Въ сѣверной Европѣ очень мало знаютъ объ отлученіи Наполеона отъ церкви, гораздо менѣе нежели сколько достойна того важность дѣла и достопамятная судьба Главы западнаго хрістіянства.
Въ концѣ Января мѣсяца 1808 года Генералъ Міоллисъ велъ войско изъ Флоренціи къ Риму. На границѣ Папской области онъ остановился при Аквапендентѣ, съ намѣреніемъ дождаться отъ Его Святѣйшества отвѣта на письмо, въ которомъ просилъ дозволенія пройти черезъ Римѣ къ Неаполю; онъ увѣрялъ, что «желалъ бы для себя и для войска своего имѣть крылья, дабы посредствомъ ихъ по воздуху совершить походъ свой къ Неаполю, незная туда иной дороги какъ черезъ Римѣ; столь неохотно нарушаетъ онъ тихое спокойствіе Его Святѣйшества даже и однимъ видомъ оружія; ибо онъ всячески постарается, чтобы не было слышно никакого шума во время перехода, если только Папа дастъ на то свое соизволеніе.» Всѣ знали какъ о письмѣ, такъ и о данномъ отъ Папы дозволеніи пройти черезъ Римъ войску; почему никто и неудивлялся, когда во 2 день Февраля 1808 года въ прекрасное время теплаго утра вступилъ Французской корпусъ въ городъ черезъ Народныя ворота (Porta del popolo). Войско продолжало шествіе по улицѣ Баббуино черезъ Испанскую площадь къ воротамъ Св. Іоанна, по дорогѣ ведущей къ Неаполю. Впереди везли нѣсколько полевыхъ орудій; за ними шла конница, потомъ пѣхота, все тихо, въ строгомъ порядкѣ и безъ музыки. Но лишь только разбойническая шайка очутилась на большой площади передъ дворцомъ Монтекавалло, гдѣ самъ Папа тогда находился, какъ вѣроломный и коварный Міоллисъ, вдругъ сбросилъ съ себя личину — пушки съ зажженными фитилями поставлены противъ дворца Папскаго подлѣ колоссальныхъ Діоскуровъ, которые лѣтъ около семи сотъ были богами хранителями Аѳинъ, которые болѣе двенадцати столѣтій возбуждали удивленіе въ жителяхъ вѣчнаго Рима, прежде нежели воздвигнуты были передъ чертогами Главы католической церкви, гдѣ находятся уже 225 лѣтъ, и которые въ продолженіе двадцати вѣковъ не видали столь ужаснаго оскорбленія всѣхъ правъ народныхъ. Въ то же самое время другой корпусъ вошелъ черезъ Ангельскія ворота, что близь Ватикана, и занялъ крѣпость Св. Ангела, слабо охраняемую малочисленнымъ войскомъ; и недавшій никому времени помыслить о возможности таковаго неслыханнаго вѣроломства, Французы успѣли уже вездѣ смѣнить Папскую Стражу, удвоить и утроить караулы и спокойно овладѣть всѣмъ городомъ!
