Державин Г. Р. Описание торжества бывшего по случаю взятия города Измаила в доме генерал-фельдмаршала князя Потемкина-Таврического, близ конной Гвардии, в присутствии императрицы Екатерины II, 1791 года 28 апреля // Державин Г. Р. Сочинения. — Ч. 4. — Спб.: В типогр. Шнора, 1808. — С. 22-60.
ОПИСАНІЕ ТОРЖЕСТВА,
бывшаго по случаю взятія города Измаила
въ домѣ
ГЕНЕРАЛЪ-ФЕЛЬДМАРШАЛА
Князя Потемкина-Таврическаго,
близь конной Гвардіи,
въ присутствіи
ИМПЕРАТРИЦЫ
ЕКАТЕРИНЫ II,
1791 года 28 Апрѣля.
править
Для сего торжества составлена была кадриль изъ 24 паръ, въ которой удостоили принять участiе Ихъ Императорскiя Высочества Великiе Князья, нынѣ царствующій Императоръ Александръ Павловичь и Великiй Князь Константинъ Павловичь. Прочія Особы обоего пола были изъ самыхъ знатнѣйшихъ фамилiй, и всѣ въ великолѣпнѣйшемъ убранствѣ.
ОПИСАНІЕ ТОРЖЕСТВА.
правитьПространное и великолѣпное зданіе, въ которомъ было празднество, не изъ числа обыкновенныхъ. Кто хочетъ имѣть объ немъ понятіе, прочти, каковы были загородные домы Помпея и Мецената. — Наружность его не блистаетъ ни рѣзьбою, ни позолотою, ни другими какими пышными украшеніями, древній изящный вкусъ — его достоинство; оно просто, но величественно. Возвышенная на столпахъ сѣнь покрываетъ входъ, и составляетъ его преддверіе. — Topжественныя врата съ надписью: Екатеринѣ Великой, сооруженныя изъ двухъ огромныхъ гранитныхъ и четырехъ яшмовыхъ столповъ, съ позлащенными подножіями и надглавіями, ведутъ изъ притвора въ кругловатый чертогъ, подобный Аѳинскому Одеуму.
Любопытство остановило бы здѣсь осмотрѣть печи изъ лазуреваго камня, обширный куполъ, поддерживаемый осмью столбами; стѣны, представляющія отдаленные виды, освѣщенныя мерцающимъ свѣтомъ, который вдыхаетъ нѣкій священный ужасъ: но встрѣчающаяся внезапно изъ осмнатцати столбовъ сквозная преграда, отдѣляющая чертогъ сей отъ послѣдующаго за нимъ, поражаетъ взоръ и удивляетъ. — На верьху вкругъ висящіе хоры съ перилами, которыя обставлены драгоцѣнными Китайскими сосудами и съ двумя раззолоченными великими органами, раздѣляютъ вниманіе и восторгъ усугубляютъ.
--Что же увидишь, вступя во внутренность? — При первомъ шагѣ представляется длинная овальная зала, или лучше сказать, площадь, пять тысячь человѣкъ вмѣстить въ себя удобная, и раздѣленная въ длину въ два ряда еще тритцатью шестью столбами. — Кажется, что исполинскими силами вмѣщена въ ней вся природа. — Сквозь оныхъ столбовъ видѣнъ обширный садъ и возвышенныя на немаломъ пространствѣ зданія. Съ перваго взгляда усумнишься, и помыслишь, что сіе есть дѣйствіе очарованія, или по крайней мѣрѣ живописи и оптики: но приступивъ ближе, увидишь живые лавры, мирты и другія благорастворенныхъ климатовъ древа, не токмо растущія, но иныя цвѣтами, a другія плодами обремененныя. Подъ мирною тѣнію ихъ, индѣ какъ бархатъ, стелется дернъ зеленый; тамъ цвѣты пестрѣютъ, здѣсь излучистыя песчаныя дороги пролегаютъ; возвышаются холмы, низпускаются долины, протягиваются просѣки, блистаютъ стекляные водоемы. Вездѣ царствуетъ весна, и искуство споритъ съ прелестями природы. Плаваетъ духъ въ удовольствіи. Но едва успѣешь насладиться издали зрѣніемъ вертограда, нечувствительно приходишь къ возвышенному на степеняхъ сквозному Олтарю, окруженному еще осмью столбами, кои поддерживаютъ сводъ его. — Вокругъ онаго утверждены на подставкахъ яшмовыя чаши, a сверьху висятъ лампады и цвѣточныя цѣпи и вѣнцы: посреди же столбовъ на порфировомъ подножіи съ златою надписью[1] блистаетъ изсѣченный изъ чистаго мрамора образъ Божества, щедротою котораго воздвигнутъ домъ сей.[2] Единое воззрѣніе на него раждаетъ благоговѣніе и возпламеняетъ душу къ дѣламъ безсмертнымъ. Сколько людей великихъ, смотря на него, изъ почтенія, или изъ любочестія, проліютъ слезы! Но можетъ быть для того, чшо не легко достигнуть подобнаго обожанія и славы. Олтарь сей окруженъ лабиринтомъ. По извивающимся и отѣненным тропамъ его, между древесными вѣтьвями, показываются жертвенники благодарности и усердія, истуканы славныхъ въ древности мужей, изъ мрамора и изъ другихъ рѣдкихъ веществъ сосуды, на подножіяхъ возвышенные. — На зеленомъ лугу, позади олтаря, стоитъ высокая, алмазовидная, обдѣланная въ злато, пирамида. — Она украшена висящими гранеными цѣпочками и вѣнцами, изъ разныхъ цвѣтнопрозрачныхъ каменьевъ составленными. — Верьхъ ея изъ каменьевъ же, увѣнчанъ лучезарнымъ именемъ Екатерины второй. Симъ блестящимъ памятникомъ хозяинъ хотѣлъ кажется изобразить твердость и сіяніе вѣчной славы своея Благотворительницы. — Лучи солнечные сквозь стѣнъ, или забралъ стекляныхъ, ударяя въ него, отражаются, и преломляясь нѣсколько кратъ въ тѣлахъ столь же прозрачныхъ, такое