Описание земли Камчатки. Том второй (Крашенинников)

Описание земли Камчатки. Том второй
автор Степан Петрович Крашенинников

Опубл.: 1755. Источник: az.lib.ru

С. П. Крашенинников Описание земли Камчатки. С приложением рапортов, донесений и других неопубликованных материалов

Академия наук СССР. Институт географии. Географическое общество Союза ССР. Институт этнографии

С. П. Крашенинников. Описание земли Камчатки. С приложением рапортов, донесений и других неопубликованных материалов

Издательство Главсевморпути, М., -Л. 1949

Ответственные редакторы академик Л. С. Берг, Академик А. А. Григорьев и проф. И. Н. Степанов

СОДЕРЖАНИЕ ОПИСАНИЕ ЗЕМЛИ КАМЧАТКИ Том второй

Часть третья. О камчатских народах

Глава 1. О камчатских народах вообще

Глава 2. О происхождении звания камчадал и камчатского народа по одним токмо догадкам

Глава 3. О прежнем состоянии камчатского народа

Глава 4. О камчатских острожках

Глава 5. О домовой посуде и о других нужных в житии потребностях

Глава 6. О мужской и женской работе

Глава 7. О камчатском платье

Глава 8. О пище и питии камчатского народа и о приуготовлении оных

Глава 9. О езде на собаках и разных к оной принадлежащих приборах

Глава 10. О военном камчатском ополчении

Глава 11. О боге, о сотворении земли и о догматах камчатской веры

Глава 12. О шаманах камчатских

Глава 13. О праздниках и наблюдаемых при том церемониях

Глава 14. О пирах и забавах камчатских

Глава 15. О сведении дружбы и о подчивании гостей партикулярно

Глава 16. О сватанье и свадьбах

Глава 17. О рождении и воспитании детей

Глава 18. О болезнях и лекарствах

Глава 19. О погребении умерших

Глава 20. О различных наречиях камчатского народа

Глава 21. О коряцком народе

Глава 22. О курильском народе

Часть четвертая. О покорении Камчатки, о бывших в разные времена бунтах и изменах и о нынешнем состоянии российских острогов

Глава 1. О первом известии про Камчатку, о походах камчатских и о заведении в той стране российского поселения

Глава 2. О бунте камчатских казаков, о убивстве трех прикащиков, о бывшем по тому делу следствии, и об отправлении служивых для проведывання островов и Японского государства для заслужения вин своих

Глава 3. О прикащиках бывших после Василья Колесова до главного камчатского бунта, что при котором достойного примечания зделалось; о приключениях при вывозе ясашной казны с Камчатки, и о проведаним пути из Охотска на Камчатку чрез Пенжинское море

Глава 4. О измене камчадалов, о сожжении Нижнего Камчатского острога, о покорении их, и о бывшем по тому делу следствии и розыске

Глава 5. О нынешнем состоянии камчатских острогов, о их преимуществе и недостатках в сравнении между собою

Глава 6. О житии тамошних казаков, о изобретении травяного и ягодного вина, о курении, о прежней винной продаже и о доходах казачьих

Глава 7. О подчиненных каждому российскому острогу камчатских и коряцких острожках, о посылаемых к ним зборщиках, и о других казенных камчатских доходах

Глава 8. О купечестве

Глава 9. О разных дорогах, которыми из Якутска на Камчатку ездят

Краткое изъявление вещей на книгу второго тома «Описания Камчатки», собранных по алфавиту скорого ради приискания

ОПИСАНИЕ ЗЕМЛИ КАМЧАТКИ СОЧИНЕННОЕ Степаном Крашенинниковым Академии Наук профессором Том второй ОПИСАНИЕ КАМЧАТКИ ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ О КАМЧАТСКИХ НАРОДАХ

ГЛАВА I

О КАМЧАТСКИХ НАРОДАХ ВООБЩЕ

Камчатка сколь дикое место по своему состоянию, столь, и дикими народами обитаемо. Иные из них живут как лопари, переходя с места на место с оленьими табунами своими; другие по рекам, в Восточное и Пенжинское море текущим, не переменяя жилищ своих и имея от ловли рыбной или морских зверей пропитание, а иные по островам, лежащим около Курильской лопатки, питаясь морскими ж зверьми, рыбою и всякими извергаемыми из моря и растущими около берегов вещами, как например репою морскою, капустою, раками^[1] и прочая. Первые живут в юртах из оленьих кож, а прочие в землянках. Все вообще житием гнусны, нравами грубы, язычники^[2], не знающие бога и не имеющие никаких писмян.

Природных тамошних жителей считается три народа: камчадалы, коряки и курилы. Камчадалы^[3] живут в южной части Камчатского мыса, от устья реки Уки до Курильской лопатки, и на первом Курильском острову называемом Шоумшчу. Коряки в северных местах и вкруг Пенжинского моря до реки Нукчана, а вкруг Восточного окиана почти до Анадыря; а курилы на втором Курильском острову и на других до японского владения. Итак камчадалы с южной стороны имеют в соседстве курилов, а с северной коряков. Коряки смежны с чукчами, юкагирями и ламутками, а курилы с камчадалами и японцами.

Камчадалов по разности языка можно разделить на два народа: на северной и южной. Северной народ, которой имеет свои жилища по реке Камчатке с вершины до устья, и по берегу Восточного окиана от устья Уки реки на юг до устья Налачевой, за столповой по справедливости почесться может: ибо оной и поступками в рассуждении других лучше, и нравами не столь суров, и в языке нигде почти никакой не имеет отмены. Напротив того, у прочих в каждом остроге особливое наречие примечается. Южной народ по Восточному морю от Налачевой до Курильской лопатки, а по Пенжинскому от Лопатки на север до реки Хариузовой имеет свои жилища^[4].

Коряки разделяются просто на два же народа на оленных и сидячих. Оленные с табунами своими с места на место кочуют, а сидячие живут при реках, как камчадалы. В языке имеют такую разность, что оленные сидячих едва разуметь могут, а особливо тех, кои смежны с камчадалами, и многие слова их в своем языке употребляют.

Таким же образом разделяют некоторые и курильцов на дальних и ближних. Под именем дальних разумеются курильцы, на дальних и на втором Курильском острову живущие^[5], потому что они выежжие с других островов; а под именем ближних жители первого Курильского острова и Курильской лопатки. Но сие разделение несправедливо. Ибо хотя объявленные первого острова и Курильской лопатки жители в языке своем, в обрядах и в телесном виде несколько от камчадалов и разнствуют, однако заподлинно известно, что они происходят от камчадалов, которых я называю южными: а помянутая разность происходит от соседства, обхождения и взаимного супружества с прямыми Курилами.

Камчадалы как северные, так и южные называют себя ительмень, житель, а в женском роде ительма, которое название происходит от глагола ителахса живу, как пишет господин Стеллер. Кима ителахса значит я живу, а мен человека; ма ителахсан, где он живет? Корни сих слов, по его ж объявлению, остались в языке камчадалов, которые живут между реками Немтиком и Морошечной. Всемилостивейшую государыню называют они коачь аерем, то есть государь сияющий как солнце, без различия полу: ибо солнце на их языке коачь, а государь аерем. Россиян вообще именуют брыхтатын огненные люди, по причине огненного оружия^[6], которого они, не видая прежде и не имея о стрельбе из него понятия, думали, что огонь не из ружья выходит, но что россияне огненное имеют дыхание. Коряки на их языке таулюган, курильцы — кушин и кужин^[7].

^[8] Камчадалы между прочим имеют такое смешное обыкновение, что^[9] всякую вещь своим языком назвать стараются, смотря на сходство ее имени^[10], на действия и на другие обстоятельства: буде же понятие какой вещи им трудно, и сходства имени скоро не сыщут, то и чужестранное имя принимают, но так его испортя, что почти не будет иметь с сущим именем и подобия. Таким образом священник у них называется богбог, без сумнения для того, что часто бога упоминает; доктор дуктонас, студент сокейнахчь, студеной, хлеб брыхтатын аугчь, российская сарана; дьячок ки аангычь, морской вострохвост, утка, которая по их мнению также, как дьячок, поет; колокол кук, железо оачу, кузнец аазакиса, матрос учавешинитах, на верх лазящий, конопатчик, калупасан чай сокосох чайка, подполковник, которой будучи при следствии многих вешал, итахзашах вешатель^[11].

Оленные коряки сами себя называют тумугуту, россиян мельгы-тангы, как уже выше объявлено, камчадалов хончала, а о курильцах не знают. Сидячие себя называют чаучу, россиян так же как оленные мелагытангы, камчадалов нымылага, а курильцов куинала.

Курильцы себя называют уивут-секе, курильцов неясашных, кои на дальных островах живут, яункур, россиян синсиань, камчадалов ару-шрункур, а про коряк не ведают.

Что значат названия, о которых знаменовании не упомянуто, того по причине грубости народов и неискусства толмачей не можно было проведать. Впрочем довольно видеть можно всякому, что мы ни одного народа собственным его именем не называем, но по большей части таким, каким они назывались от соседей, которые прежде от России завоеваны были, придав имени их свое окончание и несколько испортя. Таким образом камчадалов называем мы по коряцки, ибо камчадал от коряцкого хончала происходит; курильцов по камчатски, ибо курилец от куши имеет свое начало.

О происхождении коряцкого имени хотя неизвестно заподлинно, однако Стеллерово о том примечание, что слово коряка происходит от хора, оленя, весьма вероятно: ибо казаки по приходе к сему народу, может быть, часто слыша слово хора, или и видя, что благополучие помянутых иноверцов состоит в оленных табунах, прозвали их коряками, то есть оленным народом. Чукочи живущей в Чукоцком носу немирной народ, называется также испорченным именем чаучу, которое общее есть всем сидячим корякам. Одно неизвестно происхождение имени юкагирь, с которым народом оленные коряки пограничны в севере. Коряцкое имя едель, то есть волк, которым они называют юкагирей^[12] по причине пропитания их звериною ловлею, которую уподобляют волчьему хищению, за начало юкагирского наименования почесть сумнительно, хотя между обоими именами и есть некоторое сходство; особливо же что не знаем мы, как юкагири сами себя называют, и как соседи их, которые живут к Якуцку ближе.

Что касается до языка камчатских народов, то кх по числу народов три считается: камчатской, коряцкой и курильской; впрочем каждой язык^[13] по разности наречия на особливые языки разделяется. В камчатском языке три^[14] главные наречия^[15], одно употребляется у северных, а другое у южных камчадалов. Сии два наречия так между собою различны, что можно бы их почесть и за два равные языка; однако камчадалы друг друга без толмача разумеют, хотя слова их наречий не имеют почти никакого сходства, чему господин Стеллер не без причины удивляется. Третьим наречием можно почесть язык, которым говорят жители Пенжинского моря от Воровской реки до Тигиля и которой состоит из обоих вышеписанных наречий и из некоторого числа коряцких слов. В коряцком языке^[16] два же наречия, одно оленных коряк, а другое сидячих. О коряцком языке хотя и неизвестно заподлинно, сколько в нем наречий: ибо подданные российские говорят одним языком, а о других и сами не знают, однако сумневаться почти не можно, чтоб у них по разным островам не было в языке по крайней мере такой же отмены, какова у камчадалов южных и у сидячих коряк по разным острожкам примечается.

Камчатской язык^[17] выговаривается половиною в горле, и половиною во рте. Произношение их языка тихо, трудно, с протяжением и удивительным телодвижением, а сие^[18] показывает людей боязливых, раболепных, коварных и хитрых, каковы они и в самом деле.

Коряки говорят из всего горла с великим криком и замешательством^[19]; слова в языке их долги, но слоги коротки: начинаются по большей части с двух гласных и на гласные же кончатся, как например уемкай, важенка или неежжалой олень. Нравы сего народа согласны с языком их, как в описании его объявлено будет.

Курилы говорят тихо, плавно, свободно и приятно. Слова в языке их посредственны, гласных и согласных в них умеренно; но и самой народ всех диких народов добронравнее, осторожнее, правдивее, постояннее, обходительнее и честолюбивее.

ГЛАВА 2

О ПРОИСХОЖДЕНИИ ЗВАНИЯ КАМЧАДАЛ И КАМЧАТСКОГО НАРОДА ПО ОДНИМ ТОКМО ДОГАДКАМ¹

¹ В рукописи зачеркнуто: несколько вариантов заголовка:

От чего звание камчадал происходит

О сумнительном происхождении и о невозможно

О начале камчатского народа и отчего звание камчадал происходит (л. 201). — Ред.

Хотя и выше сего объявлено, что звание камчадал происходит от коряцкого имени хончало, однако причины не показано, с чего коряки камчадалов так называют, и для того должно сообщить здесь изъяснение.

Некоторые пишут, аки бы помянутой народ камчадалами от россиан прозван по реке Камчатке, которая до их еще приходу называлась Камчаткою, по имени славного воина Кончата, и аки бы россиане от тамошних язычников чрез знаки приметя, что великая оная река Коншатка по их именуется, всех тамошних жителей прозвали камчадалами. Но сие есть искусной вымысел и предрассуждение, для того, что россианам с камчадалами чрез знаки говорить не было нужды: ибо при них довольно было толмачей из сидячих коряк, которые камчатской язык совершенно знают, 2) что имя Хончат камчадалам неведомо, 3) а хотя бы того имени и был у них человек, то река не могла прозваться его именем: ибо камчадалы ни рек, ни озер, ни гор, ни островов именем людей не называют; но дают им имена по некоим свойственным им качествам, или по сходству с другими вещами, 4) что Камчатка река не Коншаткою, но Уйкуал, то есть большею рекою называется, как уже выше объявлено. А с чего коряки камчадалов зовут хончало, о том хотя заподлинно объявить и нельзя, для того что коряки и сами причины тому не ведают, однако не без основания думать можно, что кончало, есть испорченное слово из коочь-ай, что значит жителя по реке Еловке, которая течет в Камчатку и Коочь называется, как в первой части сего описания показано.

Камчадалы кроме общего имени ительмень, различают себя от большей части званием рек или других урочищ, где они жилища свои имеют: так например, кыкша-ай, житель при Большей реке, суачу-ай, житель при Аваче, коочь-ай, еловской житель и прочая: ибо ай приложенное к званию реки или другого какого урочища значит жителя того места, к которому прилагается, так как ительмень вообще камчатского жителя.

Которые Кончата славным воином тамошних мест называют, те в одном том ошиблись, что храбрость оную одному человеку приписали, которую надлежало приписать всем еловским жителям, из которых каждой коочь-ай или по их кончат называется. Ибо сие самая правда, что еловские жители издревле почитались храбрыми и славны были перед прочими; чего ради и корякам, как по соседству, так и по той знати под именем своим коочь-ай, которым они и от других камчадалов называются, были ведомы.

О перемене коочь-ай на хончала, и хончала на камчадала, в рассуждении нарочитого сходства имен, немногие, чаю, сумневаться имеют, особливо которым известно, коим образом и в самых европейских языках чужестранные слова портятся, а по тамошним местам тысячи оному примеров показать можно, как не токмо язычники, но и самые россияне чужие звания портят. Так, например, из Ус-кыг, то есть Ус речка, зделаны у них ушки, из Кру-кыг крюки, из Ууту утка, из Кали-кыг халилики, из Кужи курил или курилец и прочая.

Что ж касается до происхождения камчатского народа, до прежнего места жилищ их, до преселения в сии места и до времени преселения, того хотя с такою исправностию, какова требуется по исторической достоверности, показать и невозможно, ибо дикой оной народ, у которого все доказательства древности состоят в словесных преданиях, и сам ничего о том не ведает, но наипаче утверждает, что они на сем месте сотворены, и ни в какие другие места никогда не преселялись, а творцом своим и прародителем почитают Кутху, которой прежде живал на небе, как о том ниже объявлено будет пространнее^[20], однако по склонности, по внешнему виду, по обычаям, по имени, по языку, платью, и по другим обстоятельствам думать можно^[21], что камчадалы^[22] в древние годы преселились туда из Мунгалии^[23], которой древности Стеллер приводит следующее в доказательство:

1) что камчадалы не знают, откуда они происходят, потеряв о том все предания^[24]; чего ради верить начали, что Кутху на том месте их создал, как выше показано.

2) что они до приходу российских людей ни о каких других народах нимало не знали, выключая соседей своих коряк и чукочь, а о японцах и курильцах уведали они не весьма давно, или по причине бывшего торгу с ними, или потому что иногда выкидывало на берега их японские бусы.

3) что сии народы весьма умножились не взирая на то, что ежегодно много их погибало от катящегося с гор снегу, от бурь, от зверей, от потопления, от самоубивства и от войны между собою.

4) что они великое имеют знание в тамошних натуральных вещах, какую они имеют силу, и к чему угодны, чего в краткое время опытами изведать не можно, тем наипаче, что для такого исследования^[25] больше четырех месяцев в году не остается: ибо зима там долгая, а лето короткое, но и то время надлежит им употреблять на рыбную ловлю, как на главное пропитание.

5) что инструменты и всякая домовая посуда разнятся от посуды всех других народов, и что по обстоятельству их жития и нужды так хитро зделаны, что не видав образца и разумному трудно выдумать: такого состояния их санная езда на собаках.

6) что нравы их грубы, и склонность не разнствует от бессловесных животных, ибо они пекутся о удовольствии токмо плоти, которое почитают за вящшее благополучие, а о душе не имеют и понятия.

Что ж они произошли из Мунгалии, а не от других народов, то есть ни от татар по сю сторону Амура живущих, ни от курильцов, ни от японцов, о том думать побуждают нижеписанные обстоятельства. От поколения татар не можно, кажется, им быть для того, что в противном случае при своем преселении конечно заняли бы они места по Лене, которыми ныне владеют якуты с тунгусами: ибо они и по довольству к содержанию удобнее камчатских, и никем не были обитаемы. Буде же думать, что они в тех местах живали, но после выгнаны якутами по приходе их в те места, как тунгусы, которые ныне живут в средине между братскими и якутами, то бы якуты и об них, так как о тунгусах имели хотя малое известие, чего однакож не примечено. Что они не от роду курильского, оное доказывается нравами и совершенным несходством в телесном виде; а что не от японцов, то вероятною древностью их преселения в те места, которое, кажется, случилось, прежде нежели японцы от китайцов отпали и поселились на нынешнем месте^[26]. Причина тому, что камчадалы о употреблении железа и о железной руде, также и о других металлах не ведают, хотя мунгалы назад тому более двух тысяч лет и ружейной снаряд и домовые инструменты из железа делать начали, так как татары из меди ножи и кинжалы. Почему вероятно, что камчатские народы в начале самодержавного владения князей в восточных странах Азии удалились к морю так как лопари, остяки и самоядь^[27] убегая от нашествия других народов в Европе, и по берегу Пенжинского моря дошли до Камчатки. Ежели же бы камчадалы не старе тунгусов были преселение, то бы тунгусы при случае своего бегства не преминули дойти до Камчатки, как до места безопаснейшего по отдалению. Что ж те места заняты были толь многочисленным народом, то тунгусы не взирая на храбрость свою не могли против их отважиться, что непосредственно следует, что они задолго до приходу тунгусов поселились и умножились.

Что касается до прежних жилищ камчатского народа, то они^[28], кажется, жили за Амуром в Мунгалии, и прежде с мунгалами были один народ, а оное доказывается следующими доводами: 1) что^[29] в камчатском языке много слов, которые имеют мунгальское или китайское свойство по окончаниям на онг, инг, оанг, чин, ча, чинг, кси, ксунт; однако^[30] много бы того было, естьли бы кто многих и целых слов и согласных речений потребовал; ибо камчатской язык в одном народе и в одной земле диалектами разнится; но довольно для свойства языка и того, почему европеец, не учась языкам, знает из одного произношения, кто говорит по немецки, кто по францусски, по италиански, и прочая; наипаче разность слов сама доказательством, что преселение камчатского народа в самые древние времена было, и что поныне осталась одна тень сходства между языками, а не самое сходство, так как в еврейском и татарском^[31]. В утверждение сего может служить, что камчатской язык с мунгальским не токмо в словах имеет сходство, но в склонении и произвождении: ибо мунгальском языке сие особливое, что много первообразных; 2) что камчадалы так как мунгалы ростом низки, телом смуглы, не мохнаты, черноволосы, малюбороды, лицем калмыковаты, с покляпыми носами, косолапы. Глаза у них впали, брови малы и редки, брюха отвислы, ноги и руки малы и тонки, походка тихая. Сверх того робость, хвастовство, раболепность к строгим, упрямство и презрение к ласковым обоим народам свойственны {В рукописи зачеркнуто: Но хотя рассуждение гд-на Стеллера благоразумно, однако при том нахожу я некоторые причины к сумнению: 1) что вышеобъявленных окончаниев в камчатском языке отнюдь не находится, как читатель может сам видеть из приобщенного при конце части сей собрания слов различных наречий; 2) как могли препятствовать камчадалы прихождению тунгусов ближе к Камчатке, когда между ими и тунгусами и в то время коряки жили; разве он под именем камчадалов и коряков включает. Но естьли сие принять и положить что коряки и камчадалы один народ, и в одно время или несколько лет спустя одни после других преселились, то удивительно отчего у коряк и камчадалов такая разность в языке, когда они всегда в соседстве жили и имели обхождение? Между славенскими и другими языками, которые происходят от одного начала, везде есть остатки коренных слов как сущее доказательство их происхождения, хотя разделение народов за многие веки случилось, и хотя народы одного языка не имеют между собою никакого почти сообщения, а в языке коряцкого народа (оленных разуметь должно) трудно сыскать слово, которое бы походило на камчатское, не упоминая о разности окончаний, которые тому не могут препятствовать. Но может ли сие служить к подтверждению авторова мнения, что сидячие коряки говорят смешанным языком из камчатского и коряцкого, о том искуснейшим рассуждатв оставляется. А мне по причине помянутой разности языка сумнительно и происхождение камчатских народов из Мунгалии: ибо кроме того, что нет вышепомянутых окончаний, которые от гд-на автора приводятся в доказательство, не можно сыскать ни слова, которое бы хотя несколько походило на (зачеркнуто: мунгальское) манжурское, как то от искусных в манжурском языке подтверждается.

Рассеяние чуди по разным странам и разделение на разные народы, которые ныне под именем лопарей, остяков, вогуличей и прочая известны, хотя также в древние времяна случилось, однако по объявлению знающих у всех народов в коренных словах примечается некое сходство с чуцким языком; для чего ж бы не быть тому же у коряк и камчадалов с манжурами, особливо что с коряками в соседстве живут тунгусы манжурской породы, которые по объявлению автора не недавно ж в те места преселились?

Внешний вид и страсти не великое по моему мнению доказательство; особливо что почти все азиатские народы лицом широки, волосом черны, голотелы, робки, коварны и хитры, хотя в рассуждении самой точности по разности климата и разнствуют. Сие самое принуждает меня оставлять в сумнении авторово решение вопроса, откуда Америка получила жителей: ибо по его мнению нет нужды ссылаться ныне на людей прежде Адама, или на селения, которые в древние времена заведены африканским флотом, для того что Камчатка под 56® ширины отстоит не более 50 миль от Америки и на оном расстоянии многие острова в проливе находятся.

Что касается до американцев, которых автор почитает за коряцкой народ, доказывая сходство обоих народов в росту, в лице, в волосах, в произношении из горла, в платье, в лодках, в приуготовлени сладкой травы и тоншичу, в рубашках из кишок китовых, в шляпах, в украшении лица рыбьими костями, в обыкновении дарить иностранных орловыми и сокольими крыльями, в том я ни спорить не могу, ни согласиться для того что мне не известны объявленные автором обстоятельства. Но его решение вопроса, откуда жители в Америке, кажется мне не довольно к совершенному доказательству их происхождения. Ибо хотя положить, что американцы коряцкой природы хотя поблизости расстояния между Чукоцким иосом и Америкою могли переежжать из Америки в Азию и из Азии в Америку, однако из того столь же мало следует, что американцы из Азии, так и то, что коряки из Америки. Но по моему мнению последнее с большим еще основанием утверждать можно, ибо кажется странно, чтоб бесчисленное множество американцов произошло от коряк, которых всех купно с камчадалами и чукчами не будет и тритцети тысяч. Разве так думать, что большая часть преселилась в Америку, а на Камчатке остались немногие люди. Но сие искусным в языках и испытателям в языках и испытателям древности оставляется да рассуждение. Может быть и то не без основания заключается, что в Америке жители из Африки, и ежели то правда также и объявленное сходство американцов с коряками, то коряк можно почесть за народ американской, которые по какой-нибудь причине принуждены были оставить отечество и поселиться в сей стране, однако в обоих случаях не можно сказать, чтоб американцы произошли от коряцкого народа, но паче что коряки некая часть американцов (лл. 203—204). — Ред.

Вопрос о происхождении ительменов до сих пор остается открытым. Археологические памятники Камчатки изучены крайне слабо, из них датировке Поддаются лишь поселения сравнительно позднего времени — около X и XI веков. При этом установлено, что находки северных районов полуострова имеют большое сходство с соседними культурами северо-восточной Азии, в первую очередь с древней корякской, в то время как находки южных районов тяготеют к Амурскому побережью и Курильским островам.

Сложный вопрос о происхождении ительменов и формировании их как особой народности может быть в целом решен лишь дальнейшим комплексным изучением археологических, этнографических, лингвистических и антропологических данных. Многие заключения автора «Описания Земли Камчатки» об этногенезе ительменов, в наше время, естественно, звучат наивно. Но заслуга участников Великой Северной экспедиции — Крашенинникова и Стеллера — состоит именно в том, что они впервые поставили эту проблему и правильно осветили в ней некоторые существенные вопросы. Например, антропологические отличия между ительменами и айнами легли в основу их отрицательного суждения об общности происхождения этих двух народностей. Совершенно справедлива также характеристика ительменов, как более древних обитателей северо-востока, чем тунгусы и др. — В. А.}.

ГЛАВА 3

О ПРЕЖНЕМ СОСТОЯНИИ КАМЧАТСКОГО НАРОДА

До покорения российскому владению дикой оной народ жил в совершенной вольности; не имел никаких над собою начальников^[32], не подвержен был никаким законам, и дани никому не плачивал. Старые и удалые люди имели в каждом острожке преимущество, которое однакож только в том состояло, что их советы предпочитались; впрочем было между ими равенство, никто никем повелевать не мог, и никто сам собою не смел другого наказывать.

По внешнему виду сей народ и сходен с другими сибирскими народами, и некоторую имеет отмену, почему оной легко распознать можно, как уже выше показано. Сходство состоит особливо в том, что они телом смуглы и черноволосы, что глаза у них малы и лица плоски; а несходство, что лица у камчадалов не столь продолговаты и скуласты, как у других народов, что щеки у них одутловаты, губы толсты и рот превеликой, возрасту все по большей части среднего, плечисты и присадисты, особливо, кои живут при море, и морскими зверями питаются. Великанов по всей Камчатке не примечено.

В житье гнусны, никакой чистоты не наблюдают, лица и рук не умывают, ногтей не обрезывают, едят из одной посуды с собаками, и никогда ее не моют, все вообще пахнут рыбою, как гагары, волосов на голове не чешут, но расплетают на две косы как мущины, так и женщины. У которых баб долгие косы, те для красы расплетают их на многие мелкие косы, а потом в две большие соединяют, и закинув на спину связывают на конце веревочкой. Когда волосы из кос выбиваются, то пришивают их нитками, чтоб были гладки, и потому оне столь вшивы, что рукою, как гребнем, подняв косы их чешут, и сметая в кучу пожирают, как выше показано. А у которых волосы малы, те парики объявленным образом зделанные носят, которые весом бывают до десяти фунтов, и голову сенною копною представляют; впрочем женской пол красивее, и кажется умнее, чего ради из баб и из коекчучей^[33] их больше шаманов, нежели из мужеска полу^[34].

Платье носят из звериных кож; питаются кореньем, рыбою и морскими зверями. Живут зимою в земляных юртах, а летом в балаганах; в зимнее время ездят на собаках, а летом, где судовой ход, батами, а где нет, пешие ходят. Тяжести мущины на плечах, а женщины лбом носят {Ношение тяжестей подобным образом характерно и для коряков (W. Jосhlson. The Koryak. Memoir of the Amer. Mus. of Nat. History, Vol. VI, p. II, Leiden — New York, 1908, стр. 605—606).

О способах ношения тяжестей см. О. Mason. The Human Beast of Burden. Report of the U. S. National Museum. 1887, Washington, 1889. — В. А.}.

О боге, пороках и добродетелях имеют развращенное понятие^[35]. За вящшее благополучие почитают объядение, праздность и плотское совокупление; похоть возбуждают пением, пляскою и рассказыванием любовных басен по своему обыкновению. Главной у них грех скука и неспокойство, которого убегают всеми мерами, не щадя иногда и своей жизни. Ибо по их мнению лучше умереть, нежели не жить, как им угодно. Чего ради прежде сего самоубийство было у них последней способ удовольствия, которое до самого их покорения продолжалось, а по покорении так было умножилось, что из Москвы нарочные были указы, чтоб россиянам не допускать камчадалов до самовольной смерти.

^[36] Впрочем живут они беззаботно, трудятся по своей воле, думают о нужном и настоящем, будущее совсем оставя. Богатства, славы и чести не ведают, чего ради нет между ними сребролюбия, любочестия и гордости, но токмо роскошь и похоть с своими плодами, а притом ярость, ненависть и мщение, чего ради и войны как между собою, так и с соседними народами имели они не для распространения земли, ни для приобретения власти, но по причине какой-нибудь обиды, или для похищения съестных припасов, а наибольше для девок, которых они могли в жены брать с меньшим трудом, нежели как добровольно, ибо им жены весьма доставались дорого, как о том в своем месте объявлено будет.

По той же причине и торги у них не для богатства были, но для получения нужного к содержанию. Корякам давали они соболи, лисицы, рослые белые собачьи кожи, сушеной мухомор и другие мелочи, а от них получали шитое оленье платье и кожи. Между собою менялись тем, в чем один против другого имел изобилие и недостаток, в том числе почитались собаки, лодки, чаши, корыта, сети, кропива мятая и съестные припасы; а мена оная отправлялась под видом сведения дружбы, ибо когда кому что у другова нравилось, или в чем случалась нужда, то должен он был к другому приехать в гости, и сказать о том без зазору, что он в гости к нему приехал, хотя бы прежде и не имел с ним обхождения. Тогда хозяину надлежало потчивать его по обычаю, обрать все, что понравится^[37] и отпустить домой почти нагова, а потом самому к нему приехать, и быть приняту равным образом, при которых случаях оба получали то, в чем имели нужду, но о сем в особливой главе писано будет пространнее.

Поступки их безмерно грубы. Учтивства в словах и поздравления нет в обычае. Шапок не скидают, и не кланяются друг другу… Любопытны, и всякой вещи начало и происхождение объявить стараются, которое однакож не превосходит меры их понятия.

Все почти места в свете, небо, воздух, воды, землю, горы и леса населили они различными духами, которых опасаются и больше бога почитают. Жертвы дают при всяком случае, а иных и болваны при себе носят, или имеют в своих жилищах. А бога напротив того не токмо не боятся, но и злословят при трудных или нещастливых случаях.

Лет от рождения себе не знают. Счет, хотя у них и до ста есть, однако так им труден, что без пальцов трех перечесть не могут. Всего смешнее, когда им надобно считать больше десяти, тогда они пересчитав пальцы у рук, и сжавши обе руки вместе, что значит десять, остальное дочитают ножными перстами. Буде же число превзойдет дватцать, то пересчитав пальцы у рук и у ног в некоторое приходят изумление, и говорят: «Мача» то есть, где взять.

В году считают десять месяцов, из которых иные доле, а иные короче; для того, что они не по лунному течению их разделяют, но по тому, что когда делают, как видно из следующих их названиев:

1. Чужлингачь-кулечь грехов очиститель, ибо в сем месяце бывает у них праздник и грехов очищение

2. Кукамлилиначь-кулечь от великих морозов топорища ломаются

3. Балатул " тепла начало

4. Кыдышкуннычь " долгой день становится

5. Кахтан " наставой месяц

6. Куйше " месяц красной рыбы

7. Ажаба " " белой рыбки

8. Кайко " " кайка рыбы

9. Кыжу " " белой рыбы

10. Кихтеру " " листопадной

Сей последней месяц до самого ноября или до их грехов очистителя продолжается, чего ради содержит в себе около трех месяцов. Но сии имена месяцам не у всех камчадалов употребительны, да токмо у тех, кои живут по реке Камчатке; а у находящихся от Камчатки в севере некоторым месяцам имена особливые, и в счислении их следующей порядок:

1. Келуооль — кулечь рекостав месяц.

2. Кыжати " зверей следить удобной

3. Чужлингечь " грехов очиститель

4. Кукамлилингчь " от мороза топорища ломаются

5. Кыдышконнечь " дни долгие становятся

6. Шижо " лахтаки щенятся

7. Кууль " тюлени щенятся

8. Кожа " ежжалые олени телятся

9. Каю " дикие олени телятся

10. Куилькожалидечь-кулечь рыбу промышлять начинают

Год разделяется на четыре части и лето называют они адамаль, зиму коелелю, осень кытхеиль, весну угаль, а когда которое время начинается или кончится, о том сказано мне, что они того не ведают; но господин Стеллер о разделении времени следующее пишет^[38]: камчадалы довольно знают, что свет сотворен не от века, но что оной воcприял начало со временем. Время от жителей Пенжинского моря иткуох или азкедь, а от жителей реки Камчатки еткуль или ельчичь без всякого в произведении основания именуется. От незнания движений главных планет разделяют они время удивительно, и действия движения на земле принимая в основание определяют оное. Вообще солнечной год разделяют надвое, считая по шести месяцов в каждой половине. Таким образом зима составляет у них год, а лето другой.

Величина каждого года определяется течением луны, и время от одного новомесячия до другова за число дней в месяце принимается. Летней год начинается у них с маия месяца, а зимней с ноября. Южные камчадалы май называют тава-коачь, то есть травничков месяц, ибо трава на их языке травник, а коачь луна и солнце. Причина названия месяца, что тогда травники^[39] прилетают, и везде появляются. Июнь куа-коачь кокушкин месяц, что кокушка тогда кокует; июль етемста-коачь летней месяц; август кихзуя-коачь от промыслу рыбы при лунном сиянии; сентябрь коазухта-коачь блеклой и листопадной месяц оттого, что в то время лист на деревье блекнет и опадает, октябрь пикис-коачь пигаличей месяц^[40], для того, что малая сия птица, которой во все лето на деревах одетых листьем не можно видеть, тогда оказывается. Сии шесть месяцев составляют лето и первой год. В зимнем году первой числится ноябрь, по их званию каза-коачь от делания кропивы, ибо кропива по их казаан называется, которую они тогда рвут, мочат, дерут и сушат. Декабрь ноккоосно-биль, несколько озяб, показывая, что тогда обыкновенно стужа начинается. Генварь зиза-коачь не трогай меня, оттого что почитается тогда за великой грех припадкою из рек пить воду, но надлежит в то время иметь при себе ковш или бараней рог которой вместо ковша употребляется. Причина тому, что они пьючи припадкою отмораживают губы. Февраль кича-коачь, от лестниц, по которым они на балаганы лазят, и по которым тогда усматривают что дерево от стужи бывает крепко; март агду-коачь от отверстия юрты, для того что в то время проталины около оного обыкновенно случаются; апрель масгал-коачь трясогускин месяц, для того что трясогуски тогда прилетают, и показывают своим прибытием, что зима и год окончились.

В сем известии господина Стеллера две вещи не недостойны примечания: 1) что попались ему, как видно, умные люди, с которыми он разговаривал, 2) что не у всех камчадалов одно число и имена месяцам.

Дней они не различают особливым званием, не разделяют их на недели или другие периоды, и числа дней в году и месяце не знают.

Время определяют по знатным некоторым приключениям, как например по приходу россиян, по великому камчатскому бунту, по первой Камчатской экспедиции. Письма никакого не знают, ни гиероглифических фигур для памяти не употребляют, но одних повестей и преданий держатся, которые час от часу в такой недостаток приходят, что от сущих действий, как бы одна тень остается.

Причины солнечных и лунных затмений не знают. Однако в случае их выносят на юрту огонь, и приказывают светилам, чтоб они светили попрежнему. Затмения солнца и луны называются по их кулечь-гужичь.

Из звезд знают имена токмо трем созвездиям: Большему медведю, Плеядам и трем звездам в Орионе. Медведя называют Кранхль,

Плеяды Дежичь или Ижичь а Ориона Укальтежид.

Гром и молнию иные врагам, а иные людям живущим в горелой сопке приписывают, как о том ниже объявлено будет.

Ветрам имена у них есть только знатнейшим, однако не одинакие. Живущие по реке Камчатке восточной ветер называют шангыш, снизу веющей, западной быкымых, северной бетежем северо-восточной коаспюль жировой, потому что оным ветром к берегам лед нажимает, в котором случае бьют они много морских зверей, и едят жирно. Северо-западной тагь верховой, южной челюкымг. А живущие от реки Камчатки на север восточной ветр называют кунеушхт с моря дышущей, западной еемшхт с земли веющей, северной тын-гылшхт студеной, южной челюгынк, южно-западной гынгы еемшхт женская погода, для того что во время оного ветра небо по их мнению, как женщина, плачет.

Суд и расправа у них общая. Удовольствие обидимому равное воздаяние. Кто кого убил, сам от сродников убиенного был убиваем {В рукописи зачеркнуто: кто чужую жену насильствовал, тот сам был насильствован (л. 208 об.). — Ред.

Люди превращенного пола встречались также и у других племен северо-востока Сибири и островов Северной Америки (В. Г. Богораз-Тан. Чукчи. Т. II. Религия. Л., 1939, стр. 103—136). — В. А.}. Ворам, кои часто приличались, обжигали руки обвив их берестою; но тех, кои в первой раз бывали пойманы, покраденые били без всякого от вора сопротивления, после чего принуждены были такие люди жить наедине без всякой помощи и без всякого с другими обхождения, как сущие плуты и политическою смертью казненые.

Неведомых воров наказывали они жжением становых жил каменного барана при собрании и при шаманстве, ибо по их мнению сводит после того злодея вместо, как жилы от огня сжимаются.

О имении и юртах никогда они не ссорятся, ибо для всякого земли, воды и произрастающих с животными довольно; о границах и пределах не бывает споров, ибо всяк со излишеством имеет пропитание от той реки и лугов, где его рождение.

Жен имеют по одной, по две и по три, сверх того некоторые содержат и так называемых по их коекчучей^[41], которые в женском платье ходят, всю женскую работу отправляют, и с мущинами не имеют никакого обхождения, будто бы гнушались делами их, или зазирались вступать не в свое дело.

Меры верстам не знают. Расстояние считают по ночам, сколько будучи в дороге ночевать должны…

Великое искусство имеют пересмехать всякого и точно представлять, кого похотят, по походке, по голосу, по речи и по всем приемам: таким же образом представляют они и зверей и птиц, и сие у них в числе не последних забав почитается.

Токмо ныне во всем последовала великая перемена. Старые, которые крепко держатся своих обычаев, переводятся, а молодые почти все восприняли христианскую веру {Массовое крещеные камчадалов было проведено в 40-х годах XVIII века на основании сенатского указа от 2 января 1742 г.

Согласно этому указу, на Камчатку была направлена миссия в составе архимандрита Тобольского Спасского монастыря Иосифа Занкевича, 7 священников, 3 диаконов, 10 дьячков и пономарей, 3 солдат и нескольких толмачей (Полное собрание законов Российской империи, Собр. 1-е, № 8507. В дальнейшем — ПСЗ). — И. О.}, и стараются во всем российским людям последовать, насмехаясь житию предков своих, обрядам их, грубости и суеверию. Во всяком остроге определен начальник, которой тойон называется, и которому по высочайшему ее императорского величества указу поручены суд и расправа над подчиненными кроме криминальных дел. Во многих местах не токмо у тойонов, но и у простых людей построены избы и горницы по российскому обыкновению^[42], а инде и часовни для молитвы. Заведены там и школы, в которые сами камчадалы охотно отдают детей своих. Таким образом в краткое время много варварства без сумнания искоренится {В 1741 г., по распоряжению капитана Беринга, на Камчатке была открыта первая школа. Она находилась в Большерецке. В следующем году, 1742, такие же школы были открыты в Нижнекамчатске, Верхнекамчатске и в Тигиле. В этих школах обучались не только казацкие дети, но и дети камчадалов.

В 60-х и 70-х годах XVIII века, помимо перечисленных школ, на Камчатке функционировало еще 10 школ, открытых специально для коренного населения. Это были: Машурская школа на 23 человека, Камаковская на 20 человек, Ааменская на 10 человек, Ключевская на 15 человек. Паратунская на 10 человек, Курильская на 12. человек, Укловская на 13 человек, Ичинская на 30 человек, Ханрюзовская на 26 человек, и Еловскня на 28 человек. Учителями в эти школы назначались между прочим и камчадалы, обучавшиеся в школах, основанных еще в 40-х годах в русских острогах.

Сенатским указом от 15 января 1764 г. ученикам-камчадалам было назначено казенное довольствие.

Однако к 1784 г. из этих десяти школ не осталось уже ни одной. (И. Циунчик. Просвещение на Камчатке. Петропавловск, на Камчатке, 1913).

Распространение грамотности среди камчадалов в XVIII веке подтверждается нахождением в одном из портфелей Миллера письма камчадальского тойона Ивана Сторожева, написанное им собственноручно, по-русски. Оно было адресовано капитану Шмалеву и датировано 16 июня 1774 г. (ЦГАДА, портф. Миллера 528—I, тетр. 19, л. 46). — И. О.}.

ГЛАВА 4

О КАМЧАТСКИХ ОСТРОЖКАХ

Под именем острожка разумеется на Камчатке всяко камчатское жилище, состоящее из одной или несколька земляных юрт и из балаганов {В путевых дневниках Крашенинников дает некоторые сведения о численности ительменских острожков. Количественное соотношение между зимними и летними жилищами по этим данным представляется примерно в следующем виде: как правило, острожек состоял из одной, двух или трех зимних юрт; четыре и более составляли редкое явление, например Ешкун из 5 юрт, Когаподам из 4 юрт, Машура — из 9 юрт. Как правило, в острожке при 1—3 юртах было 7—12 балаганов. К таким острожкам относились: Ашумтан, Каван, Ука (при 3 юртах 8—9 балаганов), Горбунов, Начика, Кирганик, Кууюхчен, Хапича (при 1 юрте 7—8 балаганов), Коажчхажу, Сашажучь (при 1 юрте 10 балаганов), Шапина, Калахтырка (при 1 юрте 9—11 балаганов), Козыревский, Кыратель, Ламахаручев, Чакажу, Шемечь, Шеван (при 2 юртах 8—11 балаганов). Острожков с меньшим количеством балаганов известно лишь два: Каликин (при 2 юртах 4 балагана) и Калигарский (при 1 юрте 5 балаганов).

Большее количество балаганов имели лишь несколько многолюдных селений. Кроме вышеупомянутых Ешкуна с 19 балаганами и Кошподама с 22 балаганами, при Верхне-Еловском было 16 балаганов на 1 юрту, при Маякине — 17 балаганов на 1 юрту, при Нижне-Кыкчинском — 26 балаганов на 1 юрту, при Оглукоминском — 30 балаганов на 3 юрты, при Крутогоровском — 39 балаганов на 2 юрты, при Уажчю — 44 балагана на 1 юрту.

Стеллер указывает, что прежде остроги были многолюднее и насчитывали до двухсот и даже до трехсот жителей (G. W. Steller. Beschreibung von dem lande Kamtschatka. Frankfurt und Leipzig, 1774).

О том же говорят и отписки В. Атласова: «А юрты у них зимние земляные, а летние на столбах… И юрта от юрты поблиску, а в одном месте юрт ста по 2, по 3 и по 4» (Колониальная политика царизма на Камчатке и Чукотке в XVIII в. Сборник архивных документов. Л., 1935, стр. 31). В другом месте В. Атласов указывает число юрт по реке Камчатке: «на 5 сот и больше есть» (там же, стр. 27).

Повидимому, Атласов имеют в виду количество всех жилищ в остроге, как зимних, так и летних. Дальше он говорит: «а в остроге в одной зимней юрте, а в иных острогах в 2 юртах живет человек по 200 и 150. А летние юрты около острогов на столбах — у всякого человека своя юрта» (там же, стр. 32).

Из сопоставления этих источников можно констатировать, что с начала XVIII века по 40-е годы того же века организация ительменских селений претерпела существенное изменение. — В. А.}. По камчатски такие жилища называются атынум, а казаки прозвали их острожками без сумнения от того, что по приходе их на Камчатку укреплены были оные земляным валом или палисадником, как у сидячих коряк в севере и поныне укрепляются^[43].

Юрты {Подобный тип полуземлянки сохранился примерно до конца XVIII в. и был вытеснен избой русского типа. Сарычев, проехавший по дороге от Петропавловска до Большерецка, не видал ни одной землянки (Сарычев. Путешествие флота капитана Сарычева по северной части Сибири… с 1785 по 1793 г., ч. I, СПб., 1802, стр. 179). О том же говорится и в статье «О переменах, происшедших на Камчатке со времени описания оной Крашенинниковым» («Сиб. вестн.», 1824. ч. IV, стр. 345—346).

Наряду с избой, особенно на западном побережье, бытовали еще в XX в под названием «юрты» небольшие постройки, построенные из горбылей и сверху обложенные дерном (В. Н. Тюшов. По западному берегу Камчатки. Зап. Геогр. общ. по общ. географии, т. XXXVII, 2, СПб., 1906, стр. 446—447.). — В. А.} делают они следующим образом: выкапывают землю аршина на два в глубину, а в длину и в ширину, смотря по числу жителей. В яме почти на самой средние ставят четыре столба толстые, один от другого что сажени и дале. На столбы кладут толстые перекладины, а на них потолок накатывают, оставя почти на средине четвероугольное отверстие, которое и вместо окна, и вместо дверей и вместо трубы служит. К помянутым перекладинам прислоняют с земли бревна же, которых нижние концы на поверхности земли утверждаются и обрешетя их жердями покрывают травою, и осыпают землею, так что юрта снаружи имеет вид небольшого круглого холмика, но внутри они четвероугольные, однако почти всегда две стены бывают доле, а две короче. У одной продолговатой стены между стоячими столбами бывает обыкновенно очаг, а от него вывод, которого внешнее отверстие гораздо ниже помянутого. Делается ж сей вывод для того, чтоб входящим во оной воздухом выгоняло дым вон из юрты чрез верхнее отверстие.

Внутри юрты подле стен делают они полки, на которых спит семья подле семьи рядом. Токмо не бывает полков против очага: ибо там обыкновенно стоит домовая посуда их, чаши и корыта деревянные, в которых и себе и собакам есть варят. А в которых юртах полков нет, там вкруг мест, где спят, положены бревна, а самые места усланы рогожами.

Украшения в юртах никакого нет, кроме того, что у некоторых стены обвешены бывают плетеными из травы рогожами, а по их званию чирелами.

У северных камчадалов бывает в юртах по два идола, из которых один называется хантай, а другой ажушак. Хантай делается наподобие сирены, то есть с головы по груди человеком, а оттуда рыбою, и ставится обыкновенно подле огнища; а для чего и во образ кого, другой причины не мог выведать, кроме того, что есть дух сего имени. Идол^[44] сего хантая ежегодно делается новой во время грехов очищения, и ставится со старым вместе, по числу которых можно узнать, сколько которой юрте лет от построения. Ажушак есть столбик с обделанною верхушкою наподобие головы человеческой, ставится над домашнею посудою, и почитается за караульщика, отгоняющего от юрты лесные духи, за что и кормят его камчадалы по всякой день, мажут ему голову и рожу вареною сараною или рыбою.

Сего идола и южные камчадалы имеют и называют ажулуначь, но вместо хантаев есть у них по грядкам колье с обтесаными головками, именуемое урилыдачь.

Входят в юрты по лестницам стремянкам, под которыми обыкновенно очаг бывает, и для того во время топления юрты непривычному трудно входить и выходить из юрты: ибо и лестница так горяча бывает, что ухватиться нельзя; и проходя сквозь дым должно переводить дух, чтоб не задохнуться. Но камчадалам то не препятствует, ибо они по своим лестницам, на которых ступенях токмо носками становиться можно, так как белки наверх взбегают; и бабы с малыми робятами за плечьми сквозь дым ходить не опасаются, несмотря на то, что они и коекчучи^[45] имеют позволение входить и выходить чрез другое отверстие, которое просто жупаном называется. Впрочем естьли мущина пойдет жупаном, тотчас причину подаст над собою смеяться: ибо сие у них столь странное дело, что казаков, которые при первом случае не обыкнув ходить сквозь дым, выходили жупаном, почитали они всех коекчучами^[46].

Головни из юрт выметывают в верхнее отверстие ущемя в две нарочно для того зделанные палки, которые называют андрюнами, и тот за великого щеголя и удальца почитается, которой большие головни из глубокой юрты выбрасывает метко.

В сих юртах живут камчадалы с осени до весны, а потом выходят в балаганы. Южные камчадалы юрту нзывают тгомкегсчичь, а северные кузучь или тимусчичь; верхнее отверстие оночь, нижнее линем, закрышку его шолоначь, отчего весь выход казаки называют жупаном; стоячие столбы в юрте кокод, а толстые бревна, которые с земли прислоняются к перекладинам, кошпед.

При каждой юрте бывают по малой мере столько балаганов^[47], сколько семей в острожке: ибо оные и вместо кладовых анбаров, и вместо летних покоев служат, а делаются следующим образом. Сперва ставят девять столбов вышиною сажени по две и больше, в три ряда в равном расстоянии. Столбы связывают перекладинами, на перекладинах мостят пол кольем, и устилают травою: поверх полу делают из колья ж высокой востроверхой шатер, которой обрешетя прутьями или тонкими кольями ж, покрывают травою. Траву прижимают кольем, а для крепости, чтоб не сносило ветром, концы верхнего колья с концами нижнего связывают ремнями и веревками. Двери у них делаются с двух сторон, одни против других прямо. Ходят на балаганы по таким же лестницам, как в зимние юрты.

Такие балаганы бывают у них не токмо при зимних юртах, но и на летовьях, где корм промышляют, и сие строение по обстоятельству тамошних мест весьма способно и нужно: ибо в разсуждении тамошних мокрых погод во время рыбной ловли принуждены они бывают досушивать рыбу под балаганами. Но есть и другая тамошним жителям выгода от балаганов; ибо когда они с летних промыслов в домы возвращаются, то сушеную рыбу обыкновенно оставляют до зимы в балаганах по большей части без караулу, токмо отставя прочь лестницу. И таким образом корм их хранится в целости от зверей, которые на балаганы попасть не легко могут; а ежели бы оное строение не столь высоко было, то бы звери ничего им не оставили, ибо есть примеры, что медведи взлазят иногда и в балаганы, несмотря на все трудности, особливо же в осеннее время, когда в реках рыба и по полям ягоды перемежаются.

На летних промыслах при балаганах делают травяные шалаши, которые по камчатски бажабаж, а по русски барабарами^[48] называются В них они по большей части есть варят и рыбу чистят в ненастливую погоду, а казаки соль варят из морской воды.

Многолюдные острожки обставлены бывают вкруг балаганами и издали показывают преизрядной вид. Всякой такой острожек кажется городом по причине балаганов, которые и сами мы не видав почитали башнями.

Камчадалы строят свои острожки обыкновенно по островам в густых тальниках, или на таких местах, которые от натуры крепки, и безопасное имеют положение, расстоянием от моря не меньше 20 верст, а иногда и гораздо дале; а на устьях рек бывают у них летовья.

Однако сие касается до одних южных камчадалов, кои живут по Пенжинскому морю, а по Восточному морю есть острожки и подле самого моря.

Всякой острожек ту реку, при которой живет, почитает за владение своего рода, и с той реки на другую никогда не преселяется. Естьли по какой нибудь причине одна или несколько семей пожелают жить особливыми юртами, то делают оные выше или ниже острожка по той же реке или по посторонней, которая течет в реку их. Чего ради думать можно, что на всякой реке живут сродники, которые происходят от одного прародителя. Сами камчадалы, по объявлению Стеллера, говорят, что Кут, которого иногда богом, а иногда прародителем называют, на каждой из камчатских рек жил по два года, и детей родив оставлял их на природном их месте, от которых каждая река имеет ныне своих жителей. Таким образом Кут их дошел до Озерной реки, которая течет из Курильского озера и аки бы совершив течение и труды свои приставил к горе баты свои и отбыл с Камчатки.

На промыслы звериные ходят камчадалы по своим же рекам, что, может быть, преж сего наблюдалось строго, но ныне желающие промышлять морских зверей, ходят верст по двести от своих жилищ на Авачу и на Курильскую лопатку.

ГЛАВА 5

О ДОМОВОЙ ПОСУДЕ¹ И О ДРУГИХ НУЖНЫХ В ЖИТИИ ПОТРЕБНОСТЯХ

¹ В «скасках» (отписках) В. Атласова, относящихся к 1700 и 1701 гг., имеются точные указания, что «посуду деревянную и глиняные горшки делают те камчадальцы сами», а в другой отписке: «а у многих де соболей хвостов нет, для того что они, камчадалы, у соболей хвосты режут и мешают в глину и делают горшки, чтоб глину шерстью вязало» (Колониальная политика царизма на Камчатке и Чукотке в XVIII в. Сборник архивных документов, Л., 1935, стр. 31, 28).

В работах же участников Великой Северной экспедиции Крашенинникова и Стеллера отсутствуют какие-либо указания на наличие гончарного производства у ительменов. Маловероятно, чтобы такие наблюдательные исследователи могли не заметить бытование глиняной посуды, поэтому данные В. Атласова у некоторых исследователей вызывали сомнение. Лишь археологические раскопки на полуострове полностью подтвердили сообщение В. Атласова (W. Jocheison. Archaelogical Investigations in Kamchatka. Publ. by the Carnegie Inst. of Washington, № 388, 1928, русский перевод в Изв. Геогр. общ., т. LXII, вып. III). — В. А.

Вся камчатская посуда и все экономические их принадлежности, состоят в чашах, корытах, берестеных кужнях^[49], а по тамошнему чуманах, да в санках и лодках; в чашах и корытах варили они есть и себе и собакам, кужни употребляли вместо стаканов, санки к езде зимою, а лодки летом. Чего ради и писать бы о том более нечего, естьли бы сей народ так как другие имел тогда или знал употреблять металлы. Но как они без железных инструментов могли все делать, строить, рубить, долбить, резать, шить, огонь доставать, как могли в деревянной посуде есть, варить, и что им служило вместо металлов, о том, как о деле не всякому знаомом, упомянуть здесь не непристойно, тем наипаче, что сии средства не разумной или ученой народ вымыслил, но дикой, грубой и трех перечесть неумеющий. Столь сильна нужда умудрять к изобретению потребного в жизни!

Прежние камчатские металлы до прибытия почти россиян были кость и каменье^[50]. Из них они делали топоры, ножи, копья, стрелы, ланцеты и иглы. Топоры у них делались из оленьей и китовой кости, также и из яшмы, наподобие клина, и привязывались ремнями к кривым топорищам плашмя, каковы у нас бывают теслы. Ими они долбили лодки свои, чаши, корыта и прочее, однако с таким трудом и с таким продолжением времени, что лодку три года надлежало им делать, а чашу большую не меньше года. Чего ради большие лодки, большие чаши или корыта, которые по тамошнему хомягами называются, в такой чести и удивлении бывали, как нечто зделанное из дорогова металла^[51], превысокою работою, и всякой острожек мог тем хвалиться пред другими, как бы некоторою редкостью, особливо когда кто, наваря в одной посуде пищи не одного гостя мог удовольствовать, ибо в таких случаях один камчадал против дватцати человек съедает, как о том ниже объявлено будет. А варили они в такой посуде рыбу и мясо каленым каменьем.

Ножи они делали из горного зеленоватого или дымчатого хрусталя наподобие ланцов востроконечные^[52] и насаживали их на черенье деревянное. Из того ж хрусталя бывали у них стрелы, копья и ланцеты, которыми кровь и поныне пускают. Швальные иглы делали они из собольих костей, и шили ими не токмо платье и обувь, но и подзоры весьма искусно.

Огнива их были дощечки деревянные из сухого дерева, на которых по краям наверчекы дирочки, да кругленькие из сухого ж дерева палочки, которые вертя в ямочках огонь доставали. Вместо труту употребляли они мятую траву тоншичь, в которой раздували загоревшуюся от вертения сажу. Все сии принадлежности обертя берестою каждой камчадал носил с собою, и ныне носят, предпочитая их нашим огнивам для того, что они не могут из них так скоро огня вырубать, как достают своими огнивами^[53]. Но другие железные инструменты, топоры, ножи, иглы и прочее, и от них так высоко почитаются, что с начала их покорения и тот себя почитал за богатого и щастливого, у кого был какой-нибудь железной обломок. Не пропадет у них и ныне даром ни иверешок из перегорелых котлов железных; могут они делать из них клепики, стрелы, или что-нибудь полезное; причем то удивительно, что они не калят железа, но холодное положа на камень куют камнем же вместо молота. Таким образом поступают с железом не токмо камчадалы, но и коряки и другие дикие народы, особливо же чукчи, которые^[54], покупая у наших железные котлы дорогою ценою, перековывают в копья и стрелы^[55]; ибо им, как немирному народу, никаких железных инструментов продавать не велено, но о посуде никто прежде не думал, чтоб они покупали на сей конец. То ж делают они и с оружием огненным, которое отбивать им у наших случается, ибо они стрелять из него не умеют, по крайней мере скоро его портят, не зная как замки разбирать и чистить, и как винтовки смазывать. Иглы, у которых уши отломятся, умеют они весьма искусно починивать, каковы б они малы ни были. Расклепывают кончик, где уши были, камнем, и другою иглою просверливают новые и так делают, пока уже одно почти вострее только останется.

Железную и медную посуду еще во время моей бытности токмо те употребляли, которые знали, что честь и чистота, и старались российскому житию последовать; в том числе были знатнейшие новокрещеные тойоны, которые живут близ российских острогов, и часто имеют с нашими обхождение, а прочие деревянной своей посуды и поныне не оставляют.

Сказывают, будто железные инструменты знали камчадалы еще до покорения российской державе, а получали их от японцов, которые приежжали к Курильским островам, а однажды и на Большую реку морем; и будто камчадалы японцов шишаман называют для того, что чрез них узнали железные иглы, ибо игла по камчатски шишь называется. Что касается до Курильских островов, то сумнения нет, что прежде сего приезжали туда японцы на бусах, и торговали: ибо я и сам достал с Курильских островов японскую саблю, лаковой поднос и серебряные серги, которые ниоткуда получены, как только на Японии; а бывала ли когда японская буса на Большей реке, о том заподлинно утверждать нельзя, для того что кажется трудно поверить, чтоб такие мореходы, каковы японцы, отважились итти для купечества в незнаемые страны и проведывать пристанищ с трудом и опасностью; разве, может быгь, приносило когда такое их судно погодою, как то нередко случается.

Из всей работы сих диких народов, которую они каменными ножами и топорами весьма чисто делают, ничто мне так не было удивительно, как цепь из моржовой кости, которая привезена на боту «Гаврииле» из Чукоцкого носу. Оная состояла из колец, гладкостию подобных точеным и из одного зуба была зделана; верхние кольца были у ней больше, нижние меньше, а длиною была она немного меньше полуаршина. Я могу смело сказать, что по чистоте работы и по искусству никто б не почел оную за труды дикого чукчи и за деланную каменным инструментом, но за точеную подлинно. В рассуждении недостатка в инструментах чукоцкой оной художник конечно не скучлив был к работе, и имел довольно свободного времени, которое мог употребить на сию безделицу: ибо смотря по другим вещам сколь продолжительно они делались от камчадалов, сумневаться не можно, что он употребил на сию работу не меньше года времени. А к чему сия цепь была употребляема, о том неизвестно, ибо казаки нашли оную в пустой чукоцкой юрте.

Коряцкие куяки, которые они из мелких^[56] продолговатых косточек сшивают ремнями, и их так называемые костяные троерогие чекуши, которые насаживают они на долгие ратовища, и в военное время употребляют^[57], также не недостойны примечания: ибо кость так гладко обделана, что лоснится. Что касается до санков их, каким образом их делают, о том писано будет в главе о собачьей езде; а здесь сообщим мы известие о лодках, где какие в тех местах употребляются, и из какого дерева обыкновенно бывают.

Камчатские лодки, или по тамошнему баты, делаются двояким образом, и по разности образцов разными именами называются, одни кояхтахтым, а другие тахту. Кояхтахтым от наших рыбачьих лодок никакой не имеют отмены, ибо и нос у них выше кормы, и бока разложисты; а у лодок тахту нос и корма с боками равны или и ниже, бока не разведены, но внутрь вогнуты, чего ради к езде весьма неспособны, а особливо в погоду, ибо вода в них тотчас заливается. Кояхтахтым употребляются по одной реке Камчатке от вершины до самого устья, а в других местах как по Восточному, так и по Пенжинскому морю тахту.

Когда к лодкам тахту пришиваются набои, что обыкновенно делается у жителей Бобрового моря, тогда они байдарами называются^[58], и жители в них гоняются по морю за морскими зверями. Дны у таких байдар колют они нарочно, и зашив китовыми усами конопатят мохом или мягкою кропивою, ибо примечено ими, что нерасколотые байдары на морских валах колются, и бывают промышленикам причиною погибели. Островные курильцы и на Лопатке живушие, байдары строят с килем, доски пришивают усами ж, а конопатят мохом.

По всей Камчатской земле не делают лодок ни из какого дерева кроме тополи, выключая курильцов, которые того не наблюдают: ибо они строят байдары свои из леса, выбрасывающегося из моря, которой приносит из Японии, Америки и с берегов китайских, а у иих не ростет лесу к строению удобного. Северные камчатские народы, сидячие коряки и чукчи делают свои байдары из кож лахташных, как уже выше объявлено, а причина тому может быть недостаток же в удобном лесе, или что не имевшим железа коженые делать способнее было.

В батах и рыбу ловят, и кладь возят по два человека, из которых один на носу, а другой на корме сидит. Вверх по рекам взводят баты на шестах с превеликою трудностью, ибо на быстрых местах стоят иногда с полчетверти все вытянувшись на шесты, которыми опираются, пока лодка на поларшина подастся. Однако несмотря на все трудности удалые камчадалы взводят таким образом баты и с грузом верст по двадцати вверх, а налегке переходят верст по тритцати и до сорока. Чрез реки перегребают обыкновенно стоя, как волховские рыбаки в челноках своих.

Клади на больших батах можно возить пуд по тритцати и по сороку. Когда кладь лехка, но озойна, какова например сухая рыба, то перевозят оную на паромах, сплотив два бата вместе, и намостя мост, однако вверх по быстрым рекам паромы проводить и трудно и продолжительно, чего ради употребляются они токмо по реке Камчатке, которая по глубине своей и умеренной быстрине к тому способна; а по другим рекам только вниз по рекам на паромах ездят, а вверх редко, и то по нужде, когда по окончании рыбных промыслов у моря надобно переезжать в острог со всем домашним прибором и с малолетнымии или когда кладь такова, что в бат уместить нельзя, как например бочки и кадки с рыбою, которые насаливают рыбы у моря.

ГЛАВА 6

О МУЖСКОЙ И ЖЕНСКОЙ РАБОТЕ

В камчатском житье, как в крестьянстве, в разные времена и работа бывает различная. Летнее время мущины трудятся в ловле рыбы, в сушении ее, в перевозке от моря на свои жилища, в припасе собакам корму, костей и кислой рыбы; а женщины между тем чистят изловленую рыбу, пластают, а иногда и в ловле мужьям способствуют. Излишнее время употребляют они на собирание разных трав, коренья и ягод не токмо на пищу, но и в лекарства: делают сладкую траву, которую прежде токмо на пищу, а ныне и для сидения вина употребляют, готовят кипрей^[59] и траву, из которой плетут ковры свои, епанчи, мешечки и другие домашние мелочи, и все как съестные, так и другие припасы имеют на руках своих.

Когда осень настанет, тогда мущины упражняются в ловле осенней рыбы, в промысле различных птиц, гусей, лебедей, уток и прочая; водятся с своими собаками, вывязывая и выдерживая их, как якуты лошадей своих; заготовляют лес к деланию саней и другой работе потребной; а женщины водятся с кропивою, рвут, мочат, мнут, обдирают и кладут под балаганы, ходят по тундрам и вынимают из мышьих нор лилейные коренья, или по тамошнему сарану, разного роду^[60].

