В. В. Розанов
правитьОдин общественно-педагогический вопрос
(К сегодняшней лекции в Соляном Городке)
править
Ко мне обращена просьба со стороны лица, нравственная репутация которого вне всякого сомнения, а общественная деятельность известна во всей России, — "рассеять недоумения, возникшие при самом разрешении — на чтение лекции в Соляном Городке педагога-психолога Н. Е. Румянцева на тему: «Проблема полового воспитания в семье и школе», — и предупредить в нескольких словах заподозривание в порнографии «этого большого вопроса жизни». Следует resume лекции и объяснение точки зрения его на вопрос.
Тема эта, как известно, трактуется теперь и в книгах, и в журналах. Гораздо ранее и книг и журналов ко мне, как автору книги «Семейный вопрос в России», обращались с запросами в письмах семейные люди, ища совета, как им уберечь подрастающих сыновей и дочерей от дурного, низменного ознакомления их с этою стороною биологии, жизни и своего будущего…
Тема почти неизмеримо трудная… Если узнают все «от товарищей», а не от родителей, — о чем, по-видимому, тоскуют все родители, то ведь на это есть всемирная причина: не объяснено никем, «почему», но для всякого явно, что эта тема, разговоры на нее, объяснение ее удесятеренно-щекотливы, удесятеренно-трудны, удесятеренно-застенчивы именно для отца и матери; много легче уже для брата или сестры и совершенно легки «для товарищей». Вот бы кто-нибудь ответил, почему это так? Только мы тут осязаем какой-то закон природы, отнюдь не открытый, совершенно неведомый, запрещающий именно родителям касаться заповедной сферы детей. Есть запор какой-то, дверь какая-то, накрепко запертая, говорящая каждому родителю: «Не отворяй!», «Не входи!..» Что это так, это испытает невольно всякий родитель, попробовав «объяснять». Слов не находишь, язык не вяжется. Лично я ни за что и никогда не сделал бы этого. «Но как же обойтись?» Как весь свет всемирно обходился, у всех народов. Почему всех «товарищей» предполагать развратными? Если между ними есть некоторый процент развратных, то ведь и из родителей не все безусловно целомудренны. А, главное, по личному опыту мы знаем, что «откуда-то» узнавание не развратило же сплошь всех нас? А мы все узнали именно без родителей, «откуда» -то.
Почему именно перед родителями лежит запор — эта сторона дела уже по самой странности своей метафизически интересна, любопытна. Я нахожу ответ на нее в двух местах:
1) Это — когда Ной «раскрылся» и Хам этому насмеялся, то два «благочестивые сына, взяв одежду, понесли ее, чтобы закрыть отца, но шли все время отвернув голову в другую сторону». Лежит нестерпимое, если бы открылась нагота отца детям. Но и vice-versa [наоборот (лат.)]: «нагота детей», т. е. особенно вот эта «стыдливая нагота», никогда не должна открываться родителям.
Это — ощущение семитов или прямой глагол Библии.
2) А греческий миф об Эдипе?! Он то же самое говорит: между родителями и детьми в сфере пола лежит такая стена, которая крепче каменной и выше Вавилонской башни. Почему? — Опять никто не понимает; и мы можем только догадаться: «Тут какой-то закон Божий». Антиутилитарное последствие вырождения ничего не объясняет: потому что его производит и проституция, и болезни, против которых изобретено «666», но к ним никто не питает мистического ужаса, о них не слагается легенд и пугающих рассказов. А здесь испуг, ужас, — как перед бездной, как перед адом.
Скажут: «Но тут дело, а там тово»…
Позвольте: именно в этой области, и жгучей, и незаметно ласковой, слово есть 3/100, ну 3/1000 — но часть дела. Отсюда-то «товарищам и легко, а родителям трудно». Здесь я подхожу к самой трудной стороне дела.
Сказать ли правду: все книги и статьи об этом наполнены пустяками. «Как объяснять детям?» В самом деле, как? Все родители, мнимо «объяснявшие» это сыновьям, дочерям, на самом деле равно ничего не объяснили, — и «слова» у них оттого еще сколько-нибудь и «вышли», что в этих «словах» ровно ничего не содержалось.