производятъ радужное сверканіе, котораго описать не можно. Иногда въ самыхъ мрачныхъ тѣняхъ мелькаютъ пурпуровыя и златыя зари. — Не льзя лучше представить добродѣтель, разливающую всюду свое сіяніе. За обелискомъ, въ самой глубинѣ вертограда, зеркальная пещера. — Внутри оной водный кладязь и купель рѣзная изъ Паросскаго мрамора, выше роста человѣческаго. Такія же двѣ стоятъ по концамъ залы предъ двумя возвышеніями, изъ коихъ на одномъ помѣщается многочисленный хоръ музыки, a на другомъ избраннѣйшая бесѣда. Для прочихъ гостей устроены между столбовъ ложи. — Вездѣ видѣнъ вкусъ и великолѣпіе, вездѣ торжествуетъ природа и художество; вездѣ блистаетъ граненый кристалъ, бѣлый мраморъ, и зеленый цвѣтъ, толико глазамъ пріятный. По приличности, висятъ цвѣточныя вязи и вѣнцы; a по надобности, лампады и фонари. — Невѣроятной величины зеркала! — Всѣ они индѣ предметы усугубляютъ, индѣ увеличиваютъ, a индѣ удаляютъ и умаляютъ. — При томъ сладкогласное пѣніе птицъ, пріятное благовоніе ароматовъ, содѣлывая сіе жилище нѣкоею новою поднебесностію, или волшебною страною, заставляютъ каждаго въ восторгѣ самаго себя вопрошать: не ce ли Эдемъ? —
Кромѣ торжественныхъ вратъ, еще четырмя большими дверями проходятъ изъ сего чертога одними во внѣшній садъ, a другими въ прочіе покои. Хотя по множеству оныхъ, пространству и богатымъ приборамъ, приличнымъ болѣе роскоши, нежели земному раю, забудешь красоты его, воображая ихъ въ единой токмо блаженной природѣ: однако въ изумленіи своемъ чаешь быть въ цвѣтущей Греціи, гдѣ Одеумъ, Лицея, Стадіи, Экседры и театры изъ разныхъ городовъ и мѣстъ собрались и въ одномъ семъ зданіи воскресли. Тамъ отдѣлено довольное пространство, гдѣ мужественная юность можетъ упражняться въ военныхъ тѣлодвиженіяхъ и прочихъ гимнастическихъ играхъ: здѣсь любящіе музыку, пѣніе и пляску, найдутъ себѣ мѣсто для увеселенія. Тамъ плѣняющіеся живописью могутъ заниматься твореніями Рафаэля, Гвидо-Рени и иныхъ славнѣйшихъ художниковъ всея Италіи: здѣсь эстампы съ оныхъ взоры привлекаютъ. Тамъ Азіатской пышности мягкія софы и диваны манятъ къ сладкой нѣгѣ; здѣсь Европейскіе драгоцѣнные ковры и ткани вниманіе на себя обращаютъ. Тамъ уединенные покои тишиною своею призываютъ въ себя людей государственныхъ бесѣдовать о дѣлахъ, имъ порученныхъ: здѣсь обсаженная древами прямовидность представляетъ гульбище, гдѣ бы и Платонъ съ удовольствіемъ могъ собирать Академію и преподавать свою философію. — Словомъ, для всякаго возраста, пола и состоянія находятся чертоги, въ которыхъ, по склонностямъ каждаго, съ пріятностію время препроводить можно. Вездѣ достаточная и пристойная услуга, рѣдкая утварь, всего обиліе; и естьли бы какой властелинъ всемощнаго Рима, преклоня подъ руку свою вселенную, пожелалъ торжествовать звуки своего оружія, или отплатить угощенія своимъ согражданамъ: то не могъ бы для празднества своего создать большаго дома, или лучшаго великолѣпія представить. — Казалось, что все богатство Азіи и все искусство Европы совокуплено тамъ было къ украшенію храма торжествъ Великой Екатерины. — Едва ли есть нынѣ гдѣ такой властитель, которому бы толь обширное зданіе жилищемъ служило.
Великолѣпные чертоги
На столько разстоятъ локтяхъ,
Что гласъ въ трубы, въ ловецки роги,
Едва въ ихъ слышатся концахъ.
Надъ возвышенными стѣнами,
Какъ небо, наклонился сводъ;
Между огромными столпами
Отворенъ въ нихъ къ утѣхамъ входъ.
Естьли домъ по сему описанію заслуживаетъ вниманіе: то празднество, бывшее въ немъ, еще болѣе.
По всеподданнѣйшему отъ хозяина прошенію Великой Государыни и Ихъ Высочествъ, и по нарочному зву знатнаго обоего пола дворянства, къ 6ти часамъ по полудни всѣ собралися. — Всѣ были въ маскарадномъ платьѣ. — Хотя отъ множества каретъ заперлись улицы; но въ домѣ такой былъ просторъ, что можно бы безъ сомнѣнія пригласить такое же, или еще большее число гостей. — Наконецъ прибылъ Дворъ. — Въ самое то время на устроенномъ нарочно противъ дома амфитеатрѣ, украшенномъ зеленью, взыграли трубы, и открылся пиръ для народа. — Представлены были въ даръ ему разнаго рода одежды, всякое съѣстное и сладкіе напитки. — Повсюду раздавалось восклицаніе въ честь и славу Всемилостивѣйшей Обладательницы: простосердечное ура наполняло воздухъ. — Самая лучшая похвала доброму Государю радостный кликъ его народа. — Подъ симъ гласомъ искренности хозяинъ встрѣтилъ Высочайшихъ своихъ посѣтителей въ подобающемъ августѣйшему ихъ сану мѣстѣ, со всевозможнымъ благоговѣніемъ и знаками подданническаго усердія. Глубокое молчаніе и жадное устремленіе взоровъ нѣсколькихъ тысячь гостей на священныхъ Императорскихъ Особъ, вступившихъ сперва въ большую залу, было первое пріятное зрѣлище.