Зимою мущины ходят за соболями и лисицами, вяжут сети для ловли рыбы, делают санки, ездят за дровами, перевозят запас свой из разных мест, где летом приготовили, а не успели перевезти оседью; а женщины наибольше трудятся в сучении ниток на сети. И сия их работа так продолжительна, что одна баба едва столько насучить может, чтоб мужу достало потребных сетей на лето, а у которых семья побольше, те готовят и с излишеством, и меняют другим на угодные себе мелочи, каковы например иглы, шелк, наперстки, ножики и прочая.

Весною, когда реки проходят, и рыба, которая в них зимовала, к морю подъимается, мущины упражняются в ловле ее, или ездят к морю, и промышляют вахню, которой по морским губам бывает тогда великое довольство; а некоторые и в дальние места на Восточное море и на Курильскую лопатку для ловли морских бобров и других морских зверей отлучаются; а женщины ходят по тундрам, собирают черемшу и другие молодые травы не токмо для награждения обыкновенного тогдашнего недостатку в пище, но и для забавы: ибо они зелень так любят, что^[61] во все вешнее время почти из роту не выпускают. Женской пол весь тогда по тундрам ходит, и вечером с превеликими ношами домой возвращаются, однако тех нош не станет им на сутки.

Сверх того до мужеской работы принадлежит юрты и балаганы строить, юрты топить, стряпать, собак кормить, при случае гостей подчивать, собак обдирать и других зверей, когда понадобятся на платье, и в приуготовлении домового и военного снаряду; а женская работа состоит в выделывании кож на платье и обувь, в шитье платья и обуви, ибо они у камчадалов и портные и сапожники, а мущине за то приняться такое бесчестие, что тотчас почтется за коекчуча. Чего ради с первых времен всех казаков, у которых иглу в руках или шило видали, почитали они за коекчучей, ибо у них шьют токмо одни бабы и коекчучи, которые и в женском платье ходят, и женскую работу отправляют, мужской отнюдь не прикасаясь. До них же касается, красить выделанные кожи, также лечить и шаманить. А каким образом выделывают они кожи и красят, чем шьют и клеят, о том здесь же сообщить должно.

Всякие кожи, которые на шубы употребляют, например оленьи, тюленьи, собачьи, бобровые, делают они одинаким образом. Сперва мочат мездру водою, и камнем утвержденным в средину палки сбивают болонь и жилы, которые остаются при снимании; потом намазывают жеваною икрою квашеною или свежею, и свернув кожу топчут ногами по тех пор, пока мездра провянет; после опять скоблят и натирают, продолжая работу до тех пор, пока мездра мяхка и чиста будет.

А которые кожи ровдугами или замшею зделать намерены, с тех сперва сбивают жилы и болонь объявленным же образом, потом коптят их в дыму с неделю, после мочат и парят, чтоб шерсть отопрела, а наконец намазывают икрою, мнут, топчут и скоблят камнем, как выше показано.

Оленьи и собачьи кожи на платье красят ольхою чрез многократное натирание мелко изрубленною корою; а тюленьи, которые на платье, обувь или на ремни, которыми санки обвиваются, особливым образом: оправив с кожи шерсть, сшивают оную мешком вверх шерстью, и сваря крепко ольховой рубленой коры вливают в помянутой мешок, и зашивают. Спустя несколько времени вешают мешок оной на дерево, и бьют палкою, потом опять дают лежать некоторое время, а после опять вешают, и бьют палкою, и сие продолжают по тех пор, пока краска в кожу довольно въестся, тогда расшивают мешок, растягивают кожу и сушат на воздухе, а наконец мнут до мяхка руками, и употребляют в дело. Такие кожи на сафьян много походят, однако ламутки, как пишет Стеллер, лучше их умеют выделывать, а называют их мандарами, и каждую кожу продают до осьми гривен.

Тюленью шерсть, которую просто называют краскою, и окладырают ею платье и обувь, красят они бруснишным соком сваря его с ольховою корою, с квасцами и с каменным маслом, и сия краска бывает жаркова цвету.

Платье и обувь шивали они костяными иглами, а вместо ниток употребляли оленьи становые жилы, которые разделя сучат как нитки, сколь тонки или толсты надобны.

Клей делают они из рыбьих сухих кож, а особливо из китовой. Оные кожи обвертывают в бересте, загребают в горячей пепел, и немного спустя вынимают, и употребляют на что надобно. Им можно клеить столь же крепко, как лучшим карлушчетым клеем.

ГЛАВА 7

О КАМЧАТСКОМ ПЛАТЬЕ

Материя, из которой камчадалы прежде сего носили платье и ныне по большей части носят, оленьи, собачьи, нерпичьи и других как морских, так и земных зверей, и птичьи кожи, которые они без разбору в одну шубу сшивали, что еще и мне в курильских парках случилось видеть, но однако в верхнем платье имеют отмену^[62], хотя оная и не весьма велика.

Верхнее платье по казачьи называется куклянка, от северных камчадалов коавис, а от южных кахпитачь; а делаются куклянки двумя разными покроями: у одних подол бывает ровной, а у других назади с нарочитою выемкою и с хвостом долгим; первые под именем куклянок круглых, а другие под именем куклянок с хвостами известны. Впрочем шьются из кож оленьих длиною несколько ниже коленей с широкими рукавами и с кулем, которой на голову в случае вьюги поверх шапки надевается. Ворот у них как только голове пройти, к вороту пришиваются собачьи лапы, которыми в погоду лице закрывают. Вкруг подолу, рукавов и вкруг куля апушиваются куклянки рослою белою собачиною, что выше всякого пуху почитается. На спине пришиваются к ним ряски из ремешков распестренных краскою, а иногда и по две великие шишки, расшитых шелками или различных цветов ремешками и распестренных краскою ж. Надеваются обыкновенно парами, нижняя шерстью, а верхняя мездрой вниз. У нижней мездра красится ольхою, а на верхнюю выбираются кожи таких шерстей, каковы в чести у них, а именно черная, белая и пегая, которая выше всех почитается. Однако сего платья за сущее камчатское почесть не можно: ибо они от коряк его получали, а сами шивали наиболее из собачьих кож, из соболей, лисиц, еврашек и из каменных баранов, впрочем тем же покроем, как выше показано.

Есть еще платье, называемое камлеи, которое парами же носится, а разность его от куклянок состоит в одной длине, что оно делается почти по пяты, сверх того никакими красками не красится. Но и сие от коряк же получается.

Лучшее платье, которым и казаки и камчадалы щеголяют, по казачьи называется парка, от северных камчадалов тингек, а от южных тангак, длиною бывает с куклянку, в подоле шире, а подмышками уже, с рубашечным воротом и с рукавами узкими. Вкруг подолу, вороту и вкруг рукавов обшивается подзорами и окладывается бобровым пухом.

Подзоры у северных камчадалов чисту, а у южных еганем называемые, шьются следующим образом. Замшеной ремень шириною пальца на полтора разчерчивается клетками в три ряда, клетки длиною бывают около полувершка, и каждая разным шелком разшивается, включая верхней ряд, которой через клетку вышивается белыми волосами из бороды оленьей. К такому ремню сверху и снизу пришивают по красному или черному мандарному ремню, которой узорами ж из собачья горла выделанного на подобие лайки распестрен. К ремням пришивают собачье ж горло вырезанное зубцами и обложенное крашеною шерстью. Но шелковые подзоры начали шить по покорении, а до того распестряли их оленьими волосами, крашеною шерстью и собачьим горлом.

Вышепомянутое платье и мущины и женщины без разбору носят, а разность между мужским и женским состоит в нижнем платье и в обуви. Женское нижнее платье, в котором они дома обыкновенно ходят, содержит и штаны и душагрейку вместе сшитые. Штаны длиною и шириною подобны голанским брюкам, и также подвязываются ниже колена; а душагрейка с воротом, которой на веревочке и стягивается и распускается. Сие платье называется хоньбами и с ног надевается. Оно бывает летнее и зимнее; летнее шьется из ровдуг, или из кож морских зверей, выделанных на подобие ровдуг, а зимнее из оленьих и из кож каменных баранов, которое они носят иногда вверх, а иногда вниз шерстью. Мужское покоевое или домашнее платье есть ременной пояс по их махва, у которого напереди пришит мешечик для прикрытия тайного уда, а назади ременные мохры для прикрытия заду, впрочем бывает оной раскрашен и нерпичьего крашеною шерстью. В сем платье хаживали прежде сего камчадалы не токмо дома, но и на промыслах в летнее время, но ныне употребляется оно токмо у отдаленных от российских острогов, а ближние носят рубахи, которые покупают у русских.

Летние штаны как у мужеского, так и у женского полу одинакие; шьются из разных кож наподобие портков, каковы носят мужики деревенские, токмо поуже. Зимние мужские штаны хотя тем же покроем бывают, как летние, однако с тою отменою, что шире, и что огузье у них вниз шерстью, а сопли, на которые обыкновенно оленьи или волчьи камасы употребляются, вверх шерстью. Поконец соплей бывает ровдужной, или суконной опушень, в которой ремень продевается для завязывания обуви, на которую надеваются, чтоб снег за оную не засыпался.

Мужская обувь от женской вообще разнствует тем, что у мужской голенищи коротки, а у женской по колено долги, впрочем шьется из различных кож. Которую носят летом в мокрую погоду, та делается из сырой тюленьей кожи вверх шерстью наподобие поршней, каковы носят сибирские казаки и татары, когда бечевой ходят, ибо и поршни шьются из сырой же лошадиной или коровьей кожи вверх шерстью. Зимнюю обувь, в которой ходят на промыслы, шьют из сушеной рыбьей кожи, а особливо чавычьей, кайковой и няркиной, но она хороша токмо в морозы, а в мокрую погоду тотчас распалзывается. Наиболее употребляют на зимнюю обувь оленьи камасы, которые носят вверх шерстью, подошва у них бывает из лахташной кожи, а для большего тепла собирают их и из лоскутья оленьих камасов, у которых шерсть долга, и из медвежьих камасов, в которых подошвах сверх тепла и сия есть выгода, что можно ходить и по скользким местам без опасности.

Лучшая обувь, которою также как парками казаки и камчадалы щеголяют, шитые торбасы, которые походят несколько на упуки и также подвязываются ремнями. Подошва у них бывает из тюленьей белой кожи, головы из красной мандары, взъемы из белой ланки, или по их собачья горла, а голенища из замши или из тюленьей крашеной кожи, к которым наверху широкие подзоры пришиваются, каковы к паркам. Сия обувь такой важности, что естьли на холостом ее увидят, тотчас будет подозрение, что у него есть любовница. Такие торбасы по камчатски называются згоейнут и дзилет^[63].

Чулки носят они из собачьих кож, а называют их чажами, но наибольше обвивают ноги тоншичем, отчего по скаскам их не меньше чажей тепла, а притом сия выгода, что не потеют ноги.

Шапки носят такие ж как якутские, но господин: Стеллер объявляет, будто преж сего бывали у них шапки из птичьих перьев и из звериных кож безверхие, наподобие старинных наших треухов бабьих, токмо с тою отменою, что уши у камчатских шапок не сшивались вместо. Летом носят они берестеные умбракулы, которые завязываются на затылке, а у курильцов летние шапки плетеные из травы наподобие венчика.

Женской лучшей головной убор парик, о котором выше упомянуто. Сии парики так любы им бывали и милы, что по объявлению Стеллера, препятствовали многим к восприятию православной веры для того, что при крещении снимали с них такое странное украшение; а у которых натуральные волосы по паричному расшиты были, тех остригали к чувствительной их печали и горести. Девки расплетали волосы свои на мелкие косы, которые для лоску мазали тюленьим жиром. Но ныне все отменилось, ибо как женщины так и девки по российски убираются. Носят телогреи и юпки, носят рубахи с манжетами, носят кокошники, чепцы, и золотые ленты, а своим разве токмо то не гнушаются, которым лет по 80 от роду.

Женщины всякую работу делают в перчатках, которые шьются без пальцов, и никогда их не скидают.

Лица прежде сего умывать не знали, но ныне белятся и румянятся. Вместо белил употребляют гнилое дерево, которым мелко истертым натираются, а румянятся некоторою^[64] травою морскою, которая видом как елочка. Сию траву мочат они в тюленьем жиру и намазывают щеки столь же красно, как румянами.

Большее щегольство и наряды бывают у них зимою, когда много проезду. Естьли появился сторонней, то все за наряд принимаются, моются, белятся, и одеваются в лучшее платье.

Но естьли которой камчадал пожелает и себя одеть и домашних, то ему понадобится не меньше ста рублей на самое росхожее платье, ибо там и шерстяные чулки, которые здесь по дватцати копеек продаются, меньше рубля купить ему нельзя для того что и российские жители ниже того не покупают, из чего о других вещах рассуждать можно. Курильцы всякое дорогое платье покупать больше в состоянии, нежели камчадалы, ибо они на одного бобра морского, которые и на Камчатке от 15 до 40 рублев продаются, столько могут купить, сколько камчадал лисиц на дватцать, а бобра курильцу легче достать, нежели камчадалу пять лисиц, для того что в самой хорошей под и зверем довольной, лучшей промышленик едва десять лисиц в зиму промыслит, а курилец и в худой год поймает трех зверей, не упоминая о морских привалах, при которых случаях получают они великое богатство^[65].

ГЛАВА 8

О ПИЩЕ И ПИТИИ КАМЧАТСКОГО НАРОДА И О ПРИУГОТОВЛЕНИИ ОНЫХ

Уже выше сего объявлено, что камчадалы питаются кореньем, рыбою и морскими животными, а во второй части описаны и самые оные вещи, которые служат к их содержанию. Чего ради здесь должно упомянуть об одном токмо их приуготовлении, и различных каждой пищи наименованиях, зачиная от рыбы, которая за хлеб их почесться может^[66].

Главная их пища^[67], которую должно почесть за ржаной хлеб, есть юкола, которую делают они из всех рыб лососья роду. Каждую рыбу разнимают они на шесть частей, бока с хвостом особливо вешают и сушат на воздухе; и сия сушеная рыба свойственно юколою называется; спинки и тиоши, или по их пупки, особливо готовят, а больше паровят. Голову квасят в ямах, пока весь хрящ покраснеет, и едят их вместо соленых почитая за приятное кушанье, хотя вони от них терпеть почти не можно. Тело, которое по снятии боков остается на костях, особливо снимают и сушат вязками, которое в толчение употребляют, а кости на особливых же вязках сушат для содержания собак своих. Таким образом готовится юкола и у других народов из всяких рыб, и везде известна под именем юколы, а едят оную наибольше сухую. Камчадалы свом языком называют ее заал. Второе камчатское любимое кушанье икра рыбья по их именуемая инетоль, которая трояким образом приуготовляется: 1) сушится на воздухе вязками, 2) вынимается из перепонки, в которой как в мешечке содержится, и наливается в стебли или дудки различных трав, а особливо сладкой травы, и у огня сушится, 3) делается прутьями, и в листье травяном сушится. Никто не ходит на промысел или в дорогу без сухой икры как без надежного содержания. Буде у камчадала фунт икры, то он долго жить может без другой пищи, всякая береза и ива запас его, и он корку с сих дерев с икрою столь же приятно есть может, как другие кушанья, но икрою и коркою порознь питаться долго не может. Ибо икра безмерно клейка, и так в зубах вязнет, что трудно и вычистить, а кора суха, так что и тому надивиться довольно нельзя, когда они для забавы и без икры иногда едят ее вместо конфектов; ибо другой, сколько бы ни жевал ее, подлинно не свободно проглотит, но когда оба сии кушанья вместе употребляются, то одного недостаток, как они говорят, другим награждается.

Есть еще четвертой образец приуготовления икры, но оной не у одних камчадалов, но и у коряк примечается. Свежую икру кладут они в ямы, усланные травою, и, закрыв травою ж и землею, квасят, и сия кислая икра почитается, у них за такое ж приятное кушанье, как у нас зернистая икра свежая. Но коряки квасят оную в мешках кожаных, а не в ямах.

Третье кушанье камчатское называется чуприки, которые готовят из разных рыб следующим образом. В юртах, в балаганах и в барабарах над очагом делают они помост из колья, и кладут на оной рыбы в вышину до трех аршин, после того натапливают юрту или балаган, как баню, и скутывают жарко; естьли рыбы на помостах не много накладено будет, то она поспевает скоро, и бывает тогда готова, как юрта простывает; в противном же случае натапливают их по нескольку раз перемешивая рыбу. Такая рыба бывает полужареная и копченая и вкусом весьма приятная, так что сей вымысел приуготовления рыбы может почесться за самой лучшей на Камчатке: ибо весь сок и жир весьма тихо, и как бы в вольной печи выжаривается. Тело рыбье в коже, как в мешке лежит, которую снять можно без трудности. Потрох и кишки вынимаются из рыбы, когда она поспеет. Тело растирается мелко, сушится на рогожах досуха и кладется в мешки из травы плетеные. И сие есть настоящая камчатская порса, которую и тунгусы около Охотска также готовят. Вяжут же такую жареную рыбу и плетенками не растирая тела, и едят сухую, как юколу.

Самое деликатное камчатское кушанье кислая рыба, которую они квасят в ямах таким же образом, как о кислой икре показано, а называют оную хуйгул. Можно за истинну сказать, что сквернее духу не бывает от упади, однако камчадалам кажется оной ароматным. Иногда сия рыба так в ямах изгнивает, что не инако ее, как ковшами черпают; но такая для собак употребляется, и подбалтывается в опаны их вместо муки овсяной.

Господин Стеллер пишет, что и самоядь рыбу квасит же, и для мерзлой земли бывает рыба их гораздо лучше. И якуты такое же имеют обыкновение; роют глубокие ямы, наполняют рыбою, пересыпают золою, покрывают листьем, и засыпают землею, и сей их вымысел гораздо лучше; ибо от рыбы не бывает вони. Тунгусы и казаки в Охотске таким же образом как и якуты готовят рыбу, токмо с сею отменою, что вместо дровяного пеплу употребляют пепел из пережженой морской травы. Свежую рыбу варят в корытах, выбирают на лотки и простудя едят с прихлебкою, которая делается из сладкой травы в воде моченой.

Что касается до мяс морских и земных зверей, то варят их в корытах с разными кореньями, а особливо с сараною: похлебку пьют ковшами или чашами, а мясо с лотка едят руками, и похлебки все вообще, в том числе и собачью, называют опанга. Китовой и нерпичей жир едят вареной с кореньями ж и паровленой в ямах. Вареной жир, а наипаче нерпичей, кроят ремнями, и сколько в рот захватят, столько можем отрезывают у самых губ, и целком глотают, как крохали или чайки рыбу.

Главное и богатое кушанье, которое готовится на пирах или в праздники, называется селага, а по-казачьи толкуша. Делается из различных кореньев и всяких ягод толченых с икрою, с нерпичьим и китовым жиром, а иногда и с вареною рыбою. Толкуши из кислых ягод и сараны весьма приятны, потому что и кислы, и сладки и сытны; но нестерпима скверность в приуготовлении, а особливо тех толкуш, которые делаются жидкие: ибо баба, которая век свой рук не мывала, потолокши коренье в поганой чаше, разбивает оное по локоть обнаженною грязною рукою, которая потом бывает как снег бела в рассуждении тела. Кратко сказать, брезгливому не снести и приуготовлении сего кушанья без движения внутренних.

Что касается до питья, то камчадалы не знали кроме воды до самого своего покорения; для веселья пивали они мухомор в воде настоянной, о чем ниже будет объявлено, а ныне пьют и вино, как и тамошние российские жители, и совсем на нем пропиваются. Воды пьют много после обеда. Ввечеру никто не ложится спать не поставя у побели ведра воды, притом кладут в нее много льду и снегу, чтоб не нагревалась, поутру ни у кого ни капли воды не увидишь в посуде. Зимою особливо забавляются они снегом бросая часто по горсти в рот; и женихам, которые работают у будущих тестей своих, летом самая трудная служба довольствовать их снегом, ибо они должны бывают ходить по снег на высокие горы, в какую бы ни случилось погоду, в противном же случае может досадить им непростительно.

ГЛАВА 9

О ЕЗДЕ НА СОБАКАХ И РАЗНЫХ К ОНОЙ ПРИНАДЛЕЖАЩИХ ПРИБОРАХ

Что камчадалы и тамошние казаки зимою собак вместо лошадей к езде употребляют, о том уже выше упомянуто. А здесь объявить должно, каковы их собаки, что к езде на них требуется и как на них ездят.

Камчатские собаки от наших дворовых простых собак ничем не разнствуют, ростом они по большей части средние, и шерстью так как наши различные, однакож можно вообще сказать, что там белых, черных и серых больше, нежели других шерстей.

К езде употребляются кладеные, а запрягают их обыкновенно по четыре в санки, по две в корени и по две напереди, и четверня собак называется там нартою, так как здесь шесть лошадей цугом.

Приборы надлежащие к езде на них: санки, алаки, побежник, узда, ошейники, вязки и оштал.

Санки, по их шежхед, делаются о двух копылах. Копылье^[68] гнутся из кривова березового дерева, наподобие раздвинутого циркуля, вышиною в три четверти, а расстояние между ножек внизу на поларшина. На каждом копыле в изгиби проверчены по две дирочки. Ножки у них близ нижнего конца зарублены, а на самом конце вырезаны. Сквозь помянутые дирочки продеваются в оба копыла тоненькие батожки, которыми оные связываются, расстоянием на аршин между собою. К каждому батожку приплетается ремнями другой батожок равной длины и толщины. Передние концы оных батожков с задними так крепко стягиваются ремнем, что с обоих концов становятся дугою. Вдоль по батожкам привязываются лучки зверх рожками один от другого на четверть и меньше. Рожки у помянутых лучков зарублены, за которые зарубки прикрепляются оные к ремням, коими концы батожков стянуты. По концам батожков кладутся поперечные палочки, и увиваются ремнями ж. Таким образом оснуется решетка, которая бывает наподобие долгого глубокого и узкого лотка, длиною аршина полутора и доле, а шириною в поларшина и уже. Полозье, на которое ставится объявленная решетка, длиною бывает четвертей в 11, шириною вершка в полтора, а толщиною едва в полдюйма. В тех местах, где стоят копылье, оставляются горбки, кверху вострые, а в средине прорезаные, на которые поставленное копылье привязывается продеваемыми сквозь прорезаные горбки и к зарубкам на ножках копылья находящимся прикрепляемыми ремнями. Головки у полозья бывают не круты, но отлоги, и по концам вместо вязка поперечною палкою перевязаны^[69].

Алаки или лямки делаются из широких мяхких и вдвое изогнутых ремней, которые на собак через переднюю лопатку накладываются, правой собаке через левую, а левой через правую. К концам алаков привязывается долгой и тонкой ремень с кляпом на конце, потягом называемой, которой объявленным кляпом в кольцо находящееся на поперечине у головашек вкладывается.

Побежник называется долгой ремень, у которого на одном конце привязывается кляп, который вкладывается в кольцо на средине поперечины головашек укрепляемое, а на другом цепочка, у которой как по концам, так и на средине кольца. Оной побежник служит вместо дышла, а цепочка на нем вместо коромысла, ибо им коренные собаки связываются, чтоб врознь не разбегались.

Уздою отзывается такой же ремень с кляпом и цепочкою, которою передние собаки связываются, токмо гораздо доле: ибо конец его с кляпом к кольцу ж на головашках прикрепляется.

Ошейники делаются из широких же ремней, а на них по кляпу висячему на коротких ремнях, которые в кольца цепочки на узде или побежнике продеваются. Делаются ж ошейники и из медвежьей кожи вверх шерстью, и для прикрасы на собак надеваются.

Вязки, на которые собак вяжут, делаются^[70] костяные или деревянные, у которых на одном конце дирочка, а на другом зарубка. В дирочку вкладывается кляп от ошейника, а за зарубку привязывается долгой ремень, чтоб собаке около столба ходить было можно. Оные вязки для того употребляются, что собаки от ремней или от веревок отъедаются, а железных цепей у них не бывает.

Ошталом называется кривая палка, длиною аршина в полтора, которым собак погоняют, останавливают и правят. Для понуждения собак делаются на головке оной палки побрякушки или колокольчики, останавливают уткнув оштал перед копылом передним и бороздя дорогу. А правят, буде надобно влево, то бьют ошталом по снегу и кричат «уга», буде же вправо, то бьют в передней копыл и кричат «хна», «хна», «хна»; между тем ногами бороздят и собак одерживают. Как оштал, так и санки для прикрасы увиваются разноцветными ремнями, и оное за немалое щегольство почитается.

Санки по-камчатски называются шежхед, копылье ошод, алаки тенаун, потяги игошежид, узда куйгулы и побежник конопошана.

Сидят на санках опустя ноги на правую сторону, а оседлав санки сидеть почитается за великой порок, ибо таким образом сидят на них камчадальские женщины; таково ж бесчестно и то, ежели б кто взял к своим санкам проводника, для того, что басы с проводниками ездят.

Нарта добрых собак покупается на Камчатке рублев по пятнатцати, а со всем заводом становится около 20 рублев. Я знал одного на Камчатке охотника, которому обходилась нарта собак рублев и по шестидесят.

О неспособности езды на собаках из одного строения санок рассудить можно, что ездоку необходимо должно быть осторожну и стараться хранить равновесие; в противном же случае узкие и высокие санки и на самых малых раскатах или ухабах опрокидаются, причем ездок подвержен бывает немалому страху, особливо на пустом месте, ибо собаки убегают, и не станут, пока в жилье придут, или за что нибудь на дороге зацепятся, а он принужден бывает пеш итти, чего ради в таких случаях всякой старается, как можно, за санки схвататься, и тащен бывает иногда с версту, пока собаки выбившись из силы остоятся. В которых сей наибольше порок, что оные как в сем случае, так и в опасных местах, как то на крутых спусках на нужных через речки переездах бегучи надрываются, и ничем их остановить не можно, и для того на объявленных спусках собак выпрягают, и в поводу водят оставя токмо одну, которая бы санки правила, чтоб дорогой катились, а под полозье подвязывают ременные кольцы, чтоб не катки были.

На крутые горы поднимаясь должно итти пешком, ибо собаки и простые санки взвозят с нуждою. Глухой клади возят на нарте по пяти пуд не считая корму, которой подводчики для себя и для собак берут на дорогу. С кладью по торной дороге переежжают верст по 30 на день и больше, а налегке, особливо же весною по насту, на костяных полозьях верст по полтораста.

Когда выпадает глубокой снег, то не проложа дороги на собаках ехать не можно, прокладывают дорогу подводчики, а по-тамошнему каюры на лапках, которые бродовщиками называются.

Лапки^[71] делаются из двух не весьма толстых брусков, на средине двемя поперечинами распертых, а по концам вместо стянутых и напереди кверху загнутых, и ремнями часто переплетенных. На впорках привязывается путло, которое на ногу надевается. Бродовщик должен иметь на обеих ногах по объявленной лапке, и оставя собак на месте итти вперед на некоторое расстояние, а потом воротиться тою же дорогою к собакам, и весть их по проложенной дороге. А потом оставя их паки итти вперед, и так мучиться до самого жилья. В сем случае езда бывает толь медленна, что в день едва десять верст переехать можно. Употребляются ж к прокладыванию дороги и обыкновенные лыжи, однакож не столь часто. Ни один подводчик без лыж или без лапок в дальнюю дорогу не ездит.^[72] Вящшее неспокойство в езде бывает, когда на пустых местах застанет вьюга. Тогда с возможным поспешением надлежит с дороги в лес сворачивать, и лежать вместе с собаками, пока утихнет погода, которая иногда по неделе продолжается. Собаки лежат весьма тихо, но в случае голоду объедают все ремни, узды, побежники и прочие санные приборы. Буде погода захватит несколько человек вместе едущих, тогда проежжие имеют сию выгоду, что они могут шалаш себе зделать, и окопаться снегом, но камчадалы шалашей мало делают, а отлеживаются наибольше в ямах усланных с дерев ветвями, обернувшись в свою куклянку и рукава спустя; причем так их заносит снегом, что ни рук, ни ног, ни головы не видно. Под снегом, оборачиваются они как шар, однако весьма осторожно, чтоб снегу, которым занесены, не рассыпать; ибо они под снегом лежат как в юрте имея скважину для дыхания, которая над ртом протаевает. Естьли платье на них узко и подвязано поясом, то сказывают они, что стужи не можно тогда вытерпеть для того что платье от паров намокнет и греть не будет.

Когда погода застанет на чистой тундре, в таком случав ищут какого нибудь бугорка, и под него ложатся, а чтоб не занесло и не задушило снегом, то каждую четверть часа вставши отрясаются. Но понеже в восточные и южно-восточные ветры бывает обыкновенно мокрой снег, то проежжие обмокнув часто замерзают, ибо такие погоды наибольше кончатся северным ветром и стужею.

Кроме сильных ветров зимняя езда и потому опасна, что многие реки или не везде становятся, или с полыньями превеликими, которые и в самые жестокие морозы не замерзают. А понеже дорога наиболее по рекам бывает, для того что берега гористы, и инде почти непроходимы, то редкой год проходит, чтоб людям в езде не случилось урону, ибо инде должно пробираться по самым узким закраинам, а буде обломятся, или санки в воду скатятся, то нет никакого спасения. Быстрина реки не допустит справиться, а хотя б в том кому и пошастливилось, то обмокнув погибает с большою мукою, когда нет жилья в близости.

Немалая же трудность состоит и в том, что много случается ездить чрез частой ивняк, где надлежит опасаться, чтоб не потерять глаз или не переломать рук и ног, особливо же что собаки в трудных и бедственных местах всю силу употребляют, чтоб бежать скорее, и сброся хозяина свободиться от тяжести^[73], как уже выше объявлено.

Лучшая и спокойная езда в месяцах марте и апреле по насту, однако притом сие неспокойство, что по две и по три ночи принуждено иногда ночевать на пустом месте, а камчадалов трудно принудить, чтоб они расклали огонь для варения или для обогрения, ибо они с своими собаками едят сухую рыбу, сидя на цыпочках, спустя штаны и куклянку. Причем довольно надивиться нельзя: 1) что они могут и сладко спать в сем бедном положении, 2) теплоте их природной, что они стужи мало чувствуют, ибо они вставши поутру столь теплы и красны бывают, как бы в теплом покое спали. Но сия теплота почти всем тамошним диким народам свойственна. Я видал некоторых иноверцов, коим образом они на пустых местах с вечера ложились к огню голою спиною, а как уснул, и огонь потух, то хотя спина и заиндевела, однако они спали без просыпу, будто бы их огнем пригревало.

ГЛАВА 10

О ВОЕННОМ КАМЧАТСКОМ ОПОЛЧЕНИИ

Хотя камчадалы до покорения Российскому государству не были властолюбивы, и о распространении границ ни малого не имели попечения, как уже выше показано, однако столь часто между собою воевали, что году не проходило, в котором бы сколько нибудь острожков раззорено не было. Главное намерение брансй их состояло в том, чтоб получить пленников, которых они в тяжкие работы употребляли, а особливо женского пола, которых они брали в наложницы и в супружество, а о причине была ли она или нет, законна ли или незаконна, не много они рассуждали. Иногда соседственные остроги и за то друг против друга вооружались, что дети между собою поссорились, а естьли кто кого позвав в гости не столько, как надлежало, подчивал, то сие вменялось за такую обиду, которую мстить надлежало не инако, как погублением всего острога, в котором случалось толь неприятельское действие.

Но в войне действовали они больше обманом нежели храбростью, ибо они так робки, что явно напасть не отважутся, кроме необходимой нужды; а сие тем удивительнее, чем сей народ меньше жалеет о своей жизни, ибо они и добровольно умирать не сумневаются. В неприятельские острожки врывались они ночным временем, что могли делать без препятствия для того что караулов у них не бывает. Таким образом и малолюдством губили они знатное число неприятелей без всякой себе опасности и сопротивления. Вся трудность к одержанию победы состояла в том, чтоб ускорить взбежать на юрту не выпустя из нее ни человека, и стать над окном с палкою или с чекушею, ибо осажденным по состоянию строения юрт должно выходить тем окном по человеку, которых осаждающие и бить и вязять могли в небольшом числе.

С пленниками мужеска полу особливо знатнейшими удальством своим поступали они с обыкновенным всем тамошним народам бесчеловечием. Жгли, резали, кишки из живых мотали, вешали за ноги, и всякие делали наругательства торжествуя при том о победе над неприятелями. Такое мучение случилось терпеть и некоторым казакам во время большого бунта, когда вся Камчатка находилась в движении.

Тогдашние их междуусобия немало способствовали казакам к покорению всего народа; ибо когда они в виду одного острожка преступали к другому, то не должно было казакам опасаться, чтоб осажденные получили помочь; напротив того, соседи радовались их погибели, или смотрели с удовольствием, как казаки на приступах действуют, а после и сами были побеждаемы.

Против казаков употребляли они обыкновенную свою хитрость, которою и больше их губили, нежели оружием. Когда казаки требовали ясаку с какого нибудь непокоренного острожка, то весьма редко имели сопротивление, но почти всегда приниманы были с честию и любовию как приятели: дарены щедро, подчиваны довольно, и ни в чем не имели отказу. Таким образом приведши их в оплошность побивали в ночное время, или выбравшись все вон из юрты зажигали оную с казаками. Такою хитростью в двух местах погибло человек до семидесять, которое число в рассуждении тамошнего малолюдства можно почесть за великое. Случалось же иногда, что камчадалы не улуча способу побить казаков при первом покорении, по два и по три года сряду ясак платили, а после побивали зборщиков, которые обыкновенно в малолюдстве посылаются.

Но хитрости их, которые казакам прежде бедственны были, ныне служат к предосторожности. Ибо они чрезмерно ласковых приемов опасаются, и почитают их за знак несумненной измены. То ж разумеют, когда камчадалки ночью из юрты вон выбираются: ибо они не могут смотреть на кровопролитие, чего ради и мужья их никогда при них убийства не делают. Когда камчадалы сны рассказывают, что мертвые им виделись, когда часто разъежжают в дальные гости, из того бунт и измена немалая заключается, по крайней мере не один острог, но несколько вместе отложатся.

В таких случаях бьют они казаков, где ни попадутся, также и камчадалов, кои стороны их не оставляют, и с изменниками не вступают в согласие. А когда прослышат на себя поход, то не к сопротивлению готовятся, но к долговременной осаде. Выбирают места высокие и утесы, строят там свои острожки, и укрепясь ожидают своих неприятелей. Приступающим храбро противятся, стреляя из луков, и употребляя всякие способы к защищению. А когда увидят, что неприятель премогает, то всякой камчадал заколов жену и детей своих или стремглав низвергается, или с оружием устремляется на неприятеля, чтоб не умереть без отмщения. И сие на их языке постелю под себя достать называется. В 1740 году при мне была привезена с Утколоки девка, которую тамошние изменники в торопливости не успели дорезать, когда острожек их приступом брали; прочие от мала до велика были перерезаны, а сами изменники с горы, на которой сидели, побросались в море.

С начала покорения Камчатки были токмо два явные на Камчатке нападения: первое в Большерецком остроге 1710 году, а другое в 1713 году, когда отправление было для покорения камчадалов авачинских; однако оба случаи были им весьма неудачны, ибо при осаде Большерецка, хотя они и надеялись на великое свое множество так, что казаков, которых сидело в осаде 70 человек, шапками заметать не сумневались, однако как 35 человек выслано было на вылазку, то не могли они и первого стремления выдержать, но все обратились в бегство, кому куда способно было. А понеже они приплыли к острогу на батах, то бросаясь в оные, иные перетонули, а иные побиты; и сия их погибель столь была велика, что реки запрудились трупами. Авачинские иноземцы не меньше имели надежды победить походчкков, ибо каждой имел при себе ремень, на котором бы вести пленников, однако вместо того сами побиты или в плен взяты. В авачинской поход отправлено было казаков сто дватцать, да сто пятьдесят человек камчадалов; из чего можно рассуждать о множестве неприятелей, когда они такое множество по рукам разобрать надеялись.

Военное оружие и збруя их состоит в сайдаках, стрелах, чекушах, копьях и куяках. Сайдаки^[74] у них делаются из дерева лиственишного, и оклеиваются берестою, а тетивы из китовых жил. Стрелы обыкновенно бывают в аршин и в три четверти с костяными или каменными копейками, а называются они разными именами по разности копейцов. Стрела с костяным тонким копейцом пеныи, с широким аглпынш, с каменным копейцом кауглачь, тупая стрела с костяною головкою или томар ком, деревянной томар тылишур. Стрелы их хотя и весьма плохи, однако опасны в сражении, ибо они ядом бывают намазаны, от которого раненой человек тотчас опухает, и в сутки умирает почти обыкновенно. И сей беды иным образом не можно избавиться, как высасыванием из раны яду. У копей их копейца бывали каменные ж и костяные, как уже и выше объявлено. Чекушки по их уакарель называются, у них костяные рагульки о четырех рожках, которые насаживаются на долгие ратовья.

Куяки или латы^[75] делали они из рогож своих или чирелов, также из нерпичьих и моржовых кож на ремни искроенных, которые ремни один под другой подвязывали так, что они могли складываться как фижмы. Надевали их с левого боку, и как душагрейку завязывали на правом. Сзади пришивали высокую доску, для защиты головы, а спереди такую же к груди, токмо короче.

В дальние походы ежжали они на собаках, а в ближние пешком ходили. В летнее время, где способно было, там наибольше употребляли паромы, на которых могли сидеть во многолюдстве.

В пешей их ходьбе сие достойно примечания, что они по двое в ряд никогда не ходят, но всегда по одиначке, а притом всегда по одним тропам, которые везде глубоко пробиты. Необыкновенному по их тропам ходить крайнее мучение, для того, что оные так узки, что одна только нога и то прямо устанавливается, ибо сей народ ступень в ступень ходит.

Господин Стеллер причиною междуусобных браней тамошних народов ненависть же и роскошь объявляет, но с некоторыми особливыми обстоятельствами, которые^[76] сообщим здесь в дополнение.

Хотя, пишет он, в Камчатке главного начальника прежде и не было, но всяк жил по своей воле; однако две внутренние страсти: ненависть и роскошь причиною были, что камчадалы сами свой покой и мирное житие отвергли, и тем время от времени больше умалялись^[77], и приходили в изнеможение. К неприятельским действиям побуждали их женщины, властолюбие и всякие домовые вещи и уборы. Но чтоб каждой мог неприятелю противиться, то поддавались они старшим, храбрейшим и умнейшим людям, и по одержании некоторых побед начальникам своим оказывали такую любовь, какая потребна была к намерению их, чтоб мщением, получением добычи и равномерным ее разделением укрепиться во своей власти. Чего ради и между сими народами есть знаки, что они имели в мысли своей нечто высочайшее, то есть чтоб быть владетелями, отчего наконец последовало одного карода разделение на разные, и учинились многие равносильные стороны.

Сперва начали коряки и от Тигиля вошед в Камчатку следовали западным берегом до Большей реки. После того восстали шантальцы под предводительством умного и храброго мужа Шандала. А как сей власть свою распространить вознамерился, желая получить ласкою то. что зависело от силы и оружия, то есть чтоб наложить дань на всех камчадалов мужеска полу и женска, то зделались паки две стороны, одна у вершин реки Камчатки, которая продолжалась до приходу россиан, а другая в Кроноках, которая простиралась жилищами до самой Лопатки. Наконец живущие от Голыгиной реки до Компаковой отпали от жителей Курильской лопатки. И хотя сии люди малочисленнее были, однако всех других превосходили силою, храбростию и разумом, нападали на различные остроги, отводили в плен женской пол и малолетных; ибо мать нынешнего тойона первого Курильского острова, именем Купени, была пленница, родом из Ичинского острожка, которой лопатские жители погромили уже по прибытии россиан в ту сторону, чего ради островские жители ичинских камчадалов почитают за родню свою.

Около реки Апалы есть несколько гор, которые имена получили от происходивших там сражений. А сии лопатские жители, или просто курилы, потому были непобедимы, что они нападали нечаянно, пригребая на байдарах своих по морю, и отходя с получением корысти без опасности погони, ибо камчадалы морских судов не имеют.

Что касается до властолюбия, которое в сих известиях господина автора упоминается, аки бы оно главною причиною было разделения тамошнего народа, то хотя сие и вероятно, ибо кто может подумать, чтоб и в самых диких народах не было властолюбия, или по крайней мере тщания о преимуществе, когда оное и в бессловесных животных примечается, однако предпринимать учреждение самодержавного владения и налагать дани, кажется потребно большее рассуждение, нежели каково камчадалы имеют. Что они ходили войною друг на друга, что в плен брали, и похищали съестные припасы и имение, из того заключить нельзя такого важного предприятия, каково о учреждении самодержавства, тем наипаче, что такому человеку, каким описывается Шандал, надлежало прежде власть свою утвердить над своим родом, и иметь в совершенном послушании, которого однакож и с самого начала покорения Камчатки нигде ни следу не примечено, но напротив того везде совершенное равенство. А разделение народов и разсеяние по разным местам Камчатки могло зделаться и по другой причине, как например по тесноте места, по недостатку довольного к пропитанию для множества, и прочая^[78]. Самое имя Шандал весьма мне сумнительно, был ли когда камчадал так называемой, для того что ежели бы такое имя у камчадалов было, то бы оно не вышло и поныне из употребления, однако нет его между мужескими и женскими именами нигде в Камчатке. Мне кажется, что под сим именем должно разуметь всех шантальских жителей, которые живут около урочища Шанталы, как под именем Кончата всех еловских жителей. Ибо сие правда, что оные шантальцы были прежде сего и славны и многолюдны, так что один острог их более двух верст в длину простирался, и балаганы толь тесно построены были, что по балаганам хаживали они чрез все помянутое расстояние, да и ныне оной острожек почти всех камчатских острожков многочисленнее народом.

О храбрости тамошних народов можно вообще сказать, что те, кои далее живут к северу, наглее и отважнее. Из камчадалов за военных людей почитаются еловцы и шантальцы, по них курильцы и авачинцы, с которыми казаки много труда имели при завоевании.

ГЛАВА 11

О БОГЕ, О СОТВОРЕНИИ ЗЕМЛИ И О ДОГМАТАХ КАМЧАТСКОЙ ВЕРЫ

Богом камчадалы почитают некоего Кутху^[79], от которого произошел народ их. Кто сотворил небо и светила небесные, не ведают, токмо сказывают, что оные прежде земли были, о сотворении которой объявляют двояко: иные говорят, что Кутху сотворил землю из своего сына называемого Сымскалин, которого родила жена ею Илькхум, гуляя с ним по морю; а другие, что Кутху с сестрою Хутлыжичь землю снесли с неба, и утвердили на море, а море сотворил Утлейгын, которой и поныне в нем пребывает. Однако в том все вообще согласны, что Кутху до сотворения земли жил на небе. Которые поставляют морского бога, тех мнение несколько сходно с якутским суеверием, которые владение неба и земли особливым богам приписывают, сверх того признавают и адского бога, и почитают их за родных братьев, так же как древние греки и римляне. Кутху по сотворении земли оставил небо, и поселился на Камчатке, где родил другого сына именем Тыжил-Кутху да дочь Сидуку, которые пришедши в совершенной возраст сочетались браком^[80]. Между тем как сам Кутху, так и жена его и дети носили платье из листья шитое, и питались березовою и таловою коркою, ибо звери, по их объявлению, сотворены тогда не были, а рыбы ловить не умели их боги^[81].

Кутху, оставя сына своего и дочь, с Камчатки отбыл, а куда девался, не ведают, токмо то объявляют, что он пошел с Камчатки на лыжах, и что горы и долы зделались от его путешествия, ибо земля под ним гнулась, как тонкой лед, и таким образом лишена своей равности и плоскости.

У Тыжил-Кутхи после отца родился сын Амлея да дочь Сидукамшичь, которые на возрасте вступили в супружество, а более родословия они не знают. То утверждают за истиину, что народ их размножился от объявленных праотцев.

Тыжил-Кутху при умножении своего рода начал размышлять о лучшем содержании, вымыслил вязать из крапивы сети и ловить рыбу, a как лодки делать, оное ему еще от отца показано. Сотворил же он и зверей земных, и определя пастухом над оными некоего Пилячучя, под которого ведением состоят они и доныне, начал шить из кож их куклянки и парки.

О Пилячуче сказывают, что он ростом весьма мал, носит платье россамачье, которое у камчадалов весьма высоко почитается, ездит на птицах, особливо же на куропатках, и будто некоторым поныне случается видать и следы его.

Стеллер описывает тамошние народы многобожными, что они почитают многих богов, и сказывают об них, будто прежде сего многие их видали, чего ради нет у них в языке слова дух, ибо они не имеют о том и понятия, так как и о величестве божий и непостижимой его премудрости.

Впрочем никого глупее не представляют, как своего Кутху, чего ради и не воздают ему никакого почтения, ничего у него не просят, и ничем так как именем его не забавляются, рассказывая про него такие непристойности, о которых и писать гнусно. Между прочим и то в порок ему ставят, что он столько гор и стремнин сделал, и столько мелких и быстрых рек, что столько дождей и бурь производит и беспокоит их. И для того всходя зимою на высокие горы, или спускаясь ругают его всякою бранью. То ж делают и при других трудных обстоятельствах.

Бога вообще называют они дустехтичь, которое имя некоторым образом и почитают так, как афиняне неведомого бога. Ставят столб на пространных ровных и тундристых полях, обвязывают его тоншичем, и ие проходят мимо не брося куска рыбы или чего другого; не собирают ягод, которые ростут в близости, и не бьют около того места ни зверя ни птицы, и думают они, что сею жертвою жизнь их продолжается, которая бы без того умалилась. Однако не бросают они на жертву годного, но или шаглу или хвост рыбей, что и без того надлежало бросить. В чем согласны с ними и все азиатские народы, которые также приносят в жертву негодное; а что есть можно, тем пользуются сами. Таких столбов два видел господин Стеллер токмо около Нижнего острога, а инде нигде не примечено; впрочем далее к северу, много таких мест и я видал, где мимоходящие бросают жертву, якобы врагам там пребывающим, но столбов, и идолов не ставят.

^[82] Сверх того все места по их мнению опасные, как например огнедышущие и другие высокие и крутые горы, кипячне воды, леса и прочее населены от них некоторыми бесами, которых они более, нежели богов своих опасаются и почитают.

Горных богов называют они камули, или малые души, ибо душа по-камчатски камулечь. Сии боги, или по-тамошнему враги, живут на высоких, особливо же дымящихся и огнедышущих горах, чего ради камчадалы не токмо всходить на них, но и близко приступиться не смеют. Питаются они, по мнению их, рыбною ловлею, сходя по воздуху на море в ночное время, приносят на каждом пальце по рыбе, варят и пекут их по обычаю камчадалов, вместо дров употребляя китовое сало и кости. Такие места проходя камчадалы бросают что нибудь съестное врагам оным в подарок.

Лесных богов называют они ушахчу, и сказывают, яко бы они походят на человека. Жены их носят младенцов к спине приросших, которые непрестанно плачут. Они по-камчатскому суеверию людей с пути сводят, и делают глупыми.

Морского бога называют они митг, и приписывают ему рыбей вид. Он по их мнению владеет морем и рыбами, которых посылает в реки, однако не для того, чтоб люди имели от того пропитание, но будто за лесом на баты себе; ибо они отнюдь не верят, чтоб им от бога могло быть какое благодеяние.

О Пилячуче, или как Стеллер пишет, Билюкае, о котором выше объявлено, баснословят они, будто живет он на облаках со многими камулами, и будто гром, молнию и дождь ниспускает; а радугу почитают за подзор на его платье. Сей Билюкай, по их суеверию, опускается иногда с облаками на горы, ездит в санях на куропатках и бывает причиною великого щастия тому, кто след его увидит; но мнимой оной след Билюкаев ничто иное есть, как струйки на поверхности снега, которые делаются от вихрей. Напротив того нмеют от него и опасение, ибо сказывают, будто он в вихри детей их чрез слуг своих уносит, употребляет вместо подставок, на которых плошки с жиром вместо свеч поставляются. Жена у него Тиранус.

Они, по объявлению Стеллера, признавают и беса, которого представляют весьма хитрым и обманчивым, и для того назызают Канною. Около Нижнего Камчатского острога показывают весьма старую и высокую ольху, которая за жилище его почитается; и камчадалы ежегодно в нее стреляют, отчего она вся стрелами изнатыкана.

Гаечь по их есть начальник подземного света, куда люди по смерти переселяются, которой прежде сего жил на здешнем свете.

Некоторому из первых детей Кутовых приписывают власть над ветрами, а жене его Савине творение вечерней зари и утренней.

Туила трясению земли причиною ставят, будто оно происходит от того, когда Туилова собака Козей, на которой он ездит под землею, отрясает снег с себя.

Но все мнения их о богах и диаволах беспорядочны, глупы и столь смешны, что не зная камчатских фантазий не можно сперва и поверить, чтоб они за истинну утверждали такую нескладицу. Однако они по своему разуму всему дают причину, о всем рассуждают, и стараются изведывать самые мысли птиц и рыб. Но притом имеют они сей порок, что ни о каком мнении никогда не думают, справедливо ли оно или несправедливо, и можно ли тому статься или не можно, но все принимают за истинну.

Главное основание веры их утверждается на древних преданиях, которые наблюдают они паче закону, не приемля никаких доказательств в опровержение. Стеллер пишет, что он больше ста человек спрашивал, не приходило ли им когда на мысль смотря на небо, на звезды, луну и солнце и на другие вещи, что есть тому творец, которой все толь премудро устроил, и которого должно как почитать, так и любить за власть его и благодеяние, но они наотрез ему ответствовали, что никогда о том не помышляли, и как любви, так и страху не чувствовали, и не чувствуют.

О боге рассуждают они, что он ни щастию, ни нещастию их не бывает причиною, но все зависит от человека. Свет почитают вечным, души бессмертными, которые с телом соединившись восстанут, и вечно жить будут в таких же трудах, как и на здешнем свете, токмо с тою выгодою, что будет там во всем вящшее изобилие, и никогда не имеют терпеть голоду.

Все твари до малейшей мухи после смерти восстанут, и под землею жить будут. Свет поставляют плосковидным. Под землею полагают подобное нашему небо, а под небом другую землю. Нашу землю почитают за изнанку подземного неба; когда у нас бывает лето, тогда у них зима; а когда у них лето, то у нас зимнее время.

О воздаянии будущем сие токмо говорят, что бедные здешнего света будут там богатыми, а богатые убогими. А чтоб бог за грехи наказывал, того по их мнению не надобно: ибо, говорят они, кто худо делает, тот терпит и отмщение.

А почему они такие предания и от кого приняли, о том сказывают следующую баснь: будто в подземном свете, куда люди по смерти преселяются, есть великой и сильной камчадал Гаечь именем, которой родился от Кутхи, и прежде всех на Камчатке умер; жил в подземном свете один по тех пор, пока две дочери его умерли, и к нему преселились; и будто он, желая научить свое потомство, приходил на наш свет, и, взошед к ним на юрту, о всем том, чему ныне камчадалы верят, рассказывал. Но понеже многие от того страху, что мертвой к ним приходил, скоро умерли, то камчадалы начали потом юрты свои оставлять, в которых человек умрет, и новые строить, чтоб мертвой, пришедши к ним по подобию Гаеча, не нашел нового их жилища^[83].

Сей Гаечь, по их объявлению, есть главной в подземном свете. Принимает всех камчадалов умерших; и кто прибудет в новой и богатой собачьей куклянке, и на хороших собаках, тому дает худое платье и худых собак, а кто в худом платье и на худых собаках, тому дарует хорошее платье, хороших собак и хорошее отводит место к поселению. Тогда умершие начинают строить себе юрты и балаганы, упражняются в звериной, птичьей и рыбной ловле, пить, есть и веселиться по-здешнему, токмо с тем различием, что они на оном свете такого, как здесь, беспокойства не чувствуют; для того что там меньше бурь, дождей и снегу, и во всем такое изобилие, каково было на Камчатке во времена Кутховы: ибо они думают, что свет от времени до времени становится хуже, и все против прежнего умаляется, потому что животные купно с промышлениками своими поспешают преселяться на тот свет^[84].

Что касается до пороков их и добродетелей, то они такое ж имеют развращенное о том понятие, как и о боге. Все то почитают за дело дозволенное, чем они могут удовлетворить желанию и страстям своим, а в грех ставят токмо то, от чего опасаются или истинной или мнимой погибели по своему суеверию. Таким образом не ставят они в грех ни убивства, ни самоубивства, ни блуда, ни прелюбодеяния, ни содомства, ни обид, одним словом ничего того, что по закону божию запрещается. Напротив того, за смертной грех почитают утопающего избавить от погибели, для того, что по их суеверию, тем, кои изловят, самим утонуть будет. Засыпанных снегом с гор, которым случается выбиться, принимать в жилье страшное беззаконие по тех пор, пока они съедят все свои припасы дорожные, а потом надлежит им раздеться донага, и брося свое платье, как скверное, войти в свою юрту. Пить горячие воды, мыться в них, и всходить на огнедышущие горы за несумненную почитают погибель и следовательно за грех вопиющей на небо, и прочие такие бесчисленные забобоны, о которых и писать гнусно. Грех у них и над кислою рыбою драться, или ссориться; грех с женою совокупляться; когда с собак сдирают кожи; грех соскабливать снег ножем с обуви; грех мясо различных зверей и рыб варить в одной посуде; грех ножи или топоры точить в дороге, и другие подобные сему мелочи, от которых опасаются какого нибудь противного приключения, как от драки и ссоры над кислою рыбою совершенной погибели, от совокупления с женою во время снимания собачьих кож коросты, от соскабливания снегу с обуви бури, от варения разных мяс вместе нещастия в ловле и чирьев, от точения ножей и топоров в дороге погод и бури, что однакож не столь удивительно, ибо во всех народах довольно суеверий у простых людей, как тому, что они такое множество заповедей могут содержать всегда в памяти.

Кроме помянутых богов своих, почитают они и разных животных и другую тварь, от которой бывает опасность. Огню приносят они в жертву норки собольи и лисьи. Китов и касаток уговаривают они словами, когда увидят на промысле, ибо они опрокидывают лодки их, также медведя и волка, и ни которого из оных зверей не называют по имени, только говорят, сипанг, беда, и в сем сходны они с нашими соболиными промышлениками, которые во время промыслу многих вещей не называют своим именем, будто бы от того делалось в ловле нещастие.

В таком крайнем заблуждении находился сей народ еще и с первых годов моей бытности, но ныне тщанием всемилостивейшие нашей государыни императрицы Елисаветы Петровны и высокоматерним ее о всех подданных попечением, все камчадалы приняли христианскую веру, и многие из северных коряков, ибо в 1741 году прибыли туда от святейшего синода отправленные проповедники с довольною церьковною утварью и со всем, что потребно было к обращению толь дикого народа; которые имели столь желаемой успех во учении, что не токмо обратили их в христианскую веру, но и возбудили желание ко учению; завели школы по разным местам, в которые камчадалы отдают детей своих без всякого принуждения, а некоторые учат их своим коштом. По таким обстоятельствам сумневаться не можно, что христианская вера по всему Северному морю чрез несколько лет распространится.

ГЛАВА 12

О ШАМАНАХ КАМЧАТСКИХ

У камчадалов нет особливых шаманов, как у других тамошних народов, но всякая баба, а наипаче старуха, и всякой коехчучь волхвом и толкователем оное почитается. При шаманстве не бьют они ни в бубны, ни платья нарочно для того зделанного не надевают, как у якутов, коряк, тунгусов, бурятов и всех сибирских язычников в обычае, но нашептывают на рыбью шаглу, на сладкую траву, на тоншичь, и тем лечат болезни, тем отвращают нещастие, и будущее предвозвещают. А какие слова при наговорах употребляют, или кого призывают на помощь, того я как великой тайны не мог выведать.

Главное их шаманство бывает таким образом: две бабы садятся в угол, непрестанно шепчут, одна привязывает к ноге крапивную нитку раскрашенную красною шерстью, и качает ногу. Естьли ей ногу подъимать легко покажется, то сие почитается за щастливое предзнаменование и за будущей благополучной успех предприемлемого дела, а буде тяжело, то за нещастливое. Между тем призывает бесов к себе словами «гушь, гушь», и скрежещет зубами, а как явится привидение, то захохотавши кричит «хай, хай». С полчаса спустя бесы прочь отходят, и ворожея непрестанно кричит «ишки», то есть нет. А другая баба, как ее помощница, шепчет над нею, и уговаривает, чтоб не боялась, но прилежно бы примечала явления, и содержала б в памяти, что загадала. Некоторые сказывают, что во время грому и молнии Билюкай к шаманкам сходит, и, вселясь в них, способствует им угадывать.

Естьли зделается кому неблагополучие, или не будет щастия в промысле, тогчас приходит к старухе или к жене своей, бывает шаманство, следуется причина, отчего произошло такое зло, и предписуются средства к отвращению. За вящшую же причину вменяется преступление какого нибудь суеверия, которое тем отвращается, что согрешившей должен вырезать болванчика, и отнесши в лес на дереве поставить.

Шаманят же они и во время праздников, когда грехи очищаются, шепчут, курят, махают, отирают тоншичем, обвязывают перевяслами, отговаривают пришедших в изумление, и другие делают непристойности, о чем в следующей главе писано пространнее.

Естьли которой младенец родится в бурю илн ненастье, то на возрасте, когда он говорить будет, шаманят над ним, и примиряют с бесами таким образом, в жестокую бурю раздевают его донага, дают в руку раковину морскую, которую ему подняв к верху должно обегать вкруг юрту, балаган и собачьи конуры, говоря сии слова к Белюкяю и к другим врагам: «Раковина привыкла к соленой, а не к пресной воде, а вы меня весьма мочите, и мне от мокроты будет погибнуть; видите, что на мне нет платья и что я весь дрожу». По окончании сего примиряется он с бесами, а в противном случае бывает причиною погод и ненастья.

Таким же образом гадают они и трудные сновидения: ибо камчадалы столько в том любопытны, что поутру самое первое у них дело рассказывать сны, рассуждать и заключать из того щастие или злополучие. О некоторых снах имеют они верные и непременяемые правила, как например: естьли вшей видят, то на другой день ожидают к себе казаков без сумнения. Испражнением желудка предзнаменуется прибытие гостя из их народа, плотским совокуплением предвозвещается щастие в промысле.

Кроме шаманства упражняются они в хиромантии, и рассуждают о щастливых и нещастливых приключениях по линиям на руке, но правила свои в тайне содержат. Естьли у кого появится на руке точка, пятно или линия, или вдруг пропадет, то спрашивают о том у старой шаманки, как то сам Стеллер приметил притворясь сонным.

ГЛАВА 13

О ПРАЗДНИКАХ И НАБЛЮДАЕМЫХ ПРИ ТОМ ЦЕРЕМОНИЯХ¹

¹ Участники Великой Северной экспедиции Крашенинников и Стеллер оставили единственное в литературе описание сезонных праздников ительменов, связанных с годовым хозяйственным циклом. Праздник благодарения (у Крашенинникова он называется праздником очищения грехов), праздник голов, медвежий, китовый праздники (описанные Стеллером) и другие имеют много общего с сезонными праздниками чукоч и коряков (В. Г. Богораз-Тан. Чукчи. Т. II. Религия. Л., 1935, стр. 71—104; W. Jосhelsоn. The Koryak. Memoir of the Amer. Mus. of Nat. History, vol. VI, Leiden --New York, 1905, стр. 65—90). — В. А.

У всех камчадалов один токмо годовой праздник, в которой они грехи очищают, а отправляется оной неотменно в ноябре месяце, чего ради и очистителем грехов называется {Праздник очищения грехов С. П. Крашенинников наблюдал на Камчатке у ительменов несколько раз. Впервые он наблюдал его в острожке Чаанинган (Чаапынган) 21 и 22 ноября 1738 г. и дал его описание в специальной статье «Описание камчадальского праздника, которого праздновали камчадалы на речке Кыкчике в Нижнем Кыкчикском острожке Чаапынган называемом ноября 21 и 22 числа 1738 году».

Текстуально это описание повторено в седьмом рапорте Крашенинникова Гмелину и Миллеру от 29 ноября 1738 г. В «Описании Земли Камчатки» (ч. III, гл. 13) Крашенинников вновь дает это описание, но опускает некоторые детали и проводит некоторую стилистическую переработку текста.

Во второй раз этот праздник Крашенинников наблюдал в острожке Шванолом (42 версты от Нижнего Камчатского острога) 19—21 ноября 1739 г. (см. рапорт № 10 Гмелину и Миллеру) и дал его описание в «Описании камчатского народа, сочиненном по сказываиию камчадалов». В «Описании Земли Камчатки» (ч. III, гл. 13) это описание повторено несколько стилистически переработанное и с опущением некоторых деталей (описание праздника у северных камчадалов).

В третий раз Крашенинников наблюдал праздник 29—30 ноября 1740 г. на Кыкчике. В «Путевом журнале в бытность на Камчатке господина профессора ла Кроера и адъюнкта господина Штеллера» под 29 ноября Крашенинников записал «Сего дня начали праздник делать, которого действия хотя от меня описаны 1738 года ноября 19 дня, однакож в нынешнем празднике явились некоторые отмены, ибо иное против прежнего убавлено, а иное прибавлено, которые отмены следуют ниже сего».

Поскольку это описание (третье по счету) дает известные варианты по сравнению с первым и вторым, приводим его полностью.

«Праздник начался у них от мятения юрты, как и прежде было. Лестница вынимана не была и церемония при вынятии и поставлении ее тогда бывшая опущена, но по выметении юрты старик с бабами вошли в юрту с плетеными рогожками, в которых юкола, икра, кипрей, сладкая трава и нерпичьи кишки с жиром накладены были. Оные старик и бабы были против лестницы и делали из кишек и юколы топорики, которые сладкою травою обвивали. А наделав себе и отпущеникам, которые по березник отряжены, головы тоншичем же повязали, а себя и подпоясали им. На топоры железные отпущеникам тоншичем же навязали, и навязали их в рогожки, которые отпущеникам отдав посадили их у лестницы, а сами делали из икры налитой в стволы сладкой травы копорули, хожиакож по их называемые, которыми сарану бабы копают, и их роздали бабам близ их сидевшим. Тогда же рвали сладкую траву мелко и с икрою россыпали по постланным рогожкам.

Из старушек при означенном деле бывших одна взяла палку и посреди ее перевязала тоншичем, потом встала с места и пошла вон из юрты, опираяся палкою, с другою старухою с нею сидевшею. А без них посадили малых робят около рогожек на которых сладкая трава и икра россыпаны были.

Старухи, постояв наверху, вошли в юрту, и та, которая палкою подпиралася, говорила сидевшим около рогожек, рано де еще копать сарану, еще де сороки спят, ибо по их объявлению летом сараны они не копают, пока сороки не встанут, а сказав другой раз вышли и пришед в юрту говорили, что де крылья росправляют. В третей раз сходя на двор, сказали, что уже головы поднята, а в четвертой раз с надворья пришед сказали, что де уже время копать и зачали вышеписанными копорулями по рогожкам бить и хватать траву рваную и икру, как бабы так и малые робяты, а между хваткою отпущеники вышли вон из юрты и пошли куда отправлены.

Немного времени спустя старухи кита зделали, а с полудня затопили юрту и накаля камень парили сарану в хомягах, а между тем старик выкопал ямку перед лестницею и положил в нее рыбей хвост да нерпичей лоскуток тоншичем обвятые и загребши их обернулся трижды по солнцу, а после него все мужики и бабы на том месте по трижды обертывались, отрясая платье свое.

Закопав каменья, положили по куску нерпичьего жиру обвитого сладкою травою круг огнища, а между тем ребята сели у лестницы и к ним сверху брошено три болванчика яидачь называемые, которым робята хватку учинили, а схватив обязывали вкруг шеи сладкой травы. Обтаща хантая и яидачей круг огня однажды без шуму, хантая поставили против лестницы, а яидачей колотили около огнища После того травяные веревки вкруг юрты обтянули.

Как камучючей наделали тогда поставили их в одно место и воткнули над ними два березовые прута, а на них повешены были по повесьму тоншичю, из которого половина крашеная брусницею, а другая простая была, а перед них поставлена хомяга с сараною, которою их мужик мазал, а помазав роздавал всякой бабе по одному камучючю, а с ним приносил по ложке сараны. Бабы сарану съедали, а камучючей, повязав им сладкой травы на шею, назад отдавали, которые в старые места поставлены. И невдолге обломали мужики ветки у прутья и связали камучючей в два пука, из которых один поменьше, а другой побольше был, и опутав их тоншичем и кругом поставили в прежнем месте, а повесьма на прутьях повешеные обвив круг пругья положили по сторонам камучючей.

