ОБЪ УПАДКѢ ИСУССТВА ЛЖИ.
правитьПрежде всего, я не думаю, чтобы обычай лгать могъ какимъ-нибудь образомъ придти въ совершенный упадокъ или въ забвеніе, нѣтъ, ибо ложь, какъ добродѣтель, какъ принципъ — вѣчна; ложь — наслажденіе и утѣха, ложь — прибѣжище въ нуждѣ, ложь — четвертая грація, десятая муза, лучшая и вѣрнѣйшая спутница человѣка; ложь безсмертна и не можетъ исчезнуть съ лица земля, пока существуетъ, по крайней мѣрѣ, настоящее почтенное общество. Я сожалѣю только о временномъ упадкѣ искусства лжи. Ни одинъ высокоодаренный человѣкъ, ни одинъ человѣкъ, у котораго сердце бьется на надлежащемъ мѣстѣ, не можетъ взирать на современную неуклюжую и безпутную брехню безъ глубокаго сожалѣнія о томъ, что столь высокое искусство оказывается нынѣ столь униженнымъ. Съ понятною робостью приступаю я къ настоящей темѣ въ этомъ многосвѣдующемъ обществѣ: это, конечно, похоже на то, какъ если бы старая дѣва пожелала учить уходу за дѣтьми почтенную матерь Израиля. Мнѣ отнюдь не подобаетъ критиковать васъ господа, васъ, которые всѣ почти старше меня и годами и несомнѣнною опытностью въ этомъ вопросѣ, — и, если бы то или другое мѣсто произвело на васъ впечатлѣніе критики, то, безспорно, въ большинствѣ случаевъ, его надлежитъ понимать въ смыслѣ моего восхищенія, но отнюдь не порицанія. И дѣйствительно, если бы это прекраснѣйшее изъ всѣхъ прекрасныхъ искусствъ встрѣчало повсюду такой же почетъ, одобреніе, разумное попеченіе и спросъ, какіе посвятило ему это общество, то я не имѣлъ бы причины высказать мое сожалѣніе или пролить хоть одну слезу. Я говорю это не съ цѣлью польстить вамъ, а говорю это въ смыслѣ справедливаго и достойнаго признанія. (У меня было намѣреніе въ этомъ мѣстѣ принести кое-какія имена и нѣкоторые пояснительные примѣры, но обнаружившіеся въ засѣданіи признаки дали мнѣ понять, что, не касаясь подробностей, я могу ограничиться лишь общими положеніями). Нѣтъ факта, болѣе прочно установленнаго, какъ тотъ, что ложь есть необходимое слѣдствіе нашихъ взаимныхъ отношеній; — что это слѣдствіе не можетъ быть ни чѣмъ инымъ, какъ добродѣтелью, это, разумѣется, само собою. Никакая добродѣтель не можетъ достигнуть возможно широкаго распространенія безъ заботливой и тщательной культуры ея; что касается нашей, то, разумѣется, она должна культивироваться и въ школахъ, и у домашняго очага, и даже въ прессѣ. Какая разница между необразованнымъ, неупражнявшимся лгуномъ и профессіоналистомъ, прошедшимъ хорошую школу? Какое же, напримѣръ, сравненіе между мною и господиномъ Нер…. и адвокатомъ? Разумная ложь необходима міру. Мнѣ иногда приходитъ въ голову, что было бы даже лучше и, пожалуй, здоровѣе совсѣмъ не лгать, чѣмъ лгать неумѣло. Неуклюжая, неусовершенствованная ложь часто настолько же безполезна, какъ правда.