Тогда оказалось странное отношеній правительства къ народу какъ въ Римѣ, такъ и во всей Папской области. Знатнѣйшіе и многолюднѣйшіе города, на примѣръ Чикитта-Веккія, Аннона и другіе, отъ которыхъ можно было ожидать сопротивленія, въ то же время и такимъ же образомъ были заняты; прочіе оставались въ прежнемъ положеніи. Папа, во внутренности огромнаго дворца удержавшій Швейцарскую свою гвардію, не показывалъ вида, будто замѣчаетъ происшедшія въ городѣ перемѣны; а Міоллисъ поступалъ съ свой стороны съ нѣкоторою умѣренностію, однакожъ такъ намъ будто бы онъ давно уже былъ единственнымъ начальникомъ въ городѣ, и какъ будто ни дворца Монтекавалло, ни живущихъ въ немъ совсѣмъ не было на свѣтѣ. Сначала господствовала мрачная тишина въ народѣ и въ домахъ кофейныхъ; одинъ другому шопотомъ разсказывалъ о происшествіяхъ дня того, и всѣ исполнены были нетерпѣливаго ожиданія, что впредь должно случиться. Казалось, что Римляне съ незапамятныхъ временъ тогда еще въ первой только разъ совершенно забыли о празднованіи своего карнавала; вовсе непримѣтно было никакихъ приготовленій, и опытные старики почитали это ужаснымъ знакомъ тайнаго неудовольствія въ народѣ. Французы также ничего не дѣлали ни въ пользу, ни противъ карнавала; но 21 Марта, въ день восшествія Папы на престолѣ, Міоллисъ приказалъ торжество сіе ознаменовать пушечною пальбою изъ крѣпости Св. Ангела и освѣщеніемъ Церкви съ Петра. Всѣ удивились, и незнали что подумать, когда, при всеобщей тишинѣ и мракѣ въ городѣ, ввечеру увидѣли ярко освѣщенными Апостольскую камеру по старанію Папскихъ чиновниковъ, а Церковь Св. Петра и Ватиканской дворецъ по заботливости Французскаго начальника. Мало по малу освѣщались и прочіе дворцы, также малые и большіе домы частныхъ людей, между тѣмъ какъ сосѣдственныя зданія оставались въ тишинѣ и мракѣ. Впрочемъ въ теченіе года всѣ народные и церковные праздники отправляемы были по старому, и казалось, что жители добровольно привыкаютъ къ сему состоянію неизвѣстности, къ необыкновенному порядку вещей, къ тишинѣ таинственной. Не было примѣра въ Европѣ, чтобы народъ, подобно Римлянамъ, болѣе тысячи лѣтлъ не имѣя никакой полиціи, могъ составлять столь прочное Государство, и чтобы онъ могъ, подобно имъ вести себя въ тогдашнихъ обстоятельствахъ. Такимъ образомъ Римляне показали, что они имѣютъ опредѣленный свой характеръ, которой въ теченіе многихъ вѣковъ неизмѣнялся, и которой и въ семъ случаѣ необходимо долженъ былъ остаться такимъ, какимъ былъ прежде. Они спокойно взирали на таинственную завѣсу, сокрывающую происшествія отъ ихъ взоровъ, и старались узнать только о намѣреніяхъ Святаго Отца по его поступкамъ. Слѣдующіе два примѣра дадутъ понятіе вообще о поведеніи Его Святѣйшества.
Міоллисъ безпрестанно выдавалъ множество бюллетеней большой арміи, малозначущіе приказы городскимъ жителямъ касательно перемѣнъ по части полицейской, и подобныя тому объявленія, которыхъ не успѣвали печатать въ его типографіи; почему онъ далъ повелѣніе книгопечатнѣ Апостольской Камеры тиснуть нѣсколько такихъ объявленій. Типографщикъ немедленно явился у Его Святѣйшества, и просилъ приказанія, какъ долженъ онъ поступить въ семъ случаѣ. Папа очень спокойно спросилъ его: «Въ чьей службѣ ты находишься?» — Въ службѣ Вашего Святѣйшества. — «И такъ; кто другой кромѣ меня можетъ тебѣ приказывать?» — Типографщикъ пошелъ къ Французскому Генералу, и представлялъ ему о невозможности исполнить его повелѣніе; тѣмъ болѣе что ему, типографщику, то именно запрещено отъ его-Государя. «Imprime, ou tu iras au cachot; печатай; или въ тюрьму!» сказалъ Міоллисъ. Типографщикъ снова обратился къ Папѣ съ убѣдительнѣшнимй просьбами и съ представленіемъ; что бѣдной гражданинъ не въ состояніи противишься насильству новыхъ Франковъ; сихъ жестокихъ варваровъ. «Непокорный!» отвѣчалъ Папа: «ты болѣе не слуга мой; ты перестаешь быть имъ, ибо мнѣ неповинуешься. Я тебя и непринуждаю. Ступай; и повинуйся тѣмъ, которые дѣлаютъ тебя рабомъ своимъ; ежели ты боишься ихъ насильства. Подлецъ!» Тронутый стыдомъ и раскаяніемъ типографщикъ смѣло предсталъ передъ начальника Фарисеевъ; и сказалъ ему: «я человѣкъ бѣдный; жена моя и шестеро дѣтей сидятъ дома безъ насущнаго хлѣба: но я служу Его Святѣйшеству, и не хочу печатать вашихъ объявленій, ведите меня въ темницу.» Его отпустили; потому что нечего другаго было съ нимъ дѣлать. — Подобные примѣры давали знать народу, какія намѣренія имѣетъ Папа и какъ надлежало обходиться съ Французами.