Между тем юрту затопили и как юрта растопилась, то два мужика взяли сперва большой пук камучючей и понесли камучючей головами к огню, и пришед до лестницы, обернувшись трижды кругом, ногами топая, бросили их в огонь, а после того и другой равным образом. Напоследок один парень одного болванчика бросил в огонь, которой за услугу камучючей почитается и называется камтачь.

Камучючей за врагов почитают они, от которых гром делается, а один пук больше, а другой меньше вяжут для того, что де первой раз гром бывает больше и то де оттого, что де наперед идут большим числом камучючи, а назади меньше. Тоншичь крашеной значит у них молнию во время грома бываемую.

Как камучючи горели, то все молчали и ничего не говорили, а по сгорании их вышел один мужик из юрты вон с палкою тоншичем перевязаною и вбежав в юрту говорил, что камучючи пошли вниз по реке, в другой раз выбежав вон и помешкав, вбежал в юрту и сказал, что они уже и рыбу добыли; в третей раз сказал, что они вверх по реке ушли, а в четвертой, что они уже и баранов набили и с горы на землю бросают. Это сказав, он палкою своею сор из юрты четырежды вверх брослл, приговаривая „алхалалалай“.

После того два мужика взяли вышсписанные два пука и зажегши вышли вон и отрясали их на юрте, а искры в юрту выпали, а вшедши в юрты, две нерпы первипромышленые перед лестницею трясли каждую по два человека, что значило у них гром, а отрясание прутьем зажженным молнию.

Ноября 30 дня пасмурно.

Сегодня поутру в 8 часов протянули через юрту веревку кропивную вдвое согнутую, которая привязана была к столбу, а за концы ее держали два мужика, между веревкою привязали вертушку, кыжиам по их называемую, которая на средине с обеих сторон кругла как яблоко, а концы оба стесаны, как доска тонко. Веревку мужики тянули, а вертушка вертелась и по тех пор тянули пока порвалась веревка, которую в куски мужики резали и по себе делили, а вертушку прячут они в балаган». — И. С.}. Стеллерово мнение о сем празднике, что оной от предков их уставлен был в благодарение богу за его благодеяния, но после сущая причина празднования помрачена дурацкими смехами и нелепыми баснями. Мне кажется мнение его основательно, тем наипаче, что по окончании летних и осенних трудов не принимаются они ни за какую работу прежде праздника, не ездят в гости и на промыслы, почитая все то за великой грех. Ежели же кому преступить случится, волею или по нужде, то во время праздника необходимо должен очиститься, ежели не очистится прежде. Из сего несколько видеть можно, что предки сего народа по заготовлении в зиму съестных припасов имели обычай начало трудов своих приносить богу на жертву, а потом сами между собою веселиться, приходя друг к другу в гости. При праздновании бывают у них между прочим много и таких мелочей, которые недостойны воспоминания, но понеже всему у них непременной порядок, то опишу я все обряды их с начала до конца праздника обстоятельно, не опуская никакой безделицы не столько для удовольствия читателя, ибо такие мелочи читать больше скуки, нежели приятности, но наипаче для того, чтоб не погибла память толикого их заблуждения, из которого они выведены высокоматерьнею милостию ее императорского величества, всемилостивейшей нашей государыни: ибо ныне все оные языческие обряды оставлены, и чрез несколько лет совершенному предадутся забвению к некоторому ущербу истории.

И понеже южные камчадалы имеют некоторую разность в обрядах против северных, то объявлю я порознь о праздновании их {Подробно описанный Крашенинниковым религиозный праздник камчадалов отражает далекое прошлое этого народа, который жил где-то на юге, не знал еще собаководства и т. д.

Только этим можно объяснить, почему в качестве жертвенных яств на осеннем празднике камчадалов фигурирует почти исключительно растительная пища, а в случаях, когда в жертву приносится рыба, ее обязательно оборачивают съедобными травами. Что касается продуктов охотничьего промысла, то они отсутствуют вовсе. Здесь невольно вспоминается архаическое русское блюдо — кутья из неразмолотых зерен с медом, — сохранившееся долго в обряде «поминок». Религиозные обычаи сохраняли то, что некогда у народа было повседневным явлением. Поэтому становится понятным, почему у камчадалов во время праздника все предметы, связанные с собаководством, удаляются из юрты и почему выносится лестница, вместо которой пользуются на празднике грубо обрубленным стволом дерева, т. е. средством, какое очевидно в прошлом действительно бытовало у жителей подземных жилищ.

Религиозные представления и обряды камчадалов, зафиксированные Крашенинниковым двести лет тому назад, являются прекрасным источником по ознакомлению с древнейшим периодом этой народности. — И. О.}, начав от южных камчадалов, к которым я в 1738 и 1739 годах нарочно для того ездил, и в знатном их остроге Чаапынган называемом, что на реке Кыкчике, жил по трои сутки.

Церемония началась метением юрты. Потом два старика, имевшие в руках по повесму тоншичу, нечто пошептав над сором, приказали его вон носить.

С полчаса спустя выняли из места вон старую лестницу, место вычистили, и старик, неведомо что пошептав, положил туда щепочку, обвитую тоншичем, после того новую привязали с равным шептанием, а старую поставили к стене, ибо вон ее выносить, не окончав праздника, не дозволено.

Между тем прибор к езде на собаках принадлежащей, санки, алаки, узды, побежники, ошталы и прочее из юрты вон вынесли, для того что оной ожидаемым на праздник врагам по их мнению противен.

Немного помешкав, принесли в юрту сухой травы, и послали под лестницею. Старик, которой обыкновенно на все нашептывал, пришед к лестнице с тремя бабами, сел по правую сторону, а бабы по левую. У каждого из них была рогожка, а в них юкола, сладкая трава, сухая икра, тюленей жир в кишках и кусками. Из юколы делали они топоры, и сладкою травою увивали; а изготовя все по обычаю старик и каждая баба отправляли от себя по человеку в лес за березою, навязав на поясы, на топоры и на голову тоншичь, и отдав рогожки с объявленным запасом на дорогу, немного себе из того оставя.

После того старик и бабы вставши с мест своих обошли вкруг лестницы один раз махая тоншичем, которой в обеих руках имели, и приговаривая «акхалалалай»; а за ними обходили и те, коим надлежало итти за березою, которые обошедши и отправились в путь свой; а старик и бабы тоншичь свой на очаг положили, а оставшей запас бросили малолетным как бы на драку, которой они расхватавши съели.

Между тем бабы делали из сладкой травы и из юколы кита, а зделав вынесли вон из юрты до времени, и положили на балагане. Потом затоплена юрта, а старик выкопав перед лестницею ямку, принес камбалу, обернутую тоншичем, и пошептав положил в ямку, и сперва сам на том месте обернулся трижды, а после и все мущины и женщины до малолетных.

По окончании сего действия другой старик начал сарану варить в корытах каленым каменьем, которою сараною имели быть подчиваны враги их, а между тем, у кого были болванчики, называемые урилыдачь, обвязывали их сладкою травою, а другие делали новых болванчиков итунг именуемых, и в потолок над очагом тыкали.

В то ж время некоторой старик принес в юргу березовой кряж и начал из него хантая делать, а зделанному первой тойон того острожка навязал сладкой травы на шею, а по нем и прочие сладкую ж траву или тоншичь приносили ему на жертву, по совершении которой поставили его на очаге вместе с старым хантаем.

Часто упоминаемой старик взяв два небольшие камня, и обернув в тоншичь неведомо что наговаривал, потом закопав их на очаге по разным углам расклал небольшой огонь, а вкруг лестницы посадил малолетных, чтоб им хватать болванчиков, которые сверху имели быть в юрту брошены. Дети расхватав их обвязали сладкою травою, а один из них взяв нового хантая потащил вкруг очага за шею, а прочие за ним следовали и «алхалалалай» кричали, а потом на старом его месте поставили.

После того обсели вкруг очага все старики, сколько их в юрте ни было: тот, которой на все нашептывал, взяв в руки обвитую тоншичем лопату, следующую речь к огню говорить начал: «От Кутхи нам приказано воздавать тебе жертву по однажды в год, что мы и исполняем; чего ради просим, чтоб ты нас хранил, и миловал, не причинял бы скорбей и бед, и не делал пожару». Сию речь перерывал он несколько раз; между тем все прочие старики вставали, и топая ногами, и плеская руками кричали «алхалалалай», а по окончании оной все старики встали с мест своих, взяв друг друга за руки заплясали, и закричали «алхалалалай», а с ними и все бывшие в юрте тоже кричали.

Во время крику начали выбегать из углов бабы и девки, искося глаза, искривя рот и представляя себя как возможно страшными, которые дошед до лестницы подняли руки к верху и делая странные телодвижения плясали и кричали во всю голову, а потом одна за другою падали на землю будто мертвые, и разносимы были мущинами по местам своим, где лежали, аки бы бесчувственны по тех пор, пока некоторой старик не отшептал каждый порознь. Сие позорище показалось мне страннее и противнее якутского шаманства, ибо там один токмо шаман бесится, а здесь целой острожек. Отшептанные бабы и девки весьма много кричали, и плакали, будто от великой болезни и тягости, а между тем старик поворожа над пеплом бросал его дважды кверху лопатой, а по нем и прочие то ж учинили. После того объявленной старик насыпав пеплу в два ковша посылал с ним двух человек дважды из юрты, которые выходили не обыкновенным окном, но шопхадом, и усыпали пеплом дорогу.

Несколько времени спустя обтянули вкруг всей юрты веревку из травы плетеную, к которой местами привязан был тоншичь. И таким образом день они препроводили, а ввечеру возвратились посыланные за березою, которые совокупясь с некоторым числом выбежавших из юрты камчадалов взнесли на юрту срубленную под корень превеликую березу, и начали бить ею в окно или в двери юрты, причем топая ногами кричали, сколько у кого было голосу; напротив того и бывшие в юрте ответствовали равным образом от мала и до велика, и сей вопль продолжался около получаса. После того выскочила из угла девка как бешеная, и взбежав по лестнице за березу схватилась, а к ней на помощь прибежало было еще баб с десять, но тойон того острожка стоя на лестнице не допустил их. Между тем береза спускалась ниже, и уже с полу достать оную возможно было; тогда все бабы ухватись за березу начали тянуть ее в юрту с ужасным криком и с плясанием, но стоящие на юрте держали крепко. Напоследок весь женской пол, аки пораженный нечистым духом, попадал на землю, выключая ту девку, коя прежде всех за березу схватилась, ибо она по тех пор висела на ней и кричала, пока береза концом на полу стала, тогда и она по примеру прочих на землю поверглась как мертвая.

Всех баб и девок старик попрежнему отговаривал и всех отшептал скоро, кроме одной девки, над которою он трудился долгое время. Она очнувшись закричала необычным голосом, что ей весьма тошно, притом исповедывала грех свой, что она до праздника собак обдирала. Старик утешая ее советовал болезнь нести великодушно, которой сама она причиною, что греха своего до праздника не очистила, и рыбьи шаглы в огонь не бросила.

По прошествии одного или полутора часа брошено в юрту восемь тюленьих кож, в которых навязана была юкола, сладкая трава и пузыри с тюленьим жиром, а за ними брошены и четыре рогожи, которые даваны были с кормом посыланным за березою, а в них находились березовые обрубки и запас остаточной. Рыбу из тюленьих кож, сладкую траву и жир камчадалы разделили по себе, кожи послали перед лестницею, а из березовых обрубков начали делать востроголовых болванчиков, камуда называемых, во образ тех бесов, кои в женской их пол вселяются во время плясания. Помянутые кожи тюленьи отсулены были тем бесам еще с осени, когда камчадалы сряжались на тюленьи промыслы, чего ради и не употребляют их ни на что, кроме того, что под себя стелют.

Зделав 55 болванчиков, посадили их рядом, и сперва вымазали брусницею лице им, после того поставили перед них в трех посудах толченой сараны, и перед каждого положили маленькую ложку; таким образом стояло кушанье несколько времени, а как болванчики по мнению камчадалов уже довольны были, то сарану съели они сами, а болванчикам надев на головы травяные колпаки, и навязав сладкой травы и тоншичу на шеи, связали их в три пучка, и каждой пучек по два человека с воплем и плясанием в огонь бросали, а с ними вместе жгли и щепы, которые при делании их нарублены.

Около полуночи вошла в юрту шопхадом или выводом баба, у которой на спине привязан был кит из сладкой травы и рыбы зделанной в начале еще праздника, и ползла вкруг очага, за нею следовали два камчадала с тюленьими кишками, сладкою травою перевитыми, и крича по-вороньи кишками по киту били. Как баба очаг миновала, то бросились все бывшие в юрте малолетные, и кита у ней растерзали, а баба побежала вон тем же выводом; но стоявшей вне юрты нарочно для того камчадал поймал ее, и взведши на юрту начал спускать по лестнице вниз головою. Для принимания ее бросились несколько баб и девок с таким же, как прежде воплем, а после все вместе плясали, и кричали до тех пор, пока на землю попадали, причем было и отшептыванье попрежнему ж; а между тем камчадалы растерзанного малолетными кита по себе делили и ели.

Вскоре после того затопили юрту, и бабы стряпать начали. Каждая принесла свою посуду и толкушу, и стали толочь шеламайное коренье, икру и кипрей с нерпичьим жиром; а как все оное истолкли как тесто, то старик взяв хомягу (посуда) ходил по всем бабам и с каждой брал пю ложке толкуши; а собрав отдал хомягу другому старику, которой на все нашептывал, и баб падающих на землю отговаривал. Оной старик сел к огню с толкушею, и неведомо что наговаривая по обычаю бросил из толкуши несколько в огонь, а остальное отдал обратно тому, кем толкуша была збирана, а старик разносил паки по бабам, и каждой давал по ложке вместо жертвенного. Между тем вся ночь прошла, и никто из камчадалов спать не ложился.

На другой день, то есть ноября 22 числа, около 9 часа поутру постланы перед лестницею две нерпичьи кожи, а между ими рогожа, на которых сели три старухи. Каждая из них имела пучек тоненьких ременных гайтанов, раскрашеных нерпичьей шерстью и тоншичем. В прислужниках у них был старик, которой обрав гайтаны и обжегши на огне обратно им отдал. Старухи встав с мест своих ходили одна за другою по юрте, и окуривали везде обожженными оными гайтанами; а камчадалы, жены их и дети во время прохождения старух хватались за гайтаны, как за некоторую вещь освященную и трясли их. Окуря всех сели старухи по своим местам, и одна взяв у прочих гайтаны вторично пошла по юрте прикладывая их ко всем столбам и под порам в юрте; между тем все камчадалы кричали, а все старухи, у которых пучки с гайтанами были, плясали и бесились попрежнему; то ж учинила обшед юрту и третия, а наконец все попадали замертво.

Прислужник взяв гайтаны у лежащей старухи приложил их к лестнице, и по тех пор держал, пока все бывшие в юрте от мала до велика к ним прикоснулись. Напоследок роздал их по углам, где бабы разобрали гайтаны, каждая по числу семьи своей, и надевали их на каждого человека окурив прежде мужа, себя и детей своих.

Спустя полчаса камчадалы послали перед лестницу нерпичью кожу, а к двум столбам, что по сторонам лестницы, привязали по мальчику; после того вошли в юрту два старика, и спрашивали у мальчиков, когда приежжает отец их? на что от всех камчадалов ответствовано им, зимою. Старики, положа перед мальчиками по кишке с нерпичьим жиром, которые сладкою травою обвиты были, вон вышли, но вскоре возвратились в юрту, и начали кричать и плясать, а с ними и все бывшие в юрте кричали.

Между тем, вошла шопгадом баба, у которой под пазухой был зделанной из сладкой травы волк и набитой медвежьим жиром, кишками с тюленьим жиром и другими съестными их припасами, о котором выше упомянуто. За бабою шел тойон того острожка с натянутым луком, у которых и голова и руки обвязаны были тоншичем, сверх того у тойона на поясу, на сайдаке и на стреле навешен был тоншпчь же повесмами. Как баба обошла подле стены вкруг юрты с последовавшими ей всеми жителями того острожка мужеска полу и женска скачущими и кричащими, и дошла до лестницы, то несколько человек камчадалов выхватили у ней волка из-под пазухи, и взбежали с ним по лестнице под самой верх юрты; чего ради все бабы обступя лестницу и всякими образы домогались взойти на оную и достать волка, но стоявшие на лестнице мужики до того их не допускали, и хотя они некоторых силою с лестницы низвергали, однакож намерения своего не могли произвесть в действо, но утрудясь и обессилев все попадали, и замертво разнесены по местам и отговариваны попрежнему. После того тойон, которой с натянутым своим луком стоял между тем одаль, приступил к лестнице, выстрелил в волка, а прочие мужики стащили его на пол, и растерзав съели, уделя некоторое число медвежья жиру для подчивания хантаев.

О сем действии, так как и о китовом, о котором выше объявлено, хотя сами камчадалы сказать и не умеют, касается ли оно до их суеверия или нет, и для чего бывает, однакож мне кажется, что оное представляется вместо комедии только для увеселения, или чтоб им прямых китов и волков промышлять и есть, как с травяными поступали. А баснь, которую они представляют, есть следующего содержания.

На некоторой реке жил одинакой камчадал, и имел у себя двух малых сыновей. Отходя на промысел принужден он был детей одних оставлять в юрте, и для безопасности, чтоб не ушиблись, привязывать к столбам. В небытность его приходили к детям его волки, и спрашивали, скоро ли отец их будет, которым они ответствовали, зимою. Дети его от того страха чрез долгое время без ума были. Между тем отец с промыслу возвратился, и уведав, что вовремя его отлучки происходило, пошел промышлять волка, и застрелил его из лука. Что же касается до китового действия, то травяной кит делается во образ носимого волнами мертвого кита, вороны из кишок во образ воронов клюющих труп его, а малые робята терзающие его во образ камчадалов режущих жир его.

По окончании игры о волке старик обжигал тоншичь, которого с каждой семьи по повесму огню на жертву собрал, и окуривал оным юрту два раза. Обожженной тоншичь положил он весь на очаг, выключая одно повесмо, которое на потолоке над очагом повесил, где оно висит во весь год.

Вскоре после того нанесли в юрту березового прутья, по числу семей, из которого каждой камчадал взял на свою семью по одному пруту, и изогнув кольцом пропускал сквозь оное жену и детей своих по два раза, которые выступя из кольца вон обертывались кругом. Сие почитается у них за очищение грехов их.

Как все очистились, то камчадалы пошли с прутьями вон из юрты жупаном, а за ними следовали и все сродники их мужеска и женска полу. Вне юрты проходили сквозь кольца вторично, а потом оное в снег втыкали приклоня на восток вершинами. Камчадалы сброся на том месте весь тоншичь и отрясши платье свое возвратились в юрту настоящим входом, а не жупаном.

Из бывших на месте очищения случилась одна больная девка, которую старик посадя на снег с полчаса отговаривал, прикорнув перед нею и опершись о палку; напоследок обтрясши платье ее прутом опустил в юрту.

После очищения принесли камчадалы малую сухую птичку да гольца нарочно для того изготовленных, и пожаря на огне по частям разделили, и пришед к огню бросили в огонь в три раза на жертву тем врагам, кои на праздник приходят и в баб вселяются. Они, сказывают камчадалы, живут на облаках, видом как люди, только востроголовы, возрастом с трехлетнего младенца, ходят в лисьем, собольем и россомачьем платье.

Понеже они сказывают, что враги к бабам в рот входят до 50 и больше, то спросил я у них, как можно толикому числу врагов величиною о трехлетнего младенца в одной бабе уместиться, и как пройти в такое узкое горло, в которое руке такого младенца пройти кажется невозможно. Нам де и самим, ответствовали они, то дивно, может де быть они весьма малы, да нам такими кажутся.

Потом затопили юрту, и накаля каменья начали сухую рыбу варить в корытах, а сваря обливали щербою хантаев, обретающихся при них болванчиков и березу, которая еще в юрте стояла, а рыбу сами ели.

Напоследок должно им было березу из юрты вынесть, чего ради два человека взлезши по ней на юрту (а по лестнице выходить грех) подали оную сидящим в юрте, которые обнесши вкруг всей юрты, отнесли оную на балаган, где лежит она во весь год, а почтения ей никакого не отдается. Таким образом праздник их окончился {В рукописи зачеркнуто: У камчадалов, которые живут на реке Камчатке, празднование с другими камчадалами в том сходно, что они огню жертву приносят, что окуриваются, а в других обрядах великая разность. Не бывает у них оного безобразного крику и бешенья, не приносится береза, не представляется китовое и волчье действие, не делается маленьких востроголовых болванчиков во образ бесов, вселяюшихся в женской пол, и гайтанов, которые вместо крестов на себя носят, но нечто особливое однакож сходственно с объявленным, как видеть можно из нижеследующего описания.

Ноября 19 дня 1739 году ввечеру приехал я в камчатской острожек называемой Шванолом, которой от Нижнешантальского острога вверх по реке Камчатке в 42 верстах находится. Как в 1739 году живучи в Нижнешантальском остроге уведомился, что ноября около 20 дня в острожке Шванполом в 42 верстах от объявленного острога вверх по реке Камчатке находящемся начнется праздник, то я того же генваря 19 числа поутру рано туда поехал и около вечера приехал на праздник. Праздник оной начался у них помянутого 19 числа поутру, чего ради начала оного не случилось мне видеть (л. 239 об.). — Ред.}.

У северных камчадалов есть в обрядах немалая отмена в рассуждении южных. На праздник их приехал я ноября 19 дня поутру, однако не застал начала, ибо до моего еще приезду юрта у них была выметена, над полками зделаны грядки, а на них накладены поперешные колья с обтесанными головками, которые по их называются урилыдачь. Сверх урилыдачей около очага накладены были сухие дрова для праздничного употребления. За дровами и за кольем на урилыдачей ездили камчадалы с церемониями, как вышеписанные камчадалы за березою.

Немного спустя по моем приезде все бабы из юрты сей вышли, и разошлись по балаганам, и несколько помешкав возвратились. В юрту входили сперва старухи, после малые девочки и бабы, а наперед себя опущали они сладкую траву, к которой у некоторых привязан был кипрей и юкола. Оные припасы принимали у них нарочно определенные к услужению при праздновании два камчадала, которых я называть буду ниже сего служителями, и вешали на урилыдачей над их местами. Каждая баба вшед в юрту клала на очаг понемногу тоншичу, а потом отходила на свое место.

Между прочим спустилась в юрту одна баба с двемя двойнишными девочками. У бабы была в руках сладкая трава, а у девочек и в руках и на голове тоншичь. Баба сняв у девочек с головы тоншичь положила на очаг, а после нее и девочки тоншичь из рук на огнище бросили. Помянутая баба не мать оным девочкам была, но нянька, а мать их одна входила в юрту.

После того привели к очагу^[85] дряхлую старуху, у которой и в руках и на голове, так как и у других был тоншичь, которой она зброся на огнище отрясалась приговаривая неведомо что.

Вскоре потом вышли два мужика из углов, сели по сторонам лестницы с топорами и с деревянными чурками. Служители приносили к ним со всякого угла по пластине юколы, которую они положа на чурки топорами надрубливали приговаривая, чтоб юкола была спора и из балаганов не убывала. Надрубленую юколу разносили служители по тем же углам, и раздавали обратно, у кого взяли, отломя сперва по малому кусочку и на огнище брося. После того стали они есть подчивая друг друга с угла на угол. И первой день праздника их в 11 часу пополудни тем окончился.

На другой день поутру рано от каждой семьи мужик или баба поехали по соседним острожкам к друзьям своим, для сбирания корму на праздник. Ибо хотя у них и своего довольно, однакож по обыкновению их припасы на то время у соседей сбирают, подобно как у наших под наседку яйца.

В острожек возвратились они уже вечером, и затопя юрту бабы начали стряпать, толочь ягоды и коренье, и оная стряпня продолжалась почти во всю ночь. Между тем огонь на очаге не угасал, но бесперемежно курился. Ибо по их обычаю должно быть неугасимому огню по тех пор, пока стряпня окончится, и угашение огня при оном случае за великой грех почитается.

Изготовя кушанье, что учинилось часа за два до свету, юрту скутали, и бабы начали вить из травы веревки, головы рыбьи обвертывать в тоншичь, накладывать на шеи травяные плетешки, а при всем том неведомо что наговаривая пробавились до самого свету.

По окончании помянутого действия служители начали со всех сбирать рыбьи головы обверченные в тоншичь огню на жертву, и класть на очаг, а при положении каждой головы приседали подле лестницы на колоду. После того все бывшие в юрте обоего пола от мала и до велика приходили к очагу, и бросали с себя тоншичевые перевяски, а некоторые семьи изогнув кольцом объявленные травяные веревки сквозь них проходили, а после на огнище клали. Сие у них за очищение грехов почитается.

Вскоре после очищения пришел к очагу старик, и пошептав над травою и тоншичем, которые на очаг набросаны были, начал из них веревки вить, а свивши махал два раза по юрте, крича изо всей силы неведомо что, а по нем и прочие то ж делали. Сие значит у них изгнание всех болезней из юрты.

Напоследок камчадал очищал у очага двойнишных дочерей своих, положа на оной хахалчу рыбку и омету из четырех мешечков, которые над постелей своей повесил.

Немного времени спустя служители со всех четырех углов юрты крест на крест брали юколу, и подчивали урилыдачей, а за ними следовали и все камчадалы, и мазали их иной толкушей, иной сараной, иной сунилом, или что у кого пристряпано было. А после стали друг друга подчивать, переходя с одной стороны юрты на другую. Подчиваются они кормя друг друга из своих рук лошкою.

Как обед их окончался, то камчадалы раздевшись донага взяли по хомяге (посуда с чем по воду ходят) в руки, а вместо платья получа от служителей по тоншичной перевяске на шеи, которые сняты с урилыдачей, вышли из юрты вон, и пошли на реку по воду, следуя один за другим рядом. У передовщика была в руках хомяга да толкуша, а у другого хомяга ж да лучина. При выходе из юрты двое камчадалов, из которых одному напереди, другому назади итти надлежало, садились на малое время подле лестницы, а пришед на пролубь передовщик околотя оную толкушкою черпал воду сперва оборачивая хомягу против воды, потом по воде, а по нем и все то ж делали; и сколько кто в один раз зачерпнуть мог, то и нес с собою. С пролуби шли они тем же, как и прежде порядком, и взошед на юрту опускались в оную по веревкам с великою осторожностию, чтоб не расплеснуть, ибо оное за грех почитается, а принимали у них двое подростков нарочно для того оставленных, потому что служители сами за водою ходили. На юрте стояли они по тех пор, пока от всех посуда с водою принята была. Между тем четыре раза кричали они изо всей силы плеща руками и топая ногами. А вшед в юрту тот, которой ходил с лучиною, обжигал оную на огне, и обмакивал во все посуды с принесенною водою. Напротив того, из воды вынув кусок льду в огонь бросил, и воду давал всем пить вместо освященной.

Потом бабы с остальным от подчивания кушанием пошли по своим балаганам и там остались. Напоследок старики и мужиков всех вон выслали, и мы по прозьбе их вытти принуждены были, для того что имело у них происходить тайное действие, при котором кроме некоторых стариков и двух служителей, никому быть не должно. Однакож я упросил, что они толмачу моему притом быть позволили, которой рассказал мне, что у них происходило.

Сперва старики приказали служителям затопить юрту; а когда она истопилась, то служители принесли по горсте сухой травы, и разбросали по юрте, потом всю юрту и полки услали чирелами (травяными рогожами), в двух углах зажгли по жирнику, а напоследок все старики начали вязать тоншичь, и поменявшись друг с другом повесили оной на спицы, служителям отдали приказ, чтоб в юрту и из юрты никого не пускали, и юртеную дверь наглухо закрыли, а сами легли, и имели между собою разговоры о промыслах звериных и рыбных.

Несколько времени спустя приказали они одному служителю за дверь пощупать, а после открыть, и принесть с балагану рыбью щеку, да целую рыбью ж голову, а самому ему на балаган ходить не велели.

Принесенную щеку и голову рыбью принял старик, и обертя в тоншичь нечто пошептал на них, и сел у очага, а к нему приходили прочие старики, и потоптав объявленную щеку и голову перешед через огнище возвращались на свои места. Потом служители вышли из юрты вон, и тем окончилось первое тайное их действие.

По прошествии двух часов собрались в юрту все мужики, бабы и малые ребята, которые того года или хворали или тонули. Бабы всем мужикам и малым ребятам обвязали головы тоншичем, и дав им в одну руку тоншичу, в другую сладкой травы выслали вон из юрты. При выходе обносили они сладкую траву вкруг лестницы, и взошед на юрту обошли вкруг оной три раза по солнцу, а после того стоя на верху юрты рвали на мелко сладкую траву и тоншичь, и бросали в юрту, а перебросав и сами входили, и сняв с себя тоншичевые перевяски на огнище клали, и потоптав ногами, те, которые хворали, отходили по своим местам; а которые тонули, те легли на огнище, и все то представляли, что они в то время, как тонули, делали, и кликали поимянно, от кого тогда требовали помощи, которые пришед к очагу с пеплу их, аки бы из воды таскали.

Напоследок принесена была рыбья щека, и брошена на огнище с приговором «ту, ту, ту», и изломаны на обеих сторонах юрты по две рыбки рагатки и разбросаны по полу. Между тем служители побывав на дворе жирники загасили, чирелы, которыми юрта устлана была, собрали, и расклали маленькой огонь, а в него положили камень, и сжегши все перевяски бывшие на головах у больных и у утоплеников, приказали ребятам погасить оной каменьем. Таким образом тайное их действие окончилось, и того дни ничего больше не происходило. На третей день поутру рано затопили юрту, и положили перед огнем два пука сухой травы или соломы и прутья вместо связанных, и праздничные служители стали, один у одного, а другой у другого пука. Как огонь разгорелся, то они поменявшись пуками начали их развязывать, и прутье роздали по мущинам, из которых иные их намелко ломали, а иные в кольцы вили с неким наговором. Солому всю перенесли на одну сторону очага, и стали делать пома.

Что значит оной пом и для чего делается, того и сами камчадалы сказать или не умели, или не хотели^[86], впрочем сделали его наподобие человека вышиною около полуаршина, а тайной уд приплели ему сажени в две и доле, и положили его головою к огню, а тайной уд к потолоку привязали. Между тем, как пома делали, несколько человек взяв по одной травинке, выходили вон из юрты, и обтерши столбы у своих балаганов возвратились в юрту, и бросили оные в огонь, а с ними вместе и раздаванное прутье сожжено ж было.

Как пом несколько времени повисел, то старик пришед отвязал его, и согнув тайной уд кольцом обжег на огне, и махал им по юрте приговаривая «уфай», а за ним и все бывшие в юрте тоже кричали, напоследок сожгли реченного пома.

По сгорении пома стали месть юрту, пригребая весь сор к лестнице, из которого каждой камчадал брал помаленьку, и относил в лес усыпая дорогу, по которой на промыслы ходят. В то же время и бабы все на юрту вышли, и стали в кучу.

Камчадалы возвратясь из лесу кричали стоя на юрте четыре раза плеща руками и топая ногами, а после вошли в юрту, а на их места сели бабы, и многократно кричали «алулулу».

Между тем юрта истопилась, и оставшиеся головни по обыкновению начали выметывать, но сидевшие наверху бабы ухватя оные обратно в юрту метали, и чтоб мущинам ни одной головни вон не выбросить, то закрыли они дверь или окно рогожами, а по краям их испосели сами. Мущины взбежав по лестнице силою двери раскрыли, и вышед на юрту баб долой сгоняли, между тем другие головни метать успевали. Но понеже бабы мущин числом превосходили, то иные их таскали, иные головни обратно в юрту бросали, чего ради в юрте от дыму и искр и сидеть почти невозможно было: ибо головни как ракеты то вверх, то вниз бесперестанно летали, и продолжалось сие веселие их с полчаса. Напоследок бабы попустили головни выбросать, а тех мужиков, которые выбежали их отбивать, по тех пор таскали и мучили, пока они от других вышедших на помочь не выручены были.

После объявленной потехи бабы попев несколько наверху стали спускаться в юрту, а мужики стояли по обе стороны лестницы фрунтом, и каждая сторона домогалась сходящих баб перетащить на свою сторону, отчего происходило между ими сражение; и которая сторон перемогала, та бабу как в полон отводила.

Когда случается, что бабы взяты бывают на противные стороны, то каждая сторона выкупает своих пленников равным числом завоеванных: а ежели одна сторона овладеет большим числом, так что другой нечем выкупить будет, то оная ходит как бы войною для их освобождения, причем иемалой бой происходит. Однако при мне так зделалось, что пленниц на обеих сторонах было поровну, чего ради камчадалы и в поход ходить по имели нужды.

По окончании объявленной потехи расклали они небольшой огонь, и сожгли с урилыдачей и по другим местам висевшей тоншичь, а служители принесли по два маленьких голичка и испекши мелко на лотке изкрошили и поставили у лестницы по правую сторону. После того пришел старик, и перебросал в огонь большую половину рыбы, приговаривая «та», то есть возьми, а остатки разделили служители по камчадалам, имеющим у себя маленьких болванчиков, урилыдачь называемых. Головни после сего огня вон не мечутся, но перегорают в юрте.

Наконец делили они по себе омег, которой остался в мешечках после очищения двойнишных девок. Самое последнее действие их праздника сходить в лес и поймать маленькую птицу, которая жарится, и делится по куску всем камчадалам, и которую каждой надкушав в огонь бросает.

Сей праздник, по объявлению Стеллера, праздновали камчадалы до прибытия россиян по целому месяцу, начиная с новолуния, что также подает причину думать, что предки их были разумнее, и сие торжество уставлено было но без доброго основания, особливо же что камчадалы и ныне, как из вышеписанного явствует, все в огонь бросают, и все обожженное им в праздник почитают за священное^[87]. Ибо как новомесячье, так священной огонь у многих народов в почтении были, особливо же у еврейского, которой наблюдая в том божие повеление и отеческое предание один токмо по потопе не утратил истинного богопочитания, а у прочих подобно как у камчадалов следы токмо некоторые остались, впрочем все приведено в злоупотребление. Что ж касается до вышеписанного пома, то подобное сему объявляет Лукиан в разговорах своих о капище богини Сирской, где такие ж идолы были деланы и назывались фаллы. Там же упоминается что и евнухи носили женское платье как камчатские^[88], и хотя таких обстоятельств у других народов по историям, сколько я знаю, не примечается, однако может ли сие употреблено быть к некоему доказательству происхождения народов, оное оставляется на рассуждение искуснейших.

ГЛАВА 14

О ПИРАХ И ЗАБАВАХ КАМЧАТСКИХ

Пиры у них бывают, когда один острог соседей вздумает подчивать, особливо когда где бывает свадьба, или великой какой промысел, а препровождаются наибольше в объядении, в пляске и пении. В таких случаях хозяева гостей подчивают большими чашами опанги столь довольно, что их рвет по нескольку раз.

Иногда употребляют для веселья и мухомор, известной оной гриб, которым у нас обыкновенно мух морят. Мочат его в кипрейном сусле, и пьют оное сусло, или и сухие грибы свернув трубкою целиком глотают, которой способ в большем употреблении.

Первой и обыкновенной знак, по чему усмотреть можно человека, что его мухомор разнимает, дергание членов, которое по прошествии часа или меньше последует, потом пьяные как в огневой бредят; и представляются им различные привидения, страшные или веселые, по разности темпераментов: чего ради иные скачут, иные пляшут, иные плачут, и в великом ужасе находятся, иным скважины большими дверьми, и лошка воды морем кажется. Но сие о тех разуметь должно, которые чрез меру его употребляют, а которые немного, те чувствуют в себе чрезвычайную легость, веселие, отвагу и бодрость, так как сказывают о турках, когда они опия наедаются.

Сие примечания достойно, что все, кои мухомор едали, единогласно утверждают, что какие они сумозбродства тогда ни делают, все делают по приказу мухоморову, которой им повелевает невидимо. Но все действия их столь им вредны, что естьли бы за ними не было присмотру, то бы редкой оставался в живе. Я о проказах камчатских, каковы они делают, не упомяну, ибо сам их не видывал, и камчадалы сказывают о том неохотно, но может быть, что у них дальних и не бывает, для того что они в него въелись, или что не употребляют чрез меру. Что ж касается до казаков, которые оной едали, то сообщу я некоторые сумозбродства, которые я отчасти сам видел, а отчасти слышал от самых тех, кои их делали, или от других людей, коим не верить нельзя.

Денщику подполковника Мерлина, которой был на Камчатке у следствия и розыску, приказал мухомор удавиться с таким представлением, что все ему дивиться будут. И сие действительно бы учинилось, естьли бы не сберегли его товарищи.

Другому из тамошних жителей показался ад и ужасная огненная пропасть, в которую надлежало быть низвержену: чего ради по приказу мухомора принужден он был пасть на колени и исповедывать грехи свои, сколько мог вспомнить. Товарищи его, которых в ясашной избе, где пьяной приносил покаяние, было весьма много, слушали того с великим удовольствием, а ему казалось, что он в тайне пред богом кается о грехах своих. По сей причине подвержен он был нарочитому посмеянию, ибо между тем сказывал то, о чем не всякому знать надлежало.

Некоторой служивой едал, сказывают, мухомор умеренно, когда ему в дальней путь итти надлежало, и таким образом переходил он знатное расстояние без всякого устатку, наконец наевшись его допьяна раздавил себе яйца и умер.

Бывшей у меня в толмачах большерецкой казачей сын опоенный мухомором в незнании, разрезал было себе брюхо по приказу мухоморову, отчего насилу его избавить успели, ибо уже в самом замахе руку ему здержали.

Камчадалы и сидячие коряки едят мухомор и тогда, когда убить кого намеряются. Впрочем у сидячих коряк мухомор в такой чести, его выпивают, от чего также бесятся, как и те, кои гриб ели: ибо они мухомор получают у камчадалов, а в их сторонах не родится. Умеренное употребление четыре гриба или меньше, а для пьянства едят до десяти грибов.

Женской пол, как не объедается, так не употребляет и мухомору, чего ради все веселие их состоит в разговорах, в пляске и пении.

Пляска, которую мне случилось видеть, происходила таким образом: две бабы, которым плясать надлежало, постлали на полу посреди юрты рогожку, и стали одна против другой на коленях, имея в руках по повесму тоншичу, и сперва начали поводить плечами и взмахивать руками припевая в такту тихим голосом, потом час от часу большие телодвижения представляли, и громче пели, и по тех пор не перестали, пока и из голосу вышли, и из силы выбились. Мне казалось оное действие странным, диким и противным, но камчадалы смотрели с крайним удовольствием. Таким образом природные забавы сильны произвесть во венком некоторое движение, хотя бы другим казались и странными.

Другие роды пляски сообщим мы из описания господина Стеллера, которой упоминает об них пространно и обстоятельно, так как и о некоторых песнях их, которые у него и на ноту, положены.

Первой род пляски, пишет он, вообще употребителен у курильцов на Лопатке, также и у всех камчадалов, кои морских зверей на байдарах ловят. Оная пляска принята из давных лет от курильцов дальних островов, и почитается за пляску мореходов. Казаки называют оную хаюшки, а плясать, хаюшки сказывать, которое происходит от камчатского слова хаюшкукинг. Южные камчадалы называют оную ирскина, а курильцы римзег. Сей род пляски состоит в том: десять человек мущин и женщин холостых и женатых становятся вкруг в лучшем своем платье, ходят кругом тихо, подъимая одну ногу за другою по такте, один за другим говорит слова так, что когда половина выговорит последние слова, то другая говорит первые, подобно как бы кто стихи по стопам читал. Употребляемые притом слова все принадлежат до их промысла, и камчадалы хотя их и говорят при пляске однако большей части не разумеют, ибо иные слова в них курильские. Они их не поют, но выговаривают одним голосом, как например:

Типсаинку фравантаг ткеанн тифрорпа.

Отчаль байдару, стреляй блиско берегу.

Сколь дики помянутые пляски, столь странен крик притом происходящей, однако они столько от того забавы имеют, что ежели плясать начнут, то по тех пор не перестанут, пока не запышатся и не обессилеют. Великая честь тому, кто всех перепляшет. Иногда они беспрестанно пляшут часов по 12 и по 15 с вечера до самого утра, и ни один в юрте не остается, кто бы не пожелал тем забавляться, самые дряхлые старики не жалеют терять притом последней силы. Впрочем ежели сию пляску снесть с описанием американских плясок барона Лагондона^[89] в Канаде, то сыщется между оными и сими великое сходство.

У женщин есть особливой танец; они становятся двумя рядами женщина против женщины, и кладут обе руки на брюхо, и подъимаясь на носках поводят плечами не шевеля руками, и не сходя с своего места.

Третей род пляски состоит в том, что все мущины по разным углам прячутся, и невзначай выскоча сперва один, как бешеной, бьет в ладоши, после в груди, по бедрам, лодъимает руки кверху, и делает диковинные телодвижения; после того выбегает другой, третей и четвертой, и представляют такие ж действия, а притом все кругом вертятся.

Четвертый род пляски, что они стоя на коленях, как лягушки, вкруг прыгают плеская руками, и представляя странные фигуры. И сия пляска одним человеком начинается, а другие из углов припрыгивают к нему после.

Камчадалы^[90] имеют еще старинные, и как бы собственные свои танцы, которые от южных называются хаютеля, а от северных кузель-кинга. Главнейшей танец, когда девки и бабы садятся вкруг, после одна встает, и запевши песню махает руками, а в руках на середних пальцах имеет тоншичь, движет всеми членами столь проворно, что надивиться тому довольно нельзя, и кричит голосами различных зверей и птиц столь хитро, что в одном голосе три разные слышатся. Есть же у них и круговой танец, только и Стеллеру и мне видеть его не случалось.

Что касается до пения, то можно сказать, что оное не неприятно: ибо в нем ничего дикого не примечается, как можно видеть из сообщенных ниже сего некоторых песен на ноте; но в материи песен нет никаких замыслов, токмо одни простые понятия о вещах, которые им странными кажутся или смешными, или достойными удивления. Во всякой почти песне употребляют слова гаиика и баюн, так как казаки здунай, якуты нага, которые разделяя по членам иногда сокращают, иногда продолжают, как того голос песни требует.

В любовных песнях изъявляют они склонность к своим любовникам, печаль, надежду и другие обстоятельства; а все песни сочиняют наибольше девкн и бабы, которые имеют весьма чистые и приятные голосы^[91]. Из чего видеть можно, что сей народ имеет к музыке великую склонность, токмо то удивительно, что сей народ никакого инструмента не выдумал кроме дудок дягильных, на которых однакож песен не может наигрывать.

Манора коказол таалагек кирхул куэкарет тамбезен

Ежели бы я был маеорской повар, то б снял с огня котел с кушаньем

Прапорщик коказол теелезик кистарулилель кукарет там-я-бе-зе-н

Ежели бы я был прапорщиков повар, то б всегда снимал котел в перчатках.

Павлоцка кеннцег теелезик тикало галстугал кикингизик

Ежели бы я был Павлуцкой, то бы повязался белым галстуком.

Павлоцка иваннель теелезик чачало чулкил кинингизик.

Ежели бы я был Павлуцкого Иван, то бы носил чулки красные.

Студенталь теелезик битель читеть киллизин

Ежели бы я был студент, то б описал всех девок.

Студенталь кейицех теелезик ерагут киллизин

Ежели бы я был студент, то бы описал быка рыбу.

Студенталь теелезик битель адонот килизин

Ежели бы я был студент, то бы описал всех морских чаек.

Студенталь теелезик битель силлеги иирет тамбезен.

Ежели бы я был студент, то бы поснимал все орлиные гнезда

Студенталь теелезик битель питгатец кавъечав киллизин

Ежели бы я был студент, то бы описал горячие ключи.

Студенталь теелезик битель ензит киллизин

Ежели б студент был, то б описал все горы.

Студенталь теелезик битель дечум кулец киллизик

Ежели бы я студент был, то б описал всех птиц.

Студенталь теелезик кеннцег игскуеигн енгубец кирлизин

Ежели б я студент был, то б описал все морские рыбы.

Таким образом все их песни составлены, в которых упоминаются токмо некоторые действия или другие какие обстоятельства без всякого складу.

Другая песня, называемая аангичь, сложена на голос морской утки, аангичь называемой. И хотя подведенные слова с нотою несходны, однако камчадалы дополняют, и исправляют оные прибавлением некиих ничего незначащих слогов, которые при сем подчеркнутыми литерами означены.

1. Гнакоеде олосконга ворока а хитец зинтес бине зотес Комчул белоон.

2. Капанинача угарен: Бине зотес Комчул белоон.

Весь смысл песни состоит в том: я потерял жену свою и душу, с печали пойду в лес, буду сдирать кору с дерева и есть, после того встану поутру, погоню утку аангичь с земли на море, и на все стороны поглядывать имею, не найду ли где любезного моего сердца^[92].

Не последняя ж их забава представлять других людей точно, как кто говорит, ходит, как что делают, словом по всем приемам. Как скоро кто на Камчатку приедет, то во первых дают ему новое имя на своем языке, потом высматривают все его действия, и при таких веселиях представляют точно, а притом не забывают табак курить, сказывать скаски; и все такие веселия больше ночью, нежели днем у них бывают. Сверх того есть у них и шуты, которые забавляют других своими проказами, но оные столь скверны, что и упоминать гнусно и непристойно.

ГЛАВА 15

О СВЕДЕНИИ ДРУЖБЫ И О ПОДЧИВАНИИ ГОСТЕЙ ПАРТИКУЛЯРНО¹

¹ В работах Крашенинникова и Стеллера единственное в литературе описание обряда гостеприимства у ительменов. Эта интересная форма первобытного обмена, совершавшаяся под видом сведения дружбы, известна также корякам (W. Jосhеlsоn. The Korak. Memoir of the Amer. Mus. of Nat. History. Leiden — New York, 1908. Vol. VI, стр. 764). — В. А.

Когда один с другим подружиться желает, то зовет будущего своего друга в гости, и топит для него юрту весьма жарко, и готовит всякого кушанья, какое у них за лучшее почитается, так много, что десятерых удовольствовать можно.

По вступлении гостя в юрту и гость и хозяин раздеваются донага. Хозяин скутав юрту подчивает его приуготовленным кушаньем, наливает щербу в превеликую чашу, а между тем, как гость щербу пьет или хлебает, хозяин поливает воду на лежащее на очаге каленое каменье, чтоб был несносной жар. Гость старается все, что у хозяина пристряпано съесть, и жар его вытерпеть, а хозяин старается^[93] принудить, чтоб гость взмолился, и просил бы свободы от пищи и жару. В противном случае сколько гостю то за удовольствие, столько хозяину за скупость и бесчестие причитается. Хозяин в то время ничего не ест, и из юрты выходить волен. Но гость по тех пор не выпускается, пока побежденным себя признает. Во время еды^[94] рвет его раз до десяти, отчего после того подчиванья дни по три не токмо есть, но и глядеть из пищу без движения не может.

Как гость из силы выдет, так что ни жару терпеть, и есть ему не можно будет, то откупается от того собаками, платьем или что хозяину нравно, и таким образом получает свободу. Напротив того получает от хозяина вместо хорошего своего платья обноски, вместо добрых собак худенькие сученки, которые о себе почти ходить не могут. Однакож оное за обиду не почитается, но за знак дружества, когда в том с обеих сторон равным образом поступается. Ежели же тот, которой друга своего помянутым образом оберет, а сам к нему не будет в гости, то обранной приежжает вторично в гости, однакож не с тем, чтоб есть, но чтоб за свое получить отдарки. Хотя гость, как у них обычай, ничего о причине приезда своего не объявляет, однакож хозяин о том уже ведает, и отдаривает ему по возможности. А буде ничем не подарит, то гость переночевав у него запрягает собак своих на самой юрте, и сидит на санках потыкая ошталом в землю, пока что нибудь получит от своего друга. Ежели же другу его или отдарить случится нечем, или от скупости не захочется, то гость уежжает домой с великим неудовольствием, и бывает его крайним неприятелем; но сие весьма редко случается: ибо^[95] обидеть друга своего за такое почитается бесчестие, что никто с обидевшим век не похочет дружиться. Таково ж бесчестно и другому за подарки свои требовать отдарков.

Таким же образом подчивают гостей, когда случается у них какая пирушка, однакож жаром не морят, и подарков не требуют. Ежели подчивают нерпичьим или китовым жиром, то хозяин накроя жиру ремнями становится перед сидячим гостем на колени, в одной руке жир, а в другой нож имея. Жир сует в горло крича будто с серцов «та» (на), а ножем отрезывает, сколько он в рот захватит.

Завидной вещи и любимой самому, у кого она есть, почти ничем кроме объявленного способа достать не можно: ибо при том случае, чего б хозян у гостя ни потребовал, отказать ему стыдно; чему в доказательство можно объявить здесь смешной пример, которой учинил Нижнего Камчатского острога некоторой казак из новокрещеных якутов^[96]. Он имел у себя по тамошнему обычаю друга из камчадалов, и проведав, что он промыслил нарочитую лисицу, домогался всякими образы достать оную; однакож камчадал крепился, и не взирая ни на какие его подарки, не хотел лишиться своего сокровища. Казак видя, что друг его ни на что не склоняется, поступил с ним по камчатскому обыкновению: зазвал его в гости, вытопил баню весьма жарко, наварил рыбы довольно, и посадя его на верхней полок начал подчивать не поддавая на каменку. Но как приметил, что камчадал недовольной жар почитает за бедное подчивание, то начал он поддавать, и столько наподдал, что и самому в бане быть нестерпимо было. Чего ради вышел он, как хозяин, которому сие дозволяется, из бани вон, и стоял в передбаннике; а между тем отворяя двери безперестанно поддавал на каменку: и таким образом вскоре принудил камчадала взмолиться, но казак мучил его по тех пор, пока камчадал обещал ему отдать, о чем он старался.

Не можно сказать, сколь оное подчивание камчадалу приятно было: он клятвою утверждал, что сроду не видал такого жару, и никогда не мог надеяться, чтоб казаки гостей так изрядно могли подчивать и лишения своего сокровища не токмо не почел себе за убыток, но казака оного дружество, яко доброе, прославлял у своих товарищей, объявляя им, что камчадалы в рассуждении русских нимало не умеют гостей подчивать. Сие я не токмо от самого того казака, но и от прочих того острога служивых слышал, которые тем над ним смеялись; а происходило оное незадолго до моего в Нижношантальской острог приезду^[97].

ГЛАВА 16

О СВАТАНЬЕ И СВАДЬБАХ

Когда камчадал пожелает жениться, то высмотря себе невесту обыкновенно в другом, а не в своем острожке, преселяется жить туда, и объявя невестину отцу или матери о своем намерении, несколько времени работает, оказывая удальство свое и проворство, и услуживая всем паче холопа, наиболее же будущему своему тестю, теще и невесте, а потом требует позволения хватать невесту. И ежели поступки его родителям невесты и сродникам, также и самой ей, понравятся, то получает он соизволение, в противном же случае или вовсе пропадают его услуги, или с некоторым награждением отпускается. Иногда случается, что такие женихи никому ничего не сказав, приходят жить в чужой острог и работают; и хотя всякой по услугам их может признать, с каким измерением они то делают, однако никто их о том не спрашивает, и не говорит ни слова, пока они или сами, или чрез других объявят родителям невесты о своем изволении.

Когда жених получает позволение хватать невесту, то он ищет такого случая, чтоб где нибудь напасть на нее в малолюдстве: ибо она бывает тогда под охранением всего женского полу того острожка, которые редко от ней все отлучаются. Сверх того во время хватанья бывает она одета в двои или в трои хоньбы, опутана сетьми рыболовными и ремнями увязана так, что она не может поворотиться как статуя. И естьли жених улучит в малолюдстве свою невесту, то бросается с великим стремлением, дерет на ней хоньбы и сети, чтоб коснуться тайного уда: ибо сие у них вместо венчания почитается. Между тем как от самой невесты, так и от других баб и девок происходит ужасной крик; и хотя сама невеста притом не противится, да и противиться не может, однако охранительницы поступают с женихом немилосердно, бьют его, таскают за волосы, терзают лице, и всякие средства употребляют, чтоб ему не дать схватать невесты. И буде жениху пощастится предприятие свое произвесть в действо, то он сам отбегает прочь от невесты, а она дает знак его победы умильным и жалостным голосом «ни ни». В сем состоит вся важность брачного их сочетания. Однако сие получить жениху не в один раз случается, но между тем проходит иногда целой год или больше, а после каждого хватанья принужден он бывает несколько времени справляться с силою и раны залечивать. А есть примеры, что некоторые по седьмилетном хватанье вместо невесты получили увечье, будучи сброшены от баб с балаганов.

Кто схватает невесту, то в следующую ночь приходит к ней невозбранно, на другой день увозит ее в свой острожек без всяких церемоний {Сведения участников Великой Северной экспедиции дают противоречивые материалы о характере рода у ительменов. Указания Крашенинникова о том, что жена после брака переходила в род мужа (патрилокальный брак), находятся в противоречии с сообщениями Стеллера о матрилокальности брака. «Обычно острог сбразуется из членов одной семьи, путем браков и деторождении невероятно размножающейся, так как раньше они редко выдавали своих дочерей замуж за жителей других острогов, куда бы те могли направиться для жительства со своим» мужьями. Здесь установилось правило, что мужчине приходится покидать в случае желания вступить в брак дом своих родителей, поселиться у отца жены и становиться его батраком" (G. W. Steller. Beschreibung von dem Lande Kamtschatka. Frankfurt und Leipzig, 1774). Это заключение Стеллера о матрилокальности брака дало основание некоторым исследователям (А. М. Золотарев) считать доказанным, что «ительмены жили в условиях материнского рода» (А. Золотарев. Пережитки тотемизма у народов Сибири. Л., 1934, стр. 40).

Такое определение кажется слишком поспешным, ему противоречат такие факты, как наследование по отцовской линии (наст. изд. т. II) и наречение ребенка именем умерших родственников по отцу (там же). Поэтому, вероятно, менее ошибочным будет сказать, что ительмены в начале XVIII века жили в условиях становления отцовского рода. Факты же, приведенные Стеллером о переселении жены в дом мужа, о праздновании свадьбы и др., говорят лишь о ярких пережитках материнского рода. — В. А.}, а для празднования брака возвращается к невестиным сродникам по прошествии некоторого времени, причем бывают следующие обряды, которые в 1739 году в камчатском острожке, что на речке Ратуге, и мне случилось видеть.

Молодой с сродниками своими и с женою ехал к тестю в трех батах. В батах сидели женщины, в том числе и молодая, и при них довольное число съестных припасов, юколы, нерпичья и китового жиру, сараны и прочего, а мутимы, не выключая и молодого, вели оные баты на шестах, нагие.

Не доехав до острожка сажен за сто, вышли они на берег, и начали петь песни, шаманить, тоншичь на прутье вешать, и нечто на сухую рыбью голову наговаривать, которую потом обертя в тоишичь отдали бывшей при них старухе.

По окончании шаманства надели на молодую сверх ее платья бараньи хоньбы, а на них натянули четыре куклянки, так что она стояла как чучела расширя руки и с нуждою могла двигаться. После того сели паки в баты свои, и шли до самого острожка, где к берегу пристали. От пристани до самой юрты вел молодую под руку высланной из острожка небольшой парень, а за нею следовали прочие свиты ее женщины.

Взведши на юрту, перевязали молодую поперег ремнем, и на оном спустили в юрту; а прежде ее вошла в юрту помянутая старуха, которой рыбья голова отдана была, коя положена перед лестницу, и от всего их поезду мужеска и женска полу, в том числе и от молодого с молодою, была топтана, а наконец сама старуха потоптав ее положила на очаг между дровами, которые для топления юрты были приготовлены.

Приежжие гости седши по местам сняли с молодой излишние куклянки, а молодой затопил юрту, и настряпав кушанья из привезенного запасу подчивал жителей того острожка. На другой день хозяин гостей подчивал по обыкновению со излишеством, на третей день гости разъехались, а молодой с молодою остался работать несколько времени тестю.

Вышеписанные снятые с молодой излишние куклянки раздариваются сродникам, которые за них отдаривать должны, а у кого отдарить нечем, тот должен от даров отговориться.

Все вышеозначенное касается токмо до первобрачных, а когда на вдовах женятся, то сватанье и свадьба состоит в одних договорах без всяких дальних обрядов; однако вдовы за себя никто не возьмет, пока с ней греха не будет снято, что состоит в одном совокуплении с нею человека стороннего. А понеже сие почиталось у них за такое бесчестие, что никто грехов не снимывал, кроме таких людей, кои не смотрят на то, что им век жить в поругании и презрении, каких, однакож между ими немного, то бедные вдовы принуждены бывали в прежние годы искать грехоснимателей с великим трудом и убытком, а иногда и вдоветь век свой. Но как казаки на Камчатку наехали, то оная трудность миновала.

Запрещенные роды супружества токмо мать да дочь, а пасынкам мачих, вотчимам падчериц, братьям двоюродных сестер в жены брать позволяется.

Разводятся с женами без всяких обрядов: ибо весь развод состоит в том, что муж с женою не будет спать вместе. В таком случае муж женится на другой жене, а жена за другого выходит без хватанья и без грехосниманья.

Камчадалы имеют жены по две и по три, которых иногда содержат в одной юрте, а иногда по разным местам, и живут с ними попеременно. Всякую должно ему хватать вышеписанным образом. Впрочем, сей народ хотя и женолюбив, однако не столько ревнив, как коряки. При браках знаков девства не наблюдают, а некоторые сказывают, что зятевья в порок тещам своим ставят, когда жен получают девицами, однако я не могу утверждать сего за подлинно. Не ревнивы же и бабы их, что можно видеть из того, что не токмо две или три жены одного мужа живут между собою согласно, но сносят и коекчучей, которых некоторые из них держат вместо наложниц.

Женщины ходят закрыв лице кулем куклянки, и ежели случится на дороге встретиться с мущиною в таком месте, где разойтись не можно, то не хотя показать лица отворачиваются в сторону, и стоят, пока мущину пропустят. В юртах сидят за рогожными, или из кропивы плетеными занавесками, а у которых занавески пред собою нет, а случится притти стороннему в юрту, то отворачиваются они в угол лицем, и делают свою работу. Но сие токмо о тех разумеется, которые старой своей грубости не оставили, ибо другие не столь зазорны; впрочем все вообще говорят грубо и противно, и как бы с великого сердца.

ГЛАВА 17

О РОЖДЕНИИ И ВОСПИТАНИИ ДЕТЕЙ

О камчатском народе можно вообще сказать, что они не весьма плодородны; по крайней мере не случалось слышать, чтоб у какого камчадала было десятеро детей с одною женою.

Женщины их, как сказывают, легко родят, выключая нещастливые случаи, когда младенец не на прямом пути бывает. При Стеллере родила одна камчадалка, которая вышла из юрты вон не с тем, чтоб родить, но с четверть часа спустя возвратилась в юрту с младенцом без всякой в лице перемены. Он же пишет, что видел другую женщину, которая по тридневном мучении к великому его удивлению родила младенца, у которого прежде всего зад оказался. Шаманки приписывали отцу причину нещастия, что он в то время, когда младенцу надлежало родиться, сани делал, и дуги гнул на коленях; из чего можно рассуждать о других камчатских смешных замыслах.

Рождают они стоя на коленях при всех людях, сколько б в острожке ни случилось, не выключая никакого полу ни возраста. Новорожденного обтирают тоншичем, пупок перевязывают кропивною ниткою и отрезывают ножем каменным, а место бросают собакам. К отрезанному пупку прикладывают кипрей жеваной, а младенца обвивают вместо пеленок тоншичем. После того все жители любуются младенцом, берут его на руки, целуют и обнимают срадуясь родителям, однако кроме того никаких не бывает обрядов.

При родах есть у них и бабки повивальные, однако ненарочные; у которой женщины есть мать, та у ней обыкновенно и бабка повивальная.

Которые женщины детей желают, те едят пауков, как уже выше показано; некоторые родильницы едят и пупок с кипреем, чтоб после очреватеть скорее. Напротив того много и таких, кои младенцев выгоняют отравами и другие страшные средства употребляют, давят младенцев в утробе, ломают им руки и ноги чрез старух искусных в таком злодеянии, и после выкидывают мертвых часто с своею погибелью.

Такие Медеи хотя иногда и в утробе не вредят младенцов, однако рожденных давят или живых собакам бросают. Для неплодородия же пьют декокт травы называемой кутахжу, и разные волшебства употребляют; иногда причиною бесчеловечия бывали и их суеверия, ибо когда они рождали двойни, то по крайней мере одному умереть надлежало^[98]; то ж делалось и с рожденными в худые погоды, которые оба случаи почитались несчастливыми. Однако последней иногда и некоторыми шаманствами исправляется.

После родов оправляются они опаною, то есть рыбьею ухою, вареною с листьем произрастающего называемого гале, а по нескольких днях паки за юколу и за обыкновенную свою работу принимаются.

Младенцам имена дают отцы умерших своих сродников без всяких же обрядов, которых дети не переменяют и на возрасте.

ИМЕНА МУЖЕСКИЕ

Кешлея — не умирай

Камак — озерная букашка наподобие жука

Лемшинга — земляной

Шикуйка — паук

Чакачь — толмачь не умел перевесть

Кана — враг

Брючь — живосгоревшей, от того назван, что некоторой сродник его сгорел в юрте

Имаркин — трава, которая весьма скоро загорается, может быть плаун

Быргачь — род некоторой болезни

Талачь — кот морской

ИМЕНА ЖЕНСКИЕ

Каналам — враговка

Кенилля — мышеловка

Кыгмачь — неразрождаемая, оттого, может быть, так названа, что какая-нибудь свойственница ее родами замучилась

Кайручь — колотье

Но большая часть женщин мужескими именами называются, как например: Брючь, Быргачь, Чекава и прочая.

Колыбели у них есть, токмо редко, однако не для качанья, ибо они детей не качают, но вместо кровати (детской делаются коробками из досок, у которых бывает напереди желобок, которым моча збегает. Когда дети заплачут, то матери сажают их в куклянки за плеча, которые в таком случае подвязывают, и качают, пока заснет младенец. Таким же образом ходят с ними в дорогу и на работу. Впрочем они детей своих не пеленают, но в ночное время спят с ними вместе. И хотя они сонливы и неосторожны, однако нет примеров, чтоб детей засыпали.

Грудью младенцов кормят по три и по четыре года. На другом году учат их ползать, тешат юколою и икрою, березовою и таловою коркою, а наипаче сладкою травою, и часто случается, что дети приползши к собачьим корытам остатками опаны забавляются. Когда он начнут лепиться по лестнице, тогда вящшее утешение родителей, торые смотря на них смеются, и разговаривают с веселием.

Дети платье носят подобно самоедскому, которое с ног надевается, и состоит из торбасов, чулков, шапок и шубы вместе сшитых, назади с прорехою и с клапаном.

Что касается до воспитания детей, то пишет Стеллер, что родительская любовь к детям столь велика, сколь велико их презрение к родителям, а особливо к престарелым и дряхлым. Они бранят родителей всякими скверными словами, ни в чем их не слушают, и нимало на них не смотрят: чего ради родители не смеют ни бранить их ни наказывать^[99], ниже в чем препятствовать. Когда родители не видавшись долго с детьми своими увидят их, то обнимают их с изъявлением сердечной своей радости; напротив того дети совсем противно тому поступают. Дети никогда ничего не просят у своих родителей, но берут сами, что им угодно. Ежели хотят жениться, то не токмо не советуют о том с родителями, но и не дают знать им. Над дочерями власть их состоит токмо в том, что могут жениху сказать: «хватай, буде можешь, и на себя надеешься». Право первородства несколько и у них примечается: ибо большей сын всем после отца своего владеет, а другим ничего не достается, для того, что все наследство состоит в одной перемене платья, в топоре, в ноже, в корыте, в санках и собаках; из того числа платье всегда бросали с мертвым, чтоб надев самим не умереть, которое суеверие и поныне еще не вывелось.

ГЛАВА 18

О БОЛЕЗНЯХ И ЛЕКАРСТВАХ

Главные на Камчатке болезни цынга, чирьи, расслабление, рак, желуница и нечисть, которые по мнению их от врагов напускаются живущих по березнякам и ракитникам в то время, когда кто кусты те в незнании рубит. Лечат их больше наговорами, однако не презирают трав и коренья.

От цытаги пользуются листьем некоторой травы мыткажун, которое к деснам прикладывают, и пьют декокт бруснишной травы и водяницы. Казаки пьют вместо чаю тамошней сланец или кедровник с великою пользою, и едят дикой чеснок черемшею называемой: и оба сии лекарства от цынги за действительные признала вся Камчатская экспедиция.

