Одна из них (Щепкина-Куперник)

Одна из них : Пьеса в 4-х актах
автор Татьяна Львовна Щепкина-Куперник

Впервые в: Библиотека театра и искусство. 1909. № 3. Март.. Источник: Женская драматургия Серебряного века / сост., вступ. ст. и коммент. М. В. Михайловой. СПб.: Гиперион, 2009. az.lib.ru

Одна из них

Пьеса в 4-х актах

Действующие лица:

Аркадий Сергеевич Вестен.

Марья Николаевна, жена его.

Маруся, Женя, 13 лет, Мимочка, 6 лет — их дочери

Князь Дмитрий Платонович Колчак-Тунгузов.

Павел Викторович фон-Штерн.

Владимир Петрович Строев.

Полина Михайловна Зволянская.

Фрейлейн Берта, бонна у Вестенов.

Даша, горничная у Вестенов.

Наталья Львовна Вронская.

Сергей Романович Поранов.

Софья Семеновна, содержательница хора.

Александра Ивановна, Машенька — хористки

Тапер.

Лакей в ресторане.

Прасковья Ниловна, старая актриса.

Степан Иванович, старый актер.

Ежиков, молодой актер.

Финогеич, сторож при театре.

Анисья, жена его.

Мишенька, сын их, лет 12-ти.

Надежда Александровна Строева.

Борис Павлович Болотов.

Няня Строевых.

Хористки и лакеи в ресторане.

1-й акт происходит в Москве, в квартире Вестенов, 2-й — года четыре спустя, — в Москве, в загородном ресторане. Между 2-м и 3-м актами проходит около пяти лет, между 3-м и 4-м — не более недели. 3-й акт происходит в провинции, в летнем театре; 4-й — в Петербурге, в квартире Строевых.

Акт первый

Большая комната в доме Вестенов, не то зала, не то столовая. В окна видны крыши, верхушки голых деревьев и купола ближней церкви. Беспорядок и что-то неуловимо московское во всей обстановке: рыночная мебель рядом с великолепными вещами красного дерева, фортепиано, запыленные цветы, разбросанные книги, игрушки, дамские кофточки и т. п. Много дверей, очевидно, много комнат. Посредине — дверь в переднюю, налево — в Марусину комнату и в людскую, направо — в кабинет Вестена и во внутренние комнаты.

I

Марья Николаевна (показывается из дверей направо, непричесанная, в затрапезном капоте; громко зовет) Даша! Даша!.. (Звонит в висящую у лампы грушу.) Господи ты, Боже мой! Я умереть могу, пока дозовусь кого-нибудь! (Звонит.) Даша! Да-ша!

Даша (входит из дверей налево, прожевывая что-то, простоволосая, с подоткнутой юбкой, но в переднике). Ну, слышу, не глухая. Чего еще?

Марья Николаевна. Как ты смеешь мне так отвечать?

Даша. Как же мне отвечать! Чего звонили?

Марья Николаевна. Ты меня доведешь до того, что я барину пожалуюсь.

Даша. Барин бы мне за три месяца жалованье отдал, тогда бы и пугал. Небось, все ноги оттоптала, с его же записочками бегамши!

Марья Николаевна. Это ужасно! Это невыносимо! Что она себе позволяет! Уходи, сейчас же уходи! (Хватается за сердце.) Она меня в могилу сведет! (Опускается в кресло.)

Даша. Теперь «уходи» — а то дозваться не могли, куска проглотить не дали. (Поворачивается, чтобы уйти.)

Марья Николаевна. Постой! Куда же ты! Принеси мне мое черное платье. Ты подшила юбку?

Даша. Было мне когда! Весь день гоняли: то в лавку, то затем, то за другим…

Марья Николаевна. Ну, что же мне теперь делать? Вот я и не могу одеться… С 11 часов не могу… а сейчас шесть, седьмой!

Даша. Да зашью уж сейчас, подождите!

Слышен звонок.

Марья Николаевна. Звонят, отопри, ступай.

Даша. Разорваться тут! (Идет в переднюю.)

Марья Николаевна. О, Господи! Когда ты меня от нее избавишь? Бывает же у людей порядочная прислуга!..

Возвращается Даша, пропуская вперед Павлика, принимает у него фуражку и смотрит на него с восхищением.

II

Павлик. Здравствуйте, тетя. Ручку! (Целует ей руку.) Фу, устал. Даша, будьте ангелом — сифон!

Даша. Да уж известное дело! (Улыбаясь, выходит.)

Павлик. Маруся дома?

Марья Николаевна. Нет еще. Как твои гонки?

Павлик. Блистательно. Первым. Но чего мне это стоит! Сегодня вернулся в 5, — едва заставил себя встать в 9. Облился холодной водой… не понимаю: стою ли я, сижу ли я… Но как сел на машину — вообразите, точно по инерции… В первый же заезд обогнал всех. Тренировка-с. Зато сейчас… не гожусь никуда. Свалюсь и засну, как убитый. И не велите меня будить.

Даша (вносит сифон). Пожалуйте.

Павлик (пьет). Уф! Хорошо. Сифон ко мне в комнату…

Даша относит сифон направо, потом возвращается и уходит налево.

Нет! Надо повести правильный образ жизни. С завтрашнего дня буду ложиться не позже трех… И расцвету, как роза. Спокойной ночи! (Целует тетке руку.)

Марья Николаевна. Завтра, небось, тебя часа в два не добудиться?

Павлик. Завтра гонок нет, можно спать хоть до послезавтра.

Марья Николаевна. А как же лекции? Совсем ты их бросил.

Павлик. Мне здорово не везет с лекциями… Знаете, как-то решился… Беру «unisvo»*, говорю: «извозчик, в… ах, да… в университет!» Приезжаю. Сторож глядит тупыми глазами и заявляет: «Барин, да нынче двунадесятый праздник!»* Вот тут и езди на лекции!..

Вбегает Женя.

А, здравствуй, кроткое дитя!

Женя. Отстань! Мама, вы здесь? Я вас искала.

Павлик. Когда я вижу Женю, я невольно вспоминаю фразу из учебника: « Злая девочка откусила ручку у двери».

Женя. Нет такой фразы! Выдумываешь!..

Павлик (напевая). «Buona notte, buona notte!»* (Уходит.)

III

Марья Николаевна. Чего тебе надо?

Женя. Я отказала фрейлейн Берте.

Марья Николаевна. Что такое?

Женя. Я отказала фрейлейн Берте. Я не могу ее больше выносить! Она ничего не знает и кричит на меня. Мне это надоело. Сейчас она попробовала мне заявить, что оставит меня завтра без сладкого, если я какой-то ее дурацкой диктовки не напишу. Ну, я ей и отказала.

Марья Николаевна. Что ты наделала! Женя, да разве можно? Мне теперь надо будет извиняться перед ней.

Женя. Незачем извиняться! Я не маленькая, мне скоро 13 лет, и я не позволю так с собой обращаться.

Марья Николаевна. Скажи ты мне, что мне с тобой делать?

IV

Входит фрейлейн Берта, вне себя, в слезах.

Берта. Извините, Марья Николаевна, что я вас беспокою! Но я не привыкла к таким выходкам со стороны моих учениц. Женя позволила себе неслыханную дерзость со мной. Может быть, это по вашему желанию? Но вы, право, должны были сами лично сказать мне, если я оказалась неподходящей для вас!

Марья Николаевна. Помилуйте, фрейлейн Берта… Что вы! Разве я… Да я так вами довольна, я и не думала…

Берта. В таком случае, поведение Жени еще более непростительно. Знаете, что она сказала мне? Вот ее собственные слова: «Я с лошадьми заниматься не привыкла, и вы, пожалуйста, уходите от нас!..»

Марья Николаевна. Женя! Женя!

Берта. Вы понимаете, что я после этого ни минуты не останусь здесь, если вы не прикажете Жене извиниться передо мной.

Женя. Не желаю извиняться!

Марья Николаевна. Женя! Извинись сейчас же! Как тебе не стыдно? Фрейлейн Берта, простите ее! Она ребенок! У нее доброе сердце, но она так несдержанна… Это ужасно! Я всегда больна… Я не могла следить за ней… Я так на вас надеялась… Она извинится!

Женя. Вовсе у меня не доброе сердце, и извиняться я и не подумаю. Сказала и сказала!..

Берта. Вы видите?

Марья Николаевна. Женя! Ну, что тебе стоит извиниться? Ради Бога, фрейлейн Берта… Я не знаю, как просить вас… Я совсем разбита! Как же Ми-мочка останется?

Берта, Мне очень жаль вас, Мария Николаевна, очень жаль! Вы еще много горя перенесете из-за этой девочки. Но я не могу остаться при таких условиях. Извините, я иду укладываться! Вы мне очень понравились… Я думала, что сойдусь с вами. Я даже привезла сюда свою птичку… Мне самой очень жаль, и Мимочку жаль, она такое хорошее дитя. Но — простите, больше не могу. Больше у меня нет терпения. (Уходит.)

V

Марья Николаевна. Вот видишь, что ты наделала?

Женя. Туда ей и дорога.

Марья Николаевна. Третья за эту осень! И такая милая! А что я буду с Мимочкой делать?

Женя. Пусть Маруська с Мимочкой возится — она же все выставляется со своей любовью!..

Марья Николаевна. Ты бессердечная девчонка! Ты совсем никого не жалеешь и о матери совсем не думаешь!

Женя. А вы меня жалеете? Отчего Маруська давно бегает без гувернантки, а у меня торчат они над душой? Маруське гувернантка нужнее моего!

Марья Николаевна. Зачем ты нападаешь на Марусю? Что она тебе сделала?

Женя. Что она мне сделала? Ничего! Она душечка, умница, разумница, про то знает вся улица! Ей — все можно, она — любимица! И папа, и крестный, и все вы с ней носитесь. Ей — и в театр, и всюду… А я — сиди и зубри! Все потому, что она — хорошенькая, а я некрасива! Я знаю! Потому что я некрасива! (Рыдает.)

Марья Николаевна (взволнованно). Ну, не плачь… Ну, перестань, мое золото! Что за глупости? Ты будешь нравиться, ты умненькая, у тебя глаза прелестные! (Целует ее и утешает.)

Женя. Мне обидно… Так, обидно! Зачем вы так устроили, что Маруся хорошенькая, а я нет? И теперь сами меня обижаете и называете бессердечной девчонкой!

Марья Николаевна. Ну, полно, полно, моя милочка!

Звонок.

Ну, прости меня, прости свою маму.

Еще и еще звонок.

Господи, опять никого нет! Кто это раззвонился? Позови Дашу!

Женя. Все равно, я сама отворю. (С любопытством бежит в переднюю, отпирает, впускает отца.)

VI

Вестен (входя). Опять Женька отворяет? Сколько раз я просил, чтобы этого не было! Что за мещанство! Где прислуга?

Марья Николаевна. Даша… зашивает мне юбку.

Вестен. Ну, а та… как ее, черт! Периодическая? Матрена, Акулина?..

Марья Николаевна. Ушла… со двора.

Вестен. Ладно. Как всегда, не дом, а мельница! Сколько раз я хотел завести американский ключ* — нет, видите ли, «без цепочки страшно»! Устроили Тетюши какие-то*. Пошли мне Дарью, сюртук и чистую крахмальную сорочку. (Уходит к себе.)

Марья Николаевна. Женя, сбегай, скажи скорее Даше…

Женя уходит.

Кажется, нет у него сорочки! Вот горе-то, вот горе-то…

Даша (входит, за ней Женя). Сорочки только завтра прачка принесет…

Вестен (из-за своих дверей). Где же мои крахмальные сорочки? (Выходит без пиджака.) Черт знает что… в этих Авгиевых конюшнях* жандарм с лошадью потеряется! Маня, где мои сорочки?

Марья Николаевна. Извини, ради Бога, Аркадий Сергеевич… нет сорочки!..

Вестен. Фу ты, безобразие какое! Я не знаю, дом это или заведение для умалишенных? Теперь что же? Ехать и покупать сорочку? Вы знаете, Марья Николаевна, сколько я их купил за эту осень? 14 штук! А где они… не считая старых? Дарьины пожарные сносили?

Даша. Моим пожарным чужого не надоть! Мне за три месяца не плачено, я и то молчу! А не то, чтобы на господское зариться!

Вестен. Молчишь, ну и молчи дальше. Дай мне сюртук. (Надевает сюртук.)

Даша уходит.

Марья Николаевна. Тебя ждать к чаю?

Вестен. Не знаю… Если не попадем никуда с Полиной Михайловной, может быть. А Маруська где?

Марья Николаевна. Не знаю, у подруги где-то…

Вестен. А Павлик?

Марья Николаевна. Вообрази, дома! Спит!

Вестен. Еще бы! Мы с ним у подъезда встретились — «уж солнышко всходило»! Ну, прощайте. Прощай, Квазимодо! (Щиплет Женю за щеку.) И ради Бога, Маня, хоть для шутки: попробуй найти мне пару крахмальных сорочек. (Идет к передней.)

Марья Николаевна. Аркадий Сергеевич… Я что еще хотела тебе сказать.

Вестен. Что еще? Я тороплюсь.

Марья Николаевна. Берта от нас уходит.

Вестен. Лошадь? С чего это ей вздумалось?

Марья Николаевна. Женя ей отказала.

Вестен. Отказала? (Хохочет.) Ах, молодец! Решительная особа. Хорошо сделала. Лошадь у меня отбивала аппетит. Наймите хоть теперь хорошенькую! (Насвистывая, уходит.)

VII

Марья Николаевна (задумчиво). В театр, верно, собрался… (Медленно.) С Полиной Михайловной…

Женя. Ненавижу эту крашеную дуру.

Марья Николаевна. Женя! Разве можно так?

Женя. Сами же вы ее так называли!

Марья Николаевна (путаясь). Так я взрослая… Мне можно… То есть и мне нельзя… Но у меня… есть причины.

Женя. Ну, и у меня есть причины. А вот ваша Маруська с ней целуется!

Марья Николаевна. Ты не должна так говорить… Маруся старше тебя, а она… меньше твоего… понимает.

Женя. Отлично она все понимает! Только та ее в оперетку возит, а ей только этого и надо.

Марья Николаевна вдруг тихо заплакала и схватилась за сердце.

Что вы?.. Вам больно?.. (Испуганно и взволнованно.) Ну, простите меня! Извините!

Звонок. Даша проходит в переднюю.

Я не буду, мамочка, не буду больше!

Марья Николаевна. Ты не знаешь, как мне больно!..

Женя (на коленях перед матерью). Милая, родная мамочка!..

Голос Маруси (за сценой). Даша, есть, есть, есть! Я голодна, как волк!..

VIII

Маруся (вбегает).

Даша идет за ней и проходит налево.

Всегда в этом доме живые картины! По какому поводу слезопролитие? Право, скоро у нас нужно будет в галошах ходить. Здравствуйте, мама.

Женя. Убирайся!

Даша приносит кушанье, ставит на стол прибор и уходит.

Маруся. Очаровательны, как всегда, принцесса. Что мне оставили поесть? Фу, холодное мясо!

Марья Николаевна. Отчего ты не пришла к обеду?

Маруся. Дела государственной важности. Как на дворе холодно! Серо, дождик, слякоть и страшно весело. Мы гуляли с Ниной. Ходили в Кремль и декламировали стихи… «Сей голос мне вещал из сени древа»*… (У буфета.) Мама, а где тут у нас оставалась икра?.. (Поет.) У набаба, ба-ба, друзья, Ждет нас пир и угощенье*…

Марья Николаевна. Хоть бы ты потише! Голова у меня болит!

Маруся. Вот когда я стану великой артисткой, вам самим будет совестно, что вы угнетали мое творчество!

Марья Николаевна. Маруся!..

Маруся (ест). И ради Бога, не зовите вы меня Марусей! Ну, не выдумали ничего лучше Марьи… Не схватили вы воспаления мозга, чтоб сочинить мне имя! Нечего сказать! Так уж не мешайте мне поправлять вашу ошибку! Я — Мирра, Мирра, Мирра! И ничем другим быть не хочу!

Женя. Лучше уж Эпифездокла*! Гораздо звучнее!

Маруся. Женька! Скверная девчонка!

Марья Николаевна. Как вместе, так и за ссору! Голова от вас пухнет. Пойду, посмотрю, что Мимочка… Ах, если бы Берту уговорить! (Уходит.)

Маруся (приглядываясь к Жене). Это еще что? Ты опять без спросу мою брошку утащила? (Вскакивает.) Отдавай сейчас! Сколько раз я тебе запрещала рыться в моих вещах? Скверный утенок!..

Женя. Скверный утенок, ага? A хочешь, скажу папе, что ты с Павликом целуешься?

Маруся (вспыхивая). Женька! Это… это подло! Ты подсматривала?

Звонок. Даша проходит.

Женя. На то у меня глаза… чтобы видеть…

Маруся (кидаясь к ней). Ты… ты!.. Отвратительная девчонка!.. (Трясет ее за плечи.)

Даша впускает князя и уходит.

IX

Князь (входя). О, какое оживление! Это что за игра такая?

Маруся (выпуская Женю). Ах! Крестный! (Бросается к нему.)

Женя. Дядя Митя!

Князь. Здравствуйте, здравствуйте, девочки! (Целует обеих, Женю заметно менее нежно. Маруся повисает на нем и ведет его к креслу.) Ну, как же вы тут все поживаете? Маруська! Выросла, похорошела как! Совсем большая барышня!

Маруся смеется.

Женя. А я умею играть «Веселого поселянина»!..*

Князь. Вот как, вот как! Ну, смотрите, что я вам привез из Парижа! (Развязывает пакет.)

Маруся. Милый крестный!

Князь. Вот, Маруся… это тебе… маленький веер… (Постепенно вынимает. Женя с жадностью заглядывает.) Перчатки… пояс… шарф… Тебе уже скоро выезжать.

Маруся. Я уже всюду выезжаю. Ах, какая прелесть!

Князь. Женюрка, а это тебе… Видишь — пенал, чернильница и ручка… в ней стеклышко — вид Парижа…

Женя (холодно). Спасибо. (Ставит в сторону и продолжает рассматривать подарки Маруси.)

Князь. А тут кое-что для мамы и кукла Мимочке.

Маруся. Крестный, милый крестный! Вы точно добрая волшебница в сказке!

Князь. Ах ты, моя милочка!

Женя садится и начинает играть «Веселого Поселянина».

А мама что?

Маруся. Не совсем здорова… Она, верно, сейчас выйдет. Как долго вы были заграницей! Мы так по вас соскучились! Я, бывало, как прохожу мимо вашего дома на Пречистенке — так и хочется зайти!

