Осада Севастополя, или Таковы русские (Некрасов)

Осада Севастополя, или Таковы русские
автор Николай Алексеевич Некрасов
Опубл.: 1855. Источник: az.lib.ru

Н. А. Некрасов
Осада Севастополя, или Таковы русские

Н. А. Некрасов. Полное собрание сочинений и писем в пятнадцати томах

Критика. Публицистика. Письма. Тома 11—15

Том одиннадцатый. Книга вторая. Критика. Публицистика (1847—1869)

Л., «Наука», 1990

Осада Севастополя, или Таковы русские. Москва, 1855.

править

Осада Севастополя! Тот темный именем и не блистающий талантом автор, который выставил это громкое заглавие над несколькими страницами плохих виршей, вероятно, и не подозревал всего величия избранного им заглавия. Этим только можно извинить смелость бедного писаки, который рассказывает в своей брошюре один из эпизодов этой колоссальной эпопеи — смерть адмирала Корнилова, — эпопеи, развязка которой находится еще в руках судеб.

Нет надобности говорить, что стихи неизвестного сочинителя нисколько не соответствуют предмету. Но это было бы и тогда, если б он имел дарование; можно сказать утвердительно, что ни один из существующих ныне талантов, не в одной России, но и во всей Европе, не в состоянии произвесть что-либо равняющееся величию совершающихся перед нами событий. Несколько времени тому назад корреспондент газеты «Times» сравнивал осаду Севастополя с осадою Трои. Он употребил это сравнение только в смысле продолжительности осады, но мы готовы допустить его в гораздо более обширном смысле, именно в смысле героизма, которым запечатлены деяния защитников Севастополя, в смысле громадности борьбы и великих неожиданных случайностей и катастроф, наконец, в смысле того глубокого и страстного интереса, с которым приковано к этой борьбе внимание целого света. «Илиада», содержание которой составляет осада Трои греками, не принадлежит к временам историческим; время, в которое совершаются эти события, — время мифическое, когда еще боги принимали явное участие в делах смертных… Можно думать, что эта отдаленность эпохи, это участие богов невольно увеличивают в глазах читателя колоссальность событий «Илиады»; но совершающееся ныне перед нами, и без участия богов, и без того покрова таинственности, которую сообщает предметам дальность времени, — разве всё это лишено величия и колоссальности? Мы решительно утверждаем, что только одна книга в целом мире соответствует величию настоящих событий — и эта книга «Илиада». В обыкновенное, так сказать будничное, время не всегда и не вдруг возбуждает она в читателе сочувствие к своим воинственным событиям; но теперь, когда внимание всех трепетно приковано к театру войны, когда каждая удача, каждая неудача отзываются во всех сердцах радостию или скорбию, в это великое время «Илиада», как полнейшее выражение героического настроения, читается с наслаждением и сочувствием невыразимым. В какое иное время, как не теперь, когда воображение поневоле наполнено представлениями адского бомбардирования, кровавого поля, усеянного трупами, в какое иное время можно сильнее почувствовать, например, следующую сцену:

…Ахиллес Демолеона там же

В брани противника сильного, славную ветвь Антенора,

Пикой в висок поразил сквозь шелом его медноланитный:

Крепкая медь не сдержала удара; насквозь пролетела

Пика могучая, кость проломила и, в череп ворвавшись,

С кровью смесила весь мозг и смирила его в нападенье.

Вслед Гипподама, который, на дол соскочив с колесницы,

Бросился в бег перед ним, поразил он копьем в междуплечье;

Он, испуская свой дух, застонал, как вол темночелый

Стонет, кругом олтаря Геликийского мощного бога

Юношей силой влекомый, и бог Посидон веселится:

Так застонал он, и дух его доблестный кости оставил.

Тот же с копьем полетел на питомца богов Полидора,

Сына Приамова. Старец ему запрещал ратоборство;

Он из сынов многочисленных был у Приама юнейший,

Старцев любимейший сын; быстротою всех побеждал он,

И, с неразумия детского, ног быстротою тщеславясь,

Рыскал он между передних, пока погубил свою душу.

Медяным дротом младого его Ахиллес быстроногий,

Мчавшегось мимо, в хребет поразил, где застежки златые

Запон смыкали и где представлялася броня двойная:

Дрот на противную сторону острый пробился сквозь чрево;

Вскрикнув, он пал на колена; глаза его тьма окружила

Черная; внутренность к чреву руками прижал он. поникший.

<. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .>

Словно как страшный пожар по глубоким свирепствует дебрям,

Окрест сухой горы; и пылает лес беспредельный;

Ветер, бушуя кругом, развевает погибельный пламень:

Так он, свирепствуя пикой, кругом устремлялся, как демон;

Гнал, поражал; заструилося черною кровию ноле.

Словно когда земледелец волов сопряжет кретткочелых

Белый ячмень молотить на гумне округленном и гладком;

Быстро стираются класы мычащих волов под ногами:

Так под Пелидом божественным твердокопытные кони

Трупы крушили, щиты и шеломы; забрызгались кровью

Снизу вся медная ось и высокий полкруг колесницы.

В кои, как дождь, и от конских копыт, и от ободов бурных

Брызги хлестали; пылал он добыть между смертными славы,

Храбрый Пелид, и в крови обагрял необорные руки.

Или смерть Астропея, погибшего также от руки Ахиллесовой:

…налетел и мечом у надменного душу исторгнул:

Чрево близ пупа ему разрубил, и из чрева на землю

Вылилась внутренность вся; и ему, захрипевшему, очи

Смертная тьма осенила; Пелид же на грудь его бросясь,

Пышные латы срывал и вещал, величаясь победой:

«В прахе лежи! Тебе тяжело всемогущего Зевса

Спорить с сынами!» <…>

Рек и из брега стремнистого вырвал огромную пику,

Бросил врага, у которого гордую душу исторгнул,

В прахе простертого; там его залили мутные волны;

Вкруг его тела и рыбы, и угри толпой закипели,

Почечный тук обрывая и жадно его пожирая.

Или эту мольбу о жизни сына Приамова Ликаона к Ахиллесу:

…тот подходил полумертвый,

Ноги Пелиду готовый обнять: несказанно желал он

Смерти ужасной избегнуть и близкого черного рока.

Дрот между тем длиннотенный занес Ахиллес быстроногий,

Грянуть готовый; а тот подбежал и обнял ему ноги,

К долу припав; и копье, у него засвистев над спиною.

В землю воткнулось дрожа, человеческой жадное крови.

Юноша левой рукою обнял, умоляя, колена,

Правой копье захватил и, его из руки не пуская,

Так Ахиллеса молил, устремляя крылатые речи:

«Ноги объемлю тебе, пощади, Ахиллес, и помилуй!

Я пред тобою стою, как молитель, достойный пощады!

Вспомни, я у тебя насладился дарами Деметры

В день, как меня полонил ты в цветущем отца вертограде.

После ты продал меня <…>

Брата уже ты сразил в ополчениях наших передних;

Острым копьем заколол Полидора, подобного богу.

То ж и со мною несчастие сбудется! Знаю, могучий!

Рук мне твоих не избегнуть, когда уже бог к ним приблизил.

Слово иное скажу я; то слово прими ты на сердце:

Не убивай меня; Гектор мне брат не единоутробный,

Гектор, лишивший тебя благородного, нежного друга!»

Так говорил убеждающий сын знаменитый Приамов,

Так Ахиллеса молил; но услышал не жалостный голос:

«Что мне вещаешь о выкупах, что говоришь ты, безумный?

Так, доколе Патрокл наслаждался сиянием солнца,

Миловать Трои сынов иногда мне бывало приятно.

Многих из вас полонил и за многих выкуп я принял.

Ныне пощады вам нет никому, кого только демон

В руки мои приведет под стенами Приамовой Трои!

Всем вам, троянам, смерть, и особенно детям Приама!

Так, мой любезный, умри! И о чем ты столько рыдаешь?

Умер Патрокл, несравненно тебя превосходнейший смертный!

Видишь, каков я и сам, и красив и величествен видом;

Сын отца знаменитого, матерь имею богиню!

Но и мне на земле от могучей судьбы не избегнуть;

Смерть придет и ко мне поутру, ввечеру или в полдень,

Быстро, лишь враг и мою на сражениях душу исторгнет,

Или копьем поразив, иль крылатой стрелою из лука».

Так произнес, и у юноши дрогнули ноги и сердце.

Страшный он дрот уронил и, трепещущий, руки раскинув,

Сел; Ахиллес же, стремительно меч обоюдный исторгши,

В выю вонзил у ключа, и до самой ему рукояти

Меч погрузился во внутренность: яиц он по черному праху

Лег, распростершися; кровь захлестала и залила землю.