Чирьи по их называются оон, опаснейшая болезнь на Камчатке, ибо от них по большей части люди умирают. В диаметре бывают оные двух или трех дюймов, и когда отворятся, то по 40 и по 50 скважин примечается. За смертельной знак почитают, когда материя из них не пойдет; впрочем которые от них и не умирают, лежат в постеле по шести и по десяти недель. Камчадалы разгнаивают их сырою зайчиною, а когда отворятся, то стержни стараются выдавить.

Расслабление, рак и французская болезнь почитаются за неисцелимые, и о сей последней сказывают камчадалы, что она появилась у них по прибытии российских людей. Расслабление называют они налачь, рак кайкчь, а французскую болезнь арожичь.

Есть еще у них болезнь сужучь (ящерица), которая подобна коросте, и бывает под грудью наподобие пояса. Когда оная короста не загноившись пропадает, то смерть последует; а по объявлению их не обходит она никого, как у нас воспа.

Шелечь или орел болезнь, которая под видом коросты все тело заражает, напускается от врага того имени, которая иногда бывает причиною смерти. А короста, которая у них но большей части на младенцах бывает, по их теуед называется.

У господина Стеллера о болезнях и лекарствах пространнее писано, чего ради сообщим мы здесь из его описания все потребное.

Морскую губку, пишет он, прикладывают камчадалы к чирьям, чтоб вытягивало материю, с добрым успехом: ибо содержащаяся в ней алкалическая соль не допускает рости дикому мясу. Но токмо лечение происходит трудно, затем, что не разбивает она материи.

Казаки прикладывают к чирьям сладкую траву, которая после сидения вина в котлах остается, и ею с добрым успехом разбивают материю и выгоняют.

Малину морскую употребляют женщины для скорейшего разрешения от бремени.

Нигну, что по русски репою морскою называется, трут они как самую раковину, так и ее иглы, и тем порошком пользуются от течения семени, однако оным лекарством одна токмо моча выгоняется.

Жир морскова волка употребляют они от жестокого запору с великою пользою.

Курильской чай, что пентафиллоидес фрутикозум, пьют от резу и от болезни в животе с простуды, не без успеху ж.

Корку тамошнего кедровника привязывают они ко всяким порезам, и сказывают, что ею можно выгнаивать из ран и стрелы.

От запору варят кислую юколу, и пьют вонючую уху оную. От поносу едят белую глину, которая земляною сметаною, называется, и по многим местам в Камчатке находится; от того же употребляют шеламайное и завязное коренье.

У кого моча не держится, тем велят мочиться в кольцо из тоншича плетеное, у которого в средине рыбья икра кладется; но может быть, что притом бывают и наговоры.

У кого от болезни в горле сохнет, то с добрым успехом пьют кипрейное сусло. Сие ж лекарство употребляют родильницы и для способнейшего разрешения.

Толченое листье шеламайнику (ulmaria) прикладывают они к ранам, когда волк укусит или собака, пьют же то листье и вареное, и похваляют как от живота, так особливо от цынготной болезни, а листье вместе с стеблями толченое употребляют от пожогу.

От головной болезни лечатся мерзлою брусницею; от зубной декоктом шеламайнику, которой сваря с рыбою во рту держат, а корень ее кладут на зубы.

Сегельчь каменной папоротник^[100] жуют они от одышки; пьют же ныне и вареной от харканья кровью, когда внутренняя повреждаются, или упадают с высокого места. Беременные пьют для здравия младенца и для плодородия. Некоторые думают, что от него и голос бывает светлее и чище.

Камчатской зверобой (Gentianae spec.) пьют они от цынготной и от всякой нутренной скорби. А пьяную траву (Chamaerrchododendros) по их кетенано или мискуша, от французской болезни, токмо без пользы.

Морскую калусту (Quercus marina) пьют от поносу; кутахжу мущины от цынги и от лому в членах, а женщины для неплодия. Траву моченую в рыбьем жиру прикладывают к больным членам теплую, и тем же сгоняют синие пятна от побой и уразов.

Траву чахбон (Drymopogon) пьют от опухоли и от цынги в ногах. От бессонницы едят плоды травы ефемера. Глаза лечат припаривая травою зизом^[101], которую кладут женщины и в тайные уды для тепла и благовония.

Лопатские жители ставят и клистиры, что переняли без сумнения от курилов. Декокт из разных трав иногда с жиром, а иногда и без жиру наливают в тюленей пузырь, и обтягивают отверстие его около какой нибудь дудки, которой ставят по обыкновению, между тем больной лежит на брюхе вниз головою. И сие лекарство почитают они столь высоко, что употребляют во всяких болезнях.

От желтухи имеют они надежное лекарство: берут коренье лесной фьялки^[102], чистят и свежие толкут с теплою водою: сок, которой бывает как молоко, в нерпичей пузырь наливают, и в клистирах употребляют по два дни сряду, а на каждой день по три раза; после чего слабит, и фьялковой сок по всем членам расходится. Сие лечение не без основания, когда известно действие фиалки.

Крови ни жильной, ни рожечной не пускают, и совсем о том не ведают, а пускают оную особливым образом: около больных мест оттягивают кожу щипцами деревянными, и прокалывают оную насквозь хрустальными нарочно для того делающимися ланцетами, и выпускают крови сколько надобно.

Естьли у них болит спина, то трут оную корнем цикуты перед огнем, наблюдая притом, чтоб не коснуться пояснице, от чего последует судорога; и сим лекарством так они хвалятся, будто тот же час бывает им польза, однако то невероятно.

От лому ставят ядна из березового труду на больных местах. Когда оной труд догорает до тела, то отскакивает с великим стремлением, а тело от того разгнивается, и бывает великая язва, к которой иные присыпают трудовой пепел, а иные ничем не лечат. И сие лекарство известно по всей Сибири.

Корень лютика травы и омег употребляют они к порче своих неприятелей и к умерщвлению. Лютиком намазывают и стрелы как совершенным ядом.

ГЛАВА 19

О ПОГРЕБЕНИИ УМЕРШИХ

Погребение умершим, буде можно назвать погребением бросать собакам на съедение, от всех тамошних народов отменно^[103], ибо другие народы или жгут тела умерших, или кладут в землю с нарочитыми обрядами; напротив того, камчадалы трупы мертвых своих, привязав ремень за шею вытаскивают из юрты, и почти на самой юрте бросают их собакам на съедение, объявляя тому две причины: 1) что которого съедят собаки, тот на другом свете ездить будет на добрых собаках; а на юрте и близ юрты бросают они покойных своих для того, чтоб враги, которые по их мнению людей умерщвляют, видя мертвых довольствовались их гибелью, а других бы не вредили. Но другая причина кажется мне невероятна: ибо они те жилища, в которых умирать кому случалось, всегда оставляли, и переселялись в новые юрты, которые строили в знатном от прежних расстоянии, а трупов, которыми бы по их объявлению могли от врагов обороняться, не таскают с собою: разве может быть сие почитают они за оборону от них на то одно время, пока они новую юрту делают.

С умершим выбрасывают вон все платье их и обувь, не с тем намерением, чтоб было им что носить на другом свете, как другие некоторые язычники думают, но от одной опасности: ибо по их мнению и тому необходимо умереть должно прежде времени, кто наденет их платье. Особливо живущие на Курильской лопатке в том суеверны: не возьмут в руки никакой вещи, сколь бы она их ни льстила, ежели услышат, что осталась после мертвого. Чего ради казаки, которые важивали к ним похожие товары, как например немецкое и русское суконное платье, фанзовые и камчатные рубахи и прочая, не инако купцов от других отбивали как сказывая, что платье и другие их товары после мертвых остались.

Очищение после похорон бывает следующим образом: наломавши какого нибудь прутья, приносят они в юрту, и наделав колец по дважды сквозь их пролазят, а потом относят в лес, и бросают на запад. Которой мертвого вон тащил, тому должно изловить какие нибудь две птички, и одну из них всю сжечь, а другую съесть со всеми жителями вместе. И сие очищение бывает у них того же дня, которого и погребение, а до того ни сами они не выходят из юрты, и никого к себе не допускают.

Вместо поминок бросают они в огонь шаглы перво-промышленой рыбы, что за дар умершему почитается, а тело сами съедают.

Младенцев хоронят в дуплеватых деревьях по большей части без всяких же особливых обрядов. По умерших сожалеют, и плачут, токмо без вопля.

ГЛАВА 20

О РАЗЛИЧНЫХ НАРЕЧИЯХ КАМЧАТСКОГО НАРОДА

В заключение известий о камчатском народе сообщим мы некоторое собрание слов трех главных камчатских наречий, о которых выше сего упомянуто, чтоб сходство и несходство их было видимо. В столбе А содержится наречие северных камчадалов, Б южных, а в столбе В живущих от Воровской реки на север почти до Тигиля. Причем надлежит ведать, что г^- с палочкою наверху как латинское g произносить надобно.

СОБРАНИЕ СЛОВ РАЗНЫХ КАМЧАТСКИХ НАРЕЧИЙ

			А		Б		В
Бог			Кут		Кутхай		Кутха
Дьявол			Кана		Кана		Ткана
Небо			Когал		Кохал		Кеисс
Облака			Гуренгур		Уйшаа		Мыйжа
Ветр			Шапел		Чихуча
Буря					Какалт
Дождь			Чихуча		Чахчу		Чухчух
Снег			Корел		Кола ал		Колаал
Град			Какумчел		Коада		Коалле
Гром			Кыфкыг		Кыфкыг		Кыхшигына
Молния			Амроншчнначичь		Умечкыши		Мытлкыжигыиа
Солнце			Гален-кулечь		Коачь		Лачь
Луна			Гален-кулечь		Коачь		Лааилгын
Звезда			Еихнгын		Ашангыт		Агажин
День			Тааж		Кусгал		Кулхалла
Ночь			Куинук		Кулкуа		Кунку или Льхуюгуна
Утро			Уйдумкулель		Бокочож		Емколалю
Полдень			Кунукулечкуй		Пеннок-халла		Хтадыжагына
Вечер			Атакулель		Аатыку		Талбак
Полночь			Кунугуингучь		Кеды-кулкуа или Пельхучик		Нуулхуюгула
Год			Татгаж		(не знают)		Тхаж
Земля			Шемт		Семт		Шемт
Гора			Еель		Намуд		Аала
Пригорок			Пынужидычь		Таакоричь		Ижулган
Огонь			Брумичь		Пангычь		Пангычь
Дым			Гажунгажь		Нгарапгачь		Нгачаж-нгачаж
Вода			Ажам		Ни		Ни
Поле			Батаран		Уша		Ус
Дорога			Шижичь		Ешичум		Кучажа
Лес			Ууд		Оода		Лагылаи
Дерево			Уа		Оо		Уу
Море			Кеяга		Hингель		Кеяга
Озеро			Корро		Кшчу		Кулхуа
Река			Киг		Кыга		Киг
Речка			Кигыдычь		Кыгыдачь		Кигыгачь
Источник			Пидадычь		Какеда		Кеяка
Песок			Быжымт		Катемт		Сымыжымчь
Грязь			Кылтшам		Имагай. Акчи-нашумт		Коола
Камень			Куал		Увачу		Уачь
Человек			Крошчуга		Ушкамжа		Ушкамжа
Отец			Ипип		Апачь		Ишх
Мать			Антуан		Аалгачь		Лахшха
Сын			Пеечь		Пеачь		Пача
Дочь			Чидепечь		Сугынг		Шуунига
Брат			Тыя		Кутахушка		Тыя
Сестра			Ихтум		Кутхаан		Лилихлчь
Муж			Кенгиш		Елку		Камжан
Жена			Чихенгучь		Нгынгычь		Игычь
Отрок			Паачучь		Пеагачучь		Панахча
Младенец			Паачучь		Пеаичичь		Нанача
Девка			Чихуачучь		Хучичу		Ухчумахча
Господин			Крошчу		Арм		Хуйжучь
Слуга			Харо		Чикоачь		Линажхча
Служанка					Чедахар
Голова			Хабель		Чыша		Ктхын
Волос			Черон		Кубиин		Куйба
Борода			Елун		Куукун		Луулла
Глаза			Елед		Наниин		Лелла
Уши			Илюд		Игиад		Илла
Нос			Каяко		Каикы		Капкан
Губы			Шакши		Кысса		Кешха
Уста			Телун		Цхыдда		Чанна
Язык			Дычил		Ничил		Ечелла
Щеки			Уан		Уаад		Хоауда
Подбородок			Пеганчучь		Пахыхычь		Кымкычь
Плечо			Тенод		Таннун		Тынынга
Рука			Тоно		Сытту		Хкачь
Перст			Кеко		Куйда		Пкотча
Грудь			Лутенг		Ингыта		Кеитачь
Сердце		Гуллугу			Нууюгу		Луголгучь
Брюхо		Колид			Ксух		Калтки
Черева		Шужичь			Сыхшиц		Сыгыжнм
Пузырь		Ишурю			Елкуай		Кшулх
Тайной уд мужеской		Каллака			Калка		Калка
Тайной уд женской		Койпион			Куаппан		Коапан
Спина		Карог			Чагга		Кигачь
Ноги		Катхеин			Чкуада		Ктхада
Шапка		Галалучь			Халялучь		Пахал
Штаны		Куе			Коау		Коа
Чулки		Пайман			Пайман		Паймад
Шуба, куклянка		Коабеж			Тангак		Каптхачь
Торбасы		Чилхен			Сыануы		Шхуи
Острог		Атын			Таша		Атынум
Юрта		Кист			Кишит		Кист
Окно и дверь, что в юртах		Атхыжичь			Окиучь		Окнучь
Постеля		Лажут			Аатт		Антет
Лук		Ичет			Часчу		Чхчь
Стрела		Каг			Каха		Калх
Санки		Шишхен			Шаашан		Шхлишх
Лотка		Татхам			Тахтым		Тахтама
Веревка		Алчол			Кулхсум		Ушхт
Топор		Коашу			Куашуа		Коашу
Лист		К ром			Пашаад		Пеллаакела
Корень		Пыигылпынгыл			Пынгелпын		Пыигылпынгыл
Трава		Шишчь			Сесда		Ижула
Голодный		Екужичь			Куушишк		Кшакк
Жадный		Тыкужегужик			Тугиуласк		Чхчахычь
Сытой		Тымгауши			Чигышик		Чихлих
Пьяной с мухомора		Тоапкужик			Товапкошк		Хылпашкичам
Есть		Балолк			Чихышкик		Дыкыжу
Пить		Бигылик			Тыкушхушк		Тыкушку
Спать		Тычкажнк или бунгуяку спать хочу			Тунгукулашк		Нуйкушку
Говорить		Кажинухшхажик			Хаждухчь		Кажилгукыш
Молчи		Куйжижичь			Кыйсушихчь		Койшунгышихучь
Ехать на собаках		Кошл-кокш-хажик			Ушашишь		Хоншкожимык
Итти		Тылледжк			Ушашиш		Тлалам
Я стою		Куме-тыжишик			Кемма-тыжишнк		Кемахтажукыш
Ты стоишь		Кыже жишуп			Кышьшишичь		Кежа хтажужичь
Он стоит		Дугуд жнтичь			Удда шишикнк		Дангун хтажужичь
Мы стоим		Буже жишиишимк			Мушь ушишамг		Можиш хтажужимк
Вы стоите		Ихуже жишижь			Суш шишик		Дагуиад Хтажужигин
Они стоят		Труп жишичь			Итхую шишикик		Игха Хтажужигин
Сплю		Тынгуюкужнк			Туигыкушик		Тунгуйкушкук
Вижу		Тыллчкужнк			Тыттшкуйшик		Тылчкуйжча
Не вижу		Гыичь купкг			Ишк Етшкуйкак		Елчкуик
Не сплю	Гыингуикуллак				Ишк нуйкушкак		Нгуиккулкук
Смеюся	Тыжиишик				Ташиукашк		Лнжинкшчичь
Плачу	Тынгажик				Тууушик		Синшчь
Белой	Гылкало				Аттых		Атхала
Черной	Дрелу				Тыгган		Ктгала
Красной	Чачал				Чеан		Чачал
Зеленой	Лулхкаралло				Нухусану		Кухлелага
Большой	Толло				Хычин		Пеллага
Малой	Дынелу				Чунгуюнг		Нянюкала
Высокой	Дашелу				Куун		Кынгылла
Низкой	Дыжулу				Ишунг		Ижула
Светлой	Датхылу				Аттыг		Чажу
Темной	Духулу				Духшанну		Чуник
Теплой	Номла				Киканг		Умела
Студеной	Дыкеилу				Саккеинг		Лкелага
Мокрой	Дыкчкелу				Акчпну		Чкалага
Сухой	Демлу				Кашигу		Кыжгела
Живой	Кыжунылни				Какова		Каколин
Мертвой	Кырипн				Кычнкин		Кыжанн
Рано	Тымколнн				Мокочуш		Амколчел
Поздно	Тухтанн				Аатыку		Тхтадан
Сего дни	Денгу				Дангу		Лад
Завтра	Дымколаку				Бокуаг		Ажушк
После завтра	Коратыжк				Чие-сулунгак		Дуган-иишижинг
Вчера	Етел				Ааты		Атенг
Третьего дни	Кыхы-коратаж				(не знают)
Вперед	Дуклк				Коазаку		Кулхенчки
Назад	Шалк				Саккы		Шаалнкии
1	Дызык				Дызык		Конинг
2	Кааж				Каасс		Касса
3	Чоок				Чоок		Чоук
4	Чаак				Чаак		Чаак
5	Коомнак				Коомнак		Кугумнук
6	Кылког				Кылкоак		Келкуг
7	Етактанак				Итаагук		Етуктунук
8	Чооктунук				Чокутук		Чооктунук
9	Чаактанак				Чаактак		Чаактанак
10	Чумхтук				Кумхтук		Тогосса
11	Дызык			шинажичь	Дызык	шинаши	Конинг	шинажин
12		Кааж						Каасс
13		Чоок						Чоок
19		Чаактанак						Чаактаи
20		Кааж				Чумхтук		Каасс
30		Чоок						Чоок
40		Чаак						Чаак
50		Коомнак						Коомнак
60		Кылког						Кылкоак
70		Етактанак						Итаатук
80		Чооктунук						Чокутук
90		Чаактанак						Чаактак
103	Чумхтук-мумхтакан			Кумхуту-Кумхтакаи		Чуш-тогушаин

У господина Стеллера в записках нашел я и отче наш на языке южных камчадалов, но не всю молитву, без сумнения для того, что последних слов, каково оставление долгов, избавление от лукавого и прочая^[104], камчадалам непонятно было; однако сообщим мы здесь для удовольствования любопытства читателей, сколько нашлося.

Апачь бурын кизет итзун кранах когалву сыгзул

Отче наш, которой живешь высоко на небе, буди

книгн гоуренчь теге битель накалк кабилтака кататтока

твое имя всегда у всех славно почитаемо,

коттик когльсыг боренако книгн конспалагн елконому,

повели приитти к нам твоему жилищу вечному,

кизек енакчь оллогтчазеи енду деггакен лацготус

что ты ни изволишь, буди по твоей воле,

каголк делтгам симск, адонном бурии пыги гуллс

как на небе, так на земле, пищу нашу, от которой

суглкаизен сугнет католк боренако денгутем дагс

всегда живем, дай нам нынешнего дня

ГЛАВА 21

О КОРЯЦКОМ НАРОДЕ

Излишнее бы дело было, естьли бы как о сем, так и о курильском народе писать пространно, ибо род жития их весьма сходствует с камчадалами; все вообще они язычники, все крайние невежды, и от других животных одним токмо видом человеческим почти разнствуют, как уже выше показано; чего ради довольно будет и того, когда мы о каждом народе обьявим кратко, выключая такие обстоятельства, в чем они несходны с камчадалами.

Коряки, как уже выше показано, на оленных и сидячих разделяются. Оленные кочевной народ, а сидячие живут в земляных юртах, как камчадалы, с которыми и больше житием и обрядами сходствуют, нежели с кочевными коряками; чего ради все, что о коряках объявлено будет, о оленных разуметь должно, разве где точно сидячие коряки будут упомянуты.

Сидячие коряки жилища свои имеют по берегу Восточного моря от реки Уки почти до Анадыря, а по берегу Пенжинского моря от усть-Тигиля до Пенжины, и от Пенжины вкруг Пенжинской губы до хребта Нукчанунин, из которого течет в море Нукчан речка, и по тем рекам имеют они особливые названия, по которым между собою разделяются, как например: укинские коряки по реке Уке, карагинские по Караге, олюторские по Олютору, акланские по Аклану и прочая; а оленные с табунами своими кочуют по всему пространству земли, которое с востоку окианом, с западу вершинами Пенжины и Омолона, с северу Анадырем рекою, а с югу Лесною и Карагою реками заключается. Иногда прикочевывают они и ближе к Чамчатке, особливо когда есть опасность от чукоч, бедственных их неприятелей, однакож редко. И так в соседстве имеют они с одну сторону камчадалов, с другую чукоч, с третью юкагирей, а с четвертую тунгусов или ламуток.

Естьли чукоцкой народ причислить к корякам, как то учинить должно по самой справедливости, ибо и чукчи сущие коряки, то коряцкие пределы гораздо дале распространятся; потому что чукчи не токмо живут дале Анадыря к северу в так называемом Чукоцком носу, но и по островам около лежащим. В сем случае Анадырь река как граница между коряками подданными российскими и немирными чукчами^[105]; для того что наши коряки не живут дале Анадыря к северу, а чукчи к югу: однако чукчи часто переходят сию границу, и раззоряют наших коряк, убивая, отводя в плен, и табуны оленьи отгоняя. В летнее время промышляют они рыбу и по самой реке Анадырю не токмо близ устья, но и вверх по ней на знатное расстояние от моря, так что нашим анадырским жителям часто съежжаться с ними случается не без опасения.

Коряцкой народ по разности жития разнствует и телесным видом. Оленные коряки, сколько мне случалось видеть, росту малого, сухощавы; головы у них посредственные, волосы черные, которые ежедневно бреют; лица продолговаты и несколько клином; глаза узкие и малые, брови навислые; носы короткие, однако не столь плоски, как у камчадалов, рот большой; бороды клином черные, которые выщипывают часто. Напротив того сидячие коряки хотя и не великорослы, однако толсты и присадисты, особливо которые живут дале к северу, в чем чукчи пред другими имеют преимущество, чего ради и больше сходны с камчадалами.

Есть же между ими разность и в рассуждении склонностей и обычаев. Оленные коряки пребезмерно ревнивы, так что может убить жену за одно только подозрение, а когда приличится в прелюбодеянии, то лишаются живота оба прелюбодейцы; чего ради коряцкие женщины всеми мерами стараются придать себе безобразия: не моют ни лица, ни рук: волосов, которые плетут в две косы, и по вискам распускают, никогда не чешут; на верху носят платье гнусное, ветхое и залосклое, а под исподом хорошее; ибо и в том у них подозрение, когда женщина ведет себя почище, а особливо когда надевает сверху новое и незагаженое платье. На чтоб, говорят коряки, им краситься, когда б не желали они другим казаться хорошими: ибо мужья и без того их любят? Напротив того у сидячих коряк, а наипаче у чукоч вящшая дружба состоит в том, когда взаимно приежжая друг к другу, гости спят с женами или дочерями хозяйскими, на которое время хозяин, нарочно отлучается, или отъежжает к жене своего гостя. Несносная обида хозяину, когда гость с женою его не пребудет: ибо в таком случае может он убит быть, как гнушающейся приязнью хозяина, что с нашими анадырскими казаками, которые оных обрядов их не знали, случалось, как сказывают, неоднократно. Чего ради и женщины их по своему обыкновению щеголять стараются: белятся и румянятся, носят хорошее платье; а чукоцкие сперх того расшивают узорами не токмо лица, но лядвеи и руки^[106]; ибо они дома сидят нагие, хотя бы притом случились и сторонние люди.

Все вообще прегрубые, сердитые, несклонные, злопамятные^[107] и немилосердые люди. А оленные притом горды и хвастливы, так что они никому в том не верят, что есть в свете благополучнейшее житие человеческого состояния, и почитают таких за сущих лжецов и обманщиков, что случалось часто с нашими купцами в проезде из Якуцка на Камчатку чрез Анадырск, которым они вместо улики делали язвительные возражения. «Естьли бы, говорили коряки, жить у вас было лучше нашего, то бы де вы так далеко к нам не ездили, как нам нет нужды к вам ездить, для того что у нас всего довольно; а то де можно видеть, что вы приежжаете к нам для одной жирной оленины, которой де аам во всю жизнь вашу нигде инде и видать не случается».

Немалой повод к спеси дается им и от коряк сидячих, которые их боятся и почитают^[108], так что, хотя бы пастух к ним приехал, все выбегают вон из юрты, встречают, довольствуют, провожают, и сносят всякую обиду, какую бы ни показал коряка. Не слыхал я таких примеров, чтоб сидячие убили когда оленного коряка, чего ради ясашные наши зборщики к олюторам никогда без них, как без надежной обороны не ездят; в противном же случае нередко от несовершенно покоренных бывают убиваемы; и сие тем наипаче удивительно, что сидячие коряки гораздо сильнее оленных и отважнее. Но сего почтения и опасности кажутся мне две причины: 1) застарелой обычай почитать и служить богатым, которой они, может быть, имели, будучи сами оленными, так как и ныне убогие оленные коряки; 2) что они, получая от оленных коряк все свое одеяние, раздражить их опасаются, чтоб не претерпеть холоду.

Оленные коряки всех их называют своими холопами, а особливо олюторов: ибо олюторы испорченное имя из коряцкого алютоклаул, что значит холопа. Да и сами сидячие коряки почти от того не отрекаются. Одни чукчи их не почитают, но вместо того столь им ужасны, что двадцати человекам чукоч пятьдесят оленных коряк противиться не отважутся, и ежели бы не было им защищения из Анадырска, то бы чукчи раззорили их до основания, и из господ всех бы претворили в холопей, лиша табунов их, принудя жить в земляных юртах, и питаться кореньем и рыбою, по примеру сидячих коряк, как то в 1738 и 1739 годах учинили они с катыркинскими и апукинскими коряками. Впрочем как всякой народ имеет пред другим в чем нибудь преимущество, так и у коряк сии особливые от камчадалов добродетели, что они правдивы и трудолюбивы, знают стыд, и от блудодеяния удаляются, хотя может быть и поневоле.

Сколько родов оленных коряк и сколько числом их, о том на Камчатке неведомо, потому что они подсудны Анадырскому острогу; однако думать можно, что сей народ купно с сидячими многочисленнее камчадалов.

Живут по таким местам, где моху довольно, которым питаются олени их, не взирая на то, что водою и лесом скудно, а наипаче в зимнее время: ибо они снег тогда вместо воды употребляют, а варят мохом или сырым сланцом, которого везде довольно. Я могу сказать, что зимнее их житье в рассуждении камчатского гнусно и беспокойно. В юртах, с которыми они часто кочуют, от сырых дров, и от того, что земля от огня тает, до самого полу такой дым, что человека на другой стороне не можно видеть, а притом столь едкой, что непривычной глаза потеряет в один день. Я не мог пробыть у них ни пяти часов; и хотя между тем от дыму часто выходил вон из юрты, однако без глазной болезни не обошелся.

Юрты у них подобны юртам других кочевных народов, каковы например калмыцкие, токмо гораздо меньше. Зимою покрывают их оленьими новыми кожами для тепла; а летом старыми ровдугами, которые юртоные крышки чумами называются. Внутри юрт их нет никаких полов, ни перегородок, токмо по средине четыре колышка с поперечинами вколочены, между которыми огнище^[109]. К колышкам обыкновенно привязываются собаки, которые во время стряпанья и из котлов мясо таскают, и с лотков, когда оное вынимается, несмотря на то, что хозяйки бьют их уполовником и отнимают. Причем сие можно утвердить за истинну, что крайней голод человеку надобен, чтоб есть мясо их варения. Котел и лотки у них вместо мытья собаки лижут; бабы и собак бьт уполовником и в котле мешают; мясо немытое в шерсти как в коже, а о чисто стряпающих и упоминать нечего.

Чукоцкие зимние юрты в рассуждении копоти не лучше коряцких, однако в том имеют преимущество, что весьма теплы. Делаются наподобие камчатских в земле, но несравненно больше: ибо живут в них по множеству народа. Каждая семья имеет особливой свой полог из оленьих кож, в которых пологах и сидят и спят^[110]. Во всяком пологу денно и ночно огонь горит в поставленной среди полога плошке. Жгут жир различных морских зверей, а вместо светильни мох употребляют. И хотя для выходу копоти оставляется наверху продушина, однако такой же дым бывает, как в коряцких юртах, но притом столь тепло, что в холодных оных и самых северных местах бабы сидят всегда нагие, как выше показано, прикрыв токмо срам свой пятою, красуясь узорами на теле, как бы богатым или покойным платьем.

Платье все носят из оленьих кож^[111], в котором нет никакой отмены от камчатского, ибо и камчадалы от них же получают оленье платье, как уже выше объявлено.

Питаются оленьим мясом, которых у богатых коряк тысяч по десяти, по тридцати и больше, а у тойона Этеля Соплякова сына до 100 000 считают; однако при всем том они столь скупы, что оленя для себя убить жалеют, а довольствуются звероядиною и мертвечиною, чего в таком великом множестве случается со излишеством. Расхожим гостям не стыдятся они говорить, что у них подчивать нечем, для того что по их нешастию олени у них не падут и от волков не давятся. Для других убивают оленей, и в то только время сами досыта наедаются. Впрочем они не доят своих оленей, и молоком пользоваться не знают.

Едят наибольше вареное мясо, а за излишеством сушат и коптят в юртах. Лучшая у них пища ямгаю, которая следующим образом приуготовляется. Когда убивают оленя, тогда кровь из него вливают в желудок с калом, и положа оленьего жиру сбивают вместе и несколько времени квасят, после того коптят, и едят вместо колбас копченых. Казаки называют оную пищу манялом, и многие едят похваляя. Едят же коряки и других зверей, каких ни промыслят, кроме собаки да лисицы.

Трав, коренья и коры с дерев не употребляют в пищу, разве бедные, и то в случае голоду; рыбу также одни пастухи ловят, и то весьма мало. Ягод в зиму не запасают же, но токмо едят в летнее время. Большей сладости в пище понять не могут, как голубица толченая с оленьим жиром и сараною. Мне самому случилось видеть, как знатной коряцкой князец, которой приежжал в Большерецкой острог по случаю, дивился, когда дали ему сахару. Сперва назвал он его солью, но как ему прикушать велели, то он изумился от такой чрезвычайной сладости, и хотел отвезти его несколько жене своей для опыту, однако не имел столько терпеливости, чтоб не истратить его в дороге; жене своей хотя он и клялся, что ему в российском остроге дана такая сладкая соль, которой он ни к чему применить не может, однако она ему в том не поверила, утверждая, что ничего на свете не может быть слаще объявленной толкуши.

Ездят на оленях токмо в зимнее время, а летом по примеру тунгусов верхами, как сказывают, не умеют ездить. Сани называются по их чаучу-уетик. Длиною делаются они около сажени. Полозья под саньми шириною вершка в полтретья, токмо у головашек, где загибается, несколько уже. Копылье из одного дерева гнутое прямо ставится, выключая передней, которой несколько назад наклоняется. При каждом копылье пришивается поперег брусочек, на брусочки кладутся во все сани широкие дощечки вместо нащепов, которые к головашкам полозья прикрепляются. На каждом бруске по две дырочки, сквозь которые во все ж сани батожки продеваются. Как сии батожки так и доски назади изогнуты кверху, и покрыты особливым нащепом; и таким образом бывают они будто с козырем, в котором месте сидят обыкновенно женщины.

Впрягают в сани по два оленя. Лямки, которыми они тянут, подобны собачьим алакам; надеваются обоим оленям на правую лопатку. Правого оленя потяг или ремень к лямке привязанной прикрепляется к санной решетке близ правой стороны, а после привязывается к левому нащепу, а левого к левой токмо, а за правой нащеп не утверждается. Потяг правого оленя доле левого, чего ради правой олень немного впереди ходит, а оба по левую сторону саней.

Узды оленьи подобны обратям конским. У узды правого оленя бывает на лбу по три и по четыре косточки наподобие коренных зубов с четырьмя шипами, а накладываются на узду для того, чтоб оленя на бегу остановить скорее; ибо в таком случае коряка крепко за узду тянет, а шипами оленя в лоб колет и удерживает от бегу. У узды левого оленя нет таких зубов, ибо в нем нет большей силы, ибо когда правой остановится, то не побежит и левой.

Коряка сидит на санях близ головашек, и правит их уздою; когда вправо поворотить надобно, то узду токмо дергает, а когда влево, то хлешет его оленя по всему боку. Погоняют их тонкою палкою длиною аршина в полтора или и доле, у которого на одном конце костяная головочка, а на другом крючок. Головочкою оленей бьют, а крючком отдевают потяги, когда оленю заступить случается. Такие палочки по тамошнему ключками называются.

Оленные сани по коряцки чаучу-уетик, как уже выше объявлено, решетка гыву, брусочки уякау, головки у саней гыпогынген или якын, копылье гынту, место, где сидят женщины, моинген (хвост), узда правого оленя коилгнен, левого явилиган, потяги нлгеи, ключка елоель, головка на ней тымпету, крючок на ней же каликал.

Езда на оленях скорее собачьей; на хороших можно легко переехать в день полтораста верст, токмо часто кормить их должно и часто останавливать на дороге, чтобы мочились, а в противном случае в один день так испортятся, что или к езде будут негодны, или издохнут.

Оленей к езде приучают как коней. Самцов ежжалых кладут перекусывая сквозь ровдугу жилы на ядрах, а их не вынимают. Олени все вместе пасутся, и неежжалые и ежжалые Когда коряке надобно одних от других отделить, то сгоняет он весь табун вместе, и крича изо всею горля кусая ключу свою, от которого крику олени с возможною скоростью на двое разделяются. Ежели которые не в свою стаю замешаются, тех бьют немилосердно.

Есть олени и у сидячих коряк, токмо у редких и не по многу, а употребляют они их токмо для выезду. У чукоч их табуны превеликие, однако они не взирая на то больше морскими зверями питаются. Естьли коряка лишится своих оленей, то беднее камчадала бывает. Нет ему другого способу к пропитанию, как задаться в пастухи к богатому, ибо рыбы он промышлять не умеет, а хотя бы и мог по нужде, то нельзя лодками, сетьми и собаками завестися в скорости, а в пастухах пища ему и платье готовое; притом естьли у него малое число своих оленей, то может он пасти их с хозяйскими и, не употребляя себя на пищу, расплодить со временем нарочитое стадо.

Коряки на оленей своих и на кожи их выменивают у других народов самых лучших тамошних дорогих зверей, которых у многих коряк такое множество, что возят их с собою чемоданами. Напротив сего у сидячих коряк и камчадалов сотой человек имеет в запасе лисицу или соболя.

В рассуждении веры своей коряки такие же невежды, как камчадалы, буде не хуже; по крайней мере тот князец, с которым мне случилось разговаривать, не имел о боге понятия. Дьяволов, которыми населены по них мнению реки и горы, почитают больше для того, что их боятся. Сидячие коряки признавают богом камчатского Кута.

Жертву приносить уреченного времени не имеют, но когда им вздумается, тогда убивают оленя или собаку, которую совсем на кол втыкают, и оборачивают лицом к востоку, а от оленя одну голову да часть языка. Но кому сию жертву приносят, сами не знают, токмо приговаривают: «Ваио коинг якнилалу гангева», то есть: «на тебе, да и нам что нибудь пошли». Которого оленя или собаку отсулят бесам, тех убив повергают совсем на землю.

Горам и рекам, где по их суеверию живут диаволы, жертву дают тогда, когда случается проходить мимо их. Не дошед за несколько колют оленя, и съедают, а головную голую кость взоткнув на кол оборачивают к мнимому дьявольскому жилищу.

Ежели коряки убегают от какой нибудь болезни, которая им опасна покажется, то убивают они собаку, и растянув на двух шестах черева ее, меж них проходят.

При жертвоприношении шаманы или волхвы их бьют в бубны, которые подобны якутским и других тамошних языческих народов. Но платья особливого не имеют шаманы, как у прочих язычников. Есть же шаманы и у коряк сидячих, которые почитаются и за лекарей; ибо они бьют в бубны и в случае болезней, чем оные по их суеверию отгоняются. Впрочем сие весьма удивительно, что нет такого дикого народа, в котором бы шаман не лукавее других был. 1739 году случилось мне видеть в Нижнем Камчатском остроге славного укинского шамана, именем Карымляча, которого не токмо тамошние язычники, но и казаки за великого знатока почитают, наипаче для того, что он колет себя ножем в брюхо и пьет кровь свою; однако все оное было толь грубой обман, что всякому бы можно было приметить, естьли кто не был ослеплен суеверием^[112]. Сперва бил он несколько времени в бубен на коленях стоя, после того ножем колол себя в брюхо, и выманивал рукою кровь из раны, коей не было; наконец таскал из под шубы по целой горсти крови, и ел облизывая персты. Я между тем довольно смеялся, что он свое дело так худо знает, что к нашим ташеншпилерам не годится и в школу. Нож, которым он колоть себя притворялся, спускал он вниз по брюху, а кровь вынимал из пузыря, которой был под пазухою. По окончании шаманства надеялся он нас привесть в удивление, чего ради поднял свою куклянку, и показал кровью вымараное брюхо, уверяя нас, что кровь оная, которая была из нерпы, текла из его брюха, а рану исцелил он своим шаманством. При том сказывал нам, что дьяволы приходят к нему из различных мест и в различном виде: иные из моря, иные из горелой сопки, иные большие, а иные малые, иные безрукие, иные обгорелые, а другие о полубоке. Морские прочих богатее и в платье из травы шелковника зделанном, которая по рекам ростет; а он их как во сне видит, для того что, когда они приходят к нему тогда мучат его столь жестоко, что он бывает почти вне ума.

Ежели такой шаман больного лечит, то по шаманстве предписывает, чем болящему выпользоваться можно: иногда приказывает ему убить собаку, иногда ставит вне юрты прутье и другие тому подобные безделицы. Собак в таком случае колют в бок ножем или копьями, а держат их по два человека один за голову, а другой за хвост. Убитых втыкают на кол, и ставят оборотя лицеи к горелой сопке.

Оленные корики не имеют праздников, а сидячие празднуют в одно время с камчадалами, но кому и для чего, столь же мало ведают, как и камчадалы. Вся причина состоит в том, что предки их так поступали. Праздник недели по четыре продолжается, между тем они ни к себе никого не пускают, ни сами не ездят, и никакой работы не делают, но едят довольно, и веселятся, бросая в огонь от всякой ествы помалу в дар горелой сопке.

В других политических делах такие ж они невежды, как и в законе. Разделение времени на годы и месяцы им неизвестно, токмо знают четыре времена в году, и лето называют алаалу, зиму лакалянг, весну кчткетик, а осень гетига^[113]. Ветрам не более как четырем имеют названия: восточной ветр по их конгекат, западной геипевкыг, северной гычигольионоа, южной еутельионоа. Из звезд знают Большого медведя, которого называют диким оленем, на их языке Елуе-кыинг; Плеады или утячье гнездо Атага; Орион Юлтаут, криво уронил; Юпитер Ичиваламак, красная стрела; Млечный путь Чигей-ваем, дресвяная река.

Расстояние мест счисляют по дням, так как якуты по днищам, то есть, в сколько дней от одного до другого места перекочевать можно, а на каждой день можно положить от тритцати верст до пятидесяти. У богатых расстояние одного дня больше, нежели у бедных: для того что они надеются тем доказать, что у них лошади или олени хорошие, когда они со всеми своими тяжестьми и с домом столько могут переехать, сколько бедные налегке, по причине худых лошадей или оленей.

Владельцов до покорения российскому скипетру у них не было, но тот власть некоторую имел, которой был оленьми богатее; чего ради и не знали они до тех пор, что есть присяга. Казаки приводят их к присяге вместо креста и евангелия к ружейному дулу с таким объявлением, что тому не миновать пули, кто присягает неискренно. Таким же образом и сумнительные дела решатся; ибо виноватой будучи уверен, что заряженое ружье убьет за неправду, охотнее признавается, нежели предается в чаемую опасность жизни. В других случаях клятвы у них нет больше, как «Инмокон кеим метынметик», то есть «правда, что я тебе не солгу».

Учтивства в словах и поздравления не знают; гостей, кто к кому приедет, не встречают, но поступают с ними, как большие господа с подчиненными. Гость, выпрягши своих оленей сидит на санях ожидая хозяйского повеления войти в его юрту как на аудиенцию, олнакож соизволение хозяйское не от самого хозяина объявляется, но от жены его такими словами: «елхо», то есть «в юрте», или «хозяин дома». Как гость таким образом встреченный войдет, то хозяин сидя на своем месте говорит ему: «койон» (сюды); потом указывает место, где сесть, с таким учтивством, «котвоган», садись.

В подчиванье гостей наблюдают токмо то, чтоб их удовольствовать, а по камчатскому обычаю не поступают, чтоб гостей принуждать к объядению. Лучшее кушанье жирное мясо и маняло: и сие не недостойно примечания, что все дикие и кочевные народы жир почитают за приятнейшее кушанье. Якут даст себе глаз выколоть за жирную кобылятину, а чукча за жирную собаку. Якут хотя ведает, что лишится всего имения, ежели украдет скотину, однако не взирая на то не удержится от жирной кобылы, и в случае нещастия тем утешается, что он едал жирную кобылятину.

Воровство во всех диких народах кроме камчадалов похвально, только бы оно было не в своем роде, и так искусно, чтоб не быть пойманным: в противном случае поступается жестоко не за кражу, но sa неумение. Чукоцкая девка не может себе получить мужа, ежели в воровстве не окажет искусства.

Смертоубивство в своем же роде токмо опасно, для того что сродники не оставляют убиенного без отмщения, а впрочем никому до того нет нужды. Убийцы тем великодушнее, что не знают о будущем воздаянии.

Всего достохвальнее в сем народе то, что они детей своих хотя и чрезмерно любят, однако издетска к трудам приучают; чего ради и содержат их не лучше холопей, посылают по дрова и по воду, приказывают на себе носить тяжести, пасти оленьи табуны, и другое тому подобное делать.

Женятся богатые на богатых, а скудные на скудных, не взирая на разум и на пригожество. Жен берут наиболее из своего роду, двоюродных сестер, теток и мачих, токмо не женятся на матерях, на родных дочерях, на родных сестрах и на падчерицах. Невест хватают по камчатски, чего ради и малолетных, которые не могут хватать невесты, не женят.

Жениху, какие бы кто богат оленьми ни был, должно работать за невесту от 3 до 5 лет, между тем вместе им спать дозволяется, хотя невеста и не схватана; впрочем она до совершения брачной их церемонии для обряду бывает по надлежащему опутана. При свадьбах не бывает у них никаких обрядов достойных примечания.

Жен имеют по две и по три, и содержат их по разным местам, дав пастухов и табуны особливые. Все удовольствие жизни в том полагают, чтоб переежжая с места на место осматривать скот свой. Притом сие весьма удивительно, что коряка, счету почти незнающей в великом множестве оленей, тотчас приметит урон свой, и скажет, какого оленя нет и какою шерстью.

Наложниц у лих нет, токмо некоторые содержат коекчучей, которые по их кеиев называются, однако не в чести, как камчадалы, но в презрении: ибо у коряк за великую брань почитается назвать кого кеиев.

Сидячие коряки по странному своему суеверию имеют вместо жен простые камни: одевают их в платье, кладут спать вместе, и временем шутят с ними, и забавляют, как бы чувствующих забавы. Таких два камня получил я от укинского жителя Окерача, один из них, которой называл он женою, был больше; а другой, которой сыном, был меньше. Большему имя яйтель-камак (целительной камень), а другому калкак. А каким случаем и по какой причине понял он такую достойную жену, рассказывал он мне следующее обстоятельство. Лет за десять был он в огноище немалое время; между тем будучи на реке Адке, которая течет в Уук с южно-западной стороны от устья Уки в 10 верстах, нашел он помянутой большой камень токмо один, и как взял в руки, то камень на него будто человек дунул. Он испужавшись бросил камень в воду, от чего болезнь его так усилилась, что он лежал все то лето и зиму. На другой год принужден он был искать с великим трудом объявленного камня, и нашел его не в том уже месте, где бросил, но далеко оттуда лежащей на плите купно с кэлкаком или с малым камнем, которые он взяв с радостью принес в острог свой, и зделав им платье от болезни избавился, и с того времени держит он их у себя, и любит каменную жену паче настоящей, а калкака всегда берет с собою в дорогу и на промыслы. Правда ли то, что каменная жена милее ему настоящей, утверждать нельзя; впрочем то могу сказать, что он камни отдал мне не с охотою, не взирая на мои подарки: ибо говорил он, что он лишаяся их лишается купно и здравия, которое от них зависело.

Детей своих безмерно любят, однако с младенчества не нежат, как уже выше объявлено. Как скоро родятся, то богатые отделяют им несколько оленей на их щастие, которыми однакож не могут дети пользоваться до возраста совершенного.

Младенцам дают имена старые бабы с следующим колдованием. Ставят две палочки, и перевязывают ниткою, на средине вешают на нитке ж камень обшитой в кожу каменного барана, а притом неведомо что шепчут, и спрашивают у камня, как звать младенца, напоминая имена его сродников, и на котором имени покачается камень, то бывает младенцу и имя.

ИМЕНА МУЖЕСКИЕ	ИМЕНА ЖЕНСКИЕ
Айга	Якыи, головки у саней.
Ляктеле, возвращен.	Ямга, моровое поветрие.
Кыяугынген, пробужден.	Юимачь.
Гейчале.	Экыч.
Велля, ворона.	Вагал.
Уммевы.	Кепнон.
Якаяк, чайка.	Каляян.

Родильницы дней по десяти не выходят из юрты и не кажутся. При кочеванье возят их в санях закрытых. Детей кормят грудью до трех лет и больше, а после приучают к мясу. Колыбелей и пеленок не знают, но кладут их на земле, а во время кочеванья возят их за плечами и за пазухой.

С болящими водятся прилежно. Все болезни шаманы лечат, как выше показано, а травами пользоваться не знают.

Умерших тела сожигают с нижеписанными обрядами. Сперва наряжают их во все их лучшее платье, и отвозят на место сожжения на тех оленях, кои по суеверию их умершим любы, кладут с ними на великой костер дров всю збрую их военную и домашную, то есть, копья, сайдаки, стрелы, ножи, топоры, котлы и прочая и зажигают. Между тем, как костер горит, колют они оленей, на которых привозят мертвых, и съедают, а остатки в огонь бросают.

Любимыми оленьми почитаются, которые будучи впряжены в сани перевозят их чрез нарочно подложенной кол без скрыпу полозья. Таким образом переменяют они под умершим пар по десяти оленей избирая угодных. Лямки таким оленям кладут на левые плеча, а не на правые, как сами ездят.

Поминовение усопшим бывает токмо однажды, спустя год по смерти их. Сродники их берут с собою двух каргин, то есть неежжалых оленей и великое множество оленьих рогов, которые во весь год нарочно копят, и пришед на место сожжения, или на другое какое высокое место, когда место сожжения в дальнем расстоянии, закаляют каргины и съедают, а рога втыкают в землю, которые шаман во образ табуна отсылает к умершему. При возвращении в домы проходят между двумя прутами, которые ставятся нарочно для очищения, и шаман стоя при них бьет проходящих прутом же отговаривая, чтоб умершие их к себе не брали.

Что касается до других обстоятельств и жития сего народа, то нет между ими и камчадалами разности. Военное их ополчение, збруя, труды мужеские и женские во всем сходствуют: ибо и коряки по большей части нечаянно нападают на своих неприятелей, и военное их оружие состоит в луках, стрелах и копьях, которые прежде сего из костей же и из камней делали; и женщины их в таких же трудах упражняются как камчадалки: ибо на них лежит вся кожевная, портная и сапожная работа, токмо коряцкие бабы и есть варят, чего камчадалки не делают. Кожи выделывают они лучше и мягче камчатского, а вместо икры намазывают их оленьим калом. Шьют оленьими становыми жилами.

Оленьим кожам как от россиян, так и от коряк разные названия. Рослые кожи россиане постелями, а коряки наман называют. Кожи больших оленей осенние по российски недоросьти, а по киряцки гаин-гай-наглаи; кожи телячьи, то есть, молодых оленей по российски пыжики, а по коряцки хаюйналгам. Кожи выпоротых оленей из брюха по нашему выпоротки, а по их килкаююналган, замша по российски ровдуга, а по коряцки нэчеиган.

Главная разность сего народа от камчадалов состоит в языке, в котором по счислению господина Стеллера три диалекта. Первым диалектом или коренным языком говорят сидячие коряки у Пенжинского моря и оленные, и сей язык выговаривается мужественно и крепко. Другой диалект, которой употребляется у олюторов, и от россиян вторым морским коряцким языком называется, весьма крепче помянутого. Третей чукоцкой, которой выговаривается легче, мягче и с свистом. Впрочем между всеми диалектами такое сходство, что коряки, чукчи и олюторы без труда друг друга разуметь могут.

Но естьли олюторской диалект почесть за особливой, то столько почти будет диалектов в коряцком языке, сколько острожков; ибо нет такого осторожка, в котором бы не было против других знатной отмены; таким образом укинской, карагинской, островной карагинской и чендонской могут назваться особливыми диалектами. Я за коренной коряцкой язык почитаю тот, которым говорят оленные коряки^[114], для того что в нем нигде нет большой разности, как можно видеть в собрании коряцких слов под литерами А и Б. О прочих можно вообще сказать, что сидячие коряки чем дале живут к северу, тем чище говорят по коряцки, а чем дале к югу, тем больше камчатских слов употребляют, и больше имеют разности в окончаниях.

Для удовольствия любопытных читателей прилагается собрание слов разных коряцких наречий. Под литерою А содержатся слова оленных коряк, которые живут в севере. Под литерою Б слова оленных же коряк, которые не в данные годы лишась табунов своих поселились на реке Аваче. Под литерою В слова сидячих коряк, которые живут на Уке реке, а под литерою Г слова островных карагинцов. Причем надлежит ведать: 1) где пишется глаголь с палочкою на верху (г^-), там оной произносить должно как g латинское, 2) где против слов столба А в столбе Б, или против слов столба В в столбе Г ничего не писано, но токмо точки поставлены, там сходство в словах разумеется.

СОБРАНИЕ СЛОВ РАЗЛИЧНЫХ КОРЯЦКИХ НАРЕЧИЙ

	А	Б	В	Г
Бог	Ангаи	Куйкыняху	Куитхунчучь	(не знают)
Дьявол	Кала Яицетыга	Нингбетынга	Охткаиа	Нимфит
Небо	Ияган	Ханн	Когаль	Шилхен
Облака	Гингай	Хетчаан	Гычааигыча	Шамкажон
Ветр	Кытег	Кыттых Унал	Шепель	Гышхшачган
Буря		Катву-гынгай
Дождь	Кумухату	Мухаиму	Ечхучь	Куфылкишен
Снег	Калатыг	Галаал	олаал	Пангулкыша
Град	Неклеуен	Никелаут	Какомчу	Кахохвахтын
Гром	Кынгала	Кукыгылааты	ыгыхличь	Кгыгал
Молния	Кумылгылат	……	Абромшламчь	Милхжеличь
Солнце	Тыитыку	……	Кулеачь	Цагалх
Луна	Геилыген	……	Дыкуеа-куле-ачь	Шагалх
Звезда	Леляпичан	……	Рженичь	Енгыш
День	Галуй	……	Галел	Телухтат
Ночь	Никинык	……	Дыкуиль	Тенкиты
Утро	Якамитых	……	Дымколель	Тушинтнифк
Полдень	Гинона-талу	……	Кумпухи-лечьки	Хну-телухтат
Вечер	Ангевинге	Аибынгыт	Ааатынул	Тынгфоутыя
Полночь	Лгунна-кыта	……	Кунну-дыкуил	Хииу-тенкиты
Год	Гивын	Гевегынган	Колколяхляш	Тиханшкик
Земля	Нутелекан	……	Бышимт	Нутынют
Гора	Наю	……	Енжалхен	Мышанкофи
Пригорок	Тенуппелаку	Генныбеткыю	Пекухчуд	Миганклфи
Огонь	Милыган	……	Билыымильчь	Милханул
Дым	Ипиип	Конгалат	Гажунгаж	Тгатка
Жар	Оенеган-геми-лгали	Вылкавылге-мылгит	Дичемт	Тханкал
Вода	Мимель	……	Ажам	Иин
Поле	Гечигын	……	Ашхад
Дорога	Кетвена	Геат	Шижичь	Шишифи
Лес	Уттумкан	Уттуут	Ууд	Нгуфтлин
Дерево	Уттепель	Уттуут	Уа	Нгуфт
Море	Анкан	……	Ежгу	Нюиген
Озеро	Гыттыгын	……	Колх	Гычь
Река	Уеем	……	Киигычукочь	Гыхы
Речка	Каигоямпиль	……	Киигычукочь	Гыхымтем
Источник	Аккаимель	……	Кунчучукочь	Амлаитеу
Песок	Геичаам	……	Быжымт	……
Грязь	Гемелкен	Лакавелла	Иткан	Аулхафе
Камень	Гугун	……	Куал
Золото	не знают
Серебро
Медь	Теттелу	Тече Пылгунтен	не знают, но все железом называют с прибавлением цвету металла, например красное, блое и проч. так как и другие коряки
Тазовая медь				Утелигеля	Нуутеляк-пылгунтен
Олово				Отага-пылгунтен плавкое железо
Свинец	Милгама		Валачь		Валавал
Железо	Пылгунтен	……	(и сие слово у них новое)
Сталь	Маль-пылгунтен	Ныттакак-пылгунтен	(незнают)
Человек	Уимтагула	……	Келгола		Ошамчагал
Отец	Емпис	……	Еп		Папа
Мать	Елла	……	Иля		Елли
Сын	Акык	……	Пеечь		Икуку
Дочь	Игавакык	……	Укчипеечь		Г-уфикуку
Брат большой	Енинеция	Енинела	Ечеж		Енинихш
Брат меньшой	Етчанни	Елланги	Елчекочь		Нинихш
Сестра большая	Енинель-чакы-гет	……	Ечичь		Г-уфтюмш
Сестра меньшая	Ичанги-чаны-гет	……	Ечичекочь		Нинихш
Муж	Хчякучь	……	Кенг-иль		Инхслнхылш
Жена	Негуен	……	Дингычь		Ныфныхш
Младенец	Ловела	Каякыминген	Нлкамхачь		Икукумт
Отрок	Каякапиль	……	Когамна-хан-качь		Уякликафт
Отроковица	Хаянгаба-кык	Хаянгабыт-кут	Ухчимкачь		Уфталюкаи
Господин	Апмаклау	Аимачан	Уижачучь		Афылтнафа
Слуга	Уиняпиль	Уинги	Коалу		Мутахтамт
Служанка	Елютенгип	Пуельпиль	Охчякоалу		Нгафала
Голова	Леут	……	Коачь		Теннакал
Волосы	Кычигуй	……	Челгад		Лаухчах
Борода	Лелу	……	Елун		Лилюф
Глаза	Лелат	Вилюги	Елед		Еллифа
Уши	Вйлют	……	Илюд		Флюфи
Нос	Енигыттам	……	Каяко		Енку
Рот	Икыииген	……	Шакша		Шекшен
Губы	Узмылкалу-ген	……	Кумоон		Ганюлкал
Язык	Гиигел	……	Етчил		Лакша
Щеки	Валкалты	Елпу	Епелуд		Люхлюхуфе
Подбородок	Песе	Кулпынилиту	Пегыша		(не знают)
Плечо	Гелпылген	……	Теиод		Тыланкалли
Рука	Маннагылген	……	Шотонг		Конменеглая
Перст	Г-елыгат	Гелуг-у	Кикечь		Тылхуфи
Грудь	/\ЛаЧу	Уачим	Уая		Вашатхаш
Сердце	Лингелин	……	Нугулгу		Лаитара
Брюхо	Нанкан	……	Келидка		Нанкнанг-
Черева	Гигынг	……	Шигыжид		Шихши
Пузырь	l-ттыучиню	……	Дыколиш		Ичичи
Тайной уд мужеской	Алка	……	Каллака		Е ка
Женской	Пеннен	……	Копион		Уата
Спина	Каптын	Г-иилак	Каланг		Ишкткаш
Ноги	Гыткат	……	Катхад		Хткафе
Платье русское	Маныгичан	……	Коабыж (их шубы)		Куклянка
Шапка	Пенке	……	Галалючь		Келлам
Штаны	Хонаиты	……	Куе		Кашкаш
Чулки	Памеад	……	Пайман		Ананшамиаф
Торбасы, их обувь	Плаку	……	Чилхен
Острог	Уина	……	Шулд		не знают
Заимка		Каинемпиль	Каииму	Адымчан
Юрта	Яянг-а	……	Кист		Шиш гну
Дверь	Тыллатыл	……	Духчечь		Гашанг-
Постеля	Аикул	……	Лажунчь		Аначь
Котел	Кукеенга	……	Кук		(не имеют)
Кужня	Хаманга	Уилган	Бумбу		Ксо
Нож	Уала	……	Уалачь		Валалал
Ложка	Уин	……	Кепт		Каликал
Лук	Игит	……	Ечет		Гшт
Стрела	Макым	……	Калх		Накма
Сани	Уегик	……	Шишид		Гагхы
Лодка	Аттвут	……	Котхым
Веревка	Игелыт	Учигы	Анашел
Топор	Аал	……	Коашу
Узда оленья	Хоилген	……	(имени нет)		Ах-келкнявель То ж узда собачья
Трава	Унай	……	Шилшил		Шишишифи
Корень	Кинмакин	……	Пынг-ылд		ооо
Лист	Гутуут	……	Бехлумель		оощ
Мясо	Хоятаул	……	Талт		Теутул
Рыба	Еннаак	Гинноен	Инчуд		Тагатага
Икра	Лелкиген	……	Куичунг-		Лилянг-ф
Соль	Анкамемиль Екамемиль	новые имена	не знают
Вино					мемилюгакан
Сытой	Г-еиеюли	Гынг-еиук	Тымгауши		Тынг-еюк
Голодной	Купилагет	Геттагин-г-ен	Екужичь (есть хочу)		Текш-тынглш
Жаждущей	Немее- атекопан	Ткопаан	Тыкушхужик (пить хочу)		Тамушинг
Пьяной	Гетлелали	Тыкуллелаат	Тыапкожк		(не знают)
Пить	Мигучик	Куики	Бигилик
Есть	Мев ик	Котуа	Балолк
Спать	Миилкатык	Кеилкат	Буигуяку (спать хочу)		Мамфыл-кышк
Говорить	Камыгумуг-ат		Кажинухшхажик (говорить хочу)		Панлкук
Молчи	Кыгумагы	Кауитвыгы	Куишужихчь		Тинг-ичине-
Ехать	Кыге-кенгелаты	Мыналакала	Кошх кокшхажик		Мылыкаты татхо
На оленях ехать	Коата-Кыгенкенгелаты	Аттакаган мыналакала	(ехать на собаках)
Идти	Виичитахалкат	Мыннагакаулй	Алтынгылшк		Тенг-чинг-
Я стою	Гымма-тыкот-вела	……	Кем-тыжилижк		Гам-Тетфитлягачь
Ты стоишь	Гыча-Котвела	……	Кыже-жишун		Геж-Тфитлягачь
Он стоит	Еннол-Котвела	……	Дугуд-жишичь		Пешчгуишкин Тфитлягачь
Мы стоим	Мую-Мыткотвелала	……	Буж-Лижилишумк		Мушхшантн-Тетфитлягачь
Вы стоите	Тучу, или Тую, Котвелала	……	Шуже-жилиж		Туш ант Тфитлягачь
Они стоят	Ичу Котвелала	……	Тылу-Ежиличиж		Ичант-Тфитлягачь
Сплю	Тыкуилкат	……	Тунгуикулшк		Таифилг-гояш
Вижу	Тыкулогон	……	Тылшижк		Тухчаган
Не вижу	Елауки-Тыкунтыг	Уинга Еилкатке	Каалчкох-Тынхлижа		Ухеклягах
Смеюся	Тыкаачачигатык	……	Тыделишхылжк		Тытанкачь
Плачу	Тыкотеинга-тын	……	Туелижк		Тахтытфаш
Белой	Нилгакын	……	Латхало		Ляплян
Черной	Нуукын	……	Дыжаелунг		Лвуклик
Красной	Ничичакын	……	Чачал		Лишамфль
Зеленой	Аплеля	Нуутеляк	Духлкаралло		Ихчичи
Синей	Нуутелигыяк	Нуукын	Киллоткежу		(не знают)
Желтой	Лилиль	……	не знают		Шемечем
Большой	Немеянкын	……	Кутхо-ллун		Лукак ни
Малой	Еппулукын	……	Куамкалун		Ламклингам
Высокой	Негенгелохен	Ниулакын	Дашелу		Лыхнолан
Ниской	Дигыттакы	Ниутакын	Дыжулу		Люхтлю
Светлой	Нечигакын	……	Датхылу		Латхилян
Темной	Нувуткакын	……	Ухта		Лвулклипг
Теплой	Номкын	……	Номлинг-		ооо
Студеной	Накаялгакын	Ничаккын	Дыксилинг		ооо
Мокрой	Гииткаяули	Нинлакын	Кыжчалинг		Жегаплька
Сухой	Гапалин	Никичигакын	Демелинг		Гывшкытын
Живой	Кукиюлаатту	……	Кыжунылин		Юлгачь
Мертвой	Виала	……	Ижа		Вигигла
Рано	Чутча-кымытты	……	Бенкоман		ооо
Поздно	Айгывынгеты	……	Ухта (темно)		ооо
Сего дни	Учечин	Ечиг-ы	Денгу		Иигут
Завтра	Миитыу	……	Дымколаку		Гаслунгат
После завтра	Митуяннякыняк	Голын-миттын	Колатаж		(не знают)
Вчера	Аигыве	……	Еатынум		Тинг-фи
Третьяго дни	Явеколеал	Нг-ииокаллугунн	Колгатаж		(не знают)
Вперед	Янотын	……	Дуклк		Нутлган
Назад	Явалет	Явал	Шалк		Кал ышилкы
1	Еннен	……	счисление все ни в чем от северных Камчадалов не разнствует		Инг-шиняк
2			Нинег	……
3			Ниокын	……
4			Ниакен	……
5			Мылленге	……
6			Еннан-мылленге	……
7			Ниаколетенгак	……
8			Нноколеменгак	……
9			Хоняаичинкан	……
10			Мынниг-ыткен	……
11			Мыннигыткен-Еннеи	Еннен-копа-юланги
12			--Нииег	Нииег-копа-юланги
13			--Ниокыя	Ниокын
19			Мыннигыткен-хоняаннчинкаи	Хоняаннчинкав-копа-юланги
20			Ол-калык	Опта-калау
			(целой человек)
30			Калыка-мынныгыткен	Няокы-мынныгыткен
40			Нииег-кала-улат	Ниакен-мыннигыткен
			(два человека)
50			Нноег-калыкат	Мылленг-е-мыннигыткен
			(два человека и десять)
60			Ниок-калаулат	Еннан мылленге-мыннигыт-кен
70			Ниок-калыкат-мыннигыткен	Ниаколемен-г-акмыннигыткен
80			Ниа-калыкат	Ниоколемен-г-ак-мынниг-ыткен
90			Ниа-калыкат-мыннигыткен	Хоияанчинкан-мыннигыт-кен
100			Мылленг-е-калыкат	Мылленг-ен-колау
			(пять человек)

КОРЯЦКИЕ ЗВАНИЯ РЫБАМ, ЗВЕРЯМ, ПТИЦАМ, ПЛОДАМ И ПРОИЗРАСТАЮЩИМ, КОТОРЫЕ МЫ ЗНАЕМ

Красная рыба, уювай

Чавыча, евочь

Кета, кетаакат

Горбуша, калал

Мальма, уитывыт

Мыкызы, ямколан

Хариузы, кытчагу

Белая рыба, иканнакав

Кунжа, оканча

Лутки, ялалгалгапин

Пемки, вечопоал

Орлы, тилмыти

Соколы, тылмытыл

Мышеловы, ечеучики

Ястребы, ихулан

Вороны, тохаучававчлу-уелле

Вороны, Нимела-уелле

Сороки, уикыгтыгын

Гольцы речные, канивытыгу

Камбала, ална

Вахня, уякан

Уйки, гутыгык

Рамжа или бык, илаал

Мокой, макаю

Касатка, ниуату

Сука рыба, атгаган

Раки морские, яет

Киты, юунги

Тюлени обыкновенные, мемель

Тюлени лахтаки, калыла

Тюлени малые, уитувыт

Тюлени полосатые, мутчун

Белуги, гиттыгыит

Сивучи, улу

Бобры, калага

Коты, талача

Соболи, кыттыгым

Лисицы, яюн

Медведи, каинга

Волки, егылунгун

Горност и, имягчак

Выдры, ненгет

Зайцы, милут

Песцы, иппун

Россомахи, хаеппей

Бараны каменные, кытып

Олени, лугаки

Тарбаганы, гетеу

Еврашки, гилаак

Белки, явулла

Лебеди, канчан

Гуси, гейтоьнт

Селезни, Вострохвосты, геичогачи

Чернети, аингагал

Плутоносы, уалпигали

Чирки, угалгапыл

Крохали, яллал

Гоголи, илыгали

Гагары, иоваю

Ласточки, Стрижи, кавалингек

Тресогузки, говынку

Куропатки, иеуев

Тетеревы глухие, кыяату

Дятлы, Желны, уикычикычан

Кулики, ченея

Снигири, илкываша

Жаворонки, геачеей

Кокушки, каикук

Чайки, якаак

Мартышки, канычугу

Кедровки, какачу

Савки, аалык

Игылмы, кычугунгаллы

Ару, каюку

Урилы. гилкул

Старики, иныпилалап

Березник, лугун

Топольник, якал

Ветельник, тыкыл

Ольховник, никылион

Ольховник каменной, уичугуй

Рябинник, елоен

Сланец, катчивок

Можжевельник, валвакычу

Боярышник, питкича

Черемошник. елоен

тож по их что рябина

Шиповник, пичкучан

Жимолосник, нычивоу

Тальник, иаи

Морошка, еттыет

Голубица, лиигал

Водяница, гечубана

Брусница, гыинаан

Княженица, уяит

Толокнянка, кычиммуна

Клюква, емелкевына

Сими именами рыбу, птиц и прочая называют сидячие коряки {Подробный разбор словарных материалов по южным диалектам корякского языка, собранных С. П. Крашенинниковым, дан в обстоятельной статье С. Н. Стебницкого. Нымыланы-карагинцы по материалам С. П. Крашенинникова. К вопросу о происхождении карагинского диалекта нымыланского (корякского), языка в свете лингвистических материалов С. П. Крашенинникова. Советский Север, № 2. 1939, стр. 129—169, Изд. Главсевморпути.