Гораздо важнѣе слѣдующее происшествіе. Народъ непрестанно безпокоилъ Отца Святаго. Городскіе жители и поселяне, которые всегда могли свободно видѣть Папу, убѣдительно просили, чтобы онъ дозволилъ и благословилъ имъ повторить Сицилійскую вечерню. Они говорили, что все уже приготовлено къ произведенію въ дѣйство намѣренія — въ опредѣленный часѣ предать смерти всѣхъ Французовъ безъ изъятія на всемъ пространствѣ Папскихъ владѣній. Святый Отецъ никакъ нехотѣлъ на то согласиться; онъ ясно доказывалъ своимъ подданнымъ, сколь было бы опасно, и вредно отваживаться на какіе либо возмутительные поступки. «Какихъ полезныхъ слѣдствій можете вы ожидать отъ кровопролитія, которое останется тяжкимъ грѣхомъ на вашей совѣсти?» такъ говорилъ Папа своему народу: «Развѣ незнаете вы безчисленныхъ ордъ разбойническаго атамана? Лицемѣръ, все еще старается, чтобы почитали его справедливымъ; ничего столь ревностно нежелаетъ онъ, какъ уловить важный предлогъ къ нанесенію намъ погибели. Сего дня истребите вы немногочисленное стадо Французовъ; а завтра адъ изрыгнетъ безчисленныя ихъ полчища, которыя отомстятъ вамъ съ дьявольскимъ остервенѣніемъ. Подумайте, что Французы передъ вашими глазами обезчестятъ женъ и дочерей вашихъ! подумайте, что они станутъ мучить васъ жесточайшими истязаніями и потомъ предавать поноснѣйшей смерти! и вы не возможете встрѣтить смерть сію съ благородною твердостію, ниже возвести невинныхъ взоровъ своихъ на небо: пролитая кровь отяготила бы очи ваши и на вѣки лишила бы васъ мученической пальмы. Современники и потомство будутъ укорять васъ; они скажутъ: священный Римѣ унизился, забыта духовная и свѣтская слава первопрестольнаго града двухъ міровъ, постыдно низверженнаго въ прахъ Корсиканцемъ. Свѣтское безразсудство его утратило небо и землю, и Хрістовъ Намѣстникъ на земли неблагоразумно предалъ тронъ свой неистовству нечестивыхъ. — Да не будетъ сего! Помните, Римляне, славу свою и преимущество! Вознеситесь благородствомъ духа превыше наглыхъ рабовъ беззаконнаго разбойника! Сіе изчадіе ада не можетъ долго существовать въ мірѣ; пусть именуетъ онъ вашу область и городѣ, какъ хочетъ. Можетъ ли кратковременное бытіе дать ему истинное преимущество передъ вами? можетъ ли оно въ лѣтописяхъ міра изгладить имя ваше и ослѣпить очи потомства, ежели вы сохраните свое достоинство? Вѣчное Провидѣніе послало на насъ бичь народовъ и владыкъ земныхъ; уже давно оказалось, что праведный гнѣвъ Божій поразилъ виновныхъ: вы слышали, какому стыду подвергли себя Государи Германіи безъ малѣйшей для себя выгоды. Помыслите, Римляне! не подвергайте себя гнѣву Божію безразсуднымъ мщеніемъ за чужія бѣдствія! смиренно, повинуйтесь судьбамъ и временнымъ испытаніямъ Божіимъ! Спасите вѣчную славу имени своего на небѣ и на земли, твердость, достоинство и благородную гордость Римскую поставляя противу копій и огненныхъ жерлъ похитителя черти у народовъ.»