Мертвого за ногу взявши, в реку Ахиллес его бросил,

И, над ним издеваясь, пернатые речи вещал он:

«Там ты лежи, между рыбами! жадные рыбы вкруг язвы

Кровь у тебя нерадиво оближут! Не матерь на ложе

Тело твое, чтоб оплакать, положит; но Ксанф быстротечный

Бурной волной унесет в беспредельное лоно морское.

Рыба, играя меж волн, на поверхность чернеющей зыби

Рыба всплывет, чтоб насытиться белым царевича телом».

Более трех тысяч лет прошло с создания «Илиады», но найдется ли в настоящее время хоть одно сердце, которое не сочувствовало бы следующему превосходному прощанию Гектора с Андромахой?

Он (Гектор) приближался уже, протекая обширную Трою,

К Скейским воротам (чрез них был выход из города в поле);

Там Андромаха, супруга, бегущая ввстречу, предстала,

Отрасль богатого дома, прекрасная дочь Гетиона:

Сей Гетион обитал при подошвах лесистого Плака,

В Фивах Плакийских, мужей Киликиян властитель дерягавпый:

Оного дочь сочеталася с Гектором меднодоспешным.

Там предстала супруга; за нею одна из прислужниц

Сына у персей держала, бессловного вовсе, младенца,

Плод их единый, прелестный, подобный звезде лучезарной.

Гектор его называл Скамандрием; граждане Трои

Астианаксом: единый бо Гектор защитой был Трои.

Тихо отец улыбнулся, безмолвно взирая на сына.

Подле него Андромаха стояла, лиющая слезы;

Руку пожала ему, и такие слова говорила:

«Муж удивительный, губит тебя твоя храбрость! Ни сына

Ты не жалеешь, младенца, ни бедной матери; скоро

Буду вдовой я, несчастная! скоро тебя аргивяне,

Вместе напавши, убьют! а тобою покинутой, Гектор,

Лучше мне в землю сойти: никакой мне не будет отрады,

Если, постигнутый роком, меня ты оставишь: удел мой

Горести! Нет у меня ни отца, ни матери неяшой!

Старца отца моего умертвил Ахиллес быстроногий,

В день, как и град разорил Киликийских народов цветущий,

Фивы высоковоротные. Сам он убил Гетиона,

Но не смел обнажить, — устрашался нечестия сердцем:

Старца он предал сожжению вместе с оружием пышным,

Создал над прахом могилу; и окрест могилы той ульмы

Нимфы холмов насадили, Зевеса великого дщери.

Братья мои однокровные: семь оставалось ах в доме;

Все и в единый день, преселились в обитель Аида:

Всех злополучных избил Ахиллес, быстроногий ристатель,

В стаде застигнув тяжелых тельцов и овец белорунных.

Матерь мою, при долинах дубравного Плака царицу,

Пленницей в стан свой привлек он, с другими добычами брани;

Но даровал ей свободу, приняв неисчислимый выкуп;

Феба ж и матерь мою поразила в отеческом доме!

Гектор, ты всё мне теперь — и отец, и любезная матерь,

Ты и браг мой единственный, ты и супруг мой прекрасный!

Сжалься же ты надо мною и с нами останься на башне,

Сына не сделай ты сирым, супруги не сделай вдовою,

Воинство наше поставь у смоковницы: там наипаче

Город приступен врагам и восход на твердыню удобен:

Трижды туда приступая, на град покушались герои,

Оба Аякса могучие, Идоменей знаменитый;

Оба Атрея сыны и Тидид, дерзновеннейший воин:

Верно, о том им сказал прорицатель какой-либо мудрый

Или, быть может, самих устремляло их вещее сердце».

Ей отвечал знаменитый шеломом сверкающий Гектор:

«Всё и меня то, супруга, не меньше тревожит; но страшный

Стыд мне пред каждым троянцем и длинноодежной троянкой,

Если, как робкий, останусь я здесь, удаляясь от боя.

Сердце мне то запретит; научился быть я бесстрашным,

Храбро всегда, меж троянами первыми, биться на битвах,

Доброй славы отцу и себе самому добывая!

Твердо я ведаю сам, убеждаясь и мыслью и сердцем,

Будет некогда день, и погибнет священная Троя,

С нею погибнет Приам и народ копьеносца Приама.