Во древни времена такъ Боги
На Олимпійски торжества,
Оставя горніе чертоги
И свѣтлы троны Божества,
Сходили, скрывъ отъ смертныхъ взора
Сіяніе лучей своихъ:
Среди народнаго собора
Священное прибытье ихъ
Подобно также познавалось,
Какъ сходитъ къ намъ когда заря:
Роптанье вѣтровъ укращалось,
Румянились эѳиръ, моря;
Вниманье на горахъ блистало,
Поля лобзала тишина;
Все бренно естество молчало,
Смотря, какъ шествуетъ она;
Ея улыбка разливала
На всю природу блескъ и свѣтъ.
Какъ скоро Высочайшіе Посѣтители соизволили возсѣсть на пріуготовленныя имъ мѣста: то вдругъ загремѣла голосовая и инструментальная музыка, изъ трехъ сотъ человѣкъ состоявшая. Торжественная гармонія разлилась по пространству залы; выступилъ отъ олтаря хороводъ, изъ дватцати четырехъ паръ знаменитѣйшихъ и прекраснѣйшихъ женъ, дѣвицъ и юношей составленный. — Они одѣты были въ бѣлое платье столь великолѣпно и богато, что однихъ бриліантовъ на нихъ считалось болѣе нежели надесять миліоновъ рублей. Сіе младое и избранное общество тѣмъ большій возбудило въ Россіянахъ восторгъ, что Государи Великіе Князья АЛЕКСАНДРЪ и КОНСТАНТИНЪ ПАВЛОВИЧИ удостоили сами быть въ ономъ. — Видѣли Россіяне соприсутствующу веселію ихъ любезную Матерь Отечества, кроткую и мудрую свою Обладательницу; видѣли при ней мужественнаго Ея сына и достойную Его супругу, украшенныхъ всѣми добродѣтелями; видѣли младыхъ ихъ чадъ, великихъ Князей и Княженъ, радостную и твердую надежду будущаго Имперіи блаженства, a при томъ послѣднихъ въ сообществѣ съ дѣтьми ихъ. Какою радостію, какимъ восторгомъ наполняло сіе ихъ чувства, и что изображалося на ихъ то удивленныхъ, то улыбающихся лицахъ, того никакое перо описать не въ состояніи; — удобно было токмо сіе видѣть и чувствовать. Сія великолѣпная кадриль, такъ сказать изъ юныхъ Грацій, младыхъ полубоговъ и Героевъ составленная, открыла балъ Польскимъ танцомъ. — Громкая музыка его сопровождаема была литаврами и пѣніемъ; слова онаго и послѣдующаго за нимъ Польскаго же были слѣдующія:
хоръ I (*).
править(*) Музыка ко всѣмъ хорамъ, кромѣ VI, сочиненiя Г-на Козловскаго.
Громъ побѣды раздавайся!
Веселися храбрый Россъ!
Звучной славой украшайся:
Магомета ты потрёсъ.
Славься симъ Екатерина!
Славься нѣжная къ намъ мать!
Воды быстрыя Дуная
Ужъ въ рукахъ теперь у насъ;
Храбрость Россовъ почитая,
Тавръ подъ нами и Кавказъ.
Славься симъ Екатерина!
Славься нѣжная къ намъ мать!
Ужъ не могутъ Орды Крыма
Нынѣ рушить нашъ покой;
Гордость низится Селима
И блѣднѣетъ онъ съ луной.
Славься симъ Екатерина!
Славься нѣжная къ намъ мать!
Стонъ Синила(*) раздается
Днесь въ подсолнечной вездѣ;
Зависть и вражда мятется
И терзается въ себѣ.
Славься симъ Екатерина!
Славься нѣжная къ намъ мать!
(*) Древнее названiе Измаила.
Мы ликуемъ славы звуки,
Чтобъ враги могли то зрѣть,
Что свои готовы руки
Въ край вселенной мы простерть.
Славься симъ Екатерина!
Славься нѣжная къ намъ мать!
Зри, премудрая Царица,
Зри, великая Жена,
Что Твой взглядъ, Твоя десница
Нашъ законъ, душа одна.
Славься симъ Екатерина!
Славься нѣжная къ намъ мать!
Зри на блещущи соборы,
Зри на сей прекрасный строй:
Всѣхъ сердца Тобой и взоры
Оживляются одной.
Славься симъ Екатерина!
Славься нѣжная къ намъ мать!
хоръ II.
правитьВозвратившись изъ походовъ,
Принеся съ собой трофей,
Среди звуковъ, среди громовъ,
Плодъ побѣды вы своей
Торжествуйте, Россы бранны,
Славой, честію, вѣнчанны!
Торжествуйте, ликовствуйте,
Наполняйте плескомъ свѣтъ;
Всей вселенной доказуйте,
Что храбрѣй васъ въ свѣтѣ нѣтъ; —
Нѣтъ храбрѣе и сильнѣе,
Васъ Царямъ своимъ вѣрнѣе.
Вы въ поляхъ ли гдѣ сражались,
Били тысячи вы стомъ;
На моряхъ ли въ бой пускались,
Флоты рушили огнёмъ.