Князь. Правда? Немножко скучала без своего крестного? Женюрка, милая! Пощади мои уши, ты такой шум делаешь! Скажи лучше маме, что я здесь.

Женя стукает кулаком по клавишам, захлопывает рояль и убегает.

X

Князь. Что это она?

Маруся. Она всегда злится, Бог с ней! (Усаживается на низенькой скамейке у ног его.) Рассказывайте лучше мне, что вы видели, что вы делали! Мне так интересно!..

Князь. Что я делал, дитя мое? Сперва, как ты знаешь, лечил свои недуги в Карлсбаде*; пил там воды в компании разных отставных превосходительств и чувствовал себя… таким же отставным, если не от службы — то от жизни. А потом — отправился подышать асфальтом Парижских бульваров. И, конечно, испортил опять все, что починил в Карлсбаде, и, конечно, нисколько об этом не жалею. Можно закурить?

Маруся. Что это, крестный! Вы у меня спрашиваете?

Князь. Да что же, ты стала совсем взрослой барышней…

Она подает ему спички и пепельницу, он берет ее за руки и, ставя перед собой, любуется ею.

Постой, сколько же тебе, в сущности, лет?..

Маруся. Мне? Шестнадцатый.

Князь. Ну, конечно, не 15, а именно шестнадцатый. Ну-ну, хорошо… Расскажи же мне, что ты делала за это время? В мои годы, знаешь, три месяца ничего не изменят — разве прибавят к Пятницкому кладбищу. (Он удобнее усаживается на турецком диване.)

Она — как котенок, на полу, у его ног, охватив колени руками.

А вот в твои… как в Севастопольской кампании*, месяц считается за годы. Что же ты поделывала?

Маруся. Я? Ждала. Я все жду. Мне так интересно, так любопытно… Точно я читаю новую книгу и не могу заглянуть в конец. Что-то со мной будет?.. Крестный… скажите мне, что такое жизнь?..

Князь. О, какой страшный вопрос ты мне задала, дитя мое!.. Сколько мудрецов ломали над ним головы. Целые тома можно было бы ответить на него… Но — я предпочту одно слово. Твой покорный слуга всегда находил, что жизнь — есть наслаждение. И вот я теперь болен, часто не могу заснуть ночью без укола морфия… А все-таки повторяю: жизнь — есть наслаждение.

Маруся (задумчиво). А вот Владимир Петрович говорит, что жизнь есть труд.

Князь. Ага… Кто же это такой Владимир Петрович?

Маруся. Это мой репетитор. Вы ведь знаете… Нет, вы не знаете! Я бросила гимназию и тороплюсь сдать экзамен за пять классов, чтобы поступить в театральную школу!..

Князь. Вот новости! Ты хочешь быть актрисой?

Маруся. Вы же знаете? Это всегда была моя мечта!

Князь. Эта мечта довольно обманчива… Но об этом долгий разговор… Но хорошо уже то, что ты хочешь жить. Главная цель жизни — жизнь.

Маруся. А как…

Князь. Что как?

Маруся. Как ее найти, жизнь? Где она?

Князь. Она сама тебя найдет.

Маруся. Я иногда ночью просыпаюсь и вдруг вспомню, что я когда-нибудь умру. (Вздрагивает.) И так страшно станет… И так захочется скорее жить, жить… Но как? Я не знаю.

Князь. Вот погоди… Подрасти еще немного. Когда тебе будет… семнадцать… виноват — восемнадцатый год — я возьму тебя в Париж.

Маруся. Ах!..

Князь. Париж — это царство жизни, это город женщин, город любви. Там я покажу тебе кусочек жизни. Я буду, как старая нянька, учить тебя жизни. Ты увидишь, как там лихорадочно бьется ее пульс, как там все говорит о культе женщины, о поклонении ей. Роскошные дворцы — где женщину одевают в созданные художниками поэмы из кружев, цветов и меха; витрины, где для нее блестят бриллианты, стоящие целое состояние; залитые электричеством залы ресторанов, где под музыку ей подносят самые тонкие вина и редкие фрукты; наконец, и театры, где воспевается и обоготворяется все она же… И тогда ты поймешь, какая сила, какое счастье быть женщиной!

Маруся. О, крестный! Когда вы так говорите, мне кажется, что я слушаю волшебную сказку… Но только… разве все это для меня? Когда и как этого добиться? Кто мне это даст?..

Князь. Не беспокойся… с такими глазами, как у тебя, в тени не остаются!..

Маруся. Знаете, крестный… Я только вам одному скажу: мне и гадалка тоже предсказала — что меня ждет блеск и поклонение!

Князь. Ты ходишь к гадалкам? Ах ты, девочка смешная!..

Маруся. Не смейтесь, крестный! Мне так хочется знать, что со мной будет!

Князь. Хочется знать, хочется жить… Да, крылышки твои растут. Пробуй, пробуй их… А я буду смотреть и радоваться — твой старый крестный!

Маруся. Вы не старый… а милый, прелестный добрый волшебник крестный! И я вас так люблю!..

Князь. Ну, а за это у меня есть для тебя еще маленький сюрприз: тайна! Пока Жени нет!

Маруся. Что, что, крестный?

Князь. А вот, поищи… как прежде конфект искала!

Маруся. А! В «моем» карманчике?

Князь. Вот-вот!

Маруся (по-детски садясь к нему на колени, вынимает футляр). О!.. Какой прелестный браслет!.. (Целует и обнимает князя, он в свою очередь целует ее нежнее, чем следует.)

Князь. Прелесть моя! А ты знаешь, что ты будешь очаровательная женщина? Ты будешь с ума сводить!..

Маруся (вся поглощенная браслетом). Я о таком браслете именно мечтала!..

Князь. О чем ты еще мечтаешь? Расскажи мне, мне хочется исполнить твои мечты!

Маруся. О чем я мечтаю? Я мечтаю быть знаменитой артисткой. Такой, как Ермолова* или Дузэ*.

Князь. Это, к сожалению, не в моих силах — это будет зависеть от тебя самой. Нет ли у тебя более конкретного желания?..

Маруся. Есть. Только вы не будете смеяться?

Князь. Нет, нет!

Маруся. Мне хочется… шелковые чулки.

Князь. Желание законное, потому что у тебя прелестная ножка.

Маруся. А мама говорит — рано!..

Князь. Завтра у тебя будет дюжина шелковых чулок.

Маруся. Крестный, я вас задушу! (Обнимает его.)

Строев (входя). Извините! (Конфузится.)

Князь тоже смутился. Маруся совершенно спокойна.

Маруся. Владимир Петрович! Здравствуйте. Крестный, это Владимир Петрович! (Встает.)

Князь. Колчак-Тунгузов.

Строев. Строев.

Жмут друг другу руки.

Маруся. Посмотрите, Владимир Петрович, какую прелесть мне крестный привез! (Показывает браслет.)

Строев. Да, очень красиво… (Отходит к столу и раскладывает принесенные книги.)

Князь (Марусе, тихо). Вот этот-то почтенный Владимир Петрович и проповедует, что «жизнь есть труд»?

Маруся (кивая головой). Да.

Князь. Благородный развиватель в потертой тужурке, все как следует быть.

Маруся. Он очень хороший!

XI

Входят Марья Николаевна с Мимочкой.

Марья Николаевна. Князь, голубчик! Простите, что запоздала, я была совсем не одета!

Мимочка целует Марусю, потом бежит к князю.

Князь. Здравствуйте, милая кумушка! Позвольте поцеловать ручку!

Мимочка. Здравствуй, дядя Митя!

Князь. Здравствуй, малышка! А вот тебе и обещанная кукла!

Мимочка. Ах, какая кукла! Муся, посмотри!

Марья Николаевна. Поблагодари же, поцелуй дядю Митю.

Мимочка (целует князя и бежит к Марусе, показывает куклу). Глазки закрывает!

Марья Николаевна. Вы чудно выглядите, князь! Загостились вы, однако!.. Видно, там веселее, чем у нас.

Князь. Вы здоровы ли?..

Марья Николаевна. Какое мое здоровье!..

Строев (Марусе). Может быть, вы не расположены заниматься сегодня?..

Маруся. Нет, нет, отчего?

Князь. Занимайтесь, занимайтесь, господа! Мы пойдем побеседовать, Марья Николаевна, к вам ведь можно?

Марья Николаевна. Ох, у меня не прибрано. Пойдем в кабинет. Мимочка, пойдем.

Мимочка. Я с Мусей побуду.

Марья Николаевна. Нельзя, нельзя Мусе мешать, она должна заниматься (Уводит ее.)

Князь идет за ними.

Князь (уходя, тихо Марусе). Но это не «он»?

Маруся (смеясь). Нет! Что вы!..

Князь. Смотри же, когда «он» будет — ты мне скажешь?

Маруся. Непременно! (Смеется.)

Князь уходит.

XII

Строев. Вы в веселом настроении. Я вам помешал?

Маруся. Ничуть не бываю. Я вас ждала.

Строев. Вы приготовили урок?

Маруся (смеется). Не совсем…

Строев. Мирра Аркадьевна, вы удивительно несерьезно относитесь к делу.

Маруся. Ну вот, теперь вы будете на меня ворчать.

Строев. Вы сами говорили мне, когда мы начали заниматься, что для вас вопрос жизни и смерти выдержать эти экзамены. Говорили вы это?

Маруся. Говорила. Я и теперь говорю. Но что же делать, когда время летит так незаметно! Вчера была в театре. Видела «Гейшу»*. Вы видели «Гейшу»?

Строев. Я по опереткам не хожу.

Маруся. Напрасно. Это прелестно. Ах, какие там есть места! (Поёт.)

Разве есть страна на свете,

Где б не знали даже дети

О таком пустом предмете,

Что такое — поцелуй?

Строев. Приступим к занятиям.

Маруся. Это невежливо прерывать женщину. Я хотела вам рассказать, что я дальше делала… Из театра мы поехали к Полине Михайловне пить чай, и сегодня я проспала до часу, и у меня страшно болела голова. Я ушла к Нине, и мы с ней почти до сих пор гуляли. Пришла… не успела перекусить — явился крестный. Судите сами: когда мне было выучить урок?

Строев. Меня очень огорчает такое ваше отношение к делу. За что я беру плату? Могут сказать, что я недобросовестно преподаю…

Маруся. Никто не скажет: кому какое дело до моих занятий? А вот мы сейчас займемся, и я за это время все выучу. Что у нас было?

Строев. Ну, хотя бы по истории… О Троянской войне*.

Маруся. О! Это я и без книги вам отлично расскажу. Жил-был старый, лысый царь Менелай. У него корона свалилась на нос, и он ходил в калошах. А жена его, Елена, была красавица и молоденькая, с золотыми волосами и синими глазами! Она и влюбилась в Париса. Парис переоделся сначала пастушком, а потом жрецом и увез ее на галере, украшенной розами. Она убежала с ним… и очень хорошо сделала. А цари начали воевать и воевали… Кажется, тридцать лет. Елена уж состариться успела, а они все не могли успокоиться — и воевали! Это и называется Троянская война.

Строев. Блестящее знакомство с источниками. А теперь вы, может быть, перестанете шутить и займетесь серьезно?

Маруся. Я совершенно серьезна. Конечно, Елена хорошо сделала! Разве вы не верите в свободную любовь? (Качается в качалке и плутовски на него смотрит.)

Строев. Мирра Аркадьевна! Зачем вы стараетесь казаться гораздо хуже, чем вы есть на самом деле?

Маруся. Я? Хуже?

Строев. Да. Ведь вовсе же вы не такая пустенькая и легкомысленная барышня, какую вы из себя строите. Я не могу… не хочу этому поверить!

Маруся. Я именно такая, какою вам кажусь.

Строев. Неправда… Это у вас такое кокетство.

Маруся (вспыхивая). Я… я? Кокетничаю… с вами?.. Вы с ума сошли! (Вскакивает.)

Строев. Нет, нет… постойте, не сердитесь. Я вовсе не говорю, что вы со мной кокетничаете… (Горько.) Я очень хорошо знаю, что вам до меня никакого дела нет. Но вы… вообще кокетничаете со всеми и со всем: со столом, со стулом, с подругой, с котенком…

Маруся. Вы говорите мне дерзости!..

Строев. Да нет же! Кокетство это у вас врожденное. Но только мне иногда… обидно, что вы так его расточаете направо и налево. И за ним — вас самих совсем не видно.

Маруся. Я — я и есть.

Строев. Вы совсем другая… И сами себя не знаете. Вы так еще молоды… Вы не можете быть такой скептически настроенной и разочарованной в жизни, как вы хотите казаться. Вы еще только входите в жизнь…

Маруся. Ах, поверьте, я ее достаточно знаю, гораздо больше, чем вы думаете… больше, чем вы знаете.

Строев. Что вы можете о ней знать?

Маруся. А вы — что? Вот вы три месяца со мной спорите. Вы мне говорите разные слова… о труде, о служении людям, об идеалах… А когда я вас спрашиваю: «какие идеалы? как трудиться? куда идти?» — Вы что мне говорите?.. Чтоб я читала каких-то господ с немецкими фамилиями, у которых я ни словечка не понимаю. А что вы сами делаете? Ходите в университет. Так захоти я ходить в университет — меня же не пустят!* Были какие-то высшие курсы, медицинские, — теперь они все закрыты. Что мне остается? Я делаю, что могу. Вот поступлю в театральную школу…

Строев. Как будто и без университета нельзя учиться!

Маруся. Учиться, учиться! Я жить хочу! Это вы говорите: «Жизнь есть труд». А по-моему… жизнь — есть наслаждение. Высшая цель жизни — сама жизнь.

Строев. Это вам внушают ваши приятели?

Маруся. Оставьте моих приятелей.

Строев. Господи! Что мне сделать, чтобы вы поняли меня! Ведь вас толкают в болото… Обстановка ваша ужасна…

Маруся. Чем моя обстановка ужасна? Не вижу. Мне только что сделали новую розовую мебель…

Строев. Простите. (Резко обрывает речь и собирает книги.)

Маруся. Ну, не сердитесь! Я пошутила! Сейчас надулся — и бежать! Бросьте. Я люблю, когда вы на меня ворчите; ну — мир? (Протягивает ему руку.)

Строев (светлея и крепко сжимая ей руку). Вы сами дали мне право так говорить с вами… Мирра Аркадьевна, послушайте… обещайте мне одну вещь…

Маруся. Какую?

Строев. Скажите… вы верите в мое чувство глубокой… глубокой симпатии к вам?

Маруся. Верю.

Пауза.

Строев. Так вот… если вы когда-нибудь поймете, как вы… не правы… Позовите меня! Что бы ни было… Когда бы вы меня ни позвали-- я ваш! Я выведу вас на дорогу! Я жизнь с восторгом отдам на это. Слышите?.. Верите?..

Маруся. Слышу… верю… И запомню.

Пауза.

Только, думаю, не придется… Я люблю мою жизнь… Неужели она меня обманет?..

Звонок. Бежит Даша. Голоса в передней.

Вот и позанимались! Папа вернулся с Полиной Михайловной! Но уж теперь вы сами виноваты: кто заговорил совсем не об истории?..

Строев. Что же делать! Завтра займемся как следует!..

Маруся. Так и быть… выучу вам вашу Троянскую войну!..

Строев. Эх, Мирра Аркадьевна! (Машет рукой и собирает книги.)

XIII

Входят Полина Михайловна и Вестен. Все здороваются.

Полина. Здравствуй, моя крошка! (Целует Марусю.)

Маруся. Здравствуйте, Полина Михайловна. Ах, как от вас вкусно пахнет. (Трется об ее мех.)

Полина. Нравится, котенок? Это «Идеал». Я подарю тебе флакон.

Маруся. Папа, приехал крестный.

Вестен. О? Великолепно. Мы-то жалели, что не нашли билетов в «Фарс»*, а вышло кстати!

Строев. Прощайте, Мирра Аркадьевна!

Маруся. Уходите?

Вестен. Куда же вы, юноша! Оставайтесь чай пить!

Строев. Нет, спасибо. Прощайте!.. (Уходит.)

Полина. Какой трагический вид у молодого человека!

Вестен. Презирает нас, «буржуев».

Полина. И безнадежно влюблен в Марусю. Рано, рано начинаешь свершать победы…

Вестен. Это она в отца… В меня все близко стоявшие ко мне женщины… начиная с кормилицы, были влюблены!

Полина. Похвальная скромность!

XIV

Входят Марья Николаевна и князь.

Вестен. Дмитрий Платонович, друг!

Обнимаются.

Полина целует Марью Николаевну.

Князь (Полине). А вы цветете и хорошеете! Много несчастных погубили за это время?

Полина. И не говорите! Страшный неурожай на поклонников. И куда они девались? Вымирают, как зубры!.. Маня, дашь нам чаю?

Марья Николаевна. Как же, как же. Самовар уж, верно, готов. (Звонит.)

Вестен. Маруська, тащи кулек из передней!

Маруся выбегает и возвращается с кульком. Даша входит.

Марья Николаевна. Самовар готов?

Даша. Самовар?..

Марья Николаевна. Ну, да, что же тут удивительного? Десятый час, кажется, всегда в это время пьем чай.

Даша. Можно поставить…

Вестен. Бог знает что!.. Раскройте это все и дайте ножи и вилки.

Маруся. Папочка, что ты привез?

Вестен. Хорошие вещи, лакомка! Ну, князь, голубчик! Это кстати! Я захватил Мумму*. Флакончик-другой можно будет нарушить — с приездом!

Все разбирают кулек.

Маруся. Бананы! Какая прелесть!

Полина. Это я специально для тебя велела положить.

Маруся. Вы — душечка.

Вестен. Ты мне, князь, должен рассказать хорошенько о Париже… Воображаю, как ты там кутнул…

Князь. Да, знаешь, насколько года позволяют…

Вестен. Как там у Максимса*?

Говорят друг с другом и смеются.

Полина (к Марье Николаевне, тихо). Ты что кисленькая?

Марья Николаевна. Ах, Полина… у детей башмаки рваные, в лавку за два месяца должны… А он шампанское привозит.

Поляна. Ну, вот, охота тебе вешать нос! Надо же ему повеселиться! Не будь банальной женой!..

Марья Николаевна. Хорошо тебе… Ты не знаешь, что такое дети!

Полина (смеясь). Бог миловал…

Вестен. Пошевеливайся, Маруська! Ножи для сыру и фруктов. Шампанское я сам открою… Каково? Без шуму. Я не пропаду! Когда разорюсь окончательно, в метрдотели пойду: меня татары давно зовут. Ну, пожалуйте закусывать. Я сегодня не обедал!

Маруся. Я тоже!

Князь. Я удовольствуюсь ломтиком сыра.

Вестен. А вина?