Общая оценка лингвистических материалов С. П. Крашенинникова см. в статье Г. М. Корсакова. Лингвистические материалы С. П. Крашенинникова и их значение для исследования палеоазиатских языков. Там же. — И. В.}: а оленные не столь любопытны, чтоб они и то знать или называть могли, чем не пользуются. И хотя впрочем много из того им известно, однако как их имена писать, так укинские: и карагинские рассудилось мне за излишнее: ибо укинцы называют все вещи отчасти по камчатски, а отчасти по коряцки^[115], а карагинцы по коряцки с некоторою малою отменою: так например, гусь по камчатски кейшутышь, по укински кейшугашь, по коряцки гейггуант, а по карагински етегету.

Которые живут на реке Караге, а не на острову, те от жителей островных в том наипаче отметаны, что вместо ф произносят г, вместо Е в начале произносят И: так например, вместо вихуфи ногти вегевуги. вместо етегету гусь итуит.

Тигильские сидячие коряки также как и укинские больше имеют сходства в языке с северными камчадалами, нежели с оленными коряками, хогя слова их так испорчены, что едва и узнать можно, а особливо в разговорах. Кратко сказать, все сидячие коряки чем ближе живут к камчадалам, тем больше имеют и сходства с ними, а чем к северу, тем чище говорят по коряцки.

ГЛАВА 22

О КУРИЛЬСКОМ НАРОДЕ

Курильской народ житием своим так сходен с камчадалами, что не надлежало бы особо и писать о нем, естьли бы в телесном виде и в языке не было различия. Откуда сей народ имеет происхождение {Айны по своим антропологическим, лингвинистическим и этнографическим признакам стоят особняком от всех народностей Сибири и поэтому долгое время являлись загадкой для ученых. Смелая попытка разрешить вопрос об их происхождения была сделана Л. Я. Штернбергом. По его мнению, родиной айнов является Австроиезия; этот вывод он сделал на основании комплексного изучения всех известных в то время антропологических, лингвистических и этнографических данных.

Родство айнов с народами Австронезии прослежено Л. Я. Штернбергом во всех областях культуры. К таким родственным элементам материальной культуры, неизвестным другим соседним народностям, им отнесены: ткацкие станки, летняя одежда из луба, обруч из луба или дерева, простой лук, военная палица, морские лодки с фальшбортом и т. д. В области религиозных верований родство прослеживается в культе инау, медвежьем празднике, культе змеи и других. В языках айнов и народов Австронезии Л. Я. Штернбергом найдено много общих черт По физическому типу, по мнению исследователя, айны представляют вариацию австралоидной бородатой расы, разновидность которой находится в Австралии, в Южной Индии и Западной Океании.

Гипотеза Л. Я. Штернберга не встретила серьезных возражений и считается одной из наиболее удачных попыток в разрешении проблем этногенеза отдельных народностей (Л. Я. Штернберг. Айнская проблема. Сборник Музея антропология и этнографии. 1929, т. VIII, стр. 334—374). — В. А.}, о том столь же мало известно, как и о других камчатских народах; а можно ли по их языку сколько нибудь исследовать, оное оставляется таким людям, кои в том трудятся по искусству своему и по должности: чего ради и приобщено на конце сей главы собрание слов курильского языка.

Сей народ ростом средней, волосом черен, лицем кругловат и смугол, но гораздо пригоже других народов. Бороды у них большие окладистые, тело мохнатое, в чем состоит знатная разность от камчадалов.

Мужеской пол волосы напереди бреет до самой верхушки, а назади ростят, в чем с японцами имеют сходство, от которых, может быть, по причине бывшей прежде сего комерции и обычай оной приняли; а женской токмо подрезывает их спереди, чтоб глаза не закрывали. Губы у мущин на средине токмо, а у женщин все вычернены, вкруг расшиты узорами. Сверх того и руки расшивают они почти по локоть, в чем несколько сходствуют с чукчами и тунгусами. Все вообще носят в ушах большие серебряные кольца, которые прежде сего получили от японцов же.

Платье носят из кож морских птиц, также лисье, бобровое и из других морских зверей, которое шьют по тунгускому образцу, то есть распашное, а не по камчатскому; причем не наблюдают того, чтоб платье было из одной материи, но шьют из чего прилучится, так что и поныне редкую курильскую парку увидишь, которая бы не из лоскутья разных зверей и птиц была зделана.

До богатого по тамошнему месту платья, каково например суконное, камчатое и прочая, великие охотники, токмо весьма небережливы. К лучшем алом кармазинном кафтане тюленя на себе нести не устыдится, не взирая на то, что измарает платье, которое ему стоит дорого. На покрой не много же смотрят: все им равно, мешком ли платье сшито или по кости, только бы ему цвет был люб, да вадеть на себя льзя было. Стеллер пишет, что некоторому курильцу камчатая телогрея понравилась, в которой он ходил обзираяся и любуясь ею, не смотря на то, что другие казаки смеялись над ним, что он носит женское платье. Ему, может быть, казалось ровно всякое платье: ибо у них в своем платье разности нет между мужеским полом и женским.

Живут в таких же юртах, как камчадалы, токмо их держат несколько чище, убирая стены и полки травяными рогожами. Питаются яаибольше морскими зверями, а рыбы промышляют мало.

Бога столь же мало знают, как и камчадалы. В юртах имеют вместо идолов кудрявые стружки, которые они весьма хитро делают, Сии стружки называют они ингул или иннаху^[116], содержат в некоем почтении, однако не мог я того выведать, за бесов ли они их вменяют или за бога. В жергву приносят им первопромышленного зверя, при чем мясо сами съедают, а кожу при них вешают, и когда юрты за ветхостию оставляют, то не берут с собою из них ни жертвенных кож, ни стружек, впрочем носят они с собою оные стружки во всякие опасные пути на море, и бросают в случае бедствия в воду, а наипаче в сувои, что между первым Курильским островом и Лопаткою, которые тем умилостивить надеются. Такой образ идолослужения приняли от курил и южные камчадалы, кои живут на первом Курильском острову и на Лопатке, как надежное средство к безопасному плаванию по морю.

Летом ездят на байдарах, а зимою ходят на лыжах, ибо собак не держат и не имеют. Мужеские главные труды: промысел морских зверей; женщины по примеру камчадалок в шитье и в плетенье чиреглов упражняются, а в летнее время ездят с мужьями и на промысел в гребле.

Что касается до их обычаев, то они несравненно учтивее других народов, а притом постоянны, праводушны, честолюбивы и кротки. Говорят тихо, не перебивая друг у друга речи, как сидячие коряки. Старых людей имеют в великом почтении. Между собою живут весьма любовно, особливо же горячи к своим сродникам. Приятное, сказывают, позорище, когда бывает между живущими по разным островам свидание. Приежжие с байдар своих, а жители из юрт с великими обрядами сходятся, обе стороны одеты бывают в военное платье и с оружием, махая саблями и копьями, натягивая друг против друга луки, так как бы быть сущему сражению, а притом все пляшут. Сошедшись вместе, оказывают всякие знаки радости: обнимают, лобызают и плачут от радости. После того приводят гостей в свои жилища, сажают их, подчивают предстоя и слушая вестей о их приключениях, случившихся в разлучении. Должность рассказывать никому не поручается кроме старшего. Он как оратор объявляет о всех мелочах, как промышляли, как жили, куда ходили, что видели, с кем учинилось щастие и нещастие, кто немог или умер и от какой причины; и иногда более трех часов продолжает речь свою, а прочие слушают со вниманием. Когда гость окончит речь свою, то из тутошних жителей старшей подобным образом сказывает про свое житье и промыслы, и прежде того никому друг с другом говорить нельзя. После того или сетуют, или веселятся по вестям смотря, а наконец торжествуют по своим обычаям, едят, пляшут, поют и сказывают скаски.

Что касается до прочих обрядов, каковы например сватанье, свадьбы, родины, детей воспитание; в том они от камчадалов не разнствуют. Жен имеют по две и по три, и вместе с ними никогда не спят, но в ночное время приходят к ним как бы украдкою, по примеру татар махометанского закона, кои к невестам своими приходят аки бы тайно, пока калыму не заплатят по договору. Есть же у них и коекчучч, как у коряк и камчадалов.

Буде кто у них приличится в прелюбодеянии, то бывает странной поединок, на котором бьются они палкою, а вызывает на оной прелюбодеец мужа прелюбодейницы: раздеваются оба до нага, и разят друг друга по спине. Которой вызывает, тот сперва три раза от вызванного должен вытерпеть, а потом берет у него палку, и бьет равным образом, и так переменяются до трех раз. Сие побоище много у них веку уносит: ибо бьются они, сколько есть мочи, а палка бывает толщиною в руку, а длиною близко аршина. Нейти на поединок такое ж безчестие, как у некоторых европейских народов. Ежели же кто предпочтет свое здоровье, и отречется от бою, тот должен заплатить мужу прелюбодейцы такое безчестие, какого он потребует, зверьми, платьем, кормом и другими вещами.

Родины у женщин их гораздо тяжеле камчатских: ибо они, по объявлению самих курильцов, месяца по три оправляются. Младенцам имена дают бабки повивальные, которых они никогда не переменяют. Из двойнишных одного всегда убивают.

ИМЕНА МУЖЕСКИЕ	ИМЕНА ЖЕНСКИЕ
Липага.	Афака.
Етехан.	Заагшем.
Татал, черной.	Чекава.
Пиканкур.	Казукчь, плачушая; от того, что родила она в самое время покорения страны их.
Галгал.
Темпте.

Умерших зимою хоронят в снег, а летом в землю. Самоубивства и в сем народе не меньше бывает, как у камчадалов, токмо того не слышно, чтоб они морили себя голодом^[117].

Курильцов, которые живут на первом острову и на Лопатке, с ними курилами за один народ почитать не должно, ибо оные сущие камчадалы, как уже выше показано.

СОБРАНИЕ СЛОВ КУРИЛЬСКОГО ЯЗЫКА

Бог, камуй

Дьявол, унн-камуй.

Небо, ннсс.

Облака, уурар.

Ветр, кеера.

Буря, исиупу.

Дождь, сируген.

Снег, утш.

Град, каукиг.

Гром, ум.

Молния, камуй-сиууне.

Солнце, Луна, чуппу.

Звезда, кета.

День, то.

Утро, ниснат.

Полдень, тоананашки.

Вечер, очууман.

Ночь, сиркунне.

Полночь, упаканнашки.

Год, тыюан.

Земля, котаи.

Гора, отгур.

Пригорок, оннан-отгур.

Дорога, ру.

Лес, ни.

Дерево, янтурасии.

Море, атуйка.

Озеро, то.

Река, пет.

Речка, мем.

Песок, ота.

Грязь, тейнитой.

Камень, поина.

Железо, каани.

Отец, мичи.

Человек, айну.

Мать, аапу.

Сын, кнугу.

Дочь, кпоммачи.

Брат большой киупи,

" меньшой, каки.

Сестра большая, кса.

" меньшая, уармат.

Муж, какаио.

Жена, кмачи.

Отрок^[118], пумпу.

Девочка, пумат.

Огонь, апи.

Дым, сиупуя.

Жар, апиушат.

Вода, пи.

Поле, сиеш.

Борода, трек.

Глаза, сик.

Уши, ксар.

Нос, ету.

Рот, чар.

Губы, чаатои.

Язык, аху.

Щеки, нуткиху.

Подбородок, сеуре.

Плечо, тапсут.

Рука, тек.

Перст, моаки.

Грудь, рамутур.

Сердце, сампе.

Брюхо, псе.

Внутреннее, канка.

Пузырь, псехчингычу.

Тайной уд мужеской, чи.

" женской, чит.

Спина, сетур.

Ноги, кема.

Платье, ур.

Шапка, кончи.

Штаны, оно.

Обувь, кир.

Острог, котануни.

Юрта, че.

Дверь, пуюр.

Постеля, со.

Котел, сю.

Деревянная их посуда, китчи.

Вы стоите, еинкечь — роски — еирана.

Они стоят, окая-роски чуа.

Сплю, кмукуруа.

Вижу, кинкаруа.

Не виж. еин-кинкаруа.

Не сплю, еин-кимукаруа.

Смеюся, кмеинуа.

Плачу, кчишиануа.

Белой, ретаиоо.

Черной, екуроко.

Красной, уратпткива.

Зеленой, те нинуа.

Желтой, угататкнканану.

Большой, порог^-о

Малой, моног^-о.

Высокой, триива.

Ниской, орамуа.

Господин, тоно

Слуга, усиху.

Служанка, кусиуге.

Голова, паоп.

Волосы, чу.

Нож, епира.

Ложка, пасуй.

Лук, ку.

Стрела, ахи.

Санки, шкени.

Байдара, чип.

Причал, тур.

Топор, укер.

Рыба, сийчип.

Икра, ома.

Мясо, кам.

Соль сиппу.

Трава, мун.

Лист, ниеп.

Корень, синрит.

Яйцо, ноки.

Сыт, касину.

Голоден, исиаре.

Жажден, ипекрейке.

Есть, ишама.

Пить, кпекреигиуа.

Спать, кмоконрасива.

Говорить, китокросива.

Молчи, еин-китокросива.

Ехать, окомокросива.

Итти, сачипеека-комонросива

Я стою, канига-касиануа.

Ты стоишь, еа гиана.

Он стоит, еа сиануа.

Мы стоим, роскн — еарасюг^-а.

Светлой, сирбикируа.

Темной, серикуроко.

Теплой, исеасекка.

Студеной, имераики.

Мокрой, рикануа.

Сухой, сатгуа.

Живой, сикнуха.

Мокрой, рануа.

Равно, насиаат.

Поздно, окону менаку.

Сегодня, тани.

Завтра, насиаатта.

После завтра. икусиуаито.

Вчера, нууман.

Третьего дня, икусиуито. (то ж что после завтра)

Вперед, ириси.

Назад, енокауа.

СЧЕТ ИХ

1, синеп

2, тууп.

3, реп.

4, инеп.

5, асик.

6, иван.

7, аруан

8, тубис.

9, синепис.

10, уупис.

11, синеп-икаемуа.

12, туупича, 13, реепичь — икасмуа.

19, синеписан.

20, туампе.

30, реуампе.

40, инеуампе.

50, агикнеуампе.

60, ивануампе.

70, аруануампе.

80, тубкеануампе.

90, синенисануампе.

100, уануампе.

200, туануампе.

1000. уанотнеуампе.

2000, туанотнеуампе,

10000, теваноннеуампе.

ЗВАНИЯ ЗВЕРЯМ, ПТИЦАМ И РЫБАМ И ДРУГИМ ИЗВЕСТНЫМ ИМ ВЕЩАМ НАТУРАЛЬНЫМ

Лисицы, кимутпе.

Волки, оргиу.

Горностаи, таннерум.

Собака, стапу.

Мышь. ерму.

Киты, рока.

Мартышки, сичаача.

Савки, аанга.

Игылмы, етубирга.

Ару, аара.

Урил, урил.

Коты морские, оннеп.

Сивучи, етаспс.

Бобры морские, ракку

Нерпы большие, ретаткор.

" пестрые, сиантораси.

" полосатые, каане.

" голые, амуспе.

Свинки морские, оку.

Белуги, безчурика.

Гуси, куйтуи.

Селезни, сааичичь.

Вострохвосты. наакариху.

Чернети, яипир.

Чирки, туу иуе.

Гоголи, чахчир.

Крохали, туипе.

Гагары, сес.

Пемки, нукеспу.

Орлы, сургур.

Ястребы, киикнсуп.

Мышеловы, расампи.

Вороны, паскур.

Сороки, какук.

Ласточки, Стрижи, кукана.

Синицы, пайкаичир.

Куропатки, ниетуе.

Кулики, ечкумамуе.

Зуйки, поеторой.

Жаворонки, рикинчир.

Кокушки, каккок.

Чайки белы большие, оинемас.

Чайки чорные большие, понгаииф.

Чайки малые, керо

Старики, гекачичир.

Красная рыба, сиичип.

Камбала, татака.

Чивыча, чивырра.

Кета, сиипе.

Горбуша, сиакипа.

Гольцы, усуркума.

Быки, сииситки.

Белая рыба, кирурта.

Кунжа, окорра.

Скат, уттанупару.

Сука рыба, руаннпе.

Налим морской, сир-бук,

Раки морские, сириар.

Ольховник, ас.

Рябинник, коксунени.

Сланец, пакселин.

Жимолосник, пошкурачку-маман.

Шиповник, копоко.

Жммолосник, енумнтанне.

Тальник, сусу.

Морошка, апнуменип.

Голубица, енумукута.

Водяница, ечкумамай.

Брусница, нипоикин.

Княженица, нукарур.

Толокнянка, акагкану.

Клюква, асыт.

КапусТаморская большая, ксутас.

" малая с красным листьем, маруай.

" особливого роду, ирнет.

ОПИСАНИЕ КАМЧАТКИ ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ О ПОКОРЕНИИ КАМЧАТКИ, О БЫВШИХ В РАЗНЫЕ ВРЕМЕНА БУНТАХ И ИЗМЕНАХ И О НЫНЕШНЕМ СОСТОЯНИИ РОССИЙСКИХ ОСТРОГОВ

ГЛАВА I

О ПЕРВОМ ИЗВЕСТИИ ПРО КАМЧАТКУ, О ПОХОДАХ КАМЧАТСКИХ И О ЗАВЕДЕНИИ В ТОЙ СТРАНЕ РОССИЙСКОГО ПОСЕЛЕНИЯ

По распространении российского владения в севере, и по заведении селения по знатнейшим рекам, впадающим в Ледовитое море, от Лены реки к востоку до Анадырска, час от часу более старания было прилагаемо, чтоб от Анадырска далее проведывать земли, и живущих там иноверцов приводить в подданство; чего ради всякому прикащику накрепко было подтверждаемо, чтоб всеми мерами домогаться получить известие, где какой народ живет, сколь многолюден, какое имеет оружие, какое богатство и прочая. Таким образом не могла Камчатка не быть известна еще в то время, когда несколько коряк Пенжинского и Олюторского морей из Анадырска были объясачены, ибо им как соседям камчатским, а паче оленным корякам, которые часто кочуют внутрь самой Камчатки, тамошней народ довольно был знаем. Но кто первой из российских людей был на Камчатке, о том не имею достоверного свидетельства; а по словесным известиям приписывается сие некакому торговому человеку Федоту Алексееву, по которого имени впадающая в Камчатку Никул речка Федотовщиною называется: будто он пошел из устья реки Ковымы^[119] Ледовитым морем в семи кочах, будто погодою отнесен от других кочей^[120] и занесен на Камчатку, где он и зимовал со своим кочем, а на другое лето обшед Курильскую лопатку дошел Пенжинским морем до реки Тигиля, и от тамошних коряк убит зимою со всеми товарищи, к которому убивству аки бы они причину сами подали, когда один из них другого зарезал; ибо коряки, которые по огненному их оружию выше смертных почитали, видя, что и они умирать могут, не пожелали иметь у себя гостей толь страшных^[121]. Известие в рассуждении морского его пути с Ковымы^[122] реки подтверждается отпискою служивого Семена Дежнева, ибо Дежнев объявляет, что морское их путешествие было неблагополучно, торгового человека Федота Алексеева разнесло с ним погодою без вести, его носило по морю долгое время, а напоследок выбросило на берег в передней конец за Анадырь реку. Но в рассуждении бытности его на Камчатке, и что Никул речка Федотовщиною по имени его называется, несколько сумнительно: ибо в той же его отписке показано, что в 7162 году ходил он Дежнев возле моря в поход, и отбил у коряк якутскую бабу помянутого Алексеева, которая ему сказывала, что Федот с одним служивым цынгою умерли, а иные товарищи их побиты, и остались невеликие люди и побежали в лодках одною душею, а куды неведомо. Что ж касается до построенных на реке Никуле зимовей, то и от самих камчадалов подтверждается, что оные российскими людьми поставлены, а развалины их до наших времен были видимы.

Но сия разность в известиях кажется отвращена быть может, ежели положить, что Федот с товарищи не на Тигиле погиб, но между Анадырем и Олюторским; ибо таким образом не противно будет известиям, когда представим себе, что он и на Камчатке зимовал с кочем своим, и вкруг Лопатки доходил до реки Тигиля, что оттуда обратно следовал к Анадырску или морем или сухим путем по Олюторскому берегу, и на пути умер, а прочие его товарищи или побиты, или без вестно пропали, хотя от убийства избавиться {Подтверждением этих сведений Крашенинникова о Федоте Алексееве может служить сообщение казака Ивана Козыревского.

На составленном самим Козыревским чертеже полуострова Камчатки, у реки «Федотовщина», его же рукой нанесен следующий текст: «Зимовья два были. В прошлых годах из Якуцка города морем на кочах были на Камчатке люди а которые у них в аманатах сидели, те камчадалы и сказывали, а в наши годы с оных стариков ясак брали, два коча сказывали, и зимовья знать и поныне» (ЦГАДА, портфель Миллера, д. 533, тетр. 8, л. 5). Таким образом, современник Атласова Козыревский передает свидетельство очевидцев, т. е. камчадалов, которые сами видели этих первых русских на Камчатке. Очень важным является указание на то, что эти первые русские люди приехали из Якутска не сушей, а морем и что их помнили только старики. Если иметь в виду кроме того, что весь этот текст Козыревский помещает на чертеже у реки «Федотовщина», то станет совершенно ясно, что речь идет об отряде Федота Алексеева, отбившегося от экспедиции Семена Дежнева и достигшего берегов Камчатки.

Благодаря этому исключительно ценному сообщению Ивана Козыревского посещение Федотом Алексеевым Камчатки является неоспоримым фактом. Если Владимир Атласов был завоевателем Камчатки, то Федот Алексеев был первым русским человеком, который там побывал. — И. О.}. Но как бы то ни было, однако сей поход и невольной^[123] был и не великой важности; для того что не последовало от него никакой пользы, не токмо в рассуждении государственного интереса, но ниже в рассуждении надежнейшего известия о земле Камчатке; ибо, как выше показано, никого из объявленного походу не явилось выходцов; чего ради первым походом на Камчатку можно почесть поход казачья пятидесятника Володимира Атласова.

Оной Атласов в 7203 году прислан был из Якутска прикащиком в Анадырской острог, и велено ему было, так как прочим прикащикам, ясак вбирать с присудных к Анадырску коряк и юкагирей, и стараться о прииске вновь людей, и о приведении их под самодержавную государеву руку. В 7204 году посылан от него был к апутским корякам Лука Морозко в 16 человеках за ясашным збором, которой по возвращении своем объявил, что он не только был у оных коряк, но и до Камчатки не доходил токмо за 4 дни, и в том походе взял он камчатской острожек, а на погроме получил неведомо какие письма, которые объявил Атласову.

По сему известию Атласов, взяв с собою 60 человек служивых, да такое ж число юкагирей, а в Анадырском оставя 38 человек служивых, отправился в 7205 году после ясашного збору на Камчатку^[124], и в том походе склонил он ласкою к ясашному платежу Акланской, Каменной и усть-Таловской острожки, да один боем взял^[125].

После того, как сказывают, разделил он партию свою надвое, половину послал на Восточное море под командою Луки Морозки, а с другою сам по Пенжинскому морю следовал. На Пэллане изменили ему союзники его юкагири^[126], 3 человек служивых убили да 15 человек и его Атласова ранили, однакож намерения своего, чтоб всех побить, не исполнили; ибо казаки справясь отбили прочь оных злодеев, и не взирая на то, что лишились их помощи, предприятия своего не оставили, но продолжали поход свой далее к югу. На Тигиле реке соединились паки обе партии, и собрали ясак с иноземцов живущих по Напане, Кигилю, Иче, Сиупче и Харьузовой реках, а до^[127] Каланской реки не дошли они токмо за три дни. Будучи же на Иче, взял он у камчадалов полоненика Указинского (Японского) государства.

Оттуда возвратился он назад, и шел тою же дорогою до^[128] реки Ичи, а с Ичи перешед на Камчатку реку построил Верхней Камчатской острог^[129] и оставя в нем служивого Потала Серюкова в 15 человеках выехал в Якутск 7208 году июля 2 дня, и вывез с собою японского пленника и ясачную камчатскую казну, которая состояла в 80 сороках соболей, в собольей парке, в 10 бобрах мсрских, в 7 лоскутах бобровых, в 4 выдрах, в 10 лисицах сиводущатых, в 191 лисице красных; да у него было собственных соболей на товары, как пишет, вымененных 11 сороков соболей. А из Якутска он отправлен с тою казною к Москве, где за помянутую свою службу пожалован казачьим головою по городу Якутску, и велено было ему паки на Камчатку следовать, набрав 100 человек в Тобольске, в Енисейске и в Якутске из тамошних казачьих детей в казачью службу, и для того походу указано было снабдить его как в Москве, так и в Тобольске небольшими пушками, пищалями, свинцом и порохом, и притом дать ему из Тобольска полковое знамя, барабанщика и сиповщика. Но Атласов на Камчатку не отправлен по 1706 год за бывшим над ним следствием: ибо он, едучи из Тобольска судами в 1701 году, разбил на реке Тунгуске дощаник с китайскими товарами гостя Логина Добрынина, в чем на него прикащик того гостя в Якутске бил челом, и по тому челобитью он Атласов с главными заводчики в 10 человеках посажен в тюрьму^[130], а на место его в 1702 году отправлен на Камчатку по выбору служивой Михайло Зиновьев, который бывал на Камчатке, как в отписке из Якутска объявлено, еще прежде Атласова, может быть с Морозкою.

Между тем оставленной на Камчатке служивой Потап Серюков жил в Верхнем Камчатском остроге три года без всякого утеснения от камчадалов; ибо он за малолюдством ясаку собирать не отважился, но под видом купца торговал с ними; наконец и тот в Анадырск поехал, однакож коряки не допустя его до Анадырска со всеми товарищами убили. А выезд его повидимому учинился, как сын боярской Тимофей Кобелев на Камчатку приехал, которой почитается первым прикащиком оных острогов^[131].

В бытность свою перенес он жилье Верхнего Камчатского острога на реку Кали-кыг, которая от прежнего острожного места в полуверсте, да вновь построил зимовье на реке Еловке; а ясак, как по реке Камчатке, так по Пенжинскому и Бобровому морю, сбирал он довольной, и с ясашною казною выехал в Якутск в 1704 году благополучно. В то ж время партия анадырских служивых людей под командою служивого Андрея Кутьина построила шесть зимовей на впадающей в Восточное море Уке реке, и начала сбирать ясак с тамошних коряк.

Кобелева сменил^[132] вышеписанной Михайло Зиновьев, которой отправлен из Якутска вместо Володимира Атласова, а правил он камчатскими острогами до прибытия казачья пятидесятника Василья Колесова, с 1703 по 1704 год. Во время бытности своей первой он завел ясачные книги, в которые камчадалов поимянно начал вписывать. Нижние камчатские зимовья за неспособностию места перенес на ключи, и на Большей реке острог построил. Он же перевел из укинских зимовей на Камчатку анадырских служивых людей по прозьбе их; таким образом приведши камчатские дела в некоторой порядок, щастливо в Якутск возвратился с ясачною казною.

В 1704 году под осень приехал из Якутска на место Михаила Зиновьева казачей пятидесятник Василий Колесов, которой сидел на приказе по апрель месяц 1706 году, для того что отправленные на смену ему якутской сын боярской Василей Протопопов в 1704, да служивой Василей Шелковников в 1705 году убиты на дороге от олюторов, а с ними по десяти человек служивых. Во время его правления был первой поход в Курильскую землицу, и человек с 20 курильцов^[133] объясачено, а прочие курильцы, которых было немалое число, врознь разбежались.

И сей прикащик с ясачною казною в Якутск приехал благополучно, хотя на него августа в последних числах помянутого году около Пенжины реки и было умышление от немирных сидячих коряков Косухина острожка, которой состоит на усть-Таловки; ибо он будучи о том уведомлен заблаговремянно от сидячих же коряк Акланского острожка, которой от Косухина верстах в 15, следовал с надлежащею осторожностию.

В Акланском жил он 15 недель, ожидая пути зимнего, в которое время коряки Косухина острожка, и некоторые другие покушались паки убить его со служивыми, токмо не допущены от акланских жителей. Колесов в помянутом остроге застал семь человек служивых вставших после Шелковникова с подарочною и пороховою казною посланною в камчатские остроги которых он, ведая на Камчатке скудость в свинце и порохе, отправил с дватцатью одним человеком своей команды, а команду поручил над ними выборному служивому Семену Ломаеву, которому и ясак приказал сбирать во всех трех камчатских острогах.

По отъезде Василья Колесова с Камчатки не бывало у ясашных иноземцов знатной измены, а после его в бытность закащиками в Верхнем остроге Федора Анкудинова, в Нижнем Федора Ярыгина, а в Большерецке Дмитрея Ярыгина взбунтовали большерецкие камчадалы, Большерецкой российской острог сожгли, и бывших в нем служивых без остатку побили. В то ж время и на Бобровом море убит ясашной зборщик в 5 человеках. Причина бунту их была может быть та, что им ясашной збор, которой уже был и с принуждением, показался тягостен, тем наипаче, что у них тогда прежняя вольность из памяти еще не вышла, которую они надеялись возвратить убивством российских людей; ибо по объявлению тамошних старожилов камчадалы думали, что российские казаки какие нибудь беглецы для того что всегда почти одни к ним приходили, а вновь не прибывало; чего ради не сумневались они всех их перевесть без остатку, а в непропуске вновь из Анадырска надеялись на коряк и олюторов, будучи известны, что они двух прикащиков Протопопова и Шелковникова с командами на дороге побили. Однако они в том весьма обманулись: ибо вместо приобретения прежней вольности^[134] многие потеряли живот свой, отчего и число их умалилось против прежнего, как ниже сего пространнее будет объявлено.

Казаки за малолюдством своим принуждены тогда были жить с крайнею осторожностью, оставя до времени изменников в покое. Между тем в помянутом же 1706 году Атласов свобожден из под караулу^[135] и отправлен из Якутска на Камчатку прикащиком с теми же преимуществами, которые даны ему были в 1701 году, чтоб иметь ему полную власть над служивыми, и винных смотря по делу батогами и кнутом наказывать; а велено ему прежнюю свою вину, что учинил разбой, заслужить, и в приискивании вновь земель и неясашных людей оказать крайнюю ревность, обид и налогов никому не чинить, и против иноземцов не употреблять строгости, когда можно будет обойтися ласкою, в противном случае и смертная казнь ему предписана. Но Атласов отправившись из Якутска с немалым числом служивых людей, и с военными припасами, между которыми были и две небольшие медные пушки, вскоре возвратился на прежнее, ибо не доехав еще до Анадырска безвинными побоями и другими предосудительными поступками привел служивых в такое огорчение, что все почти послали на него в Якутск челобитные. За всем однакож тем приехал он на Камчатку щастливо в 1707 году в июле месяце, и принял в команду Верхней и Нижней Камчатские остроги у прежних закащиков, купно с собранною на тот год ясачною казною.

В августе месяце того ж года отправил он в поход на Бобровое море для усмирения изменников, которые ясашных сборщиков побили, служивого Ивана Таратина человеках в 70, которые были на службе ноября по 27 число того же году. Помянутые походчики от самого Верхнего острогу до Авачи не имели никакого сопротивления; но как они близ Авачинской губы, что ныне гавань Петра и Павла, ночевать стали, то служивые камчадалов и камчадалы служивых усмотрели. А понеже изменников было в собрании сот с восемь, то уговорились они, чтоб служивых не бить, но по рукам разбирать и вязать, чего ради и каждой изменник по ремню при себе имели; такая была у них надежда на великое свое множество.

Следующего дня Таратин пошел к Авачинской губе, где изменничьи лодки и байдары стояли. Изменники между тем скрывшись в лесу по обе стороны дороги ожидали его прибытия, и пропустя несколько передних, на самую средину напали, и бились с служивыми так долго, пока большая их часть легла на месте, а прочие принуждены были спасаться бегством. Служивых притом убито 6 человек, да несколько ранено. Камчадалов взято в полон токмо три человека из лучших людей, из за которых собрано с оставших изменников ясаку не более как 10 соболей, 4 лисицы красных, да 19 бобров морских. Однако тем оная страна совершенно не покорена, ибо до самого главного камчатского бунта, которой учинился в 1731 году, тамошние жители почти всегда в измене были. Оттуда походники возвратились в Верхней острог с ясачною казною и с помянутыми аманатами ноября 27 дня 1707 году, как выше показано. До сего времени правление, в камчатских острогах несколько было порядочно для того, что подчиненные командиров своих так, как надлежало, почитали, и повиновались им без всякого сопротивления, а потом начали у них отъимать команды, обирать пожитки, сажать в тюрьмы и убивать до смерти, как в следующей главе пространнее будет объявлено.

ГЛАВА 2

О БУНТЕ КАМЧАТСКИХ КАЗАКОВ, О УБИВСТВЕ ТРЕХ ПРИКАЩИКОВ, О БЫВШЕМ ПО ТОМУ ДЕЛУ СЛЕДСТВИИ, И ОБ ОТПРАВЛЕНИИ СЛУЖИВЫХ ДЛЯ ПРОВЕДЫВАНИЯ ОСТРОВОВ И ЯПОНСКОГО ГОСУДАРСТВА ДЛЯ ЗАСЛУЖЕНИЯ ВИН СВОИХ

Коим образом служивые люди огорчены были на дороге от Атласова, в прежней главе упомянуто. Оное огорчение, также нападки его, и собственное служивых людей своевольство побудило их к умышлению, чтоб Атласова лишить команды, что они в декабре месяце того же 1707 году и учинили. А в оправдание свое писали в Якутск, будто Атласов не давал им съестных припасов, которые с камчадалов збираются; будто сам пользовался оными, а они прогуляв рыбную пору претерпевали голод; будто из корысти своей выпустил аманатов, и от того во всех ясачных иноземцах учинилась такая шатость, что ясачные зборщики, посыланные на Пенжинское море, едва спаслися бегством; будто колол он на смерть служивого Данила Беляева, и когда ему от служивых представлено было, чтоб он безвинно палашем не колол, но наказывал бы их за вины батогами или кнутом как государевы указы повелевают, а он на то в ответ сказал, что государь ему в вину не поставит, хотя он их и всех прирубит; будто он, желая мстить казакам за мнимые грубые их речи, призвал к себе лучшего камчадала, и говорил ему, аки бы колол помянутого служивого за то, что служивые хотят всех камчадалов прибить, а жен их, детей и кормы по себе разделить; будто по той ведомости камчадалы жилища свои оставили, и соединясь в тесном месте убили трех человек служивых, и многих переранили, будто он посланную из Якутска подарочную казну почти всю употребил в собственную пользу, так что на Камчатке в привозе явилось у него бисеру, а по тамошнему одекую, и олова не больше полупуда, а медь всю переделал он в винокуренную посуду; и будто у новокрещенного камчадала вымучил он нападками лисицу чернобурую, которая в казну была приготовлена.

Сие оправдание ясно показывает прежнюю злобу служивых людей на Атласова, хотя не можно сказать, чтоб не больше правды писано на него было: ибо Атласов мог не давать им съестных припасов казенных, мог аманатов из корысти выпустить, мог с палашем метаться пьяной, и корыстоваться ясачною казною, как человек лакомой, которое лакомство видимо будет из обранных его пожитков, в краткое время приобретенных. Но кто тому поверит, чтоб он желал возбудить иноземцов к бунту, ведая, что по убивстве казаков и самому от смерти не избавиться. Что ж камчадалы на Пенжинском море ясачных зборщиков едва живота не лишили, что в другом месте трех человек убили, а иных переранили, оное могло учиниться и без Атласова возмущения, тем наипаче, что казаки, может быть, чем огорчили ясачных людей^[136], ибо и на Пенжинском море ясачного зборщика хотели убить камчадалы за то, что он вместо одного соболя, требовал ясаку по два и по три с человека. Что до чернобурой лисицы касается, то при обыске не явилось ее у Атласова.

По свержении Атласова с приказу выбрали служивым командиром Верхнего острога прикащика Семена Ломаева, которому по памяти бывшего прикащика Колесова велено было быть при зборе ясака во всех острогах. Атласова посадили в тюрьму, по их в казенку, а пожитки его в казну обрали, которые кроме множества мехов собольих и лисьих, состояли в 30 сороках в 34 соболях, в 400 лисицах красных, в 14 сиводущетых, в 75 бобрах морских^[137].

Но Атласов неведомо каким образом из тюрьмы ушел, и сбежал в Нижней Камчатской острог, хотя там принять команду; однако бывшей тогда в помянутом остроге закащиком Федор Ярыгин команды ему не отдал, чего ради Атласов принужден был жить праздно до прибытия нижеписанного прикащика.

Между тем дошли в Якутск посланные на него от служивых людей с дороги челобитные, из которых якутская канцелярия тогда еще предвидела, что на Камчатке между служивыми и Атласовым последует вящшее несогласие; чего ради опасаясь вреда в рассуждении государственной пользы, писала о всем в Москву с обстоятельством^[138], и в 1707 году отравила на его место прикащиком сына боярского Петра Чирикова с 1 пятидесятником, с четырьмя десятниками, с пятьюдесят человеками рядовых. А военного снаряду дано ему две пушки медные, 100 ядер, пять пуд свинцу, восемь пуд пушечного пороху. Но как в 1709 году в генваре месяце получены с Камчатки ведомости о худых поступках Атласовых, и об отнятии у него команды, то Якутская канцелярия отправила вслед за Чириковым указную память, чтоб ему по делу Атласова учинить следствие, и оное дело прислать на разсмотрение в Якутскую воеводскую канцелярию с выборным прикащиком Семеном Ломаевым также зборную ясачную казну на 1707, 1708 и 1709 годы. Однако оная указная память Чирикова не застала в Анадырске, и на Камчатку не отправлена за малолюдством служивых людей в Анадырском остроге, ибо малых людей посылать в тот путь было опасно, для того что по Олюторскому и по Пенжинскому морю дорога от многих изменников занята была, так что они в 1709 году июля 20 числа не взирая на знатную Чирикову команду, днем напасть на него отважились, бывшего при казне сына боярского Ивана Панютина с товарищи в 10 человеках убили, казну и военную аммуницию разграбили, а остальных служивых принудили сидеть в осаде на пустом месте, от которой они 24 числа того ж месяца учиня вылазку и олюторов щастливо отбив освободились, потерявши двух человек на сражении, чего ради Чириков прибыв на Камчатку не производил следствия, довольствуяся одною командою.

В бытность его учинились два обстоятельства, достойные примечания: 1) нещастливой поход на Большую реку казачья пятидесятника Ивана Харитонова, которой посылан был для усмирения тамошних изменников в 40 человеках, ибо изменники собравшись во многолюдстве 8 человек убили, а большую часть переранили, чего ради оставишие принуждены были сидеть в осаде недели с 4, и едва спаслися бегством; 2) разбитие на Бобровом море японской бусы, к которой Чириков в 50 человеках сам ходил. И понеже японцы полонены были немирными камчадалами, которые близ оной бусы жили, то Чириков имел случай четырех бывших у них японцов выручить, ибо изменники увидев служивых в бой с ними вступить не отважились, но оставя японцов разбежались по лесу^[139]. В том же своем походе усмирил он изменников от Жупановой до самой Островной реки, и привел в ясашной платеж по прежнему.

Между тем как Чириков из походу своего в Верхней Камчатской острог возвратился, приехал в августе месяце того ж году на емену к нему казачей пятидесятник Осип Миронов, которой отправлен из Якутска по выбору 1709 году в 40 человеках. Таким образом собрались на Камчатке три прикащика, Атласов, Чириков и помянутой Миронов, он же и Липин.

Чириков здав Миронову острог, и все, что надлежало, в октябре месяце поплыл в Нижней Камчатской острог батами со служивыми и с казною своего збору, чтоб там перезимовав следующего году итти с казною Пенжинским морем. А Осип Миронов пробыв в Верхнем до зимы, декабря 6 числа в Нижней же острог отправился, для разряду служивых людей к судовому строению, и к препровождению ясачной казны, оставя закащиком в том остроге Алексея Александровых. Но как он исправя дела свои в Нижнем, ехал обратно в Верхней острог с прежним прикащиком Чириковым, то 20 человек служивых, которые давно уже были в злоумышлении на прикащиков, не допустя до острогу, зарезали его на дороге. А происходило оное убийство 1711 году генваря 23 числа. После того удумали они и Чирикова живота лишить; однакож по прозьбе его дали ему время к покаянию. Между тем сами в 31 человеке поехали в Нижней Камчатской острог, чтоб убить Атласова и не доехав за полверсты до оного острогу стали они в прикрыте, а в острог послали трех человек, и дали им составное письмо к Атласову с таким приказанием, чтоб убить его в ту пору, когда он письмо читать имеет; но посланные вечером застали его спящего и зарезали. Тогда вся партия их в острог вступила, и стали десятками своими на три двора с ружьем и с копьями, а главные из них были Данило Анцыфоров, да Иван Козыревской. Живучи в остроге делили они пожитки убитых прикащиков^[140], заводили казачьи круги, выносили знамя, призывали к себе в сообщение других людей, и таким образом умножили до 75 человек свою партию, Данила Анцыфорова назвали атаманом, Козыревского ясаулом, иных верстали в ясаулы ж и десятники, и многие другие наглости делали; перевезли с Тигиля пожитки Атласовы, которые отправил было он с тем намерением, чтоб весть ему Пенжинским морем, пограбили съестные припасы служивых людей, которые на морской путь были заготовлены, расхитили парусы и снасти, которые оставлены были от прикащика Осипа Миронова для отправления Чирикова с казною тем же Пенжинским морем, а потом в Верхней острог уехали, и марта 20 числа Чирикова оковав в воду бросили.

Того же 1711 году апреля 17 дня подали они в Верхнем остроге для отсылки в Якутск повинную челобитную, в которой объявляют причины, за что они побили двух прикащиков, Петра Чирикова и Миронова, а об Атласове не упоминают. Вся важность челобитья их состоит в лакомстве прикащиков, коим образом корыстовались они государевою казною покупая на оную товары, и тем получая себе непомерную прибыль, как утесняли служивых и ясачных людей и вымучивали из-за побоев и пристрастия пожитки их, как жалованье денежное за себя переводили, а им неволею давали товары по тамошней камчатской цене: за полной пешей казачей оклад за 9 рублей за 25 копеек по 12 аршнн холстины, или табаку китайского по 6 золотников; да сверх того с каждого окладу брали себе скупу по два рубли; а они служивые в росходных книгах роописывались не в товарах, но в деньгах, и прочее тому подобное. А такое дерзновение учинили они для того, что жалоба их на прикащиков не дойдет за дальним расстоянием, особливо же что прикащики челобитчиков до Якутска не допустили б. Притом сообщили они и опись пограбленным пожиткам Чирикова и Миронова, а по описи их досталось им на артель: пожитков Петра Чирикова 15 сороков соболей, 500 лисиц красных, 20 бобров морских; Осипа Миронова 20 сороков соболей, 400 лисиц красных да 30 бобров морских.

Из Верхнего острога пошли они весною того году в помянутом числе в 75 человеках на Большую реку, чтоб тамошних изменников усмирить, Большерецкой острог построить, и тем заслужить вины свои. В первых числах апреля разбили они камчатской острожек между впадающими в Большую реку с правой стороны Быстрою и Гольцовкою реками, где ныне российской Большерецкой острог, в котором они засели, и жили по май месяц без всякого нападения от камчадалов. А мая 22 числа приплыло к их острожку с верху и с низу Большей реки великое множество камчадалов и курильцов для взятья оного острожка, и истребления служивых людей, и обступя оной всяким образом осажденных страшили, и похвалялись шапками их заметать без оружия.

Мая 23 дня казаки отслужа молебен, ибо взят ими был в объявленной поход архимандрит Мартиан, которой от Филофея митрополита Тобольского и Сибирского в 1705 году на Камчатку отправлен для проповеди слова божия, выслали половину партии своей на вылазку, которые выпаля несколько раз по камчадалах из винтовок, бились с ними на копьях до самого вечера; наконец одержали победу. На сражении побито и перетонуло изменников такое великое множество, что трупами их Большая река запрудилась, а с российской стороны три человека убито, да несколько ранено. Сия победа тем наипаче важна была, что все большерецкие острожки^[141] без бою покорились, и стали ясак давать попрежнему. Ходили же бунтовщики и в Курильскую землицу, были за проливом на первом Курильском острову, и жителей тамошних в ясак обложили, а до того времени никто не бывал на острову Курильском.

Между тем в 1711 году приехал на смену Осипу Миронову казачек десятник Василий Савастьянов, он же и Щепеткой, не ведая о убивстве трех прикащиков, ибо отписки не дошли еще до Якутска при его отправлении, и собирал ясак в Верхнем и в Нижнем острогах, а в Большерецком главной бунтовщик Анцыфоров^[142], которой под видом должности своей сам приежжал в Нижней острог с большерецкою ясашною казною, однако в таком числе своей партии, что мог быть безопасен от тюрьмы и от следствия, чего ради и отпущен от Щепеткого на Большую реку паки зборщиком. На обратном пути по Пенжинскому морю привел он в ясашной платеж Конпаковой и Воровской реки изменников, которые отложились было за несколько времени; но в 1712 году в феврале месяце и сам убит от авачинских изменников обманом, ибо как он в 25 человеках на Авачу поехал, а иноземцы о том сведали, то зделали они крепкой и пространной балаган с потайными подъемными дверьми для его принятия. С приезду приняли его честно, отвели в помянутой балаган, дарили щедрою рукою, довольствовали, богатой ясак платить обещались без прекословия, и дали несколько человек в аманаты из людей лучших, но следующей ночи сожгли их в помянутом балагане купно с своими аманатами. Злобу, какову имели камчадалы на служивых людей, можно видеть по речам помянутых аманатов их, ибо сказывают, что при зажжении балагана камчадалы кричали им поднимая двери, чтоб они, как можно, вон выбросились, но аманаты ответствовали, что они скованы^[143] и приказывали жечь балаган не щадя себя, токмо бы служивые сгорели. Таким образом бунтовщичей атаман Анцыфоров с некоторыми смертоубийцами предупредил казнь свою, доказав смертию своею истинну пословицы, которую бунтовщики обыкновенно употребляли, что на Камчатке можно прожить семь лет, что ни зделаешь, а семь де лет прожить, кому бог велит. И правда что до проведания пути Пенжинским морем, за дальним расстоянием, и трудным проездом чрез землю немирных коряк, в пересылке репортов в Якутск, и в получении указов проходило много времени, что бездельникам оным подавало немалой повод к наглостям.

По смерти Данилы Анцыфорова, не такая уже, как видно, опасность была прикащикам от бунтовщиков, ибо Щепеткой нарочных посылал в Верхней острог, чтоб ловить убийцов, где попадутся, при котором случае один и пойман, и в Нижнем остроге розъискиван, и во многих злоумышлениях кроме убивства трех прикащиков винился, а именно, что намерены они были разбить Верхней и Нижней Камчатские остроги, прикащика Щепеткова убить, ясашную казну и многих прожиточных служивых людей пограбить, а потом уйтить на острова и поселиться; чего ради и Анцыфоров приежжал к Щепеткому не столько для отдачи ясашной казны, как для похищения собранной, и для его убивства, однако за многолюдством служивых противной стороны предприятия своего в действо произвесть не етважилися.

Щепеткой оставя в Верхнем прикащика Константина Козырева, а в Нижнем Федора Ярыгина отправился с Камчатки в 1712 году июня в 8 день, и шел с камчатскою казною по Олюторскому морю до Олюторскюй реки, и вверх оной реки 4 дни, и не доходя за 2 днища до Глотова жилья остановился, для того что выше того за мелью реки и за быстротою судами итти не можно было. Для защищения казны от олюторов, огородился он за оскудением лесу вместо острогу земляными юртами, ибо олюторы на дороге с ними бой имели, а тогда по всякой день приступ чинили. В остроге сидел он с 84 человеками команды своей генваря до 9 числа 1713 году. Между тем послал он нарочных в Анадырск с требованием помощи и подвод для перевозу ясашной казны, которая помощь в 60 человеках состоящая, и довольное число оленей под казну ему и прислано. Таким образом ясачная казна едва спаслася от немирных коряков; в Якутск дошла она в генваре месяце 1714 году, а в вывозе не было ее за объявленными бунтами и замешательствами, и за трудным от коряков проездом с 1707 году по самое объявленное время; было же ее всяких зборов^[144] прежних прикащиков 332 сорока соболей, 3289 лисиц красных, в том числе семь бурых, сорок одна сиводущетых, да морских бобров 259.

По выезде с Камчатки Василья Щепеткова взбунтовал Верхнего Камчатского острогу закащик Кыргызов, и собравшись со служивыми людьми того острога, приплыл батами в Нижней Камчатской острог, мучил тамошнего закащика Ярыгина свинцовыми кистенями, и клячем вертел ему голову, пожитки его разграбил, и разделил с своими служивыми; такое ж нещастие претерпел тамошней священник и несколько казаков нижношантальских, которых они били, и подъимали на дыбу; чего ради Ярыгин принужден был команду оставить, и в монахи постричься, а острог здал служивому Богдану Канашеву, которой правил оным до вторичного прибытия Василья Колесова, что прежде был казачьим пятидесятником, но тогда уже был пожалован дворянином по московскому списку. А Кыргызов подговоря к себе в злоумышление 18 человек нижношантальцов возвратился в Верхней Камчатской острог, и был страшен Нижнему острогу долгое время, не токмо до приезду прикащика Колесова, но и в бытность оного.

Помянутой Колесов отправлен из Якутска на смену Василью Севастьянову в 1711 году, а в Нижней Камчатской острог приехал сентября 10 числа 1712 году, получа на дороге указ о розъиске бунтовщиков, кои убили трех прикащиков, по которому указу два человека смертию казнены^[145], иным вставливаны клейма. Ясаул их Иван Козыревской, которой по смерти атамана Данилы Анцыфорова был в Большерецке прикащиком, с большею частью единомышленников^[146] штрафованы. Но последнего бунта начальник Кыргызов, не токмо не пошел под суд к Колесову, но и острога ему не отдал, а притом угрожал быть в Нижней острог, и взяв пушки збить двор его; по которому обещанию и приехал в 30 человеках своей партии, в то самое время, как большерецкие казаки приехали к следствию, однако не мог совершенно исполнить своего предприятия.

Колесов опасаясь обеих партий, не приказал было въежжать им в острог многолюдством; но Кыргызов, несмотря на то стал на квартиру, и содержал у себя денно и ночно караул крепкой. Между тем подзывал нижношантальских казаков в сообщение, и с угрозами требовал от прикащика указу, чтоб ехать ему для проведывания морского Карагинского острова, однако^[147] и казаки к нему не пристали, и указу не дано, чего ради возвратился он в Верхней острог без всякого успеха, и вскоре потом от своих сообщников лишен команды, и посажен в казенку, ибо оные видя постоянство нижношантальских служивых, и не имея никакой надежды, чтоб зделав суда мимо Нижнего острогу проплыть в море, разделились на две партии, из которых одна держала Колесову сторону, а другая стояла за Кыргызова; но первая верх одержала. По сей причине Колесов принял Верхней Камчатской острог в команду уже в 1713 году, бунтовщиков, кого надлежало, штрафовал, Кыргызова с главным^[148] его сообщником казнил смертию; и таким образом бунты и розъиск окончаны^[149]. Служивые, которые к прежним бунтовщикам не пристали, все пожалованы в конные казаки, а бывшие тогда в Верхнем и в Нижнем острогах закащиками в дети боярские.

После того в апреле месяце 1713 году отправил Колесов бывшего ясаула Козыревского с 55 человеками служивых и промышленых, да с 11 человеками камчадалов на Большую реку, дав им две пушки и несколько военного снаряду, и приказал на Большей реке небольшие суда построить, и заслуживать вины свои в приискивании морских острогов и проведании Японского царства. Однако из оного отправления дальней пользы не учинилось, токмо покорено и объясачено несколько жителей Курильской лопатки, и курильцов первого и второго островов, да — получены некоторые известия о дальних островах Курильских, что приежжают как на дальние оные, так на второй и первой острова из города Матмая с торгом, и продают им железные и чугунные котлы, всякую лаковую деревянную посуду, сабли и бумажные и шелковые материи, которых товаров Козыревской несколько привез с собою {В 1726 г. Игнатий Козыревский в письме к Берингу сообщал об этом своем путешествии следующее: «И на оных посылках Камчадальской нос землею и морем вкруг проведал, где прежде русские морем не бывали, и на ближних морских островах был и другие видел и самовластных народов проведал, у которых головы бриты до затылку, и чрез оных положеных самовластных иноземцов, також и нифонцов о дальних больших островах уведомился и о протчем. И как с островных самовластных, так и с носовых курил в прошлом 713 году ясак вновь одинадцать пластин красных лисиц, да две выдры в пластинах же в казну блаженные и вечнодостойные памяти его императорского величества собрал» (ЦГАДА, портфель Миллера 533, тетр. 2, л. 2).

Таким образом, открытие и начало завоевания Курильских островов принадлежит отряду Ивана (Игнатия) Козыревского и относится к 1713 г. — И. О.}.

ГЛАВА 3

О ПРИКАЩИКАХ БЫВШИХ ПОСЛЕ ВАСИЛЬЯ КОЛЕСОВА ДО ГЛАВНОГО КАМЧАТСКОГО БУНТА, ЧТО ПРИ КОТОРОМ ДОСТОЙНОГО ПРИМЕЧАНИЯ ЗДЕЛАЛОСЬ; О ПРИКЛЮЧЕНИЯХ ПРИ ВЫВОЗЕ ЯСАШНОЙ КАЗНЫ С КАМЧАТКИ¹. И О ПРОВЕДАНИИ ПУТИ ИЗ ОХОТСКА НА КАМЧАТКУ ЧРЕЗ ПЕНЖИНСКОЕ МОРЕ

¹ В рукописи зачеркнуто: о изменах ясашных людей и походах (л. 90). — Ред.

О 1713 году в августе месяце приехал на смену Колесову дворянин Иван Енисейской, которой в бытность свою, кроме правления всяких дел и ясачного збору, заложил на ключах церковь, с тем намерением, чтоб со временем Нижнему Камчатскому острогу быть на оном месте, что и воспоследовало, ибо казаки не в долгом времени переселились на новое, а прежнее место неспособно было к строению потому, что около оного болота, и что оно водою понимается. И стоял Нижней Камчатской острог на том месте до главного в 1731 году учинившегося камчатского бунта; а во время бунта сожжен купно с церьковью и со всем строением, как в первой части сего описания упомянуто.

При его же бытности был поход на авачинских изменников, которые Данила Лнцыфорова в 25 человеках убили; а было в том походе служивых 120, да камчадалов 150 человек. Изменники сидели в осаде в таком крепком остроге, что казаки недели с две стоять под ним принуждены были, и два раза приступали без всякого успеху; наконец огнем сожгли, и всех камчадалов, которые выбегали во время пожара, побили, оставя токмо тех, которые до зажжения к ним вышли, и ясак платить обещались. То же учинили они и с жителями Паратуна острожка, которой приступом взяли. С того времени авачинские камчадалы начали ясак платить погодно, а прежде служивые довольны бывали тем, что камчадалы им давали, и то не повсягодно, ибо они по большей части бывали в измене.

Енисейской собрав ясак на 1714 год, весною того же году на судах по Олюторскому морю отправился^[150], купно с прежде бывшим прикащиком Васильем Колесовым, которой в 1713 году со збором своим в Якутск не поехал за малолюдством, опасаясь коряк немирных. И того ж 1714 году августа в последних числах дошли они благополучно до реки Олюторской, и застали там дворянина Афанасья Петрова, которой погромя олюторов и раззоря славный острог их, Большей посад называемой, строил Олюторской российской острог с немалым числом анадырских казаков и юкагирей. В оном остроге жили они с ясашною казною до зимнего пути; а казны^[151] у обоих прикащиков было 141 сорок и один соболь, 751 лисица красных, 10 сиводущетых, 137 бобров морских, 11 пластин лисьих, 2 выдры, 22 золотника золота в кусках и в плашках с японскою надписью, которые взяты прежде сего на разбитых японских бусах, да денег сорок рублев.

Как зимней путь настал, то все трое дворяне со служивыми и ясашною казною поехали в Анадырск. В Олюторске оставлено служивых 55 человек; а с ними было^[152] казачьих сотников 4, рядовых человек около пятидесяти, да двое священников.

Декабря 2 дня 1714 теку, бывшие с Афанасьем Петровым юка-гири, не доходя до Акланского острожка, на Таловской вершине убили его Петрова со служивыми, и камчатскую казну разграбили, а камчатские прикащики Колесов и Енисейской в 16 человеках ушли в Акланской острог, но и тем от смерти не избавились, ибо юкагира обступя помянутой острог склонили тамошних коряк угрозами к измене и убивству камчатских прикащиков. А учинилась помянутая измена, как после сами юкагири и некоторые казаки показывали, от несносных обид и налогов^[153] Афанасья Петрова; особливо же, что он будучи при осаде Олюторска^[154], не отпускал их по указу из Анадырска на промыслы, но взял под камчатскую казну в подводы, чего ему по тому указу делать не надлежало, а должно было весть на коряцких подводах, которые были действительно уже сбираны.

Вышеписанная казна отъискивана была с крайним старанием, однако она так была рассеяна, что в сыску происходили крайние затруднения; много ее досталось не токмо корякам, но и камчадалам, и анадырским служивым, бывшим в новопостроенном Олюторском остроге, ибо юкагири пришед после измены под оной острог торговали со служивыми, однако так, что друг к другу не подходили на лучной выстрел^[155]; меняли те соболи и лисицы на табак китайской, и отдавали соболя по три и по четыре трубки табаку, а трубок их из одного золотника по малой мере 50 будет. Таким образом один пятидесятник Алексей Петриловской, которой вскоре после поехал на Камчатку прикащиком, наменял, кроме другой мяхкой рухляди, соболей дватцать сороков, которые однакож после на нем в казну доправлены. Несколько соболей и лисиц сами изменники приносили, иное отдавали посыланным для уговору их служивым людям; а сколько той казны сыскано и утратилось, того заподлинно мне неизвестно. Впрочем юкагири и коряки были в измене немалое время, как видно из анадырских отписок в Якутск, по которым явствует, что коряки Пенжинского моря в 1720 году уговорены и в ясак приведены по прежнему якутским дворянином Степаном Трифоновым, которой с знатным числом служивых нарочно для того прислан был, а до того времени, особливо же в первых годах по убиении прикащиков, угрожали они нападением на Анадырской острог, и намерены были призвать к себе на помощь чукчей.

После объявленного убивства прикащиков, камчатской казны чрез Анадырск больше уже не высылали, ибо между тем проведан из Охотска на Камчатку морской путь^[156], которой по близости, способности и безопасности несравненное имеет преимущество против прежнего; чего ради и путь из Якутска чрез Анадырск, кроме нужных посылок с письмами, почти совсем оставлен. А погибло по той дороге с 1703 году до проведения морского пути человек с 200, которой урон по дальности места, и по малолюдству казаков, можно почитать за весьма чувствительной. Объявленной морской путь проведан в 1715 году команды отправленного для сыскания островов морских, полковника Якова Елчина, чрез якутского служивого Козму Соколова, в бытность камчатским прикащиком казачья пятидесятника Алексея Петриловского.

При сем прикащике паки начались между казаками возмущения, ибо казаки по согласию с Соколовым сменили его с приказу, и посадили под караул, а пожитки его в казну обрали. Причиною тому был сам Петриловской, которой по ненасытному своему лакомству не имел уже меры в граблении, хищении и мучительстве; редкой прожиточной человек мог избежать раззорения по каким нибудь его припадкам, а один служимой бедственным образом в вилах скончал и живот сбой. Таким образом награбил он в краткое время такое богатство, которое превосходило похищенную двугодовую ясашную казну со всей Камчатки збору убитых двух прикащиков: ибо взято у него, кроме многого числа собольих и лисьих шуб, одной мяхкой рухляди более 140 сороков соболей, около 2000 лисиц, 207 бобров да 169 выдер.

Что касается до тамошних народов, то от них не было большого возмущения, кроме что на Камчатской лопатке между самыми курильцами учинилось несогласие, по причине которого один род курильцов, которой был начинателем несогласия и раззорения многим ясашным иноземцам, не похотел ясаку платить, и не отдался на разговор служивым, опасаясь достойного наказания; да на Хариузовой реке убиты 4 человека служивых, которые посланы были с казною к морскому судну, однако все помянутые мятежники вскоре принуждены были покориться попрежнему. Впрочем поступки некоторых прикащиков и служивых людей еще в то время были столь предосудительны, что без сумнения надлежало опасаться худых следствий от камчадалов^[157], которые теми их поступками весьма недовольны были.

После Петриловского был прикащиком Козьма Вежливцов, после Вежливцова присланной из Анадырска служивой Григорей Камкин, а в 1718 году прислано из Якутска уже три прикащика из детей боярских: Иван Уваровской в Нижней Камчатской острог, Иван Поротов в Верхней, а в Большерецкой Василий Кочанов, которого однакож казаки скоро команды лишили, и в тюрьму посадили по обыкновению, где он боле полугода был мучен, а наконец избавился бегством. Но Кочанов видно без довольной причины с приказу свержен, ибо мятежники взяты были в Тобольск, и наказаны за своевольство. Между такими замешательствами зделалась измена на Воровской реке, побиты ясачные зборщики, и ясачная казна разграблена; но оные того ж году усмирены военною рукою.

1719 году прислан был на смену тем прикащикам дворянин Иван Харитонов, которой ходил в поход против немирных сидячих коряк на Паллан реку, и во оном походе убит обманом: ибо коряки сперва приняли его честно, дали ясак и аманатов, и таким образом исплоша, за ужиною с несколько человеками закололи; однако тот подлог не совсем им удался, ибо большая часть казаков справясь имели щастие из юрты вытти, и изменников сожечь без остатку в остроге.