Гдѣ вы грады осаждали,
Страшны стѣны ихъ упали,
Пали съ трескомъ, пали съ громомъ,
Раздалася слава въ свѣтъ:
Что съ Россійскимъ храбрымъ родомъ
Сопротивника днесь нѣтъ;
Нѣтъ имъ спорника во брани, —
Рвутъ вездѣ ихъ лавры длани.
Въ лаврахъ мы теперь ликуемъ,
Изторженныхъ y враговъ;
Вамъ, Россіянки, даруемъ
Храбрыхъ нашихъ плодъ боевъ.
Раздѣляйте съ нами славу,
Часть, утѣхи и забаву;
Раздѣляйте, ободряйте
И впередъ къ побѣдамъ насъ;
Жapъ въ сердца вы намъ вливайте,
Вашъ надъ нами силенъ гласъ:
За одинъ вашъ взглядъ Любови
Лить мы рады токи крови.
За одну Твою щедроту,
За одинъ Твой кроткій взглядъ,
Сердце, душу, жизнь, охоту,
Россъ принесть на жертву радъ,
О любезна Мать народа!
Вѣрь, что щедрая природа
Съ тѣмъ Тобой насъ наградила,
Чтобы звучны чудеса
Съ храбрымъ Россомъ Ты творила.
Продолжите, Небеса,
Продолжите Ея лѣта
Къ удивленію вы свѣта!
Разположеніе пляски всей кадрили, которая чрезъ нѣсколько колѣнъ Польскаго прерывалася контратанцами, было изобрѣтенія самаго хозяина. — Славный Пикъ искуствомъ своимъ сообщилъ ей всю пріятность, какъ въ важныхъ, такъ и въ веселыхъ тѣлодвиженіяхъ. Что вы предъ симъ, буйныя пьянственныя и шутовскія позорища! Что вы предъ симъ? —
Не такъ ли, Лира восхищенна,
Въ Пиндаровы цвѣтущи дни,
Была при торжествахъ почтенна?
И онъ, возшедшій пальмъ въ тѣни,
Вѣнцемъ покрытый, багряницей,
Передъ премудрости Царицей
Дѣла своихъ Героевъ пѣлъ,
Рукой златыя движа струны.
Какіе сладкіе перуны!
Какой огонь отъ нихъ летѣлъ!
Подъ поражающимъ согласьемъ
Его пріятныхъ сердцу стрѣлъ,
Орелъ, нагнувъ на перси выю,
И млечнымъ облакомъ сокрывъ
Въ полъ-яблока зѣницы быстры,
Хребтомъ пернатымъ тихо зыблясь,
Дремалъ, казалось, близь его, —
Спустивъ свои на розы крылья: —
Но неразтлѣнно нѣгой сердце
И духъ его парилъ y звѣздъ.
И самыя забавы,
И самая любовь,
Наукой были славы
И къ подвигамъ жгли кровь
Души благорожденной.
Что слухъ внялъ восхищенной,
Что зрѣлъ прельщенный взоръ,
То юность вся твердила
И по домамъ своимъ,
По тѣмъ стезямъ ходила,
Что пѣлъ Піита имъ
И что гремѣлъ ихъ хоръ.
Онъ пѣлъ имъ витязей ристанье
И крики на коней возницъ,
И молній по мечамъ блистанье,
И пыль столпомъ отъ колесницъ;
Онъ пѣлъ имъ непорочны нравы,
Желаніе честей и славы,
И къ общему любовь добру;
Онъ пѣлъ имъ къ божеству почтенье,
Вдыхалъ къ порокамъ омерзенье,
Мздоимну злату, серебру.
Сѣдые старцы, преклонены
Вокругъ его на ихъ жезлахъ,
Внимая добродѣтель чтиму,
Струили токъ блестящихъ слезъ.
Пріятно было имъ то слышать,
Что хвалятъ добры ихъ дѣла:
Но сердцу ихъ еще стократъ
Того милѣй и слаще было,
Что тотъ же на сынахъ ихъ видѣнъ
Былъ знакъ ко славѣ страстныхъ душъ.
Минерва съ Марсомъ зрѣли
На юношь полкъ младыхъ,
По взорамъ разумѣли
Свою породу въ нихъ;
И чрезъ лѣта толики
Кто Александръ Великій,
Кто будетъ Константинъ:
Божественные взгляды
Свою читали честь
И весь въ нихъ блескъ Эллады:
Тотъ громы къ Персамъ несть,
Сей вновь построитъ Римъ.
Въ самомъ дѣлѣ сіи танцы кадрили сопровождались громкою музыкою и хорами, воспѣвавшими побѣды, кажется не съ инымъ какимъ намѣреніемъ, какъ чтобы по примѣру древнихъ возбуждать юношество къ славѣ. — Пріятно было видѣть нѣкоторыхъ младыхъ людей столько симъ тронутыхъ, что слезы y нихъ на глазахъ являлись.
Что принадлежитъ до прекраснаго пола, то развѣ только Анакреонъ изобразилъ бы всѣ его прелести.
Нѣжный, нѣжный воздыхатель,
О пѣвецъ любви и нѣги!
Ты когда бы лишь увидѣлъ
Столько Нимфъ и столько милыхъ;
Безъ вина бы и безъ хмеля
Ты во всѣхъ бы въ нихъ влюбился;
И въ мечтѣ, иль въ восхищеньи
Ты бы видѣлъ, будто въ явѣ,
На станицѣ птичекъ бѣлыхъ
Во жемчужной колесницѣ;
Иль на аленькомъ листочкѣ,
Какъ на облачкѣ весеннемъ,
Тихимъ воздуха дыханьемъ,
Co колчаномъ вьется мальчикъ
Съ позлащеннымъ легкимъ лукомъ.