Князь. Яд! Строжайше запрещено! Но — не устою… За здоровье милых дам! (Полине.) За ваш талант!

Полина. Тоста мало: приезжайте завтра слушать меня в «Маскотте»*.

Князь. С наслаждением!

Маруся. А мне можно шампанского?

Вестен. Что с тобой делать? Можно!

Маруся. Я так люблю, когда оно покалывает в горле, и сразу и жжет, и холодно!..

Князь. За прекрасных женщин — и за прелестную будущую женщину!

Полина. Туш! Туш!*

Вестен играет туш; чокаются, шутливое «ура!»

XV

Павлик (появляется). У вас тут такой шум, что даже «мы мертвые, просыпаемся» *. Ба! Какое блестящее общество!

Полина. А, Павел Викторович!

Вестен. Павлик!..

Здороваются.

Павлик. Полина Михайловна, божественную ручку, кузиночка… Князь! С приездом!.. Да тут кутеж!

Вестен. Присоединяйся!

Павлик. С экстазом, ибо, только проснувшись, почувствовал, как безумно голоден. Кузиночка, устройте мне бутерброд. Чудные омары… А нет ли чего посущественнее?

Марья Николаевна (звонит). Там оставалась холодная телятина… Даша! Даша!

Даша является.

Марья Николаевна. Где телятина?

Даша. Какая телятина?

Марья Николаевна. Что от обеда оставалась!

Даша. Эх, хватились… Кошкам отдала!

Марья Николаевна. Ступай!..

Даша уходит.

Ростбиф в 15 фунтов… Кошкам отдала!..

Павлик. Все равно, голод мой будет утолен с избытком.

Полина. Но, господа, на что мы тратим дни златые? Их немного в жизни сей. Устроим винтик*!

Князь. Великолепно!

Марья Николаевна. Нас пятеро…

Полина. Так что же, мы с выходящим…

Павлик. Меня прошу не считать: я в винт не играю, я признаю только благородное макао*, по крайней мере, головы не надо ломать!

Полина. Так вот, Маня, я, князь и вы…

Марья Николаевна. Вы опять будете браниться, я так плохо играю…

Князь. Нечего, ничего, надо практиковаться…

Марья Николаевна. Только я не сяду с Аркадием…

Продолжают уславливаться.

Павлик (Марусе, тихо). Как только они усядутся, я приду к тебе. Слышишь?

Маруся. Павлик… не надо… я боюсь…

Павлик. О? Вот она, твоя хваленая смелость? Только на словах? Боишься папеньки и маменьки? Так им до тебя дела нет… Они усядутся в винт, на всю ночь увлекутся…

Маруся. Я не их… Мне кажется… это не хорошо, что мы делаем…

Павлик. Это не добродетельный ли твой учитель тебе напел? Ой, берегись, Маруська. Я атлетикой недаром занимаюсь…

Маруся. Павлик!

Павлик. А я-то еще гордился, что ты не похожа на других женщин… Что ты смелая, сильная, что ты ничего не боишься!

Маруся. Я не боюсь! Я только не знаю… не знаю…

Полина. Ну, кончайте, кончайте. Заберем бокалы и пойдем играть… Чай, Маня, вели в кабинет!

Марья Николаевна. Я иду, приготовлю мелки и свечи!

Вестен. Павлик, тащи фрукты и ликеры!

Павлик. Извольте… (Забирает поднос.)

Князь (Полине). Позвольте вашу ручку.

Полина. «Идем, о, князь, прекрасный мой, идем, идем в чертог златой!»*

Все понемногу уходят. Маруся остается одна. Качает головой, закрывает лицо руками. Потом медленно идет к себе в комнату и уже отворяет дверь, когда справа появляется Мимочка в ночной рубашонке.

XVI

Мимочка. Все ушли? Мусинька! Я к тебе!

Маруся (как бы очнувшись). Господи! Мимочка! Босиком!.. (Схватывает ее на руки.) Ты что не спишь?

Мимочка. Я не могла заснуть. Женя помирилась с Бертой и сидит у нее в комнате, а у меня так темно, я боюсь одна, я и пришла к тебе, расскажи мне сказку и дай конфетку! О! Тут яблочки!

Маруся. На тебе яблочко!

Мимочка. Я хочу к тебе. Я тебя люблю, Мусинька! (Жмется к ней.)

Маруся. О, ты мое солнышко, моя ласковая сестричка! И я тебя люблю!

Мимочка. Так расскажи мне сказку.

Маруся. Какую?

Мимочка. Мою любимую: о принцессе с золотой головкой*.

Маруся. Ну, слушай… Жила была принцесса, у которой была прелестная головка из чистого золота. Все ею восхищались, но никто не знал, что у нее были глиняные, слабенькие ножки. И вот, раз…

XVII

Павлик (входя). Это еще что такое?

Маруся (испуганно). Ах!..

Павлик. Мимочка что тут делает?

Маруся. Она пришла ко мне на минутку. Идем, детка… Я уложу тебя… Ты засни умницей…

Мимочка. Я не хочу спать!.. Я хочу с тобой…

Маруся. Если будешь умницей, я потом приду к тебе…

Мимочка. Когда выросту большая, никогда не буду ложиться спать.

Маруся уносит ее, кивнув утвердительно головой на взгляд Павлика, вопросительный и вместе властный.

XVIII

Павлик один, насвистывает, наливает себе бокал, выпивает и, оглянувшись, осторожно идет в комнату Маруси, закрывая за собой дверь.

XIX

Маруся (возвращается. Останавливается, как бы борясь сама с собой). Не хочу, не хочу… (Пауза.) Ну! Все равно. Нельзя! (Быстро идет к себе, слышен шум запирающегося замка.)

Занавес

Акт второй

Кабинет в загородном ресторане. На сцене темно. Зимний сад — открыты окна, видны пестрые фонарики в зелени растений. За открытой дверью проходят какие-то тени, доносятся звуки оркестра, звон посуды, шум, смех. Затем слышится голос князя, за дверью, ведущей в кабинет: «№ 13 свободен?» — и подобострастный ответ лакея: «Виноват, Ваше сиятельство, никак нет». «Ну, красный». «Виноват, Ваше сиятельство, тоже занят-с». «Черт знает что, назад что ли ехать?». «Виноват, Ваше сиятельство, угловой свободен». «Ну, веди, нечего делать».

I.

Лакей (вбегая). Позвольте, я электричество зажгу-с. (Освещает комнату.)

Входят князь, Вронская и Павлик.

Князь. Эдакое безобразие… Ни одного порядочного кабинета. Можно подумать, что я сюда в первый раз приехал.

Лакей. Если бы по телефону, Ваше сиятельство, мы бы…

Вронская. Ах, да не все ли равно. Мы в тепле, наконец, это главное.

Князь. «Замерзли вы… Сейчас согреем вас»*… Обратимся к помощи редерера*, чтобы оживить нашу прелестную даму.

Вронская. Только не редерера… Мумм «Cordon rouge»*, мы с Миррой не пьем другой марки.

Князь (лакею). Что же ты, раздевай скорее барыню.

Павлик. Нет, уж этой чести я тебе не уступлю. (Опускается на колени, жмет и целует ей ножку.)

Вронская (вспылив). Как вы смеете? (Вскакивая.) Я, кажется, не давала вам повода… Я… Я…

Павлик. Позвольте, что же я такого сделал?

Князь. Что такое, что такое?..

Вронская. Павел Викторович, кажется, воображает, что если женщина поехала в ресторан, так с ней можно обращаться, как с такой дамой…

Князь. Павлик… Павлик…

Павлик. Простите, Наталья Львовна, уверяю вас, что это была только… дань… гм… так сказать…

Князь. Наталья Львовна, полноте, вы не имеете никакого права сомневаться в нашем глубочайшем уважении… (Целует ей руку.) Смените гнев на милость… мы же приехали повеселиться.

Вронская. Вас, князь, я ни в чем не могу упрекнуть.

Князь. Ну, вот и отлично, l’incident est clos*, давайте лучше заказывать ужин.

Вронская. Давно ли мы обедали?

Павлик. Помилуйте, больше трех часов прошло. Неужели созерцание Омоновских* прелестей не придало вам аппетита?

Князь. Что же заказывать?

Вронская. Ах, мне все равно… Противно и думать об еде.

Князь. Устрицы?

Павлик. Устрицы всегда можно.

Князь. Отлично. (Лакею.) Так, значит… Дашь нам пока десятка три, ну, четыре устриц. Да смотри… открывать на глубокую сторону, а то прошлый раз…

Лакей. Слушаю-с, Ваше сиятельство…

Князь. А затем, закажи ты нам перепелок… одни филейчики, а к ним ризотто.

Лакей. Слушаю-с…

Князь. Да чтоб не с маслом, упаси его Бог, а с мозжечком, с костяным мозжечком.

Павлик. Умеет князь заказывать, так убедительно, что заранее слюнки текут.

Вронская. Как вы можете входить в такие детали… Я никогда не знаю, что я ем.

Князь. В тонко развитом человеке все чувства должны быть тонко развиты — почему же исключать из них вкус?* (Лакею.) И побольше трюфелей.

Лакей. Слушаю-с.

Князь. Салату… свежего.

Лакей. Андевиль-с, ромен-с, латук-с?*

Князь. Всякого, всякого. Потом спаржи — это легко… а потом… Наталья Львовна, что прикажете на сладкое, это уж вы должны сказать.

Вронская. «Coupe Jacques»*, и Мирра тоже это любит; для нас это не пирожное, а символ: это так напоминает нам ваш дорогой Париж!

Павлик. Трогательное единение душ у вас с моей кузиной: все, что одна любит, любит и другая.

Вронская. Все, но не всех.

Князь (Лакею). Так, значит, вели ты ему взять плоский бокал, до половины наполнить его мороженым, затем влить туда*… Да нет, постой, а сам поговорю с Франсуа. (Уходит с лакеем.)

II

Павлик (подходя к Вронской). Ручку…

Вронская отнимает руку.

Неужто вы всерьез рассвирепели?

Вронская. Что за тон… Я вам запрещаю…

Павлик. Pardon, я только хотел вас спросить: вы серьезно рассердились или так, для порядка?

Вронская. Этот вопрос — новое оскорбление.

Павлик. Ей-Богу, я вас сегодня не понимаю. Ну что я сделал, чем я виноват… что у вас такая очаровательная ножка?.. Я и приложился. Отчего к ручке можно, а к ножке нельзя?

Вронская. При князе… при лакеях!

Павлик. Ах… Ну, я так и думал! При свидетелях неудобно.

Вронская. Не стройте дурака.

Павлик. Нет, я честное слово серьезно. Сколько еще в женщинах этого ломания! Сейчас «обида, неуважение»… Да если бы мне женщина показала, что я ей нравлюсь, — я был бы в восторге, а вы…

Вронская. А я не желаю… Вы привыкли общаться Бог знает с кем. Можно подумать, что вы никогда не имели дела с порядочными женщинами.

Павлик (искренно). Никогда.

Вронская (в упор). А Мирра?..

Павлик. Мы говорили о женщинах, а не о девушках.

Вронская. Урод!

Павлик. Вот видите, а на урода сердиться нельзя: это от рождения. Улыбнулись? Ну — мир: ручку.

Вронская. Ну, Бог с вами.

Он целует ей руку.

Павлик. А ножку?

Вронская. Это еще надо заслужить. Однако, что же это наши?

Павлик. Вероятно, Мирра на луну любуется и на дивную природу вокруг московских увеселительных мест. Но я серьезно начну ревновать: вы без Мирры часу прожить не можете.

Вронская. О, я за Мирру беспокоюсь с альтруистической целью: из-за вас.

Павлик. Из-за меня?

Вронская. Разве вам может быть приятно, что Мирра так долго катается с Порановым?

Павлик. Если моей кузине с ним приятно, то мне приятно, что ей приятно…

Вронская. Однако вы не банальный… кузен.

Павлик. Я вам говорю… Попробуйте со мной познакомиться поближе, и вы убедитесь, что я не приписываю себе несуществующих достоинств.

Вронская. Вы сами себя рекламируете.

Павлик. Мирра вам это подтвердит.

III

Князь, за ним лакеи. Лакеи ставят устрицы на большой стол, а батарею водок и закусок на закусочный.

Князь. Всё вам заказано… Теперь пожалуйте по рюмке коньяку.

Переходят к закусочному столу.

Коньяк, наверно, старше вас, Наталья Львовна.

Павлик. Это очень мало…

Князь. Для женщины, но не для коньяку. (Наливает.) Яд… А как не выпить за здоровье прелестной нашей дамы?

Павлик. Чего же вам пожелать, Наталья Львовна?

Князь. Успехов, славы…

Павлик. Любви, конечно, любви,

Вронская (раздраженно). Как это пошло! Вы точь-в-точь плохой французский роман: не можете себе представить женщины без любви. А мне нужна свобода, только свобода.

Павлик. Опять мне досталось… Вы нервничаете, Наталья Львовна, вы чем-то расстроены?

Вронская. Напротив! Напротив… Я сегодня особенно, особенно весела. Да, господа!.. В Синоде подписан указ о моем разводе. Муж был у меня и сообщил мне эту радость.

Павлик. Ура!

Вронская (князю). А вы что молчите… не одобряете… Светские традиции вспомнили: разводка, «une déclassée»?* (Нервно хохочет.)

Князь. Помилуйте, я только призадумался: ведь я отлично знаю, зачем разводятся хорошенькие женщины.

Вронская. Зачем, по-вашему?

Князь. Чтобы сейчас же выйти замуж за другого. Сознавайтесь, ведь уже есть претендент?..

Вронская. Нет! (Вскакивает и ходит.) Благодарю вас… Мой муж — чудный человек… Другого такого больше не найти… Да, да, да!.. Чудный человек… И то я не вынесла этой марки… Теперь мой девиз будет — «ключ от входной двери и самовар во всякое время»*. (Нервно хохочет.) А впрочем, все это не суть важно. Ну, что у вас там наготовлено?.. (Садится к большому столу.)

Князь. А что же Мирра?..

Павлик. Гм… Но мы рискуем их до утра прождать.

Князь. В таком случае, Наталья Львовна, на председательское место.

Усаживаются. Лакеи обносят.

Что же нам, цыган, что ли позвать?

Вронская. Ах, надоели ваши цыгане.

Павлик. Так давайте русский хор; вы их, наверно, не слышали, а у них отличная солистка.

Князь. Это Шурка-чертенок?

Вронская. Вы их хорошо знаете?

Князь. Да ведь мы с молодым человеком — члены одного общества.

Вронская. Какого это?..

Князь. А очень серьезного: «Общества покровительства бедным интернациональным певицам».

Вронская. Недурно!

Павлик. Да Шурку все знают, она дама любопытная.

Вронская. Хорошо поет?..

Павлик. Не в этом сила, а так… всякие художества за ней водятся.

Вронская. Это интересно. Я, кстати, давно обещала показать Мирре этих… таких женщин.

Князь. Зачем?..

Вронская. Как зачем? По-моему, будущая актриса должна все знать. Не понимаю, что за предрассудки: отчего в театре можно рыдать над «Дамой с камелиями»* и умиляться над «Заза»*, а в жизни надо бояться даже имя произнести такой женщины? Наоборот, мы, будущие артистки, должны все изучать. Да если на то пошло, я нахожу, что не только актриса, всякая молодая девушка должна всё знать. Нужны когти и зубы, чтобы пробиваться в жизнь.

Павлик. Вот отчего мы все и боимся жениться.

Князь. Разве как Поранова нелегальные обстоятельства принудят.

Вронская. Как, да разве Поранов женат?..

Князь. Как же, еще во все газеты эта история попала. Соблазненная гимназистка… ну и все такое.

Вронская. Откуда он, собственно, взялся, Поранов?…

Князь. Я совершенно случайно знаю это. Когда-то с его отцом встречался… Он ведь из хорошей семьи. Но родитель его давно промотался: два состояния с цыганками проел. Еще Апухтинского* периода человек. (Показывает в окно.) Вот, смотрите… видите?.. Цветные огоньки блестят: немало тут и порановских денег переливается, догорает — родовых, предками накопленных. Радело несколько поколений об украшении увеселительных мест. Вот Поранову-то ничего и не оставалось, кроме того, чтобы играть по клубам. Впрочем, премилый молодой человек — жаль только: наследственное стремление к бокалу.

Вронская. Похвалили и объяснили.

Князь. Открывай, братец, открывай…

Лакеи открывают шампанское.

IX

Князь (входящим Мирре и Поранову). Наконец-то вы.

Мирру раздевают.

Вронская. Детка, куда вы пропали?.. Мы думали, тебя волки съели.

Павлик. А когти и зубы-то на что?

Мирра (взволнованная, бросается к Вронской, крепко ее обнимает). Милая, милая, милая моя…

Вронская смотрит на нее и тихо смеется. Мирра краснеет и прячет голову у нее на груди. Садятся.

Поранов. Мирре Аркадьевне так понравилась ночь, что мы проехались до Всесвятского*. Чудесный голубок попался, мчал нас стрелой.

Павлик. Хотите кушать, кузиночка?.. Такие сильные ощущения.

Князь. Устрицы великолепные.

Мирра. Я их не ем.

Общий крик протеста.

Князь. Маруся, ты меня всякий раз компрометируешь: я тебя возил в Париж, я, можно сказать, довершил твое образование, и вдруг моя ученица не ест устриц. Это варварство.

Вронская. Детка, ты себя лишаешь огромного удовольствия. Ну, раз в жизни, для меня — я тебя научу.

Поранов. Вот позвольте я вам приготовлю… Лимон, немножко соли, пармезану — и глотайте.

Мирра (улыбнувшись). Разом… как лекарство?..

Вронская. Как лекарство, именно. (Смеется.)

Князь. Вандалы, вандалы… Кто же устрицы глотает — их надо жевать.

Павлик. Устрицы прямо животрепещущие — только что не пищат.

Мирра. Да ни за что живого есть не стану. Примиритесь с этим. Крестный, милый, ведь в остальном я ученица понятливая?

Князь. Во многом превзойдешь своего учителя, дитя мое. Ну, Бог с тобой — не хочешь устриц — я тебе тартинку*. Господа, пробуйте — это по моему рецепту.

Мирра. А, это поэтические тартинки.

Поранов. Как — поэтические?

Князь. Это я согрешил единственными стихами в жизни, да и то идею у Ростана* позаимствовал.

Вронская. Скажите, скажите их…

Все. Скажите, скажите, князь.

Князь. Извольте, отчего же. (Декламирует.)

Прежде, взяв яйца два-три,

Ты вкрутую их свари.

Белый хлеб нарежь ломтями,

Сыр швейцарский разотри,

И клади его горстями.