Такія увѣщанія Папы были правилами поведенія Римлянъ, и увеличивали въ нихъ любовь и почтеніе къ сему Государю, мужу по сердцу Божію, котораго они еще при жизни почитали праведникомъ, и которой столь часто употребляемому во зло имени Святѣйшаго отца возвратилъ высокое и полное его знаменованіе. — Сія бесѣды Папы съ его подданными, продолжавшіяся почти ежедневно, были всѣмъ извѣстны; самые даже Французы во всѣхъ обществахъ отзывались о нихъ съ великимъ уваженіемъ. Міоллисъ, Мену и другіе генералы писали къ Императору своему въ донесеніяхъ, что единственно умѣренности и благоразумному поведенію Папы они обязаны жизнію своею и безопасностію, ибо расположеніе народа походило на мину съ порохомъ, которая ежеминутно угрожала взорваніемъ.
На конецъ надлежало приступить къ исполненію повелѣнія Наполеонова и потребовать отъ Папы военной подати. Онъ отвѣчалъ, что за неимѣніемъ денегъ посылаетъ драгоцѣннѣйшую вещь изъ своихъ сокровищъ, тѣмъ болѣе что она къ числу ихъ не принадлежитъ — тіару[1]. Міоллисъ тотчасъ узналъ, что она была та самая, которую Наполеонъ подарилъ Папѣ во время своего коронованія въ Парижѣ; онъ неосмѣлился принять сей тіары, и требовалъ новыхъ наставленій. Такимъ образомъ время тянулось.
Напослѣдокъ по прошествіи года начались переговоры: Папѣ предложена годовая пенсія, кажется по шести милліоновъ франковъ, и мѣсто пребыванія въ Авиньонѣ за добровольное отреченіе отъ престола; но ему же угрожали вѣчнымъ заключеніемъ въ темницѣ и даже смертію, если онъ по упрямству несогласится принять Наполеоновой милости. Въ самой тотъ же день вездѣ по улицамъ жители одинъ другому разсказывали о бывшемъ поутру переговорѣ, и никто безъ сердечнаго умиленія не могъ говорить о Кардиналахъ Маттеи и Антонелли, о сихъ почтенныхъ старцахъ, подъ тяжестію лѣтъ поникшихъ, но твердыхъ противъ угрозъ и всѣхъ несчастій.
Дрожащіе старцы, поддерживаемые служителями, отъ имени Папы приняли повѣренныхъ Французскихъ. Едва только выслушали они дерзкое предложеніе, какъ другъ ощутили въ себѣ юношескую крѣпость и гордо воскликнули: «страшитесь, чтобы ваша безразсудная дерзость не была наказана проклятіемъ.» И самъ Папа сказалъ послѣ, что ему ничего неостается прибавить къ отвѣту Кардиналовъ.