И туда сюда летаетъ,
И садится онъ по Нимфамъ,
To на ту, то на другую,
Какъ садятся желты пчелы
На цвѣты въ поляхъ младые. —
Онъ y той блисталъ во взглядахъ,
У иной блисталъ въ улыбкѣ,
И пускалъ оттуда жалы,
Какъ лучи пускаетъ солнце.
Жалы были ядовиты:
Но и меду были слаще,
Не пролетывали мимо,
Попадали прямо въ душу.
И душа бъ твоя томилась,
Уязвленная любовью:
Лишь Паллады щитъ небесный
Утолялъ твои бы вздохи.
Въ продолженіе танцовъ Августѣйшая гостья, оказавъ свое благоволеніе участвовавшимъ въ оныхъ, изволила оставить собраніе, и уклонилась для отдохновенія въ чертогъ, устланный коврами и обитый драгоцѣнными тканями. Здѣсь на стѣнахъ изображена исторія Персидскаго Вельможи Амана и Мардохея Израильтянина. Изтканіе толь живо, что кажется слышанъ гласъ послѣдняго:
И естьли я не милъ того вельможи оку,
Ты вѣдаешь, могу ль я быть рабомъ пороку?
Тебѣ извѣстно все, о кроткая Эсѳирь,
Владычица сердецъ и красота порфиръ!
Судьба на тронъ тебя съ тѣмъ царскій возводила,
Чтобъ милость ты и судъ на тронѣ воцарила,
Невинность бы спасла, низвергла бъ клевету,
И сердце нѣжное и духа высоту
Совокупя въ себѣ, вселенной показала,
Ты мудростью бъ примѣръ мужей великихъ стала!
Между тѣмъ, какъ разсматривая здѣсь обои, воображеніе мечтало сіе или что либо сему подобное, разумъ съ почтеніемъ похвалялъ вкусъ и намѣреніе хозяина, или всякаго вельможи, котораго душа непричастна была клеветѣ и мщенію, и который подобными нравоучительными бытіями украшалъ свое жилище и сердце. Тогда въ другой комнатѣ подлѣ сей, золотой слонъ, обвѣшанный жемчужными бахрамами, убранный алмазами и изумрудами, началъ обращать хоботъ. — Онъ былъ какъ бы живъ и поставленъ нарочно на стражѣ y Ассуира, предъ которымъ произходила помянутая исторія. Персіянинъ сидящій на немъ, ударилъ въ колоколъ, и сіе было возвѣщеніемъ театральнаго представленія. Хозяинъ всеподданнѣйше просилъ къ оному Высочайшихъ своихъ Посѣтителей, и пригласилъ прочихъ гостей. — Открылся занавѣсъ. — Мѣсто дѣйствія и помостъ освѣтился лучезарнымъ солнцемъ, въ срединѣ котораго сіяло въ зеленыхъ лаврахъ вензловое имя Екатерины II. — Выступили танцовщики, представлявшіе поселянъ и поселянокъ. Воздѣвая руки къ сему благотворному свѣтилу, они показывали движеніями усерднѣйшія свои чувствованія. — Балетъ препровождаемъ былъ музыкою и пѣніемъ.
хоръ III.
правитьСколь твоими чудесами,
Взгляда твоего лучами,
Именемъ твоимъ блаженны!
Сколь тобой мы восхищенны!
Зри на наши днесь ты лица,
Кроткая небесъ зѣница!
Гдѣ твое лишь имя, взоры
Намъ возблещутъ: пѣсни, хоры
Тамъ повсюду раздаются,
Восклицанія несутся:
Всѣхъ съ тобой мы въ свѣтѣ краше,
Лучезарно солнце наше!
За симъ слѣдовала комедія: a послѣ оной балетъ, представлявшій Смирнскаго купца, торгующаго невольниками всѣхъ народовъ. Но къ чести Россійскаго оружія, не было ни одного соотечественника нашего въ плѣну сего корыстолюбиваго варвара. Какая перемѣна политическаго нашего состоянія! Давно ли Украйна и Низовыя мѣста подвержены были непрестаннымъ набѣгамъ хищныхъ Ордъ? — Давно ли? — О коль пріятно напоминаніе минувшихъ напастей, когда онѣ прошли, какъ страшный сонъ! — Теперь мы наслаждаемся въ пресвѣтлыхъ торжествахъ благоденствіемъ. О потомство! вѣдай: все сіе есть твореніе духа Екатерины. — Она рекла: —
Создалъ Румянцовъ по степямъ,
Подвигъ ходящи съ громомъ грады;
Крылаты Этны по морямъ
Текли съ Орловымъ до Эллады,
Они три свѣта потрясли:
Подобны лавры возрасли
И днесь Потемкина рукой.
Коль силенъ духъ Ея средь боевъ!
Коль онъ вездѣ великъ собой!
Онъ маніемъ творилъ героевъ,
Которыхъ въ поздны времена
Дѣянья, память, имена
Гремящей славой будутъ вѣчны,
Грозой стихіевъ непресѣчны.
Уже наступила ночь, и когда изъ театра возвращалися въ залу, предвозвѣщено было концертомъ великолѣпнѣйшее зрѣлище.
xоръ IV.
правитьОтъ крылъ орловъ парящихъ
По югу воетъ шумъ:
Погрязли въ морѣ флоты,
Легли въ поляхъ полки;
Съ холмовъ низверглись грады,
Затмилася луна;
Подъ Росскою рукою
Склонилъ чело Дунай.
Владычица полсвѣта,
Россіянъ храбрыхъ Мать!
Въ богоподобной славѣ,
Въ сіяньи благъ Твоихъ,
Твоимъ небеснымъ взоромъ,
Какъ радуга на понтъ,
Благоволи приникнуть
На сонмъ Твоихъ побѣдъ.