Отдели желтки затем

И сотри их понемножку,

К ним, прибавив масла ложку,

Перцу всыпь — чуть-чуть совсем.

Только помни непременно,

Чтобы перец был — кайенна*.

Сыр туда прибавишь весь;

Получившуюся смесь

Ты намажешь на тартинки,

Ломтик режь на половинки--

Хватит одного на двух.

Кильки сложишь по колечку,

На тартинки их — ив печку,

И поставишь в вольный дух.

Я надеюсь, господа,

Указанья были метки?

Вы поймете без труда,

Как готовить тарталетки.

Все. Браво, браво, превосходно!

Вронская. Ваше здоровье.

Павлик (лакею). Эй, убери-ка шпиона*, да тащи следующую… (Разливает вино.)

Вронская. Мирра, за что мы с тобой выпьем?

Мирра. Ты знаешь за что.

Чокаются и смеются.

Павлик. Mesdames, нельзя ли без секретов.

Поранов. Женщины любят себя окружать атмосферой тайны.

Князь. Ничего, на дне каждой женской тайны обязательно скрывается, как змей под розами, мужчина.

Вронская. Ого, какое самомнение… Далеко не всегда, не правда ли, Мирра?

Мирра невольно смотрит на Поранова и улыбается.

Павлик. Однако что же хор?..

Князь. Ах да… (Лакею.) Слушай-ка, Антон, зови сюда Софью Семеновну, да обязательно, чтобы Шурку к нам.

Лакей. Александру Ивановну?

Князь. Вот именно, их самих.

Лакей. Слушаю-с, Ваше сиятельство. (Выходит.)

Поранов. Мирра Аркадьевна, у вас бокал полный…

Вронская. Ай-ай-ай, Мирра — это за наш безмолвный тост?

Мирра. Нет, нет, что ты, за это — до дна. (Пьет залпом.)

Лакей (входя). Сейчас идут-с.

Вронская. Вот, Мирра, сейчас увидишь предмет нашего вчерашнего разговора.

Поранов. Вы не боитесь?.. (Смеется.)

Мирра. Я? Боюсь? Ах, Сергей Романович, я никогда ничего не боюсь.

Павлик. Здоровье тех, кто ничего не боится!

V

Хор входит, хористки кланяются и здороваются.

Князь. Здравствуйте, здравствуйте… Усаживайтесь…

Хор усаживается полукругом. Тапер у пианино.

Начинайте с заздравной: «Наталья Львовна, ах, что за молодец»…

Шура. Да это цыгане поют, а не мы.

Павлик. Что же, хуже вы цыган, что ли, будто не умеете?

Шура. Чего тут не уметь. (Смеется.)

Павлик. Ну и жарьте.

Хор поет.

Наталья Львовна, ах, что за молодец, Приехала ужинать с нами наконец. С ее покровительством мы не пропадем, И ее здоровьице так мы запоем: Наташа, Наташа, Наташа… Наташа, пей до дна.

Князь (на ухо Шуре). Теперь «Мирра Аркадьевна»…

Хор поет.

Шампанского живей… (Наливает хору.)

Хор кланяется и поет: «Митя, Митя, Митя… и т. д.»

Мирра (встает, отходит в сторону). Фу, у меня уже голова кружится…

Князь (подходит к ней). Весело, птичка?

Мирра. Крестный, милый, мне с вами не может быть скучно.

Князь. Уж будто твой старый крестный тут виноват, не кто-то другой? А меня только смотреть на тебя — и то молодит.

Мирра. Вы моложе нас всех. (Целует его.)

Вронская. Эй, что там такое? Князь. Привилегия старческого возраста.

Поранов. Ах, отчего я не Мафусаил?*

Вронская. Какой искренний вопль души!

Мирра. Ну, заставьте спеть вашу Александру Ивановну…

Князь. Александра Иванова, пожалуйте сюда…

Шура. Что угодно?

Князь. Спойте нам «Клико», это у вас отлично выходит.

Павлик. Нет. «Как хороша она».

Вронская. Репертуар изучен основательно.

Павлик. Помилуйте, сколько времени сравнительную кабакологию изучаем…

Вронская. А этой вы не знаете: «Цветы»?..

Шура. Извольте. Мирра (Поранову). Очистите мне грушу.

Шура поет шансонетку; кончает, аплодисменты.

Князь. Пожалуйте сюда, я вам бокал налью.

Шура. Не откажусь. (Пьет.)

Вронская. А вы знаете и французские шансонетки?

Шура. Которые переводные…

Вронская. Вот эту… (Напевает.)

Шура. Не знаю.

Мирра. Душка, Нэтти, спой нам ее.

Все. Спойте, спойте…

Вронская. Петь так петь — сегодня мне сам черт не брат. Только, как с аккомпанементом?

Павлик. Я знаю. (Таперу.) Пустите на минутку.

Вронская поет, хор подхватывает припев без слов. Аплодисменты.

Все. Браво, браво…

Князь. Знаете, кого вы мне напоминаете… Флави Оранж из «Divan Japonais»*. Правда, Муся?

Мирра. Куда Флави до моей душки… (Целует ее.)

Шура. Вы бы к нам в хор шли…

Смех.

Вронская. У нас в школе и то меня в оперетку прочат.

Князь. Еще что-нибудь, Наталья Львовна…

Вронская. Позвольте, зачем же мы тогда хор пригласили… Ведь я-то все время с вами, а они нет. Господа, какой-нибудь вальс.

Хор тихо затягивает «Слушайте, если хотите».

Вронская. Налейте мне…

Мирра. Фу, как жарко… (Распахивает окно и садится на него.)

Лоранов с ней рядом.

Вообразим, что мы в Венеции…

Поранов. Зачем… не надо… Действительность лучше.

Мирра. Разве вы не хотели бы очутиться сейчас в Венеции… в гондоле… как . вы рассказывали?

Поранов. Зачем… Я все равно не видел бы ничего, кроме вас.

Пауза. (Смотрит на нее.) Молодая… Душистая. Цветок мой… (Берет ее руку.) Можно… (Подносит к губам.)

Мирра (отшатываясь). Ах, Боже мой… Отец здесь!

Поранов. Постойте, я закрою занавеси…

Мирра. А впрочем… Что из этого?.. Наоборот, его надо позвать. Нэтти, Нэтти… мой фатер здесь… Ты знаешь, он сейчас в грустях, бедный фатер — его отставила la belle et célèbre*.

Вронская. Бедный папа Вестен!

Мирра. Он не знает, что мы здесь.

Вронская. Павел Викторович, тащите его сюда, мы его утешим.

Князь. Великолепно… Павлик. Исполнено. (Уходит.)

VI

Мирра. Налейте мне чего-нибудь, я не знаю, что со мной, у меня все горит внутри.

Лоранов наливает ей бокал и приносит.

Поранов. Мирра Аркадьевна… У меня к вам просьба.

Мирра. Какая?

Поранов. Возьмите с меня слово, что я… больше не буду пить.

Мирра (дрожа от волнения). А вы мне его дадите?.. О, дайте мне это слово.

Поранов. Я больше пить не стану… (Разбивает бокал.)

Крепкое рукопожатие.

А теперь выпейте стоя бокал за мое заветное желание.

Мирра. За какое?

Поранов. Не знаю, поймете ли вы.

Мирра. Тогда пить не стану… Скажите.

Поранов. Сказать?.. Сказать?..

Мирра. Сказать…

Глядят друг другу в глаза.

Поранов. Мне сейчас здесь не по себе. Мне хочется уехать скорее отсюда. Остаться опять с вами вдвоем… Сжимать вашу тонкую талию… чувствовать вашу близость… и лететь…

Мирра. Лететь, чтоб дух захватывало…

Поранов. Чтобы казалось, что мчишься в какую-то бездонную пропасть…

Мирра. Ах… у меня кружится голова…

Вронская оставила князя, подошла к зеркалу, будто поправляет волосы. Смотрит на них.

Поранов. У меня тоже… От вас… Я хочу бытье вами… Хочу, чтобы вы были только со мной… только моей… Хочу зацеловать вас… Хочу выпить вас всю, как цветок… Я хочу, чтобы ты была только моей. Слышишь?.. Я люблю тебя.

Вронская. Сергей Романович! (Зовет громко.)

Мирра (испуганно). Идите, идите… (Остается в глубоком волнении.)

Поранов. Что прикажете?

Вронская (громко). Я совсем забыла вас спросить насчет завтрашней репетиции. (Тихо ему.) Слушайте, Поранов, нельзя же так: ведь у бедной девочки совсем безумные глаза…

Поранов. Помилуйте, мы так себе… Болтали.

Вронская. Видела я, как вы болтали…

Поранов. Ну, а если?..

Вронская. А, может, вы и правы — раз в жизни живешь. (Смеется.)

Он целует ей руку и отходит к Мирре, а она возвращается к князю.

Поранов. Что же… Бокал еще полон… Выпьешь за нашу любовь?

Мирра. Мне мало любви… Мне всего мало — я жадная…

Поранов. Чего же ты еще хочешь?

Мирра. Я хочу славы.

Поранов. Я дам тебе ее… Я сделаю из тебя великую артистку, слышишь… и мы будем жить одной жизнью, служить одному любимому искусству… Вместе работать… Понимаешь? Это будет счастье.

Мирра (как эхо). Счастье…

Поранов. Я люблю тебя…

Мирра. Молчи! Я тоже…

VII

Павлик (вводя Вестена). Привел с торжеством… Насилу уговорил: уверяет, что не хочет быть мумией на пиру.

Князь. Здравицу: «Аркадий Сергеевич»!

Вронская. Мы его развеселим…

Хор запевает. Вестену подают бокал, он его осушает, кланяется. Павлик (дурачась).

Всех знаете… Представлять не надо…

Здороваются.

Поранов. Я еще не имел удовольствия…

Мирра (шутливо). Первый раз встречаемся… в новой обстановке.

Пауза.

Вестен. Надеюсь, не в последний…

Чувствуется легкая неловкость. Он подсаживается к Вронской.

VIII

Лакей входит и что-то говорит тихо Шуре.

Шура. Ваше сиятельство, там хор зовут. Мы вам больше не нужны? Если угодно, с вами кого-нибудь оставим… Князь. С тем отпущу, чтоб вы с нами остались…

Шура. Ну, для милого дружка и сережка из ушка, только бы Еремеев не забранился… Павлик. Это инженер-то? Да он, верно, так пьян, что уже и лиц не разбирает.

Хористки прощаются и уходят.

IX

Вронская (Вестену). Вы меня прямо испугали: так строго поглядели на Мирру, когда вошли… Я всегда думала, что вы выше этого… И она ведь со мной…

Вестен. Я… нисколько… но как-то… А что это за господин такой?

Вронская. Актер… В этом году преподает у нас на курсах. Но, давайте лучше, я вам налью шампанского. Вы не хотите выпить со мной? (Наливает.)

Князь (Шуре). А вы чего хотите, душечка?

Шура. Я не прочь поужинать. Ну, что ж… Зернистой икры… Салату оливье…

Князь. Потом?..

Шура. Потом можно осетрины паровой… Потом спаржи… А потом котлетку Марешаль*…

Князь. Вот это я понимаю. А потом?..

Шура. Потом… Мороженого и дюшесу…

Князь. Потом хорошего доктора. Сейчас все вам будет, моя перепелочка. (Подзывает лакея и занимается Шурой.)

Поранов пьет кофе, Павлик подходит к Мирре.

Павлик. Ну что, довольна ты мной?

Мирра. Отчего мне быть вами довольной?

Павлик. Благородно устраняюсь и предоставляю тебя этому бритому красавцу.

Мирра. Оставь пошлые шутки…

Павлик. Помилуйте, я мог бы мешать, интриговать, словом, ревновать по-настоящему.

Мирра. Чтобы ревновать, прежде всего, надо любить.

Павлик. Будто я не доказывал тебе свою любовь в течение довольно долгого времени?..

Мирра. Полно, Павлик… Мне теперь уж не 15 лет. Разве это была любовь?.. Это — то, что называется любовью. И если бы я не верила, что есть другая, настоящая любовь, — я бы не стала жить.

Павлик. Ого!.. Что значит изучать драматические роли: ты заговорила высоким штилем. Уж не этот ли заставил тебя поверить в настоящую любовь jeunepremier* или наш схимник Владимир?

Мирра. Володю ты не трогай… Так, как он, ко мне никто не относился и не будет относиться… Так бескорыстно.

Павлик. Какая горячая защита… Так, который же из двух?.. Я прямо теряюсь.

Мирра. Павлик, не порти мне этого вечера. Неужели тебе не надоест самому ни во что не верить и только насмехаться и насмехаться?

Павлик. Извини, милочка, я здесь никак не могу прийти в лирическое настроение. Хочешь, я назад пойду тебя провожать вместо Поранова, тогда, может быть, и лиризм явится. Ага, испугалась?.. Ну, не бойся… Мой девиз — живи и жить давай другим… Я поеду провожать твою хорошенькую товарку, а ты — занимайся чистой любовью.

Мирра. Довольно…

Павлик. Только смотри, он для чистой любви что-то чересчур часто к коньяку прикладывается… Ну, не сердись. Дай ладошку… (Целует ей руку.)

Поранов (прерывая их). Мирра Аркадьевна, позвольте вам предложить кофе… (Подает ей чашку.)

Павлик отходит к Вронской.

Мирра. Мерси.

Павлик (Вронской). Довольно сводить с ума бедного Вестена…

Вронская. Какое! Он мрачен и не хочет за мной ухаживать!

Смеются.

Поранов (Мирре, дрожащим голосом). Вы меня терзаете… Мучаете…

Мирра. Чем?..

Поранов. Он так фамильярен с вами…

Мирра. Глупенький, это же мой кузен… Тише, папа смотрит… (Идет к отцу и Вронской.)

Поранов один, мрачен.

Вронская (Мирре). У тебя глаза сияют.

Мирра. Хорошо жить, Нэтти!

Вронская. Ничего себе, особенно когда разведешься с мужем… (Павлику и князю, которые ухаживают за Шурой и хохочут.) Чему вы?.. Наверное, Павел Викторович невозможные анекдоты рассказывает… (Подходит к ним.) Князь. Нет, вы послушайте…

Хохот.

Мирра (с лаской отцу). Ну что ты такой невеселый, папочка?.. (Обнимает его.)

Вестен. Слушай, Мирра… А впрочем…

Мирра. Ну что, что у тебя на душе?..

Вестен. Да что говорить…

Мирра. Нет, я пойму, я сегодня все пойму…

Вестен. Нехорошо это, что мы… тут… ты знаешь, твоя мать…

Мирра. Мама ведь не сердится!..

Вестен. Виноват я, девочка… Но если бы ты знала! И ты вот…

Мирра. Я понимаю, папа, но ты не бойся… Я так счастлива, папа. (Обнимает его, сидя у него на коленях.)

Вронская. Ах, как мило воркуют…

Мирра. Ничего, ничего, мы с папой хорошо беседуем. Он у меня грустный сегодня, а мне хочется, чтоб ему было весело. (На ухо ему.) Не грусти… Я знаю чего ты… Я вас помирю…

Вестен. Ах ты плутовка!..

Мирра хохочет.

Мирра. Только, пожалуйста, папочка, если тебе потом будут рассказывать, что твоя дочь в Стрельне* сидела на коленях у интересного господина, ты помни, что это был ты. (Соскакивает с колен.)

Вестен. Я уж тоже тебя прошу: если начнут при ком-нибудь рассказывать, что видели, как в Стрельне у меня на коленях сидела прелестная молодая особа, так засвидетельствуй, что это была ты.

Мирра. Непременно.

Вронская. Ну, с вами-то это могло и в иных обстоятельствах случиться.

Смеются, чокаются, пьют.

Павлик. Дядя, дуэтом с Шурой — «Ночи безумные»*…

Запевают, бросают, хохочут, пьют ликеры и т. д.

Поранов (Мирре). Останься со мной… Я ревную тебя ко всему: ктвоемуотцу, к твоей подруге, да, да, к бокалу, из которого ты пьешь.

Мирра. Безумный…

Поранов. Да, безумный — от любви к тебе. Я пьян от тебя… Придешь ко мне завтра?.. Придешь?..

Мирра. Приду, приду.

За столом хохот.

Вронская. Мирра, князь не верит, что ты в школе выучилась кэк-уок* танцевать.

Мирра. Как же, крестный, у нас негр уроки давал.

Князь. Ах ты, молодец, изволь сейчас показать мне твое искусство. Для кэк-уока именно нужны такие умные ножки, как у тебя.

Мирра. Да я не могу без кавалера — Сергей Романович, вы танцуете?..

Поранов. К сожалению, нет.

Павлик. Увы, и я не обучался: до сих пор не пришло в голову влюбиться в негритянку.

Вронская. А вы, князь?

Князь. Насмешница, у меня давно ножки пошаливают, да не так.

Вронская. Папа Вестен, наверно, танцует: не скрывайте…

Вестен. Действительно, танцевал когда-то…

Мирра. Давай, папа?

Вестен. Нечего думать, надо исполнять отцовские обязанности.

Общий восторг. Павлик играет, дикая пляска.

X

Лакей. Виноват, Ваше сиятельство, там г. Вестена к телефону просят.

Все. А, что?.. Что такое?..

Мирра. Папа к телефону… Я знаю, знаю, кто просит.

Хохот.

Вестен. Кто спрашивает?

Лакей. Швейцар из вашего дома…

Вестен. Что еще им надо?.. И тут не могут в покое оставить… Павлик, сходи, голубчик, узнай, что им надо?..

Павлик уходит.

Мирра. Что бы это могло быть?.. Так поздно… Вдруг сердце екнуло…

Вронская. Полно, что ты. Так и не докончили… фигуры…

Вестен. Я устал… Мне ведь не 20 лет…

Князь. Дай, налью… (Наливает вина.)

XI

Павлик (вбегая). У вас дома… неблагополучно…

Мирра. Мимочка?..

Вестен. Пожар?..

Павлик. Хуже… Тетя…

Мирра. Захворала?..

Павлик. Скоропостижно скончалась.

Мирра. Ах… (Падает на кресло.)

Вронская подбегает к ней. У Вестена падает бокал из рук.

Вестен. Едем, едем…

Князь. Какой ужас…

Мирра. Я не простилась с ней сегодня… Я так ее обижала… так обижала!..

Занавес

Акт третий

Летний театр в маленьком провинциальном городке. Густой, темный сад, видно, бывший когда-то барским парком. В глубине налево виднеется жалкое здание театра с облупившимися колоннами фронтона. У входа — фонари слабо освещают розовые афиши. Направо — сторожка, скамьи и деревянный круглый стол на первом плане. Тихая, теплая майская ночь на юге. Таинственно темнеет в глубине прудок, квакают лягушки. Липы цветут.