Но посмотримъ теперь, что думаютъ объ этомъ философы. Обратите вниманіе на извѣстную поговорку: «Дѣти и дураки говорятъ всегда правду». Выводъ очевиденъ: взрослые и мудрые никогда не говорятъ ее. Историкъ Пэркманъ объясняетъ: «тенденція правды можетъ быть сама собой доведена до глупости». Въ другомъ мѣстѣ той же главы онъ выражается такъ: «Давно уже стало общимъ правиломъ, что правда хороша не во всякое время, и люди, обуреваемые болѣзненнымъ стремленіемъ къ правдѣ и постоянно, по привычкѣ, нарушающіе это правило, суть дураки или несносные филистеры!» Это сильно сказано, но зато справедливо. Никто изъ насъ не могъ бы ужиться съ человѣкомъ, привыкшимъ говорить всегда только правду; но, слава Богу, никому и не приходится испытывать это мученіе! Человѣкъ, говорящій по привычкѣ всегда только правду, есть фикція: въ дѣйствительности онъ не существуетъ и никогда не существовалъ. Конечно, встрѣчаются люди, которые думаютъ, что они никогда не лгутъ, но, на самомъ дѣлѣ, это далеко не такъ, — и такое самозаблужденіе принадлежитъ къ категоріи того невѣжества, которое опозориваетъ нашу, такъ называемую, цивилизацію. Каждый человѣкъ лжетъ, каждый день, каждый часъ, на яву и во снѣ, въ своихъ грезахъ въ своей радости, въ своемъ страданіи; если молчитъ его языкъ то все равно лгутъ руки, ноги, глаза, самое положеніе тѣла, и все это предумышленно. Даже въ проповѣдяхъ… но это уже тривіально!
Въ той далекой странѣ, гдѣ я когда-то жилъ, дамы имѣли обыкновеніе заниматься взаимными визитами, подъ предлогомъ гуманной потребности видѣться другъ съ другомъ. И вотъ, возвратясь домой, онѣ радостно восклицали: — Мы сдѣлали 16 визитовъ, изъ которыхъ 14 не застали дома! — и въ этомъ восклицаніи всегда можно было уловить нотку веселой удовлетворенности. Такимъ образомъ мнимая потребность повидаться съ этими 14-ю и съ двумя другими, у которыхъ имъ менѣе посчастливилосъ, была ничѣмъ инымъ, какъ самой примитивной и самой заурядной формой лжи, которая, какъ обычное уклоненіе отъ правды, не ставилось имъ въ вину. Но можно-ли оправдывать ее? Непремѣнно. Такая ложь и великолѣпна, и благородна, такъ какъ цѣль ея — не извлечь какую-нибудь выгоду, а доставить развлеченіе тѣмъ 16-ти. Черствый поборникъ правды далъ бы ясно понять, даже, можетъ быть, высказалъ бы вслухъ, что ему совсѣмъ неинтересно видѣть такихъ-то людей, и этимъ, какъ сущій оселъ, обидѣлъ бы ихъ, не принеся себѣ никакой пользы. Кромѣ того, дамы той далекой страны имѣли еще обыкновеніе, — ну, однимъ словомъ, онѣ пользовались тысячью пріятныхъ сортовъ лжи, вытекавшихъ изъ самыхъ благородныхъ побужденій и дѣлавшихъ честь ихъ уму и сердцу. Подробности оставляемъ въ сторонѣ.
Мужчины въ той далекой странѣ были и вмѣстѣ и порознь всѣ поголовно лжецы. Ихъ обычное «Какъ поживаете?» звучало ложью, ибо, на самомъ дѣлѣ, они вовсе не интересовались, какъ кому живется, если только спрашивающій не былъ случайно гробовщикомъ. На обычный вопросъ отвѣчали такой же обычной ложью; никогда никто не ставилъ научнаго діагноза о собственномъ здоровьѣ въ каждомъ такомъ случаѣ, а отвѣчалъ наугадъ и обыкновенно существенно ошибался. Лгали даже гробовщикамъ, говоря, что «скоро, кажется, совсѣмъ конецъ», ложь въ высшей степени похвальная, такъ какъ, ничего не стоя одному, она очень радовала другого. Если какой-нибудь посѣтитель мѣшалъ своимъ неожиданнымъ появленіемъ, его сердечно привѣтствовали: «Очень пріятно!», а въ глубинѣ души думали: «я бы хотѣлъ, чтобы ты былъ среди людоѣдовъ, и чтобы теперь наступило ихъ обѣденное время». А когда онъ уходилъ, то грустно спрашивали: «Развѣ ужь вы собираетесь?» и присовокупляли: «Милости просимъ… заходите почаще»… И все это никому не вредило, такъ какъ никто не обманывался и не обижался, между тѣмъ какъ правда доставила бы обоимъ только неудовольствіе. Я полагаю, что такая «ложь вѣжливости» должна быть культивируема, какъ граціозное и милое искусство. Вѣдь говоря по правдѣ, самая изысканная, самая утонченная вѣжливость есть ничто иное, какъ прекрасное зданіе, построенное отъ фундамента до крыши изъ легковѣсныхъ и позлащенныхъ кирпичиковъ милой, самоотверженной лжи.