Но не столько меня сокрушает грядущее горе

Трои. Приама родителя, матери дряхлой Гекубы,

Горе тех братьев возлюбленных, юношей многих и храбрых,

Кои полягут во прах под руками врагов разъяренных,

Сколько твое! как тебя Аргивянин, медью покрытый,

Слезы лиющую в плен повлечет и похитит свободу!

И, невольница, в Аргосе будешь ты ткать чужеземке,

Воду носить от ключей Мессеиса или Гигшерея

С ропотом горьким в душе; но заставит жестокая нужда!

Льющую слезы тебя кто-нибудь там увидит и скажет:

Гектора это жена, превышавшего храбростью в битвах

Всех конеборцев троян. как сражалися вкруг Илиона!

Скажет; и в сердце твоем пробудится новая горесть:

Вспомнишь ты мужа, который тебя защитил бы от рабства!

Но да погибну и буду засыпан я перстью земною

Прежде, чем плен твой увижу и жалобный вопль твой услышу!»

Рек и сына обнять устремился блистательный Гектор;

Но младенец назад, пышноризой кормилицы к лону

С криком припал, устрашася любезного отчего вида;

Яркою медью испугал и гривой косматого гребня,

Грозно над шлемом отца всколебавшейся конскою гривой.

Сладко любезный родитель и нежная мать улыбнулись.

Шлем с головы немедля снимает божественный Гектор,

Наземь кладет его, пышноблестящий, и, на руки взявши

Милого сына, целует, качает его и, поднявши,

Так говорит, умоляя и Зевса, и прочих бессмертных:

«Зевс и бессмертные боги! о, сотворите, да будет

Сей мой возлюбленный сын, как и я, знаменит среди граждан;

Так же и силою крепок, и в Трое да царствует мощно.

Пусть о нем некогда скажут, из боя идущего видя:

Он и отца превосходит! И пусть он с кровавой корыстью

Входит, врагов сокрушитель, и радует матери сердце!»

Рек и супруге возлюбленной на руки он полагает

Милого сына, дитя к благовонному лону прижала

Мать, улыбаясь сквозь слезы. Супруг умилился душевно,

Обнял ее и, рукою ласкающий, так говорил ей:

«Добрая! сердце себе не круши неумеренной скорбью.

Против судьбы человек меня не пошлет к Аидесу;

Но судьбы, как я знаю, не избег ни один земнородный

Муж, ни отважный, ни робкий, как скоро на свет он родится.

Шествуй, любезная, в дом; озаботься своими делами;

Тканьем, пряжей займися, приказывай женам домашним

Дело свое исправлять; а война — мужей озаботит

Всех, наиболе ж меня, в Илионе священном рожденных».

Речи окончивши, поднял с земли бронеблещущий Гектор

Гривистый шлем; и пошла Андромаха безмолвная к дому,

Часто назад озирался, слезы ручьем проливая.

Мы заключим наши выписки отрывком из посещения Приамом неприятельского лагеря, с целью выпросить у Ахиллеса труп убитого им Гектора, напомнив при этом читателям, что вся эта сцена — одна из величественнейших в самой «Илиаде»:

…если муж, преступлением тяжким покрытый в отчизне,

Мужа убивший, бежит и к другому народу приходит,

К сильному в дом, — с изумлением все на пришельца взирают:

Так изумился Пелид, боговидного старца увидев;

Так изумилися все, и один на другого смотрели.

Старец же речи такие вещал, умоляя героя:

«Вспомни отца своего, Ахиллес, бессмертным подобный,

Старца, такого ж, как я, на пороге старости скорбной!

Может быть, в самый сей миг и его окруживши, соседы

Ратыо теснят, и некому старца от горя избавить.

Но по крайней он мере, что жив ты, и зная и слыша.

Сердце тобой веселит и вседневно льстится надеждой

Милого сына узреть, возвратившегось в дом из-под Трои.

Я же, несчастнейший смертный, сынов возрастил браноносных

В Трое святой, и из них ни единого мне не осталось!

Я пятьдесят их имел при нашествии рати Ахейской:

Их девятнадцать братьев от матери были единой;

Прочих родили другие любезные жены в чертогах;

Многим Арей истребитель сломил им, несчастным, колена.

Сын оставался один, защищал он и град наш и граждан;

Ты умертвил и его, за отчизну сражавшегось храбро,

Гектора! Я для него прихожу к кораблям Мирмидонским;

Выкупить тело его приношу драгоценный я выкуп.