I

Анисья (с порога сторожки). О-о-о!.. (Зевает.) Грехи наши тяжкие. И куда это Мишанька запропастился?.. Совсем мальчонка избалуется около этих киятров. Ужинать да спать пора, а его и след простыл. Ишь, лягушки-то расквакались. Это к вёдру… Потушить фонари, что ли?.. (Собирается тушить, в это время является Мишка.)

II

Мишка. Сюда, сюда, пожалуйте…

Анисья. Никак кого-то Мишанька привел?.. С нами крестная сила… Народу-то с ним сколько…

Мишка. Маинька, они тятьку спрашивали, а я говорю, маинька за него…

Поранов (входит, таща чемодан).

За ним Маруся, Прасковья Ниловна, Степан Иванович, все нагружены вещами, усталые и растерянно оглядывающиеся.

(Ставит чемодан на стол.) Это черт знает что… Это неслыханная, дерзость… Я так этого не оставлю.

Мирра (тоже опуская свой чемодан, устало). Полно, Сергей… Не волнуйся… Будто в первый раз?.. Помнишь, в Твери нас тоже в гостиницу не пустили.

Поранов. Печенеги! Скифы! Идиоты!..

Прасковья Ниловна. Постой, бранью делу не поможешь. Мы что-нибудь да придумаем. (К Мирре.) А ты бы пока села… Лица на тебе нет.

Мирра. Устала очень.

Прасковья Ниловна (Мише). Ну, скажи ты нам, где же здешний сторож?

Мишка. Тятька мой здешний сторож, только он ушедчи рыбу ловить, а ма-инька здесь.

Прасковья Ниловна. Ну, давай сюда маиньку.

Мишка. А она вон она.

Прасковья Ниловна. Вы, голубушка, здешняя сторожиха будете?..

Анисья. Мы самыя и будем…

Поранов. Эй ты, послушай…

Прасковья Ниловна. Да постой… Мы с ней ладком поговорим. Скажите вы нам, матушка! Где ж бы нам антрепренера — Савву Ильича — раздобыть?..

Анисья. А их в городе нету, а обещались быть в пятницу.

Поранов. Черт знает, что такое… Хам этакий…

Прасковья Ниловна. Так вот видите, милая вы моя… Мы здешние артисты, приехали к Савве Ильичу служить. Уж вы нам порадейте: все лето вместе будем, внакладе не останетесь.

Анисья. Мы и так с удовольствием…

Прасковья Ниловна. Вот и ладно. Первым делом, значит, как нам быть с ночевкой. На семь часов поезд наш опоздал… А в гостиницах у вас актеров не пускают.

Ежиков. И нюх же у них, подлецов. Почему это они моментально узнают?.. Разве по нас видно, что мы актеры?..

Степан Иванович. Каинова печать…

Мирра. О, Господи!..

Прасковья Ниловна. Вот мы и остались без квартиры. Не посоветуете ли чего?..

Анисья (чешет в затылке). Это верно, что ахтеров здесь в гостиницы не пускают, потому ахтеры не плотют… А вот пономариха комнаты сдает… Дешевые и хорошие, тут неподалечку, у церкви.

Прасковья Ниловна. Великолепно…

Анисья. И у прачки можно: у ей комната хорошая.

Прасковья Ниловна. У прачки… Очень приятно. Так, вот, нельзя ли нам туда и отправиться…

Анисья. Да уж оне давно спят, небось… Насмерть перепугаются, коли их разбудить. Нет, уж, видать, вам до утра подождать придется.

Поранов. Что же нам, на сырой земле ночевать, что ли?.. До этого мы еще не доходили…

Анисья. Зачем на сырой?.. У нас, в избе переночевать можно… Я сенца положу.

Прасковья Ниловна. Вот и превосходно, и ничего лучше не надо, а может быть, и самоварчик раздобыть можно? У меня вся душа выгорела. Третий день всухомятку питаемся — море бы выпила.

Анисья. А самоварчик-то у меня давно шумит.

Прасковья Ниловна. Ах, умница, вот и ладно. А закусить чего-нибудь найдется — да вы не думайте, мы вам, как следует, заплатим…

Анисья. Ну, что ж, щи оставшия есть и каша, а то яишенку можно,

Прасковья Ниловна. Вот, умница, исхлопочите вы нам это все.

Анисья уходит в избу.

III

Прасковья Ниловна (к товарищам). Эх вы, тоже мужчины… Что бы вы без бабы-то делали? А глядишь, все будет: и переночевать где нашлось…

Поранов. В клоповнике.

Прасковья Ниловна. Уж тут разбирать не приходится. И щи, и каша будет, и самовар.

Ежиков. Щи и каша это невредно, но если бы вина и фруктов, сиречь — очищенной и соленого огурца…

Поранов. Идея… идея…

Ежиков. Для подъема нервов.

Поранов. Эй ты, мальчуган, — водки добыть можно?

Миша. Заперто все… разве в гостинице, да мне не дадут.

Поранов. Что же, пойти нам самим, а, Еж? Эти прохвосты пустить не пустили, а на наличные деньги, наверно, дадут чего угодно.

Ежиков. Чего угодно, само собою. Двинемся, я готов.

Мирра. Сережа, так поздно… не надо бы сегодня…

Поранов. Да, разумеется, вас шокирует водка?.. Я бы и сам не прочь сейчас вместо щей и каши закатить роскошный ужин с шампанским, но — матушка, к сожалению, по одежке протягивай ножки. Идем, брат… А ты, малый, показывай дорогу.

Ежиков. «Вперед без страха и сомненья…»*

Уходят за Мишей.

IV

Прасковья Ниловна. Эх, душенька, ну что ты его удерживаешь? Человек три дня ехал, устал, намучился — надо же ему себя подвинтить немножко.

Мирра. Очень уж он усердно себя подвинчивает. Так много стал пить за последние три года.

Прасковья Ниловна. Оттого, что ему не везет. А он талант… а русские таланты в двух случаях пьют: во-первых, когда им не везет.

Степан Иванович. А во-вторых?..

Прасковья Ниловна. Когда им везет.

Степан Иванович. Не все актеры пьют.

Прасковья Ниловна. Я о талантах говорила! А ты не о себе ли думаешь?.. Какой же ты актер — ты баба старая. Недаром тебя Степанидой зовут: хлеб ты у меня отбиваешь.

Степан Иванович. Это еще что?..

Прасковья Ниловна. А кто Пошлепкину* играл… в Рязани.

Степан Иванович. Я вас не спрашиваю, что вы играли. (Сердито уходит в сад.)

Прасковья Ниловна. Разозлился… Старая брюзга. А ты что нахохлилась?

Мирра. Устала я, голубушка, все тело у меня болит.

Прасковья Ниловна. Еще бы… Косточки-то у тебя нежные… каково им на деревянных скамейках трое суток. Да ведь ночью-то и не ложилась совсем?

Мирра. Нет, я спала.

Прасковья Ниловна. Именно, спала. Уступила своему ангелу всю скамью, положила под него и одеяло, и плед, и все пальто… а сама в уголке сидела, не шелохнувшись.

Мирра. Он не может, он, если не выспится, он совсем болен.

Прасковья Ниловна. Ты-то, должно быть, здорова… Погляди на себя — в гроб краше кладут.

Мирра. Ах, если бы уж скорее положили!

Прасковья Ниловна. Ну тебя с твоим минором… Бери ты пример с меня: вот скоро сорок лет треплюсь по провинции… Сколько раз по шпалам в Москву возвращалась, сколько не досыпала, сколько недоедала… В конюшнях живала… В запрошлый сезон в Вологде корой питалась — сама знаешь, и такие дни бывали. А все с меня, как с гуся вода. Отчего?.. Оттого, что настоящая актерская кровь во мне по жилочкам переливается. А ты…

Мирра. Что же я?..

Прасковья Ниловна. А ты барышней родилась… Тебе не с нами ласкаться, а сидеть у себя дома в будуаре и в пеньюаре, и чтоб горничная в чепце на подносе бы тебе шоколад с бисквитами подавала, да впускала бы к тебе разных графов да князей. Как звонок, так сейчас — граф или князь, или барон. И все с розами, с розами… Вот тебе чего надо.

Мирра (невольно смеясь). И богатое же у вас воображение…

Прасковья Ниловна. Вот я тебя и развеселила… А вот и наша умница идет.

Мирра. Ну, вот вам и камеристка с подносом.

V

Анисья (входя). Небось, здесь накрыть-то… на воздухе вольготнее будет.

Прасковья Ниловна. Да, да. А что, лампочки у вас не найдется?

Анисья. Как не быть… Я принесу. И скатертку чистую постелю (Уходит и возвращается с лампой и скатертью.)

Прасковья Ниловна. Задувать не будет?..

Анисья. Что вы, тихо-то как, огонь не шелохнется.

Прасковья Ниловна. Ночь мягкая, впору хоть под открытым небом ночевать.

Мирра. Ночь милосерднее, чем люди.

Пауза. Анисья накрывает.

Что это так чудно пахнет…

Прасковья Ниловна. Цветет что-нибудь.

Анисья. Это липа цветет… Больно от ей дух хорош.

Мирра. Вот эта… Какая красавица — густая, ветвистая…

Анисья. Лет ей, сказывают, не сосчитать: будто ее еще енерал Потемкин сажал, при царице Екатерине.

Прасковья Ниловна. Старина какая… Я перед ней молоденькая.

Мирра (задумчиво). Как бабочки налетели на огонь… Постой, бедная, я тебя спасу — лети… Нет, опять туда же! Погибнет. Старый, старый символ — а какой глубокий!..

Прасковья Ниловна. Матушка… О символах заговорила?.. Просись в Художественный театр*.

Мирра (горько). Примут туда такую…

Анисья приносит самовар.

Анисья. Вот и самовар. Чай, сахар есть…

Прасковья Ниловна. Свой есть.

Анисья уходит.

А вот и наши молодцы.

VI

Поранов, Ежиков, Миша с кулечком, потом мрачно подходит Степан Иванович.

Ежиков. Раздобыли.

Поранов. И ругал же я этих негодяев… Ну, извиняются, говорят: «От хозяина строгое приказание, а мы без него не можем». Ну, да черт с ними!

Ежиков. Ты у нас отходчивый.

Поранов. У нас тут целый пир. Давай кулек, малый. Вот… (Развертывает и ставит на стол.) Российская очищенная.

Ежиков. Вещь благородная и патриотическая!

Поранов. Пива захватили… тарань, огурцов… а для дам — полбутылочки рябиновой и пастилы.

Прасковья Ниловна. Поранов-то у нас прямо джентельмен.

Поранов. Были, были когда-то такими. Принимайтесь задело.

Ежиков. Я-таки, признаться, голоден.

Поранов (наливая). Мать Прасковея, вам налить рябиновой…

Прасковья Ниловна. Чтоб тебя не обидеть… Пополам с простой.

Поранов. Мирра, будешь пить?..

Мирра. Не хочется.

Поранов. Не ломайся! Публики нет… Пей рябиновую, для тебя купил.

Мирра. Не хочу.

Поранов. Была бы честь предложена. Степанида?..

Степан Иванович. Не хочу.

Поранов. Нам больше останется. Еж, не выдавай.

Ежиков. Товарища не выдам…

Пьют.

Поранов. Здоровье преосвященного…

Ежиков. Ура!

Поранов (Ежикову). Поколоти-ка тарань головой об стол.

Ежиков. Тарань отличная.

Прасковья Ниловна. Дай-ка мне кусочек. Мирра, ты бы чего-нибудь?

Мирра. Не хочется, разве чаю.

Поранов. Ну и пир… Напоминает мне первый акт «Дамы с камелиями». И роли расходятся: Арман налицо, Прюданса* тоже… А Мирра — что твоя Дузе сидит… Мирра, брось. Твое здоровье… А помнишь, как я в Симбирске Армана играл?.. Да… Было время.

Ежиков. Это когда из-за тебя гимназистка топилась…

Поранов. Не утопилась… Вытащили…

Ежиков. Выпьем по сему случаю за здоровье спасенной гимназистки. Ура!

Пьют.

Поранов. Да, Мирра… Ты совсем меня не ценишь! Ты знаешь, сколько из-за меня женщин готовы были на самоубийство? В Костроме одна… красавица! Травилась…

Прасковья Ниловна. «Умереть не умерла,

Только время провела»…*

Поранов. Еж, наливай… Дело не в фактах, а в настроениях. Я, могу, не хвастаясь, сказать, что у женщин я успех имел колоссальный. «Да, здравствуют милые девы. И юные жены, любившие нас!..»*

Ежиков. Да здравствуют!

Поранов. Еж, наливай!

Мирра. Сережа, которая это?

Поранов. Самый скверный признак — считать. Которая? Та, которую необходимо выпить.

Мирра. Сережа, голубчик… Не надо так много! Тебе вредно!

Поранов. Это черт знает, что такое! (Стучит кулаком по столу.) Отстанешь ты от меня или нет? Надоело мне это гувернантство. Еж… наливай.

Мирра. Да не гувернантство… Ведь здесь все свои… Ты сам знаешь, как ты потом бываешь болен, как просишь меня, чтобы я не давала тебе пить?

Поранов. Мумия на пиру! Мудры ваши слова, но я их слушать не желаю! Еж — наливай и мне! И Прасковье Ниловне! Вот — женщина, вот душа! Прасковья Ниловна, если бы вы были лет на 50 помоложе — я бы Маруське с вами изменил!

Прасковья Ниловна. Эх, бесстыдник! Еще я-то бы захотела ли!

Поранов (хохочет). Не устояла бы! Клянусь? Неужто вся водка? Черт возьми… придется пить рябиновку? (Наливает.)

Эх, еж, ты мой еж,

Ты куда ползешь,

Куда ежишься?

Ежиков (подхватывая).

Я ползу, ползу,

Ко боярскому двору,

К твоему ли терему,

Прасковья Ниловна!* (Обнимает ее.)

Прасковья Ниловна. Ну, расходились! Уймитесь!

Поранов встает, пошатывается.

Мирра. Сережа! Что с тобой… Как ты побледнел… Брось, милый… Пойдем, я уложу тебя…

Поранов. Святого из терпения вывести ты можешь. Ну, да, я пью и буду пить. И это мое единственное раз… нас… раслаждение. Выпьешь — и не видишь…

Мирра. Чего?

Поранов. Всего, что опостылело. Тебя…

Мирра (отшатываясь). Боже мой, Сергей…

Прасковья Ниловна. Не слушай ты его, милая, он в пьяном виде и не то скажет.

Поранов. Что в пьяном виде?.. Что у пьяного на уме, то у трезвого на языке. Тьфу… Наоборот. Все равно… вы понимаете. Я не могу тебя видеть… Видеть не могу. Ты думаешь, я не знаю, что я здесь из-за тебя… в этом свинстве?..

Мирра. Сережа, Сережа…

Прасковья Ниловна. Замолол…

Поранов. Нет, не замолол… а я до конца… скажу. Она намеков не понимает… Ей это выгодно. Другая давно бы сама ушла… Что она, не видит, как я… ей изменяю?..

Мирра. Сергей, как тебе не грех?..

Прасковья Ниловна. Ну, чего ты с ним считаешься? Точно в первый раз… Не слушай его, и все тут.

Поранов. Слушает пускай… пускай слушает… Ага… знает кошка, чье мясо съела?.. Из-за кого я не принял ангажемента к Коршу?..* Потому что тебя не взяли… Отчего в Одессу не подписал?.. «С тобой не расставаться»… Ты мой багаж… багаж. Если бы я с самого начала не был связан с тобой, я бы давно служил в Петербурге. А ты думаешь, у тебя есть талант?.. Я возился, возился с тобой… А сделал я из тебя актрису?.. Ты — посредственная любительница и только. Уходи ты от меня!..

Прасковья Ниловна. Не стыдно это тебе — так с женой разговаривать?.. Слушать тошно.

Поранов. Жена… Какая она мне жена? Театральная жена… Хотите, альбом покажу?.. У меня таких 57 номеров числится.

Мирра. О!..

Прасковья Ниловна (увлекая ее). Уйдем, голубушка, пойдем пройтись, он утихомирится.

Ежиков. Сергей, брось, довольно…

Поранов. Убирайтесь все прочь!.. Учителя, советчики, друзья!.. Можно подумать, что сами порядочные люди: пусть я пьян, но я понимаю, что говорю. Она вере… веревка на моей шее… Она связала мой талант, она меня губит, я это чувствую, понимаю…

Мирра. Так отпусти же меня… Я уйду от тебя!

Поранов. Ага, отпусти? Лучшие годы жизни я на то отдал, чтобы сделать из тебя великую артистку…

Мирра (истерически смеясь). Какую уж там великую артистку? Хоть бы умереть ты мне спокойно дал.

Поранов. Умирать? Дудки-с. Будешь жить. Со мной и так, как я живу. Нет-с — делите до гроба и радости и горе. (Хохочет.)

Прасковья Ниловна. Шел бы ты спать.

Ежиков. Иди, иди, пора на боковую.

Поранов.

Что сон? Но если сон виденья посетят?

Что за мечты на смертный сон слетят,

Когда стряхнем мы суету земную?

Вот что дальнейший заграждает путь,

Вот отчего беда так долговечна…

Кто снес бы бич и посмеянье века,

Бессилье прав, тиранов притесненья…

Тиранов…"*

Ч-черт — забыл…

Прасковья Ниловна. Иди, иди… Всем пора… Вон и хозяйка не ложится.

Поранов. Хозяйка? Какая хозяйка? Я сам хозяин… А впрочем, черт с вами… Спать, так спать. Мирра… Иди меня укладывать… Мирра. Да где же ты, наконец?

Мирра (подходя). Здесь я.

Поранов. Ага! То-то… На всю жизнь и до гроба, а когда ты нужна, так и ищи?

Уходят вдвоем.

VII

Прасковья Ниловна. Эх, вы… а еще мужчины… Хоть бы вступился кто-нибудь за бабенку. А то все я да я. Степан Иванович. Я в чужие дела не вмешиваюсь.

Прасковья Ниловна. Ох, и терпелива же она… Я бы давно бросила да ушла. Ежиков. Поранов — конченый человек. Прасковья Ниловна. А что? Ежиков. С первой рюмкой пьянеет. Прасковья Ниловна. А ты с которой? Ежиков. Еще втрое столько — нив одном глазу. Прасковья Ниловна. Фернандо стойкий принц*, что и говорить.

VIII

Анисья. Барыня, я вам обеим в клети постелила, в избе-то душно.