В следующие годы до самого главного камчатского бунта, в разсуждении прикащиков и камчатских народов, ничего особливого не происходило, кроме некоторых мелких возмущений в Курилах и на Аваче, ибо прикащики ежегодно переменялись попрежнему, и на другой год выежжали с собранною казною, а камчадалы временем били по два и по три человека зборщиков; но в разсуждении экспедиции достопамятны 1720, 1728 и 1729 годы. В 1720 году по имянному указу ездили для проведения и описания Курильских островов навигаторы Иван Евреинов да Федор Лузин, которые с нарочитым плодом назад возвратились с Якутск 1721 году, ибо они первые доежжали почти до Матмая. В 1728 году Первая Камчатская экспедиция ходила в море для проведывания и описания северных берегов до 67® и 17' северной ширины, следующего году выехала на Ламу, а 1730 году в Санкт-Петербург. В 1729 году, прибыла в тамошние места так называемая партия, под командою капитана Дмитрия Павлуцкого, да якутского казачья головы Афанасья Шестакова, которой велено было все берега северные и южные описать по всем обстоятельствам, всех тамошних коряк и чукоч, кои в ясак не положены, привесть в подданство ласкою или оружием, в пристойных местах остроги построить, проведывать вновь земли, и стараться о заведении с окрестными комерции, которого однакож предприятия не могла партия произвесть в действо, так как надлежало, кроме того, что некоторые остроги построила, несколько немирных коряк покорила, описала берега к китайскому владению до реки Уди, и несколько ходила в курильскую сторону; ибо Шестаков убит от чукоч в 1730 году, которые приходили громить во многолюдстве ясашных оленных коряк, а капитан Павлуцкой, что после маеором был, определен к следствию камчатского бунта к подполковнику Мерлину в товарищи, в том только он щастливее был Шестакова, что на многих сражениях перевел великое множество упорного чукоцкого народу, и на несколько времени учинил безопасными коряк и анадырских жителей.

В том же 1729 году летним временем принесло к камчатским берегам между Курильскою лопаткою и Авачею {Оное судно по японски называлось Фаянкмар, было из города Сацмы, отправлено с сорочинским пшеном, с камками, полотном, пищею бумагою, и другими вещами в город Азаку; и следуя к оному окианом сперва бежали благополучным ветром, потом претерпело оно противную жестокую погоду восемь дней, которою отнесло их в открытое коре, где уже пути своего не узнали. В море носило их так как веяли ветры, шесть месяцов и 8 дней, считая ноября от 8 июня по 7 число; между тем принуждены они были выметать все свои товары, снасти, якори и срубить мачту, а руль отбило погодою, вместо которого употребляли они долгие бревна привязав их за корму. В толь бедственных обстоятельствах не оставили они просить помощи у богов своих, а особливо у морского, которого называют фнадама, однако не много успели своею молитвою; наконец принесло их к камчатским берегам близ Курильской лопатки, где они от берегу верстах в 5 брося остальные свои якори, остановились, и начали свозить нужные вещи на берег. Потом и все съехали на землю, а числом было их 17 человек, и поставя шатер 23 дни покой имели, не видав никого из камчатских обывателей, а между тем большее их судно унесло погодою.

После того нашел на них казачей пятидесятник Андрей Штинников с камчадалами. Японцы обрадовались людям, хотя языку не разумели. Начали им оказывать всякую склонность и приветство, дарить платьем и что у них было, напротив чего и с другой стороны приятствовали, токмо под видом, и Штинников стоял в 10 саженях от стану целые два дни; наконец он с камчадалами скрылся от японцов в ночное время, к немалому их сожалению. Следующего дня собрались японцы в малое свое судно, погребли близ берега с тем, чтоб сыскать жилье какое, и отъехав верст с 30, нашли на берегу большее свое судно, которое Штинников ломал с камчадалами, и обирал железные припасы. Японцы, не смотря на гибель своего судна, продолжали далее путь свой стороною; но как завидел их Штинников, тотчас приказал камчадалам перенять и побить их. Японцы видя легкое судно за ними гонящее, и предвидя свою погибель, вначале стали ублажать и умилостивлять поклонами, но как вместо склонности увидели пускаемые стрелы, то иные пометались в воду, а остальные отчасти копьями переколоты, отчасти собственными своими саблями, которые подарили Штинникову, в знак своей покорности, перерублены и в море пометаны; токмо в живе оставлены двое, один малолетной 11 лет от роду, именем Гонза, которой был при отце своем штурмане для обучения мореплавания, но и тот в руку раненой, а другой старой, именем Соза, которой взят был от купечества для провожания помянутого судна, и которой было бросился в море.

Штинников получа малое их судно, все что на оном ни было, себе взял, большее судно для железа сжег, японцов захолопил, и со всею тою корыстью в Верхней острог поехал, надеясь пользоваться варварством приобретенною добычею, которою и пользовался до прибытия из Якутска прикащика, ибо от закащиков откупался он японскими вещами. Но прикащик, как скоро услышал о помянутом приключении, приказал взять у Штинникова японцов; закащика, которой брал подарки, пред ними наказывал жестоко, Штинникова посадил в тюрьму, и писал о нем в высшую команду, а японцов содержал до указу на казенном коште.

По смене с приказу отвез он японцов в Нижней Камчатской острог, и отдал на руки штурману Якову Генсу, а сам поехал в Анадырск, и донес о всем бывшему в Анадырске тогдашнему главному командиру партии господину маеору Павлуцкому, от которого к Генсу немедленно прислан был ордер, чтоб японцов в Якутск отправить, куда они в 1731 году и отправлены. В Якутске жили они недель с пять на казенном же коште, а потом отправлены в Тобольск по указу присланному за рукою губернатора Алексея Львовича Плещеева. В Тобольске содержаны они были во всяком удовольствии, а по прошествии четырех недель посланы в Москву с нарочными провожатыми, которые их в Сибирском приказе представили, а Сибирской приказ с теми же провожатыми отправил их в Санкт-Петербург в правительствующий сенат, которой немедленно донес об них ее императорскому величеству, и ее императорское величество указав представить их в летнем доме, сама изволила спрашивать о их приключениях, ибо младшей из них не худо уже говорил по российски; и тогда же повелела своему генералу адъютанту Андрею Ивановичу Ушакову объявить в сенате указ свой, чтоб их и деньгами и платьем довольствовать,

В 1734 году по указу ее императорского величества отданы они в кадетской корпус иеромонахам, для учения христианского закону, а потом сподоблены святого крещения октября 20 дня объявленного году, в церкви Воскресения господня, что в кадетском корпусе; и Соза наречен Козмою, а Гонза Дамианом. В 1735 году Дамиан отдан в Александроневскую семинарию для обучения российской грамоте, и вскоре потом оба присланы по указу в Академию Наук для учения по рассмотрению Академии. В 1736 году последовал указ, чтоб японцы не токмо российскому языку обучались, но и своего бы не забывали, и для того бы обучали своему языку малолетных из российского народу, которых к ним определить велено. По которому указу помянутое учение до кончины их и происходило, а скончался Козма сентября 18 дня 1736 году на 43 году от рождения, а Дамиан в 1739 году декабря 15 дня, и погребены, первой у церкви Вознесения господня, что на Адмиралтейской стороне, а другой в Калинкиной. Для памяти сего случая, что из толь отдаленного места были люди в России, приказала Академия срисовать их, и снять с лиц алебастровые формы, которые в императорской кунсткамере поныне находятся.} японскую бусу, (на которой было 17 человек и несколько товаров, но оные нещастливые люди побиты от случившегося в тех местах пятидесятника Штинникова, кроме двух человек, которые в Санкт-Петербург высланы, и имели без сумнения случай к удовольствию своему слышать о казни сего злодея за неповинное убивство земляков своих {В приговоре следственной комиссии по делу о восстании камчадалов Штинникову вменяется не только убийство японцев, но и зверское истребление безоружных камчадалов. «Пятидесятника Андрея Штинникова — гласит приговор — казнить смертью для того: в 732 году, будучи в походах от Воровской до Белоголовой и на Аваче реках многих ясашных иноземцов служилым людям приказал колоть безвинно и без противности их, жен и детей охолопить… и пожитки брал и со служилыми людьми разделил.

В 1729 году, будучи в Курильской землице, без указу самовольно, иностранных японских иноземцев без всякой их противности пятнадцать человек велел на море побить, а пожитки, которые у них были, взял он Штинников себе» (ЦГАДА, портфель Миллера 527, тетр. 13, л. 69 об.). — И. О.}.

В 1730 году сбирал ясак на Камчатке служивой Иван Новогородов, а на 1731 год казачей пятидесятник Михайло Шехурдин, о которых надлежит упомянуть для того, что они за главную причину камчатского бунта почитаются, которой вскоре по выезде Шехурдина и последовал.

ГЛАВА 4

О ИЗМЕНЕ КАМЧАДАЛОВ, О СОЖЖЕНИИ НИЖНЕГО КАМЧАТСКОГО ОСТРОГА, О ПОКОРЕНИИ ИХ, И О БЫВШЕМ ПО ТОМУ ДЕЛУ СЛЕДСТВИИ И РОЗЫСКЕ

Хотя тамошние народы давно^[158] намерение имели искоренить всех российских жителей на Камчатке, чтоб получить прежнюю вольность, однако за многолюдством их, а особливо что по сыскании морского пути чрез Пенжинское море, ежегодно суда приходили со служивыми, и что последовали экспедиции, одна за другою в скорости, не оказывали злобы своей до способного времени. Но как капитан господин Беринг и вся Камчатская экспедиция отбыла в Охотск, а партии, которая жила на Камчатке в немалом числе, велено следовать на боте «Гаврииле» к Анадырю, чтоб соединиться с капитаном Павлуцким, которой главную команду имел над партиею, и итти бы с ним вместе против немирных чукоч, то камчадалы согласились произвесть умышление свое в действо в то самое время, когда партия из устья камчатского на судне выдет; и сие тем более не сумневались исполнить, что на Камчатке^[159] оставалось казаков весьма малолюдно. Чего ради нижношантальские, Ключевские и еловские камчадалы во всю зиму разъежжали, под видом гощения, по всей Камчатке; делали советы между собою, уговаривали нежелавших итти к ним в согласие, и угрожали погубленном всего их роду; таким образом привели они всю Камчатку в возмущение, а между тем ведая, что Шестаков убит от чукоч, пустили слух, аки бы чукчи на Камчатку войною идут, может быть для того, чтоб в случае неудачи в их предприятии казаки не подумали, что они тому злу начальники, или чтобы казаков привесть в такую робость, чтоб они их изменников содержали при себе, как надежную помощь.

Правда, что из тех казаков, которые оставались на Камчатке, не осталось бы ни единого человека, но все бы побиты были, или поморены голодом, естьли бы не поспешествовало особливое к народу нашему божие милосердие; да и партии бы надобно было много трудиться и много потерять людей, чтоб вновь покорить такой отдаленной народ, тем наипаче, что они ведая свое злодеяние могли жить всегда в осторожности, притом умели из ружья стрелять {По сообщению руководителя восстания Федора Харчина, восставшие камчадалы захватили в Н. Камчатске 2 медные и 2 чугунные пушки. Однако «оные пушки в Камчатку реку брошены». Здесь же в руки восставших попало «фузей и винтовок десятка с два», из которых они «бой имели из острогу с казаками».

Осажденные авачинские камчадалы стреляли из «пяти пищалей».

По словам упоминавшегося Андрея Штинникова, белоголовские камчадалы «стали по них Штинникове с товарищи стрелять из огненного ружья и из луков» (ЦГАДА, портф. Миллера 527, тетр. 13, л. 55). — И. О.}, имели винтовок и пороху довольно, а многие знали все российские тамошние ополчения, и коим образом защищать себя, и потому имели не варварские уже предприятия и советы, но подлинно хитрые, ибо хотели они стараться всеми мерами, чтоб не пропустить ведомости до Анадырска, у морских гаваней намерены были содержать многочисленные караулы и с приходящих морских судов; принимать служивых раболепно, под видом перевозу в остроги, и на дороге побивать порознь всех без остатку; а главные того бунта начальники были еловской тойон Федька Харчин, которой часто при ясашных зборах толмачем бывал, да дядя его Голгочь, ключевской тойон.

Между тем последней прикащик Шехурдин выехал с камчатскою казною благополучно; партия вся съехала на устье с Камчатки для походу к Анадырю, совсем сгрузились на судно и вышли в море; однако близ самого устья на якорь стали за нечаянно учинившимся противным ветром. А камчадалы, которые у них в подводах были, и которым велено было об отбытии партии дать ведомость бунтовщичьим тойонам, которые на ключах ожидали оной в собрании и во всякой готовности к нападению на Нижней Камчатской острог, не дождавшись совершенного их отбытия, и не чая их возвращения, июля 20 дня 1731 году устремились в батах своих вверх по Камчатке, начали казаков бить, кого ни встретят, начали пленить и жечь их летовья, жен и детей брать в холопство и в наложницы, а с ведомостью об отбытии судна, к главным своим отправили наскоре, которые того ж вечера в острог и приплыли, зажгли попов двор с тем намерением, чтоб казаков, как охотников ходить на пожары, способнее побить и безопаснее; в чем им так пощастилось, что они без всякого сопротивления почти всех бывших в остроге побили, не щадя и малых детей и женского полу, над которыми чинили до убивства всякие наругательства, и дворы все пожгли кроме церькви и крепости, в которой все имение жителей лежало в сохранении. Немногим удалось избавиться и приехать на устье с известием. Таким образом морской путь к Анадырю остановился, ибо сперва надлежало свое удержать, нежели вновь покорять немирных.

Между тем знатной изменник ключевской есаул Чегечь, которой оставался у моря, слыша что Нижней Камчатской острог взят, побежал к объявленному острогу, пленя все, что от передних осталось, и побивая всех, которые попадались навстречу; наконец соединился с Харчиным, и объявил, что партия на судне стоит еще при устье Камчатки. Чего ради изменники предостерегая себя от оной, засели в Нижнем Камчатском остроге, вкруг которого из церьковной трапезы зделали другую стену, а вверх по Камчатке послали ко всем камчадалам ведомость о взятии острога с таким приказом, чтоб все съежжались в завоеванной острог российской.

На другой день разграбили они все пожитки казачьи, нарядились в самое их лучшее платье, в том числе иные в женское, а иные в священнические ризы; отправляли великое торжество по обыкновению в объядении, пляске и шаманстве, а Федька Харчин, как новокрещеной, призвав новокрещена ж умеющего грамоте, приказал ему петь молебен в священном одеянии, и за тот молебен велел выдать ему 30 лисиц, записав в книге таким образом: «По приказу комисара Федора Харчина выдано за молебен Савину», ибо так оной новокрещеной назывался, «30 лисиц красных», что ради после до самого выезду моего называли его попом поганым.

На другой день по взятии острога, то есть июня 21 числа, командир партии штурман Яков Гене отправил для отнятия у камчадалов острога партию в 60 человеках состоящую, которые пришед под острог разговаривали их всеми мерами, чтоб они покорились, и обнадеживали их императорскою милостию и прощением, но они не хотели того и слышать; напротив того ругали их, и укоряли, а особливо Харчин, который насмехаясь им со стены кричал, «за чем вы пришли?, разве не ведаете что я комиссаром камчатским? я буду сам ясак збирать, а вы казаки здесь в земле не надобны». Чего ради казаки принуждены были с судна требовать пушек, по получении которых июля 26 дня того ж месяца по острогу стрелять начали, и пробили великие проломы, так что пленные женщины при робости осажденных могли выбегать из острогу.

Харчин видя, что ему в остроге на защититься, одевшись в женское платье, ушел из острогу; и хотя за ним была погоня, однако не могли догнать, ибо он так резво бегал, что мог постигать диких оленей, как о том сказывают многие казаки и брат его, которого я застал в живе. После того человек с 30 осажденных здалися, прочие в остроге перестрелены. Один ключевской есаул Чегечь с малым числом подчиненных даже до смерти оборонялся, при котором случае от стрельбы загорелась пороховая казна, и крепость со всем бывшим в ней богатством обратилась в пепел; одна уцелела церьковь, но и та сожжена от камчадалов по отплытии казаков к морю. На приступе казаков убито четыре человека, но много переранено, а сколько погибло камчадалов про то не известно, для того, что трупы их погорели в остроге. Не спаслись же и те, которые здались во время приступу, ибо казаки будучи огорчены насилием жен своих, и тратою имения, перекололи их без остатку.

К толь скорому разбитию бунтовщиков много способствовало неукоснительное отправление партии, которая не допустила им в остроге умножиться; ибо в противном случае соединились бы с ними Камакова острога камчадалы, которых считалось человек до ста или более, а малолюдные бы остроги и поневоле поспешили в сообщение, опасаясь бедствия, но тогда видя отправление партии, принуждены были ждать окончания дела под видом людей беспристрастных и верных России. За всем тем походом дело не приведено к совершенству, ибо Харчин собравшись с другими тойонами во многолюдстве, намерен был плыть к морю, и дать бой со служивыми; токмо встречен от партии при самом отправлении в путь свой, и по малом сражении принужден был отступить на отъемное высокое место, и укрепляться по левую сторону Ключевки речки, где сражение происходило, а казаки стали по другую сторону той речки.

И хотя Харчин всякие способы употреблял, как бы устрашить казаков, и принудить возвратиться к морю, однако они вместо робости не преставали советовать ему и сообщникам, чтобы здалися, и наконец убедили, что Харчин с другим тойоном и с братом своим на переговор вышел, и стоя при речке показывал свою охоту, что он желает быть в стану казачьем, токмо требовал за себя аманатом одного служивого, что с казачей стороны учинено беспрекословно. А Харчин будучи в стану их требовал, чтоб они камчадалов не раззоряли, для того, что он более воевать не хочет, и поедет уговаривать сродников своих и подчиненных; но будучи назад отпущен прислал ответ, что сродники его к миру не склоняются, а брат его и тойон Тавачь, которые приходили вместе с Харчиным, к своим возвратиться не пожелали.

На другой день Харчин пришед на берег с другими тойонами требовал, чтоб его казаки к себе перевезли, а в аманаты бы за него дали двух человек, в чем ему казаки и вторично не отказали, однако умышленно, ибо как он к ним переехал, то они взяли его под караул, а своим закричали, чтоб в реку бросались; для предосторожности же чтоб оставишие на берегу их не закололи, приложились на них ружьями, чего камчадалы устрашась разбежались. Таким образом главной изменник пойман, даванные в аманаты спаслись, а остальные тойоны с своими подчиненными по двоекратном выстреле из пушек разогнаны. Верхоеловской тойон Тигель со своим родом побежал в еловские вершины, ключевской тойон Голгочь^[160] вверх по Камчатке, а другие по другим местам, однако вскоре все погибли, ибо казаки многими партиями^[161] устремились вслед за бегущими, и били, кого ни постигали. Тойон Тигиль по долговременном сопротивлении переколов жен и детей своих сам себя живота лишил. А Голгочь по погромлении камчатских острожков на реке Козыревской и на Шаниной за то, что жители не хотели итти к нему в сообщение, убит от них при своем оттуда возвращении.

Между тем как слух прошел о раззорении Нижнего Камчатского острога, то камчадалы по большей части взбунтовали, всех кто в их острожках из казаков ни прилучился, убили, размуча тирански, начали соединяться вместе, чтоб итти под оставшие остроги под Верхней и Большерецкой, начали призывать к себе в сообщение всех своих соседей грозами и ласкою, при чем много из тех, которые к ним не пристали, и побито. А казаки принуждены были жить в великом страхе, пока не получили помощи из Нижнего; однако партии из обоих острогов ходили в поход по Пенжинскому морю и громили всех без пощады и милости. А когда прибыла команда из Нижнего, тогда они соединенными силами пошли на авачинских изменников, которых было более 300^[162], брали приступом крепкие и нарочно зделанные острожки их, побивали изменников купно и с невинными, жен их и детей в холопство брали; и таким образом погубя их множество и успокоя, паки на Камчатку возвратились по своим местам с великою прибылью. И с того времени не бывало уже убивства на Камчатке по 1740 год, в котором по разным местам человек с семь от коряк переколоты, в том числе один матроз команды покойного капитана командора господина Беринга.

После того^[163] вскоре прибыл на Камчатку для розъиску якутского полку маеор, что потом был подполковник, Василий Мерлин с одним офицером, с капральством солдат и с малым числом иркутских служивых, а по нем в товарищи ему маеор Павлуцкой, которым велено было следовать о причине бунта, о убивстве японцов, и о других тамошних непорядках, а исследовав оное дело прислать с подписанием своего мнения в Иркутск для конфирмации, и притом новой острог построить, которые и жили там по август месяц 1739 году. В бытность свою построили они Нижней Камчатской острог немного ниже устья Ратуги речки, исследовали о помянутом бунте, и по получении конфирмации на следственное дело казнены смертию трое из российских, а имянно комисар Иван Новогородов, пятидесятник Андрей Штинников, которой убил японцев, и Михаила Сапожников, в каждом остроге по человеку, да с ними человека по два камчадалов из главных бунтовщиков, в том числе и Федька Харчин, прочие казаки {В рукописи зачеркнуто: почти все кнутом перебиты (л. 296 об.). — Ред.

В ведомости, присланной Мерлиным Миллеру в Якутск, приводится полный список камчадалов и русских, подвергнутых наказанию в 1735 г.

Камчадалов, «пущих завотчиков», было казнено 9 человек: в Н.-Камчатске — «новокрещен Фетка Харчин, некрещеные — Тадея Иурин, Черемачь Баргачев, Чамура Каначев, Ор Тавачь»; в В.-Камчатске — "Быстрой реки Ганля, Конпаковой реки Харлапан, Харюзовой Щербак; в Большерецке — «Авачи реки изменник и пущей завотчик новокрещен Васко Вахлычь».

Помимо этого было «бито кнутом» 44 камчадала: в Н.-Камчатске (основной очаг восстания) — 36 человек и в числе их 6 новокрещеных; в В.-Камчатске — 4 человека, в том числе Быстрой реки тоен Хомлачь и Морошечной тоен Вапха; в Большерецке — два авачинские тоена: Соза Кономзин и Апаучь Шараглазов.

Из числа русских, за «великие обиды и разорения», было повешено 4 человека (а не 3, как сообщает Крашенинников); в Н.-Камчатске — "комиссар Иван Новгородов, казачей сын Никита Родихин; в В.-Камчатске «казнен смертью повешен ясашный сборщик Михайло Сапожников»; в Большерецке «казнен смертью, повешен иркуцкой пятидесятник Андрей Штинников».

Кроме того, подвергнуто различным телесным наказаниям 61 человек. В Н.-Камчатске — «учинено телесное наказание, вместо смерти биты кнутом комиссары: Михайло Шехурдин, управитель Михайло Борисов, Михайло Петров, подъячей Яким Мухоплев; ясачные зборщики: Матвей Новгородов, Гаврило Чудинов, Василей Конев, Иван Калашников, Алексей Воробьев, Петр Чижевской, Иван Карташевцов, Петр Гуторов, Евдоким Колесов; толмачи и служилые люди… (следуют имена 11 человек. — И. О.); солдат Александр Змиев гонян спицрутен; подьячий Федор Сухов вместо кнута бит батожьем». В В.-Камчатске «биты кнутом» «якуцкой сотник казачей Осип Верхотуров. Ясащные зборщики: Артемий Скрябин, Андреян Рюмин. Вместо кнута биты батожьем: Семен Путилов, Василей Новограбленный. В Большерецке „биты кнутом служилые люди…“ (следуют имена 30 человек. — И. О.).

Итак повешено было 9 камчадалов и 4 русских, подвергнуто телесным наказаниям 44 камчадала и 61 русский. Всего наказано 118 человек ЩГАДА, портф. Миллера 481, лл. 361—363). — И. О.} по состоянию вин штрафованы. Служители их камчадальского народа, которых они боем, куплею и за долги получали, и владели как крепостными^[164], отпущены на волю, и впредь кабалить их запрещено накрепко. Безстрашие, с каким тамошней народ к смерти ходит, можно всякому разсудить по одному сему примеру, что при помянутой казни один смеючись жаловался на свое нещастие, что ему на виселице последнему быть надлежало. Подобно безстрашию жестокосердие их в терпении телесного наказания. Как их ни мучь, более не услышишь, как „ни, ни“, и то от первого удара, а потом как безчувственные молчат закуся язык, и более того допытаться у них пристрастием не можно, как токмо что в допросе добровольно сказали {Крашенинников ничего не сообщает нам о причинах восстания камчадалов в 1731—1732 гг., ограничиваясь лишь (в начале главы, посвященной этому восстанию) указанием на благоприятные дли восстания условия.

Материалы следственной комиссии, хранящиеся в Центральном Государственном Архиве древних актов, дают исчерпывающий ответ на этот вопрос.

Руководитель восстания Федор Харчин, на допросе от 10 мая 1733 г. рассказывал о том, как в 1730 г. комиссар Иван Новгородов „велел с них сбирать повторительной ясак“, а если „у кого ясаку не прилучилось, то брали жен и детей и били на правеже… пока нога распухнет, а после де того распорют штаны и бьют вторично на правеже по пухлой ноге. А в платеже ясаку отписей не давали“. Его самого, Харчина, били „на правеже босого“ и взяли два ясака на один год». Помимо двойного ясака, «Иван Новгородов брал с каждого человека сладкой травы по пуду, а кипрею по полпуда…» (ЦГАДА, портф. Миллера 527, тетр. 13, л. 9).

На допросе от 22 января 1735 г. Иван Новгородов, после того как было «дано ему десять ударов», признал все, в чем обвинял его Харчин, прибавив, что за назначение его комиссаром на Камчатку «якуцкому воеводе Полуектову дал деньгами 700 рублев».

Преемник Новгородова на посту камчатского комиссара Михаил Шехурдин. после «двадцати ударов», признал за собою те же вины, что и Новгородов, дополнив свое сообщение рассказом о том, как он в 1731 г. за предоставление права отдельным казакам ехать в острожки за сбором ясака, получил потом с них 540 соболей, лисиц и бобров и как из всего полученного 200 лисиц, 30 соболей и 4 бобра он, в свою очередь, «отдал за отпуск в камчадальские остроги комиссаром якуцкому воеводе Ивану Полуектову» (там же, л. 37).

В приговоре следственной комиссии мы читаем: "Бывшего камчадальских острогов комиссара Ивана Новгородова казнить смертью для того — будучи он в камчадальских острогах при зборе ясаку чинил ясашным иноземцам всякие обиды и разорения, а имянно: посылал от себя на разные реки за ясашным збором подъячего Екима Мухоплева да брата своего Матвея Новгородова и служилых людей, которым приказывал брать от ясашных иноземцов лихоимством своим себе сверх ясаку в чащины по три и по четыре места с каждого человека собольми и лисицами, а у которых иноземцов в соболей и лисиц нет, у тех брать жен и детей, и последние их парки и куклянки, и из тех чащин бить батожьем и на правеже… (там же, л. 44).

В именном указе от 9 мая 1733 г. говорилось, что хотя восставшие камчадалы «по правам подлежали все смертной казни, однако ж е. и. в. указала одних пущих завотчиков казнить смертью на страх другим, а протчих от смертной казни свободить для того, что народ дикой и пущую причину к бунту имели от озлобления своих управителей, и бить челом им в такой дальности некому и может быть не знают». В отношении же «комиссаров и подчиненных их» указ предписывает «жесточае разыскивать… и пытать, потому что большею причиною бунта их злые разорительные с таким диким народом поступки» (там же, л. 42).

Таким образом и восставшие, и местные комиссара, и следственная комиссия, и правительство совершенно согласны в оценке причин восстания. Этой причиной были «великие разорения и обиды», причиненные коренному населению со стороны местной администрации в 1730 и 1731 годах.

Поэтому нет никаких оснований восстание камчадалов 1731—1732 гг. ставить в связь с экспедицией Беринга, как это делают некоторые исследователи. Во-первых, все материалы указывают на 1730 и 1731 годы, как на время, когда «обиды и разорения» со стороны местной администрации, возглавляемой Новгородовым (1730) и Шехурдиным (1731), достигли небывалых размеров и привели к восстанию. Во-вторых, следует учесть, что экспедиция Беринга отбыла с Камчатки в 1729 г., т. е. за 2 года до начала восстания и, следовательно, не могла явиться «поводом» к восстанию. — И. О.}.

С того времени мир, покой и тишина в Камчатке {Здесь Крашенинников явно идеализирует положение на Камчатке после восстания 1731—1732 гг.

Мероприятия Анны Ивановны и Елизаветы Петровны действительно несколько облегчили положение ясачных, но не уничтожили причин к новым восстаниям.

По сообщению капитана Тимофея Шмалева, «в 1756 году воямпольские камчадалы изменили: шесть человек солдат и двух казаков побили… и крепость сожгли в разсуждении что русские строили… и вместо оной свою крепкую ж крепость построили, но в начале 1757 году прапорщик, что ныне капитан Василей Шмалев крепость разорил и изменники получили двойное воздаяние, где и российского войска человек девять убито» (ЦГАДА, портфель Миллера 528—I, тетр. 19, л. 3 об.).

Таким образом «мир, покой и тишина» после восстания 1731—1732 гг. были весьма относительными. И наступили они главным образом в результате резкого уменьшения числа камчадалов после опустошительной оспы в 1768—1769 гг. с одной стороны и увеличения числа служилых на Камчатке с другой. По сообщению капитана Тимофея Шмалева, в 1773 году «во всей Камчатке воинских чинов состоит 300 человек», а «ясачных камчадал» 706, т. е. на 706 распыленных и неорганизованных ясачных приходилось 300 хорошо вооруженных и организованных служилых. При таком соотношении сил восстания были просто невозможны (ЦГАДА, портф. Миллера 528—1, тетр. 19, л. 73). — И. О.}, да и впредь опасаться нечего; ибо по высокоматернему всемилостивейшие государыни нашей императрицы Елисаветы Петровны о подданных своих попечению зделаны такие учреждения, что тамошним жителям лучшего удовольствия желать невозможно. Ясаку они платят токмо по одному зверю с человека, какой где промышляется, то есть по лисице, бобру или соболю, а других они сборов уже не знают. Суд и расправа, кроме криминальных дел, поручены тойонам их, а комисарскому суду они не подвержены. Старых долгов, которые казаки на них почитали, править на них под жестоким истязанием не велено {Крашенинников, очевидно, имел в виду именной указ императрицы Анны Ивановны от 21 мая 1733 г. «О нечинении обид и притеснений ясашным людям, живущим в Якутском ведомстве и в Камчатке». Появление этого указа несомненно было вызвано полученными в Петербурге сведениями о восстании камчадалов в 1731 г.

Указ гласил: "Известно нам учинилось, что во отдаленных наших сибирских владениях в Якутском ведомстве и на Камчатке, как от воевод, так и от посланных для сбора с ясашных людей ясаку, комиссаров и других сборщиков чинится нашим ясашным подданным, как в платеже излишнего ясаку, так и от взятков многое разорение, наипаче ж приметками своими жен и детей отнимают и развозя перепродают; того ради мы, императорское величество, призирая их ясашных княжцов и прочих всякого народа и звания, домами и юртами живущих и кочующих, всемилостивейше повелели сими нашими печатными указами объявить им княжцам и прочим ясачникам нашу высочайшую милость и призрение, что отравлены и отправляются нарочные особливые знатные люди сыщики, которым повелено в вышеупомянутых разорениях и обидах не токмо жестоко разыскивать, но пущих разорителей и смертию казнить, а взятые с них лишние сборы и пограбленные их имения, сколько отыскано будет возвращать; также, которые из них ясачными неволею побраны и распроданы… отпустить в прежние места… (Пол. собрание законов. Собр. 1-е, № 6407). — И. О.}, а что всего паче, все почти они приведены в христианскую веру чрез проповедь слова божия, к чему способствовали отменные щедроты и милосердия всеавгустейшей монархини нашей, что новокрещеным дана от ясаку на 10 лет свобода. Для умножения же их в православии определены учители, и во всех почти острогах заведены школы, в которых невозбранно обучаться как детям казачьим, так и камчадальским без всякой платы; и ныне христианская вера в тамошней стороне к северу до коряк, а к югу до третьего Курильского острова распространилась, но можно твердо надеяться, что вскоре и коряки просвещены будут святым крещением, тем наипаче, что многие из них приняли христианскую веру. Сие же между славными и великими делами всепресветлейшей самодержицы нашей почитать должно, что зверской оной народ, из которого до времян щастливого владения ее ни ста человек крещеных не было, в краткое время познав истинну оставил свое заблуждение так, что каждой ныне с сожалением и с смехом воспоминает прежнее житие свое.

ГЛАВА 5

О НЫНЕШНЕМ СОСТОЯНИИ КАМЧАТСКИХ ОСТРОГОВ, О ИХ ПРЕИМУЩЕСТВЕ И НЕДОСТАТКАХ В СРАВНЕНИИ МЕЖДУ СОБОЮ

Российских острогов на Камчатке пять, как уже выше показано, 1) Большерецкой, 2) Верхней Камчатской, 3) Нижно-Шантальской^[165], 4) при гавани Петропавловской, а 5) при реке Тигиле.

Большерецкой острог стоит на северном берегу Большей реки между впадаюшими во оную посторонними реками Быстрою и Гольцовкою в 33 верстах от Пенжинского моря. Крепость во оном остроге четвероугольная, во все стороны по 10 сажен, с востоку и северу огорожен палисадником, южную и западную стену составляет строение, а имянно: ясачная изба, аманатская казенка, между которыми зделан анбар для содержания аманатской юколы да двоежилой анбар, в котором ясашная казна хранится. Вход в острог с западной стороны небольшими воротцами. За острогом строения часовня, что ныне уже церьковь, во имя Николая чудотворца, с колокольнею на столбах, а при ней церьковной анбар; обывательских домов по разным островам тридцать, кабак с винокурнею, служивых 45 человек, да казачьих детей положенных в подушной оклад, которые однакож служат вряд с казаками, 14 человек.

В рассуждении крепости сей острог всех хуже, но и нужды нет в укреплении, потому что подвластные сему острогу камчадалы издавна надежны и верны. В рассуждении же местоположения имеет оной перед другими великую выгоду: 1) что морские суда пристают на Большой реке, чего ради жители всегда получают привозные товары из первых рук; 2) что жители содержат у себя приежжих на квартирах и довольствуют столом из платы, от чего получают немалую прибыль; 3) что кладь оттуда в другие остроги подъимают на своих собаках, а за перевоз берут немалые деньги; 4) что морских бобров, которые ныне за главной камчатской товар почитаются, получают они больше жителей других острогов; 5) что в летнее время имеют они рыбы со излишеством, и ловят с малым трудом и коштом, ибо по состоянию реки не употребляют они сетей больше 20 сажен; чего ради и главной командир камчатских острогов по большой части живет в Большерецком, а в другие остроги посылает от себя закащиков. Тем токмо сей острог недостаточен, что в летнее время, когда рыба из моря идет, и запасается в зиму, всегда бывает морская погода, от чего происходит в приуготовлении кормов великое затруднение, ибо от несказанного множества рыбы с нуждою запасается столько, чтоб на зиму стало, а по большой части к весне бывает великая дороговизна съестных припасов и голод. Естьли бы лесом сия река была довольна, то бы сей недостаток отвратить можно было копчением и сушением рыбы в шалашах по примеру охотских жителей, но такой шалаш зделать немало денег надобно, ибо лес к строению годной издалека плавится с великим трудом и опасностию. К каждой лодке привязывается не более десяти бревен, да и таким образом на быстрых местах часто разбивает их. Для большего изъяснения трудности в плавлении лесу довольно только то объявить, что от моря не по лес годной, но по сухие дрова, которые употребляют на варение соли и жиру, ездят по трои и по четверы сутки, а привозят только, что не сварить и пуда, от чего там и соли не столь довольно, как в Нижнем Камчатском остроге или на Аваче. У которого казака одна лодка, тот месяц и балаган строит у моря, к которого строению токмо колье, трава да 9 подставов потребны.

Верхней Камчатской острог, которой прежде всех построен, и был несколько лет главным острогом, для того что комисары в нем жили, а в другие остроги посылали закащиков, стоит на левом берегу реки Камчатки при устье речки Кали, от камчатской вершины в 69 верстах, от Большерецка по прямой дороге в 242, а по дороге чрез Оглукоминской хребет в 436 верстах в 50 саженях. Крепость в нем четвероугольная с палисадником во все стороны по 17 сажен. Ворота с речную сторону стены, а над воротами анбар, в котором хранится ясачная казна. Внутрь крепости строения ясачная изба с каморкою, в которой аманаты содержатся, два анбара двоежилые, в которых кладется жир на свет и аманатская юкола. За крепостью часовня, что ныне церьковь, во имя Николая чудотворца, государев дом с принадлежащим строением, кабак с винокурнею, обывательских домов 22, а служивых и казачьих детей 56 человек.

Сей острог в рассуждении погоды и лесу великое имеет пред Большерецким преимущество, ибо там всегда бывает изрядная погода, а лес хотя тополовой, однако толстой, и с малым трудом получить можно, чего ради и хоромное строение в оном остроге гораздо лучше Большерецкого. Имеет же помянутой острог и в том преимущество, что земля там способна к плодородию, и пахатных мест больше и лучше тех нигде не находится. Но в рассуждении рыбных промыслов беден, для того что рыбы по дальности расстояния его от моря и немного туда доходят и весьма поздно, так что нижношантальские жители тогда кормом совсем исправляются, когда в Верхнем начинается промысел. Чего ради жители по всякую почти весну претерпевают голод, и принуждены бывают весною закупать рыбу по Пенжинскому и Бобровому морю. Соль и жир они покупают в Нижнем Камчатском остроге, или сами на устье Камчатки для варения ее ездят, не взирая на великое разстояние, ибо от Верхнего Камчатского острога до устья Камчатки более 400 верст. Прежде сего помянутые недостатки награждаемы бывали морскими бобрами с Бобрового моря, которых казаки получали довольно; но ныне и та их польза миновала, для того что на Бобровом море мало привалов бывает, при котором случае самой лучшей того зверя промысел. Естьли же у помянутого острога Бобровое море приписано по близости к Авачинскому острогу, то жителям сего острога вся надежда на земледелие останется, чем они, ежели не поленятся, более прибыли получать будут, нежели от торгу с камчадалами; в противном случае, и жить им там почти не у чего будет. Нижней Камчатской или Нижношантальской острог от Верхнего Камчатского острога в 397 верстах, стоит на том же берегу реки Камчатки, не доежжая за 30 верст до ее устья. Крепость в нем четвероугольная, огорожена палисадником длиною 42, а шириною 40 сажен с проежжею рубленою башнею, которая зделана посреди стены западной. Внутрь крепости строения церьковь во имя Успения пресвятые богородицы с пределом Николая чудотворца, ясашная изба с сеньми и амункою, дом государев, в котором живут прикащики, два анбара кладовые, в которых содержится ясашная казна и военные припасы. Все строение в рассуждении других острогов изрядное и прочное, для того что все из лиственишного дерева. За крепостью строения обывательских домов 39, да кабак с винокурнею. Жителей всякого чина 92 человека.

Сей острог в рассуждении вещей потребных к человеческому содержанию по тамошнему обстоятельству можно почесть преизобильным и преспособным местом: 1) что там довольно преизрядной рыбы, которой жители и солят и сушат со излишеством; 2) что в лесу не токмо к хоромному, но и к судовому строению годном изобилие; 3) что в рассуждении состояния реки плавить его можно без всякой опасности, чего ради жиру и соли варится там столь много, что и другие остроги оною снабдеваются; 4) что около тех мест множество дичи промышляется, которой жители получают от камчадалов так много, что нет такого бедного казака, которой бы нарядной обед зделал без лебедя, а о гусях, утках и упоминать нечего; 5) что они получают завсегда свежую рыбу, которая на ключах и зимою ловится; 6) что родится там много ягод морошки, брусницы и голубицы, которых прожиточные люди запасают в зиму великие кади, а сие составляет по рыбе главную часть съестных припасов; 7) что могут они, сколько надобно, достать всякой домовой посуды, притом дешевою ценою, которую в Большерецке едва можно получить за великие деньги; 8) что им достаются самые лучшие камчатские соболи с реки Тигиля; 9) что коряцкие товары, оленье платье, камасы, постели, пыжики, ровдуги и самых оленей на пищу, без которых им меньше нежели без российских и китайских обойтись можно, получают они дешевле других и способнее; 10) что там в близости есть и места плодородные, где всякий хлеб и овощи родятся. Один недостаток состоит в том, что российские и китайские товары дороже у них продаются нежели в других острогах, для того что купцы должны провоз на товары накладывать, которого от Большерецка до сего острога не меньше четырех рублев на пуд приходит.

Четвертой острог заведен при Авачинской губе в 1740 году, а жители переведены туда из Нижнего и Верхнего Камчатских острогов. Там построены преизрядные домы, особливо же великолепно по тамошнему состоянию строение Камчатской экспедиции, которое стоит около Петропавловской гавани. Вящшее еще украшение придает ему церьковь с пристойным зданием, что на изрядном месте воздвигнута.

Преимущества и недостатки сего места почти те же что и Большерецкого острога; в том токмо есть некоторая отмена, что на Аваче бобровые промыслы перед руками, напротив того вода не столь хороша и здорова, как в Большей реке. Многие от ней хворали одышкою, чего ради знатнейшие из Камчатской экспедиции не редко за водою посылать принуждены бывали на реку Авачу, которая в Авачинскую губу впадает.

В каком состоянии пятой острог, что при реке Тигиле, про то объявить нельзя, ибо оной зачат строить уже по выезде моем с Камчатки, токмо то известно, что отправлено во оной 37 человек на поселение. Господин Стеллер пишет, что помянутой острог за благо рассуждено строить для трех причин: 1) чтоб бунтующих сидячих коряк содержать в послушании, 2) чтоб оттуда проложить дорогу вкруг Пенжинского моря до Охотска, 3) чтоб защищать в нужном случае оленных коряк от чукоч, которые их всегда раззоряют. Жители сего острога могут много пользы отнять у нижношантальцов: 1) что им не столь способно будет получать соболей тигильских; 2) что коряцкие товары прежде тигильцам доставаться имеют; 3) что ясашные коряки Пенжинского моря, которые были под Нижним, чаятельно к Тигильскому острогу как к ближайшему приписаны будут.

ГЛАВА 6

О ЖИТИИ¹ ТАМОШНИХ КАЗАКОВ, О ИЗОБРЕТЕНИИ ТРАВЯНОГО И ЯГОДНОГО ВИНА², О КУРЕНИИ, О ПРЕЖНЕЙ ВИННОЙ ПРОДАЖЕ И О ДОХОДАХ КАЗАЧЬИХ

¹ В рукописи зачеркнуто: о содержании (л. 300). — Ред.

² В рукописи зачеркнуто: и что каждому исправному казаку потребно (л. 300). — Ред.

Казачье житье на Камчатке не разнствует почти от камчадальского^[166], ибо как те, так и другие питаются корением и рыбою, и в тех же трудах упражняются: летом промышляют рыбу и запасают в зиму, осенью копают коренье, дерут кроливу, а зимою вяжут из оной сети. Вся разница состоит в том: 1) что казаки живут в избах, а камчадалы по большой части в земляных юртах; 2) что казаки едят больше вареную нежели сухую, а камчадалы больше сухую; 3) что казаки из рыбы делают различные кушанья, как например, тельные, пироги, блины, оладьи и прочее, чего камчадалы до российских людей не знали. Но понеже в таком житии без женского полу обойтись никак невозможно, для того что большая часть помянутых трудов лежит на оном, как например, чищение рыбы, копание коренья, портная и сапожничья работа, сучение пряжи и прочая, а казаки поселились на Камчатке без женского пола, для того что по трудности пути и одни проходили с нуждою, того ради сообщу я средства, которые они употребляли.

Что казакам новое оное место не все ласкою, но иногда и силою покорять надлежало, о том^[167] всякому довольно рассудить можно. Из острожков покоренных силою брали они довольное число в полон женского полу и малолетных, которых разделяя по себе владели ими как холопами^[168]. Оные холопы должны были стараться о всем потребном к содержанию, а они как господа довольствовались готовым ни за какие труды не принимаясь. Для присмотру за холопами употребляли они наложниц своих из числа же холопей, на которых они по прижитии детей по большей части и жеиивались. А которые желали чрез супружество свойство иметь с вольными камчадалами, те давали им на себя записи, что они по прибытии священника дочерей их за себя возьмут. Таким образом случалось, что у казака крестины невесты^[169], свадьба, молитва и крестины детей отправлялись вместе^[170], ибо во всех острогах один был священник, которой жил в Нижнем остроге, а в другие приежжал чрез год или чрез два года, между тем многие женившись по вышеписаиному обыкновению дав на себя запись детей рождали, которых дьячку должно было крестить, а священнику приехав и родителей венчать и совершать тайну крещения.

Камчатское житие казакам, как таким людям, которые не видали лучше, не неприятно казалось, тем наипаче, что жили они как дворяне за холопами. Соболей и другой мяхкой рухляди получали довольно. В карты, которая их вящшая была забава, имели что проигрывать. Одно их мучило, что вина достать им было негде, однако и тот недостаток от охотников награжден вскоре, как ниже сего объявлено, будет; а здесь надобно упомянуть о картошном их увеселении, какое они получали удовольствие и прибыль. Прежде сего лучшее сходбище у них было в ясашной избе; там были суды, советы, споры и зерновое место; а когда завелись кабаки, тогда все помянутое в них происходить начало. Игроки приходили туда с соболями или лисицами; а когда того не доставало, приводили холопей. Лучшее у них место на палатях; игрывали в великую сумму по тех пор, пока оба оставались наги, ибо соболи и лисицы расходились на вино, на картяное и световое; а кто в выигрыше оставался, тот доволен бывал мнимою прибылью, что^[171] бирал письмо в долгу, которой они кабалой называли. Почти поверить тому нельзя, какое при том бедные холопи терпели мучение, часто случалось, что в один день доставалось им иметь по двадцати хозяев, о чем и поныне многие с горестию воспоминают.

Что касается до изобретения вина, то оное нашли казаки большерецкие таким образом. Обычай у них есть всякие ягоды заготовлять в зиму, как уже выше объявлено. Некогда случилось, что ягоды к весне окисли, и yи в какую потребу кроме квасу не были годны; между тем некоторые пьючи окислой цельной росол почувствовали хмель в себе, чего ради приготовя котел перегоняли оные с желаемым успехом к великой радости всех жителей. С тех пор на Камчатке без вина уже не было, а особливо когда проведано, что и из сладкой травы вино родится. Когда у них не доставало на вино ягод, тогда мочили они сладкую траву в воде и положа в сусло толченых кедровых орехов, и сквася пили вместо меду. Но как и от того почувствовали шум в голове, тотчас устремились на опыты. В начале квасили сладкую траву в кипрейном сусле, и то сусло перегоняли, но без успеху; потом начали и самую траву в котлы класть, тогда получили, чего искали. По понеже сладкую траву в кипрейном сусле мочить убыточно было, то отведывали они гнать вино и из одной сладкой травы, в чем кеменьшей успех имели. И сей способ как не проторной поныне в употреблении.

Каким образом сладкая трава заготовляется, о том во второй части сего описания упомянуто, а здесь осталось объявить, как; из заготовленной травы вино выгоняют.

Сухую траву пластиками мочат они в теплой воде, налив воды в небольшее судно столько, чтоб трава могла погрузиться, и положа в оную жимолостных ягод или пьяницы, замазывают крепко, и ставят в теплое место. И сие называют они приголовком, которой киснет с превеликим шумом. Знак его совершенства: как перестает греметь, тогда мочат они сладкой травы в больших кадях пуда по два и по три, и квасят объявленным приголовком, и при всем поступают, как выше показано, а сие называют они брагою. Когда брага греметь перестает, тогда кладут оную в чугунные или медные котлы, накрывают деревяннсю крышкою, в которой вместо трубы обыкновенно вмазывается ружейной ствол, и гонят раку по тех пор, пока в ней есть кислость. Сия рака крепостию подобна хорошему вину, чего ради и пьют оную за вино, не переганивая в другой раз. А ежели перегнать, то вино столь крепко бывает, что можно травить железо. Делают же брагу и без приголовку заквася водою, в которой мочена негодная трава, что по выгнании вина в котлах остается. Из трех пуд или и из двух с половиною выходит раки печатное ведро, которое из казны по 20 рублев продавалось^[172].

Естьли кому неизвестны тамошние обстоятельства, тот в рассуждении помянутого пространного казачья житья без сумнения пожелает ведать, откуда получают толь великие доходы^[173]; чего ради сообщу я здесь для таких любопытных краткое о прибытках их известие. С начала завоевания Камчатки имели они довольной случай богатиться: 1) от частых находов на немирных камчадалов, которых они покоряли военную рукою; 2) от ясашнюго збору, при котором каждому рядовому казаку по нескольку мяхкой рухляди доставалось на пай, ибо каждой камчадал кроме ясаку должен был дать им по четыре лисицы или соболя, одного зверя зборщику, другого подъячему, третьего толмачу, четвертого на рядовых казаков; а такие излишние поборы назывались у «их чащинами, а в Якутске беляком; 3) от торгу с камчадалами, которым они при зборе всякие мелочные товары продавали, или в долг отдавали дорогою ценою^[174]. И хотя по бывшем следствии оные излишние зборы отвращены^[175], однако торг с камчадалами повольной состоит за казаками. Они снимают товары у купцов, и развозя по камчадалам продают им двойною ценою и свыше, но не все на мяхкую рухлядь, ибо берут они по цене и потребное к своему содержанию, как например, лодки, сети, съестные припасы и прочая. И сие есть одно средство, что казаки в безхлебных оных и всем скудных местах могут содержать себя жалованием пеших казаков, которого денежной оклад 5 рублей, да за хлеб денег по якутской цене, а каждому исправному казаку кроме нужного к пропитанию на одно платье летнее и зимнее, на собак и на военные припасы надобно не меньше 40 рублев на год, ибо пара куклянок продается по 6, по 7 и но 8 рублей, штаны теплые рубли по 2 и по 3, на тарбасы зимние и летние, на шапку и рукавицы не меньше четырех рублей положить должно, на чулки шерстяные рубль, на две рубахи пестрединные или холстинные 4 рубли, ибо там пестреди и холста по 4 аршина на рубль продается, на летние ровдужные штаны 2 рубли, нарту самых плохих собак с прибором ниже десяти рублев достать не можно, винтовка по тамошнему месту немалой цены стоит, а пороху и свинцу и за великие деньги достать не без трудности.

ГЛАВА 7

О ПОДЧИНЕННЫХ КАЖДОМУ РОССИЙСКОМУ ОСТРОГУ КАМЧАТСКИХ И КОРЯЦКИХ ОСТРОЖКАХ, О ПОСЫЛАЕМЫХ К НИМ ЗБОРЩИКАХ¹, И О ДРУГИХ КАЗЕННЫХ КАМЧАТСКИХ ДОХОДАХ ¹ В рукописи зачеркнуто: о ясаке (л. 302 об.). — Ред.

Понеже выше сего показано, что российских острогов на Камчатке ныне пять, а естьли к ним приписные камчатские и моряцкие острожки или нет, про то неизвестно, того ради сообщу я здесь известие, какие иноземческие острожки в бытность мою к трем старинным острогам, к Большерецкому, Верхнему и Нижношантальскому принадлежали, кто имены в них тойоны были, и сколько имели подчиненных, и каких окладов, а наконец по скольку зборщиков из каждого российского острога, и в которые имянно места отправлялись.

Большерецкой присуд, как выше сего писано, по берегу Пенжинского моря от устья Большей реки к югу до реки Опалы, к северу до Воровской, по берегу Восточного моря от Авачи до Налачевой реки простирается, а всех острожков в тех местах по переписным книгам считается семнадцать, а имянно:

	Собольники	Лисичники	Число людей
На Большей реке.1
1) Кученичев острог, в нем тойон Кученичь, ясашных	8	17	25
2) Сикушкин, тойон Курузтачь, ясашны	12	15	27
3) Апачин2, тойон Апача, ясашных	4	10	14
4) Начикин3, тойон Начика, ясашных	6	3	9
	30	45	75
По реке Быстрой.
5) Карымаев, тоон Карымай, ясашных	7	9	16
По Пенжинскому морю от реки Опалы до Воровской.
6) на реке Опале4 тойон Хантай, ясашных	5	9	14
7) на Утке5 реке, тойон Келюга, ясашных	4	10	14
8) на реке Кыкчике6 у тойона Шемкочя	13	29	42
9) на той же реке у подчиненного тойона Тавача	10	20	30
10) на реке Немтика7 у тойона Налач	5	5	10
11) на реке Коре8 у тойона Савачилки	8	12	20
12) на Воровской реке9 у тойона Тонача	27	53	80
По реке Аваче и Авачинской губе и оттуда на север до реки Налачевой.
	2	7	9
13) на Аваче у тойона Пинича			25
14) в Паратуне острожке10 у тойона Карымчи, в том числе один кошлока платит	6	19	15
15) В Купкином острожке11 у тойона Тареи	17	37	54
да сверх того один платит бобра, другой кошлока, итого	--	--	56
16) В острожке у тойона Ниаки двое платят по кошлоку	6	21	20
17) В Колахтырях12 у тойона Апауля один платит бобра	3	8	12
18) На Налачевой13 у тойона Мгата трое платят по бобру, двое по кошлоку	8	14	27
Да в 1738 году по разным рекам вновь объясачено, один в соболиной, 45 человек в лисичной, да 1 в оклад лисицы
Итого Большерецкого ведения в 17 острожках
бобрового окладу — 5
кошлокового — 6
собольников — 151
лисишников — 288
А всего с новообъясачеными 47 человеками	--	--	497

¹ В рукописи зачеркнуто: следуя вверх по Большей реке (л. 302 об.). — Ред.

² Каликин (Опачин. наст. изд., I, гл. 4). — В. А.

³ Мышху (там же). — В. А.

⁴ На р. Опале ительменские селения имелись в двух местах, названия их не указаны (там же, гл. 7). — В. А.

⁵ На реке Утке находился острожек Усаул (там же). — В. А.

⁶ На реке Кыкчик были расположены острожки: 1) Чаапынган, 2) Кыгынумт (Акагышев) 3) Чачамжу (там же). — В. А.

⁷ Название острожка Сашажучь (Сушажучь) (там же). — В. А.

⁸ В рукописи: Коле (л. 303). — Ред.

⁹ Ительменское название острожка Гыг, русское Воровской (там же). — В. А.

¹⁰ Другое название Карымчин по имени тойона Карымчи (там же, глава 5). -- В. А.

¹¹ Купкин острожек еще назывался Тарчин (Тареин), по имени тойона (там же). — В. А.

¹² Ительменское название Макошху (там же, гл. 6). — В. А.

¹³ Название острожка Шотохчу (там же, гл. 6). — В. А.

За збором в помянутые места присылается тыне из Охотска ежегодно комисар из тамошних служивых людей, которой на Авачу и по Пенжинскому морю сам ездит, а с Опалы и из других посторонних острожков сами камчадалы в острог лриежжают. Сколько же ясаку самому комисару добрать не случится, то по возвращении в острог посылает он от себя служивых за иедобором, одного но Пенжинскому морю, другого на Авачу, третьего на Опалу, а иных к тем камчадалам, которые оставя прежние жилища поселились в ведении других российских острогов.

Прежде сего и курильцы состояли под Большерецким острогом, и туда посылался из Большерецка зборщик, но ныне из Охотска нарочной присылается. При каждом эборщике бывает пищик, толмач, целовальник, да несколько человек служивых людей, которым казну караулить должно. Ясак принимает комисар при всех объявленных людях к совету их, которой годен или негоден, причем толмач переводит что надобно, пищик вписывает в шнуровые книги, и дает от-писи. Ясак отдается на руки целовальнику, а хранится за его ж и за кемисарскою печатьми. И сне о всех комисарах разуметь должно.

К Верхнему Камчатскому острогу, которого ведомство от вершины Камчатки до Вытылгиной речки, по берегу Пенжинского моря от Конпаковой на север до реки Коврана, а по берегу Восточного моря от Кроноцкого носу на юг до Шипунского острожку простирается, принадлежат следующие острожки:

	Собольников	Лисични ков	Число людей
По реке Камчатке от вершины до Вытылгиной речки
1) Чаничев острог, тойон в нем Ганала, ясачных	37	57	94
2) Иромлин, тойон Шипкамак, ясачных	19	24	43
3) Машурин1, тойон Начика Машурин	84	70	152

¹ Ительменское название Кунупочичь (там же, гл. 2). — В. А.

² В рукописи 155 (л. 303 об.). — Ред.

	Бобровщики	Собольники	Лисичники	Число людей
4) Шапин или Шепен, лучшей мужик Начика, людей		8	5	13
5) Тулуачь, тойон Каначь Кукин, ясачных		3	5	4
6) Козыревской1, тойон Накша, ясачных		5	9	14
7) Вытылгинской, лучшей мужик Выргачь, ясачных		4	2	6
По Пенжинскому морю от Конпаковой реки до Коврана
8) Конпаковской2, тойон Акет, ясачных		11	42	53
9) Крутогоровской3 тойон новокрещен Иван Павлутской		11	30	41
10) Оглукоминской4, тойон новокрещен Иван Отласов		15	34	49
11) Ичникой5, в нем тойон Тынешка, ясачных		23	61	84
12) Сопошной6, тойон Тоначь, ясачных		14	36	50
13) Морошечной7, тойон Вайхо, ясачных		3	10	13
14) Белоголовой8, тойон Тарея, ясачных		11	33	44
15) Быстрой реки острожек, тойон Хомлит, ясачных		10	26	30
16) Хариузовской9, тойон Брюмча, ясачных		16	34	50
17) Коврапской, тойон Игиняк, ясачных		6	20	26
По берегу Бобрового моря10
18) Кроноцкого острожку, что в губе, тойон Гатальча	6	8	30	44
19) Усть-Кроноцкого острожку тойон Брючь, ясачных	1	2	6	9
20) Кемшча острожка у тойона Ижуры	5	--	15	20
21) Шемячинского острожка у тойона Тенивы	1	1	12	14
22) Березовского11 острожку у тойона Тукача	1	1	12	14
23) Жупановского острожка у тойона Пишкаля	2	4	12	18
24) Калигарского12 острожка у тойона Кужаки	1	2	8	11
25) Островной реки у Вахиля13 в острожке	--	9	--	9
26) Той же Островной реки м на морском острову у тойона Апачи	9	1	35	45
27) Шипунского острожка у тойона Кушуги	1	--	10	11
Да сверх того ясачных коряк, которые живут на Аваче	--	3	9	12
Итого в 27 острожках, подсудных Верхнему Камчатскому острогу	27	302	651	932

¹ Другое название Накшнн, Колю (там же). — В. А.

² Ительменское название Шкуажчь (там же, гл. 7). — В. А.

³ Ительменское название Тахлютаынум (Тахлаатынум) (там же). — В. А.

⁴ Ительменское название Такаут (там же). — В. А.

⁵ Ительменское название Оаут (там же). — В. А.

⁶ Ительменское название Сигикан (там же). — В. А.

⁷ Ительменское название Адагут (там же). — В. А.

⁸ Ительменское название Мильхия (Мильх) (там же, 7). — В. А.

⁹ Другие названия: Гунтын-Макайлон, Брюмкин (там же). — В. А.

¹⁰ Во время посещения Камчатки Дитмаром в 50-х годах XIX века все восточное побережье полуострова до устья реки Камчатки было совершенно необитаемо (К. Дитмар. Поездка и пребывание в Камчатке в 1851—1855 гг. Ч. 1. Исторический отчет по путевым дневникам. СПб., 1901, стр. 329). — В. А.

¹¹ Ительменское название Алаун (там же, гл. 6). — В. А.

¹² Ительменское название Кыннат (там же). — В. А.

¹³ Ительменское название, вероятно, Ашумтан (там же). — В. А.

¹⁴ Название острожка Итытхочь (там же). — В. А.

За ясаком в помянутые острожки обыкновенно посылывались по три зборщика, один на Бобровое, другой на Пенжинское море, а третей по реке Камчатке, но ныне присылаемые из Ожотска зборщики иногда по всем местам сами ясак збирают, а от себя уже посылают токмо за недобором.

К Нижнешантальскому острогу принадлежат следующие иноземческие острожки:

	Собольники	Лисичники	Число людей
По реке Камчатке
1) Усть-Камчатской, тойон Тавачь, ясачных	15	77	92
2) На озере Колко-кро1, тойон Намахаручь, ясачных	2	12	14
3) Шантальской, тойон Тумучь, ясачных	5	26	31
4) Хапичинской, тойон Лемшинга, ясачных	9	13	32
5) Пеучев или Шванолом, тойон Камак, ясачных	17	85	102
6) Щечкин2, тойон Щечка, ясачных	9	15	24
7) Каменной3, тойон новокрещеной Иван Карбаганов, ясачных	6	63	69
8) Ключевской4, тойон Ликочь, ясачных	11	34	45
9) Каначев6, тойон Ниличь, ясачных	12	39	51
10) Итателев, тойон Итатель, ясачных	17	27	44
По реке Еловке
11) Усть-Еловской, или Коанным, тойон Степан Харчин	4	11	15
12) Верхо-Еловской6, тойон Тавачь Тенивин, ясачных	40	377	77
По берегу Восточного моря
13) Столбовской8, тойон Чегага, ясачных	4	19	23
14) Укинской9, тойон Коричь, ясачных	9	15	24
15) Пильченгылып, он же и Манмлянской, тойон Начика, ясачных	8	24	32
16) Уакамелян, он же и Кахтанской, тойон Холюли, ясачных	4	15	19
17) Русаков10, тойон Куму	2	21	23
18) Острожек на усть губы11, тойон Камак, ясачных	2	28	30
19) Юмгин12, тион Умьекучин, ясачных	--	25	25
20) Карагинской13, тойон Кумлю, ясачных	--	20	20
21) На Карагинском морском острову тойон Тэта, ясачных	--	30	30
Итого	176	636	812
По берегу Пенжинского моря
22) Тигильской, тойон Пейвев ясачных	31	61	92
23) Напанской, тойон Хоткамак, ясачных	8	26	34
24) Аманинской, тойон Ляля, ясачных	1	18	19
25) Утколотской, тойон Ляля Камаков, ясачных	5	22	27
26) Ваемпальской14, тойон Унепоха, ясачных	21	59	8J
27) Кахтанской15, тойон Кулу Нимгыит, ясачных	4	30	34
28) Верхней Палланской16, тойон Амгаль, ясачных	1	16	17
29) Средней Палланской17, тойон Амриль, ясачных	7	15	22
30) Нижней Палланской18, тойон Камак, ясачных	4	30	34
31) Лесной, тойон Келлях, ясачных	1	37	38
32) Подкагирной, тойон Томгиргин, ясачных	2	33	35
Всего Нижнего камчатского острога в 32 подсудных острожках	254	983	1237

¹ Название острожков Табкачаулкик и Ламахаручев (по имени тойона Лемахаручев). У Крашенинникова Нама — описка, следует читать Лама (см. Колониальная политика царизма на Камчатке и Чукотке в XVIII веке. Л., 1935, стр. 101, 106, 146). — В. А.

² Щечкин уничтожен оспенным поветрием (см. о переменах, происшедших на Камчатке со времени описания оной Крашенинниковым. Сиб. Вестн., ч. IV). Дитмар в 50-х годах XIX века видел уже только развалины. (К. Дитмар. Поездка и пребывание на Камчатке в 1851—1855 гг. Ч. I. Исторический очерк по путевым дневникам. СПб., 1901, стр. 310). — В. А.

³ Ительменское название Пингаушчь (наст. изд., I, гл. 2). — В. А.

⁴ Ительменское название Кыллуша (там же). — В. А.

⁵ Вероятно, Крестовский острожек. — В. А.

⁶ Ительменское название Колилюнучь (там же, гл. 3). — В. А.

⁷ Исправлено по рукописи (л. 304 об.), в изд. 1755 г. „77“. — Ред.

⁸ Ительменское название Агуйкуич (Огуйкунч) (там же, гл. 11).

⁹ Ительменское название Бахатанум (Балаганум) (там же, гл. 6). — В. А.

¹⁰ Русаков назван по имени тойона метиса Русака (ительменское имя Кымгу, Куму). В его подчинении находилось несколько населенных пунктов, в том числе острожек Ижьшгыт (там же). — В. А.

¹¹ Название острожка, вероятно, Хангота или Уаканг-атынум (там же). — В. А.

¹² В ведении тойона Умьеучкина находились остроги: Еиталаи и Мекемена (там же). — В. А.

¹³ Другое название — Кыгалгын (там же). — В. А.

¹⁴ Другое название Минякуна (там же, гл. 7). — В. А

¹⁵ Другое название Гырачан (там же). — В. А.

¹⁶ Другое название Аннаков (там же). — В. А.

¹⁷ Другое название Ангакит (там же). — В. А.

¹⁸ Другое название Онотойнеран (там же). — В. А.

За ясаком в помянутые острожки посылаются по трое зборщиков, один на Тигиль, другой на Уку, третей на Карагинской остров; а живущие по реке Камчатке, яко подгородные, сами с ясаком в острог приежжают, которой от комисара принимается.

