Алексей Силыч Новиков-Прибой
Одобренная крамола
править
В окна флотского экипажа смотрит осенняя ночь, темная и холодная. Нудно завывает ветер, как изголодавшаяся нищенка, и нетерпеливо барабанит о стекла каплями дождя; он словно сердится, что внутри этого длинного кирпичного здания, в выбеленных камерах, ярко горят газовые рожки и царит тепло.
В такую погоду никому не хочется идти в город: матросы сидят на своих койках, покрытых серыми одеялами, скучают, распивают чай, в шутку перебраниваются, читают или же слоняются из одной роты в другую по знакомым и приятелям. Какой-нибудь старый моряк рассказывает о своих приключениях в дальних плаваниях, о чудесах жарких стран, ловко переплетая действительность с красивым вымыслом и вызывая удивление у молодежи.
Пахнет особым казарменным запахом.
В одной из камер машинный квартирмейстер первой статьи Дмитрий Брагин, сидя на корточках у раскрытого сундука, перелистывает толстую, только что разрезанную книгу. Его большая круглая голова упрямо наклонена, черные брови строго нахмурены, а маленькие подслеповатые глаза быстро шарят по страницам. Всегда одинокий, он среди команды считается загадочным человеком. Если кто-нибудь из матросов ругает начальство, он говорит:
— Ты, брат, тише!
— А что? — спрашивает тот.
— Всякая власть от бога.
— А ты откуда знаешь?
— Так святые отцы говорят, — отвечает Брагин, но смотрит на матроса так насмешливо, точно подзадоривает его.
Иногда вытащит из сундука библию, как бы стараясь цитатами из нее подтвердить свою мысль, но читает те места, где говорится как раз обратное.
— Нет, не то, — заявит вдруг он, кладя библию обратно в сундук. — Забыл я, где это за власть-то говорится. После найду…
В то же время в глазах начальства это — примерный унтер-офицер, хорошо знающий свое дело, исправный по службе и усердно посещающий церковь.
Матросы отзываются о нем по-разному.
— Не поймешь его… Не то больно умен, не го пустая голова.
— Он только с виду дубина стоеросовая, а черепок у него работает на тридцать узлов…
Брагин, просматривая книгу, сияет весь, словно жених перед желанной невестой.
— Вот это здорово! — хлопнув ладонью по книжке, восторженно восклицает он.
— Ты что это? — спрашивают его матросы.
— Так… Книгу хорошую достал. После справки вслух буду читать… Вы отродясь ничего подобного не слыхали.
Брагин перебирает свои книги, едва умещающиеся в сундуке. Тут «Сила и материя» Бюхнера и «Четьи-Минеи», «Библия» и сочинения Штрауса, «Требник» и «О происхождении видов» Дарвина. Вся крышка сундука залеплена картинками с изображениями святых отцов.
— Сколько, поди, денег потратил на эту чепуху, а для чего, спрашивается? — замечает один марсовой, лежа на кровати и зевая во весь рот.
— Сразу видать, что замешан на пресной водичке, — отвечает Брагин, — иначе не рассуждал бы так.
— А ты — на дрожжах?
— На самых настоящих. Поэтому меня трудно превратить в болвана.
— На справку! — проиграв в медную дудку, командует дежурный по роте.
Простояв на перекличке и пропев вечерние молитвы, матросы толкутся около Брагина, прося:
— Ну-ка, браток, уважь публику!
— Да уж будете довольны, — отвечает Брагин и достает из-под подушки книгу.
Он читает стоя, не торопясь. Голос его, немного вздрагивая, звучит все громче и внятнее, брови нахмурены, а худощавое лицо серьезно, как у проповедника.
Матросы, собравшиеся почти со всей роты, слушают его с напряженным вниманием, застыв на месте, чувствуя какую-то смутную тревогу. И не удивительно: в книге резко критикуется царское правительство, беспощадно вышучивается полицейская религия, а попы бичуются такими резкими сарказмами, что, кажется, от них летят только клочья. Раздаются слова, новые, страшные, никогда еще не слыханные, разрушая, как каменные глыбы, установившиеся взгляды на жизнь. Все озарено пламенем глубокой мысли, слушатели охвачены трепетом и безумным страхом от впервые вспыхнувшей перед ними во всем своем ослепительном блеске правды.
— Брось, слышь! В остроге сгноят… Разве можно это при всех читать? — толкая Брагина, предупреждают его друзья.
— Не мешайте! — резко отвечает машинный квартирмейстер и, окинув свою аудиторию торжествующим взглядом, вытирает рукавом форменки потное лицо.
— Это он из головы выдумывает, — воспользовавшись паузой, кричит кто-то из толпы.
— Подойди и посмотри!
Несколько человек, протолкавшись вперед, с любопытством заглядывают в книгу, щупают ее руками, вырывая друг у друга.