Прасковья Ниловна. Ну, покажите мне вашу клеть… Прощайте, господа. Еж, табачишко есть?

Ежиков. «Зефиру»* купил.

Прасковья Ниловна. Одолжи…

Ежиков. Последние, ну да поделюсь.

Прасковья Ниловна. Подожди, как Савву увижу — первым делом хоть трешницу авансу возьму, куплю и отдам.

Ежиков. Да, авансец бы хотя малейший получить не вредно. В прошлом месяц на 300 марок* — семь с полтиной заработал… Вот тут и выворачивайся.

Прасковья Ниловна. Ну, ничего, коли не помрем, так живы будем. Приятных снов!

Ежиков. Я бы посидел еще, будь живительная влага, а так-то что… Лучше заснуть…

Прасковья Ниловна. Спишь — меньше грешишь. (Зевая, уходит.)

Ежиков за ней.

Степан Иванович (Анисье). Мне, пожалуйста, сюда куда-нибудь принесите сена, я на воздухе останусь. И вот вам за это отдельно — гривенник.

Анисья. Вон тамотка в беседке можно… (Провожает, его.)

Оба скрываются в темноте аллеи.

IX

Мирра (выходит из избы). Заснул… (Подходит к столу, садится, опустив голову на руки.) О, Боже мой, Боже мой!

Анисья (выходя из аллеи, подходит к ней и, подгорюнясь, сочувственно смотрит на нее). Угомонился твой-то… Муж он тебе, небось?

Мирра. Да… муж…

Анисья. Что, шибко он запивает у тебя?

Мирра. Да… Пьет…

Анисья. А ты, бабочка, не пробовала его заговаривать…

Мирра. Как заговаривать?

Анисья. А так… Вон у нас знахарка от запою заговаривает. Помогает… Корешки какие-то настаивает, отваривает, пить дает. А то еще, бают, водку-то на покойниках настаивают…

Мирра. Как на покойниках?

Анисья. Так… На мертвом теле али на падали… Да с землицей кладбищенской смешать и дать ему выпить. Так его отшибет от ней… от водки-то…

Мирра. Не пробовала.

Анисья. Вот оно винище-то до чего доводит. А ты откуда же будешь?

Мирра. Из Москвы.

Анисья. О, даль-то какая! А родителя есть у тебя?

Мирра. Нет.

Анисья. Сирота, значит… А детки-то есть?

Мирра. Нет, нету…

Анисья. Не дал Бог, значит… А вот штой-то ты с лица белая какая? Здорова ли?

Мирра. Я здорова…

Анисья. Что ж, пойдешь в клеть-то… Я и перинку положила… (Вдруг с порывом.) Жаль мне тебя, болезная… Все — баба-то бабье горе, ох, как понимает!

Мирра. Я не пойду спать… Спасибо… (Вдруг целует ее и прижимается на минуту к иссохшей бабьей груди.)

Анисья (пораженная). Ох! Ты, ласковая… (Неумело гладит ее рукой по волосам.) Ну, Бог с тобой, Бог с тобой… Ишь, уж светает… Пойду… А коли что, ты докличь меня… (Уходит.)

X

Мирра (одна). Боже мой, Боже мой… Я гибну, гибну, я задыхаюсь! (Бросается на колени у скамьи и рыдает.)

XI

Степан Иванович (выходит из аллеи, подходит к дверям избы, нацеживает воды в ковш и подает ей). Пейте.

Мирра. Не надо, не надо воды. Не поможет… Дайте выплакаться… Дайте поплакать мне над собой…

Степан Иванович. Ну, плачьте. (Отходит.)

Мирра рыдает.

(После долгой паузы.) Что же вы так всю ночь будете? Спать надо.

Мирра (долго рыдает. Потом). Что же мне делать? Что делать? Ну, скажите? Не могу я больше так… Вот уже пять лет я с ним… Жаль мне его, но прямо не могу больше. Разве это любовь, разве это жизнь? И я ему не нужна, я это вижу. И сама я с ним все опускаюсь и опускаюсь… Что делать, скажите, научите?

Степан Иванович. Чему я вас, старый бродяга, научу? Вот отдохнуть вам надо.

Мирра (истерически смеясь). Отдохнуть, отдохнуть… Мне так давно хочется отдохнуть.

Степан Иванович. Есть у вас родные? Близкие?

Мирра. Нет.

Степан Иванович. Никого?

Мирра. Две сестры… Одна еще маленькая… Обе живут у тетки генеральши… им обо мне и вспоминать запрещено.

Степан Иванович. Отдохнуть-то и негде…

Мирра. Да мне отдыха и мало. Мне вырваться надо из этого омута. Разве я об этом мечтала… Знаете, еще когда я ребенком была, я мечтала, что буду великой артисткой. Мне казалось, что все это так легко, так просто… Меня манило к красоте… Я строила такие красивые, такие гордые планы. Я хотела быть сильной, хотела ничего не бояться… Хотела служить красоте…

Степан Иванович. А красота-то оказалась — бутафорская?

Мирра. Да, да — бутафорская. Меня никогда не учили, в чем смысл жизни, в чем ее цель… Зачем мы сюда пришли, и неизвестно, когда и куда уйдем… И ничего я не знаю. Знаю только, что это не то, не то… И что я гибну, гибну, задыхаюсь здесь.

Степан Иванович. Всё это и я когда-то… Вот так же… Да заело, заело…

Мирра. Если вы меня понимаете — скажите же, что делать?

Степан Иванович. Бедная вы… Ничего-то я не могу вам сказать… Да и никто не может…

Мирра. Нет! Один человек может… есть один человек. (Таинственно, доверчиво и глубоко взволнованно.) Знаете что… Я расскажу вам… Хотите, расскажу? Только вы поверьте мне, что это так чисто, так хорошо… Такое светлое местечко в душе.

Степан Иванович. Поверю — говорите.

Мирра. Мне ведь не с кем поговорить. Некому открыть, что во мне творится. От Сергея я давно только и слышу, что пьяные упреки. И душа у меня стала такая пугливая… словно прибитое животное. Но сейчас ей не страшно. Сейчас мне хочется говорить. Так тихо, так хорошо кругом… Вон, смотрите, в воде розовая полоска засветилась. Ведь если в небе так чисто и на земле так прекрасно — может же быть и у людей в душе чисто и прекрасно? Ведь не все же водка, фарсы, которые мы играем, грязь? Нет, еще что-то есть…

Степан Иванович. Говорят… Не видал я…

Мирра. Я расскажу вам, что я давно думаю. Был один человек. Он любил меня такой чистой, хорошей любовью… Когда я была совсем девочкой… И потом, долго… А я была такая нехорошая, вся зацелованная, вся испачканная жадными глазами мужчин. А он на меня так смотрел — как в церкви на иконы. И даже никогда не осмеливался мне сказать словами, что он любит меня. Но любил, любил, любил… Я это знаю… И вот он мне говорил: «Слушайте и помните: когда вы поймете, как вы неправы, позовите меня: я — ваш, я выведу вас на дорогу — хотя бы жизнь пришлось отдать за это»… Я смеялась тогда, мне было весело: я ничего не понимала. Но у меня эти слова остались в душе, я их сохранила, свято сохранила, как дорогой жемчуг, заветный, которого ни продать, ни заложить, как бы скверно ни было. Даже если с голоду будешь умирать. Но с ним нужду вытерпишь--потому что знаешь, что в конце концов исход-то — есть. Понимаете?

Степан Иванович. Да, да…

Мирра. И вот, когда мне уж очень становилось тяжело — хотелось покончить — с жизнью покончить…

Степан Иванович. И вам хотелось?

Мирра. Очень хотелось… Но я все об этом вспоминала… и говорила себе: нет, у меня есть исход… У меня есть надежда — я с этим не погибну… Правда? О, как я боюсь, что уже слишком поздно…

Степан Иванович. Что же вы хотите делать?

Мирра. Я отыщу его… Пойду к нему, и он — сильный, чистый — он не даст мне погибнуть…

Степан Иванович. Где же он, этот рыцарь, ваш, освободитель?

Мирра. Я давно не писала ему… Не отвечала… Последние годы слишком тяжело было. Не хотелось о себе писать… Но я знаю, что он в Петербурге, что он при университете. О, он умный… Он, наверно, будет известным профессором. Вот видите — я и не так жалка, не так убога, как кажусь. Надо только храбрости, смелости… Надо уйти отсюда… вырваться… Переделать свою жизнь. Ведь не поздно? Лишь бы не было поздно…

Степан Иванович. Может, еще и не поздно…

Мирра. Вот видите, одна бы я не могла. У меня бы не хватило уменья. Но ведь он… Он выведет меня на дорогу? Он обещал мне…

Степан Иванович. Кто знает… Может, еще и будете счастливы…

Мирра. Счастье! Смею ли я мечтать о счастье? Мне искупить надо… Так много, так много дурного… Ах… Посмотрите, какая красота… Солнце восходит!

Незаметно рассвело, и ночь изменилась в чистое нежное утро, обрызганное росой, озаренное розовыми лучами солнца, отражающимися в воде. Мирра стоит, молитвенно сложа руки, вся просветленная.

Степан Иванович. Красиво…

Мирра. Никогда-то мы этого не видим… Прежде, бывало, в городе, с кутежа возвращаясь, среди камней — не видно… А тут… Святое какое, чистое утро… Слышите? Птицы в кустах проснулись… Словно каждый листок щебечет… Как хорошо…

Отдаленный звон благовеста.

Ах… Слышите?

Степан Иванович. В церкви благовестят.

Мирра. Как хорошо… Как чисто… Как свято… (В экстазе.) О, Боже мой! Вот я протягиваю руки к солнцу; если есть что-то высшее на земле и на небе — вот я… Отдаюсь вся этому… Хочу быть чистой и ясной, как это утро… Господи … Если ты существуешь (падает на колени), спаси меня… Спаси меня! Спаси меня!..

Занавес

Акт четвертый

Петербургская квартира где-нибудь на Васильевском острове. Чисто, уютно хотя уже все убрано по-летнему: зеркала и картины, в кисее, мебель в чехлах, потому квартира имеет немного насторожившийся, необычный вид. Дверь на балкон открыта, в нее видно чуть смеркающееся розовое небо петербургской белой ночи. У окон зеленые растения. Рояль. Около письменного стола большой портрет Нади на мольберте. Много полок с книгами. При поднятии занавеса Строев пишет за столом, Надя в шляпе входит из передней.

I

Надя. Вот и я. Фу, как устала… Володя… Володя!

Строев. А? Что? А, ты вернулась…

Надя. Ты совсем записался. Даже не слышишь… Брось, хоть пока я не уехала. Небось, года три назад, не так бы реагировал…

Строев. Прости, голубчик, заработался…

Надя. Который час? Мои, конечно, стоят…

Строев. 7, пять минут 8-го.

Надя. Ого! Пора мне скоро и собираться.

Строев. Все сделала?

Надя. Все… Только у портнихи, конечно, неготово. Вечное надувательство… Книги нашла, сапожки Тосику переменила, с доктором виделась. Он уверяет, что с бебкой сущие пустяки, что это просто от жары. Дал рецепт присыпки.

Строев. Ну, слава Богу. Что же ты и шляпы не снимаешь?

Надя. Погоди… (Зовет.) Няня!..

II

Няня (входя). Кликала, Наденька?

Надя. Няня, принесли из фруктовой мои покупки?

Няня. Все принесли. И куда такая уйма девается? На той неделе 5 фунтов сахара брали, а вот опять 5 фунтов. Что, оне его походя, что ли, едят?

Надя. Да, Матрена у меня в большом подозрении… Ну, да что поделать… Все-таки, мы да дети, их три. Кормилица любит сладкое…

Няня. Балованные оне нынче, балованные… Все бы кофеи распивать.

Надя. Ах, не расстраивай меня, няня, и так думать об них тошно. Ну, вот что: все, что стоит на столе в столовой, устрой мне в какую-нибудь корзинку и вели Маше одеваться, пора. Не забудь положить мои туфли. Да, и машинку для спирта… Да чайных полотенец. Каждый раз что-нибудь забуду — и вспомню только, когда поезд двинется…

Няня. Ветер у тебя в голове…

Надя. Поворчи еще… Иди, укладывайся…

Няня уходит.

III

Надя (садясь). Что же ты будешь делать сегодня? Завтра?

Строев. Сегодня весь вечер придется просидеть над корректурами. Как только сдам их — поеду к Балканову. Вечером у меня заседание. Если рано отделаюсь — может быть, пойдем куда-нибудь с Борисом, подышать суррогатом воздуха.

Надя. Не очень-то злоупотребляй этими суррогатами…

Строев. Ну, кажется, меня в этом упрекнуть нельзя…

Надя. Я и не упрекаю, но эти ваши мужские дружбы… Отчего я с Катей или с Анной Сергеевной не езжу дышать суррогатами воздуха?

Строев. Ну, знаешь, Наденька… Корпишь, корпишь над работой…

Надя. Можно подумать, что, покаты здесь корпишь, я там безумно веселюсь… На даче в такой глуши… Дети еще маленькие… Я все одна и одна… Так далеко, что даже и знакомые не ездят. Имей мы возможность нанять хорошую дачу, ну хоть в Териоках*…

Строев. Ничего, Наденька, потерпи… Все будет…

Надя. Ты так говоришь, будто я не терплю… Скажи еще, что я не думаю о детях… Как будто я не из-за них сижу в этой дыре… Мне все удивляются… Мне 24 года, у нас трое детей… Я только и живу ими… Я все им отдаю, я нигде не бываю… Я не одеваюсь… Я в театр не езжу… то Милочка нездорова, то у Тосика животик, то у бебки зубы… Все изумляются, какая я мать. Анна Сергеевна на днях говорит мне: вы героиня, в ваши годы так отдаться своим обязанностям… Ты… Тебе гораздо легче. Что же такое сидеть и писать? А тебя бы на мое место: не успеешь взяться за книжку или просто отдохнуть захочется, сейчас: «Барыня, прачка пришла… Барыня, чай вышел… Барыня, бебка плачет…» И всё я, всея… Без меня никто чихнуть не может. А ты, ты — аристократ…

Строев. Надя, милая, у тебя манера повышать голос… Ведь я тоже нервный человек…

Надя. Другие жены заставляют своих мужей ездить каждый день в город, исполнять их поручения, а я только и думаю, что о твоем покое, и сама превращаюсь в какого-то дачного мужа, лишь бы ты мог работать… А ты недоволен…

Строев. Да Бог с тобой, когда я был недоволен… Ты у меня чудесная женка, лучше и не надо… Ну, дай лапку…

Надя. То-то… лапку… А сам… Мне так обидно думать, что меня не ценишь…

Строев. Полно, голубчик… И ценю, и люблю… И ты это отлично знаешь.

Надя. Не так ты это говоришь, как бывало…

У окна стоят оба, полуобнявшись.

Смотри, какая ночь дивная…

Строев. Да, белые ночи еще не ушли…

Надя. Теперь, должно быть, дивно на островах… Помнишь, как мы с тобой ездили? Тогда, когда еще ничего не было… Как бы мне хотелось сегодня прокатиться!

Строев. Так что же, оставайся, поедем?

Надя. Бог с тобой! Сейчас видно, что ты отец, а не мать… Мать на такой эгоизм не способна: а дети? Не могу же я их оставить на наемных людей. Вот предложи я это, ты бы уж сейчас сказал, что я не думаю о детях… Нет, милый мой, брак — это не праздник… Ну, когда же тебя ждать?

Строев. Послезавтра…

Надя. Дня на три?

Строев. Постараюсь даже до среды…

Надя. Вот и отлично… Погуляешь, покупаешься… Три дня — это много.

Строев. Еще бы!

Надя. Только бы погода не испортилась. Да, хорошо тебе в городе. Когда у нас там зарядит дождь — право, повеситься впору. А все эта экономия… Я только из-за экономии не взяла напрокат пианино. Ну да, я знаю твое возражение: рояль перевезти… Извини, я вовсе не намерена единственную нашу порядочную вещь портить по этим ужасным дорогам… И вот моя музыка в забросе… Уж правда — раз выйдешь замуж, простись со всем этим.

Строев. Надя!

Надя. Ах, Господи, да я вовсе не говорю, что ты мне мешаешь, но разве ты понимаешь, сколько времени отнимают дети и хозяйство? Всякая замужняя женщина — это ломовая лошадь. Моей прислуге гораздо легче живется, чем мне… Но это незаметно, это не то, что написать книгу или сочинить лекцию.

Часы бьют 8.

Боже мой… Это 8 часов… Я на поезд опоздаю… Няня… Няня! (Вскакивает.)

IV

Няня. Ну, вот я, матушка… Как на пожар зовешь. Все готово…

Надя. Отлично. Давай мне пальто. (Одевается.) Смотри, чтобы все здесь в порядке было…

Няня. Учи, учи старуху… Без тебя не знаю…

Надя. Ну, как же тебя не учить? Смотри, какая пыль на цветах! А отчего ты не закрыла кисеей всего, как я тебе велела?

Няня. Как не закрыла? Все закрыла…

Надя. А это что? (Указывает на портрет.)

Няня. По стенкам закрыла, а тут я обметаю…

Надя. Обметаешь… (Проводит пальцем.) Писать можно… А тебе, Володя, и горя мало, что вокруг. Однако до свиданья. Маша готова?..

Няня. Давно одемшись сидит…

Строев. Не проводить ли тебя…

Надя. Да я же с Машей, не стоит двух извозчиков брать.

Няня ушла в переднюю на звонок, там отпирает дверь.

До свиданья, милый. Береги себя, не засиживайся слишком поздно… И не простужайся… Ты, наверно, не носишь фуфайки…

Строев. Ношу, ношу… Поцелуй детвору…

Целуются.

V

Болотов (входя, за ним няня). А супруги все воркуют…

Надя. А, Борис Павлович… А я уезжаю. Но няня вам даст чайку… Няня, ты дай им чаю и варенья, всего…

Няня. Да уж будь спокойна…

Болотов. Нет, я пришел, как Мефистофель, соблазнять отшельника и тащить его под сень струй…*

Надя. И это дружба?

Строев. Нет, братец, сегодня не соблазнишь…

Болотов. От избытка добродетели…

Строев. От избытка корректуры.

Болотов. Ничего, я попытаюсь тебя уломать. Да вы не бойтесь, Надежда Александровна: я ничего с ним не сделаю — самое большое, на Крестовский* ужинать потащу.

Надя. О, я ничего не боюсь, я очень самоуверенна.

Болотов. И вы совершенно правы. Правда, когда я посмотрю на вас — даже меня, закоренелого холостяка, берет охота променять свою свободу на такое рабство, как у этого счастливца…

Надя. Он не раб — он мой повелитель.