Воззри, какъ въ небѣ звѣзды,
Какъ въ домѣ семъ огни:
Такъ ревностью горѣли
Въ бояхъ Твои сыны.
Моежъ къ Тебѣ усердье
Коль можно бъ съ чѣмъ сравнить,
Давнобъ Тебѣ вселена
Воздвигнула олтарь.
Вступили въ освѣщенные чертоги. — Чтожъ представилось? Сама Августѣйшая Императрица вопрошаетъ: «не уже ли мы тамъ, гдѣ прежде были?» Сто тысячь лампадъ внутри дома: корнизы, окна, простѣнки, все усыпано чистымъ кристалломъ, наполненнымъ возженнаго бѣлаго благовоннаго воску. Граненыя паникадилы и фонари, висящіе съ высоты, a со сторонъ позлащенные свѣтильники, одни какъ жаръ горятъ, a другіе какъ воды переливаются; и совокупляя лучи свои въ веселое торжественное сіяніе, все покрывали свѣтозарностію. Какой блескъ! Волшебные замки Шехеразады, сравнитесь ли вы съ симъ храмомъ, унизаннымъ звѣздами, или лучше съ цѣлою поднебесностію, увѣшанною солнцами? Безсмертные пѣвцы храмовъ вкуса и славы[3]! по что вы не видали сего великолѣпія? — Что я вижу? Тутъ играетъ яркій и живый лучь, и какъ бы зноемъ Африканскаго лѣта притупляются взоры. Тамъ, какъ бы въ пасмурный день, разливается блескъ тонкій и умѣренный: — я весь въ заряхъ. — Окна окружены звѣздами. — Горящія полосы звѣздъ по высотѣ стѣнъ простираются. — Рубины, изумруды, яхонты, топазы блещутъ. — Разноогненные, съ живыми цвѣтами и зеленью переплетенные, вѣнцы и цѣпи висятъ между столпами; — тѣнистыя радуги бѣгаютъ по пространству; — зарево сквозь лѣсъ проглядываетъ; — искуство вездѣ подражаетъ природѣ. — Но что кромѣ сего было чрезъестественнаго, описать трудно. — Высочайшія пальмы, по подбористымъ и равнымъ ихъ стеблямъ до самыхъ вершинъ, увиты какъ бы звѣздами, и горятъ, какъ пламенѣющіе столпы. — Ароматныя рощи обременены златопрозрачными померанцами, лимонами, апельсинами; — зеленый, червленый и желтый виноградъ, віясь по тычинкамъ огнистыми кистями своими, и въ тѣняхъ по чернымъ грядамъ лилеи и тюльпаны, ананасы и другіе плоды пламенностію своею неизреченную пестроту и чудесность удивленному взору представляютъ. Гдѣ находишься? — Что видишь? Не обманываешься ли? — Самъ себѣ не вѣришь! Но естьли природа, искуство, и самое, такъ сказать, волшебство неодушевленными и неподвижными предметами приводятъ здѣсь въ изумленіе: то какимъ безмолвнымъ восторгомъ, какимъ пріятнымъ оцѣпенѣніемъ остановляешься, когда внезапно находишь подъ густотою древесныхъ вѣтвей чистыя воды и въ нихъ плавающихъ золотыхъ и серебреныхъ рыбъ — когда тутъ же средь грома музыки и литавръ слышишь звонкіе соловьиные свисты? Одни съ свѣтлой стихіи пріятнымъ движеніемъ, a другіе изъ отдаленной мрачности прерывающимся сладкимъ пѣніемъ, жадные слухъ и взоры несказаннымъ увеселеніемъ наполняютъ. Такая необыкновенная и восхитительная внезапность совсѣмъ новое чувствіе раждаетъ. Но что съ тобою будетъ, когда посреди всѣхъ оныхъ дивъ представится тебѣ въ сапфирныхъ, розовыхъ и янтарныхъ лучахъ горящій и всеосвѣщающій памятникъ любезной Матери твоего отечества, олтарь ея и образъ, вокругъ которыхъ по сторонамъ, въ зеленыхъ и лиловыхъ заряхъ, видны дражайшія имена всего ея наслѣдія?[4] Всякой Россіянинъ вообразитъ и почувствуетъ ни съ чѣмъ несравненное удовольствіе, отъ благодарности за прошедшее, отъ любви за настоящее и отъ надежды ожидаемаго блага. — Ежели онъ благоразуменъ, то въ умиленіи сердца скажетъ: «Сей чистый и ясный огнь есть истинное подобіе моего къ ней усердія; сіе лиловое и зеленое пламя образъ безсмертной моей и потомства моего на нихъ надежды.» Естьли же онъ чувствителенъ: то проліетъ ангельскія слезы, и блаженствомъ своимъ приближится къ небожителямъ, созерцающимъ непостижимое вѣчное сіяніе.
Не такъ ли солнцевъ домъ стоитъ среди небесъ,
Весь радугой объятъ и весь покрытъ зарями?
Моря сверкаютъ въ немъ, поля, долины, лѣсъ;
Рубина рдянаго поддержанъ онъ горами;
Въ сапфирѣ, кристалѣ, въ немъ звѣзды, какъ свѣщи,
Кругомъ и внутрь его колеблются лучи.
Въ каленомъ златѣ въ в вѣкъ горитъ и не сгараетъ,
И око смертное сіяньемъ притупляетъ.
Щедротою своею Виновница блеска сего, достойная, чтобъ и въ позднѣйшія времена такіе храмы въ честь ея воздвигаемы были, ходитъ вокругъ, осматриваетъ все съ обыкновенною ей милостію. Предъ нею кажется все живѣе становится, все пріемлетъ большее сіяніе; — слѣды ея суть блистательныя волны тѣснящагося за нею веселаго, радостнаго, торжествующаго собранія. Сіе паче всего ее утѣшаетъ. Свѣтлое лице ея ободряетъ улыбки, игры, пляски, лики, забавы. — Ce подобіе Матери, ce Монархиня, окруженная славою, любовію, великолѣпіемъ!