Как объяснить, что «огонь жжет», не дав почувствовать ожога? Спалишь бумажку перед детьми? Но ребенок ответит: «Бумажку жжег, а меня не сожжет». Да и может сказать еще хуже: «Так красиво, когда бумажка горит, — может быть, и приятно?» Перенесите этот разговор на сферу пола, и мальчик может поставить родителей в такой тупик и безысходность, из которых родителю не выбраться. Дело в том, что в разговорах, которые, напр., вела г-жа Жаринцова со своим сыном (смотри ее книжки), она анатомировала труп пола, мертвый, холодный пол; т. е., следовательно, и не пол вовсе. Ибо суть-то пола заключается в «химическом сродстве», говоря переносно, противоположных полов и во «взрыве», который при этом замечается. Поэтому вся половая сфера вовсе неописуема; вся половая проблема вовсе не допускает своего объяснения; все «описания» и «объяснения» касались бездыханного тела, бездыханной проблемы: но именно тут-то оно и невозможно, т. е. под описаниями совершенно ничего не было, совершенно ничего не лежало, так как пол, родитель жизни, мертв не бывает, когда он мертв — его нет. Это очень хорошо надо себе уяснить. Когда огонь «не жжет», явно — огня и «нет». Как же объяснять о «жгущем огне», когда его нет и никто ничем не обжигается? Глупая тема, нет темы. На объяснение «механики деторождения» (уроки г-жи Жаринцовой, «уроки» в книгах, статьях и лекциях) дочушка или сын спросят: «Да зачем это делают взрослые и почему мне нельзя?» В ответе и содержится жгучее начало огня, существо жгучести… Дело в том, что сфера пола не есть сфера узнавания, любопытства, даже, наконец, науки: а сфера мирового хочу. Тут скрыта шопенгауэровская «воля», о которой он учил, что это есть «лоумен», т. е. скрытая основа мира. Вот у родителя и у самой г-жи Жаринцовой, так увлеченной темою «все объяснить детям», никогда не вырвалось и не вырвется всеобъясняющего «хочется», «не хочется», «страсть объемлет», «страсть не проснулась». Едва она перешла бы на этот язык, т. е. коснулась бы самой темы, а не «обходцев», — так она и перешла бы на путь уже невольных возбуждений, т. е. вступила бы незаметно и пока еще немножко на эдиповский страшный путь.
Тема эта страшно любопытна. И именно — она метафизически любопытна. А как уберегать детей? Об этом лучше всего доктора знают, да родителям подсказывает и инстинкт. Труд, серьезная атмосфера в семье, повозиться, поиграть перед сном до усталости, — и лучше всего на свежем воздухе. Вообще это дело биологов, а не педагогов. Ах, «советы» давать всякий сумеет: я знавал одного врача, в 35 лет погибшего от алкоголя (в белой горячке он выбросился из первого этажа, оборвал легкое и умер от его гангрены). Он ли не знал о вреде пьянства?! Он был к тому же очень образован и имел чудный характер. Мог проповедывать против алкоголизма, мог бы написать книгу о нем. Только, когда вот начинался «приступ», — не мог удержаться от маленькой серебряной чарочки, которою пил. Около него сидела его мать-старушка. Только она одна от него и не отрекалась в эти гибельные 5—6 дней «запоя». И умер. А разве не знал?! Ах, если бы наше знание было сильно над лоуменами: мы бы перевернули мир. Но «хочется» и «не хочется» всегда властнее «знаю» и «не знаю». Пол же есть не искра, не ожог; я умалил сравнение. Это есть огненный океан, которым горяч мир, все в мире от него рождается: но кто к нему излишне приближается, того он сжигает вовсе.
Все здесь трудно объяснить; не только детям, но иногда, может быть, и педагогам. И, главное, — совершенно не найдено здесь самого языка. Что касается вечного подозрения в «порнографии», то, конечно, оно совершенно безосновательно в отношении педагогов. Ведь это «соблазн»: а кто же из педагогов кого-нибудь соблазнил? По всему вероятию, в лекции просто не будет самой темы (стихии огня и жара), — и она будет тою анатомиею «трупа», около которого и взрослым и детям совершенно безопасно.
Впервые опубликовано: Новое время. 1911. 27 марта. № 12586.