Всех камчатских острогов ясашной збор с 2716 душ состоит из 34 бобров и кошлоков, из 17 сороков 26 соболей, и из 1962 лисиц, к которому надлежит еще присовокупить до 100 например бобров с островных и живущих на Лопатке курильцов, которого збору по тамошней цене можно положить на 10000 рублев, тем наипаче что иногда вместо красных лисиц приносятся в ясак соболи, сиводушки, чернобурые, крестовки, а где бобры ловятся, там и бобры или кошлоки, а по иркутской цене вдвое, или свыше.

По ясачном зборе главной казенной тамошней доход от винной продажи, которого будет до трех или четырех тысяч. Подушного збору с казачьих детей малое число, а других казенных доходов никаких при мне не было, ибо с купечества десятая выделяется в Охотском остроге. Но может быть ныне казенные оные доходы умножились отдачею на откуп Берингова и других островов, где бобры промышляются.

ГЛАВА 8

О КУПЕЧЕСТВЕ

Каково было на Камчатке купечество^[176] с начала ее покорения, коим образом оно состояло за одними прикащиками и за служивыми, которые из Якутска присылались за ясачным збором, и как у служивых торг бывал с камчадалами, оное уже из вышеписанного явствует, а здесь должно объявить особливо о том, с которого времени начали приежжать купцы настоящие^[177], какие товары в тех местах похожи^[178], и какова прибыль от тамошнего торгу.

Хотя мелочники ежжали на Камчатку при зборщиках и с самого покорения Камчатки, однако их за купцов почитать нельзя, для того что они не столько пеклись о купечестве, сколько о службе, которую и наряду с казаками служили, а часто и команду получали над ними от прмкащиков; особливо же что никто почти из них не желал казаком не быть, которое однакож щастие случалось не всякому; ибо большая часть не взирая на военную службу остались под именем посадских^[179], и при первой ревизии в подушной оклад положены, как тамошние настоящие жители. Уповательно, что тогда из голь отдаленного, нового и малолюдного места никого вывозить не велено было.

Настоящих купцов прикащики с довольным числом товаров начали приежжать сперва в Охоцк, а потом и на Камчатку, в то время, как Вторая Камчатская экспедиция в оные места переехала, при которой, в рассуждении многолюдства, был великой расход товарам, и столь с великою их прибылью, что некоторые мелочники, которые из России пришли на судах в работе, в шесть или семь лет зделались такими купцами, у которых торгу до 15000 и более. Напротив того некоторые от чрезвычайной оной прибыли и свое потеряли, не хотя скоро выехать, и желая больше обогатиться. Между тем вдавшись в роскоши, и не смея своим хозяевам явиться, там было и поселились, уповая что и их, так как вышепоказанных защитит от вывоза в свои места дальнее расстояние и малолюдство камчатских обывателей; однако в том ошиблись к немалой пользе купцов, которые посылают в те места прикащиков.

Но с Камчатскою экспедицней) был у купечества весьма другой торг в рассуждении камчатского, ибо все бывшие при оной жалованные люди покупали товары на наличные деньги, а камчатским обывателям принуждены они все отдавать в долг, и ждать, пока они зимою из орды возвратятся. Тогда берут у них за товары свои мяхкою рухлядью по тамошней цене с преизрядною прибылью, так что хотя почти все купцы выежжают с Камчатки оставя по нескольку сот долгу безнадежного, однако барыша вывозят по самой малой мере вдвое или втрое. Ежели же взять в рассуждение мену камчатских товаров на китайские, то за всеми проторьми, которым по дальности расстояния, по трудности проездов, по дороговизне найму подвод и своего содержания весьма знатным быть должно, без ошибки можно получить по четыре тысячи на тысячу^[180], как из нижеписанного можно будет яснее видеть. Но такую прибыль от большой части получают купцы, которые не свыше года живут в Камчатке; в противном случае немалой ущерб претерпевают. Причина тому: 1) что они с приезду распродают, как можно, все свои товары и вещи, не жалея и платья, льстясь на дороговизну, а сами остаются ни с чем, уповая на скорой выезд; а когда остаются за каким препятствием в другой год, тогда нужные себе товары принуждены перекупать между собою двойною ценою; 2) что мяхкая рухлядь чем более лежит, тем более оцветает, а следовательно теряет свою доброту и цену; 3) что лежачие товары никакой им не приносят прибыли; а о скуке не обыкновенному к тамошним местам, о бедном, но дорогом пропитании, о найму квартир и кладовых анбаров, и о других тому подобных обстоятельствах и упоминать нечего, что все в случае скорого выезду избегается.

Похожие на Камчатке товары отчасти российские или вообще европейские, отчасти сибирские, бухарские и калмыцкие, а отчасти коряцкие из Анадырска. Из Европы идут туда сукна цветные недорогой цены, холст, пестредь, стамед, усольские ножи, всякая обувь, которая в Казане или в Тобольске закупается, платки шелковые и бумажные, вино красное, токмо помалу, сахар леденец и белой, табак листовой, всякие серебряные мелочи и несколько позументу, также зеркала, гребни, прописки и бисер. Из Сибири железная и медная посуда, железо полосное и деланное в разные инструменты, как например: ножи, топоры, клепешные зубки и огнива. Оттуда ж возят воск, соль, пеньку и пряжу на сети, приятнейшие тамошние товары, а сверх того лосину деланую, хрящь и сермяжные сукна. Из Бухарин и Калмыцкой земли выбойки, чалдары, зендени и другие еркецкие товары. Из Китая голи, полуголи и другие сим подобные материи, фанзы, лензы, китайка, шелк, китайской табак, китайские корольки, иглы, которые российским предпочитаются, и другие мелочи. Из коряк гарно, то есть всякие деланые и неделаные оленьи кожи, которые лучшей тамошней товар составляют, и которым много расходу, ибо других товаров надобно привозить смотря по тамошнему месту умеренно, ежели кто их желает продать хорошею ценою. В противном случае несмотря на дешевизну товаров залежаться могут, для того что купить будет некому, ибо тамошние посадские о торгу ке стараются, и при отъездах купцов остальных товаров не скупают, чтоб со временем с барышом продать, хотя могли бы от того получать и не мало прибыли. Для того что камчатские жители, будто бы последуя камчадалам, по большой части так поступают, что ничего себе не покупают, в чем не имеют нужды, какою бы дешевою ценою товар отдавай ни был, а буде тот же товар понадобится после, то у своей братьи или покупают, или выменивают четверною или пятерною ценою.

По какой цене привозные товары продаются, оного для вышепоказанной причины точно объявить нельзя. Токмо можно вообще сказать что товар осенью всякой, когда купцы приежжают, и когда бывает как бы ярманка, продается дешевле; а к весне, когда товары расходятся, дороже. Но чтоб прибыль, которую купцы получают, изъяснить некоторым образом, то сообщу я здесь роспись некоторым товаром по цене посредственно, как покупной, так и продажной:

	Цена покупная		Цена продажная
	рубли	копейки	рубли	копейки
Заморскова полотна аршин	1	--	2—3	--
Сермяжного сукна аршин	--	12	--	50—60
Чулки шерстяные синие	--	25	1	--
» " белые	--	20	1	--
Рускова холста аршин	--	4—5	--	25—30
Китайки конец	--	40—50	1½—2	--
Голи косяк	10	--	20—25	--
Полуголи	5	--	10—12	--
Семиланной камки	3	--	5—6	--
Шелку гин	3—4	--	10—12	--
Стамеду китайскова конец	--	50	2	--
Фанзы конец	3—4	--	8	--
Сапоги	--	60—80	3	--
Бухарской выбойки конец	3	--	7—8	--
Калмыцкой выбойки	--	40	1	80
Олова в деле фунт	--	25	1	20
Медь в котлах	--	35	1	--
Железная сковорода	--	15	1	--
Топор	--	15—20	1	--
Усольской нож	--	12—15	1	--
Якутской нож	--	5	--	20—30
Огниво	--	5	--	25
Мелкова бисеру на	--	15	1	--
Корольков сто	--	25	1	--
Табаку черкаского фунт	--	10	1	80
Муки ржаной пуд	--	25	4—8	--
Сала топленого пуд	1	80	4—5	--
Масла коровья пуд	1	20	6—8	--
Воску пуд	--	--	20—60	--
Ровдуги у коряк	--	50	1—1½	1—5
Пыжики	1	--	2	--

А всякого товару расходится на Камчатке по привозной цене тысяч на десять, по продажной тысяч на тридцать или на сорок; а на Кяхте получается по малой мере двойная прибыль. И ежели которому купцу случится в год на Камчатке и на Кяхте, когда позволяется, или в Иркутске исторговаться, то сей торг не можно почесть не прибыточным для купечества.

Вывозные с Камчатки товары состоят в одной мяхкой рухляди, а имянно: в морских бобрах, соболях, лисицах и малом числе выдр. И понеже прежде сего денег на Камчатке не бывало, но все покупали на мяхкую рухлядь, а деньги вступили не весьма давно, того ради тамошние жители обыкновенно торгуют товары на лисицы, которые у лих за рубль почитались; однако отдают деньгами или и лисицами, токмо уже не по рублю лисицу, но по чему когда цена состоит. С вывозных товаров в Охотске берется десятая пошлина, да за провоз по одному соболю с сорока, и того по пяти зверей с сорока.

ГЛАВА 9

О РАЗНЫХ ДОРОГАХ, КОТОРЫМИ ИЗ ЯКУТСКА НА КАМЧАТКУ ЕЗДЯТ

Хотя о разных дорогах на Камчатку писать и нет нужды, для того что иные ныне почти вовсе отставлены, но довольно объявить о проежжих дорогах, которыми обыкновенно ездят, однако любопытной читатель и того не почтет за излишество, когда о всех порознь объявлено будет, тем наипаче, что такое описание имеет служить к изъяснению, какие в тех местах российские поселения, сколько к которому зимовью или острогу приписано ясачных, и какого народу, сколько с них ясаку и аманатов биралось, и по скольку человек посылалось из Якутска служивых; особливо же с какою трудностию, и с каким продолжением времени ясачным зборщикам на Камчатку уходить должно было, хотя бы и от неприятельских людей не было им тогда в дороге опасности, ибо они и без того неизбежных имели неприятелей голод и холод^[181], которые их часто губили. А что сие правда, оное всякому легко рассудить можно, что казаки хаживали тем путем токмо в зимнее время. Скарб, аммуницию и потребное к пропитанию важивали на нартах чрез знатное расстояние самыми дикими, пустыми, и многим ужасным вьюгам подвержеными местами, от которых по нескольку времени обыкновенно стоят на одном месте; в таком случае не можно не изойти съестным припасам прежде времени. Тогда сыромятным сумам, ремням, обуви, особливо же подошвам расход бывает, которые они пожаря на огне употребляют в пищу. Поверить почти не можно, чтоб человек дорожной мог снести голод через 10 или 11 дней, однако в тех местах никто тому не удивляется, ибо редкой бывалой в той стороне путь свой без оной нужды оканчивал^[182].

Из Якутска на Камчатку ежжали: 1) по реке Лене вниз до ее устья, где она пала в Ледяное море, от устья по Ледяному морю до усть Индигирки и Ковымы реки, с Ковымы сухим путем чрез Анадырск до Пенжинского или до Олюторскрго моря, а оттуда или байдарами по оным морям, или и сухим же путем. Токмо сия дорога была весьма продолжительна; ибо в благополучную погоду, когда на море льдов не бывало, и при способных ветрах требовалось целое лето; в противном случае кочи, на которых они плавали, часто разбивало, и от того бывали они в пути года по два и по три. Расстояние от Якутска до устья Яны 1960 верст, а имянно: от Якутска до Усть-Вилюйского зимовья 351, оттуда до Жиганского 465, от Жиганского до Сиктацского 224, от Сиктацского зимовья до устья Лены реки 600½. от усть Лены до Устьянского зимовья 419 верст^[183]. Сим путем отправлялись прежде сего из Якутска ясачные зборщики в три зимовья индигирскве, в Алазейское и в три зимовья ковымские, токмо сей путь ныне вовсе отставлен; а сколько с Ковымы реки до Камчатки расстояния, сколько в помянутые зимовья посылалось служивых, сколько к ним ясачных людей приписано было, о том ниже сего будет объявлено.

Другая дорога все сухим путем: от Якутска ездят на Алданскую заставу, с Алданской заставы в Верхоянское зимовье, оттуда чрез Зашиверское, Уяндинокое, Алазейское, Среднее и Нижнее Ковымские зимовья до Анадырского острогу, из Анадырска в Нижней Камчатсной, а из Нижнего Камчатского чрез Верхней в Большерецкой острог.

Верхоянское зимовье от города Якутска в 554 верстах, стоит над рекою Яною впадающею в Ледяное море, от устья в 310 верстах, а конной езды до оной со вьюками пять недель. В сие зимовье отправлялось из Якутска по 6 человек служивых. Ясачных приписных к зимовью якутов 195 человек, а ясаку с них збиралось по 10 сороков и по 22 соболя, да по 50 лисиц красных.

Зашиверское зимовье от Верхоянского в 360 верстах, стоит по правую сторону реки Индигирки, которая впадает в Ледяное ж море, а конной езды от Верхоянска до сего зимовья скорою ездою две, а тихою четыре недели. Юкагирей приписано к нему 86 человек, а ясаку збиралось по 11 сороков соболей и по соболю.

Подшиверное или Среднее Индигирское зимовье, которое во описании геодезистов не упоминается, стоит над Индигиркою же рекою, в двух днях нартяного ходу от Зашиверска. Ясачных юкагирей приписано к нему 32 человека, а ясаку збиралось по шести сороков по 34 соболя.

Уяндинское или Нижнее Индигирское зимовье стоит на устье впадающей в реку Индигирку с левой стороны Уяндины реки, от Зашиверска в 220 верстах; а нартяного до него ходу пять дней. Ясачных юкагирей приписало к нему 57 человек, а ясаку вбирается 8 сороков 28 соболей.

Во все помянутые три зимовья посылался из Якутска один прикащик с 15 человеками служивых, которые должны были хранить до них аманатов человек с сорок.

Алазейское зимовье стоит при впадающей в Ледяное море реке Алазее, в знатном от устья расстоянии. Мерных до оного верст от Уяндинска 509, а нартяного ходу три недели. Ясаку собиралось там с юкагирей по 8 сороков и по 1 соболю, да по 20 пластин собольих. Аманатов брано с них по 6 человек, а служивых присылалось по 10 человек за збором.

Среднее Ковымское зимовье стоит по левую сторону Ковымы реки, которая впадает в Ледяное ж море. Мерных верст от Алазейска до сего зимовья 103 версты, а ясаку там збиралось с 25 человек юкагирей пять сороков и четыре соболя.

Нижнее Ковымское зимовье стоит по правую сторону той же реки, в 442 верстах от Среднего, а нартами доходят до него в три недели. Ясаку збиралось там с 32 человек юкагирей по 8 сороков по 17 соболей.

Есть еще и Верхнее Ковымское зимовье, токмо в стороне от камчатской дороги. Оно стоит выше Среднего зимовья в 4 неделях нартяного ходу, а ясаку в нем збиралось с 43 человек юкагирей по 5 сороков по 38 соболей.

Во все помянутые три зимовья посылался из Якутска один прикащик в 20 человека служивых, которые должны были содержать под охранением 25 человек аманатов.

Анадырской острог стоит по левую сторону впадающей в помянутое ж море реки Анадыря, в 963 верстах от Нижнего Крымского зимовья, а нартами доходят в шесть недель. Ясаку збиралось там с 31 человека юкагирей 78 соболей да 19 пластин собольих. А сколько коряк оленных и сидячих ему подсудно, про то известия получить не мог, токмо можно думать, что число немалое. Ибо платят во оной не токмо апукские^[184] и катырские коряки, но и живущие по Олюторскому и Пенжинскому морю до самого Охотского уезду.

От Анадырского острогу до Нижнего Камчатского 1144 версты, а езды на оленях с кладью до Пенжины недели с две, а оттуда по берегу Пенжинского моря, и от Тигиля через хребет на Еловку, и по Еловке до Нижнего Камчатского острогу недели с две же, или немного больше.

Сею дорогою и поныне ездят во все объявленные остроги и зимовья до Анадырска, выключая Камчатку, куда оною, кроме куриеров с нужными и время нетерпящими делами, никого не посылают.

Третья дорога от большей части водяным путем. От Якутска вниз по Лене до устья реки Алдана, которая впадает в Лену с правой стороны по течению. Алданом вверх до устья текущей во оной с правой же стороны реки Маи, Маею вверх же до впадающей во оную с той же стороны реки Юдомы, Юдомою вверх же до так называемого Юдомского креста, от креста сухим путем до Охотска, или токмо до Урацкого плодбища, а с плодбища вниз по Ураку до Ламского моря, морем до Охотского порта. Из Охотска на морских судах морем до Большей реки, или сухим путем вкруг губы Пенжинской, которая однако дорога недавно проложена, и ради немирных коряк опасна, как уже в первой части упомянуто. Но от Якутска до Юдомского креста, и по Ураку водою не ездят тамошние обыватели, для того что путь оной труден и весьма продолжителен. За щастье почитается естьли суда одним летом до Креста дойдут и для того помянутыми реками почти одна только Камчатская экспедиция перевозила на судах провиант и тяжести. А по Ураку никто ж судами не плавал кроме объявленной экспедиции, для великих может быть и опасных порогов.

Четвертая, и как бы проежжая дорога, которою в летнее время всяк ездит, лежит чрез горы; и понеже мне самому оною ехать случилось то я сообщу описание моего пути, которое в рассуждении пополнения наших ландкарт не бесполезно быть имеет, тем наипаче, что в наших картах не токмо малые речки, но почти все знатные реки по той дороге опущены, каковы например Амга, Белая, Юна, Юнакан и прочая^[185].

От города Якутска плавают судами до урочища называемого Ярманка, которое от города в 10 верстах, против лежащего на Лене острова Медвежья, а по якутски Еселяла. Ярманкою она может быть для того называется, что летним временем случается там немало людей, отправляющихся в Охотск, которые там стоят по нескольку дней, и в дорогу отправляются, то есть вывязывают лошадей, готовят вьюки, и разравнивают побочни, чтоб каждой был в полтретья пуда, ибо вьюшная лошадь более пяти пуд глухой клади редко возит выключая что наверх несколько запасу или другой мелочи кладется, что называется прикладкою. Впрочем помянутая Ярманка пустое место.

От Ярманки первое знатное урочище Кумахтай Хортыга, то есть песчаной взвоз или взьем, на верху которого по деревьям навешено от якутов множество волосов лошадиных в подарок месту оному, чтоб им и подъиматься и опускаться безопасно было, а расстояния от Ярманки до сего места версты с три. Между взьемом и Ярманкою по левую сторону дороги есть озеро по якутски Намтага, которое в округ версты на две.

Потом следует Булгунняхтах пригорок. Олионг озерко, Букулуг, Есе Елбют, Усун-Ерга и Сюбтюр. Долгота пустоши, между которыми урочищами не больше как по версте расстояния. На последней пустоши имели мы первой свой наслег поехав от Ярманки.

Следующего дня переежжали реку Солу, которая в версте была от нашего стану. Вершины ее верстах во 100 из хребта, а устье, где пала в Лену, верстах в 6 от переезду. Лошадей кормили при Кутчу-гуй Тылгыяхтак озерке, между которым и речкою Солою нижеследующие урочища: Кугердяк и Урасагаг пустоши, Олбут озеро, Миогурте пустошь, Кайгарамар и Улахан Тылгыяхтак озера. Все помянутые урочища почти в равном между собою расстоянии, а всего от Солы до кормовища верст с 11.

Того же дня проехали мы Барынияктак, Сыгыннах, Коромок и Конморор пустоши, а ночевали при озере Урюн-хамус (белой камыш) называемом, которое от кормовища верстах в 13. Близ помянутого озера по левую сторону дороги живут якуты, которые поселены там в 1735 году для содержания ямской станции.

На другой день проехав Хатыли и Чупчулаг озера кормили лошадей при Арылаке (островистом) озере, которое в длину от запада к востоку версты на три простирается, а в ширину от одной версты до полугоры, а третей наслег имели при озерке Талба, где якуты содержат станцию. Между кормювищем и наслегом были урочища Кордюген и Кутугуй Нарыгана озера, первое по правую, а другое по левую сторону дороги, одно против другого, потом Улахан Носрагана немалое озеро, в которого верхней конец пала речка Тангага, текущая из хребта верст за 40. Мы вверх по сей речке следуя переежжали речку Кулулджу, которая впала с северной стороны в Тангагу близ переезду, от устья ее в 4 верстах, да проехали Кыттагай, Сынгасалак и Биттагай озера, из которых первое от речки Кулулджу верстах в 4, второе от первого в 5, а третие от второго верстах в 4. За версту от Биттагая озера переехали мы на другую сторону Тангаги речки, а Талба озеро, где ночевали, от переезду в полуторе, а от Биттига озера в одной версте. Всего объявленного дня переехали мы верст с 30.

От озерка Талбы следуют озерки ж Кыл-Сарыннак в 7 верстах, Кучугуй Бахалджима в 3, Улахан Бахалджима в 2 верстах, и все остаются вправе. От последнего озерка версте в полуторе подъимаются на хребет, а по другую его сторону проезжают пустоши Куоалаг, Кеинду, Намчаган, Курдюгень да Сатагай озерко, при котором лошадей кормят. Всего от озерка Талбы до Сатагая верст с 20. По полудни проехали мы Чабынчай, три Бысыктака, Ханчалу и Ала-от-бага (пегой лошади голова) озерка, из которых над последним учрежден ямской станок, которой якуты содержат. Тут мы наслег имели. Все помянутые озерки были по правую сторону дороги, а расстояния от кормовища до сего станка с 13 верст.

От Ала-от-баги верстах в 2 следуют два озерка, Буердаты одно близ другого, от них в версте Егдегась озерко, а версте в полуторе Кокора речка, котора от того места, где мы к ней приехали, в 22 верстах в речку Татту впала по течению с левой стороны. Мы вниз по ней ехали до ее устья, а на оном расстоянии нижеследующие урочища: Огус баса (бычья голова озеро), Кабычжа пустошь, Кутчугуй и Улахан Кыллагы озера, Улус Исы и Кураннакалас пустоши, Детчимей, Лумпарыкы, Урасалад, Куагалы и Чиранчи озера. За версту не доежжая до последнего озера при помянутой Кокоре речке есть Татская станция, где обыкновенно лошадей берут, и отправляют на Беловскую переправу для перемены тех, которые везли от Якутска, да закупают скот на пропитание в пустых местах, которой с собою гоняют, и когда нужда потребует, то убивают оной дорожные поочередно, делят на всю свиту по равным частям, и запекши довольствуются, пока изойдет. Впрочем стараются, чтоб скот был небольшой, чтоб мяса доставалось непомногу на человека, в противном случае и на жареное нападают черви. На помянутую станцию посылаются из Якутска служивой, а расстоянием она от того места, где мы к Кокоре приехали верстах в 15.

Переночевав на объявленной станции, послав вперед подводы на перемену якутским к реке Алдану, и исправя все потребное, отправились мы в путь наш, и ехали мимо озер Имитте и Талбакана, от которого устье речки Кокоры, где в Таттупала, было в виду, например версте в полутретье по правую сторону дороги, мимо озерка Менга-аласа и чрез пустоши Каракак, Титиктяк, Туарасысы, Булгунняктак, до пустоши Титтяка, на которой при озерке и ночевали; всего расстояния переехали того дня с 15 верст, а дорога от самого Талбакана озера была вниз по реке Татте не подалеку от оной.

За Титтяком следуют Чоараитта, Менне, Куротток, Табалак и Сусунсысы пустоши, потом Тоуля речка, которая верстах в 4 от переезду в Татту пала, а расстояния от наслегу до переезду сей речки с 12 верст.

В 13 верстах от Тиоули впала в Татту с левой же стороны по течению от переезду, верстах в 5 Намгара речка, которая вершинами вышла из гор верстах в 60 от устья, между помянутыми речками знатные урочища Кунгай озеро, да три пустоши, из которых первая Саадахтак, а две ближайшие к Намгаре одним именем Битигитте называются.

От Намгары следуют Нирта озерко да пустоши Тюулюгутте, Каялаху, Булгунияктак и Таалджирам, при которой не доежжая до реки Татты за две версты есть Джоксогонская станция, на которую служивые из Якутска присылаются; помянутая станция от Намгары верстах в 14. Здесь мы ночевали. А лошадей в полдни кормили на Кунгае озере, которое от Тиоули верстах в 4½. Отъехав от станции вышеписанное расстояние переправлялись мы за речку Татту, которой устье, где в реку Алданпала, по объявлению тамошних обывателей, около 160, а вершина около 150 верст от переправы. Близ переправы есть два озерка, называемые Куллу, одно по правую, а другое по левую сторону дороги.

Верстах в 4 от переправы переежжали мы Леебаганю речку, которая пала в Татту с правой стороны от переезду около 4 же верст, не доежжая до ней за версту есть Елиегниок озерко по правую сторону дороги.

В полуверсте от переезду Леебаганю переежжали мы Бес Уряк (Сосновку речку), которая впала во оную с правой стороны неподалеку от переезду, а верстах в 5 от Сосновки Бадараннак, которой близ переезду пал с правой же стороны в Сосновку речку; отъехав от него версты с 2 приехали к вершине Бес Уряка, оттуда переправясь за хребет на вершину речки Тюгутте, которая оттуда верстах в 30 пала в Амгу реку по течению с левой стороны, а хребтом езды было версты с 3.

Следуя вниз по речке Тюгутте по левому ее берегу проехали в начале озерко Утя, потом переежжали впадающие в Тюгутте речки Кыртак, которая от вершины Тюгутте верстах в 8 и Быелтыны, до которой от Кыртака с полтретьи версты. Ночевали у озерка Бысыттаки в 3 верстах от Быелтылы речки, а лошадей в полдни кормили при озерке Умя, которое между вершиною Тюгутте и Кыртаком речкою на половине.

От Бысыттаку в двух верстах переежжали мы небольшую речку Бес Уряк, которая пала в Тюгутте с левой стороны, а в двух же верстах от Бес Уряку проехали Майчарылак озерко, от которого верстах в 5 переехав речку Тюгутте в сторону от ней поворотили.

От повороту в версте следует немалое озеро Тегутте, потом Тарага, Маралак, Тыгытты, другой Маралак и Мелкей, из которых Тыгытты в длину от S к N верст на 5, а шириною местами на полторы версты, а прочие озерка небольшие. В полуверсте от Мелкея следует переправа Амгинская, а всего расстояния от Бысыттаку до Амгинской переправы с 18 верст; впрочем Тыгытты озеро от реки Амги не больше версты расстоянием, ибо мы от него до переправы вверх по Амге ехали версты с четыре.

Амга река шириною от 40 до 50 сажен, пала в Алдан верстах во сте от переправы. Между устьем ее и вышеписанной Таты реки считают тамошние якуты верст со сто, а по журналу морских служителей, которые по Алдану на судах ходили, 119 верст. Сия река особливого примечания достойна потому, что около тех мест издавна поселены пашенные крестьяне, токмо о успехе пахатного дела ничего ныне неизвестно, для того что потомки поселенных крестьян не токмо пашню, но и российской язык позабыли, а напротив того и обычай и язык от якутов приняли, так что их от якутов ни по чему распознать нельзя, кроме того, что они христиане. Здесь мы за проводниками и за переправою ночевать принуждены были.

Переправясь за Амгу ехали вверх по ней версты с две до впадающей во оную небольшой речки Оулбута, в которую верстах в двух же от устья пала с правой стороны Анепыт речка. Оулбутом ехали мы вверх до самой ее вершины, а с вершины выехали на вершины ж Чиопчуню речки, и следовали вниз по ней до речки Ноху, в которую она устьем впадает с левой стороны, расстояния от устья Оулбута до вершины верст с 10, от вершины ее до вершины ж Чиопчуню верста, а от вершины Чиопчун до устья, где в речку Ноху течет, верст с 15.

По речке Чиопчуню следующие знатные урочища: Даркы озерко, сквозь которое она течет, Оюн озерко по левую ее сторону, Хат речка, текущая в нее с левой же стороны, Табхалак и Куталак озерка. Хат речка пала в Чиопчуню версты за три до ее устья.

Ноху речка вышла из хребта, и пала в Алдан реку. До вершины ее со 120, а до устья верст с 40 полагается.

От Ноху дорога лежит чрез хребет на 12 верст до речки Соарданака (вороньей), которая течет в Ноху с правой стороны, а устье ее ниже переезду чрез Ноху в 8 верстах.

Верстах в 2 от Соарданака течет речка Елгей, которая верстах в 19 от переезду в помянутую ж речку Ноху впадает, а до вершины ее считается 20 верст. Здесь мы наслег имели, а лошадей кормили у вышеписанного Даркы озерка, сквозь которое речка Чиопчуню течет.

В версте от наслегу пала в Елгей с правой стороны Актахачи речка, по которой мы верст с 8 вверх ехали, после поворотили к речке Чипанде, которая верстах в 4 от повороту, Чипандою ехали до реки Алдана, в которой она устьем впадает с левой стороны по течению, а езды Чипандою до Алдана было 16 верст, на котором расстоянии три озера Билир, Дрюк и Чипанда потому знатны, что сквозь них течет Чипанда речка.

Алдан великая и судовая река пала в реку Лену с правой стороны от Бельской переправы верстах в 800, а ниже города Якутска верстах в 200 или более.

Перевозятся за Алдан реку судами, и переправа оная называется Бельскою, потому что в 24 верстах выше того места пала в Алдан с правой стороны река Белая, а устье помянутой Чипанды речки ниже переправы в 8 верстах ибо дорога от ее устья до переправы лежит вверх по Алдану на объявленное расстояние.

От Ярманки до Бельской переправы ехали мы больше лесами, а лес листвяк и березник, сосняк редко попадает по Бес Уряку и Амге реке, а осинник примечен токмо по речке Егею.

Переправясь за Алдан и следуя к реке Белой, проехали следующие урочища: Чичимык озеро, длиною версты на две, а шириною на версту, Кереатм речку, которая пала близ переезду в протоку реки Алдана, Оулбут речку, которая в ту же протоку Алдана пала, которою ехали вверх мимо Тубуляги озерка до ее вершины, а от вершины выехали на Белую реку, которая по якутски Тайдага называется. Она течет из хребта, в Алдан пала от того места, где мы к ней приехали, верстах в 20. От переправы до сего места всего расстояния верст с 30, а порознь от переправы до Чичимыка озера 15, от озера до речки Кере-атм 5, от Кере-атма до Оулбута 1, Оулбутом вверх до Тюбыляги озера 4, oi озера до вершины Оулбута верста, а от вершины через хребет до реки Белой две версты. Здесь ночевали, а лошадей кормили у Чичимыка озера.

От наслегу путь наш был вверх по реке Белой, чрез впадающие во оную с правой стороны по течению Сасыл, Улак и Лебини речки, у которой мы и ночевали, а лошадей кормили не доежжая версты за 3 до реки Улака. Расстояния от наслегу до речки Сасыла 6, от Сасыла до Улака 17, а от Улака до Лебини 3 версты.

Следующего дня переехали мы впадающую в Белую с той же стороны Аргаджики речку, которая от Лебини около 7 верст, а лошадей кормили у горы Тыллай хая, то есть ветреной камень, которой так назван от беспрестанно веющего вкруг его ветру, а расстояния до него от Аргаджики верст с девять.

Верстах в 5 от ветреного камня начинается черной лес, которой верст на 10 простирается. Проехав им версты с три ночевали.

На другой лень изьехав помянутой лес ночевали, для того что за сильным дождем до 4 часов пополудни с наслегу ехать не можно было.

Ходжала речка от конца черного лесу верстах в 5, пала в Белую по течению с левой стороны.

В 20 верстах от Хаждалы течет в Белую с той же стороны Чагдала речка, по которой мы в сторону от Белой поехали.

Едучи вверх по Белой переежжали ее три раза; в первой между речками Улаком и Лебини, в другой не доехав за две версты до Аргаджики речки, а в третей близ ветреного камня. И понеже тогда лето было не весьма дождливое, то переезды были благополучны, для того что вода токмо по черево была лошади, в противном случае по нескольку дней бывает там простою, ибо за чрезмерною быстриною реки в малолюдстве и на плотах перебираться опасно, для того что стремлением воды несколько верст на низ плоты уносит. Между тем может посадить плоты на каржу, или на камень, где и плот разнесет, и люди потонут, какие несчастия и при переборе на лошадях неоднократно случались.

По Белой реке лесу весьма довольно, а лес еловой, сосновой, лиственичной и березовой. Много же по ней ерьнику, тальнику и смородины, а местами и можжевельнику, особливо ревеня черенковаго такое изобилие, будто бы оной нарочно был сеян.

Следуя вверх по Чагдале 23 версты на 16 верстах надлежало нам переправляться чрез реку семь раз, и для того оного дня ночевали мы у четвертого переезду в 8½ верстах от устья Чагдалы речки, а лошадей в полдни кормили не доехав за 5 верст до Чагдалы речки.

От седьмого переезду в 15 верстах течет Юнакан река, которая шириною около 30 сажен, а устьем пала в Алдан реку. По сей реке ехали мы до самой вершины.

В 10 верстах от того места, где мы к реке Юнакану приехали, течет в Юнакан с левой стороны небольшая речка, которой якуты имени не знали, а по ней в полуверсте от устья есть накипной лед Бусь киоль (льдяное озеро) называемой, которой ни в какие летние жары не тает. Оной лед находится между высокими каменными горами, которые по тамошнему аранцы называются; в длину простирается оной сажен на полтораста, в ширину на 80, толщиною четверти на три, а видом совсем походит на вешней лед, таков же синь, таков на поверхности шероховат и таков тропореховат от солнечного зною. В проезде мимо устья объявленной речки в самые жары бывает холод.

На объявленных десяти верстах надлежит переежжать чрез Юнакан реку 8 раз. Выше последнего переезду в версте разделилась она на две россошины, из которых одна с южно-восточной стороны в северо-западную, а другая с востоку на запад простирается. У соединения россошин перебравшись за Юнакан в девятой раз поехали мы по россошине, которая к западу имеет течение, а до вершины ее только было восемь верст, однако и на оном расстоянии надлежало переежжать чрез нее три раза.

Между устьями сей реки и Белой, где они в Алдан впадают, по описанию морской команды, токмо тритцать одна верста расстояния.

На вершинах объявленной реки накормя лошадей, и ехав чрез горы верст с 20 увидели паки вышеписанную реку Белую, чрез которую в версте от приезду и переправлялись; а по переправе доехав до речки Букакана, которая от переправы в 3 верстах течет в Белую с правой стороны, ночевали.

Следующего дня отъехав вверх по Букакану верст с 6, в сторону от ней поворотили, и выехали на вершину Акыру речки, которая устьем впадает в реку Юну верстах в 15, а от Букакану до вершины ее верст с 8. Отъехавши вниз по ней верст с 7 поехали в сторону, и в 3 верстах лошадей кормили; потом следуя вверх по Юне не в дальнем от нее расстоянии к переправе приехали, и стояли там для отдыху лошадям целые сутки, а переправа чрез Юну в 18 верстах от Акыры. Устьем она пала в Алдан реку.

Тумусактак киоль (мысовое озеро) по правую сторону дороги от Юнской переправы в 3, а от берегу ее версте в полуторе. Потом следует река Анча почти не меньше Юны, однако в Юну впадает от того места, где мы к ней приехали, верстах в 5, а от Тумусактак киоль 7 верст до ней положить можно.

Отъехавши вверх по ней верст с 8 ночевали, а на другой день, в 13 верстах от стану, переехав Анчур против устья впадающей в оную с левой стороны речки Темень Юльбюния (верблюжье падалище) называемой, следовали вверх по Верблюжьей речке, и отъехав верст с 10 лошадей кормили, а ночевали на Кучугуй тарыне, то есть малой наледи, которая поперег пади сажен на 200, а вдоль сажен на 50 простирается, толщина льда в поларшина, вид таков же как у Бусь Киоля, а расстояния до ней от речки Верблюжьей верст с 10.

В 5 верстах от Кутчугуй тарына по той же Верблюжьей речке есть другая наледь длиною 7, шириною трех сажен, а в 10 верстах от оной третья наледь по той же речке, от которой в 5 верстах находятся вершины впадающей в Юдому реки Аканача.

В 18 верстах от вершины реки Аканача по левую ее сторону реки есть наледь Капитан тарын называемая, которая в длину версты на три, а в ширину на версту простирается. Здесь мы стояли целые сутки.

От Капитан тарына в 50 верстах следует наледь же Кемь тарын которая и в длину и в ширину по одной версте. Не доежжая за 20 верст до сей наледи ночевали, а на другой день при наледи лошадей кормили, ночевали же верстах в 8 от оной при озере.

Потом следуют так называемые большие и малые гари, а по якутски Кем-орт, и Кутчугуй-орт. Большие гари продолжаются верст на 5, а малые верст через 15; расстояния от озера до начала больших гарей 12 верст, а малые по окончании больших начинаются. Между гарями лошадей кормили, а ночевали изъехав малые гари.

В 15 верстах от малых гарей течет река Юдома, которая устьем в Маю реку впадает. У переправы чрез оную реку поставлен крест, по которому место сие под именем Юдомского креста известно. Строения по левую сторону реки Юдомы две горницы, в которых живали морские офицеры, для приему и отправления привозимого из Якутска провианта и для караулу; две юрты, и одна казарма для служителей, 5 анбаров, в которых экспедичной провиант складывался; да в версте ниже креста одна горница, зимовье да один амбар для поклажи провианта охотской команды.

Выше Юдомского креста в полуверсте течет в Юдому с левой стороны Ала-агус речка, по которой мы версте 10 отъехав ночевали, а у Юдомского креста в близости корму лошадям не было.

Следующего дня поднялись со стану после полудни, и проехав озеро Сас, которое от стану было верстах в 10, оставили Ала-агус речку, и верстах в 3 от Сас озера при маленьком озерке ночевали.

На другой день приехали мы к знатной реке Ураку, которая устьем пала в Ламское море, в 20 верстах от устья Охоты, как в первой части объявлено, и следовали вниз по ней, а езды до ней от стану было с 22 версты.

В 5 верстах от приезду к Ураку пала в оную с левой стороны Коршуновка речка, против устья которой учреждена от Охотска застава, где осматривают всех в Охотск и из Охотска проежжающих. Здесь ночевали.

От заставы в 16 верстах на левой стороне Урака есть урочище Шангина гарь называемое, и зимовье того ж имени, откуда верстах в 14 Урацкое плодбище, где живали морские служители для строения судов плоскодонных, на которых по реке Ураку сплавливают провиант экспедичной до Охотска. Того дня проехав плодбище ночевали мы на урочище Кононов столб именуемом, от плодбища в 5 верстах, а лошадей кормили в 4 верстах от Шангиной гари.

Потом следует Таланкино зимовье, которое стоит на левом берегу Урака и Поперешная речка, которая пала в Урак с левой же стороны, а разстояния ог Кононова столба до зимовья 23, а от зимовья до Поперешной речки 16 верст. Здесь мы ночевали.

В 3 верстах ниже Поперешной есть на реке Ураке порог, а в 2 верстах ниже иорогу поворачивают от реки Ураку в сторону.

Едучи по сей реке пять раз чрез оную переежжали. Первой брод у самого приезду к ней, другой верстах в 6 ниже Коршуновской заставы, третей в 4 верстах ниже Шангиной гари, четвертой не доежжая версты за три до Таланкина зимовья, а пятой в версте ниже порогу.

Отъехавши горами от Ураку реки верст с 13 приехали к реже Блудной, которая верстах в 30 от того места в Урак пала по течению с правой стороны. Здесь ночевали.

Луктур речка от стану верстах в 16, пала в Блудную близ переезду с правой стороны по течению.

Боброво поле от речки Луктура верстах в 9, а от устья Блудной речки, где Урак пола, верстах в 2, длиною версты на две, которое проехав паки прибыли к реке Ураку, и в пятой раз чрез оную перебродили^[186], от Боброва поля в 5 верстах; наконец в 3 верстах от броду прочь от ней поворотили, и на повороте наслег имели.

В 12 верстах от повороту следует речка Поперешная, которая верстах в 30 от переезду в Джолокон пала.

Ночевав на Поперешной следующего дня переежжали речку Мету, которая близ переезду в реку Охоту пала, по течению с правой стороны. Оттуда ехали мы вниз по Охоте до старого Охотского острогу чрез Джолокон и Амунку речку. Ночевали в старом остроге, а лошадей кормили близ речки Меты. Расстояния от Поперешной до Меты 10, от Меты до Джолокону 15, от Джолокону до Амунки столько же, а от Амунки до старого острога одна верста.

В старом остроге было в то время строения только три избы, а стоял он над протокою Амунки речки, чрез которую там следуя к порту и перебираться надобно, а оная протока верстах в 3 ниже острога впадает в реку Охоту.

На другой день приехали мы в Охотской порт поутру рано, ибо оной от Старого острога не более как в 6 верстах. Строения тогда в нем было, часовня во имя Спаса всемилостивого, канцелярия, управителев дом, и 5 изб тамошних обывателей, да морской команды строения, четыре дома, 6 изб и две казармы. Впрочем много строения вновь заводилось.

От Ярманки поехали мы 9 числа июля 1737 года, а в Охотск приехали августа 19. Простою на дороге было у нас на Вельской переправе три дни, на урочище Хора-мас день, на Капитан тарыне два дни, да на малых гарях день, всего простою было 7, а езды 34 дня.

Вообще о сей дороге объявить можно, что она от Якутска до Вельской переправы гораздо сносна, а оттуда до Охотска столь беспокойна, что труднее проежжей дороги представить нельзя, ибо она лежит или по берегам рек, или по горам лесистым. Берега обломками камней или круглым серовиком так усыпаны, что тамошним лошадям довольно надивиться нельзя, как они с камня на камень лепятся. Впрочем однакож ни одна с целыми копытами не приходит до места. Горы чем выше, тем грязнее; на самых верхах ужасные болота и зыбуны, в которые ежели вьюшная лошадь проломится, то свободить ее нет никакой надежды. С превеликим страхом смотреть должно, коим образом земля впереди сажен за 10 валами колеблется.

Лучшая езда оным путем из Якутска с весны до июля месяца, а ежели подняться в августе, то надлежит опасаться, чтоб снеги не захватили, которые весьма рано на горах выпадают.

В Охотске жили мы октября по 4 число того ж 1737 году, пока прибывшее с Камчатки августа 23 числа перевозное судно «Фортуна» сгружена, и починкою была исправлена.

Около Охотска живет пеших ламуток, которые во оной острог ясак платят, пять родов: Ивьянской, Адганской, Шолганской, Уякрской, и Нюичинской.

В Ивьянском роду князец Чалык, ясашных ламуток 4 человека. В Адганском князец Ундыкан-Дедяновичь^[187], ясашных у него 12 человек.

В Шолганской князец Курука, ясашных 4 человека, в Уяирском князец Шарыган, ясашных три человека.

В Нюньчинском Князец Джолдоикур Буйнаков, ясашных девять человек.

Все помянутые роды живут неподалеку от Охотска по рекам Охоте, Кухтую и подле моря, питаются рыбою, а ясаку платят по соболю и по лисице с человека.

Оленьих ламуток, которые с ясаком в Охотск приежжают, семь родов, Уяганской, Готниканской^[188], Горбиканской, Келарской, Еджганской, Долганской и Кукуирской, а кто имены в тех родах князцы, и сколько в каждом роду ясашных, о том узнать было не через кого, потому что оленных ламуток близ Охотска не было.

Как судно перевозное совсем было исправлено, то сентября 30 дня от охотского командира отдан приказ, чтоб грузиться на судно, а октября 4 числа последовало и отправление оного.

Из устья реки Охоты вышли мы часу во втором пополудни благополучно, а к вечеру из виду от берегов отбежали. А в 11 часу оказалась в нашем судне такая течь, что люди в интрюме по колено в воде ходили. И хотя в две помпы, а котлы, и что кому попало, вода выливана была, однако не убывала. Судно наше так уже грузло, что вода заливалась в шпигаты. Другого спасения не было, как облегчить его извержением клади, ибо тогда случилась на море совершенная тишина (что немало к спасению нашему способствовало), а в Охотск воротиться не можно было. Чего ради все что наверху ни лежало, и что около судна навешено ни было побросано в море, но как и от того не последовало пользы, то извнутрь судна до четырех сот пудов выброшено в море без всякого разбору. Нещастливы были, которых кладь наверху лежала. Наконец вода начала убавляться, а после и вся вылита, однако помпы из рук выпускать не можно было, ибо в полу-митную стклянку по два дюйма воды прибывало в судне. Все бывшие на судне, выключая больных, должны были сменяться один за другим и качать сто раз насосом.

Таким образом бежали мы до 14 числа октября, претерпевая сверх объявленного неспокойства стужу и слякоть ежедневную, а помянутого числа около 9 часу поутру пришли к большерецкому устью, и пустились в оное. Но и вход наш неблагополучнее был пути нашего. Мореходы не узнали, убывает ли вода или прибывает, чего ради почитая отлив за прилив, едва только вбежали в белые валы, которые в начале прилива и отлива и в самую тихую погоду на устье ходят, а тогда от великого северного ветра были весьма велики, тотчас пришли в отчаяние, ибо валы ходили чрез судно. Утлое судно везде трещало; и никакой надежды не оставалось войти судном в устье, отчасти для бокового ветра, а отчасти для стремления отлива. Многие советовали отойти в море и ожидать приливу, и ежели бы по сему было поступлено, то бы судно наше совершенно погибло для того что северной прежестокой ветер продолжался больше недели, которым бы нас отнесло в открытое море, а чрез такое время не спастись бы было от разбития нашему судну; однако другим безопаснее показалось пустить судно на берег, что и воспоследовало, и судно наше выкинуло саженях в 100 к югу от устья Большей реки, которое тот же час и на суше стало, ибо отлив еще продолжался.

К вечеру в следующей прилив выставило из него мачту, а на другой день находили мы токмо обломки нашего судна, а прочее все унесло в море, тогда могли мы видеть, сколь «Фортуна» наша была ненадежна, ибо доски внутри были все черны и гнилы, и можно было их ломать руками без трудности.

У моря жили мы по 21 число того месяца, ожидая лодок из острогу в балаганах и барабарах, а в то время происходило беспрестанное почти земли трясение, но понеже оно там легко было, то мы шатаясь ходя, причитали трясение нашей слабости, что от морского качания ходить не можем; однако вскоре узнали, что мы ошибались в мнении, ибо прибывшие из Курил, которые застали нас у моря, сказали, коим образом было в тех местах и ужасное трясение и странное наводнение, о чем сообщено во второй части сего описания.

От моря поднялись мы октября 21 числа, а в Большерецкой острог приехали на другой день под вечер.

Сколь труден и продолжителен путь от Якутска до Камчатки, столь напротив того способен и скор с Камчатки обратно: 1) что судно всегда зимовало на Камчатке, оттуда отправлялось в Охотск в такое время, в которое больше приятности, нежели опасности на море, ибо тогда и дни ясные и погоды умеренные, одна скука, что часто не бывает ветру, 2) что из Охотска можно плыть понизною водою до самой Вельской переправы, или и до Алдана, кто пожелает, а оттуда до Якутска верхами, одна трудность переехать до Юдомского креста.

Мы от Охотска к потянутому кресту приехали в седьмой день, по Юдоме с простоем выплыли на Маю в пятой день, а плыли токмо днем, на усть Маю приехали на другой день, в Якутск оттуда в пятой, всего и с простоем в дватцатой день. А вверх по объявленной Юдоме, которою мы плыли, не считая простою, меньше трех дней, судами ходят по 5 и по шести недель из которого одного примера о быстрине тамошних рек, и о трудности ходу по них рассуждать можно.

КРАТКОЕ ИЗЪЯВЛЕНИЕ ВЕЩЕЙ НА КНИГУ ВТОРОГО ТОМА ОПИСАНИЯ КАМЧАТКИ СОБРАННЫХ ПО АЛФАВИТУ СКОРОГО РАДИ ПРИИСКАНИЯ А

Аангич, песня сложенная на ноту по голосу морской птички 431

Авачинских камчадалов покорение и усмирение 488

Авачинской острог 504

Август месяц по камчатски как называется 370

Агду-Коачь, март месяц 371

Аглпыш, стрела с костяным широким копейцом 404

Адамаль, лето называется 370

Адганской князец с своим ясаком 529

Адской бог называемой 407

Ажаба, месяц называемой белой рыбы 370

Ажулуначь, идол домовой 376

Ажушак, идол поставленной в юртах в какой знак 376

Азкед, мира начало 370

Айспыт, речка 524

Акачана, речка 527

Актахачи, речка 524

Акхалалалай, речь восклицания радостного при торжестве праздника о очищении грехов 416

Акыру, речка 526 i

Ала-агус, речка 527

Ала-атбага, озерко 522

Алазейское зимовье 519

Алаки, лямки или шлеи собачьи 396

Алдана, река 522, 523, 524, 525, 526

Алданская застава 518

Алулулу, речь восклицания веселого, при отправлении праздника очищения грехов 426

Амга, река 523

Амгинская переправа 523

Амплеа, внук бога Кутху 407

Амунка, речка 528

Анадырский острог 519

Андроиы, две палочки, которыми камчадалы из юрт головни выбрасывают 376

Анцыфера бунтовщика смерть 484

Анча, речка 527

Анчур, река 527

Аранцы, горы так называемые 526

Аргаджижи, река 525

Архимандрит Мартиаи, проповедник слова божиего на Камчатке 483

Арылак, озеро островистое 521

Атласов Володимер, первой обретатель Камчатки 475

— донос на него учинившийся 479

— поручена ему опять команда 478

— посажен в тюрьму 479

— услуга его, показанная в службе 475

— честь свою как потерял 476

Атынум, жилище или селбище камчадалов

Б

Бабы камчадалки умнее мужчин 368

— все ворожейки 412

— вшивы, и вшей своих ядят 368

— парики травяные носят 368

— сочинители песней 430

Бадараннак река 523

Бажабаж, шалаш травяной 377

Байдара, судно морское 383

делается из какого лесу 383

Балаганы, летние покои и запасные анбары подобны круглым шатрам 377

Балатул, месяц начинатель тепла 369

Барабан, смотри бажабаж

Барынияктак, пустошь 521

Баталии две великие, бывшие в 1710 и 1713 годах 403

Баталия российских казаков с камчадалами 483

Баты, лодки так называемые 382, 383

Баюн и ганика, речи припеваемые в песнях 430

Бедственное претерпенне россиан в пути морском 530

Безъимянная речка 526

Безчестие в езде какое имеют 398, 400

Безчестное дело у камчадалов мущинам за женское дело приняться 385, 386

Белая река 524

Вельская переправа 524, 529

Беляк, смотри чащина

Березову корку ядят с икрою 393, 394

Бесуряк, речка сосновка 523

Беса камчадалы признавают за обманщика 409

Бесами населенные места причитают за опасные 408

Бетеж, ветр северной 371

Билюкая, бог облаков, дождя и грома 403

— жена его 409

Битигитте, две пустоши 523

Биттагай озеро 521

Блудная река 528

Бобровое поле, урочище 528

Бог, имя обще называемое 408

— в великом у них почтении имеется 407

— на их языке Кутху называется 406

— неведомый в почтении у камчадалов 408

— носит он платье какое 407

— Бог облаков, грома и дождя 408, 409

— адской 407

— имеет жену себе 409

— морской на подобие рыбы 408

— мухомор или пьянства 428

— подземной или мертвых 409

— трясения земли 409

Бога в каком почтении имеют камчадалы 369

— почитают его развращенно 368

— разсуждают о нем причину не к добру, ни к злу 409

Богатым на том свете хуже быть здешнего (верят) 416

Боги горные, называемые враги 408

— благодеяния отдают многим животным надеются 408

Богиня зари, называемая Фалла 427

Богопочитание отдают многим животным 411

Божба их в правде, и как клянутся 457

Болезней на отгнание некие действа производят во время праздника их 422, 424

Болезни на Камчатке какие больше обходятся 440

— лекарства на оных 441, 442

— новые нз Камчатку нанесенные 441

Болшерецкой острог называемой 500

— в присуд к нему другие остроги 508

— изобилие и недостаток его 501

Большой посад острог 488

Брань и войны частые бывают, а больше для добычи женского полу 402

Брань безчестная у коряков 458

Брачное сочетание до которой степени берется 436

— женитьба их на вдовах 436

Брачные их обряды 434, 435

Бродильщики, смотри каюры Буердаты озеро 522

Букана река 526

Букулуг, урочище 521

Булгунняхтах, пригорок 521

Булгунняктах пустошь 523

Бунт камчатских казаков 479

— повинные их 483

Бунт камчадалов 478, 494

— от чего больше происходил 490

— главной их бунт 488

Бунтовщик Кыргызов 485

Бус-киоль, ледяное озеро 526

Быельтыны речка 523

Быкымыг, западной ветр 371

Бысыктака, озерко 523

В

Варварство, учиненное над японцами 491, 492

Василей Колесов покорил Курильскую землю 477

Великанов на Камчатке нет 366

Вера у камчадалов содержится на преданиях их древних 409

— коряцкая 455

Вера христианская на Камчатке, ныне насаждается 500

Верблюжья река 527

Верст в пути счисления камчадалы не знают 372

— считают разстояние днями езды 456

Верхней Камчатской острог 601

— присудны к нему другие остроги 510

Верхоянское зимовье 519

Весна по камчатски как называется 370

Ветреной камень, урочище 525

Ветры знакомы камчадалам только четыре 372

— властелин над ними 409

— имена оным 371

Вешняя работа камчадалов 385

Вещи домовые делать искусны 363

Вина камчадалы пить охотники 395

Вино из ягод и сладкой травы высиживают 385, 506

— доходу с него сколько в год приходит в казну 513

— цена ему 507

Висяки, на которые собак привязывают 398

Владельцев над ними прежде сего не бывало 457

Владение мест илн жилищ и островов почитают за природное урожение 378

Властители над ветрами 409

Властолюбие у сих народов находится 405

Вода камчадалам всегдашнее питье и оной чрезмерно много пьют 395

Вода освященна, которая бывает в праздник очищения грехов 423

Воду припадкою кто пьет, за великой грех ставится 371

Воздаяние будущей надежды по смерти, кое есть 410

Возмущение казаков 490

Возстание мертвых верят, купно притом и животным 410

Войны междуусобные бывают в них за что, и за какие причины 368, 402

— в сражении хитры, но робки и больше обманом, нежели храбростью побеждают 402

Вольность прежняя камчатского народа 366

Володимер, смотри Атласов

Воров неведомых чем обличают 372

— казни какие воздают ворам 372

Воровство в похвалу себе почитают 457

— девка, ежели в воровстве не обличена, жениха себе не получит 457

Воспа болезнь 441

Враги, бесы которые вселяются в баб, оным жертву приносят 420

Время года делят на четыре времени 370

— лета щитают не по годам, но по случаю причин 371

Г

Гаечь, обладатель над мертвыми и подземными 410

Ганика и баюн, речи припеваемые в песнях 430

Гари большие и малые, два урочища 527, 529

Генварь месяц называется знзакоачь 371

Год летний начинается с которого месяца 370

— разделяется на сколько частей 370, 371, 456

Головную болезнь лечат мерзлою брусницею 409

Голод несносной претерпевают в езде зборщики ясаков 518

Горы и долы от чего зделались, мнят 407, 408

— чем оные там выше, тем болотнее и грязнее 529

— Гостей подчивают впредь для знакомства 432

— во время пирушки 433

— дарятся меж собою 432, 433

— подчивают столько, сколько он хочет 457

— приходящих принимают гордо 457

Государыню императрицу, самодержицу нашу, как называют 358

Грамоты камчадалы своей не имеют 371

Границ и пределов меж собою не полагают, и спору об них не имеют 372

Грех главной у камчадалов почитается какой 368

— великой ставят погашение огня во время варения кушанья в праздник жертвенного приношения 422

Грехи их самые тяжкие и смертные 410

Грехов снятие со вдов, которые идут замуж 436

Грехосыматель помянутых грехов 436

Гром и молнию от чего быть составляют 371

Губы и уста курильцы чернят 468

Д

Даркы озерко 524

Дары гостям приходящим 432, 433

Девичей убор головной 392

Девка, ежели красть не умеет, жениха себе не получит 457

Девки тамошние сочинители песен 430

Девство в браках не в почтении 437

Дежичь планета Плеада 371

Декабрь месяц называется зяблым 371

Дела сумнительные чем решат 457

Деньги на Камчатке когда вступили в торг 517

Детей рождение и воспитание 437

— для обучения в русские школы охотно отдают 373, 411

— ежели двойни родятся, из них одного убивают 437, 470

— какое над ними иногда в родах и во утробе носимым, злодейство чинят 437

— качают как 439

— любят их, и к трудам приучают 457, 459

— питают чем 438

— почтение и повиновение к родителям негодное 440

— при осаде неприятелю живьем в руки не дают, но режут 403

Дети камчадалов обучаются российской грамоте 500

— возрастные, ежели оне жениться похотят, или замуж идти 440

Дети бога Кутху 406, 407

Детям своим имяна дают от сродства своего 438

— звания имян даваемых обоего пола 438

Джелокон река 528

Джоксогонская станция 523

Дзилет, смотри згайеинуть

Дичины, или живности в Нижнем остроге довольно 504

Дней числа в году и в месяце камчадалы не знают, и на недели не разделяют 371

Долгов прежних на камчадалах не спрашивать 500

Домовой скарб и посуда какая у них находится 378

Дороги на Камчатку описание от Якутска 517

— в дорогах на Камчатке каким образом ходят 404

— трудность превеликая в езде 529

Древнее состояние камчатского народа 366

Дружба и соединение камчадалов меж собою 432

Дрюк озеро 524

Духа признания не имеют 407

Душа как называется 408

— о ней попечения не имеют 363

— разсуждают быть безсмертну и с телом опять вечно жить будет 410

Е

Егань, опушка около платья 387

Егдегась озеро 522

Еемшхт, западной ветр 372

Езда в дороге, где и в какое время 400

— коряцкая на оленях 453

— и на собаках 395, 396

— опасная в каких местах 401

Ездить на собаках быть осторожну 398

— в сей езде какое у них состоит безчестие 398

— зборщики ясаков в пищи великую нужду претерпевают 517

— по скольку верст на ннх переезжают 400

Елгей речка 524

Елиегниок, озерко 523

Еловские жители славные воины 362

Ельчичь, начало мира значит 370

Есе-елбот, урочище 521

Етемета-коачь, июль месяц 370

Ж

Железа кусок у кого есть, оное за великое богатство почитается 381

Железных орудий, ножей, топоров и прочего не имеют 378, 379

— и всего оного продавать не позволяется 381

Железо куют студеное камнем вместо молота 381

Желтуху болезнь лечат лесными фиалками 442

Жена Кутха бога 400

Жены камчадалов к рождению детей легки 437

— для сего способу что употребляют 441

— родят детей стоя на коленках публично 437

З

Забавы праздничные отправляемые 426

Зала, смотри юкола

Затмения солнца и луны знают 371

Зашиверское зимовье 519

Зборщики ясаков 255, 258, 510, 512, 513

Зверей земных кто сотворитель 407

— имяна им 465, 466

Згоейнут, обувь холостым носить подозрительная 392

Зелень из трав, коя употребляется на пищу, есть охотники 385

Земля сотворена из чего 406

— и гориста 407

Зиза-коачь, месяц генварь, значит не трогай меня 371

Зима на Камчатке, она долга 6 месяцов 370

— а лето коротко 363

Зимняя работа камчадалов 385

Зиму числят за год, а лето за другой 370

Злословители бога 369

Злоумышление на прикащиков 482

И

Иван Енисейской смотритель камчадалов 487, 488

Ивы дерева корка, употребляется в пищу с икрою 394

Ивьянской князец с своим ясаком 529

Иглы для шитья платья, употребляют костяные 380, 386

— железные в великом почтении имеют 380

— у которых ушки отломятся, другие зделать искусные мастера 381

Игошежид, смотри поняг

Идолов угощение 418

— приуготовления им 418

Идолы домовые поставляемые в юртах 370

— до женского полу надлежащие 418

Идольцы новые 416

Идунг, идольцы новые 416

Ижичь, планета Плеада 371

Измена камчадалов 493

Икра рыбья сушеная, любимое кушанье 394

— квашеная, за приятное почитают 394

Илькхум, жена Кутха бога 406

Имяна камчатских народов 359

— дают младенцам 470

— народов тамошних неправильное звание 360

Имян перемена чужим народам по своему свойству 358, 361, 432

Индигирское зимовье 519

Инструменты железные в великом почтении имеют 381

— которые прежде получали от японцов 381

— нужда требует от них разсуждать 363

Ирскина, пляска веселая 429

Исповедь греха тяжкого 418

Исы, пустошь 522

Иткуох, мира начало так называется 370

Ишки, голос кричания в шаманстве 412

Июнь и июль месяцы на их языке 370

К

Кабычма, пустошь 522

Казаки камчатские житьем не разнятся от камчадалов 505

— живут они как дворяне 506

— жен себе откуда получали 505

Казаков прибытки и доходы прежние 507

— возмущение их 482, 490

Казни ворам каковы чинят 372

Казнь смертная бунтовщика 497

Кайгарамар озеро — 521

Камасы, обувь 392

Камплеи, платье верхнее особливого манера 387

Камуды, идолы до женского полу надлежащие 418

Камули, боги горные 408

Камчадал от чего назван 360, 361

— как они себя называют 358

Камчадалов природа, тела и обычай 366

— замысл их о получении прежней своей вольности 493

— злой их к тому умысел 493, 494

— измена их 493

— кабалить и в рабство их брать не позволено 498

— мнение их о своей природе 362

— общей бунт 496

— прародитель их и творец кто 362

— природа их 357

— умножение и упадок 363

Камчадалы во время вьюги в пути крепко под снегом лежат 400

— бога не знают, и грамоты не имеют 357

— детей своих охотно в школы отдают 373, 411

— нынеж почти все приведены в христианскую веру 500

— при осаде неприятелям живьем себя не дают 403

— смертной казни и жестоких пыток не боятся 498

— какие народы имеют около себя в соседстве 357

— за границы своих земель с соседями ссор не имеют 402

— искусны в знании натуральных вещей 363

— любопытны 369

— пересмехать и передражнивать других горазды 372

— политика их в обманах состоит 402, 403

— ружьем огненным владеть не умеют 381

— склонны к музыке 430

— тщательны перелагать все вещи на свой язык 361

— умеют передавать чужие речи и действа так как бы кого передражнивают 432

— неплодородны к произведению детей 437

— богатства и славы себе не ищут 363

— в пище прожорливы 380

— в языке меж собою разнятся 364

— житьем глупы и гнусны 366, 367

— историческую древность о себе сказывают только на словах 363

— к учтивости шапок не снимают 369

— кроме себя других народов не знают 363

— подобны скотам 363

— прежде сего живали за Амуром рекою в Мунгалии 364

— природою народ сей мунгальской 363, 364

— разделяется на три нации 358

Камчатка земля какова и народы 357

— река тогож имяни 361

Камчатки наименование 361

— населитель ее кто 407

— о покорении оной в Российскую державу 473

— обретатель оной сперва 473, 475

— приведение ея во усмирение 493, 499

Камчатских народов нравы 357

нынешнее их состояние 500

Камчатского народа происхождение 363

— доказать о том прямо нельзя 362

Камчатской народ сей прежде жил в вольности своей 366

Камчатской язык много сходен с мунгалами и китайцами 364, 365

— произношение оного 361

— разность его 360

Канною, бес 409

Капитан Тарын, наледь так называется 529

Каракак пустошь 522

Картежная игра казакам увеселение 506

Кауглачь, стрела с костяным копейном 404

Кахпитачь, верхнее платье 387

Кахтан, месяц настовой 370

Каю месяц, в котором дякие олени телятся 370

Каюры, прокладчики дорог для проходу ловцам соболиным 400

Кейнду пустошь 522

Келуооль-кулечь, месяц рекостав 370

Кемь-орт, малые гари, урочище 527

Кемь-тарын, наледь называется 527

Кереатм речка 525

Кипрей трава, из которой плетут ковры и епанчи 385

Китовой и тюленей жир камчадалы ядят 395

Кихзу-коачь август месяц 370

Кихтеру, месяц листопад 370

Кича-коачь, месяц февраль 371

Клей делают из китовых кож 386

Книги ясашные для збору, зачаты кем 477

Князцы ламуток 529

— оленные 529

Коавис, платье верхнее 387

Коазухта-коачь, месяц сентябрь 371

Коаспель, ветр жировой, северовосточный 371

Коачь, луна и солнце называют 370

Ковымское зимовье 519

Коекчучеи, женщины, которые с мушинами обхождения не имеют 372, 386, 436

Кожа-месяц, когда ежжалые олени телятся 370

Кожевное дело женщины работают 385

Кокод, столбы стоячие в юрте 377

Кокора речка 522

Ком, стрела томарова с костяного головкою 404

Конморор пустошь 521

Конов столб, урочище 528

Кончат, славной воин был и житель тамошнего места 361

— от его имени река Камчатка названа 361

Коочь-ай, воины называемые 362

Кордюген урочище 521

Коромак пустошь 521

Короста болезнь 441

Коршуновка речка, и при ней застава 528

Коряки женами своими посужаются 449

— веру христианскую принимают 500

Коряки народы — с кем смежны 357

— из довольства скота скупы на пищу 453

— имеют в языке своем два наречия 360

— к женам своим ревнивы 449

— называют других народов каким имянем 359

— природа их 449

— себя поставляют лучшими всего света житием 450

Коряки сидячие вместо жен некие камни или куклы почитают 458

Коряков наименование 359

— два их рода 358

— жилища их 452

— и пища 453

— оленные и сидячие 448

Коряцкого народа разность в языке 460

— произношение его 361

Котлов вместо, пищу варят в деревянных сосудах 380

Кошпед, толстые бревна внутри юрты 377

Кояхтахтым, лодка 382

Кранхль, планета-медведь 371

Крови пускание употребляют 442

Кропива, козаань называется 371

Куа-коачь месяц июнь 370

Куагалы озеро 522

Кубалаг пустошь 522

Кужни вместо стаканов употребляют 378

Кузлькинга, танец так называется 430

Кузучь, юрта северных камчадалов 376

Куйгулы, смотри узда

Куйлькожалидач, месяц рыболовной 370

Куйше месяц красной рыбы ловля 370

Кукамлилинач кулечь, месяц студеной 370

Куклянка, платье верхнее 387

Кулечь, гужичь, затмение солнца и луны 371

Куллу, два озерка одного имени 523

Кулульджу, речка 521

Куль, тюрок головной у шубы 387

Кумахтай хотьга, урочище пещаного места, или взъем 521

Кунгай, озеро 523

Кунеушхт, восточной ветр 372

Купечества начало произведение на Камчатке древнего 514

— ныншнее состояние оного и прибыль их 515

— и ущерб 515

Кураннак-галас, пустошь 522

Курдюгель, пустошь 522

Курильцы с кем смежны 357

— посторонних народов какими именами называют 359

Курильцы учтивее других тамошних народов 469

— они богатее камчадалов 393

— с женами и детьми как обходятся 469

Курилов два рода 358

— богопочитание их и жертвы 468

— промыслы их 469

Курильской народ добронравен 361

— покорен оной через В. Колесова 477

— природа их 468

Куроттак, пустошь 522

Кут, бог камчадалов, прародитель их и населитель 378

— жена ево и дети 406

— сестра, сын и внук 406, 407

Куталак, озеро 524

Кутчугуй-орт, гари урочище 527

Кутчугуй-тылгыяхтак, озерко 521, 522

Кууль, месяц, в котором тюлени щенятся 370

Кучугуй бахаджим, озерко 522

Кучугуй тарын, малая наледь 527

Кушанье лучшее у коряков и чукчей 457

— варят в деревянной посуде горячими каменьями 380

— изготовленное про праздник 395

— самое деликатное, рыба гноеная в ямах 394

Куяк, латы костяные и моржовые 382

Кыдышкуннычь, месяц, в котором долгие дни бывают 370

Кыжатп, месяц удобной к ловле зверей 370

Кыжу, месяц ловли белой рыбы 370

Кыл сарыннак, озерко 522

Кыргызов бунтовщик 485

— казнь ему 486

Кыртак речка 523

Кыттыгай озеро 521

Л

Ламарыки озеро 522

Ламутки ясашные около Охотска 529

— оленные 529

Лапки, лыжи, которыми прокладывают во снегу дороги 400

Лебини река 525

Лед накипной 526

Леебагана речка 523

Лекарства на разные болезни 441

Лена река 524

Лесу в Камчатке в которых местах довольно и скудно 501, 502

Лет продолжения жития своего щитать не знают 359

Лета щисляют, не по годам, но по случаю причин 371

Леткуль, начало мира 370

Летняя их работа 383

Лето на Камчатке коротко, а зима долга 363

Лето почитают за год, а зиму за другой 370

Летописи о случаях не имеют 371

Линь, нижнее окно у юрты 377

Лисицы кожи, в торгу вместо денег по цене ходят 577

Листопад месяц 370

Лодка одна делается в три года 380

— называется она как 382

Лодок морских первый вымысел 407

Луктур речка 528

Луна и солнце на их языке коачь 370

— затмения их 371

Лунного течения счисление 370

M

Манчарылак озеро 523

Мандарной ремень 390

Маралак, два озера 523

Матмая города, приезд торговых людей на Курильские острова 487

Махва, пояс ременной муской 390

Мача, речь, которая выше счета или числа превосходит 369

Маю река 527

Медведь планету называют кранхль 371

Мелкей озеро 523

Менга-алас озерко 522

Менне пустошь 522

Мерлин и Павлуцкой, следователи камчатского бунта 497

Мертвые когда во сне им видятся, что примечают 403

Мертвых людей тела, вместо погребения собакам бросают 443

— курилы летом в землю, а зимою в снег зарывают 470

— платья после умершего надевать гнушаются 433

— сидячие коряки тела мертвых зжигают 459

— очищение дому после умершего творят 444

Места плодородные в Нижнем остроге 504

Месяц, продолжаемой через три месяца 370

Месяцев в году числят только десять 369

— им имяна 369, 370

Месяцы времен или случаев называемые тако:

1. Грехов очищение 369

2. Листопад 370

3. Рекостав 370

4. Зверей следить удобный 370

5. Жестоких морозов 370

6. Настовой 370

7. Трясогускин 371

8. Тепла начало 369

9. Долгой день 369

10. Промышлять рыбу начинают 370

11. Белой рыбы 370

12. Красной рыбы 370

13. Тюлени щенятся 370

14. Ежжалые олени телятся 370

15. Когда лактаки щенятся 370

Мету речка 528

Митг бог морской 408

Михаила Зиновьев первый зборщик ясака 477

Миогурте пустошь 321

Мира начало как полагают 370

— мнят оной быть вечной 409

Младенцов в небытность священника, дьячек крестит 506

Молнию блистающую от чего быть разсуждают 371

Море кто сотворил 406

Мужеск пол трудится о домашнем 385

Музыка у камчадалов одни дудки 430

Мухомор бог, владетель ядовитого зелия 428

Мухоморы грибы ядят для чрезмерного пьянства 428, 429

Мясное кушанье как варят и едят 395

H

Намтага озеро 521

Намчаган пустошь 522

Нангара речка 523

Напитки пьяные из чего делаются 427

Наречия разные камчадалов 444

Народа камчатского сходства с другими народами сибирскими 366

Нарта, санки четырьмя собаками возимы 396

— цук собак по чему покупается 398

Начатки трудов приносят богу на жертву 413

Небо кто сотворил не знают 406

Невоздержание во всем имеют 368

Ни ни, знак приветственной речи невесты к жениху 434

Нижнего Камчатского острога построение 497

Нижней Камчатской острог 502

— камчадалами взят был 494

— торжествуют о благополучии своем, 495

Нижношантальской острог 502

— присуды к нему подчиненные остроги 512

Ниток вместо употребляют оленьи становые жилы 386

Новый морской путь из Охотска на Камчатку сыскан 489

Ножи делают из камня хрусталя и кости 380

— оные в великом почтении имеются 381

Нокко-оснобиль, месяц декабрь 371

Ноху речка 524

Нравы камчадалов грубы и житье их гнусно, как скотское 363, 369

Нюйчинской князец со своими подчиненными 529

О

Обиды камчадалов важные в чем состоят 402

Обычаев старых перемена в камчадалах 372

Огонь высекают вместо огнива из дерева 380

— жертвенный в почтении как у древних евреев 427

Огусь-баси, бычья голова, озеро 522

Одежда на Камчатке дорога 508

Одежды из кож кто первый у них вымыслитель 407

Олбут озеро 521

Оленей кладут каким образом 454

— пастухи как их разделяют стадо от стада 454

Олени лучшие у сидячих коряков 459

Оленные коряки прелюбодеев убивают 449

Оленных кож дело 386

Олионг озеро 521

Омег, кушанье употребляемое при очищении грехов 427

Оночь, верхнее творило, или окно у юрты 376

Опанга, похлебка собачья 395, 427

Орион планета знаема камчадалами 371

Оружие их военное 404

Осенняя работа камчадалов 385

Острог имя что значит 373

Острогов на Камчатке российских пять 500

— приписных сколько к ним 508, 509, 510, 511

Отака, употребляемая в нападении острога или юрты 402

Отче наш, молитва господня, на камчатском языке 447, 448

Оулбута река 524

Охота река 528

Охотской порт 529

Ошат, так называются копылья у саней 398

Ошейники собачьи для впрягивания в сани вместо хомутов конских 398

Оштал, палка кривая или шестик, которым вместо вожжей собак в езде правят 398

Оюнь озеро 524

П

Павлуцкого партия для описания Камчатки отправленная 491

— следователь с Мерлиным камчатского бунта 497

Парики женщины носят травяные 392

Парка, платье лучшее у камчадалов 387

Парма, судно для перевозу кладей больших 383

Партия российская, отправленная для освобождения острога 495

Пастух над зверьми первой установленной 407

Пашенные крестьяне, живущие при Алдане реке 524

Пейш, стрела с костяным тонким коленном 404

Пение женщин при веселиях 429

— подобие разных голосов зверей и птиц 430

Пересмехать кого камчадалы искусны 372

Песня, сочиненная камчадалами на подполковника Мерлина и маеора Павлуцкого и студента Крашенинникова 431

Петр Чириков, прикащик на место Атласова удостоен 481

Петрильской грабитель ненасытной 490

Пирожное кушанье делают из рыбьего тельного 505

Пиршествы, бываемые у камчадалов 427

Письма тамошний народ не знает 371

Питье ординарное у камчадалов всегда вода 395

— а самое пьяное из мухомору делается 395

Пища у камчадалов из каких качеств строится 395

Пищу варят в корытах, калеными каменьями 416, 421

ПланеТамедведь знакома камчадалам 371

Платье камчадалы делают из разных кож 387

— курильцы носят коженое ж, но притом любят сукна и камки, 458

— лучшее их 387

— на Камчатке дорого продают 393

— розсамачье в великом у них почтении 407

Пленников как мучат 402

Плодородная земля только в Нижнем остроге 508

Пляску мущины при веселиях употребляют 429

— и женщины 429, 430

Побежник, вместо дышла у саней 398

Погребение мертвых 443

— младенцов 444

— поминки по них 444, 459

Подводчики, смотри бродильщики

Подзор, опушка около платья в какой знак 387

Подушной збор на Камчатке збирается только с казачьих детей 513

Подчинение камчатских и коряцких острогов к российским, каждому по скольку 508, 509

Пома идол в подобие богини Сирской Фалла 427

— делается из соломы для сожения

в праздник очищения грехов 424, 426

Поминовение по умершим 444, 459

Поп поганой 495

Поперешная речка 528

Пороху и свинца там достать трудно 508

Порса, мука из сушеной рыбы 394

Пословица камчатская 484

Поступки сего народа грубые 369

Посуда домовая какая у них обходится 378

— делают оную искусно 363

— железная и медная у них в чести 381

Потяги, ремни у собачьей шлеи вместо постромок шорных 396

Походы, в походы ездят на чем 401

Пошлина с вывозных товаров камчатских 517

Праздник годовой очищения грехов 369, 370, 413, 421

— действа отправляемые 423, 424

— празднества, оного обряд 420

— празднуют в новомесячии 427

Праздники у камчадалов в злоупотреблении 427

— у сидячих коряков 456

Праотцы их, или народопроизводители 407

Преимуществовал в камчатском народе тот, кто стар и удал 366

Прелюбодеев и прелюбодейниц убивают 449

Прелюбодеи как бьются с мужьями тех жен, с коими блудствовали 469

Прикащики бывшие на Камчатке до главного бунта 487, 488

Припев стишка некоторого в плясании 429

Присягать в верности камчадалов к чему приводят 457

Птицам тамошним звания 472

Р

Работа разная камчадалов к приуготовлению годовых припасов 383

Равдуга, кожа замшевая 386

Развод мужа с женою 436

Раззорение Нижнего Камчатского острога 487, 488

Разстояния мест в пути числят не верстами, но станциями от места до места 372

Раны от стрел ядовитых чем излечивают 404

Ревность к женам своим имеют 436

Река Камчатка от Кончата воина названа 301

Реки мелкие произведены от бога Кутху 408

Речь позволительная невестина отца к жениху 434

— к идолам, во время празднования очищения грехов 417

Римзет, смотри танец Рогожа — смотри чирела

Родильницы после родов из юрт не выходят 459

— оправляются чем 438

— ядят пауков, чтоб опять очреватеть 437

Родословия о себе камчадалы не знают 363

Россиян камчадалы называют огнедышущими людьми 358

Ружьем огненным владеть камчадалы не умеют 381

Ружья огненного там достать в великой цене 508

Румяна для красоты лиц из чего делают 392

Рыбу ловить первой начинатель Тылжил Кутху 407

Рыбы в Нижнем остроге довольно 504

— тож в Большерецком 502

— а в Верхнем скудно 502

С

Саадактан, пустошь 523

Савина, богиня зари 409

Санки камчадальские 396

— как делаются 396

Сас озеро 527

Сасыл река 525

Сатагай озеро 522

Сахар у камчадалов в великом удивлении 453

Свадьба и сватовство 434

Свадьба, родины и крестины у казаков нужды ради священников отправляются за один раз 506

Света сотворения верят как 370

— систему его какову быть разумеют 409

Себтюр, долгота пустыни 521

Северной ветер называют жировой 371

Сентябрь месяц называется блеклой 371

Сетей замыслитель первый кто 407

Сидукамшичь, внук бога Кутху 407

Сидуку, дочь бога Кутху 407

Сидячие коряки женами своими пришельцам посуждаются 449

Сипанг, речь знака беды 411

Скота закупают дорожные люди на пищу в дорогу на проезд пустых мест 522

Сладкая трава употребляется на пищу и сидение вина 385

Следствие о причине бунта 497

Смертное убивство опасно только в родстве своем, а в прочем ничего 457

Снегу камчадалы охотники есть 395

— летом с трудом оной достают 395

Сновидений истолкователи 413

Соарданак, речка воронья 524

Собак нарта по какой цене покупается 508

— оные вместо лошадей в езде употребляют 395

— по скольку на них верст в дороге ездят 400

Собачьих кож дело 386

Соболи где лучшие водятся 504

Соли в Нижнем остроге довольно 504

Солнце, коачь называется 370

Солнечного года разделение 370

Сосновка речка 523

Ссор о имении и о юртах меж собой не имеют 372

— бывают же более за какие причины 368, 369, 405

Стрелы делают костяные и каменные 380

— ядом для вреда напоют 404

Строение, избы, горницы, камчадалы строят по российскому обычаю 373

Суд и расправа камчадалов поручена тойонам их 372, 373, 500

Суда конопатят мхом и травою 383

Суеверие их 369

Сосун-сысы, пустошь 522

Сыгыннах пустошь 521

Сымекалин, сын бога Кутху 406

Т

Та, речь подчивание гостя, кушай или ешь, на, возьми 427, 433

Таалджиран, пустошь 523

Табалак, пустошь 522

Таблица товарам покупной и продажной цены на Камчатке 516

Табхалак, озерко 524

Тава, месяц май 370

Тайнага, смотри белая река

Тайные действия, отправляемые в праздник очищения грехов 423, 424

Талангано, зимовье, урочище 528

Талба, озерко 521

Талбакана, озеро 522

Тангага речка 521

Танцы, смотри пляска

Тарага, озеро 523

Татская станция 522

Татту речка 522

Тгомкегсчичь, юрта южных камчадалов 376

Темена юль бенгоя, речка верблюжье падалище 527

Тигильской острог 505

Тимусчичь северных камчадалов юрта 376

Тингек лучшее платье камчатское 387

Тиранство учиненное в поступках с пленными 402

Тишиктяк, пустошь 522

Товары, похожие на Камчатке 515

— вывозные из Камчатки 517

— цена им тамошняя 516

Тог, северозападной ветр 372

Тойоны богаты оленьми 453

— Фетка Харчин начальник бунта 494

Тойоны, бывшие в Камчатских острожках 509, 510, 511, 512

Толкуша кушанье 395

Томар стрела 404

Тоншичь, трава мятая вместо труда употребляется к высеканию огня 380

Топоры каменные и костяные употребляют 380

— железные у них в великом почтении 381

Торбасы, обувь из оленьих кож 392

Торг камчадалов с коряками меною обходится 369, 385

— вместо денег лисицами торгуют 517

— Козаков 507

— японцев прежде сего бывал ли когда с камчадалами 514

Торжество камчадалов о благополучии взятья Российского острога 495

Тоула, речка 522

Труд для присекания огня из чего употребляют 380

Трясение земли, учинившееся в пути 530

Ту, ту, ту, речь повторительная, которую говорят при праздновании очищения грехов 424

Туара-сюсы пустошь 522

Тубуляга, озеро 525

Туила, бог трясения земли 409

Тумусактак Киоль, мысовое озеро 527

Тыгытты, озеро 523

Тыжиль Кутху, второй сын бога Кутху 407

Тылгыяктак озеро 521

Тылланхая, гора 525

Тынгшхт, северной ветр 372

Тюленей жир ядят 395

— кожи их делают 386

Тюгутте река 523

Тюулгогутте Каялах, пустошь 523

У

Убивства при женском поле не чинят 403

Увечье получаемо при сватовстве невесты, в хватании ее 435

Уга, знак речи собак в езде поворотить на лево 398

Уголь, весна называется 370

Узда на собак надеваемая для езды 398

Укалтежид, планета Орион 371

Улажан, озеро 521, 522

Умерших тела курильцы летом в землю хоронят; а зимою в снег зарывают 470

Умя, озерко 523

Урак, река 528

Урасалак, озеро 522

Урасягаг, пустошь 521

Урацкое плотбище 528

Урилыдачь, болванчики с обтесанными головками, делаемые для церемонии праздника 416, 421, 427

— как подчивагот их при праздновании 423

Урун-хамус, озерко 521

Усуи-ерга, урочище 521

Утлейгын, бог морской 406

Уфай, речь приговора в сожжении идола Пома 426

Учтивости в поступках камчадалы не имеют 369, 457

Ушахчу, боги лесные, которые людей с ума сводят 408

Уярской князец с подчиненными 529

Ф

Фалла, богиня древняя Сирская 427

Федот Алексеев изобретатель Камчатки 473

X

Хай, идол новой, зделанной из березового кряжа 416

Хантай идол домовой, поставляемой в юрте 376, 421

Ханчало, озерко 522

Харчин Федька, начальник бунта 495

— казакам здался на договор, и взят под караул 496

Хат речка 524

Хатыли озеро 521

Хаутеля, танец так называемой 430

Хаюшкукинг, слово значит плясание 429

Хиромантию камчадалы искусно знают 413

Хна, хна, хна, знак голоса в езде поворотить собак на право 398

Ходжала речка 525

Холостого человека подозрение 392

Хомяга сосуд, с чем по воду ходят 423

Хомяк, чашка большая, тожь и лодка 423

Хоньбы, женское платье 390

Хоромас, урочище 529

Храбрость тамошних народов 406

Хуйгул, заквашенная рыба, или загноенная в ямах, деликатное их кушанье 394

Хутлыжичь, сестра бога Кутху 406

Ц

Цепь костяная искусной работы, зделанная костяным ножом 382

Церьковь святого Николая в Большерецком остроге 501

— тогож имени в Верхнем остроге 502

— Успения пресвятые богородицы, в Нижнем Камчатском остроге 502, 504

— в Авачинском остроге 504

Цынгу летом чем лечат 440

Ч

Чагдала речка 526

Чажи, чулки оленьи 392

Часовни молитвенные у камчадалов крещенных размножаются 373

Часовня при Охотском порте всемилостивого спаса 529

Чаши большие делаются через год 380

Чащина, звание поборов излишних сверх ясака 507

Чекуша, смотри уа-карель

Чекуши костяные вместо копей употребляются 382

Челюгымг, южной ветр 372

Черной лес, урочище 525

Чиопчуна, речка 524

Чипанда речка и озеро 524

Чиранчи, озерко 522

Чирела, рогожа из травы сплетенная 376, 423

Чириков прикащик 481

Чирья, болезнь злая на Камчатке 440

Числа счету камчадалы кроме десяти не знают 369

Чисту, опушка у платья вокруг 387

Чичимык, озерко 325

Чоарайтта, пустошь 522

Чужлингачь-кулечь месяц грехов очищение 369

Чукоцкая девка не может себе жениха получить, ежели в воровстве не окажется 457

Чукоцкой народ как обилен живьем 449

Чукчей дружба в чем состоит 449

Чукчи, почему народ называется 360

— детей своих к трудам приучают 457

— приходящим гостям женами своими посужаются 449

Чулки делают из собачьих кож 392

Чумана, куженка берестеная 378

Чуприки, рыба вместо жареной 394

Чупчулаг, озеро 521

Ш

Шаманов начальник 405

Шаманства главное отправление 412

— во время праздников 412

Шаманы или волхвы 412, 455

— они ж и лекари 455

Шангина гарь и зимовье 528

Шангыш, ветр восточной 371

Шапки носят камчадалы наподобие треухов 392

Шапок камчадалы ни пред кем не снимают, не кланяются 369

Шежхед, санки для езды на собаках 396

Шишо, месяц, в которой лактаки щенятся 370

Шишь, игла 381

Школьное учение на Камчатке для камчадальских детей имеется 373, 411

Шолканской князец с своим ясаком 529

Шопаначь, закрышка дверей у юрты 377

Штаны летние и зимние 390

Ю

Юдома река 527

Юдомский крест, урочище 527

Южной ветр, гелюгын называется 372

Юкагирского народа наименование 360

Юкола, сушеная рыба вместо хлеба 393

Юна река 526

Юнакан река 520, 526

Юрта, жилище камчатское, как делается 374

— коряцкие и чукоцкие 448, 452

— северных и южных камчадалов 376

Я

Ягод морошки где довольно 504

Язык камчатской имеет сходство с мунгалским 364

— произношение его 361

Якут хвалится тем, что он едал жирную кобылятину 457

Якуцкой народ от китайцов отпадший 363

Японская буса, занесенная на Камчатку 491

Японских островов проведывание 487

Японцов прежде сего бывал ли такой торг с камчадалами 514

— бывших прежде сего в России двух человек, обстоятельное о них описание 491, 492

Ярманка урочище 520, 525, 529

Ясаков зборы 510

— до какой суммы оной превосходит 513

Ясаку плата от камчадалов на год 499

---

1. Питаются… репою морскою, капустою, раками. О морской репе и раках см. выше. Капуста — это морские водоросли ламинарии. О морских водорослях Камчатки см.: "Камчатская экспедиция Ф. П. Рябушинского, Ботан. отд., вып. II, М., 1914: В. П. Савич. Альгологический объезд Авачинской губы в мае 1909 г., стр. 449—472 и Н. Н. Воронихин. Морские водоросли Камчатки, стр. 473—524. — Л. Б.
2. В рукописи зачеркнуто: безбожники (л. 198). — Ред.
3. В рукописи зачеркнуто: по реке Камчатке от вершины до устья, по впадающим в нее посторонним рекам и речкам и по берегу Восточного моря на юг до устья реки Налачевой, а на север до Уки реки (л. 198). — Ред.
4. К сожалению, Крашенинников слишком скупо охарактеризовал отличие между северной и южной группами ительменов, чтобы можно было вывести какие-либо заключения. В дальнейшем быт ительменов настолько изменился, что исследователи более позднего времени подобного разделения уже не обнаружили. — В. А.
5. В рукописи зачеркнуто: а на прочих островах до Японии (л. 198 об.). — Ред.
6. В рукописи зачеркнуто: которое им до покоренья Камчатки незнаемо было (л. 199). — Ред.
7. В рукописи зачеркнуто: Стеллер в своем описании рассуждает, что брыхтатын или по его брахтатах прозваны от того, что как якуцкие казаки то есть сложное имя из двух слов из брах и татах. Брах по его мнению есть якуцкое испорченное слово бар-ях, ступай, которое камчадалы слышали от казаков при первой их бытности, ибо юные по большей части были якутчане и говорили якуцким языком, а тэтах значит нэ камчатском языке давай, которым они всех россиан кроме казаков называют. Итак по его догадкам звание брах тахтах значит ступай, давай. Но хотя сия догадка по сходству помянутых слов не весьма невероятною кажется, однако я в том не могу быть с ним согласен для того что я не слыхивал у камчадалов другова общего имели россианам какова бы кто чину и достоинства ни был, кроме брыхтатын, а брыхтатын с большим основанием можно произвесть от брумичь огонь, нежели от барях-татах, ибо и другие тамошние народы россиан огненными же называют, как например коряки мельгытанги от милыган огонь. Впрочем и сам автор в другом месте свою догадку несколько отменяет, ибо пишет он, что брахтати по толкованию некоего старого камчадала значит чужих людей, ибо тати на их языке чужой, а не давай, знаменует, а что значит брах, о том он не упоминает, без сумнения для того, что утверждаясь на вышеобъявленном основании, почитает сие слово за якуцкое. В известиях о коряках почти согласен с моим мнением, ибо пишет он, что брахтатын слово переведенное с коряцкого мельгытанги, и потом-де вероятнее, что оно значит огненных людей, а не ступай, давай (л. 199—199 об.). — Ред.
8. В рукописи зачеркнуто: на другом языке (л. 199 об.). — Ред.
9. В рукописи зачеркнуто: Они никакова чужестранного слова в свой язык не принимают, но всякую вещь и всякое достоинство, о котором не имеют они понятия называют своим языком так как бы то между ими было употребительно (л. 199 об.). — Ред.
10. В рукописи зачеркнуто: на другом языке (л. 199 об.). — Ред.
11. В рукописи зачеркнуто: Однако ни в каких названиях не примечается у них таких сложных имян, которые бы состояли из чужестранного и собственного их названия, каково есть брахтати по мнению гд-на Стеллера, что, также несколько подает причины к сумнению (л. 200). — Ред.
12. В рукописи зачеркнуто: для того, что они не имея оленьих табунов сктаются (л. 200 об.). — Ред.
13. В рукописи зачеркнуто: на особливые диалекты (л. 200 об.). — Ред.
14. В рукописи: два (л. 200 об.). — Ред.
15. Примерно такие же данные о распределении ительменских диалектов были собраны Дитмаром в 50-х годах XIX в. (К. Дитмар. Поездки и пребывание в Камчатке в 1851—1855 гг. Ч. I. Исторический очерк по путевым дневникам. СПб., 1901, стр. 482). — В. А.
16. Стеллер третьим наречием почитает чукоцкой.
17. В рукописи зачеркнуто: по примечанию гд-на Стеллера (л. 201). — Ред.
18. В рукописи зачеркнуто: по мнению его (л. 201). — Ред.
19. В рукописи зачеркнуто: Слова их состоят из долгих слогов (л. 201). — Ред.
20. В рукописи зачеркнуто: Гд-н Стеллер о происхождении сего народа рассуждает (л. 201 об.). — Ред.
21. В рукописи зачеркнуто: заключает (л. 201 об.). — Ред.
22. В рукописи зачеркнуто: за несколько тысяч лет (л. 201 об.). — Ред.
23. В рукописи зачеркнуто: а не из других мест, как некоторые объявляют, которые авторовы рассуждения сообщать здесь не неприлично кажется по крайней мере для того и вначале пишет он, что якуты, которые, по свидетельству языка их сходного с крымским и нынешним турецким будучи татарского поколения ничего не знают о камчадалах; тунгусам, которые живут на западе и одними коряками от камчадалов отделяются, до нынешнего веку были они почти неизвестны ж, хотя тунгусы часто доходили войною до самой реки Пенжины; коряки соседи камчатского народа токмо одних их называют намалан как бы людей против обычая их живущих, в земляных юртах, а естьли бы преселение пх было во времяна не столь древние, то бы они объявленным народам не могли быть столь неизвестными. Сверх того могут употреблены быть в некоторое доказательство и следующие обстоятельства (л. 201 об.). — Ред.
24. В рукописи зачеркнуто: по причине древности (л. 201 об.). — Ред.
25. В рукописи зачеркнуто: не имеют они способного времени (л. 202). — Ред.
26. В рукописи зачеркнуто: Таким образом кажется не останется иного места происхождения сего народа кроме Мунгалии, а преселение их может быть учинилось задолго до разделения монархии Чингиз-хана великого и прежде происхождения тунгусов и мунгалов (л. 202 об.). — Ред.
27. В рукописи зачеркнуто: в начале самодержавного правительства (л. 202 об.). — Ред.
28. В рукописи зачеркнуто: думает Стеллер, что сии народы (л. 202 об.). — Ред.
29. Камчатской и коряцкой народ должно разуметь за один народ, как из следующего явствует, а объявленные окончания токмо в коряцком языке примечаются.
30. В рукописи зачеркнуто: говорит автор (л. 202 об.). — Ред.
31. В рукописи зачеркнуто: славянском и венденском, впрочем обещался он сие доказать (л. 203). — Ред.
32. Как наблюдательный исследователь, Крашенинников зафиксировал элементы родового строя у ительменов. К таким элементам следует отнести: общинное расселение ительменов по берегам рек, общее название для жителей одной реки, родовая собственность угодий, сознание общности своего происхождения от одного из детей Кутхи, наличие родовых старейшин — представителей родовой демократии, родовая месть, родовые войны и военные предводители, экзогамность брака и др. Материалы Стеллера в некоторой мере дополняют данные Крашенинникова по родовой организации ительменов. Но оба исследователя не суммировали эти материалы, что они не смогли сделать по уровню научных знаний того времени — В. А.
33. В рукописи: Красиков (л. 205 об.). — Ред.
34. Большое участие женщины в отправлении религиозного культа у камчадалов представляет собою не что иное, как живые следы еще недавно существовавшего у них материнского права и является отражением примитивности их экономической жизни (каменный век) и общественного быта и свидетельствует о том, что камчадалы до прихода русских были одной из самых отсталых народностей Крайнего Севера. — И. О.
35. В рукописи зачеркнуто: пекутся токмо о плотиугождении, как животное бессловесное (л. 206). — Ред.
36. В рукописи зачеркнуто: Живут как Стеллер пишет (л. 206). — Ред.
37. В рукописи зачеркнуто: почти босова (л. 206 об.). — Ред.
38. В рукописи зачеркнуто: что и камчадалы год разделяют на 12 месяцов (л. 207 об.). — Ред.
39. Травник. Об этом кулике см. выше. — Л. Б.
40. Пигаличей месяц. Как указано в прим. к наст. изд. стр. 323 пиголицы на Камчатке нет. — Л. Б.
41. В рукописи зачеркнуто: Красиков (л. 209). — Ред.
42. Побывавший на Камчатке через 30 лет после Крашенинникова капитан Тимофей Шмалев писал: «Примечания достойно, что с 1741 г по Камчатке, почти в каждом острожке, вместо прежних земляных юрт и летних балаганов построены деревянные избы по русскому обыкновению» (ЦГАДА, портф. Миллера 528—1, тетр. 19, л. 2 об.). — И. О.
43. В рукописи зачеркнуто: В каждом острожке живет по большей части одна фамилия, которая посредством супружества неописанно размножается, как гд-н Стеллер объявляет. Ибо камчадалы прежде сего выдав дочерей своих редко отпускали в чужие острожки, напротив того зятья их должны были к ним преселяться; оставя природное свое место и сродников. Таким образом, в котором острожке много было девок, тот скоро мог учиниться многолюдным и казаки при случае первого походу на Камчатке человек по триста в одном острожке находили. Тогда фамилия приходила в такое умножение, что живучи вместе не могла получать довольного пропитания, то разделялась на части и поселялась на той же реке, а на другую не отходила (л. 209 об.). — Ред.
44. В рукописи зачеркнуто: образ (л. 210). — Ред.
45. В рукописи зачеркнуто: красики (л. 210 об.). — Ред.
46. В рукописи зачеркнуто: красиками (л. 210 об.). — Ред.
47. С распространением на Камчатке русской избы балаганы, как летние жилища, постепенно теряют свое значение и служат лишь хозяйственным постройками и вешалами дли сушки рыбы. Местами они сохранились и до настоящего времени. Наиболее приближающийся к описанию Крашенинникова тип балагана — пирамидальный — бытовал еще повсеместно на западном побережье в конце XIX века и в начале XX века (В. Н. Тюшов. Там же, стр. 155—156, 398—399; М. С. Сергеев. Народное хозяйство Камчатского края. М. —Л.,1936, стр. 204). — В. А.
48. Исправлено по рукописи (л. 211), в изд. 1755 г. «барабанами». — Ред.
49. Кузовок, плетенка (корзина) (Толковый словарь живого великорусского языка В. Даля. СПб. — М., 1913, т. II, стр. 544). -- В. А.
50. Это подтверждают и археологические раскопки (W. Jocheison. Archaelogical Imestigations in Kamchatka. Publ. by the Carnegie Inst. of Washington. № 338, Washington, 1928) (Русский перевод: В. И. Иохельсон. Археологические исследования на Камчатке. Изв. Геогр. общ., т. LXII, вып. III, IV, 1930: I. Shnell. Prehistoric Find from the Island World of the Far East. The Museum of Far Eastern Antiquities. Bull. № 4, Stockholm, 1932). — В. А.
51. B рукописи зачеркнуто: и с высоким мастерством было здечано (л. 212 об.). — Ред.
52. В рукописи зачеркнуто: в середине шире (л. 212 об.). — Ред.
53. Из различных способов получения огня наиболее распространенным являлось добывание его посредством трения. Прибор для добывания огня состоял из деревянного бруска с дырочками, в которых вращалось лучковое сверло или просто палочка, как у ительменов. Таким способом получали огонь чукчи, коряки, эскимосы, айны. (W. Воgоras. The Chukchee. Material Culture. Memoir of the Amer. Museum Nat. History, vol. VII, p. I, Leiden--New York, 1904, стр. 118—119; W. Jochelson. The Koryak. Memoir of the Amer. Mus. of Nat. History, vol. VII, p. II. Leiden — New York, 1908, стр. 565; E. W. Nelson. The Eskimo about Bering strait. 18 annual Rcp. of the Bureau of Amer. Ethnology. Washington, 1899, стр. 75—76; R. Torri. Etudes archéologiques et ethnologiques. Les Ainou des Iles Kuiriles. Journ. of the Coll. of Science lmper. University of Tokyo, vol. XLII. I. Tokyo, 1919, стр. 202—204. О добывании огня см.: W. Hоugh. The Methodes of Fire-Making. Rеp. of the U. S. Nat. Mus. for 1890. Washington, 1892). У чукоч и коряков добывание огня трением сохранялось еще в XX веке, но, за немногими исключениями, оно потеряло свое практическое значение и диктовалось лишь религиозными обрядами (В. Г. Богораз-Тан. Чукчи. Т. II. Религия. Л., 1939, стр. 55—58; W. Joehelson. The Koryak. Memoir of the Amer. Mus. of Nat. History, vol. VI, p. I, Leiden--New York, 1905, стр. 33—36). — В. А.
54. В рукописи зачеркнуто: винтовки, ружья и всякую посуду, которую им отбивать у наших случается, перековывают обыкновенно (л. 213). — Ред.
55. Изображения наконечников камчадальских стрел см. у С. И. Руденко, Культура доисторического населения Камчатки. «Сов. этнография», 1948, № 1 (стр. 152—179). — Л. Б.
56. В рукописи зачеркнуто: чисто обделанных (л. 213 об.). — Ред.
57. В рукописи зачеркнуто: по искусству работы (л. 213 об.). — Ред.
58. В настоящее время термин байдара применяется на северо-востоке исключительно для кожаной лодки. — В. А.
59. Seeale spiculis geminatis Liiin. Svec. p. 30.
60. Кроме ительменов, собирание различных съедобных растений широко распространено у чукоч и коряков, хотя в их хозяйстве оно имело меньшее значение. Сбор корней из мышиных нор сопровождался подобными же обрядами, как и у ительменов (наст. изд. стр. 251—252; W. Воgoras. The Chukchee. Memoir of tlie Amer. Mus. of Nat. History, vol. VII, Leiden — New York, 1908, стр. 577—580.). — В. А.
61. В рукописи зачеркнуто: весною редкую бабу увидишь дома, все почти беспрестанно едят оную (л. 215 об.). — Ред.
62. В рукописи зачеркнуто: чего ради и разными именами называют оное (л. 216 об.). — Ред.
63. В рукописи зачеркнуто: чулков не знали, но обвивали ноги мятою травою или тоншичем (л. 218). — Ред.
64. Fucus marinus abietis forma. Pinus maritima s. fucus teres etc. Dood app. 326. Raj Lyn.
65. В рукописи зачеркнуто: Ныне морские бобры не столь много курильцами промышляются. — Ред.
66. В рукописи зачеркнуто: что касается для приуготовления пищи оное взятое из Стеллерова описания, которой как в других многих вещах, так и о сем обстоятельные известия оставил (л. 219). — Ред.
67. В рукописи зачеркнуто: Самой простой и скорой их корм (л. 219). — Ред.
68. В рукописи зачеркнуто: отод (л. 221). — Ред.
69. Собачьи легковые сани, описанные Крашенинниковым, представляют большой интерес по своей конструкции и не находят параллелей у других народов Сибири. В настоящее время они совершенно вышли из употребления и сохранились лишь в количестве нескольких экземпляров в музеях СССР. Полное исчезновение их относится ко второй половине XIX века (Н. В. Слюнин. Охотско-Камчатский край. Естественно-историческое описание. СПб., 1900, т. I, стр. 506). — Б. А.
70. В рукописи зачеркнуто: ременные или веревочные, а к веревкам (л. 222 об.). — Ред.
71. Лыжи такого типа бытуют у чукоч по настоящее время. — Б. А.
72. Из Стеллерова описания.
73. В рукописи зачеркнуто: и сие есть самое злое свойство в тамошних ежжалых собаках (л. 224 об.). — Ред.
74. Сайдаки. Весь прибор для стрельбы из лука: лук в чехле и колчан со стрелами (В. Даль. Толковый словарь русского языка, под редакцней Ушакова. М. 1940, т. IV, стр. 20). Крашенинников, повидимому, понимает под сайдаком лишь лук. — В. А.
75. Подобный тип панцыря из моржовой кожи был известен чукчам и, повидимому, эскимосам (W. Воgоras. The Chukchee. Memoir of the Amer. Mus. of Nat. History, vol. VII. Leiden — New York, 1904, стр. 161—162). О панцирях берингоморского района см.: W. Hough. Primitive American Armor. Rep. of the U. S. Nat. Mus. for 1893, Washington, 1895. Рогожный панцырь, повидимому, имеет южное происхождение, так как отсутствуют какие-либо указания о бытовании его у других народов крайнего северо-востока Сибири. — В. А.
76. B рукописи зачеркнуто: хотя ни утверждать, ни опровергать мне не можно для того что мне о том не случилось слышать, однако сообщать здесь кажется не непристойно, тем наипаче, что в них никакой невероятности не содержится (л. 227). -- Ред.
77. В рукописи зачеркнуто: пришли в малолюдство (л. 226). — Ред.
78. Совершенно очевидно, что Крашенинников правильно критикует Стеллера. На этом примере мы можем видеть, как выдающийся русский ученый Степан Крашенинников критически воспринял материалы Стеллера. — И. О.
79. Ворон — творец (ительменский — кутх, кутха; корякский — куйкинтшку, чукотский — кыркыль) является основной фигурой мифологии чукотско-корякской группы народов, а также многих индейских племен Северной Америки. — В. А.
80. Религиозное предание о браке между Тыжил-Кутху и Сидуку, которые были братом и сестрой, несомненно является отражением того периода в истории камчадальской семьи, когда брачные отношения между родными братьями и сестрами еще не были запрещены. Подобные мифы мы находим у многих народов. Достаточно вспомнить древнеегипетский миф об Озирисе и Изиде, которые были не только братом и сестрой, но также мужем и женой. — И. О.
81. Здесь в виде религиозного мифа история самих камчадалов: от собирательства к рыболовству и охоте, от одежды из листьев к одежде из звериных шкур. Это вместе с тем и косвенное свидетельство южного происхождения камчадалов. — И. О.
82. Из Стеллерова описания.
83. Этот факт подтверждается и ранее собранными материалами. Так, в донесениях капитана Беринга от 1730 г. сообщается, что камчадалы оставляли жилище после умерших. Кроме того, тяжело больных, несмотря на время года, вывозили в лес, оставляя им небольшое количество пищи. (В. Бахтин. Русские труженики моря. Первая морская экспедиция Беринга. СПб., 1890, стр. 93). Подобное обращение с больными акад. Л. С. Берг связывает с обычаем добровольной смерти (Л. С. Берг. Открытие Камчатки и экспедиции Беринга. М. —Л., 1936, стр. 91, 92—94). -- В. А.
84. В рукописи: По смерти надеются они получить жен своих попрежнему и старики о сем раю весьма радуются и по той причине кажется не боятся, но губят себя безвременно, топятся, давятся, морят себя голодом и живые отдаются собакам своим на съедение (л. 231 об.). — Ред.
85. В рукописи: из угла и далее зачеркнуто: вывели старуху, которая не могла уже о себе ходить к огнищу очагу (л. 240). — Ред.
86. В рукописи зачеркнуто: Не могли кроме того что на праздниках истари так его делают (л. 243). — Ред.
87. В рукописи зачеркнуто: в чем согласно поступают с многими древними язычниками (л. 244). — Ред.
88. В рукописи зачеркнуто: которое обстоятельство может служить к некоторому доказательству, что камчатской народ происходит из Америки, как выше мною показано и американцы не могут ли быть почтены за переведенцов сидонских и тирских, оное на рассуждение представляется искуснейшим (л. 244 об.). — Ред.
89. Повидимому, Крашенинников ссылается на работу Lahontan (пишется также и de la Hontan). Nouvaux voyages dans l’Amérique Septentrionale 2 vols. La Haye. 1703 (второе изд. 1704 г.). — В. А.
90. В рукописи зачеркнуто: камчадалы, живущие около Пенжинского моря (л. 246 об.). — Ред.
91. В рукописи зачеркнуто: и умеренность пения в горле (л. 247). — Ред.
92. В рукописи зачеркнуто: Есть у них и мерские песни, так как и у других народов (л. 247 об.). — Ред.
93. В рукописи зачеркнуто: морить его жаром (л. 248). — Ред.
94. В рукописи зачеркнуто: (дурно говорить) (л. 248). — Ред.
95. В рукописи зачеркнуто: такой человек, которой обидит, во всю жязнь не найдет друга (л. 248 об.). — Ред.
96. В рукописи зачеркнуто: Харлос прозванием (л. 249). — Ред.
97. В рукописи зачеркнуто: Не последняя же забава их представлять других людей точно, как кто говорит, ходит, словом все их приемы. Как скоро кто на Камчатку приедет, то во первых дают ему новое имя на своем языке, петом высматривают все его действия. И при таких веселиях всякую персону представляют точно, притом не забывают они табак курить и сказывать скаски, и все такие веселия больше ночью нежели днем у них бывают. Сверх того есть у них и шуты, которые забавляют других своими проказами, но оные столь скверны, что и упоминать гнусно и непристойно (л. 250). — Ред.
98. В донесении капитана Беринга от 1730 г. указывается, что "ежели жена или скот какой родит двоих, то одного из них тотчас задавят, которой час родится и признают себе за великий грех ежели не задавят одного из двоих родившихся) (В. Вахтин. Русские труженики моря. Первая морская экспедиция Беринга СПб., 1890, стр. 93). — В. А.
99. В рукописи зачеркнуто: ни унимать (л. 253 об.). — Ред.
100. Каменный папоротник. Возможно, какой-нибудь папоротник из рода Dryopteris. — Л. Б.
101. Трава знзом. Что это за трава, мне неизвестно. О ней упоминает и Стеллер (стр. 364) под именем Sühsu. Равным образом неизвестна мне и трава ефемера (у Стеллера, стр. 365, Ephemera kamtschatica); может быть, какая-нибудь анемона. — Л. Б.
102. Коренье лесной фиалки. У Стеллера (стр. 365 «radices Iridis sylvestris fl. coeruleo». Это ирис, или касатик, Iris setosa Pallas, у которого околоцветник чаще фиолетово-синий («flore coeruleo» Стеллера), реже голубой, чистосиний, малиновый, фиолетовый или чистобельный. Вид этот свойствен Восточной Сибири, Дальнему Востоку, Алеутским островам, Аляске; на Камчатке обычен в березовых лесах, на выгонах, по лугам (В. Л. Комаров. Флора Камчатки, I, стр. 306—308). — Л. Б.
103. Крашенинников неправ, считая, что только ительмены выбрасывали умерших. Подобный способ захоронения — вынос трупа в тундру — распространен был среди большинства чукоч (В. Г. Богораз — Тан. Чукчи. Т. II. Религия, Л., 1939. 184—194). — В. А.
104. В рукописи зачеркнуто: по толмачу (л. 260). — Ред.
105. Русскому самодержавию так и не удалось покорить и объясачить «немирных чукоч». Военные стычки русских с чукчами на реке Анадыре происходили очень часто в XVIII веке. Чукчи приходили на реку Анадырь не столько для рыбного промысла, как говорит Крашенинников, сколько для промысла диких оленей, большими стадами переправлявшихся через реку Анадырь осенью, когда они двигались с севера на юг. Встречи русских с чукчами обычно и происходили у места так называемых «плавей». (А. И. Андреев. Заметки по исторической географии. Географическое описание р. Анадыря… и о чукчах…, составленное Яковом Линденау в 1742 г. Изв. Геогр. Общ., 1940). — И. В.
106. Здесь автор имеет в виду широко распространенный обычаи среди чукотских и эскимосских женщин татуировать лицо и руки. — И. В.
107. В рукописи зачеркнуто: отважные (л. 261 об.). — Ред.
108. В рукописи зачеркнуто: как и россиян опасаются (л. 262). — Ред.
109. Здесь, очевидно, описка, так как внутри коряцкой юрты обязательно имелся полог — спальное помещение, сделанное из шкур оленей. — И. В.
110. Здесь Крашенинников допускает ошибку, утверждая, что в чукотских зимних «земляных юртах» имеются полога. Такие полога были только в наземных юстах «ярангах», сделанных из шкур оленей. — И. В.
111. В рукописи зачеркнуто: которых у богатых коряк табуны превеликие (л. 203). — Ред.
112. В рукописи зачеркнуто: Наши ташеншпилеры в рассуждении сего шамана великими волхвами назваться могут (л. 265). — Ред.
113. Это утверждение ошибочно: у коряков, помимо деления года на времена, существует и существовало и деление на месяцы, как и у других соседних народов. — И. В.
114. Замечание С. П. Крашенинникова о том, что он считает «за коренной коряцкой язык…. которым говорят оленные коряки», совершенно справедливо, как справедливо и его замечание о проникновении в южные диалекты корякского языка «камчатских слов» — т. е. камчадальских (ительменских). Диалект оленных коряков, или как теперь принято его называть — чавчувенский — положен в основу корякского (нымыланского) литературного письменного языка. В настоящее время корякский язык имеет следующие диалекты: чавчувенский (оленных коряк) — на нем говорит 50 % всех коряков (3500 человек); паренский (с. Парень); ишканский (с. Ишкана); каменский (селения Каменскос, Микино, Тчловка и др.); апукннский (селения Апука, Пахача, Ватынь); палланский (селения Паллана, Кинкиль, Лесная); укинский (селения Ука, Ивашка и др.); карагинский (селения Карага, Дранка); алюторский (селения Алюторка, Култушное, Теличики, Вынак, Хаилино, Ветвей, Кичига, Тымлат, Рекгшники) (С. Н. Стебницкий. Языки и письменность народов Севера. Т. III, Л., 1934, стр. 47—51). — И. В.
115. Исправлено по рукописи (л. 273 об.), в изд. 1755 г. «курильски». — Ред.
116. Подробно о культе инау см. Л. Я. Штернберг. Культ инау у племена айну. Ежегодник Русск. Антроп Общ., 1904, т. I, стр. 289—408; эта статья имеется также в книге: Л. Я. Штернберг. Первобытная религия. Л., 1936, стр. 50-61) --В. А.
117. В 1875 г. Курильские острова были обменены русским правительством Японии на южную часть о. Сахалина. В 1884 г. японское правительство переселило всех айнов северных Курильских островов в количестве 97 человек на южный остров Шикотан. Не получая в новых условиях помощи от Японии, переселенцы влачили жалкое существование и быстро уменьшались численно. В 1913 г. их насчитывалось лишь 57 человек. (Д. Позднеев. Материалы по истории северной Японии и ее отношений к материку Азии и России Т. 1. Йокохама, 1909, стр. 110—120, 125—126). — В. А
118. В рукописи зачеркнуто: младенец (л. 277 об.). — Ред.
119. В рукописи зачеркнуто: Анадыря (л. 280). — Ред.
120. В рукописи зачеркнуто: обошел вкруг Чукотского носу (л. 280) из Анадыря (л. 280). — Ред.
121. В рукописи зачеркнуто: Сие истинно, что знаки зимовей его на помянутой реке Никуле до наших времен были видимы, а подлинно ли приключилось ему выше писанная (л. 280 об.) — Ред.
122. В рукописи зачеркнуто: из Анадыря (л. 280 об.) — Ред.
123. Исправлено по рукописи (л. 281), в изд. 1755 г. «великой». — Ред.
124. В рукописи зачеркнуто: отправился в 7125 году на Пенжинское море (л. 281). — Ред.
125. Атласов в отписке своей в Якутск о разделении партии не упоминает, но пишет, что по погромлении острога пошел он в Олюторскую землю февраля 1 дня, однако словесное известие, что не сам он туда ходил, но партия, от достоверных людей подтверждается.
126. Исправлено по рукописи (л. 281), в изд. 1755 г. «юлагири». — Ред.
127. Понеже ныне никакой реки на Камчатке Каланкою не называют, чего ряди заподлинно знать невозможно до которых мест доходил Атласов: а по словесным известиям камчатских старожилов, доходил оной до реки Нынгычу, что ныне Голыгиною называется по имени казака Голыгина, которой в оном Атласовом походе пропал безвестно: чего ради думать должно, что Атласов под именем Каланской реки разумеет Иглыг или реку Озерную, на которую с Голыгиной переезжают в третий день: а Каланскою назвал он ее, может быть по бобрам морским, которые там промышляются, и прежде сего писались каланами.
128. В рукописи зачеркнуто: и зимовал на (л. 281 об.). — Ред.
129. По свидетельству Игнатия (Ивана) Козыревского, первые русские остроги на Камчатке «были ставлены из тонких жердей, козельчаты, подобны огородному чистоколу». Только в 1715 г. И. Козыревский, будучи камчатским прикащиком, построил в Н.-Камчатске, В.-Камчатске и в Большерецке «новые и крепкие бревенчатые остроги». Это было сделано «ради оберегательства казны и аманатов… от изменников и убойцов». (ЦГАДА, портфель Миллера 533. тетр. 2, л. 2). — И. О.
130. В рукописи зачеркнуто: а потом розыскиван (л. 283). — Ред.
131. В рукописи зачеркнуто: После того упоминаются прикащики сын боярской Тимофей Кобелев, и казачей пятидесятник Василий Колесов, Василей Шелковников, Михайло Черкашенин, он же и Многогрешной, и вышеобъявленной служивой Михайло Зиновьев, которой по возпращении своем, а кто сколько времени сидел на приказе, и кто такую учинил прибыль, того заподлинно объявить нельзя, ибо все, особливо же Кобелев и Зиновьев приписывают себе в челобитных своих за службу, что они Нижней Камчатской и Большерецкой остроги построили, но по словесным известиям дается оная честь Тимофею Кобелеву, а о Зиновьеве ничего не упоминается, может быть для того, что он как рядовой служивой был у Кобелева под командою (л. 282). — Ред.
132. В рукописи зачеркнуто: анадырской прикащик казачей пятидесятник Василей Колесов (л. 282 об.). — Ред.
133. Под «курильцами» в данном случае Крашенинников имеет в виду камчадалов, живших на Курильской лопатке, т. е. на южной оконечности полуострова. — И. О.
134. В рукописи зачеркнуто: принуждены они были терпеть крайнее разорение и гибель (л. 283 об.). — Ред.
135. В рукописи зачеркнуто: с наказанием (л. 283 об.). — Ред.
136. В рукописи зачеркнуто: излишними зборами. как, например, рыбою, сладкою травою, пряжею и другими к тамошнему житию принадлежащими потребностьми (л. 285). — Ред.
137. В рукописи зачеркнуто: да сверх оной мяхкой рухляди взято у него шуба соболья пластинная под чешуйчатым лазоревым байбереком, пушена хвосты собольи, две шубы собольи пластинные под лимонною камкою, пушены морским бобром, три шапки женские пластинные собольи под красною камкою, пушены бобром, в том числе одна с золотым кружевом, одеяло пластинное соболье под атласом, пушено бобром, 3 меха плястинные собольи, полы шубные собольих хвостов, два меха собольи черепчи, парка соболья, оплечье и кличье бобровое, куклянка соболья, парка соболья детская, две постели бобровые, шуба бобровая, опушена бобром, санаяк бобровой с оплечьем лисиц сиводущатых, санаяк выдряной с таким же оплечьем, пушен бобром, шапка женская бобровая, два меха бобровые, санаяк бобровой, детской, с оплечьем собольим, мех хребтовой сиводущатых лисиц, мех хребтовой красных лнсиц, пушен бобром, мех хребтовой красных же лисиц, мех черевей сиводущатых лисиц, мех черевей красных лисиц и куклянка красных лисиц; такое богатство нажил он, быв на приказе менее полугода (л. 285—285 об.). — Ред.
138. В рукописи зачеркнуто: и представила выбранного на место Атласова (л. 285 об.). — Ред.
139. По свидетельству современника — Ивана Козыревского этот случай имел место в апреле 1710 г. у Шипунского мыса. «На сем носу — пишет Козыревский — в прошлом 710 году в апреле месяце бусу разбило пустую, понеже что было у них, то все в море сами они иноземцы сбросали, и носило четыре месяца, а бусу на мере видели еще в марте месяце как носило… В сих урочищах двух человек нифонцов Киста, Китара служилые люди взяли, а я в то время морем шел и якоря четыре из моря вынял и на земле в удобное место положил» (ЦГАДА, портф. Миллера 533, тетр. 8, л. 5). — И. О.
140. В рукописи зачеркнуто: после того пристали к ним в сообщество Нижнего Камчатского острога из служивых тритцать же один человек, а живучи они в помянутом остроге (л. 287). — Ред.
141. В рукописи зачеркнуто: которых щиталось до 19 (л. 287 об.) Ред.
142. В рукописи зачеркнуто: хотя оказать ему свою покорность (л. 258). — Ред.
143. В рукописи зачеркнуто: и служивые их не пускают (л. 288). — Ред.
144. В рукописи зачеркнуто: 109 сороков и 25 соболей, 2523 лисицы красных, в том числе 38 лисиц сиводущатых, 204 бобра, 2 лисицы бурые, лоскут лисицы бурой же, да его Щепеткова збору на 1711 год и на 1712 год 59 сороков 28 соболей, лисиц красных 520, сиводущлтых 3, бобров морских 55, откупных 3 сорока соболей, 213 лисиц, обраные пожитки Володимера Атласова 2 лисицы бурых приносу бунтовщика Данила Анциферова, 2 сорока 2 соболя, 20 лисиц красных да 2 бобра Чирикова збору, 6 сороков 20 соболей приему Осипа Липина, которые взяты за издержанные казенные деньги, поклонных от Семена Ламаева 15 сороков соболей, от прикащика Чирикова поклонных же 20 сороков, от Ивана Ламаева Я сороков, от Чирикова лисица бурая поклонная ж, да его Щепеткова поклонных 20 сороков соболей да 2 лисицы буренькие (л. 288 об.). — Ред.
145. В рукописи зачеркнуто: некоторым уши резаны и ноздри рваны (л. 289). — Ред.
146. В рукописи зачеркнуто: на плахи кладены и биты кнутом в проводку по улицам, а иные вместо кнута батожьем (л. 289). — Ред.
147. В рукописи зачеркнуто: ни в чем не получил успеху ибо казаки к нему не пристали (л. 289). — Ред.
148. В рукописи зачеркнуто: главными ворами на плаху, клал, а потом бил кнутом в проводку, многим уши резаны и ноздри пороты (л. 289 об.). — Ред.
149. В рукописи зачеркнуто: и после того до наших времен не было между тамошними казаками никакого замешательства для того что старые изменники бунтовшики, в числе которых был всякой зброд, перевелись, а вновь посылаются люди; а к тому ж путь из Якуцка на Камчатку стал ближе так что не можно уже им надеяться, чтоб по учинении злодейства прожить долгое время (л. 289 об.). — Ред.
150. С момента отъезда с Камчатки Ивана Енисейского (июнь 1714 г.), и до прибытия туда Петриловского (лето 1715 г.), т. е. в течение года, приказчиком на Камчатке был Иван Козыревский (ЦГАДА, портф. Миллера 533, тетр. 2. л. 2). -- И. О.
151. В рукописи зачеркнуто: у них было, Колесова збору на 1713 год 3 сорока 39 соболей, 384 лисицы красных, 3 лисицы сиводущетых, 11 пластин лисиц красных, 100 бобров, 40 рублей 3 копейки денег, да збору Енисейского на 1714 год 77 сороков два соболя, 37 бобров морских, 7 лисиц сиводущатых, 367 лисиц красных (л. 290 об.). — Ред.
152. В рукописи зачеркнуто: про то неизвестно, токмо думать можно, что число не (нрзб.), (290 об.). — Ред.
153. В рукописи зачеркнуто: и грабительства (л. 291). — Ред.
154. В рукописи зачеркнуто: более полугода морил их голодом, чтоб у него награбленные его олени покупали дорогою ценою и что он их (л. 291 об.). — Ред.
155. В рукописи перестрел и далее зачеркнуто: а товары клали на средине расстояния (л. 291). — Ред.
156. В рукописи зачеркнуто: Чрез служивого Козму Соколова, которой в 1714 году отправлен из Якуцка в Охоцк с мореходами, с плотниками, с матросами и со всякими к морскому ходу надлежащими потребностьми, о которого сыскании тем больше старания было прилагаемо не токмо для трудного проезду (л. 291). — Ред.
157. В рукописи зачеркнуто: которым обиды их весьма чувствительны были, особливо когда они сверх ясаку брали у них, что ни попало, вводили их неволею в долги неоплатные, навязывая насильно товары свои и всякую безделицу дорогою ценою и за те долги брали детей их себе в холопство (л. 292). — Ред.
158. В рукописи зачеркнуто: уже не довольны были прикащиками и служивыми, и хотя давно (л. 293 об.). — Ред.
159. В данном случае имеется в виду репа Камчатка. — И. О.
160. Голгочь, наряду с Федором Харчиным, был одним из организаторов восстания. Он погиб при столкновении с отрядом служилого человека Семена Белкова (ЦГАДА, портф. Миллера 527, тетр. 13, л. 17). — И. О.
161. В рукописи зачеркнуто: разделившись на разные части (л. 296). — Ред.
162. Здесь, очевидно, неточности. Все источники говорят не о 300, а о 500 осажденных авачинцев. Так, один из участников похода против авачинских камчадалов — Осип Солочьев говорит о том, что их было «сот пять и более» (ЦГАДА, портф. Миллера 527, тетр. 12, л. 40). — И. О.
163. В рукописи зачеркнуто: Следующего года (л. 296 об.). — Ред.
164. В рукописи зачеркнуто: и продавали и проигрывали в карты (л. 295 об. — Ред.).
165. Нижне-Камчатский. — В. А.
166. В рукописи зачеркнуто: кроме одного строения, что казаки — живут в черных избах, а камчадалы в земляных юртах (л. 300). — Ред.
167. В рукописи зачеркнуто: никто сумневаться не будет (л. 300 об.). — Ред.
168. В рукописи зачеркнуто: и продавали и пропивали и проигрывали как бы право на то имели (л. 300 об.) — Ред.
169. В рукописи зачеркнуто: жены (л. 300 об.). — Ред.
170. В рукописи зачеркнуто: которые обряды и при мне нередко случались (л. 300 об.). — Ред.
171. В рукописи зачеркнуто: выиграл, и будучи бумажною (л. 301). — Ред.
172. В рукописи зачеркнуто: Прежде сего во всяком дворе бывала винная продажа, у кого вина бывало насижено, тот и сам пивал и других паивал за соболи, а когда у того не ставало, то все перехаживали к другому и с тем, у которого пили. Таким образом мяхкая рухлядь вся вкруг ходила, а как учреждена казенная продажа, то вся начала в казну доставаться целовальникам, ибо казаки выпив все вино у себя со всем на кабаки приходят и пропиваются. Но с тех пор как учинилось запрещение, чтоб вина им не сидеть, не столько они разоряются, для того что в долг им не дают, а на то, что купить не завсегда имеют. Притом которые из них постояннее редко на кабак зайдут ежели не пьяные; а приходят с тем чтоб допить, как им надобно, в меру которая состоит в том, чтоб повалиться бесчувственну (л. 301 об.). — Ред.
173. В рукописи зачеркнуто: могут пить и проматывать великие деньги (л. 302). — Ред.
174. В рукописи зачеркнуто: в том числе бывали такие бессовестные люди, что однажды задолжа камчадала вечно должником почитали, ибо ежели камчадал не в состоянии бывал заплатить всего долгу, то уплата его не почиталась в уплату, хотя бы на нем и один токмо соболь остался, а 30 уплачено было (л. 302). — Ред.
175. В рукописи зачеркнуто: и старинных долгов править не велено (л. 302). — Ред.
176. Некоторые объявляют, якобы купечество было и у камчадалов с японцами еще ста за полтора лет, и будто японцы меняли им на мяхкую рухлядь всякие железные и медные инструменты, особливо ножи и иглы. Но хотя бы то была и правда, однако купечества их купечеством почесть не можно, ибо при том сказывают, что японцы токмо тогда с ними торговали, когда их заносило к тем местам погодою. Напротив того иные объявляют, якобы японские бусы два раза приходили с торгом в большерецкое устье, однако все сне требует подтверждения. Сие можно сказать за истинну, что у камчадалов ни между собою, ни с соседьми торгу не было. Что ж до японцов касается, то оные приежживали из острова Курильские, и на разные вещи выменивали у них мяхкую рухлядь и орлиное перье, как выше о курилах показано.
177. В рукописи зачеркнуто: в каком состоянии тамошное купечество (л. 305 об.). — Ред.
178. В рукописи зачеркнуто: и почему например казакам и от казаков камчадалам продаются (л. 305 об.). — Ред.
179. В рукописи зачеркнуто, которые там гораздо ниже казачья почитаются (л. 305 об.). — Ред.
180. В рукописи зачеркнуто: Таким образом не надобно удивляться, что вышеписанной мелочник в краткое время учинился купцом по тамошним местам не постыдным (л. 306). — Ред.
181. В рукописи зачеркнуто: неизбежных в том пути товарищей (л. 308). — Ред.
182. В рукописи зачеркнуто: А чтоб для вящшего же удовольствия сообщу я при том любопытному читателю и краткое описание каждого на той дороге зимовья и сколько к каждому ясачных людей и какого народа (л. 308). — Ред.
183. В рукописи зачеркнуто: а обыкновенного плавежу на кочах до моря пять недель (л. 308 сб.). — Ред.
184. Исправлено по рукописи: (л. 309), в изд. 1755 г. «якутские». — Ред.
185. В рукописи зачеркнуто: знатнейшие урочища, где лошадям кормовища и где постой для отдыху им бывает предъявлен с обстоятельством для того, что в гористых оных и диких местах редко выискиваются луга, где бы можно лошадей кормить, чего ради и надобно доежжать до известного кормовища и рано или поздно там остановиться, в противном случае не сыщешь корму, наипаче же что сие описание некоторым образом может служить к пополнению ландкарт тех мест, ибо (л. 309 об. — 310). — Ред.
186. Исправлено по рукописи (л. 316), в изд. 1755 г., «перебирались». — Ред.
187. Исправлено по рукописи (л. 316 об.), в изд. 1755, «Унди-Дедяновичь». — Ред.
188. ² Исправлено по рукописи (л. 317) в изд. 1755, «Готниканской» отсутствует. — Ред.