Всѣ три,
Казалось, оны Божества
Съ Владычицею душъ, съ небесъ
Пришли
Умножить блески, звуки, радость
Торжества.
Всѣ три,
Казалось, межъ собою
Какъ будто споръ вели:
Кому быть празднества душою?
Но слава здѣсь съ вѣнцемъ лавровымъ,
Съ короною изъ звѣздъ,
На подвиги душамъ готовымъ
Трубой съ высокихъ мѣстъ
Свой огнь вливала;
Во всѣхъ сердцахъ одна торжествовала.
И Нимфъ, и Сильфъ соборы
Ея всѣ пѣли хоры,
Ея твердили гласъ,
Плясали, бѣгали, скакали,
Качались, (*) въ воздухѣ летали,
И всѣ согласно восклицали:
«Утѣхамъ время, дѣлу часъ!»
(*) Внутри покоевъ поставлены были великолѣпныя качели.
Между прочими танцами были также пляски по Малороссійскимъ и Рускимъ простымъ пѣснямъ, изъ которыхъ одна ниже сего слѣдуетъ. A какъ собственное народное пѣніе любящимъ свое отечество нравится болѣе иностраннаго: то какое было удовольствіе видѣть предъ лицемъ Монарха одобреніе къ своимъ увеселеніямъ? О вы, которые не плѣняли такимъ образомъ сердецъ, a хотѣли быть страшными, Цари! могли ли вы наслаждаться такими пріятными зрѣлищами?
xоръ v.
правитьНа бережку у ставка
На дощечкѣ y млинка, и проч.
Между тѣмъ какъ такими забавами занимались въ покояхъ, во внѣшнемъ весьма пространномъ и прекрасномъ саду вожжены были увеселительные огни. — Хотя пасмурная погода не позволяла всѣмъ утѣшаться ими, но любопытство примѣтило оные. Тамъ, на прекрасныхъ прудахъ, чешуящихся между открытою пологою зеленью, a индѣ древами осѣненныхъ, зыблилася флотилія, изъ нѣсколькихъ судовъ состоявшая, украшенная разноцвѣтными флагами и фонарями, со множествомъ матрозовъ и гребцовъ богато одѣтыхъ. Рощи, пріятно разбросанныя, и алеи, далеко простирающіяся, также изпещрены были разными огнями. Всего пріятнѣе казалось помаваніе деревъ, надъ водами стоящихъ, которыя отъ случившагося тогда нарочитаго вѣтра наклоняясь и возвышаясь, заставляли по колеблющемуся подъ ними стеклу пробѣгать то зеленыя то красныя струи. Всѣ дороги были покрыты народомъ, толпящимся подобно рою пчелъ, привившихся къ тому мѣсту, гдѣ матка ихъ находится. Шорохъ деревъ, шумъ водъ катящагося водопада, жужуканье говорящихъ, гласъ въ далекѣ гребецкаго рога и пѣсенъ, слышимый съ гуломъ музыки, вырывающимся изъ дому, погружали мысли въ нѣкую забывчивость. Какіе разговоры, какіе вопросы о причинѣ праздника и щедрости хозяина! Мнѣ слышится отвѣтъ его:
Я чѣмъ могу воздать ея ко мнѣ щедротѣ?
Величіе мое творенье рукъ Ея;
Все щастіе мое души Ея въ добротѣ,
И слава торжества Ея, a не моя.
Угощенные толь пріятнымъ образомъ посѣтители внутри и внѣ дома[5], ничего уже болѣе не ожидали, что бы могло усугубить ихъ удовольствіе: но вдругъ по данному отъ хозяина знаку, театръ уничтожается; на мѣстѣ же его и еще въ нѣсколькихъ другихъ покояхъ являются для 600 человѣкъ накрытые столы, кромѣ тѣхъ, которые приставлены были къ стѣнамъ для всякаго, кто чего мимоходомъ пожелаетъ. Гдѣ были театральное дѣйствіе и зрители, тамъ чрезъ нѣсколько минутъ открылись горы серебра съ разнымъ кушаньемъ, вокругъ съ золотыми подсвѣшниками. Достойны были удивленія расторопная услуга и порядокъ, a паче хозяйское разпоряженіе и присмотръ его повсюду.
Онъ мещетъ молнію и громы,
И рушитъ грады и беретъ;
Волшебны созидаетъ домы,
И дивны праздники даетъ.
Тамъ подъ его рукой Гиганты,
Трепещутъ земли и моря;
Другою чиститъ бриліанты
И тѣшится, на нихъ смотря.
Севодни бурю представляетъ,
Летаетъ завтра какъ зефиръ,
И лавръ и мирты собираетъ,
И бой ведетъ и строитъ миръ;
To крылья вдругъ беретъ орлины,
Паритъ къ лунѣ и смотритъ въ даль;
To рядитъ щеголей въ ботины (*),
Любезныхъ дамъ въ прелестну шаль (**).
И естьли бъ онъ имѣлъ злодѣевъ,
Согласны бъ были всѣ они:
Что видятъ образъ въ немъ Протеевъ,
Который жилъ въ златые дни.
(*) Легкіе сапожки, которые ввелъ Его Свѣтлость въ употребленіе своимъ примѣромъ.
(**) Азіатскія тонкія покрывала, которыми Его Свѣтлость дарилъ Дамъ.