Храбрый, почти ты богов! над моим злополучием сжалься,

Вспомнив Пелея родителя! я еще более жалок!

Я испытую, чего на земле неиспытывал смертный:

Мужа, убийцы детей моих, руки к устам прижимаю!»

Так говоря, возбудил об отце в нем плачевные думы;

За руку старца он взяв, от себя отклонил его тихо.

Оба они вспоминая: Приам знаменитого сыпа,

Горестно плакал, у ног Ахиллесовых в прахе простертый;

Царь Ахиллес, то отца вспоминая, то друга Патрокла,

Плакал, и горестный стон их кругом раздавался по дому.

Но когда насладился Пелид благородный слезами

И желание плакать от сердца его отступило, —

Быстро восстал он и за руку старца простертого поднял,

Тронут глубоко и белой главой, и брадой его белой;

Начал к нему говорить, устремляя крылатые речи:

«Ах, злополучный! много ты горестей сердцем изведал!

Как ты решился, один, при судах Мирмидонских явиться

Мужу пред очи, который сынов у тебя знаменитых

Многих повергнул? В груди твоей, старец, железное сердце!

Но успокойся, воссядь, Дарданион; и как мы ни грустны,

Скроем в сердца и заставим безмолвствовать горести наши.

Сердцу крушительный плач ни к чему человеку не служит:

Боги судили всесильные нам, человекам несчастным,

Жить на земле в огорчениях: боги одни беспечальны…»

Многие даже из образованного класса гораздо более уважают «Илиаду» по преданию, нежели любят читать ее. Если эти люди и в настоящее время не поймут величия ее, то с сожалением скажем, что значение ее навсегда останется для них закрытым.

ДРУГИЕ РЕДАКЦИИ И ВАРИАНТЫ

править
Варианты наборной рукописи ИРЛИ

С. 127.

17 в руках судеб / в руках судьбы

21 если б он имел дарование / если б он не был лишен дарования

22 не в одной России, но и во всей Европе / во всей Европе

27 но мы готовы / Начато: но его можно

31 случайностей и катастроф / и случайностей, и катастроф, которыми запечатлена она

35-36 не принадлежит к временам историческим ~ время мифическое / не принадлежит к временам историческим, но к временам мифическим

36 совершаются эти события / совершаются изображенные в ней события

С. 127-128.

38-2 Можно думать, что эта отдаленность ~ лишено величия и колоссальности? / Эта отдаленность эпохи, это участие богов невольно, может быть, сообщают событиям «Илиады» вместе с мастерством Гомера величие и колоссальность вечного <не закончено>

40-2 но совершающееся ныне перед нами ~ лишено величия и колоссальности? / но то, что на глазах читателя совершается ныне перед нами, без <нрзб> на отдаленность от нас времен, без участия мифологических богов, разве это не [так же велико] лишено величия и колоссальности [величия]?

С. 128.

3 Мы решительно утверждаем / Можно сказать смело

3-4 Мы решительно утверждаем ~ величию настоящих событий / Да, переживаем великое, чудное время, как будто вновь воротились времена героические… И теперь мы знаем одну только книгу, достойную величия совершающихся событий

6-9 В обыкновенное, так сказать будничное, время "а приковано к театру войны / Начато: В обыкновенное, так сказать будничное, время содержание «Илиады» дается сердцу не всегда вдруг и не всегда <2 нрзб>, и не вдруг возбуждает она в читателе сочувствие к своим простым воинственным событиям; но теперь, когда все сердца прикованы <не закончено>

С. 130.

26 Более трех тысяч лет / Может быть, более трех тысяч лет

КОММЕНТАРИИ

править

Печатается по тексту первой публикации.

Впервые опубликовано: С, 1855, № 8 (ценз. разр. — 31 июля, выход в свет — 20 авг. 1855 г.), отд. IV, с. 33—41, без подписи.

В собрание сочинений впервые включено: ПСС, т. IX.