Расположеніе народа и мужественная рѣшительность его весьма хорошо оказались по случаю карнавала 1809 года. Поелику сіе торжество было предметомъ всеобщаго вниманія и любопытства; то давно уже всѣми силами заботились о немъ и хлопотали какъ о дѣлѣ государственномъ. Главными дѣйствующими лицами были Итальянскій Посланникъ, находившійся въ Миланѣ Вице-Король и Генералъ Міоллисъ. Кончилось тѣмъ, что Евгеній исходатайствовалъ. Императора повелѣніе Міоллису учредить карнавалъ непремѣнно, во что бы то ни стало. Но исполнить это было весьма трудно. Показались на всѣхъ перекресткахъ объявленія о празднованіи карнавала въ Римѣ, и при томъ конечно въ первой еще разъ — по повелѣнію начальства; но въ тоже время появлялись невидимыми руками приклеиваемыя бумаги, которыхъ неуспѣвали отдирать солдаты Французской полицій, и которыя въ разныхъ мѣстахъ безпрестанно возобновлялись. На нихъ написано было слѣдующее: «Римляне вопрошали Святѣйшаго Отца, надобно ли праздновать карнавалъ. Онъ отвѣтствовалъ, что когда Апостолы Петръ и Павелъ томились въ заключеніи; тогда кроткіе послѣдователи ученія ихъ постились и отнюдь не помышляли о карнавалѣ.» Весьма любопытно было видѣть окончаніе сего дѣла; ибо съ одной стороны отвѣтъ Папы производилъ въ народѣ глубокое впечатлѣніе, съ другой Французы хлопотали о карнавалѣ. Міоллисъ приказалъ раздать маски и по нѣскольку денегъ всѣмъ женщинамъ, находившимся въ рабочемъ домѣ св. Михаила, и поелику ни просьбами, ни угрозами не можно было отъ жителей достать лошадей къ предполагаемому рыстанію, то онъ велѣлъ отрядить для того, лошадей драгунскихъ. Насталъ первый день карнавала. Празднество начинается обыкновенно рыстаніемъ; для удобнѣйшаго бѣганья площадь Корсо каждой разѣ усыпаютъ пууцоланомъ; но на ету пору Французская полиція не могла найти ни одного работника, и всѣ ея просьбы, угрозы, обѣщанія остались. тщетными; надлежало посылать въ Остію за галерными невольниками. Столь же трудно было найти наемныя кареты; всѣ извощики условились между собою ни за какія деньги не ѣхать на площадь во время карнавала. Любопытные найдутъ въ сочиненіяхъ Гете описаніе разныхъ забавъ, которыя доходили до безразсудства, и которыми всегда отличался карнавалъ Римской. Но въ ето время не видно было ниже признаковъ обыкновенной веселости въ народѣ; въ городѣ всѣ лавки, всѣ кофейные домы, всѣ мастерскія были отворены; жители отправляли каждой свое дѣло какъ въ будни; только на площади Корсо господствовала мертвенная тишина и бездѣйствіе. Обыкновенно ввечеру кареты по данному знаку уѣзжали съ площади; и теперь выпалено было изъ пушки, но совсѣмъ безъ надобности. Прежде вывѣшиваемы были дорогіе ковры изъ оконъ, изъ которыхъ высматривали пышно разряженныя лица при яркомъ сіяніи безчисленнаго множества свѣчь; теперь хозяева домовъ, прилежащихъ къ площади Корсо, поспѣшно запирали двери и окна. Такимъ образомъ одни только Французы были зрителями рысталища, на которомъ бѣгали драгунскія ихъ лошади. Сія твердость народа очень ясно показывала непреклонное расположеніе его духа, и Mиоллисъ принужденнымъ нашелся прекратить свою заботливость. Кто знаетъ, что въ Римѣ послѣдній житель отказываетъ себѣ въ самомъ необходимомъ, продаетъ снаряды свои и даже постелю, чтобы только повеселиться во время карнавала; тотъ понимаетъ, какую важность заключало въ себѣ сіе равнодушіе, которое во всякомъ другомъ мѣстѣ было бы совсѣмъ незначительное обстоятельство.