Болотов. О… Ну, уж когда женщина так говорить — значит, мужчина совсем пропал: лежит под башмаком и даже не пикнет.

Надя. Подождите, подождите — я вас за все ваши дерзости еще женю. Но я с вами положительно опоздаю… Няня… Машинку не забыла? Вели Маше снести вещи и взять извозчика на вокзал. До свидания, Болотов…

Няня уходит.

Няня, постой… ну, конечно, я забыла: там в спальне баночка на ночном столике… уложи ее туда же… Знаешь какая?

Няня. Знаю, знаю. (Уходит.)

VI

Надя (Болотову). Приезжайте же к нам: у нас чудно на даче, совсем не банальное дачное место; так пустынно, соседей нет…

Болотов. Неужели и граммофонов нет?

Надя. На десять верст кругом ни одного…

Болотов. Да это, должно быть, райское место! Приеду обязательно…

Надя. Вот в воскресенье, с Володей…

Болотов. Очень благодарен, постараюсь непременно.

Надя. Ну, до свидания, мой милый, Господь с тобой…

Строев (провожая ее в переднюю). Одевайся теплее, ночь свежая.

Надя. У меня теплое пальто.

Уходят оба в переднюю.

Строев. Ты извинишь, Борис?

Болотов. Пожалуйста, пожалуйста…

Болотов один, вынимает газету и читает. Строев возвращается.

Слушай, Владимир… Читал «Вечерние»?* Как тебе понравится сегодняшнее заседание?

Строев. Стыдно сказать, не успеваю газет в руки взять… Я совсем обалдел от работы, неделю на даче не был.

Болотов. В чью это ты голову? Охота тебе так заваливать себя работой. Ведь этак ничего толком не напишешь… Что твоя диссертация, так и не подвинулась?

Строев. Хорошо тебе рассуждать… Aboiremanger* небось надо? Нет, ты женись, а тогда и разговаривай…

Болотов. Да-с… это резон. А можно воспользоваться отсутствием хозяйки и закурить сигару?

Строев. Сделай милость. Вон спички.

Болотов вынимает сигару и закуривает.

Болотов. Хочешь…

Строев. Нет, спасибо, бросил курить…

Болотов. С каких пор?

Строев. Да и Надя уж очень против этого. А трудно… в работе помогало…

Болотов. Еще бы… Я, когда готовлюсь к лекции, в час до 20-ти штук выкуриваю. Однако я вовсе не желаю тебе мешать: ты пиши,

Строев. Да… уж ты не взыщи, голубчик! (Зажигает зеленую лампу на письменном столе.) Хочешь последнюю книжку «Современного мира»?..*

Болотов. Нет, а я не помешаю тебе, если буду бренчать? Совершенно не могу равнодушно видеть рояля. Знаешь, когда я был на войне*, я пока доехал до Харбина, в каждом городе ходил будто бы рояли выбирать. Этим и спасался. Но приехал в Читу — праздник, все заперто. А я прямо оголодал по музыке. Вдруг слышу, кто-то отлично на рояли играет… Чайковского! Чистенький такой домик, цветы на окнах… Я туда! доложите, мол — прапорщик запаса Болотов! Выходит дама. «Так и так… позвольте поиграть», говорю!

Строев. И позволила?

Болотов. Позволила.

Строев. Молодая?

Болотов. Старая и безобразная, но я ее нежно полюбил. Однако я все тебе мешаю! Отныне ни слова. (Подходит к балкону.) Ночь-то какая!.. Фантастическая! (Пауза).

Строев пишет. Болотов садится к роялю, начинает играть «Romance sans parois»* Чайковского — первые две страницы; когда он кончает, то замечает, что Строев глубоко задумался и слушает, забыв о своей работе.

Однако я так тебе еще хуже мешаю. Ты не работаешь?

Строев. Заслушался. Удивительно Чайковский юность напоминает.

Болотов. Можно подумать, что у тебя за плечами Мафусаилов век.

Строев. Нет, уж что ни говори… Конечно, теперь молодость… Но юность уж далеко отлетела! Мы, братец, на вершине — и начинаем спускаться.

Болотов. Это еще что за пустяки? Давай, встряхнемся! Отправимся в Крестовский — и сразу тебе покажется, что ты еще только поднимаешься.

Строев. Нет, друг, сегодня не уговаривай. Заходи завтра — может быть, и пойду. Ты у Бакланова будешь?

Болотов. Обязательно.

Строев. Вот там и сговоримся. Пообедать можно будет вместе.

Болотов. Отлично — значит, до завтра!

Строев. До завтра!

Болотов. Не провожай.

Строев. Что ты! (Провожает его.)

VIII

Строев (возвращается. Останавливается у балкона). А ночь действительно чудная! Однако теперь заниматься, заниматься… На чем же это я остановился? Да вот: «Жизнь каждого вида стоит в более тесной зависимости от присутствия других, уже установившихся органических форм»… То есть до чего безграмотно набирают! Изволь догадываться, что «пология» значить «геология»… (Пишет. Скрипит перо. Время от времени говорит какие-то отрывистые слова.).. огромным масштабом… с такими промежуточными звеньями… Мильн-Эдварс*…

Няня (входит). Ушел гость-то? А чай пить будешь?

Строев. Погоди немного, няня… Главу кончу… так, через час…

Няня. Ладно, так коли я засну — ты меня потолкай. Самовар-то я поставила.

Строев (машинально). Потолкаю, потолкаю…

Няня уходит.

(Читает.) «Среди английских биологов»… (Напевает «Romance sans paroles».)

Звонок, он не слышит.

«Параллелизм палеозойных* форм жизни»…

IX

Няня (входя). Батюшки! Звонок!

Строев. Звонок? Верно, Болотов забыл что-нибудь. (Пишет.)

Няня. Да кто ж бы это такой? Ума не приложу. Нешто, почтальон?

Строев. А вот отвори поди, так узнаешь. (Пишет.)

Няня. И то, отворить. А то недавно так-то в 7-й линии… так он сказал «почтальон», а сам-то с ножом на нее…

Строев. На кого?

Няня. На кухарку-то.

Опять робкий звонок.

Иду, иду, иду! (Уходит и возвращается.) Там барыня какая-то… Чужая… шляпа на ней большущая…

Строев. Барыня? Ко мне?

Няня. Да, говорит, по делу.

Строев. Фамилию не сказала?

Няня. А фамилию-то я не поняла толком: Весенова, что ли, какая…

Строев. Если по делу, так проси.

Няня уходит и возвращается с Миррой. На Мирре большая черная шляпа, убого-изящный туалет провинциальной актрисы. Она очень бледна.

X

Няня. Пожалуйте.

Строев (вставая навстречу). Кого имею удовольствие видеть?

Мирра. Не узнали?.. Вы меня не узнали?…

Строев. Извините…

Мирра. Я — Мирра… Маруся Вестен.

Строев. Мирра Аркадьевна?.. Боже мой… Какая неожиданность!.. Здравствуйте, здравствуйте! (Радостно и немного взволнованно протягивает ей обе руки.)

Мирра. Я так изменилась?

Строев. Нет… но вы знаете, я слепой… а здесь темно… И главное, я так не ожидал видеть вас именно сейчас… Так странно, так странно! Однако я хорош… и не попрошу вас сесть! Чаю можно вам предложить?

Мирра. Пожалуйста… Я озябла очень. У вас в Петербурге холодно.

Строев. Няня, дай нам чаю… скорее…

Няня (неодобрительно). Слушаю-с… (Уходит.)

XI

Мирра. Вот я и у вас…

Строев. Да, кто бы мог подумать… Вы давно здесь? Играете где-нибудь? Знаете, как странно… Вот, если в роман или на сцене это, так сейчас сказали бы: «Как искусственно»… А я вот несколько минут тому назад вспоминал свою юность… и вдруг — вы как призрак этой самой юности… Ах, как странно, как странно…

Мирра. И мне так странно, что я у вас… Я себе представляла все… как это будет… И мне казалось…

Строев. Что вам казалось?

Мирра. Не знаю… постойте… Мне еще трудно говорить.

Строев. Вы дрожите вся — вам холодно?

Мирра. Нет, это не от холода, это так.

XII

Няня вносит чай.

Строев. Вот сейчас выпьете горячего чаю и согреетесь.

Няня (поджимая губы, недовольно). Чай, пожалуйте, а варенья не могла достать… Ключи на даче. (Уходит.)

XIII

Строев. Вот вам чашка… сахару, лимону? Ну, говорите, рассказывайте… Когда вот так внезапно увидишься — не знаешь с чего начать. Снимите вашу шляпу… Она совсем закрывает ваше лицо…

Мирра снимает шляпу.

Строев. Вот теперь я вижу, что вы мало изменились — только похудели… и побледнели!..

Мирра. А вы… очень изменились. Я бы вас не узнала, если бы встретила на улице. Я вас помнила совсем мальчиком… И бороды у вас еще не было…

Строев. Мы шесть лет не виделись.

Мирра. Как хорошо у вас!

Строев. Вам нравится?

Мирра. Как просторно… Я давно не была в таких комнатах. Как, должно быть, приятно иметь возможность переходить из одной комнаты в другую!

Строев. То есть как это?

Мирра. Знаете, когда живешь в номере… Можно только в коридор выйти, а то все в одной комнате… это душно.

Строев. Как же вы жили все это время? Где играли?.. Вы издалека?..

Мирра. Да… а была очень далеко.

Строев. Как вы нашли меня? Вы мне больше четырех лет не писали — я уж отчаялся — не знал, куда вам писать.

Мирра. Я нашла ваш адрес во «Всем Петербурге»*. Я давно уж подходила к вашему подъезду, но все чего-то не решалась… Два раза подходила к самой двери и уходила. А сейчас видела, как какой-то господин ушел от вас… Я подождала, пока он спустился, и позвонила; мне не хотелось видеть чужих.

Строев. Я тронут и взволнован, что вы вспомнили старого друга. Я ведь был всегда вашим… другом, Мирра Аркадьевна.

Мирра. Я знаю!

Строев. Ах, какое хорошее время напоминаете вы мне!.. Боже ты мой! Помните наши занятия?.. Помните Петровско-Разумовское!..* Как я для вас в парке крал сирень, забывая все принципы собственности!.. А помните, как мы изучали карту звездного неба?..

Мирра. Помню… помню… и вы все помните?..

Строев. Еще бы! Спросили, помню ли я свою юность, то что-то милое, светлое… невозвратное… Где это у Крестовской* говорится: «О, юность, юность — сколько поэзии в твоей прозе, сколько света в твоих серых днях!..»

Мирра. Помните, значит, помните… Ничего не забыли?..

Строев. Мог ли я забыть то, что было так хорошо?..

Мирра. Постойте, постойте… Вот я все думала, как я начну с вами говорить… и мне легче, чем я думала…

Строев. Как я счастлив видеть вас, вы прямо не поверите… Вы надолго сюда?

Мирра. Не знаю.

Строев. Приехали играть?

Мирра. Нет… (Решаясь.) Я к вам приехала.

Строев. Ко мне?

Мирра. Мне нужно было видеть вас.

Строев. Все, чем я могу…

Мирра. Нет, нет… не так…

Строев. Милая вы моя, хорошая Мирра Аркадьевна! Все мне расскажите о себе, все. Что же вы делали в эти годы?.. Я ведь ничего не знаю теперь…

Мирра. Что я делала?.. (С порывом, вдруг загораясь вся.) О, Боже мой, Боже мой! Чего я не делала! Я играла, в провинции… Знала самую настоящую нужду… Питалась иногда черным хлебом… Жила с пьяным, больным человеком, презирала сама себя… плакала слезами отчаяния — и играла фарсы… вот что я делала!

Строев. Боже мой! Так неужели вас так обманули ваши мечты — об искусстве, об успехе!..

Мирра. Что я делала? Кусала себе иногда пальцы, чтобы громко не кричать от боли, — унижалась перед какими-то дровяниками*… Ужинала с теми, кто мог накормить меня!.. Что я делала? Проклинала день своего рождения, проклинала всех, кто толкнул меня на мой путь… И думала о вас… О, как я думала о вас!..

Строев. Мирра!..

Мирра. Да, вот с этим я и пришла к вам. Я пришла к вам… не жалкая провинциальная актриса, полуголодная и истрепанная, — а прежняя Маруся… Та 16-летняя Маруся, которую вы любили. Я долго мучилась, долго не смела решиться, но я так верила в вас, я так помнила… И я хранила в моем сердце ваши слова… Помните их?.. Помните?.. О, Боже мой, в самые тяжелые минуты, в минуты озлобления и падения, поруганная, избитая, — потому что на меня поднимали руку, Володя… Я повторяла себе эти слова. И когда мне хотелось покончить эту проклятую жизнь, я говорила себе: «Нет, ты не имеешь права этого сделать, перед ним не имеешь права»; и как свет в моей темноте, мне сияли ваши слова: «Когда бы вы ни позвали меня — я ваш, я выведу вас на дорогу, хотя бы мне пришлось отдать за это всю жизнь». И вот я пришла теперь повторить вам эти слова… Я зову вас, я протягиваю вам руки… Я верю вам… Спасите же, спасите меня…

Пауза. Строев низко опускает голову.

Вы молчите?.. Вы молчите?!.

Строев (после паузы). Мне больно… Вы затронули во мне такие струны… Вы были самой чистой, самой светлой страницей моей юности. Но ведь это была юность, Мирра… Она ушла куда-то невозвратимо… туда же, куда ушел запах той лиловой сирени. Куда ушли те ночи, когда я, бедный студент, говорил вам о задачах жизни — а вы так весело смеялись. И мы уже не те…

Мирра. Не те… не те?..

Строев. Где мои мечты?.. Где моя сила?.. Вы так доверчиво пришли ко мне — а я банкрот. Да, да, Мирра!.. Что я могу вам дать?.. Чем я могу быть для вас?.. Моя жизнь не принадлежит мне одному… (Пауза.) Я женат.

Мирра. Простите… Я не подумала о возможности этого. (Смеется.) Это так просто… просто…

Строев. Вы ушли из моей жизни так весело, так радостно… Я представлял себе, что ваша жизнь один праздник, что вы нашли все, что хотели… А моя была такими буднями… Я был так одинок… И без надежды… на вас… ну вот, у меня теперь семья… Дети…

Мирра. Да, да, конечно… какая я глупая… как мне стыдно, как стыдно!..

Строев. Мирра, Мирра… Но, может быть, я могу вам помочь?.. Как друг?.. Мне кажется, что вам тяжело живется… вообще… может быть, я мог бы сделать что-нибудь для вас?.. Помочь вам устроиться?..

Мирра (потрясена). О, Боже мой, Боже мой… (Начинает истерически рыдать.) Разве я этого… разве я милостыни просила? (Рыдает.)

Строев. Милая, дорогая… Успокойтесь… не надо… экое я грубое животное… ведь я… рад бы был… Господи, как мне убедить вас…

Мирра. Нет, нет… ничего… (Ей стыдно до отчаяния.) Это нервы. Это пройдет. (Пьет воду. Встает.) Где моя шляпа?.. (Оглядывается, подходит к письменному столу, на который он положил ее шляпу. Замечает мольберт.) Это ваша жена?..

Строев. Да.

Мирра (долго, очень долю смотрит на портрет, потом машинально надевает шляпу, не заботясь как). Ну, прощайте.

Строев. Постойте, постойте… Я не пущу вас так… Нам же надо еще поговорить… выяснить… куда вы уходите?..

Мирра. Пора… мне пора…

Строев. Да нет же, не могу я вас так отпустить… Я пойду с вами…

Мирра. Нет, нет…

Строев. Ну, оставьте мне ваш адрес, я приду к вам завтра, мы решим…

Мирра (смеется. Потом). Прощайте.

Строев. Куда же вы?..

Мирра. Не всели равно… (Идет в переднюю.)

Строев хочет идти за ней.

Нет, нет… Не идите за мной… не надо… Я не хочу… Прощайте… Простите… (Скрывается.)

Слышен звук захлопнувшейся двери.

XIV

Строев. Ушла… (Бросается к балкону.)

Пауза.

Вот она… Исчезла… растаяла… точно призрак в этой белой ночи… (Как бы сам с собой.) Она больше не придет… никогда не придет…

Занавес

Примечания

Первое представление состоялось на сцене театра Корша 19 декабря 1908 года. Оценки качества постановки и достоинств пьесы в откликах разнились. Рецензент «Русских ведомостей» (1908. № 296. С. 7. Подп. Ю. В) посчитал, что составляющий основу пьесы сюжет не отличается новизной и оригинальностью, к тому же не особенно ярко разработан. «История девушки, рвущейся на сцену, мечтающей стать великой актрисой, а потом пытающейся освободиться из прежде заманчивого мира» встречался уже множество раз, но все же «есть отдельные удачные сцены, эффектные концы актов, благодарные для исполнителей главных ролей ситуации». Однако его претензии вызвало то, что во 2-м действии Щепкина-Куперник заставила драматических актеров петь, танцевать, исполнять цыганские романсы (что — он не мог этого не признать — очень понравилось публике), но, по его убеждению, «совершенно не уместно в серьезном произведении». Также ему не понравился мелодраматический налет и — что уже совсем непонятно — большой временной разброс между актами. Он одобрил игру Ардатовой в роли Маруси, которая «была убедительна и захватила своим настроением зрителей» (особенно во 2-м и 4-м актах). Относительно 2-го действия, заметив что оно напоминает «форменный дивертисмент» (Рампа. 1908. № 18. С. 286) и обнаружив в нем излишек «жанровых подробностей» (Русское слово. 1908. № 295. С. 6), с ним не согласились рецензенты других изданий. Но все указанные недостатки (банальность сюжета, знакомые характеры, отсутствие стройности в развитии действия), на взгляд рецензента «Русского слова», искупались «искренностью порыва», «глубокой и неподдельной любовью автора к человеку», которая буквально «заражает» зрителя. Также он отметил живость и остроумие диалогов, хороший язык. Среди исполнителей выделил «бесподобную» М. Блюменталь-Тамарину в роли стареющей актрисы.

