М. Н. Катков
правитьОписание похорон П. М. Леонтьева
правитьСегодня, 28 марта, происходило отпевание и погребение тела Павла Михайловича Леонтьева. Уже к 9 часам утра к дому Университетской типографии собирались лица, желавшие отдать последний долг усопшему. Пред домом стояла густая толпа народа, постепенно возраставшая. В 9 1/2 ч. карета преосвященного Леонида медленно подъехала к крыльцу среди толпы, наполнявшей двор и улицу. После краткой литии, совершенной преосвященным, студенты и воспитанники высших классов Лицея и друзья Павла Михайловича на своих руках понесли гроб в Университетскую церковь. Открылось величественное погребальное шествие. Впереди поезда шли ряды рабочих и служащих в типографии, а за ними попарно воспитанники Лицея. Когда шедшие впереди процессии были уже близ Охотного ряда, от дома Университетской типографии едва начали двигаться экипажи, замыкавшие процессию; по улицам, пересекавшим путь шествия, прекращалось движение; по обеим сторонам стояли толпы, по временам присоединявшиеся к процессии и умножавшие число провожавших. На Большой Дмитровке пред зданием, где ныне помещается Лицей, была совершена лития.
У дверей храма тело было встречено преосвященным Леонидом с прочим духовенством. Храм, лестница и обширные сени были наполнены лицами, собравшимися отдать последний долг покойному. Гроб окружали лица, близкие покойному, и Лицей во всем его составе. Собралось все что есть в Москве наиболее заметного в правительственных и общественных кругах. В числе присутствовавших были: московский генерал-губернатор князь В. А. Долгоруков, неоднократно присутствовавший, как и многие другие из почетнейших лиц столицы, и при домовых панихидах над телом; командующий войсками Московского военного округа А. И. Гильденштубе, также не пропускавший почти ни одной панихиды; московский комендант А. К. Фридрихе, начальник первой гренадерской дивизии Э. Л. Моллер, почетные опекуны: Д. Н. Белевцев, В. А. Дашков, московский обер-полицеймейстер Н. У. Арапов, исправляющий должность президента Дворцовой Конторы А. Н. Ламздорф, бывший попечитель Виленского учебного округа П. Н. Батюшков, начальник Архива иностранных дел барон Ф. А. Бюлер и весьма многие другие. Учебное ведомство, которому главным образом принадлежала деятельность покойного, было представлено полно. Присутствовали: попечитель Московского учебного округа князь Н. П. Мещерский, находившийся в самых близких дружелюбных отношениях к покойному и ныне проводивший его пешком почти весь длинный путь до места погребения; помощник попечителя С. С. Иванов, ректор университета С. М. Соловьев, прибывшие из Петербурга друзья покойного: председатель ученого комитета Министерства народного просвещения А. И. Георгиевский, редактор «Журнала Министерства Народного Просвещения» Е. М. Феоктистов, заведующий реальными училищами А. М. Гезен, профессоры, директоры и преподаватели гимназий, начальственные и учащие лица других учебных заведений, в том числе начальница женской классической гимназии С. Н. Фишер и несколько учениц этой гимназии, многие студенты и воспитанники гимназий. После литургии преждеосвященных даров, совершенной архиерейским служением, настоятель Университетской церкви Н. А. Сергиевский произнес слово. Отпевание тела совершали преосвященный Леонид, архимандрит Златоустовского монастыря Афанасий, протоиерей Н. А. Сергиевский, профессор университета протоиерей А. И. Иванцов-Платонов, редактор «Православного Обозрения» священник П. А. Преображенский, законоучители Лицея: протоиерей Я. Д. Головин, протоиерей Д. В. Разумовский, священник Н. Г. Малиновский и приходский протоиерей А. В. Остроглазов.
Гроб был наполнен цветами, которые и во время богослужения приносились и полагались на его тело чтителями его памяти.