Въ такомъ состояніи находились дѣла, когда наступилъ день посвященія Пія VII, 21 Марта 1809 года. Праздникъ сей никогда не былъ народнымъ, и отличался отъ другихъ дней обыкновенныхъ Не болѣе какъ отправленіемъ особливой обѣдни въ церкви Св. Петра и освѣщеніемъ домовъ, принадлежащихъ Апостольской Камерѣ. Но въ это время народѣ праздновалъ его съ такою торжественностію, какъ дни Апостоловъ Петра и Павла и Пресвятой Дѣвы. На всѣхъ, окнахъ горѣли свѣчи я лампады, даже внутри дворовъ и въ тѣсныхъ переулкахъ; а въ неосвѣщенные домы, даже безъ умыслу и единственно по отсутствію хозяевъ, народѣ швырялъ каменьями. Равная участь постигла недогадливыхъ Французовъ, однакожъ Міоллисъ, многіе Французскіе офицеры и чиновники имѣли осторожность освѣтить окна въ своихъ квартирахъ. Отъ сумерекъ даже до 3 или 4 часовъ послѣ полуночи всѣ улицы покрыты были жителями въ нарядныхъ платьяхъ; вездѣ отсвѣчивалось серебро и золото; всѣ окна украшены были богатыми коврами; кареты и лошади въ пышномъ уборѣ двигались по всѣмъ большимъ улицамъ — но въ то же самое время въ многолюдной толпѣ господствовало какое то таинственное молчаніе, по которому праздникѣ сей былъ единственнымъ въ своемъ родѣ.
Гдѣ и когда народъ столь твердо, единодушно и благоразумно обнаружилъ рѣшительную свою волю? Ето вывело на конецъ изъ терпѣнія тирана Наполеона; пылая бѣшеною яростію, онѣ присылалъ одного за другимъ Генераловъ своихъ съ повелѣніемъ принудитъ Папу къ отреченію отъ престола. Міоллисъ донесъ ему рѣшительно: j, qu’il n’у avoit absolument rien a faire avec cet homme qui mendioit le martire, что совершенно дѣлать нечего съ этимъ человѣкомъ, которой ищетъ вѣнца мученическаго, " и совѣтовалъ приступить къ явному насильству. Онъ и дѣйствительно получилъ на то полную мочь, употребилъ хитрость и коварство, и исполнилъ препорученіе свое съ надлежащею осторожностію.
Онъ усилилъ войско во всѣхъ частяхъ Церковной области вдвое и втрое, и занялъ имъ всѣ города и мѣстечки; издавалъ повелѣнія свои просто отъ имени начальства; мало по малу вводилъ Французской порядокъ судопроизводства и внутренняго управленія; прежнихъ чиновниковъ, къ которымъ народъ привыкъ, оставлялъ при должностяхъ ихъ, но уже вновь преобразованныхъ, или поручалъ имъ другія, но такія въ коихъ народъ немогъ замѣтить значительнаго отъ прежнихъ отличія. Такимъ образомъ Папское войско и даже Римское Сбирры опредѣлены въ полки Французскіе. Кто не хотѣлъ соображаться со вводимыми перемѣнами, того, безъ всякаго судебнаго изслѣдованія, по мѣрѣ вины, которая всегда оставалась неизвѣстною, слѣдственно по единственному произволу начальника, сажали въ погребѣ, или подъ крѣпкимъ карауломъ отсылали куда нибудь въ заграничную крѣпость, или же наконецъ обременяли оковами съ тяжелою бомбою, какъ и дѣйствительно поступлено съ губернаторомъ города Чивитты-Веккіи, господиномъ Капечелатро, и съ губернаторомъ же Орвіеты, котораго подозрѣвали въ сношеніяхъ то съ Папою, то съ народомъ. И все это дѣлалось по повелѣнію начальства, безъ показанія какого именно. Древніе законы и священныя обыкновенія были не только уничтожаемы силою издаваемыхъ повелѣній и объявленій, но даже съ явнымъ поруганіемъ нарушаемы, на примѣръ право безопаснаго убѣжища въ церквахъ, куда нерѣдко вторгались во время обѣдни Французскіе драгуны, и откуда насильственно увлекали свои