Убежденность в том, что «актеры полюбят эту пьесу», была высказана на страницах газеты «Театр» (1908. № 359). Объяснение этому автор отклика увидел в правдивости, может быть, и не новых, но убедительно обрисованных характеров. С ним была согласна и автор, в воспоминаниях написавшая, что до этой пьесы она "отваживалась только на одноактные картинки ", что и « эта пьеса была, в сущности, тоже только рядом картин, показывавших, как одна из тысяч обыкновенных девушек, растущих в интеллигентных семьях, благодаря полному отсутствию смысла жизни, расхлябанности семьи и слякотности среды, при хороших способностях и возможностях сбивается с пути и гибнет за кулисами жалкого провинциального театра. История была не новая, но, может быть, именно потому, что в большинстве московских „интеллигентских“ семей все подмеченные мной неполадки были налицо, она заинтересовала публику, пьеса делала полные сборы, вызывала разговоры, всем казалось, что они узнают в героях пьесы тех или иных своих знакомых, и друзья посылали мне радостные телеграммы» (Воспоминания. М., 2005. С. 383—384). Сама Щепкина-Куперник отметила игру В. С. Борисова в роли легкомысленного жуира-отца, Ю. В. Васильеву — в роли бесхарактерной, несчастной матери, Блюменталь-Тамарину — в роли комической старухи, Виндинг в эпизодической роли старой театральной сторожихи.

Вообще, как писали газеты, на премьере в театре царило оживление, много хлопали, а начиная со второго акта постоянно вызывали автора.

С. 367 Un isvo — образованное на французский манер слово «извозчик» (с артиклем).

Двунадесятый праздник — праздники, установленные в память о важнейших событиях земной жизни Иисуса Христа и Богородицы. Это двенадцать важнейших после Пасхи церковных праздников. Двунадесятые праздники делятся на Господские, посвященные Иисусу Христу или другим Лицам Святой Троицы, и на Богородичные, посвященные Богоматери. Господских двунадесятых праздников 7. Это Воздвижение Креста, Рождество Христово, Богоявление, Вход в Иерусалим, Вознесение, Троица, Преображение. Богородичных двунадесятых праздников 4 — Рождество Богородицы, Введение во храм, Благовещение, Успение. И один двунадесятый праздник — Сретенье Господне — в церковной традиции считается не только праздником в честь Христа, но и Богородичным. Buona notte, buona notte! — Спокойной ночи, спокойной ночи (ит.).

С. 369 Американский ключ — особая американская система запоров, при которой несколько замков отпираются со стороны квартиры сразу, одной ручкой. Устроили Тетюши какие-то! — Возможно, имеется в виду суета на крупных ярмарках, проходивших в волжском городке Тетюши, основанном в XVI в. Наиболее известная из них — Воздвиженская. Авгиевы конюшни — в древнегреческой мифологии огромные и сильно загрязнённые конюшни царя Элиды Авгия. Были очищены в один день Гераклом, направившим в них воды рек Алфея и Пенея (один из его двенадцати подвигов). В переносном смысле — крайний беспорядок и запущенность.

С. 371 Сей голос мне вещал из сени древа… — Правильно: «Тот здесь вещал ко мне из сени древа» (Жуковский. В. А. Драматическая поэма «Орлеанская дева»). До приведенных строк следуют слова: «Кто некогда, гремя и пламенея, // В горящий куст к пророку нисходил, // Кто на царя воздвигнул Моисея, // Кто отрока Давида укрепил — // И с сильным в бой стал пастырь не бледнея, // кто пастырям всегда благоволил…» «У набаба, ба-ба, друзья // Ждет нас пир и угощенье» — возможно, слова из оперетты югославского композитора Сречко Албини (Albini, 1869—1933) «Набоб» («Босоногая танцовщица»,1906), отличавшейся жизнерадостной, веселой музыкой. Эпифездокла — созданное по греческому образцу имя.

С. 372 «Веселый поселянин» — пьеса Р. Шумана (1810—1893) из «Альбома для юношества», обычно называемая «Веселый крестьянин, возвращающийся с работы».

Карлсбад (или Карловы Вары) — знаменитый бальнеологический курорт в Чехии. Город основан в 1358 г. императором Священной Римской империи и чешским королем Карлом V и назван по его имени. Славится производством натуральной карловарской соли из термальных (до 73® С) углекислых минеральных источников.

С. 373 Севастопольская кампания — имеется в виду героическая оборона Севастополя (1854—1855) в Крымской (Восточной) войне 1853—1856 гг.

С. 374 Ермолова Мария Николаевна (1853—1928) — трагическая актриса, в труппе Малого театра с 1871 г. С ее дочерью M. H. Зелениной была очень дружна Щепкина-Куперник.

Дузэ Элеонора (1858—1924) — итальянская актриса, гастролировавшая в России дважды: в 1891—1892 и 1908.

С. 376 «Гейша, или Необычайное происшествие в одной японской чайной» — оперетта С. Джонса (1897). «Дуэт поцелуев», слова из которого приведены в пьесе, исполняется гейшей Мимозой и английским лейтенантом Реджинальдом Фэрфаксом.

Троянская война — одно из центральных событий в греческой мифологии, которому посвящены «Илиада» и «Одиссея» Гомера. И хотя все герои сказания — мифические фигуры, однако, Троя — исторический город, и Троянская война — исторический факт.

С. 377 …в университет меня же не пустят! Были какие-то высшие курсы, медицинские — теперь они все закрыты… — женщины в России не допускались к получению высшего образования вплоть до 1869 г., когда были открыты первые женские курсы (Аларчинские курсы в Петербурге и Лубянские — в Москве). За деятельностью женских курсов был установлен надзор. В 1872 году были открыты Высшие женские медицинские курсы при Медико-хирургической академии в Петербурге. В 1878 году в Петербурге кружком прогрессивной интеллигенции во главе с ученым и общественным деятелем А. К. Бекетовым были учреждены Бестужевские высшие женские курсы (названы по имени профессора рус<усой истории К. Н. Бестужева-Рюмина, который был официальным учредителем курсов и возглавлял их в 1878—1882 гг.). В период правления Александра III, в 1881 г., царское правительство решило закрыть все женские курсы, и в 1886 г. прием был прекращен. Возобновление деятельности женских курсов наметилось только на рубеже XIX и XX вв.

С. 378 «Фарс» — театр, располагавшийся на Невском проспекте, 56, в доме Г. Г. Елисеева.

С. 379 Мумм — шампанское, изготовляемое винодельческим домом Мумм, основанным в 1827 году. В 1875 г. основатель Дома Жорж Мумм украсил бутылку знаменитой красной лентой Почетного Легиона — отличительным знаком непревзойденного качества и престижа.

Как там у Максимса? — Известный ресторан «Максим», располагался в Париже на Рю Руайяль.

«Маскотта» — оперетта (1880, театр «Буфф-Паризьен») французского композитора Э. Одрана (1842—1901), ученика К. Сен-Санса, бывшего любимцем парижской публики. Пользовалась особой популярностью, до 1897 прошла около 1700 раз (в России шла под названием «Красное солнышко»). Для оперетт этого композитора характерно пародирование исторических событий, а музыку отличает изящество, живость и юмор.

С. 380 Туш — короткое торжественное музыкальное приветствие.

«Мы, мертвые, просыпаемся» — перефразирование названия последней пьесы Г. Ибсена «Мы, мертвые, пробуждаемся» (1899). Винт — карточная игра, зародившаяся в Великобритании. В России стала известной и широко популярной, поскольку принадлежит к так называемым «умственным» играм. Название «винт» произошло от карточного жаргонного выражения «подвинтить контрпартнеров на штраф». Макао — карточная игра, предназначена для неограниченного числа партнеров.

С. 381 «Идем, о, князь, прекрасный мой, идем в чертог златой» — возможно, слова арии русалки Лесты из оперы С. И. Давыдова «Леста, днепровская русалка», ставшей популярным романсом в середине XIX в. … о принцессе с золотой головкой.. — Эту сказку рассказывает героиня повести Н. А. Лухмановой «Двадцать лет назад» (1894)

С. 382 «Замерзли вы… Сейчас согреем вас» — слова из арии Рудольфа в опере Дж. Пуччини «Богема», обращенные к Мими.

Редерер — шампанское фирмы «Луи Редерер», которое предпочитали аристократы. Cordon rouge — один из изысканнейших сортов шампанского.

С. 383 L’incident est clos — инцидент исчерпан (фр.).

Омоновские прелести — имеется в виду театр, открытый на Триумфальной площади в Москве в 1901 г. предприимчивым антрепренером-французом Шарлем Омоном. Театр Омона стал на площади доминирующим центром. Это было крупное, четырехэтажное краснокирпичное здание с очень прихотливым фасадом. Вызывала восхищение великолепная внутренняя отделка. Зрителей при входе встречала «грандиозная лестница мраморной облицовки», ведущая из вестибюля в зал и фойе. Для выполнения тонких мраморных работ были приглашены итальянские резчики. Нарядные бронзовые люстры, изящные плафоны зрительного зала с оригинальными панно создавали особый праздничный фон. Зеркальные стены фойе с украшенными фресками карнизами, бронзовые украшения и массивные бра были сделаны по специальным рисункам в Париже. Художественная отделка, роскошь во всем сразу привлекли сюда состоятельную публику. Цены на все были предельно высокими. Газеты много писали о «храме шантана», воздвигнутом в центре столицы, обязательно упоминали о переполненном зале, взахлеб повествовали о роскошном буфете с кабинетами.

…почему же исключать из них вкус? — Эпизод, напоминающий сцену из воспоминаний Т. Щепкиной-Куперник, когда один из редакторов «Русских ведомостей», М. А. Саблин, взявший шефство над творческой молодежью, за что был прозван ею «дедушка», повез ее в ресторан и, наблюдая, как она с аппетитом ест, что ему очень нравилось, приговаривал: «Не люблю я женщин, которые не понимают, что едят: подай ты ей вареную картошку, дупеля, пре-сале или жареную калошу, — не разберет. Культурный человек даже в таких жизненных функциях, как еда и питье, должен быть культурен» (Воспоминания. М., 2005. С. 204).

С. 383 Андевиль (или Эндевий), то же, что и ромен, — сорт салата. Латук — сорт кос-салата, имеет длинные питательные листья с приятным вкусом, собранные в розетку. «Coupe Jacques» — дословно: «Ваза Жака» (фр.).

С. 384 …наполнить его мороженым, затем влить туда… — Это сладкое блюдо готовится следующим образом: 2 ст. л. вишневого ликера, 100 г клубники, 50 г вишен, 2 очищенных персика, шарик клубничного мороженого, шарик лимонного мороженого, ванильный сахар и взбитые с сахаром сливки. Все, кроме мороженого и сливок, смешать, час дать постоять, добавить остальное.

С. 385 Une déclassée — деклассированная (фр.).

«…ключ от входной двери и самовар во всякое время». — Присловье означает полную свободу действий, т. е. сама себе хозяйка.

С. 386 «Дама с камелиями» — пьеса (1852) А. Дюма-сына (1824—1895), созданная писателем по собственному одноименному роману (1848). Главная героиня — Маргарита Готье — является кокоткой. На гастролях 1908 г. эту роль исполняла Э. Дузе.

«Заза» — лирическая комедия П. Бертона и Ш. Симона, героиня которой, звезда варьете Заза, изменяющая с богачом своему возлюбленному журналисту, но потом решающая все же не лишать их маленькую дочь отца и встающая на путь исправления.

Апухтинский период — связан с именем поэта А. Н. Апухтина (1840—1893), в поэзии воспевавшего отрешенность от жизни, томление и несостоявшуюся любовь, а в прозе — показывавшего представителей света, неудачников в личной жизни, понявших ничтожество окружающей среды, но не имеющих сил для полноценного существования («Дневник Павлика Дольского», «Неоконченная повесть» и др.).

С. 387 Всесвятское — правильно: Всехсвятское. Село, расположенное в районе Сокола, свое название получило по монастырю во имя Седьмого Собора Святых отцов в XVII в. (вошло в черту Москвы в 1919). В XVII в. монастырь был упразднен, а его храм стал приходским. В отечественную войну 1812 года село Всехсвятское было разорено, после войны восстановлено вместе с церковью.

Тартинка — то же, что тарталетка — французский бутерброд: маленький ломтик хлеба с маслом, иногда с сыром, телятиной и пр. Ростан Эдмон (1868—1918) — французский драматург и поэт, член Французской академии (1901). Все его пьесы перевела Т. Щепкина-Куперник, которой было письменно даровано такое право самим автором. Особенной популярностью пользовались его пьесы «Романтики» (1894), «Сирано де Бержерак» (1897), «Принцесса Греза» (1895).

С. 388 Кайенна — красный перец, названный по имени города Кайенна в Гвиане (Южная Америка). Обладает сильным пряным ароматом и острым, даже жгучим вкусом.

Эй, убери-ка шпиона… — так называли пустую бутылку, оставлять которую на столе считалось плохой приметой.

С. 389 Мафусаил — в Библии дед Ноя, проживший по преданию 969 лет.

С. 390 Divan Japonais — «Японская тахта» (фр.). Знаменитое парижское кабаре на Монпарнасе, увековеченное на афише А. Тулуз-Лотрека (1892).

С. 390 «Слушайте, если хотите» — песня на мотив медленного вальса (слова Н. Шишкина). La belle et célèbre — красивая и знаменитая (фр.).

С. 393 Котлета Марешаль — относится к существующей во французской кухне группе блюд, которая называется «à la Maréchal», т. е. по-маршальски, для маршала. Если это блюдо из птицы — значит, в рецепт идет только самая мягкая часть птицы, грудка. Если рыба — ее варят на пару из белого вина и рыбного бульона, чтобы получилось как можно нежнее. Мягкая телятина, нарезанная небольшими кусочками, обваленная в сухарях и очень быстро зажариваемая во фритюре, тоже может иметь название «maréchal». Важно, чтобы все в блюде было настолько нежным, чтобы даже старый маршал смог бы это вкушать. Такое блюдо, как «рябчики по-маршальски», или «марешальиз рябчиков», еще называемое «котлетами марешаль», было очень популярно во второй половине девятнадцатого века в российских ресторанах высокого класса. Jeunepremier — актерское амплуа «герой-любовник».

С. 394 «Стрельна» — загородный ресторан.

«Ночи безумные» — стихотворение (1876) А. Н. Апухтина положено на музыку П. И. Чайковским, С. И. Донауровым, Е. Вильбушевичем; также известно как популярный цыганский романс в музыкальной обработке А. А. Спиро, С. В. Зарембы, П. Веймарна.

С. 395 Кэк-уок — пришедший из Америки танец, вошедший в моду в конце XIX в. Негры Флориды заимствовали его от индейцев-семинолов. Это был танец-соревнование, где каждая пара старалась превзойти соперников в каскаде высоких замахов ногой, быстрых шагов, захватывающих дух прыжков и изобретательных поворотов.

С. 398 «Вперед без страха и сомненья» — начальные строки стихотворения А. Н. Плещеева (1825—1893) «Вперед» (1846).

А кто Пошлепкину играл… — Роль слесарши Февроньи Петровны По-шлепкиной в «Ревизоре» Н. В. Гоголя является в достаточной степени проходной.

С. 400 Просись в Художественный театр. — Остроумное обыгрывание расхожих представлений о сущности поисков Художественного театра — в направлении сценического символизма.

С. 401 Арман налицо, Прюданса тоже… — Арман — возлюбленный героини, Прюданс — подруга героини в пьесе А. Дюма-сына "Подлинная история Маргариты Готье, по прозвищу «Дама с камелиями». Умереть не умерла, // Только время провела. — Слова распространенной частушки:

Устюшкина мать
Собиралась помирать.
Помереть не померла,
Только время провела.

«Да здравствуют милые девы. // И юные жены, любившие нас!…» — Правильно: «Да здравствуют нежные девы…» — строки из «Вакхической песни» А. С. Пушкина (1825).

С. 401 «Эх, еж, ты мой еж, // Ты куда ползешь, // Куда ежишься?» — «Я ползу, ползу, // Ко боярскому двору, // К твоему ли терему…» — старинная казацкая песня.

С. 402 …не принял ангажемента к Коршу? — Театр Корша, крупнейший частный театр в России, был основан Ф. А. Коршем в 1882 г. в Москве. Открылся 30 августа в Газетном пер. (ныне пр. Художественного т-ра, в этом здании играет МХАТ) спектаклем «Ревизор». В 1885 году переехал в новое здание в Богословском пер. На его сцене в разное время играли Н. Рощин-Инсаров, А. Кторов, М. Блюменталь-Тамарина, Л. Леонидов, И. Москвин и др. Каждую пятницу в театре шла новая пьеса.

С. 403 «Что сон? Но если сон виденья посетят? // Бессилье прав, тиранов притесненья… Тиранов…» — Шекспир У. Гамлет (пер. А. Кронеберг). Акт III. Сцена I (слова Гамлета).

Фернандо, стойкий принц — имеется в виду драма П. Кальдерона (1600—1681) «Стойкий принц» (1628), где герой готов ради церкви и короля пойти на любые жертвы и мученичество. «Зефир» — сорт папирос.

С. 404 В прошлом месяце на 300 марок… — Марка — то же, что контрамарка, т. е. записка, значок, выдаваемый взамен билета. По ней можно было пройти в театр.

С. 409 Териоки — фешенебельное дачное место в Финляндии.

С. 410 …под сень струй — фраза из монолога Хлестакова, приглашающего жену городничего «удалиться под сень струй», что, по сути, нелепо.

С. 411 Крестовский — один из красивейших островов, расположенный на берегу реки Средняя Невка, где находились рестораны. Место отдыха горожан. «Вечерние» — вероятнее всего, газета «Биржевые новости» (вечерний выпуск).

A boiremanger — есть-пить, соединение французских слов boire (пить), manger (есть).

С. 412 «Современный мир» — журнал демократического направления издававшийся в 1906—1918 гг.

…когда я был на войне… — Имеется в виду русско-японская война 1904—1905 годов.

«Romance sans paroles» — относится к ранним произведениям П. И. Чайковского, когда композитор искал возможности расширить жанровые рамки музыкальных форм.

С. 413 Мильн-Эдвардс Анриде (1800—1885) --французский зоолог, член Парижской АН (1838). Возможно, что речь идет о его сыне, Альфонсе (1835—1900), французском зоологе и палеонтологе.

Параллелизм палеозойных форм жизни. — Палеозой, геологическая эра древней жизни, началась 570 миллионов лет назад и продолжалась около 320 миллионов лет.

С. 415 «Весь Петербург» — адресная справочная книга, издававшаяся ежегодно. Петровско-Разумовское — местность в окрестностях Москвы. Где это у Крестовской говорится… — Крестовская Мария Всеволодовна (1862—1910, по мужу Картавцева) — писательница, актриса, дочь беллетриста Вс. Крестовского. С успехом выступала на сцене, литературный дебют состоялся в 1885 г. Большинство ее произведений посвящено театральной тематике (рассказы «Угол театрального мира», «Иса», роман «Артистка»). Длительная дружба связывала ее с Щепкиной-Куперник, которая часто гостила в ее финском имении — Мариоки. Источник цитаты установить не удалось.

С. 416 …унижалась перед какими-то дровяниками… — Дровяник — торговец дровами.