Начался ужинъ. Мѣста театра и оркестра удостоены были Высочайшаго Императорскаго присутствія. — На первомъ, въ числѣ кадрили, изволили кушать Государи Великіе Князья Александръ и Константинъ Павловичи; a на второмъ Всемилостивѣйшая Государыня и Его Императорское Высочество, Наслѣдникъ престола съ Высочайшею Его Супругою: партеръ и нѣсколько картинныхъ покоевъ заняты были прочими обоего пола особами. Порядокъ постановленныхъ столовъ достоинъ примѣчанія. Всѣхъ взоры обращены были къ лицу Государыни, и отъ сцены по степенямъ до нѣкоего особаго возвышенія возносилася освѣщенная гора съ приборами, услугою и гостями, подобно какъ бы съ зрителями. На самой высотѣ оной сіяли стекляные разноогненные сосуды, что также представляло нѣкое необычайное зрѣлище. Казалось, что вся Имперія пришла со всѣмъ своимъ великолѣпіемъ и изобиліемъ на угощеніе своей Владычицы, и тѣснилась даже на высотахъ, чтобъ насладиться Ея лицезрѣніемъ.
Богатая Сибирь, наклоншись надъ столами,
Разсыпала по нихъ и злато и сребро;
Восточный, западный, сѣдые океаны,
Трясяся челами, держали рѣдкихъ рыбъ;
Чернокудрявый лѣсъ и бѣловласы степи,
Украйна, Холмогоръ, несли тельцовъ и дичь;
Вѣнчанна класами хлѣбъ Волга подавала,
Съ плодами сладкими принесъ кошницу Тавръ;
Рифей, нагнувшися, въ топазны, аматистны
Лилъ кубки медъ златый, древъ искрометный сокъ,
И съ Дона сладкія и Крымски вкусны вина;
Прекрасная Нева, пріявъ отъ Бельта съ рукъ
Въ фарфорѣ, кристалѣ, чужія питья, снѣди,
Носила по гостямъ, какъ будто бы стыдясь,
Чшо потчивать должна такъ прихоть по неволѣ.
Обилье тучное всѣмъ простирало длань.
Картины по стѣнамъ, огнями освѣщенны,
Казалось ожили, и рдяны лица ихъ
Изъ мрака выставя, на славный пиръ смотрѣли;
Лукуллы, Цезари, Траянъ, Октавій, Титъ,
Какъ будто изумясь, сойти со стѣнъ желали,
И вопросить: кого такъ угощаетъ свѣтъ?
Кто, кромѣ насъ, владѣть отважился вселенной?
Вскорѣ послѣ ужина Высочайшая Посѣтительница, обозрѣвъ еще веселящихся, соизволила со всѣмъ своимъ Августѣйшимъ Домомъ уклониться къ покою. — Уже подвезены были колесницы, — внезапу раздалось нѣжное пѣніе съ тихимъ звукомъ органовъ, низходящее съ висящихъ хоровъ, которые закрыты было разноцвѣтными и озаренными яркимъ цвѣтомъ стекляными сосудами. Всѣ безмолвствуютъ, внимаютъ и обращаютъ всюду взоры свои, и не видя поющихъ, въ пріятномъ восхищеніи думаютъ созерцать облака, или зари, съ которыхъ слышалось Ангельское пѣніе, сопровождаемoe небесною гармоніею.
хоръ VI.
правитьЦарство здѣсь удовольствій,
Владычество щедротъ Твоихъ,
Здѣсь вода, земля и воздухъ
Дышетъ все Твоей душой,
Лишь Твоимъ я благомъ
И живу и счастливъ.
Что въ богатствѣ и честяхъ!
Что въ великости моей,
Естьли мысль, тебя не зрѣть,
Духъ ввергаетъ въ ужасъ?
Стой и не лети, ты время!
И благъ нашихъ не лишай.
Жизнь наша путь есть печалей:
Пусть въ ней цвѣтутъ цвѣты (*).
(*) Сей хоръ, взятый изъ Италіанской оперы, пѣтъ на Италіанскомъ языкѣ; но здѣсь съ перемѣною нѣкоторыхъ словъ соглашенъ съ тою музыкою.
По окончаніи хора хозяинъ съ благоговѣніемъ палъ на колѣни предъ своею Всемилостивѣйшею Самодержицею и облобызалъ Ея руку, принося усерднѣйшую благодарность за посѣщеніе. — Паки новая и трогающая сердце картина! Великолѣпный Дворъ и все многочисленное собраніе видятъ толь славную Монархиню съ величественнымъ и милостивымъ взоромъ стоящую предъ своимъ подданнымъ, который нѣсколько минутъ держитъ Ея десницу съ нѣкакимъ особливымъ душевнымъ умиленіемъ. Тако оставляла божественная Минерва сына Улиссова.
Низшедшимъ облакамъ,
Богиня въ нихъ возсѣла;
Подъемлясь къ высотамъ,
Къ нему съ улыбкой зрѣла.
Отъ брони вѣтромъ звуки,
Отъ взоровъ лучь летѣлъ;
Воздѣвъ онъ къ небу руки,
Ей въ слѣдъ безмолвно зрѣлъ.
- ↑ На семъ подножіи надпись: матери отечества и мнѣ премилосердой.
- ↑ На портикѣ дома надпись: отъ щедротъ Великой Екатерины.
- ↑ Волтеръ сочинилъ поэму: храмъ вкуса: a Попъ: храмъ славы.
- ↑ Сквозь транспараны сіяли вензловыя имена Его Императорскаго Высочества, Наслѣдника престола, Его Супруги, Великихъ Князей и Княженъ, озаренныя фіолетовымъ и зеленымъ цвѣтами, знаменующими безсмертіе и надежду.
- ↑ Въ продолженіе бала разносимы были чай, кофе, оржадъ, лимонадъ и всякіе конфекты.