То, о чемъ я скорблю теперь, это возростающая популярность наглой правды. Постараемся сдѣлать все возможное, чтобы свергнуть ее съ неподобающаго пьедестала! Оскорбительная правда нисколько не лучше оскорбительной лжи.
Не должно никогда говорить вслухъ ни ту, ни другую. Тотъ, кто говоритъ оскорбительную правду только потому, что иначе могъ бы лишиться душевнаго блаженства, долженъ сообразить, что такая душа собственно и не достойна никакого блаженства. Про того, кто лжетъ съ цѣлью помочь въ нуждѣ какому-нибудь несчастному малому, ангелы небесные навѣрное воспѣваютъ: «Вотъ геройская душа, рисковавшая собственной репутаціей, ради помощи ближнему своему! Слава великодушному лжецу!».
Если оскорбительная ложь не можетъ считаться дѣломъ похвальнымъ, то въ той же самой мѣрѣ и оскорбительная правда. Фактъ, признаваемый даже судебнымъ законодательствомъ.
Въ числѣ другихъ, употребительныхъ формъ лжи, мы имѣемъ еще молчаливую ложь, — обманъ, заключающійся въ томъ, что нѣкто просто молчитъ и тѣмъ скрываетъ правду. Многіе черствые поборники правды потворствуютъ этому пороку, воображая, что они не лгутъ, если только не высказываютъ ложь.
Ложь есть нѣчто обязательное: мы всѣ лжемъ и не можемъ не лгать. Поэтому мы должны пріучить себя лгать обдуманно и красиво, лгать съ доброй цѣлью, а не со злой, лгать ради чужой выгоды, а не своей собственной, лгать успокоительно, любовно, гуманно, а не страшно, оскорбительно и враждебно; лгать пріятно и граціозно, а не грубо и пошло; лгать увѣренно, свободно, энергично, съ высоко поднятой головой, а не робко, пугливо, съ смущеннымъ лицомъ, какъ будто стыдясь нашего высокаго призванія. И тогда только мы освободимся отъ разростающейся и заразительной правды, потрясающей основы страны, и тогда только мы станемъ велики, добры и прекрасны, какъ достойные обитатели планеты, по отношенію къ которой обыкновенно лжетъ даже сама всемогущая природа, — за исключеніемъ развѣ тѣхъ случаевъ, когда грозитъ намъ какой-нибудь особо мерзкой катастрофой. И тогда… но я еще новичекъ и слабый ученикъ этого прелестнаго искусства и не смѣю поучать столь почтенное общество…
Нѣтъ, не шутя, мнѣ думается, что было бы весьма назидательнымъ предпринять философское изслѣдованіе о томъ, въ какихъ именно формахъ ложь можетъ быть примѣняема нами съ наибольшей пользой (такъ какъ все равно намъ всѣмъ приходится лгать и всѣ дѣйствительно лгутъ), а также, какихъ формъ надлежитъ намъ особенно избѣгать, — и эту-то задачу я съ глубокимъ убѣжденіемъ смѣло передаю на разрѣшеніе настоящаго ученаго общества этого вполнѣ созрѣвшаго учрежденія, члены котораго безъ сугубой лести должны быть признаны въ данномъ отношеніи классическими мастерами!"
- ↑ Преміи не удостоено.