой
Безмолвен сидел средь толпы изумленной, —
Но вдруг, как от долгого сна пробужденный:
«О скальд! что за песнь? что за сладостный глас?
Всклицал он. — Какая волшебная сила
Мне нежные чувства незапно внушила?
Он пел — и во мне гнев ужасный погас.
Он пел — и жестокое сердце потряс.
Он пел — и его сладкозвучное пенье,
Казалось, мою утоляло печаль.
О скальд… О Эльмор мой… нет. Мщение, мщенье!
Убийца! возьми смертоносную сталь…
Низвергни алтарь… пусть родные Эгила
Счастливее будут, чем горький отец.
Иди. Ты свободен, волшебный певец».
И с радостным воплем толпа повторила:
«Свободен певец!» Благодарный Эгил
Десницу Армина слезами омыл
И пред благодетелем пал умиленный.
Эгил возвратился на берег родной,
Куда с нетерпеньем, под кровлей смиренной,
Ждала его мать с молодою сестрой.
Унылый, терзаемый памятью злою,
Он проклял свой меч и сокрыл под скалою.
Когда же, задумчив, вечерней порой,
Певец любовался волнением моря,
Унылая тень молодого Эльмора
Являлась ему на туманных брегах.
Но лишь на востоке краснела Аврора,
Сей призрак, как сон, исчезал в облаках.
Примечания
правитьПеревод поэмы Ш.-Ю. Мильвуа «Отмщение Эгиля» (1808)[4]. Впервые — «Русская старина», 1914, № 4, с. 120—125.
Н. О. Лернер, который напечатал перевод, приняв его за оригинальное произведение, писал в «Русской старине», что публикует поэму «с его (Веневитинова. — М. Ч.) подлинной рукописи, сохранившейся в бумагах его биографа и издателя его сочинений А. П. Пятковского, который пользовался материалами, переданными ему родственниками поэта» (там же, с. 126). Как сообщал Лернер, на титульном листе автографа было написано: «Освобождение скальда. Скандинавская повесть»; на третьей странице было написано: «Освобождение Эгила. Скандинавская повесть».
В русской романтической поэзии первой четверти XIX в. скандинавская тема получила самое широкое распространение (см.: Шарыпкин Д. М. Скандинавская тема в русской романтической литературе. — Сб.: Ранние романтические веяния. Л.: Наука, 1972). Значительное место заняла она и в творчестве декабристов, где «возникал образ скальда — борца, воина, свободолюбца» (ук. изд., с. 155). Перевод Веневитинова открывает своеобразный цикл его стихов, близких к декабристской тематике. В их основу легли наиболее распространенные в декабристской поэзии мотивы: история России, борьба за освобождение родины, свободы, личную независимость.
В основе сюжета поэмы Мильвуа «Отмщение Эгиля» — эпизод из жизни Эгиля Скалагримссона, древнеисландского скальда, о котором рассказывал швейцарский учёный Поль-Анри Малле (1730—1807) в своей книге «Памятники поэзии и мифологии кельтов, в частности древних скандинавов», где были собраны легенды и сказания Скандинавии и среди них легенда об умерщвлении Эгилем Скалагримссоном норвежского конунга Эйрика Кровавая Секира. К этой же теме обращался Жуковский при переводе баллады Уланда «Три песни» (1816), в основе которой был тот же сюжет из книги Малле. Из поэмы Мильвуа Веневитинов переводит рассказанную старцем историю об освобождении барда. Полностью ту часть поэмы, в которую входит и переведенный Веневитиновым рассказ, перевёл под заглавием «Выкуп барда, или сила песнопения» М. Дмитриев (см.: Драматический альбом для любителей театра и музыки на 1826 год. М., 1826, с. 234—254; Ц. Р. — 30 апреля 1825 г.).
Лернер, публикуя поэму, датирует ее 1819—1820. Б. В. Нейман в изд. 1960 г., предполагая, что поэма — оригинальное произведение Веневитинова, связывает ее с «оссиановской» темой и относит к 1823—1824 гг. Не имея каких-либо дополнительных сведений, мы относим перевод к первой половине 20-х годов.
Скальд — древнескандинавский певец и поэт, воспевавший героические деяния своих соплеменников.
[1] Рекнер (Рагнар, Рагнер) — герой средневекового скальдического сказания — «Смертной песни Рагнара Лодброка», якобы напетой самим датским конунгом. Малле писал в своей книге, переведённой на русский язык еще в XVIII в.: «Регнер знаменитый воин, стихотворец и морской разбойник» (Малле П.-А. Введение в историю датскую, ч. I. СПб., 1785, с. 183)[1]. Сказание было положено на стихи Н. Языковым под названием «Песнь короля Регнера» (напечатана в журнале «Благонамеренный», 1823, ч. 23, № 13).
[2] Вереи — крюки или дверные петли; столбы, на которые навешивались створки ворот.
[3] Остров Лего был, по мнению каледонцев, местом пребывания всех умерших, не воспетых бардами.
[4] Впервые на это указано в статье Д. М. Шарыпкина «Скандинавская тема в русской романтической литературе» (сб.; Ранние романтические веяния. Л.: Наука, 1972, с. 147).
- ↑ Книга П.-А. Малле «Памятники поэзии и мифологии кельтов, в частности древних скандинавов», является второй частью его «Введения в историю датскую» и, как и первая, была переведена в 1785 г. на русский язык Ф. Моисеенковым.