После отпевания законоучитель Лицея Яков Даниилович Головин произнес теплое слово, обращаясь преимущественно к ученикам и воспитателям Лицея. Тяжкая весть, поразившая всех, в каком бы то ни было отношении связанных с Лицеем, привела ему на память изречение апостола Павла: «Многие имамы нестуны, единого же отца». Понятие в широком смысле этого слова именно подходит к Павлу Михайловичу как основателю и охранителю столь любимого им заведения: каждому ученику, каждому воспитателю Лицея памятны многие случаи, в которых ярко светилась его теплая, отцовская любовь к детям. Ни времени, ни забот, ни бессонных трудов не жалел он, когда дело шло о пользе Лицея. Но понятие отцовской любви не выразит всего чувства, которое дорогой покойный вносил в свои отношения к детям, вверенным Лицею. Он был им матерью. Как к сердцу нежной матери имеет доступ всякая мысль, всякое чувство, даже самое сокровенное, ее ребенка, так и душа Павла Михайловича всегда была открыта для принятия всякого помысла и душевного движения каждого из воспитанников. «В сердце каждого человека, — заключил речь свою отец Головин, — есть маленький, теплый уголок, где находят место самые дорогие для него лица; да поместит, или, лучше сказать, да сохранит каждый лицеист в этом теплом уголку своего сердца место для незабвенного Павла Михайловича».
Умилительно и трогательно было последнее целование… Наконец, дорогая ноша снова поднята на руки. Гроб несли лицейские студенты и воспитанники, часто сменяясь не от усталости, а от рвения. Непосредственно за гробом, смешиваясь с толпою сопровождавших, шли родственники, друзья и близкие знакомые покойного; из них многие пешком совершили путь до Алексеевского монастыря. Затем ехала пустая погребальная колесница и за нею длинна вереница экипажей. Поезд тянулся на таком протяжении, что движение на Тверской было прервано почти на полчаса и линия процессии занимала длину нескольких бульваров. Пред зданиями Университета, Лицея и типографии были отслужены литии. От здания типографии гроб несли наборщики и рабочие; но близ монастыря лицеисты снова приняли на себя дорогую ношу.
В святых воротах монастыря гроб был встречен преосвященным Леонидом и в сопровождении прибывших Московского генерал-губернатора князя В. А. Долгорукова и Московского обер-полицеймейстера и всех поезжан отнесен на кладбище к склепу с приготовленным свинцовым гробом. На могиле, когда возглашена была вечная память, учитель истории в Лицее Цесаревича Николая В. В. Назаревский сказал следующее:
Моисею, воспитавшему новое племя в народ, не суждено было ввести это племя в обетованную землю и самому жить на ней с теми, кого он воспитывал. Ему дозволено было, однако, издалека увидеть предмет пламенных желаний его сердца. Он покинул здешний мир с скорбным и вместе радостным чувством, когда раскрылась его взору величественная картина обетованного края с его зеленеющими нивами и пажитями, с его светлыми потоками, его виноградниками и лесами кипарисов.
He с таким ли чувством оставил этот мир и твой мощный дух, наш почивший учитель и руководитель?