жертвы. Новые законы не были обнародоваемы, и всѣ объявленія правительства касались до минувшихъ событіи и заключали въ себѣ выраженія неясныя возбуждавшія любопытство и недоумѣніе. Такимъ образомъ. народѣ мало по малу познакомился практически съ Наполеоновымъ уложеніемъ, даже обѣ имени его ничего невѣдая. Міоллисъ безпрестанно забавлялъ знатнѣйшихъ Римлянъ обѣдами, ужинами, балами, концертами; слюбился съ одною Римскою госпожею, совершенно приноровлялся къ мѣстнымъ обычаямъ, угождалъ всѣмъ общежительными своими качествами и всячески старался, чтобы: знатныя фамиліи не догадались объ опасномъ его могуществѣ; дворецъ Памфильскій (Doria-Pamfili), въ которомъ жилъ онъ, былъ средоточіемъ веселой безпечности. О Папѣ говорилъ онъ всегда съ величайшимъ уваженіемъ, привлекалъ къ себѣ многихъ духовныхъ особъ, и Даже присутствіемъ духовника своего Картезіанскаго Аббата и другихъ монаховъ умѣлъ пиршествамъ своимъ придать нѣкоторой видѣ принужденной важности. Народѣ явно порицалъ столь коварное поведеніе, и нерѣдко случалось, что ходящіе по улицамъ указывали пальцами на сихъ духовныхъ, называя ихъ проклятыми якобинцами (maledetti giacobini).
Такимъ образомъ приготовлена была важная перемѣна. Въ 10 день іюня Французское правленіе въ Папской области торжественно обнародовано публичными глашатаями и печатными объявленіями при звукѣ флейтъ и барабановъ и при пушечной пальбѣ съ крѣпости Св. Ангела и съ Капитолія. Хотя сія торжественность ничего добраго не обѣщала Римлянамъ; однакожъ они по обыкновенію нетерпѣливо желали знать расположеніе Папы. Почти ни одинъ человѣкъ неоставался дома; въ продолженіе дня и ночи улицы наполнены были проходящими, и сіе движеніе заставляло ожидать чего-то весьма важнаго. Особливо же народъ толпился на площади передъ дворцомъ Монтекавалло; многіе приступали съ вопросами въ Капитану Швейцарской гвардіи, и ничего не могли отъ него свѣдать.
На другой день въ 6 часовъ поутру народъ устремился толпами въ церковь Santa Maria maggiore. Храмѣ наполнился людьми всѣхъ націи, а особливо художниками; но ни одного Француза не было между ними. Всѣ въ безмолвномъ благоговѣніи смотрѣли на дверь, ожидая Папы. Напослѣдокъ Святый Отецъ явился, несомый подъ балдахиномъ, осѣняя предстоящихъ крестнымъ знаменіемъ руки своей. Всѣ принимали благословеніе съ чувствомъ достодолжной набожности. На лицѣ Первосвященника изображалась-благородная душа его; въ свѣтлыхъ взорахъ написана была важность силы побѣдоносно борющейся со страстями, и въ тѣхъ же взорахъ сіяла неизреченная благость, обладающая сердцами. Въ продолженіе службы Божіей народъ молился съ горячайшимъ умиленіемъ, и въ такомъ-то расположеніи былъ онъ, когда Папа въ короткой но сильной и трогательной рѣчи предлагать началѣ о всѣхъ происшествіяхъ съ полученія перваго письма отъ Міоллиса, какъ онъ приблизился къ предѣламъ Церковной области. Окончивъ слово свое къ предстоящимъ, Папа возвысилъ голосѣ и предалъ анаѳемѣ Наполеона и всѣхъ тѣхъ, кои совѣтами своими содѣйствовали ему нарушать благо Церкви.
Невозможно описать впечатлѣнія, произведеннаго симъ дѣйствіемъ. Папа удалился, и народѣ вышелъ изъ церкви. Знакомые и приятели шли вмѣстѣ и встрѣчались, неговоря ни слова одинъ другому. Всѣ преисполнены были чувствомъ благоговѣйнаго ужаса, точно какъ будто бы недавно предстояли страшному суду Божію.