— Отступи на мостовую! — кричат им другие.
— Продолжай читать! Читай дальше! — гудят нетерпеливые голоса.
Брагин, усевшись на шкаф, чтобы его могли все видеть, начинает снова читать с еще большим воодушевлением.
А матросы, придвинувшись к нему ближе, слушают жадно, не спуская с него глаз.
По мере того как прочитываются новые страницы, любопытство их все возрастает. Незримый дух гения, передаваясь через голос чтеца, покоряет слушателей. И всем кажется, что в их уродливую и сумрачную жизнь врывается золотой луч истины, освещая бездну людской лжи и порока.
— Ай да книга! — изредка восклицают из толпы.
— Ровно поленом, вышибает дурь из головы!
— Другая книга как будто и складная, но такая мудреная, точно ее аптекарь сочинил, — восторгается чей-то бас. — А тут все ясно, что и к чему.
— Тише вы, оглашенные! — раздаются сердитые голоса.
Подходит фельдфебель, прозванный за свое уродливое лицо Кривой Рожей. Никем не замеченный, он прислушивается к чтению, повернув одно ухо в сторону Брагина. Но минут через пять, вскинув голову, он смотрит на машинного квартирмейстера точно на какое-то чудовище и бросается к нему, яростно размахивая руками.
— Стой! Стой, собачий сын! Бесцензурная книга! Арестую! Смутитель!
Из толпы раздаются протестующие голоса:
— Не трогай! Дай человеку кончить!
— После разберем!
— Жарь, Митька, дальше!
Брагина загораживают матросы, плотно прижимаясь друг к другу и не пропуская к нему взбешенного фельдфебеля.
В это время в камеру входит дежурный офицер, плотный господин, грубоватый в обращении с матросами, любитель покричать на них, но в общем считающийся простым, не придирчивым начальником.
— Смирно! — зычно командует, вопреки правилам, дневальный по камере, желая этим предупредить товарищей о приблизившейся опасности.
Шум голосов сразу обрывается.
— Это что за сборище здесь? — гневно кричит офицер.
— Да вот, ваше благородие, я им святую книгу читаю, — выдвигаясь из толпы, отвечает Брагин смиренным, немного певучим голосом и сразу же меняется в лице, придавая ему кисло-постное и глуповатое выражение.
Кривая Рожа сначала спрятался было за спины других, но тут же, дрожа и бледнея, подскакивает к офицеру и, путаясь в словах, бормочет:
— Я, ваше благородие… Я только что подошел… Потом сумление меня охватило… Слышу, что книга не того…
— Подожди ты со своим «не того»! — резко обрывает его офицер и, взяв книгу от Брагина, начинает ее рассматривать.
Все, ожидая трагической развязки, стоят молча и уныло, поглядывая с глубоким волнением то на офицера, то на машинного квартирмейстера. Чувствуется лишь одно — что над головою их товарища нависла гроза, тяжкая и неумолимая, но никто и не подозревает, что книга эта удостоена рекомендации со стороны властей для народных библиотек. Это сборник миссионерских статей, разбирающих учение Л. Толстого по поводу его отлучения от православной церкви. В нем наряду с критическими статьями чуть ли не целиком помещены некоторые из запрещенных произведений этого писателя. Брагин, воспользовавшись этим, читал исключительно лишь Л. Толстого, пропуская измышления его противников.
В камере напряженная тишина. Только слышно, как за окнами экипажа, проливаясь дождем, злобствует осенняя тьма.
Офицер, возвращая книгу Брагину, снисходительно наставляет:
— Читай, читай! Это хорошее дело…
— Рад стараться, ваше бродье!
Офицер, обращаясь ко всей команде, добавляет:
— А вы, олухи, должны слушать его со вниманием, так как книга эта очень добрая и поучительная! Слышите?
— Так точно, ваше бродье! — слабо и сбивчиво отвечает несколько голосов.
— Ну, что ты хотел сказать? — спрашивает офицер, повернувшись к фельдфебелю.
Кривая Рожа, выпрямившись и нагло заглядывая в глаза своего начальника, четко рапортует:
— Да я им, ваше благородие, все тут разъяснил… Такую, мол, книгу непременно надо читать. Очень вразумительно все в ней сказано, а от этого большая польза бывает, и на сердце хорошо действует. Я говорю: умри, но лучше этой книги не достать.
— Дальше? — спрашивает офицер.
— А команда со мной не согласна и шумит, как обалделая.
Офицер, не сказав больше ни слова, повертывается и скрывается за дверью.
Матросы, недоумевая, стоят с разинутыми ртами.
— Безбожники! Сборище нечестивых! Святую церковь забыли! — громко выкрикивает Кривая Рожа, пустив в ход весь свой запас скверных слов, и торопливо убегает к себе в канцелярию, готовый от конфуза провалиться сквозь землю.