Изощрив свои редкие дарования глубоким изучением культуры великих народов древности, греков и римлян, в произведениях их литературы и в самой их истории, приготовив себя к высокому призванию долговременною деятельностию на поле высшего научного образования, ты стал руководителем не обольстительного на вид, но истинного просвещения в нашем отечестве. Ты создал свою школу в образец для других и для нее не щадил ни труда, ни сил, ни здоровья. Это знают ночи, проведенные тобою без сна, знают стены твоей школы. Своею рукой, слабевшею день ото дня, ты клал, можно сказать, каждый камень для величественного нового здания твоего Лицея. И вот когда наше училище развилось до значительных размеров, когда оно привлекло к себе сочувствие и надежды, когда нива, возделанная твоею рукой, орошенная потом твоего труда, покрылась колосьями, ждущими серпа и жнеца, когда воспитанники твои готовы выйти на жизненное поле и самые стены Лицея уже высятся над окружающими их зданиями Москвы, когда пред твоими глазами открывалась земля обетованная, сильный дух твой оставил слабое тело, не могшее более служить его энергии… Грустно было душе твоей покидать созревающую ниву…
Но в нас живет убеждение, что при всей грусти на расстава-ньи с этим миром твоего труда душа твоя глубоко утешалась сознанием прочности твоего дела, верою в счастливую его будущность, убеждением, что твои питомцы будут верны направлению, какое ты дал им. Порукой этого искренние слезы твоих учеников, глубокое сочувствие и уважение представителей общества, сопровождающих твой прах до могилы, где тебе определено успокоиться от изумительных твоих трудов… Твоею предсмертного заботой было устроить храм Божий в новом монументальном здании твоей школы. Но тебе довелось только положить первые камни этого храма и видеть его издалека в очертаниях плана, — а сам ты уже не будешь молиться в нем вместе с нами за дорогое и великое дело воспитания молодых поколений. Зато твой дорогой для нас прах, надеемся мы, будет храниться под алтарем Лицея в залог его благосостояния и как свидетельство, что твой дух, дух знания, мудрости, труда и энергии, будет жить в нем как великая несокрушимая сила.
Затем прочтена была речь одного из старших учителей Лицея А. Г. Кудрявцева, который не был в силах сам произнести ее:
Почий в мире, вечная память тебе, великий труженик, незабвенный основатель Лицея! Воспоминание о тебе никогда не угаснет в сердцах всех, которые предстоят здесь и оплакивают твою безвременную кончину. Пройдут года, и все предстоящие здесь в свою чреду сойдут в могилу время сгложет мрамор великолепных монументов, но память о тебе будет и тогда жить в отдаленном потомстве. Ты воздвиг себе нерушимый памятник: созданный и возлелеянный тобою Лицей, осененный Августейшим, незабвенным для России именем Цесаревича Николая, будет передавать от поколения к поколению и славное имя своего основателя. Чрез много, много лет будут указывать на тебя как на образец неустанного, бескорыстного служения великому благородному делу воспитания юных поколений. Наставники Лицея будут рассказывать своим питомцам предание о том, как ты, одолевая силою духа телесные немощи, неустанно трудился с утра до поздней ночи, сам уча детей и постоянно руководя, возбуждая и ободряя наставников. Безвременно застигла тебя смерть среди тяжких забот и великих помыслов о завершении твоего создания, и все мы, воспитатели и воспитанники, проливаем слезы, вызванные сердечным горем и сознанием важности нашей утраты. Но не одними слезами должны мы почтить твою память, великий труженик. Всего лучше докажем мы миру, как дорого нам воспоминание о тебе, если без слез, без уныния, бодро приложим все свои силы к делу, тобою начатому и тобою же в продолжение нескольких лет с беспримерным успехом веденному. Воодушеви и благослови нас, дух великого труженика, на деятельность, тобою предначертанную, на пути, тобою предуказанном. Почий в мире, вечная тебе память!
Редко похороны сопровождаются таким выражением общественного участия, как похороны Павла Михайловича, а он при жизни не искал, а убегал популярности. Достоинства и заслуги его, и вся важность утраты, причиненной его кончиною в минуту, когда так неожиданно и несвоевременно была прервана нить его жизни, вдруг стали ясны для всех.
Невознаградима понесенная утрата. Тяжел удар, обрушившийся на любивших и чтивших покойного. Но с покорностью склоняясь пред волей Провидения, они в эти дни печали имели великое и укрепляющее силы утешение в знаках общего сочувствия, а более всего в том умилительном зрелище, какое представляла тесная семья воспитанников Лицея. За первою же панихидой, чрез несколько часов после кончины Павла Михайловича, уже составился венок вокруг его тела из преданных и благодарных юношей. Исполненные искреннего чувства, три дня и четыре ночи сменялись они у его гроба, молясь за него со слезами и передавая друг другу для чтения святую «Книгу хвалений».
Впервые опубликовано: Московские Ведомости. 1875. 29 марта. № 80.