Объявленія на Латинскомъ языкѣ о произнесенномъ проклятіи на Бонапарта выставлены были на четырехъ главнѣйшихъ зданіяхъ въ Римѣ, а именно при церквахѣ Св. Петра Ватиканскаго, Св. Іоанна Лютеранскаго, См. Маріи (S. Maria maggiore) и Св. Павла (S. Paolo fuori della mura). Площади наполнены были народомъ, жоторой напередъ зналъ, что сему надлежало случиться; каждой съ безмолинымъ любопытствомъ взиралъ на громовыя черты проклятія. Непрежде какъ часѣ или два спустя пришли служители Французской полиціи, и понесли домой къ себѣ Латинскія объявленія, чтобы тамъ разобрать ихъ на досугѣ. Ввечеру неизвѣстные люди ходили по домамъ чужестранныхъ министровъ и повѣренныхъ, при Паи- скомъ Дворѣ находившихся, и въ каждомъ оставили по одному письму запечатанному. Министры Рейнскаго Союза, Неаполитанскій, Италіянскій и другіе, прочли ихъ, незная напередъ, отъ кого имъ были доставлены.. Сіи бумаги разосланы изъ Апостольской Камеры, и содержали въ себѣ обстоятельное извѣщеніе о произнесенномъ Папою проклятіи, написанное на Италіанскомъ языкѣ, на которомъ обыкновенно отправлялись всѣ дипломатическія сношенія.
Прусскаго Посланника на ту пору не было въ Римѣ. Австрійскій Повѣренный въ дѣлахъ, получившій отъ Французскаго.правительства повелѣніе удалиться изъ Рима и прежней Церковной области, отвѣ- налъ, какъ сказываютъ, что онѣ незнаетъ надъ собою другаго повелителя кромѣ своего Императора, и что подобныхъ приказаній непринимаетъ ни отъ кого другаго кромѣ того Государя, къ которому онъ присланъ. Немедленно явились Французскіе драгуны, принудили его сбираться въ дорогу и силою выпроводили за границу. Министра отъ Россійскаго Двора нѣсколько уже лѣтъ не было въ Римѣ. Оставались прочія дипломатическія особы, принадлежащія великой династіи и Рейнскому Союзу; но съ ними хлопотать не было ни- какой надобности, — Міоллисъ безпрестанно приглашалъ ихъ въ пышный свой дворецъ плясать, ѣсть и веселиться.
Постоянная твердость Пія VII, которую безъ сомнѣнія онъ сохранитъ до конца своей жизни, не обѣщала нечего добраго въ его пользу, и мысль сія была мучительною для каждаго чувствительнаго человѣка. Не менѣе прискорбно было думать, что Римъ, сіе древнее хранилище святыни, историческихъ достопамятностей, художествъ и всего что только удобно возвысить душу въ человѣкѣ, Римъ, почтенный памятниками вѣковъ, оскверненъ гнуснымъ насильствомъ новыхъ варваровъ и содѣлался позорищемъ ихъ мерзостей.
Въ половинѣ Іюля ночью, когда всѣ знатные пировали въ квартирѣ у Міоллиса, Французской отрядъ вломился въ главныя ворота дворца Монтекавалло, и окружилъ Швейцарскую гвардію, между тѣмъ какъ Генералъ прошелъ черезъ боковую дверь до самаго Кабинета. Тутъ выбивши дверь, онъ безъ околичностей объявилъ Его Святѣйшеству повелѣніе сбираться въ дорогу. Немощный старецъ, не говоря нислова и не позвавши даже служителя всталъ съ постели, накинулъ на себя верхнее платье и пошелъ въ слѣдъ за Генераломъ. Варвары увезли Пія VII изъ Церковной области подъ крѣпкимъ карауломъ.
Об отлучении от церкви Наполеона папою Пием VII: (Сокращ. из Патриота) // Вестн. Европы. — 1812. — Ч. 66, N 23/24. — С. 287-309.
- ↑ Папская корона.