Беловой автограф (одновременно наборная рукопись), с довольно значительной правкой и указаниями Некрасова наборщикам относительно цитат («Набирай из „Илиады“. Песнь 20-я, 2 часть, 2-го издания, стих 395, от слов: „…Ахиллес Демолеона там же“ — и далее до стиха включительно: „Черная; внутренность к чреву <руками> прижал он, поникший“. Затем поставить две строки точек и набирать песнь 20. стих 490 (страница 246), от стиха „Словно как страшный…“ и проч. до стиха „Храбрый Пелид…“»; «Песнь 21 (стр. 256) начиная со стиха 179-го: „…налетел и мечом У надменного душу исторгнул“ — до слов (стих 185-й): „Спорить с сынами!“ <…> — т. е. после этих двух слов поставить две строки точек и набирать со следующей страницы — песнь 21, стих 200 (стр. 257): „Рек, <и> из брега стремнистого вырвал…“ и проч. — до стиха включительно: „Почечный тук обрывая и жадно его пожирая“»; «Песнь 21 (стр. 251), стих 64: „…<тот> подходил полумертвый“ — до стиха включительно: „После ты продал меня“. После этого стиха поставить две строки точек и набирай до следующей страницы: песнь 21 (стр. 252—253) — стих 90-й: „Рыба всплывет, чтоб насытиться белым царевича телом“ включительно»; «Набирай: часть 1-я (стр. 184) — песнь VI, стих 393-й: „Он (Гектор) приближался уже…“ — и далее всё сплошь до стиха 496 включительно: „Часто назад озираяся, слезы ручьем проливая“»; «См. часть II-ю, песнь 24 (стр. 361), стих 480: „…если муж преступлением“ и проч. — набирай сплошь до стиха 256 включительно: „боги одни беспечальны…“»), — ИРЛИ, 21.196.СХLVб.20, л. 1—3.

Комментируемая рецензия связана с осадой Севастополя в период Крымской войны. Она отражает патриотические настроения поэта, собиравшегося отправиться на театр военных действий (см. об этом в его письме к И. С. Тургеневу от 30 июня — 1 июля 1855 г.). В качестве редактора «Современника» он усиленно хлопотал о разрешении перепечатывать из «Русского инвалида» военные известия (см.: Евгеньев-Максимов В. Е. «Современник» в 40—50-е гг. От Белинского до Чернышевского. Л" 1934, с. 321—322). Августовская книжка «Современника» за 1855 г., где опубликована настоящая рецензия, была первой книжкой, содержавшей отдел «Военные известия». В этом же номере «Современника» были опубликованы «Заметки о журналах за июль месяц 1855 года», в которых уделено внимание статье Н. В. Берга «Десять дней в Севастополе» (М, 1855, № 9) (см.: наст. кн., с. 156—162). Ощущение грандиозности совершающихся событий, осмысление их в ряду «великих зрелищ, мировых судеб» (ср. стихотворение «14 июля 1854 года», 1854; «Внимая ужасам войны…», 1855; поэма «Тишина», 1857) обусловило повышенный интерес Некрасова к «Илиаде» и усиленное цитирование ее в рецензии. Ср. свидетельство В. П. Боткина в письме А. В. Дружинину от 27 июня 1855 г.: «Иногда вспоминаю Вас, читая Некрасову „Илиаду“» (XXV лет. Сборник Общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым. СПб., 1884, с. 481).

С. 127. Тот темный именем и не блистающий талантом автор ~ над несколькими страницами плохих виршей…-- Имеется в виду И. И. Башмаков (ум. в 1865), который под псевдонимом «Иван Ваненко» в 1830—1840 гг. выпустил ряд лубочных книжек для народа. Он был знаком с Некрасовым (см. его письмо к Некрасову от 12 марта 1840 г. (ЛН, т. 51—52, с. 109) и письмо Некрасова к Н. X. Кетчеру от 13 января 1847 г.). В годы Крымской войны издал несколько верноподданнических брошюр: «Святая Русь и враги ее» (М., 1855): «Обхождение русских с врагами, подвиг донских казаков на Черном море 2-го ноября 1854 года» (М" 1855) и др. «Осада Севастополя, или Таковы русские» — одна из подобных брошюр, содержание которой составляют несколько стихотворений этого автора. Брошюра была встречена критикой с одобрением (см., например, рецензию на нее: ОЗ, 1855, № 3, отд. IV, с. 37).

С. 128. …Ахиллес Демолеона там же… — Здесь и далее «Илиада» цитируется по изданию: Гомер. Илиада. Пер. с греч. в стихах, размером подлинника, Н. Гнедича. 2-е изд. Ч. 1—2. СПб., 1839. Цитируются ч. 2, с. 242, 243, 246, 251, 253, 256, 257; ч. 1, с. 184—188; ч. 2, с. 361, 362.